Страница:
Тревожно сегодня, за многое тревожно и больно. За будущее страны, за судьбу Союза народов, за все, что создано столетиями совместной жизни. Откуда вырвалась эта всеуничтожающая агрессивность? Когда пятидесяти-шестидесятилетние мужи, три десятка лет теоретически обосновывавшие необходимость казарменного социализма и его превосходство, руководившие строительством общества и строившие его, заявляют, что с радостью будут все разрушать, и приступают к разрушению, мне становится страшно. Неужели Геростраты в нашей отечественной истории не перевелись? Неужели мы не поумнели, так и не избавились от рокового вируса взаимоистребления? Неужели перед злом бессильна любая политика? Да и вообще, нужно ли все разрушать, чтобы идти вперед? Ведь это противоречит здравому смыслу! Счастливыми, убеждена, можно быть только от созидания.
А откуда эта страсть покрыть грязью памятники истории своего же народа, стремление представить всю 70-летнюю историю советского периода историей сплошных ошибок, преступлений, позора? Да что история! Сколько их развелось сейчас, псевдоперестройщиков, - тех, кто строит свою карьеру, свое личное благополучие, свое процветание на втаптывании достоинства страны, собственного народа, собственной истории.
А что происходит порой с нашей интеллигентностью? Или мы поспешили и интеллигентность сдать в букинистический магазин? А некоторые интеллигенты предпочли интеллигентности ненависть. Всеразрушительную страсть ненависти или предпочли усыплять свою совесть изречениями, вроде: революцию всегда начинают интеллектуалы, осуществляют фанатики, а плоды пожинают негодяи...
Так и хочется сказать: люди, одумаемся. Культура - это ведь явление и интеллектуальное и нравственное. А демократия - я лично понимаю - существует для того, чтобы вместе, сообща искать пути прогресса общества, наиболее целесообразные формы существования человеческой жизни, а не для того, чтобы бить и уничтожать друг друга. Она, конечно, ценна и сама по себе, и все же в первую очередь демократия - инструмент. Инструмент для созидания чего-то более значительного. Или мы не можем жить без врагов? Еще по-настоящему не сформировалась у нас оппозиция, как уже слышатся призывы: засучить рукава, составить списки благонадежных и неблагонадежных, поставить "своих" людей, "своего" прокурора, разогнать конституционные органы власти.
Как трудна оказалась битва со временем, в котором мы жили и которое сформировало нас! Нетерпимость к инакомыслию, пронизывающая общество в прошлом, выливается сегодня во все новые и новые формы ненависти, противоборства, противостояния. "Остервенелые демократы" и "остервенелые консерваторы", "персональная охлократия" и "персональная демократия" - все это оттуда. Был, говорят, ревтрибунал - стал рёвтрибунал. На практике крайности оборачиваются одним и тем же...
Перестройку часто называют революцией. Если это и революция, то для России, страны многих революций, практически беспрецедентная, потому что главная задача, которую ставит перед собой Михаил Сергеевич, - это провести ее демократически, без крови и репрессий. К сожалению, перестройка уже не обошлась без жертв. Но, поверьте, их было бы и будет несравненно больше, если каким-либо силам удастся столкнуть Президента страны с позиции, которую совершенно осознанно, решительно и мужественно занимает и отстаивает он. Как это у Максимилиана Волошина:
И здесь и там между рядами
Звучит один и тот же глас:
- "Кто не за нас - тот против нас.
Нет безразличных, правда - с нами".
А я стою один меж них
В ревущем пламени и дыме
И всеми силами своими
Молюсь за тех и за других.
- Как точно! А если не ошибаюсь - девятнадцатый год.
- Сегодня в вихре политической борьбы, на мой взгляд, происходит еще одно опасное явление: общество безмерно политизировалось.
И я думаю: в этих условиях тотальной политизации взрослые обязаны как никогда быть внимательны к тем духовным витаминам, которые сейчас получают наши дети. Я уверена: ведь мы сейчас пожинаем плоды детства поколений, выросших на образах, на проклятиях "изменников", "предателей", "врагов народа". Вот почему так важно сейчас уберечь детей от воздействия политических страстей, не растягивать их по разные стороны баррикад.
Тревожно и страшно, когда на митинге "Долой - убрать" и "Бей по штабам" мы выводим колонны школьников и подростков. Тревожно и страшно, когда заполняем чувства и поступки наших детей теми же образами "врагов народа", только теперь уже - современных "врагов"...
Я, например, если бы на нашу долю судьба не отвела перестройку, наверное, никогда бы не узнала всего многоцветия, всей многоликости человеческих превращений. Поймите, это серьезно. Для меня это - одно из тяжелейших нравственных испытаний перестройки: конкретное поведение людей, личностей, их слова и дела. Они вчера и они сегодня. Они рядом с тобой и они рядом с другими. Выгодно им это или невыгодно, удобно или неудобно. Иногда даже вижу, а скорее - чувствую: не лица, а маски. Только маски не сказочного, фантастического, а реального мира. И, знаете, маски вдруг расплываются у меня, растворяются, и я вижу, четко вижу среди них и тех, кто писал донос на моего деда в тридцатые годы. И тех, кто уничтожил его. И тех, кто, поджав хвост, не подошел к умирающей женщине - только потому, что она из семьи врага народа...
Да, наверное, именно сегодня перестройка проходит пик своего напряжения. Сплелись различные, противоречивые, прямо полярные процессы и силы. И в центре этого гигантского вихря - Президент СССР и Генеральный секретарь ЦК КПСС, самый близкий для меня человек. Сможем ли мы достойно выйти из этого вихря, сможем ли идти к достойной современного человека жизни, возродим ли лучшее в душах наших, сохраним ли лучшее вокруг нас?
Михаил Сергеевич живет в невероятном напряжении. Шесть лет повседневного, самопожертвенного - в полном смысле этого слова - труда. Годы слились в один бесконечный рабочий день. Раньше 10-11 часов ночи я его дома не вижу. Да и домой приезжает с целым ворохом бумаг. Работает часто до двух, а то и до трех ночи...
Отключиться от работы не удается практически и во время отпуска. Всегда в отпуске готовит свои основные предстоящие выступления. Там писал и свою "Перестройку..." И главное - ни на минуту, где бы ни был, не прерывает связь со страной. Я подсчитала, в августе 90-го года, в эти двадцать удавшихся ялтинских отпускных дней, в среднем за сутки у него было до семнадцати срочных, "горячих" звонков.
Тогда, перед отъездом из отпуска, Михаил Сергеевич сказал мне: "Впереди самое сложное время. Пойдут политические схватки... политическая грызня... Тревожно... Ведь это неминуемо будет сказываться на экономической ситуации, на решении экономических проблем. Архисложность наша сегодня: нельзя уступать консерватизму - не вырвемся. Но нельзя судьбу страны и ее будущее отдать наездникам. Погубят. Будем продолжать делать шаги. Может, и не все они будут точны, не все попадут прямо в цель. Но их надо делать и делать!"
Знаю, какие боль и тревога терзают его. Нелегко, всегда нелегко честному человеку. Вдвойне - человеку, взявшему на себя такой груз ответственности перед Отечеством и народом. Человеку, осознающему свой долг перед людским доверием, гуманисту и демократу по натуре, открытому к восприятию как счастья, так и горя людского.
- У Вашего мужа завидное самообладание. В чем секрет?
- О его выдержке, терпимости говорят часто. Правда, для других - такие тоже есть - это вовсе и не выдержка, а "отсутствие решительности". Это они как раз с подстрекательской целью заявляют, что политику не делают трясущимися руками. Опасные люди, выброшенные на поверхность нашим бурным временем. Но вернемся к Вашему вопросу. Однажды я слышала, как Михаил Сергеевич сам отвечал на этот вопрос. Это было в Финляндии на завтраке у г-на Койвисто. Михаил Сергеевич как бы в шутку назвал тогда три "причины". Первая - надо, мол, сказать спасибо родителям за переданную генетическую способность самообладания. Второй - он назвал меня. Мол, спасибо Раисе Максимовне за помощь, поддержку и верность. А третья - вера в правильность жизненного выбора, поставленной цели.
Думаю, Георгий Владимирович, третья и есть главная: ощущение справедливости, значимости и необходимости начатого в 85-м. Лишить мужества сильного человека, на мой взгляд, может прежде всего потеря веры, сомнение в ее истинности. Думаю, так.
- А ведь он практически то же самое повторил и в недавнем, очень откровенном, неформальном интервью советскому телевидению.
- Да-да, Вы правы. И я, конечно, тоже видела и слышала это интервью. И не скрою, мне было приятно, что в числе "трех китов" своего самообладания он вновь назвал, не забыл и меня.
И я бы добавила к названным Михаилом Сергеевичем факторам еще один, существенный для понимания, как Вы говорите, его самообладания, терпимости, выдержки. Очень важный. Для него все люди, все человеки - личности. Собственное достоинство никогда не утверждает через попрание достоинства других. Всю жизнь это была характерная для него черта. Никогда в жизни он не унижал людей, рядом с ним стоящих, чтобы только самому быть повыше. Никогда.
И именно отсюда и его суждения вроде: "не со всем, конечно, можно согласиться, но он рабочий человек", "у него свое мнение" и т.д. Или - "надо, конечно, подумать", "что-то в этом есть рациональное". Или - "в принципе что-то можно принять".
Это не дипломатический этикет и вовсе не робость, нерешительность и неопределенность. И даже не какое-то особое воспитание. Это - врожденное человекоуважение, о котором я говорила. Знаете, он и в семье выслушивает каждого как равного - от восьмидесятилетнего до трехлетнего!
За прочность духа Михаила Сергеевича я спокойна. Мои тревоги о другом. Я думаю, миллионы женщин, жен, матерей меня поймут. Я сегодня чрезвычайно тревожусь за его здоровье...
Нашу нынешнюю встречу, Георгий Владимирович, я хотела бы закончить ответом на Ваш вопрос: что есть счастье в моем понимании? Такой простой и такой сложный. Такой вечный, неоднозначный, многомерный, как сама жизнь. Знаю одно: не может быть счастья обособленного - если ты никому не нужен.
Передо мной поздравление с женским праздником 8 Марта, полученное вот только что. "Уважаемая Раиса Максимовна! Как ни тяжело Вам и Михаилу Сергеевичу в наши отчаянные дни, будьте уверены, что усилия последних шести лет преобразований страны к лучшему сделали ее лицо простым и открытым, гармонирующим с понятиями честности, нравственности и человечности. Трудно и невозможно за шесть лет довести процесс перестройки до совершенства. Но знаю, что все, что вы вместе передумали, перечувствовали, переделали за эти годы, все это имело одну цель - служить Родине.
Николай Губенко".
И вторая - записочка от Георгия Хосроевича Шахназарова. "Дорогая Раиса Максимовна! Сердечно поздравляю Вас с Днем 8 Марта... На Вашу долю выпала удивительная судьба - и счастливая, и в чем-то немилосердная. Но и подарки ее, и удары Вы переносите с большим человеческим достоинством. Если браки действительно заключаются на небесах, Бог постарался дать Михаилу Сергеевичу спутницу жизни в согласии с предназначенной ему миссией... Искренне Ваш Шахназаров".
Георгий Владимирович, может быть, это и есть счастье? Или...
Вот один из дорогих для меня подарков, сувенир "Vanity Fair" - "Ярмарка тщеславия" Теккерея. Первое издание книги в Лондоне, 1848 год. Подарила мне эту книгу г-жа Тэтчер. Роман выдающегося романиста заканчивается вопросом: "Which of us is happy in this World?" - "Кто из нас счастлив в этом мире?"
Работа закончилась. Меня проводили вниз, до самого крыльца, где уже ждала машина, я поцеловал хозяйке руку. Она осталась на крыльце, где - как чистотою в горнице - тоже сквозило весной. Дом за ее спиною освещен скупо, выборочно никаких иллюминаций. Прежде чем шагнуть в машину, я так и запомнил их: дом, неяркий витраж дверного проема, женщина на пороге...
Да, и мне приходилось читать, как на Западе Р.М.Горбачеву называли "тайным оружием Кремля", давая понять, что человеческое обаяние тоже способно приносить вполне осязаемые политические дивиденды. Но у меня не идет из головы картинка, увиденная перед Дворцом шахтеров в Донецке: Горбачева берет, как товарку, за руку женщину, по виду работницу, которая хочет что-то сказать, но никак не может пробиться к начальству, и вводит ее в круг жаркой политической и производственной дискуссии. Не идет из головы, наверное, еще и потому, что так часто повторялась она, эта картина, на моих глазах. Не только в Донецке, не только в Свердловске или Нижнем Тагиле...
Если на Западе Раиса Горбачева - "оружие Кремля", то в самом Кремле, мне кажется, она - "оружие" самых безоружных. Дай-то бог!
В чем ее феномен?..
В России... из чувства самосохранения жена первого руководителя чаще всего ни на миллиметр не выступала из тени самого руководителя. Чем тщательнее подогнаны они друг к другу - жена и тень, - тем спокойнее.
Р.М.Горбачева подчеркнуто сторонится любых официальных властных структур: если и заседает где, то лишь на общественных началах и только не в центре стола, не на первых ролях. Не могу сказать, что она хоть где-то "выпадает" из политических контуров мужа или допускает какую-либо отсебятину. Не выпадает. И чрезвычайно щепетильна в этом. Мне кажется, даже ритм речи ее, особенно перед телекамерой, обусловлен не только многолетней преподавательской практикой, но и жестким внутренним самоконтролем.
Контуры совпадают, и все же налицо совершенно очевидное причудливое свечение по краям. Правда, я бы назвал это не феноменом Горбачевой, а феноменом Горбачевых. Она позволяет себе индивидуальность, что выражается прежде всего в чувстве собственного достоинства, он же к этому чувству относится с неизменным, без нажима, уважением... Это и есть их феномен феномен сохранения индивидуальности...
Эта женщина ... не из тех, кто отводит глаза от правды: не знать, не видеть, не слышать. Не отводит и, в свою очередь, сама предпочитает называть вещи своими именами. Я не знаю, много ли в высшем советском истэблишменте лиц, говорящих Президенту чистую правду - при всем его демократизме. Но что она одна из них, я в этом убежден, потому что сам это неоднократно слышал. Хотя именно ей, наверное, сказать ему эту чистую правду бывает и больнее, и труднее, чем кому-либо.
Есть ложь во спасение. Она же, мне кажется, считает, что спасительной может быть только правда, как бы горька она ни была. Это больше соответствует ее характеру и тому прошлому, что лежит у нее за спиной...
Мои надежды
- Итак, Георгий Владимирович, сегодня шестая наша встреча и последняя как мы с Вами и договаривались. Встречи-беседы, встречи-интервью, встречи-воспоминания - как точно их назвать? Не знаю. Вы помните, что я не сразу решилась на них. Почему? Я об этом говорила в начале книги, с этого мы начинали...
Сколько раз я слышала от Михаила Сергеевича - "Всегда хотел и хочу писать. И никогда для этого не было и нет времени". А я - меня мучили сомнения: должна ли я давать интервью, рассказывать о себе - зачем? Рассказывать о Михаиле Сергеевиче? Но больше него, глубже и правдивее его самого никто не расскажет что он пережил и переживает. Что и как делал и почему. Хотя в жизни сплошь и рядом "разделение труда": одни делают, другие об этом пишут и оценивают. У каждого - своя судьба. Но это - попутно.
А вот сейчас, Георгий Владимирович, я не жалею о наших состоявшихся беседах. Не жалею. Хотя эти четыре месяца... оказались для меня физически, интеллектуально и эмоционально нелегкими. И потому, что совпали с тяжелым, может быть, даже самым тяжелым периодом жизни страны, работы Михаила Сергеевича. И потому, что я впервые в своей жизни как бы остановилась и прошла вновь собственный жизненный путь. Попыталась вспомнить факты и события пережитого. И неожиданно для меня из какой-то совершенно немыслимой глубины моей памяти они - эти эпизоды, случаи, факты пережитого - стали выкатываться, как бусинки, и цепляться друг за друга, нанизываться и превратились в длиннющую, бесконечную нить воспоминаний. Такое, наверное, бывает однажды в жизни каждого человека...
Оказалось эмоционально не так-то просто совладать с этой лавиной воспоминаний. Я в самом деле как бы все заново пережила. Я Вам говорила, что я плакала, вспоминая то или другое. Что у меня болело сердце. Все заново пережила - за эти четыре месяца.
И, наконец, я пыталась понять, осмыслить произошедшее и происходящее. Для меня это тоже важно. Эти четыре месяца вместили в себя столько чрезвычайных событий, столько важнейших решений! Столько изменений произошло в стране, в нас самих. Воистину переломное, воистину судьбоносное время.
Перестройка - не бесплодная смоковница, плоды у нее есть. Но есть и беды, обнаженные ею, "срезонированные" или, может быть, даже невольно вызванные. Я мечтаю о том времени, когда их не станет. И перестройка начнет плодоносить осязаемыми, богатыми плодами, чтобы каждый конкретный человек почувствовал для меня самое главное, что на душе у него стало спокойнее, под ногами тверже, а на столе и в доме всего больше. Чтобы муж мой вместе со своими сторонниками, соратниками довел начатое до успешного завершения и сам увидел реальные плоды предпринятых им громадных преобразований...
Хочу особо сказать о его сподвижниках, о тех, кто с ним начинал и кто идет бок о бок теперь, вместе пробиваясь сквозь завалы, ошибки и предубеждения. Среди них есть люди, которых я хорошо знаю, есть те, кого знаю хуже, кто помоложе, кто встал на эту тернистую, но столь необходимую стране и обществу дорогу позже. Но я благодарна каждому из них за деятельную помощь моему мужу, за верность их общему делу. Я желаю им всем добра. Желаю им и семьям их не уставать. Не терять крепости духа - ее питает сама насущность дела, которому служат они.
Стабилизация потребительского рынка, денежной системы, земельная реформа, зачатки разгосударствления, предпринимательство понемногу набирают силу. Если им не помешают политические катаклизмы, мы вправе ждать перемен к лучшему. Поскорее бы!
17 марта 1991 года впервые в истории нашей страны прошел референдум. 80 процентов советских людей из числа внесенных в списки для голосования пришли на избирательные участки... 76,4 процента сказали: "Да, быть великому, обновленному, демократическому Советскому Союзу".
Я верю, надеюсь, что у советских людей достанет сил, выдержки, патриотизма и - я это считаю очень важным - здравого смысла, чтобы преодолеть все трудности и препятствия на пути к такой цели. Чтобы Советский Союз, пройдя горнило обновления, остался союзом - людей, республик, идеалов...
Моя надежда - мир. Нет ничего более страшного и бесчеловечного, чем война. Горе войны, где, когда и на кого бы оно ни обрушилось, - трагедия человечества. Еще несколько лет назад практически на любой встрече Михаила Сергеевича с людьми звучал возглас: "Только бы не было войны!" А в 60-70-х годах даже у меня, еще совсем молодой женщины-социолога, ходившей с опросным листом от одного сельского двора к другому, люди, особенно женщины-матери, выпытывали тревожно: "А войны не будет?" Я их спрашиваю о зарплате, о работе, о детях, семье, об их нуждах, о том, как часто бывают они в кино, клубе, в гостях - в опросных листах были и такие вопросы, - а они в ответ: "Лишь бы не было войны!" Сейчас же ни подобных возгласов, ни таких извечных вопросов нет. Угроза мирового пожара, угроза уничтожения, десятилетиями остро ощущавшаяся каждым нашим домом, каждой семьей, по существу, развеяна. Для моей страны, испокон веков лежащей на стыке двух миров, это - сдвиг мироощущения, мировосприятия: от постоянной тревоги к обретению чувства надежности.
Исчезло глобальное противостояние в мире. Мир для России, для Союза, для всех людей Земли стал прочнее. Я горжусь: ведь это во многом благодаря политической и государственной деятельности моего мужа. Горжусь его Нобелевской премией мира. Конечно, меня тревожит, очень тревожит, чтобы не возникло, не пришло сегодня противостояние внутри страны. Губительное и бессмысленное, оно может стать трагедией не только нашего народа, но и трагедией общечеловеческой. В мирном будущем - счастье и благополучие людей Земли, счастье страны, наших детей и внуков, семьи Президента тоже.
Только что завершился март. Этот месяц особый в жизни Михаила Сергеевича. В марте 1985 года его избрали Генеральным секретарем Центрального Комитета Коммунистической партии Советского Союза. В марте 1990 года он стал первым Президентом страны. 2 марта исполнилось 60 лет со дня его рождения. Несколько тысяч теплых, дорогих для нас поздравлений и добрых пожеланий получили мы от самых разных людей, из самых разных регионов, мест, точек страны...
Получили мы в день рождения и много цветов. Роскошные розы, величавые орхидеи, посланцы сердца - гвоздики, степные тюльпаны. Синие-синие, как цвет надежды, ирисы. Пятна багрово-красных антуриумов, желто-лилово-сиренево-белая фрезия. По традиции, Георгий Владимирович, я дарю Михаилу Сергеевичу на день рождения фиалки. Хрупкий, изящный цветок с запахом воздуха и весны. Для нас фиалка - символ молодости, память первого года супружеской жизни, когда впервые после женитьбы мы с Михаилом Сергеевичем приехали в его родное село. Знаете ли Вы эту южную традицию - садик перед родительской хатой и запах растущей на грядках ночной фиалки? Вот с тех пор фиалка и стала моим неизменным подарком.
От матери его и моей, от наших детей, внуков, братьев и сестер и от себя, конечно, в этот день я сказала Михаилу Сергеевичу: "Спасибо за то, что ты есть, что ты такой, как есть, и что мы - рядом с тобой".
Надеюсь, что здоровье не покинет и не подведет мужа. Ведь ему исполнилось только 60. Надеюсь, что будут здоровы мои дети и внуки. Надеюсь, что и мне судьба даст силы, как можно дольше быть с ними, рядом с мужем, помогая ему и разделяя каждый удар сердца.
В нашей жизни было все - радости и горести, огромный труд и колоссальное нервное напряжение, успехи и поражения, нужда, голод и материальное благополучие. Мы прошли с ним через все это, сохранив первозданную основу наших отношений и преданность нашим представлениям и идеалам. Я верю: крепость духа, мужество, твердость помогут мужу выдержать сегодня небывалые испытания тяжелейшего этапа нашей жизни.
Я - надеюсь.
Декабрь 1990 - апрель 1991 г.
Москва
Георгий ПРЯХИН
Как создавалась и выпускалась книга "Я надеюсь..."
Эту книгу мы с Раисой Максимовной начинали писать в канун 1991 года. Еще не ведая того, что судьба четы Горбачевых, да и моя собственная, тоже вложила уже в пишущую машинку (ну не компьютером же она пользуется?) очередной чистый лист бумаги и подняла на изготовку пальцы... Разумеется, участие в написании книги не являлось моей основной работой - основная работа была другая, нервная, служивая, поглощала массу времени и сил. У Раисы Максимовны, естественно, тоже хлопот было через край - помимо "писательских". Поэтому встречались мы по вечерам, после рабочего дня. Я приезжал в загородную резиденцию Президента СССР, располагавшуюся в местечке с очень знаковым для российских властей - всех времен - наименованием "Раздоры": даже указатель такой стоял по Рублевке. Не знаю, остался ли он сейчас, раздоры-то остались, а вот указатель в духе времени могли и спрятать. Свернув с шоссе, машина ныряла в туннель между сахарно отсвечивавшими в сумерках сугробами и вскоре оказывалась перед двухэтажным особняком, в мягко освещенном холле которого за красивыми застекленными дверями уже встречала хрупкая, в свитере домашней вязки, в брюках и босоножках-танкетках, женщина. Хорошо освещенная, в том числе и собственными волосами, улыбалась из-за дверей с медными ручками и медною окантовкою и махала приветливо рукой.
- Вы как птичка в золотой клетке, - пошутил я однажды.
- В позолоченной, - поправила, улыбнувшись.
Вряд ли желание написать книгу было продиктовано какими-то материальными соображениями - гонорар и за русское издание и за иностранные Раиса Максимовна, как известно, передала на оказание помощи детям, больным лейкозами и другими злокачественными заболеваниями крови: над этой клиникой она шефствовала до конца дней - тоже знаковое совпадение.
Ей подспудно хотелось объясниться.
Она несомненно чувствовала - она вообще многое тонко и горько чувствовала и даже предчувствовала, полистайте книгу: во многих местах, например, она говорит о муже напутственно и даже почти молитвенно, как будто знает, что ему предстоит жить и одному, без нее, - чувствовала нараставшее отчуждение в обществе по отношению к ней и, втайне уязвленная, хотела объясниться, прорваться к уму и сердцу сквозь молву и хулу.
Ей хотелось, чтобы ее услыхали, узнали - такой, какова она, по ее мнению, есть на самом деле, и такой - запомнили.
И разумеется, помочь мужу - даже этой тоненькой книжкой, ибо знала: все, чем целятся в нее, предназначается в конечном счете ему.
Книжка состоит из шести бесед - "шести вечеров", шести интервью с отступлениями. На самом деле вечеров, конечно, было больше. И разговоры, разумеется, выходили за рамки готовящейся книги. И моя собеседница вопреки тогдашнему расхожему мнению о ней была предельно искренна в этих разговорах, в том числе в оценке некоторых ситуаций и некоторых людей. Эта искренность и не позволяет мне воспроизводить по памяти то, что она оставила за пределами книги. Приведу только один пример ее саморедактирования.
В книжке есть упоминание о миловидной французской охраннице Изабель, которая дважды во время визитов опекала в Париже - с французской стороны Раису Максимовну. Они подружились, и в последний раз, в 1990 году, перед отъездом Изабель отвела Раису Максимовну в сторонку и, стесняясь, сказала ей цитирую далее по книге.
А откуда эта страсть покрыть грязью памятники истории своего же народа, стремление представить всю 70-летнюю историю советского периода историей сплошных ошибок, преступлений, позора? Да что история! Сколько их развелось сейчас, псевдоперестройщиков, - тех, кто строит свою карьеру, свое личное благополучие, свое процветание на втаптывании достоинства страны, собственного народа, собственной истории.
А что происходит порой с нашей интеллигентностью? Или мы поспешили и интеллигентность сдать в букинистический магазин? А некоторые интеллигенты предпочли интеллигентности ненависть. Всеразрушительную страсть ненависти или предпочли усыплять свою совесть изречениями, вроде: революцию всегда начинают интеллектуалы, осуществляют фанатики, а плоды пожинают негодяи...
Так и хочется сказать: люди, одумаемся. Культура - это ведь явление и интеллектуальное и нравственное. А демократия - я лично понимаю - существует для того, чтобы вместе, сообща искать пути прогресса общества, наиболее целесообразные формы существования человеческой жизни, а не для того, чтобы бить и уничтожать друг друга. Она, конечно, ценна и сама по себе, и все же в первую очередь демократия - инструмент. Инструмент для созидания чего-то более значительного. Или мы не можем жить без врагов? Еще по-настоящему не сформировалась у нас оппозиция, как уже слышатся призывы: засучить рукава, составить списки благонадежных и неблагонадежных, поставить "своих" людей, "своего" прокурора, разогнать конституционные органы власти.
Как трудна оказалась битва со временем, в котором мы жили и которое сформировало нас! Нетерпимость к инакомыслию, пронизывающая общество в прошлом, выливается сегодня во все новые и новые формы ненависти, противоборства, противостояния. "Остервенелые демократы" и "остервенелые консерваторы", "персональная охлократия" и "персональная демократия" - все это оттуда. Был, говорят, ревтрибунал - стал рёвтрибунал. На практике крайности оборачиваются одним и тем же...
Перестройку часто называют революцией. Если это и революция, то для России, страны многих революций, практически беспрецедентная, потому что главная задача, которую ставит перед собой Михаил Сергеевич, - это провести ее демократически, без крови и репрессий. К сожалению, перестройка уже не обошлась без жертв. Но, поверьте, их было бы и будет несравненно больше, если каким-либо силам удастся столкнуть Президента страны с позиции, которую совершенно осознанно, решительно и мужественно занимает и отстаивает он. Как это у Максимилиана Волошина:
И здесь и там между рядами
Звучит один и тот же глас:
- "Кто не за нас - тот против нас.
Нет безразличных, правда - с нами".
А я стою один меж них
В ревущем пламени и дыме
И всеми силами своими
Молюсь за тех и за других.
- Как точно! А если не ошибаюсь - девятнадцатый год.
- Сегодня в вихре политической борьбы, на мой взгляд, происходит еще одно опасное явление: общество безмерно политизировалось.
И я думаю: в этих условиях тотальной политизации взрослые обязаны как никогда быть внимательны к тем духовным витаминам, которые сейчас получают наши дети. Я уверена: ведь мы сейчас пожинаем плоды детства поколений, выросших на образах, на проклятиях "изменников", "предателей", "врагов народа". Вот почему так важно сейчас уберечь детей от воздействия политических страстей, не растягивать их по разные стороны баррикад.
Тревожно и страшно, когда на митинге "Долой - убрать" и "Бей по штабам" мы выводим колонны школьников и подростков. Тревожно и страшно, когда заполняем чувства и поступки наших детей теми же образами "врагов народа", только теперь уже - современных "врагов"...
Я, например, если бы на нашу долю судьба не отвела перестройку, наверное, никогда бы не узнала всего многоцветия, всей многоликости человеческих превращений. Поймите, это серьезно. Для меня это - одно из тяжелейших нравственных испытаний перестройки: конкретное поведение людей, личностей, их слова и дела. Они вчера и они сегодня. Они рядом с тобой и они рядом с другими. Выгодно им это или невыгодно, удобно или неудобно. Иногда даже вижу, а скорее - чувствую: не лица, а маски. Только маски не сказочного, фантастического, а реального мира. И, знаете, маски вдруг расплываются у меня, растворяются, и я вижу, четко вижу среди них и тех, кто писал донос на моего деда в тридцатые годы. И тех, кто уничтожил его. И тех, кто, поджав хвост, не подошел к умирающей женщине - только потому, что она из семьи врага народа...
Да, наверное, именно сегодня перестройка проходит пик своего напряжения. Сплелись различные, противоречивые, прямо полярные процессы и силы. И в центре этого гигантского вихря - Президент СССР и Генеральный секретарь ЦК КПСС, самый близкий для меня человек. Сможем ли мы достойно выйти из этого вихря, сможем ли идти к достойной современного человека жизни, возродим ли лучшее в душах наших, сохраним ли лучшее вокруг нас?
Михаил Сергеевич живет в невероятном напряжении. Шесть лет повседневного, самопожертвенного - в полном смысле этого слова - труда. Годы слились в один бесконечный рабочий день. Раньше 10-11 часов ночи я его дома не вижу. Да и домой приезжает с целым ворохом бумаг. Работает часто до двух, а то и до трех ночи...
Отключиться от работы не удается практически и во время отпуска. Всегда в отпуске готовит свои основные предстоящие выступления. Там писал и свою "Перестройку..." И главное - ни на минуту, где бы ни был, не прерывает связь со страной. Я подсчитала, в августе 90-го года, в эти двадцать удавшихся ялтинских отпускных дней, в среднем за сутки у него было до семнадцати срочных, "горячих" звонков.
Тогда, перед отъездом из отпуска, Михаил Сергеевич сказал мне: "Впереди самое сложное время. Пойдут политические схватки... политическая грызня... Тревожно... Ведь это неминуемо будет сказываться на экономической ситуации, на решении экономических проблем. Архисложность наша сегодня: нельзя уступать консерватизму - не вырвемся. Но нельзя судьбу страны и ее будущее отдать наездникам. Погубят. Будем продолжать делать шаги. Может, и не все они будут точны, не все попадут прямо в цель. Но их надо делать и делать!"
Знаю, какие боль и тревога терзают его. Нелегко, всегда нелегко честному человеку. Вдвойне - человеку, взявшему на себя такой груз ответственности перед Отечеством и народом. Человеку, осознающему свой долг перед людским доверием, гуманисту и демократу по натуре, открытому к восприятию как счастья, так и горя людского.
- У Вашего мужа завидное самообладание. В чем секрет?
- О его выдержке, терпимости говорят часто. Правда, для других - такие тоже есть - это вовсе и не выдержка, а "отсутствие решительности". Это они как раз с подстрекательской целью заявляют, что политику не делают трясущимися руками. Опасные люди, выброшенные на поверхность нашим бурным временем. Но вернемся к Вашему вопросу. Однажды я слышала, как Михаил Сергеевич сам отвечал на этот вопрос. Это было в Финляндии на завтраке у г-на Койвисто. Михаил Сергеевич как бы в шутку назвал тогда три "причины". Первая - надо, мол, сказать спасибо родителям за переданную генетическую способность самообладания. Второй - он назвал меня. Мол, спасибо Раисе Максимовне за помощь, поддержку и верность. А третья - вера в правильность жизненного выбора, поставленной цели.
Думаю, Георгий Владимирович, третья и есть главная: ощущение справедливости, значимости и необходимости начатого в 85-м. Лишить мужества сильного человека, на мой взгляд, может прежде всего потеря веры, сомнение в ее истинности. Думаю, так.
- А ведь он практически то же самое повторил и в недавнем, очень откровенном, неформальном интервью советскому телевидению.
- Да-да, Вы правы. И я, конечно, тоже видела и слышала это интервью. И не скрою, мне было приятно, что в числе "трех китов" своего самообладания он вновь назвал, не забыл и меня.
И я бы добавила к названным Михаилом Сергеевичем факторам еще один, существенный для понимания, как Вы говорите, его самообладания, терпимости, выдержки. Очень важный. Для него все люди, все человеки - личности. Собственное достоинство никогда не утверждает через попрание достоинства других. Всю жизнь это была характерная для него черта. Никогда в жизни он не унижал людей, рядом с ним стоящих, чтобы только самому быть повыше. Никогда.
И именно отсюда и его суждения вроде: "не со всем, конечно, можно согласиться, но он рабочий человек", "у него свое мнение" и т.д. Или - "надо, конечно, подумать", "что-то в этом есть рациональное". Или - "в принципе что-то можно принять".
Это не дипломатический этикет и вовсе не робость, нерешительность и неопределенность. И даже не какое-то особое воспитание. Это - врожденное человекоуважение, о котором я говорила. Знаете, он и в семье выслушивает каждого как равного - от восьмидесятилетнего до трехлетнего!
За прочность духа Михаила Сергеевича я спокойна. Мои тревоги о другом. Я думаю, миллионы женщин, жен, матерей меня поймут. Я сегодня чрезвычайно тревожусь за его здоровье...
Нашу нынешнюю встречу, Георгий Владимирович, я хотела бы закончить ответом на Ваш вопрос: что есть счастье в моем понимании? Такой простой и такой сложный. Такой вечный, неоднозначный, многомерный, как сама жизнь. Знаю одно: не может быть счастья обособленного - если ты никому не нужен.
Передо мной поздравление с женским праздником 8 Марта, полученное вот только что. "Уважаемая Раиса Максимовна! Как ни тяжело Вам и Михаилу Сергеевичу в наши отчаянные дни, будьте уверены, что усилия последних шести лет преобразований страны к лучшему сделали ее лицо простым и открытым, гармонирующим с понятиями честности, нравственности и человечности. Трудно и невозможно за шесть лет довести процесс перестройки до совершенства. Но знаю, что все, что вы вместе передумали, перечувствовали, переделали за эти годы, все это имело одну цель - служить Родине.
Николай Губенко".
И вторая - записочка от Георгия Хосроевича Шахназарова. "Дорогая Раиса Максимовна! Сердечно поздравляю Вас с Днем 8 Марта... На Вашу долю выпала удивительная судьба - и счастливая, и в чем-то немилосердная. Но и подарки ее, и удары Вы переносите с большим человеческим достоинством. Если браки действительно заключаются на небесах, Бог постарался дать Михаилу Сергеевичу спутницу жизни в согласии с предназначенной ему миссией... Искренне Ваш Шахназаров".
Георгий Владимирович, может быть, это и есть счастье? Или...
Вот один из дорогих для меня подарков, сувенир "Vanity Fair" - "Ярмарка тщеславия" Теккерея. Первое издание книги в Лондоне, 1848 год. Подарила мне эту книгу г-жа Тэтчер. Роман выдающегося романиста заканчивается вопросом: "Which of us is happy in this World?" - "Кто из нас счастлив в этом мире?"
Работа закончилась. Меня проводили вниз, до самого крыльца, где уже ждала машина, я поцеловал хозяйке руку. Она осталась на крыльце, где - как чистотою в горнице - тоже сквозило весной. Дом за ее спиною освещен скупо, выборочно никаких иллюминаций. Прежде чем шагнуть в машину, я так и запомнил их: дом, неяркий витраж дверного проема, женщина на пороге...
Да, и мне приходилось читать, как на Западе Р.М.Горбачеву называли "тайным оружием Кремля", давая понять, что человеческое обаяние тоже способно приносить вполне осязаемые политические дивиденды. Но у меня не идет из головы картинка, увиденная перед Дворцом шахтеров в Донецке: Горбачева берет, как товарку, за руку женщину, по виду работницу, которая хочет что-то сказать, но никак не может пробиться к начальству, и вводит ее в круг жаркой политической и производственной дискуссии. Не идет из головы, наверное, еще и потому, что так часто повторялась она, эта картина, на моих глазах. Не только в Донецке, не только в Свердловске или Нижнем Тагиле...
Если на Западе Раиса Горбачева - "оружие Кремля", то в самом Кремле, мне кажется, она - "оружие" самых безоружных. Дай-то бог!
В чем ее феномен?..
В России... из чувства самосохранения жена первого руководителя чаще всего ни на миллиметр не выступала из тени самого руководителя. Чем тщательнее подогнаны они друг к другу - жена и тень, - тем спокойнее.
Р.М.Горбачева подчеркнуто сторонится любых официальных властных структур: если и заседает где, то лишь на общественных началах и только не в центре стола, не на первых ролях. Не могу сказать, что она хоть где-то "выпадает" из политических контуров мужа или допускает какую-либо отсебятину. Не выпадает. И чрезвычайно щепетильна в этом. Мне кажется, даже ритм речи ее, особенно перед телекамерой, обусловлен не только многолетней преподавательской практикой, но и жестким внутренним самоконтролем.
Контуры совпадают, и все же налицо совершенно очевидное причудливое свечение по краям. Правда, я бы назвал это не феноменом Горбачевой, а феноменом Горбачевых. Она позволяет себе индивидуальность, что выражается прежде всего в чувстве собственного достоинства, он же к этому чувству относится с неизменным, без нажима, уважением... Это и есть их феномен феномен сохранения индивидуальности...
Эта женщина ... не из тех, кто отводит глаза от правды: не знать, не видеть, не слышать. Не отводит и, в свою очередь, сама предпочитает называть вещи своими именами. Я не знаю, много ли в высшем советском истэблишменте лиц, говорящих Президенту чистую правду - при всем его демократизме. Но что она одна из них, я в этом убежден, потому что сам это неоднократно слышал. Хотя именно ей, наверное, сказать ему эту чистую правду бывает и больнее, и труднее, чем кому-либо.
Есть ложь во спасение. Она же, мне кажется, считает, что спасительной может быть только правда, как бы горька она ни была. Это больше соответствует ее характеру и тому прошлому, что лежит у нее за спиной...
Мои надежды
- Итак, Георгий Владимирович, сегодня шестая наша встреча и последняя как мы с Вами и договаривались. Встречи-беседы, встречи-интервью, встречи-воспоминания - как точно их назвать? Не знаю. Вы помните, что я не сразу решилась на них. Почему? Я об этом говорила в начале книги, с этого мы начинали...
Сколько раз я слышала от Михаила Сергеевича - "Всегда хотел и хочу писать. И никогда для этого не было и нет времени". А я - меня мучили сомнения: должна ли я давать интервью, рассказывать о себе - зачем? Рассказывать о Михаиле Сергеевиче? Но больше него, глубже и правдивее его самого никто не расскажет что он пережил и переживает. Что и как делал и почему. Хотя в жизни сплошь и рядом "разделение труда": одни делают, другие об этом пишут и оценивают. У каждого - своя судьба. Но это - попутно.
А вот сейчас, Георгий Владимирович, я не жалею о наших состоявшихся беседах. Не жалею. Хотя эти четыре месяца... оказались для меня физически, интеллектуально и эмоционально нелегкими. И потому, что совпали с тяжелым, может быть, даже самым тяжелым периодом жизни страны, работы Михаила Сергеевича. И потому, что я впервые в своей жизни как бы остановилась и прошла вновь собственный жизненный путь. Попыталась вспомнить факты и события пережитого. И неожиданно для меня из какой-то совершенно немыслимой глубины моей памяти они - эти эпизоды, случаи, факты пережитого - стали выкатываться, как бусинки, и цепляться друг за друга, нанизываться и превратились в длиннющую, бесконечную нить воспоминаний. Такое, наверное, бывает однажды в жизни каждого человека...
Оказалось эмоционально не так-то просто совладать с этой лавиной воспоминаний. Я в самом деле как бы все заново пережила. Я Вам говорила, что я плакала, вспоминая то или другое. Что у меня болело сердце. Все заново пережила - за эти четыре месяца.
И, наконец, я пыталась понять, осмыслить произошедшее и происходящее. Для меня это тоже важно. Эти четыре месяца вместили в себя столько чрезвычайных событий, столько важнейших решений! Столько изменений произошло в стране, в нас самих. Воистину переломное, воистину судьбоносное время.
Перестройка - не бесплодная смоковница, плоды у нее есть. Но есть и беды, обнаженные ею, "срезонированные" или, может быть, даже невольно вызванные. Я мечтаю о том времени, когда их не станет. И перестройка начнет плодоносить осязаемыми, богатыми плодами, чтобы каждый конкретный человек почувствовал для меня самое главное, что на душе у него стало спокойнее, под ногами тверже, а на столе и в доме всего больше. Чтобы муж мой вместе со своими сторонниками, соратниками довел начатое до успешного завершения и сам увидел реальные плоды предпринятых им громадных преобразований...
Хочу особо сказать о его сподвижниках, о тех, кто с ним начинал и кто идет бок о бок теперь, вместе пробиваясь сквозь завалы, ошибки и предубеждения. Среди них есть люди, которых я хорошо знаю, есть те, кого знаю хуже, кто помоложе, кто встал на эту тернистую, но столь необходимую стране и обществу дорогу позже. Но я благодарна каждому из них за деятельную помощь моему мужу, за верность их общему делу. Я желаю им всем добра. Желаю им и семьям их не уставать. Не терять крепости духа - ее питает сама насущность дела, которому служат они.
Стабилизация потребительского рынка, денежной системы, земельная реформа, зачатки разгосударствления, предпринимательство понемногу набирают силу. Если им не помешают политические катаклизмы, мы вправе ждать перемен к лучшему. Поскорее бы!
17 марта 1991 года впервые в истории нашей страны прошел референдум. 80 процентов советских людей из числа внесенных в списки для голосования пришли на избирательные участки... 76,4 процента сказали: "Да, быть великому, обновленному, демократическому Советскому Союзу".
Я верю, надеюсь, что у советских людей достанет сил, выдержки, патриотизма и - я это считаю очень важным - здравого смысла, чтобы преодолеть все трудности и препятствия на пути к такой цели. Чтобы Советский Союз, пройдя горнило обновления, остался союзом - людей, республик, идеалов...
Моя надежда - мир. Нет ничего более страшного и бесчеловечного, чем война. Горе войны, где, когда и на кого бы оно ни обрушилось, - трагедия человечества. Еще несколько лет назад практически на любой встрече Михаила Сергеевича с людьми звучал возглас: "Только бы не было войны!" А в 60-70-х годах даже у меня, еще совсем молодой женщины-социолога, ходившей с опросным листом от одного сельского двора к другому, люди, особенно женщины-матери, выпытывали тревожно: "А войны не будет?" Я их спрашиваю о зарплате, о работе, о детях, семье, об их нуждах, о том, как часто бывают они в кино, клубе, в гостях - в опросных листах были и такие вопросы, - а они в ответ: "Лишь бы не было войны!" Сейчас же ни подобных возгласов, ни таких извечных вопросов нет. Угроза мирового пожара, угроза уничтожения, десятилетиями остро ощущавшаяся каждым нашим домом, каждой семьей, по существу, развеяна. Для моей страны, испокон веков лежащей на стыке двух миров, это - сдвиг мироощущения, мировосприятия: от постоянной тревоги к обретению чувства надежности.
Исчезло глобальное противостояние в мире. Мир для России, для Союза, для всех людей Земли стал прочнее. Я горжусь: ведь это во многом благодаря политической и государственной деятельности моего мужа. Горжусь его Нобелевской премией мира. Конечно, меня тревожит, очень тревожит, чтобы не возникло, не пришло сегодня противостояние внутри страны. Губительное и бессмысленное, оно может стать трагедией не только нашего народа, но и трагедией общечеловеческой. В мирном будущем - счастье и благополучие людей Земли, счастье страны, наших детей и внуков, семьи Президента тоже.
Только что завершился март. Этот месяц особый в жизни Михаила Сергеевича. В марте 1985 года его избрали Генеральным секретарем Центрального Комитета Коммунистической партии Советского Союза. В марте 1990 года он стал первым Президентом страны. 2 марта исполнилось 60 лет со дня его рождения. Несколько тысяч теплых, дорогих для нас поздравлений и добрых пожеланий получили мы от самых разных людей, из самых разных регионов, мест, точек страны...
Получили мы в день рождения и много цветов. Роскошные розы, величавые орхидеи, посланцы сердца - гвоздики, степные тюльпаны. Синие-синие, как цвет надежды, ирисы. Пятна багрово-красных антуриумов, желто-лилово-сиренево-белая фрезия. По традиции, Георгий Владимирович, я дарю Михаилу Сергеевичу на день рождения фиалки. Хрупкий, изящный цветок с запахом воздуха и весны. Для нас фиалка - символ молодости, память первого года супружеской жизни, когда впервые после женитьбы мы с Михаилом Сергеевичем приехали в его родное село. Знаете ли Вы эту южную традицию - садик перед родительской хатой и запах растущей на грядках ночной фиалки? Вот с тех пор фиалка и стала моим неизменным подарком.
От матери его и моей, от наших детей, внуков, братьев и сестер и от себя, конечно, в этот день я сказала Михаилу Сергеевичу: "Спасибо за то, что ты есть, что ты такой, как есть, и что мы - рядом с тобой".
Надеюсь, что здоровье не покинет и не подведет мужа. Ведь ему исполнилось только 60. Надеюсь, что будут здоровы мои дети и внуки. Надеюсь, что и мне судьба даст силы, как можно дольше быть с ними, рядом с мужем, помогая ему и разделяя каждый удар сердца.
В нашей жизни было все - радости и горести, огромный труд и колоссальное нервное напряжение, успехи и поражения, нужда, голод и материальное благополучие. Мы прошли с ним через все это, сохранив первозданную основу наших отношений и преданность нашим представлениям и идеалам. Я верю: крепость духа, мужество, твердость помогут мужу выдержать сегодня небывалые испытания тяжелейшего этапа нашей жизни.
Я - надеюсь.
Декабрь 1990 - апрель 1991 г.
Москва
Георгий ПРЯХИН
Как создавалась и выпускалась книга "Я надеюсь..."
Эту книгу мы с Раисой Максимовной начинали писать в канун 1991 года. Еще не ведая того, что судьба четы Горбачевых, да и моя собственная, тоже вложила уже в пишущую машинку (ну не компьютером же она пользуется?) очередной чистый лист бумаги и подняла на изготовку пальцы... Разумеется, участие в написании книги не являлось моей основной работой - основная работа была другая, нервная, служивая, поглощала массу времени и сил. У Раисы Максимовны, естественно, тоже хлопот было через край - помимо "писательских". Поэтому встречались мы по вечерам, после рабочего дня. Я приезжал в загородную резиденцию Президента СССР, располагавшуюся в местечке с очень знаковым для российских властей - всех времен - наименованием "Раздоры": даже указатель такой стоял по Рублевке. Не знаю, остался ли он сейчас, раздоры-то остались, а вот указатель в духе времени могли и спрятать. Свернув с шоссе, машина ныряла в туннель между сахарно отсвечивавшими в сумерках сугробами и вскоре оказывалась перед двухэтажным особняком, в мягко освещенном холле которого за красивыми застекленными дверями уже встречала хрупкая, в свитере домашней вязки, в брюках и босоножках-танкетках, женщина. Хорошо освещенная, в том числе и собственными волосами, улыбалась из-за дверей с медными ручками и медною окантовкою и махала приветливо рукой.
- Вы как птичка в золотой клетке, - пошутил я однажды.
- В позолоченной, - поправила, улыбнувшись.
Вряд ли желание написать книгу было продиктовано какими-то материальными соображениями - гонорар и за русское издание и за иностранные Раиса Максимовна, как известно, передала на оказание помощи детям, больным лейкозами и другими злокачественными заболеваниями крови: над этой клиникой она шефствовала до конца дней - тоже знаковое совпадение.
Ей подспудно хотелось объясниться.
Она несомненно чувствовала - она вообще многое тонко и горько чувствовала и даже предчувствовала, полистайте книгу: во многих местах, например, она говорит о муже напутственно и даже почти молитвенно, как будто знает, что ему предстоит жить и одному, без нее, - чувствовала нараставшее отчуждение в обществе по отношению к ней и, втайне уязвленная, хотела объясниться, прорваться к уму и сердцу сквозь молву и хулу.
Ей хотелось, чтобы ее услыхали, узнали - такой, какова она, по ее мнению, есть на самом деле, и такой - запомнили.
И разумеется, помочь мужу - даже этой тоненькой книжкой, ибо знала: все, чем целятся в нее, предназначается в конечном счете ему.
Книжка состоит из шести бесед - "шести вечеров", шести интервью с отступлениями. На самом деле вечеров, конечно, было больше. И разговоры, разумеется, выходили за рамки готовящейся книги. И моя собеседница вопреки тогдашнему расхожему мнению о ней была предельно искренна в этих разговорах, в том числе в оценке некоторых ситуаций и некоторых людей. Эта искренность и не позволяет мне воспроизводить по памяти то, что она оставила за пределами книги. Приведу только один пример ее саморедактирования.
В книжке есть упоминание о миловидной французской охраннице Изабель, которая дважды во время визитов опекала в Париже - с французской стороны Раису Максимовну. Они подружились, и в последний раз, в 1990 году, перед отъездом Изабель отвела Раису Максимовну в сторонку и, стесняясь, сказала ей цитирую далее по книге.