Именно потому, что этот, третий, момент и был архиважным среди всех вопросов, обсуждавшихся с Бирюзовым в тот день, Толбухин, как говорится, даже бровью не повел, услышав и в первый, и во второй раз слова "Кицканский плацдарм". Он как бы начисто пропустил их мимо ушей, вызвав тем самым известное недоумение у Сергея Семеновича, который хотя и знал характер Федора Ивановича, тем не менее не ожидал подобного полнейшего, как ему показалось, равнодушия с его стороны. Между тем Федор Иванович только сделал вид, что не слышал этих слов, ибо считал, что вслух говорить на тему о главном ударе и где ему быть, преждевременно. В том числе преждевременно и для самого себя. Но он их слышал и запомнил.
   На другой же день Толбухин начал обговоренную с Малиновским ознакомительную поездку в войска. Правда, довершить ее до конца не удалось. Ставка распорядилась о незамедлительном вступлении Малиновского в новую должность. Пришлось возвращаться в Воробьево-Берлино. Они составили совместную телеграмму о сдаче и приеме командования Третьим Украинским фронтом и отправили ее в Москву, а затем были устроены теплые проводы Малиновскому.
   Поскольку Второй и Третий Украинский фронты, которыми они теперь командовали, как и прежде, были соседями и ношу, по-видимому, опять приходилось нести общую, за обедом разговор часто переключался на возможные в недалеком будущем дела. Так в деловых разговорах и прошло все время до отлета Родиона Яковлевича.
   В напряженной работе пролетел июнь. Потихоньку в работе огромного фронтового механизма что-то прилаживалось и переделывалось, что-то уточнялось применительно к требованиям нового руководства. Командующий фронтом поддержал предложение начальника штаба о необходимости совершенствования стиля работы штаба фронта, дав понять всем, что он сам заинтересован в том, чтобы штаб возможно скорее занял в системе управления войсками подобающее место и чтобы командующие родами войск и начальники служб решали возникающие вопросы через штаб, а не минуя его. Военный совет поддержал командующего, и необходимые коррективы в работу управления и штаба были быстро и без каких-либо осложнений внесены. Согласился Толбухин и с соображениями о необходимости передислокации органов фронтового управления. Когда обсуждали предложения начальника штаба по этому поводу, их горячо поддержал член Военного совета фронта В. М. Лайок:
   - Сергей Семенович правильно настаивает на быстрейшей передислокации командного пункта. Слишком уж мы отяжелели. Давно пора рассредоточиться. Пока фронт находится в состоянии оперативной паузы, можно все это осуществить безболезненно.
   Командующий фронтом хитро улыбнулся:
   - А как будем рассредоточиваться? Второй эшелон отсюда выведем или сами от него оторвемся? Вы, Сергей Семенович, за какой из этих двух вариантов?
   - За последний!
   - Ну что ж, действуйте...
   Возник вопрос, а кого именно брать в "отрыв", как выразился Федор Иванович. Найдутся ведь "обиженные", которые начнут доказывать, что именно их присутствие поближе к командующему крайне необходимо...
   - Только тех, без кого обойтись нельзя! - последовал твердый ответ.
   И Толбухин тут же, рассмотрев предложения о составе первого эшелона фронта и отобрав в него строго ограниченное число людей и машин, утвердил письменный расчет должностных лиц для переезда и подписал приказ о передислокации. Когда она началась, "обиженные" действительно появились. Но вскоре все успокоились, увидев, что Толбухин, обычно добродушный и покладистый, в обсуждения с жалобщиками вступать не желает и непреклонен там, где речь идет о вопросах, которые уже решены, а решение отвечает интересам дела.
   Новый командный пункт был размещен более выгодно с точки зрения маскировки и отлично оборудован проводной и радиосвязью. Связисты обеспечили возможность ведения переговоров не только с командованием армий, дивизий и полков, но при необходимости и батальонов.
   Так были решены два из трех вопросов, обозначившихся еще в первый день приезда Толбухина на Третий Украинский. Решалось и множество других: шло доукомплектование войск личным составом и вооружением, перегруппировка сил, связанная со сменой некоторых соединений и частей, долгое время находившихся в первом эшелоне, чтобы дать им возможность отдохнуть, непрерывно велась разведка и уточнялись данные о противнике, инженерные работы, накопление необходимых запасов продовольствия, фуража, боеприпасов, горючего...
   Что же касается того самого важного вопроса, о котором Федор Иванович в первый день своего прибытия на Третий Украинский фронт считал преждевременным обмолвиться хотя бы словом, - решение его исподволь созревало в мыслях командующего, и никто из окружающих до поры до времени не должен был ничего знать об этом.
   15 июля заместитель начальника Генерального штаба А. И. Антонов передал предварительное распоряжение Ставки о переходе Третьего Украинского фронта в наступление. С этого момента выработка решения на наступление перешла в решающую фазу. Толбухин впервые вслух заговорил по этому вопросу, однако и теперь еще ничего не предрешая, а лишь высказывая свои соображения относительно возможных направлений наступления войск фронта.
   Бирюзов в своих воспоминаниях подробно рассказал о выступлении Толбухина на заседании Военного совета Третьего Украинского фронта 16 июля 1944 года. "Утром следующего дня собрался Военный совет фронта. Кабинетом Ф. И. Толбухину служила небольшая горница в деревенской хате молдавского крестьянина. В ней стояли простой стол и несколько табуреток. На стене висела двухкилометрового масштаба карта района предстоящих боевых действий. И как только все собрались, Толбухин взял карандаш, подошел к карте и стал рассуждать.
   Он словно помолодел, глаза светились задором, а тучная фигура стала сразу какой-то непривычно энергичной и подвижной. Чувствовалось, что у него наступил прилив новых сил, он как бы загорелся внутренним огнем, что с ним обычно бывало в особо напряженные и ответственные моменты боевой обстановки. Энергично жестикулируя, командующий водил карандашом по карте и, обращаясь к нам, говорил:
   - Да, интересно начертание линии фронта. Обратите внимание, фронт проходит дугой и выпуклость - в нашу сторону. Если обороняться нам было не совсем удобно, то наступать очень выгодно. Само расположение войск двух фронтов подсказывает, что нужно зажать противника в клещи. - На какое-то мгновение командующий задумался, потом продолжал снова: - Но есть и опасные участки. Видите? Правый фланг противника прикрыт Днестровским лиманом, а выше идут топи, плавни. Значит, противник может оставить здесь минимальное количество войск, а остальные - бросить к центру или на свой левый фланг, к Кишиневу. У противника благоприятные условия для нанесения фланговых ударов. Есть и другие "но"...
   Где же нам лучше всего широким потоком устремиться в прорыв? Здесь плавни, тут сильные укрепления - Бендерская крепость. Кицканский плацдарм не совсем удобен, и сосредоточивать на нем крупные силы опасно, да и озеро Ботно с заболоченными берегами помеха. А видели, какие крутые берега у Днестра на этом участке?
   А у меня к Кицканскому плацдарму было совсем иное отношение. Давно будоражила сердце одна дерзкая мысль... Однажды я уже высказывал ее Федору Ивановичу, но он, кажется, отнесся к ней с недоверием. Во всяком случае, мнения своего не высказал. И, пожалуй, был прав: у меня еще многого не хватало для доказательства целесообразности нанесения главного удара по врагу с Кицканского плацдарма.
   Толбухин отвел глаза от карты, и взгляды наши встретились. Решив, видимо, узнать, не отказался ли я от своей идеи, он неожиданно спросил:
   - Что вы, Сергей Семенович, думаете о Кицканском плацдарме?
   - То же, что и раньше, - твердо ответил я. - Удар отсюда был бы совершенно неожиданным для противника. Такой вариант немцы явно не берут в расчет.
   - Над этим стоит поразмыслить, - с прежней уклончивостью отозвался Федор Иванович".
   Продолжая выступление, командующий к Кицканскому плацдарму не возвращался. Он, казалось, с большей предпочтительностью размышлял вслух о наступлении на кишиневском направлении. Достоинства и недостатки каждого возможного для наступления направления оценивали и другие участники заседания. Судя по карте и группировке вражеских войск, кишиневское направление действительно выглядело наиболее подходящим для нанесения главного удара. Более благоприятной для применения танков была местность, а складки ее делали удобным занятие войсками исходного положения для наступления, исключалась возможность флангового удара контратакующего противника, так как справа наши войска отделяла о г него река Прут, а за ней действовали солидные силы Второго Украинского фронта. Следовательно, и возможность тесного взаимодействия с ними при наступлении на кишиневском направлении более перспективна. Против советских войск, правда, на этом направлении обороняются отборные гитлеровские части и соединения, у них весьма плотные боевые порядки. Но и тут нет худа без добра: враг не избежал бы огромных потерь уже в ходе артиллерийской подготовки, потерял бы наиболее крепкую часть своих сил, значит, ему нечем было бы потом затыкать бреши в своей обороне... Толбухин дал возможность подробно высказать и обосновать предложения каждому из присутствующих. И когда множество высказанных "за" столкнулись с не меньшим числом противодействующих "но" и "против", предложил не горячиться, спокойно все обдумать, а пока еще раз провести рекогносцировку на разных направлениях. Это решение и принял Военный совет.
   Состав назначенных Толбухиным рекогносцировочных трупп и намеченные районы их действия никому из участвовавших в них руководящих работников фронтового управления по-прежнему не давали повода судить, а к какому же направлению главного удара склоняется сам командующий. Он возглавил группу, отправлявшуюся на правый фланг фронта - в 5-ю ударную и 57-ю армии, то есть в войска кишиневского направления. Второй группой, отправлявшейся в левофланговые 37-ю и 46-ю армии, поручил руководить Бирюзову. Личное присутствие Толбухина в первой группе не означает ли, что именно кишиневское направление заслуживает предпочтения и большего внимания? Но тогда почему он включил в группу Бирюзова командующего артиллерией и начальника инженерных войск фронта? Вопросы эти так и остались открытыми.
   Наутро следующего после завершения рекогносцировки дня до десяти генералов, участвовавших в ней, вновь собрались у командующего фронтом на заседание Военного совета, чтобы подвести итоги проделанной работы.
   - Ну так, товарищи, - открыл заседание Федор Иванович, - давайте определим порядок нашей работы. Времени у нас немного, а дел порядочно. Мы должны обсудить все до мелочей, чтобы выработать правильное решение. Вначале я изложу свои впечатления о правом крыле фронта, а затем послушаем начальника штаба о работе его группы. Вместе все взвесим, и я объявлю предварительное свое решение.
   Командующий говорил не торопясь, как бы рассуждая и думая вслух. Каждое его суждение было логически обосновано, всесторонне аргументировано и потому делало понятной, отчетливой для всех присутствующих главную мысль. Рекогносцировка позволила ему еще раз и твердо убедиться в том, что обе правофланговые армии фронта могут вести наступление на кишиневском направлении. Однако наиболее выгодного положения для нанесения главного удара обе эти армии не занимают. Непосредственное наступление в направлении Рышков, Кишинев значительными силами имеет отрицательными своими сторонами то, что, во-первых, сосредоточить здесь такие силы весьма затруднительно из-за условий местности; во-вторых, и в этом суть - оно приведет к выталкиванию врага из Молдавии вместо его уничтожения. Удар с Дубоссарского плацдарма, являющийся прямой и кратчайшей дорогой к рекам Прут и Дунай, и при усиленном его развитии невыгоден в том смысле, что здесь противник, вводя резервы и прикрываясь контратаками на местности, благоприятствующей обороне, а не наступлению, сможет обеспечить отход своих главных сил за Прут и Дунай, сохранив в основном их боеспособность. Невыгоды подобного развития событий очевидны: нашим войскам придется подготовить и осуществить новые наступательные операции, причем с преодолением водных преград, в числе которых и такой сложной, как Дунай.
   И в менее ответственных ситуациях Толбухин не имел привычки что-либо огульно захваливать либо отрицать. Теперь же, когда речь шла о принятии решения, был особенно осторожен в суждениях. Желая еще и еще раз проверить самого себя, советуясь с ближайшими своими помощниками, он с предельной полнотой старался сопоставить все "за" и "против", чтобы прийти к наиболее объективному заключению.
   Бирюзов, зная характер командующего, когда ему было предоставлено слово, так же не пытался сглаживать острые углы. Суть его доклада сводилась к тому, что рекогносцировочная группа, работу которой он возглавлял, после детального изучения всех условий в левофланговых армиях пришла к единодушному мнению: именно там имеются реальные возможности для нанесения главного удара. Самое главное его преимущество заключается в том, что нашим войскам в этом случае не придется форсировать водную преграду. Отсюда противник не ожидает нашего удара, о чем свидетельствует и группировка его войск. Основные свои силы командование армейской группы "Думитреску" держит на двух направлениях: тираспольском (шесть немецких и две румынские пехотные дивизии) и кишиневском (одиннадцать немецких пехотных дивизий), все его резервы также подтянуты к флангам 6-й немецкой армии.
   Но и в этом варианте есть серьезный недостаток - большая скученность нашей ударной группировки на Кицканском плацдарме. Чтобы нанести отсюда удар, на плацдарме в 150 квадратных километров, причем для размещения войск пригодна лишь меньшая половина всей площади, придется скрытно сосредоточить главные силы фронта. Плотность войск и техники на плацдарме окажется настолько высокой, что, если враг обнаружит сосредоточение наших сил на этом направлении, он сможет артиллерийской и авиационной контрподготовкой нанести серьезный урон и даже сорвать наступление...
   В этом месте командующий жестом остановил докладчика, посмотрел на командующего воздушной армией, спросил:
   - Прикроете надежно?
   - Прикроем, - твердо ответил Судец.
   Вновь Толбухин углубился в свои мысли. Все, что он слышал сейчас, не было для него чем-то новым и неожиданным. Сотни раз на протяжении многих дней и ночей перед его мысленным взором вставал Кицканский плацдарм. Небольшой пятачок, на котором, если он решит наносить отсюда главный удар, понадобится создать мощную группировку стрелковых войск, артиллерии, многие сотни артиллерийских наблюдательных пунктов, еще большее количество батарейных и орудийных огневых позиций, отрыть тысячи километров сплошных траншей, в надежных укрытиях в земле рассредоточить несколько сот автомашин боеприпасов...
   И все это надо будет сделать так, чтобы противник до последнего момента не догадался о том, что творится у него под самым носом. Возможно ли это? Он с благодарностью воспринимал доклад Бирюзова, который, до предела обнажив кажущуюся невероятность нанесения главного удара с Кицканского плацдарма, спокойно и методично стал приводить затем расчеты и выкладки, доказывая, что реализация такого плана тем не менее практически возможна. Она потребует предельного напряжения и четкости в работе в подготовительный период. Все участвовавшие в заседании Военного совета генералы разделяли соображения докладчика по основному вопросу. При этом они реально оценивали множество возникающих трудностей и выражали готовность преодолеть их, уточняли отдельные детали плана по использованию войск, наметки которого командующий попросил доложить начальника штаба.
   Когда обмен мнениями закончился, в комнате воцарилась тишина, подчеркивающая значительность последующего. Все предложения, сомнения, советы высказаны. Осталось подвести итог, сформулировать решение. Только ему одному принадлежало это право, только на нем одном лежала эта обязанность.
   Командующий встал. Выразил глубокую удовлетворенность результатами рекогносцировок, поблагодарил присутствующих за проделанную работу. Затем сказал то, что держал от них в секрете:
   - Мое первоначальное мнение о целесообразности нанесения главного удара правым флангом базировалось на указаниях Ставки. Она до сих пор считает, что лучший вариант наступления - на кишиневском направлении...
   Федор Иванович сделал небольшую паузу, окинул взглядом присутствующих. Он скрывал от них это мнение, чтобы не связывать никого из помощников довлеющим авторитетом, считал эту ношу только своей и сам нес ее до сих пор. Теперь он принял решение. И голос командующего затвердел металлом:
   - Но факты восстают против этого... Уверен, что и Верховное Главнокомандование согласится с этим. Главный удар предпочтительно наносить с Кицканского плацдарма!
   Теперь, когда все это было сказано, становилось объяснимым, почему командующий посчитал необходимым два дня назад лично возглавить работу рекогносцировочной группы на правом фланге войск фронта, а не на левом. Он еще раз своими глазами и собственным разумом хотел постичь и убедиться, что не здесь следует искать ключ к решению предстоящей задачи. И если сам он, уже не пару дней назад, а, возможно, гораздо раньше, пришел к заключению о предпочтительности в этом смысле Кицканского плацдарма, то в этом предстояло еще и убедить Верховное Главнокомандование. Оно ведь ясно и определенно высказалось за кишиневское направление. Убеждать предстояло ему - никому больше.
   Толбухин хорошо понимал, что и в обычном житейском обиходе высказать предложение бывает легче, нежели потом отказаться от него, признав тем самым большие выгоды предложенного кем-то другим. Здесь же речь шла о пересмотре предложения, исходившего от самой высокой инстанции и по такому вопросу, как выбор направления главного удара в стратегической операции, от которой ожидали важных военно-политических результатов. Решительными действиями на ясско-бухарестском направлении войска двух фронтов - Второго и Третьего Украинских - должны были, разгромив войска группы армий "Южная Украина", продолжить путь для наступления в глубь Юго-Восточной Европы. Разгром крупной группировки врага на юге советско-германского фронта, во-первых, должен был устранить угрозу, которую она таила, нависая над левым крылом фронтов, наступавших на центральном участке и ушедших далеко на запад; тем самым было бы обеспечено с юга последующее наступление советских войск на варшавско-берлинском направлении. Во-вторых, весной и летом 1944 года в связи с победами Советской Армии на юге борьба в странах Юго-Восточной Европы достигла большого накала, и наступление наших фронтов в глубь Балкан приобретало значение мощного внешнего фактора для быстрого созревания там антифашистских восстаний.
   Наступление советских войск на территории сателлита фашистской Германии - королевской Румынии, воевавшей против СССР, неизбежно должно было оказать влияние на политическое положение в стране. Три с лишним года румынская армия воевала за чужие интересы. Экономика страны пришла в расстройство. Военные расходы истощили государственную казну. Гибель сотен тысяч румынских солдат тяжелым камнем легла на душу народа. Недовольство войной росло изо дня в день. Коммунистическая партия Румынии активизировала свою работу по объединению всех прогрессивных сил нации в антифашистской борьбе, готовила вооруженное восстание против диктатуры Антонеску, начало которого ставилось в зависимость от наступления советских войск. Режим Антонеску продолжал держаться в стране в решающей степени только потому, что румынское правительство опиралось на дивизии немецко-фашистской армии, находившиеся на советско-румынском участке фронта, и на оккупационные войска, располагавшиеся на территории Румынии.
   Чем большие последствия ожидались от предстоящего наступления, тем значительнее возрастало бремя ответственности за каждый шаг, связанный с подготовкой операции. Федор Иванович давал себе ясный отчет в том, что Ставке потребуются конкретные и весомые доказательства обоснованности принятого на Военном совете решения. Выразив уверенность, что Верховное Главнокомандование согласится с ним, Толбухин подчеркивал перед лицом руководящего состава фронта свою готовность представить такие доказательства. Но и это не все. Представляя их, он предопределял темсамым всю меру личной ответственности за сделанный выбор. Разве неясно, что, если намечаемый удар не даст ожидаемого результата, неотвратимо может возникнуть мотив: "Вам, товарищ Толбухин, предлагали наносить главный удар на кишиневском направлении, а вы настояли на своем". От командующего фронтом требовалось немалое мужество, чтобы пойти на такой шаг.
   31 июля 1944 года командующие и члены Военных советов Второго и Третьего Украинских фронтов были вызваны в Ставку, где доложили свои соображения об операции. Всесторонне обсудив доклады Малиновского и Толбухина, Ставка согласилась с планами фронтов и утвердила решения командующих. Координацию действий двух фронтов в операции Ставка поручила Маршалу Советского Союза С. К. Тимошенко. 2 августа, уже после возвращения командующего из Москвы, последовала директива на проведение Ясско-Кишиневской операции.
   Директивой предусматривалось на первом этапе операции во взаимодействии со Вторым Украинским фронтом разбить кишиневскую группировку противника и овладеть рубежом Леоново, Тарутино, Молдавка. В дальнейшем развивать наступление в общем направлении на Рени и Измаил, не допуская отхода противника за реки Прут и Дунай. Черноморскому флоту под командованием адмирала Ф. С. Октябрьского и Дунайской военной флотилии под командованием контр-адмирала С. Г. Горшкова ставилась задача высадить десанты и огнем корабельной артиллерии содействовать Третьему Украинскому фронту.
   С момента подписания директивы решение командующего фронтом - наносить главный удар с Кицканского плацдарма - было облечено в незыблемую форму закона. И все, что теперь делалось и было сделано десятками, сотнями генералов, адмиралов и офицеров, сотнями тысяч солдат и матросов, - все это подчинялось безоговорочному воплощению в жизнь задуманного. Подготовка к операции вступила в кульминационную фазу.
   Мы уже знаем, что в своей деятельности Толбухин мог опереться на многих достойных помощников. Без этого невозможно себе представить истинного военачальника. При всем том надо, однако, не забывать и другое: связь любого руководителя с коллективом всегда двусторонняя, он получает от него тем больше, чем больше сам отдает ему. Каждый из окружавших командующего фронтом военачальников - члены Военного совета, начальник штаба фронта, начальники родов войск и служб, командующие армиями, командиры корпусов, дивизий и многие другие генералы и офицеры повседневно испытывали на себе влияние личности Толбухина. Это было благотворное влияние, обусловленное как чисто человеческими качествами, так и стилем работы, умением создать в руководимом коллективе подлинно деловую обстановку. Вполне понятно, что оригинальность его полководческого мышления, смелость и глубина замыслов побуждали каждого творчески подходить к поставленной задаче.
   Командармы порадовали Толбухина нешаблонностыо своих решений. Решение командующих двух правофланговых армий командующий фронтом утвердил сразу же после того, как командармы доложили их Военному совету. Темпераментный генерал Н. Э. Берзарин всем своим видом показывал недовольство тем, что не его армия, хотя и именуется она ударной, будет наносить главный удар, При всем этом, получив для действий своих соединений полосу шириной в сто тридцать километров, он предусмотрел разумные меры для выполнения той задачи, которая отводилась ему планом фронтовой операции. Командарм 57-й генерал Н. А. Гаген не имел оснований огорчаться: его армия включалась в ударную группировку фронта. Принятое им решение сводилось к тому, чтобы обеспечить нанесение удара по противнику севернее озера Ботно, главные же свои силы иметь в готовности развить успех севернее или южнее него, в зависимости от того, как развернутся события с началом наступления.
   Основная роль в нанесении главного удара с плацдарма отводилась 37-й армии. Ее командующий генерал М. Н. Шарохин, исходя из плана фронтовой операции, принял решение сосредоточить на участке прорыва все имевшиеся в составе армии стрелковые войска, кроме одного полка, все без исключения танки (более сотни) и свыше девяти десятых артиллерии (около 1600 орудий и минометов). Столь решительным массированием имевшихся в его распоряжении сил и средств командарм 37-й достигал превосходства над противостоящим противником по пехоте и основным видам вооружения в четыре-пять раз!