Баба с собачкой. Девка с птичкой. "Где девка с птичкой, блондинка с длинными волосами и в синем платье, в шапочке с вышивкой, держит птицу на пальце".
Птица-павлин, птица-на-пальце, "птица типа не знаю кого, на длинных ногах и с клювом под углом, (...) вся в перьях блекло розовых".
Птицы птицами, блохи блохами. Машка мажет крыс в лаборатории зеленкой. А дома кот "Кузя вдруг поймал крысу, которая у нас второй год жила".
Крыса-второгодница, блохи не от кота, птица типа не знаю кого, медуза с парашютом.
Сон про Романа: "Вот Роман недавно приснился - растолстевший, в белом костюме, волосы собраны в пучок на затылке, в пучок вставлена костяная пластинка".
Про Васю Шумова на "музыкальном ринге": "Пускай я пошлая дура, но Вася это человек".
Про Борьку-культуриста: "Про Борьку - ужасно смешно. Подозреваю, что он просто чудовищно растолстел". Борис-культурис ел белки.
Урод совершеннейший, чудовищно растолстел, растолстевший в белом костюме.
"Мне Цой приснился и ты - вроде как мы все вместе цемент какой-то кладем в Питере и вроде какую-то бомбу кидать собираемся, а я все не могу вспомнить, как Цоя зовут, а он обижается, что я его все по фамилии".
Про Розанова: "Умных-то много, а этого всего ужасно не хватает (человечности, мягкости, раскрепощенности, душевного спокойствия)". Вася это человек.
"Андреа дель Кастаньо фор экзампл или Джентиле де Фабиано, фра Беато Анжелико и наконец Якопо делла Кверчи". Машкины художники. Итальянские прерафаэлиты.
Люди.
"Я все время рисую людей, и хочу тебе сказать, что человек некрасивый - красивее гораздо, а если еще при этом глупый, то это почти полный вышак, ну а если еще специфически рыжий, т.е. почти без бровей и ресниц то это полный вперед".
Урод совершеннейший. "Он был рыжий и безумный" (Вивальди).
"Факт, что Пермяков жив произвел во мне шок, после чего мне приснился сон (...)".
Расклады: "У П. родилась дочь. С. приобрел красную машину. О. бросил девицу." "Малкин снился - плачет, говорит, что ему в Израиле плохо". На самом деле ему в Израиле хорошо. "Почему столько людей всяких, куда ни плюнь везде люди, а такое одиночество".
Роман, павлин, два Васи, Борис-культурис, Цой, Пермяков, Малкин "и наконец Якопо делла Кверчи".
3. Ангел стремительный
"И ангелы вокруг летают мелкие".
"Череп дивной красоты, но мне его дали на время".
"Рисую до посинения". "Вблизи горы рыжие, потому что на дубах зимой листья не облетают ... дальше - горы фиолетовые, еще дальше - интенсивно синие и со снегом на хребтах и в низких облаках клубами".
Машка смотрит видео: "Смотрю видюшник, а там такое ядерное дерьмо крепко сделанное, что кайф. Опять же посмотрела порнуху. Мда". "И мне нравится очень, но вообще я не могу объяснить, почему тянет так на такое дерьмо". Больше Машка не смотрит видео.
Еще Машка ходит на выставки. Например, морских раковин, "И там все время отпадала".
Еще Машка мечтает сходить в Эрмитаж.
Машка страшно любит всякие летучие объекты: дирижабли, воздушные шары, парашюты, которые "просвечивали синим и походили на медуз".
"Помнишь, там всегда слева ангел стремительный с протянутой рукой, и все на нем развивается - складки".
Кроме Розанова Машка читала про индейцев: "Теперь опять читаю про индейцев и рисую картину под гобелен громадную, там растения всякие, деревья и птица типа не знаю кого..."
Машка рисовала до посинения, но не любила, когда к ней относились чисто как к художнику: "Рисую или крыс режу, все мое во мне есть".
Машка рисовала до посинения, пока уже не могла. "Мне самой не нравится, что я сейчас делаю, мечусь и тыкаюсь, идти нужно, повторяться не люблю, а куда и как непонятно".
"Вчера торжественно сожгла в камине небольшую картину (...), три недели вкалывала над ней, ты бы знал какое получилось ГАВНО".
"Скажи Ирке, что ее руки уже в трех картинах".
И последняя картина: "Эта последняя из картин "Влюбленные", на фоне закатного неба, у нее птица на голове и юбка с павлиньими перьями, а у него красная шапочка тоже с павлиньими перьями".
4. Жопа, мама, я
Машка мне: "Чего бы мне такого для тебя сделать?"
Машка пишет, что ее "как будто в жопу шилом колют "Рисуй", а меня заставляет: "Не хочешь роман писать, напиши хоть рассказ, что ли".
Когда Машка собралась замуж, она написала мне: "Напиши мне - это очень мне важно - что для мужика важнее всего в браке".
Мы с Машкой змеи: "Этот год Дракона, он должен быть для тебя счастливым, потому что ты змея, а это то же что дракон".
Машка любит путешествовать: "В Таллин я добралась через жопу, т.е. Вильнюс".
Машка все время пишет мне, что она читала Бродского и ей "непокатило" - чтобы сделать мне приятно.
Когда Машка узнала, что я написал про нее, она написала: "Удивительнее всего видеть жизнь свою литературою".
Я упомянул про какой-то батистовый платок. А у Машки "никогда в жизни не было батистового платка". И Машка обстоятельно объяснила мне, что такое батист.
Я начал с нашего знакомства - "Я совершенно не помню, представь себе, как мы познакомились".
Когда маму покусали блохи от кота (или от неотремонтированного пола), Машка пошла работать на переборку табака, чтобы курить с мамой трубку от блох.
Когда медуза попала в глаз Маше, ей стали делать уколы. "Всю жопу искололи".
Машка нагадала мне по Библии, из Книги Судей: "И сказали сынам Вениаминовым: пойдите и засядьте в виноградниках".
5. Уф
Машка пишет "вообщем" или "вообщем-то".
Когда Машка работала в лаборатории, она писала письма на машинке с опечатками: "ощещение".
Машкино междометие "Уф".
Иногда Машка присылает в письмах чабрец или другие крымские растения.
Машка говорит "кролики" и "расклады"("Какие у тебя расклады?").
Лучше всего Машка выразилась следующим выражением: "Лучше ничего не знать и плавать по улицам".
6.
"Крестилась в Выру, в 85 г. во время колхоза. Мне ужасно нужно внутренне это было, чтобы,- не знаю, поймешь ли ты меня - ...
Пошла я в церковь одна и крестили меня одну и никого не было в церкви вообще, и крестных у меня нет, и я даже не знала, что за это деньги нужно платить, батюшка сказал, что можно в другой раз деньги привезти. (...) И вообще, меня там ставили в таз и всю поливали водой. Не знаю, может быть в Питере будут только голову поливать. И вообще полагается крестных иметь, но просто я не могла себе представить, чтобы хоть кто-нибудь из тогдашнего моего окружения (...) это было только мое дело.
Честно тебе сказать, в церкви я себя чувствую просто ужасно. У меня все внутри сжимается, ни креститься, ни молиться, ни даже просто стоять я там не могу.
(...) А теперь нет, теперь неважно совершенно, где молиться, можно хоть в троллейбусе. Ну и на ночь (...)
Раньше я пыталась бороться с этим - что мне в церкви нехорошо. Думала, что если я все прочту - про облачения священников, про утварь, про ход службы, про песнопения - то мне станет легче (...) хотя иногда возле церкви постоять - мне хорошо.
(...) А насчет поста - я только в Великий пост, причем ем рыбу, и молоко тоже.
(...)
В одном письме рассказ про странника из Оптиной пустыни, который вел себя странно, а потом съел из лампад масло и пропал.
С тех пор Мария поет в церковном хоре и пишет иконы.
Анекдоты Юрмиха
1
Характерным для Юрмиха было крякать. Крякал Юрмих прямо на спецкурсах.
Скажет что-нибудь и крякнет.
Ничего сказать, бывало, не мог без того,
чтобы тут же не крякнуть.
Скажет, и крякнет. Да как крякнет!
Старожилы знали эту его особенность и специально ждали, когда он крякнет. Некоторые умели точно предсказывать, в какой именно момент он непременно крякнет. Сидят и вместо того, чтобы нормально конспектировать, спорят, крякнет сейчас? А Юрмих знал и любил подколоть. Ждут, что он сейчас крякнет, а он нарочно крякает в другом месте, или выйдет, прокрякается как следует, и уж больше умри - не крякнет.
А Зарочка ужасно была похожа на утку.
2
У Юрмиха на комоде была голова Вольтера с отбитым задранным носом. Кто бывал у Юрмиха, знают про голову, сразу бросавшуюся в глаза при входе. Но немногим было известно, что случилось с носом. Наверное, думали просто отбился при падении. Сам Юрмих не очень любил об этом рассказывать. А история была такая. Во время войны Юрмих служил в артиллерии. И уже тогда у него был с собой этот Вольтер. И вот однажды...
3
Однажды на спецкурсе Юрмих подошел к окну, случайно выглянул в него и вдруг закричал: - Смотрите! Негр! Негр!
4
У Юрмиха была собака.
5
Юрмих жил в голубом доме над вендиспансером. После третьего курса студенты проходили вендиспансер перед пионерской практикой. А наверху Юрмих читает что-нибудь художественное или пишет ученое. Наверное, во времена его молодости не существовало вендиспансеров. А пионерлагеря уже были. Представляю Юрмиха в красном галстуке и с усами. Отдающего салют. А Зарочку комсомолкой-пионервожатой.
Так они познакомились.
6
У Юрмиха был излюбленный жест держать руки согнутыми в локтях под прямым углом и покачивать ими поочередно вверх-вниз, как бы взвешивая нечто незримое. В правой руке он держал в это время мел, а потом принимался чертить на доске. Больше всего любил начертить окружность. Начертит, посмотрит на всех, начертит рядом другую и между ними чегонибудь пририсует. В конспектах аккуратных первокурсниц наверняка сохранились эти рисунки. В рисунках Юрмиха всегда было что-то сверхъестественное, какой-то символизм. Так посмотришь, вроде и нарисовал какую-нибудь чушь, вроде и рисовать-то не умеет - а за душу берет!
7
В Италии Юрмих подружился с Умберто Эко, автором романа "Имя Розы" и семиотических книг. Умберто жил на собственном острове в женском монастыре. Потом Юрмих поехал в Венесуэлу.
8
Однажды Юрмих поехал в Италию всем семейством. Юрмих и Зарочка с выводком. Почему-то у Юрмиха не было дочек. Не знаю, как в Италии, но вернулись с чемоданами на колесиках. У нас такие чемоданы были тогда в диковинку. Поезд пришел ночью. Студенты пришли встречать Юрмиха на вокзал всем общежитием. Каждому хотелось понести чемодан, не зная, что они на колесиках. Преогромные чемоданы оказались так тяжелы, что приходилось останавливаться на каждом шагу, чтобы передохнуть. Кто-то пытался взвалить чемодан на спину, поставить на плечо. Никто не захотел делиться чемоданом. Пока маленький Юрмих не догнал кого-то и не показал, как легко чемоданы катятся на колесиках.
9
В старости Юрмих почти ослеп и говорил, что читая по складам, на его глазах литература меняется до неузнаваемости. - Читаю Толстого - совсем другой писатель... О том же от лица литературы говорил Поль Валери: Если бы мы гравировали на камне...
10
Однажды Юрмиху пришла в голову мысль, что стихи возникли раньше прозы. Он поделился ею с одним из учеников. Но ученик сказал ему, что она уже была высказана еще в ХVI веке Жаном Батистом Вико. Вот какие у Юрмиха были способные ученики.
11
После студенческих докладов на семинарах Юрмих обычно говорил: - Может получиться очень интересная работа. Или: - Мы прослушали очень интересное сообщение. На семинарах Юрмих ни разу не крякнул.
БАКЛА - ОБЛАКЛА
В Симферополе я купил белые китайские тапочки, в которых потом ездил за грибами под Зеленогорск. Две бутылки водки, одно вино, полуторалитровую картонку сока-ассорти и кило охотничьей колбаски.
На западной автостанции я узнал машкиного папу в сером костюме с пододетым под ним в любую погоду джемпером и черном берете, крупных очках с толстыми стеклами и всегда думающим выражением лица.
И не только лица, сосредоточенностью была проникнута вся его осанистая высь, и сами серый костюм с черным беретом. Машкин папа правда много думал, отчего его лицо к сорока годам покрылось крупными морщинами. Главными двумя предметами его мысли были звезды (он был астрономом) и оперные певицы.
Машкино музыкальное образование закончилось бы на "Битлз", но с раннего детства до жениха-меломана папа ездил с ней в оперу в Симферополь.
И Машка слушала классику.
В автобусе я стоял в узком проходе между толстых крымских бабок, возвращавшихся с базара по деревням и боявшихся сквозняков, что толкали меня локтями, боками и вилами в бок, и это отвлекало меня от разговора двух нестарых татар.
Мне нравилось вкрапление в каждую фразу русских слов и выразительная однообразность их жестикуляции. Татары сидели друг к другу лицом. Всю дорогу я следил за циркуляцией их загорелых рук, как за действием любимого фильма.
Машка чуть не встретила меня на автобусной остановке, опоздав только из-за подружки, которых у нее море. У Машки всегда подружки с последней новостью на хвосте. Приезжая к Машке на пару дней, не обойтись без подружек, даже по-своему привязавшись к ним как к родным.
Лека рисует по-американски, Танька - секретарша шефа-миллионера, которого посадили, танцевала и раздевалась Володарским, героем фильма режиссера Гринуэя "Отсчет утопленников", в самом конце которого он разделся и сам. Анька - из княгинь, Юлька не вылазила из психушки. Они с мужем-архитектором или инженером спроектировали какой-то фонтан, бассейн или водоканал и стали богатыми людьми, пришли - она к душевному расстройству, а муж - запил.
Так дорогой с автобусной остановки Машка всегда делилась щедрыми жизнями подружек. Инка только-только вернулась откуда-то из Италии или только что отвалила куда-то в Данию, Индию или Нидерланды. Ленке изменил муж с восьмиклассницей. Так что за Машкой о подружках, а там и об их мужьях.
У Аньки (некнягини) был московский расклад с научным руководителем, уезжавшим-приезжавшим из-за границ, делавшим и расторгавшим ей предложения, бурный-сумбурный расклад.
Машка зашла в крупное научное здание отправить файл (или мэйл, я в этом крупно не разбираюсь) жениху (особенно противно, когда у твоей любимой подруги любимый жених. И хотя тебе она совсем не сексуальна, но жених - астроном-меломан с полным плейером классики и телескопом звезд... а жаль, что с Машкой как с любимой подругой покончено.
А я ждал Машку на скамеечке.
Машка нарезала кружочками купленную колбаску, сразу поедая, а я открывал бутылку, сразу отпивая.
Я собирал сосновые шишки для камина, быстро вечерело.
У камина мы пили холодную водку с соком и рассказывали друг другу про себя. Но у Машки с женихом не могло случиться ничего для меня, а у меня для нее. Когда кому-нибудь из нас хотелось поглубже вздохнуть, он наклонялся поближе к камину - раздуть пламя.
У Машки дома жили два животных, собака-Фома и кот-тоже Фома. Собаку Машка особенно любила и называла собачечка моя, как и кота, ушедшего на блядки.
Утром мы тронулись, проснулись, позавтракали и тронулись на Баклу.
Дорогу нам ненадолго преградило горное болотце, из которого громко квакали в Крыму лягушки. Здесь шла дорога на Баклу, но сползла, куски асфальта от нее торчали из горного болотца. Так что дороги в Крыму сползают, лягушки квакают, болотца чавкают.
Еще я услышал от Машки, что Крымские горы с годами медленно меняют очертанья, и, например, на Четырдаг, куда Грибоедов взбирался, не выпуская хвоста своей кобылы - без труда вскарабкается троллейбус.
На Баклу идти с горы на гору, с горы - по асфальтовой дороге с белой полоской, стараясь наступать на нее, размахивая руками, не задевая друг друга.
Белые китайские тапочки на белой полоске смотрелись почище, чем собачечка-Фома, фыркающая из горного болотца или троллейбус, без труда карабкающийся на Четырдак.
В гору тапочки несли меня так быстро, что я сбегал обратно к заплетающейся Машке, чтобы не присаживаться в ожидании на корточки, и протягивал ей размахивающуюся руку, от которой она каждый раз застывала в мужественном отказе.
Белая рубашка на Машке строго контрастировала с черной футболкой на мне, пока дорогу нам не преградил бывший карьер, спускавшийся в машкином детстве вниз красивой террасой, а сейчас засыпанный землей, на которой росла трава и валялись камни.
Мы с Машкой глубоко вздохнули, оглянулись, нет ли поблизости пламени, ближе чем на солнце, и с любопытством прошли мимо нескольких горных помоек, лишь отделявших нас от Баклы.
На Бакле паслись крымские коровы, татарский пастух пас стадо на красном "Москвиче" с транзистором, помахивая выдвинутой антенной наподобие кнута. Мы быстро оглядели коров нет ли быков и вошли в пещеры.
Только мы пришли на Баклу и зашли в пещеры, как послышались дети. Противные детские голоса посыпались на нас и дурацкие детские головки замелькали вокруг. Косички завизжали, какой-то мальчик крикнул "змей! змей!" и он носился, размахивая змеем в руках, по Бакле. Так пастушеская идиллия с транзистором была перечеркнута змеем.
Дети раздражали, пока мы не притерпелись к их крикам. Косички больше не визжали, мальчик со змеем убегался, теперь эти дети ели бутерброды, кидаясь камнями. Пригнувшись, Машка нарезала оставшуюся колбаску, оставляя мне между глотками портвейна.
После портвейна хотелось поматериться при детях, но больше чем на несколько "блин" нам не хватило духу. Мы вздохнули, что дети больше не раздражали нас, и тронулись прочь с Баклы.
Следующим утром мы поехали на троллейбусе в Ялту. В Симферополе Машка проголодалась. Пока я стоял за билетами, Машка ела жареные пирожки с мороженым.
Спускаясь к морю по майской Ялте, мы откровенно разглядывали загорелых юношей и девушек, поднимавшихся парами от моря к троллейбусной остановке, шурша миртовыми листьями, устилавшими им дорогу. Одна девушка, не самая загорелая, сделала отхаркивающее движение и сплюнула на миртовые листья.
Троллейбусы обгоняли нас в обе стороны.
На море мы нашли кафе с кофе и пирожками с картошкой, маленькие столики устилали белые скатерти, мы сделали еще несколько глотков, начатых еще вчера на Бакле, неторопливо пили кофе, ели пирожки и доедали последние колбасные кружочки. Когда кончились кружочки с глотками и белая скатерть покрылась черно-кофейными и жирными пятнами от пирожков, мы вытерли пальцы общим носовым платком и сидели, глядя на море сквозь прогуливающуюся толпу.
"Бо, смотри, как девка одета", - говорила мне Машка, и я спрашивал "где", смотрел на девку и кивал. Машкины "девки" не сплевывали на листья, наверное, это было неудобно в нарядной толпе, и когда от нее запестрило в глазах, мы спустились к самому морю улечься на деревянные топчаны и смотреть на детей, говоривших друг другу глупости, кидавшихся песком и купавшихся в холодном майском море, с каждым купанием подползавшим все ближе к нам.
Отлежавшись на топчанах, мы пошли.
Папы
Своего родного папу я никогда не видел. Когда я родился, он нас бросил.
Однажды мы с мамой гуляли по парку, и к нам подошел незнакомый мужчина в тренировочном костюме.
- Девушка, извините, можно с вами познакомиться, - спросил он у мамы.
- Нет, - ответила мама, и мы пошли дальше.
Когда тренировочный мужчина скрылся из виду, я спросил у мамы:
- Почему?
Мама мне объяснила, но я так ничего и не понял.
Иногда к нам приходил Валентин. Я его любил: у него были усы, пиджак, черные ботинки. Валентин курил, от него приятно пахло. Он был здоровый, сильный и нередко улыбался. Однажды он приехал к нам на дачу, и если бы он остался до утра, можно было бы пойти на рыбалку. Я бы хотел такого папу и спросил об этом у мамы, но оказалось, что у Валентина есть жена и даже дети. Жены и детей Валентина я никогда не видел, а Валентина видел последний раз, когда он приезжал к нам на дачу.
Еще у мамы был друг, которого звали Жора. Он жил не в Ленинграде и иногда приезжал к нам. Жора был морж. Однажды он приехал на праздник моржей и взял нас. Стояла зима. Во льду Невы был бассейн, по которому плавали моржи. Они соревновались на время. Бассейн был очень далеко от нас, и я все время спрашивал у мамы, где Жора, а мама показывала мне, но я ничего не видел. Праздник продолжался долго, поэтому все замерзли, кроме моржей, и я. Когда он кончился, Жора подошел к нам, уже одетый. Он улыбался, мы пошли. У меня замерзли ноги, но я не говорил. Мне нравился Жора, но оказалось, что он живет не в Ленинграде, и поэтому не сможет быть моим папой.
Хотя можно было бы поехать жить к Жоре...
Однажды мы ходили гулять в Петропавловскую крепость и видели там моржа. Во льду была лунка и он туда окунался. Я подошел и посмотрел. Он был совсем не похож на Жору, но я с гордостью подумал: "Вот, Жора может так же".
Иногда мама на меня сердилась, когда я к ней приставал. И тогда я думал, что мама у меня такая недобрая.
Еще я любил Сережу. Он жил очень далеко от нас, на Дальнем Востоке, и приехал только один раз. На нем была военная форма с погонами, но мама сказала мне, что он не военный. Все равно я представлял себе, что у меня есть пистолет и меня послали во вражескую страну. Мне угрожает опасность, но у меня есть пистолет. Пистолет у меня действительно был: черный, двухствольный, с присосками. Однажды я проснулся ночью и увидел, что они смотрят телевизор, приглушив звук, чтобы не разбудить меня. Я бесшумно перевернулся на живот и незаметно просунул руку в картонную коробку с игрушками, стоявшую рядом с моей кроватью. Когда пистолет, заряженный двумя присосками, был у меня в руке под одеялом, я сел на кровати и выстрелил им в спину.
Мы гуляли с Сережей, он разговаривал с мамой, потом мы остановились и стали прощаться. Он обещал приехать, но не приехал. Но когда мы с мамой ездили на Дальний Восток, я его там видел.
Каждое лето мы жили на даче под Зеленогорском. По дороге на дачу от автобусной остановки была дача Райкина. Его там видели. А в лесу видели змею.
Мама стала дружить с водителем автобуса. Он приходил к нам на дачу, а однажды приехал на автобусе. Мне он тоже нравился: у него был зеленоватый пиджак, от него пахло бензином. Но бабушка сказала маме, что все водители пьют. Мама расстроилась. Я тоже, потому что не знал этого. Я не помню, как звали водителя.
Бабушка вообще не любила водителей, особенно такси, они иногда не давали сдачи.
Когда лето кончилось, мы поехали с дачи. На сиденье перед нами сидел мамин водитель, а автобус вел другой. Он все время смотрел в окно и улыбался. Была хорошая погода.
Наконец, приехал папа. Он сразу повел нас в мороженицу, а потом мы стали ходить в парк и заниматься спортом. На нас были тренировочные костюмы. Мы брали с собой веревку и мяч. Через веревку я прыгал в высоту, а потом мы натягивали ее между деревьями и играли в мяч.
Потом папа женился на моей маме, а мне сделал из дерева наган. С барабаном, как настоящий (мой пистолет был совсем не похож на настоящий двухствольных пистолетов не бывает.)
Сказка
Полз раз по лесу змей-ползун. А навстречу ему медведь-топтун. Змей шипеть. Медведь рычать. "Затопчу-у!"- рычит. "Ужа-алю!"- шипит. Пошипели-порычали да разошлись-расползлись.
Ползет змей дальше. Пол леса прополз - впоперек ему текун-река. Змей шипеть. Река бурлить. "Потоплю-у!"бурлит. "Ужа-алю!"- шипит. А текун-река извиваясь да издеваясь:"Жа-аль, пожа-алуста!"
А медведь-топтун идет по лесу, успокоиться не может. "Иду-у!"- ревет. Топтал-топтал - впоперек ему река-текун. "Теку-у!"- бурлит. А медведь как заревет:"Иду-у-у!"- и прямо к реке. Бултых - и захлебнул.
А змей-ползун как ужалил, так вода в реке ядовита. Медведь хл°б-хл°б - и того.
А змей ползун жалил-жалил реку, пока не потоп.
А лес шумит:"Стою-у!"
Река бурлит:"Теку-у!"
Лес-стоюн да река-текун смотрятся друг на друга.
Сергей Дацюк
ЭТИКА ЛЮБВИ
Любовь вламывается в нашу жизнь всегда некстати. Никто ее не хочет, никто ее не ждет. Все смиряются с ней, потому что не умеют прогнать. Ее желают удержать, пытаются нежить и романтизировать любимого, желают возвысить и удержать объект любви поближе. Тем самым рано или поздно надоедают себе и другому любовью, потерпают от высокомерия или надменности ими же возвышенной любви и упраздняют ее. Они все еще продолжают играть в любовь, но инерция сохраняется недолго, ложь вскрывается так же неожиданно, любовь гибнет, а все попытки сохранить ее заканчиваются тупиком. Затем жалеют о своей глупости невероятно и ждут следующего раза. Любовь же нужно гнать и презирать, любимого унижать и относиться к нему цинично.
Я знаю только одну большую ложь - ложь большой долгой и счастливой любви. Этого не бывает ни у кого и никогда иначе, чем ценой взаимной деградации до уровня безразличия настолько, чтобы никого иного уже не хотелось. Тогда говорят: смотрите, они до сих пор живут вместе, потому что любят друг друга. Чушь! Они уже давно не способны любить, их соединяет равнодушие и нежелание что-либо менять.
Любовь это что-то неуловимое, остающееся после грязи и разлук, после цинизма и потребительского отношения друг к другу, сохраняемое немногими знающими людьми, которые умеют не надоесть, не травмировать друг друга своей любовью, которые умеют смеяться над своей любовью, восторгаться чем-то примитивным и находить интересное в банальном, относиться друг к другу без всякого увлечения, иногда даже пошло, но понимая, что это пошлость, и умея прощать друг другу эту пошлость. Пошлость в другом начинают ставить на вид только тогда, когда любви уже нет. Любовь же понимает и приемлет все. Нет ничего, что бы она отвергала. Отвергнутое накапливается и губит любовь.
Больше всего любовь приемлет игру во что-нибудь иное, кроме игры в любовь. Абсолютная аксиома любви есть существование человека А, который согласен играть по правилам человека Б, и существование человека Б, согласного играть по правилам человека А, и это разные правила, и это одна игра. Именно поэтому любовь нельзя формализовать, именно поэтому любовь можно презирать, воспринимать ее в шутку. Именно поэтому никакого святотатства нет в том, что кончилась эра священной любви, любви как религии, где объект любви есть объект преклонения, и я не жалею об этом. Я не хочу быть жертвой или объектом преклонения, и не приемлю никого как жертву или объект преклонения.
Птица-павлин, птица-на-пальце, "птица типа не знаю кого, на длинных ногах и с клювом под углом, (...) вся в перьях блекло розовых".
Птицы птицами, блохи блохами. Машка мажет крыс в лаборатории зеленкой. А дома кот "Кузя вдруг поймал крысу, которая у нас второй год жила".
Крыса-второгодница, блохи не от кота, птица типа не знаю кого, медуза с парашютом.
Сон про Романа: "Вот Роман недавно приснился - растолстевший, в белом костюме, волосы собраны в пучок на затылке, в пучок вставлена костяная пластинка".
Про Васю Шумова на "музыкальном ринге": "Пускай я пошлая дура, но Вася это человек".
Про Борьку-культуриста: "Про Борьку - ужасно смешно. Подозреваю, что он просто чудовищно растолстел". Борис-культурис ел белки.
Урод совершеннейший, чудовищно растолстел, растолстевший в белом костюме.
"Мне Цой приснился и ты - вроде как мы все вместе цемент какой-то кладем в Питере и вроде какую-то бомбу кидать собираемся, а я все не могу вспомнить, как Цоя зовут, а он обижается, что я его все по фамилии".
Про Розанова: "Умных-то много, а этого всего ужасно не хватает (человечности, мягкости, раскрепощенности, душевного спокойствия)". Вася это человек.
"Андреа дель Кастаньо фор экзампл или Джентиле де Фабиано, фра Беато Анжелико и наконец Якопо делла Кверчи". Машкины художники. Итальянские прерафаэлиты.
Люди.
"Я все время рисую людей, и хочу тебе сказать, что человек некрасивый - красивее гораздо, а если еще при этом глупый, то это почти полный вышак, ну а если еще специфически рыжий, т.е. почти без бровей и ресниц то это полный вперед".
Урод совершеннейший. "Он был рыжий и безумный" (Вивальди).
"Факт, что Пермяков жив произвел во мне шок, после чего мне приснился сон (...)".
Расклады: "У П. родилась дочь. С. приобрел красную машину. О. бросил девицу." "Малкин снился - плачет, говорит, что ему в Израиле плохо". На самом деле ему в Израиле хорошо. "Почему столько людей всяких, куда ни плюнь везде люди, а такое одиночество".
Роман, павлин, два Васи, Борис-культурис, Цой, Пермяков, Малкин "и наконец Якопо делла Кверчи".
3. Ангел стремительный
"И ангелы вокруг летают мелкие".
"Череп дивной красоты, но мне его дали на время".
"Рисую до посинения". "Вблизи горы рыжие, потому что на дубах зимой листья не облетают ... дальше - горы фиолетовые, еще дальше - интенсивно синие и со снегом на хребтах и в низких облаках клубами".
Машка смотрит видео: "Смотрю видюшник, а там такое ядерное дерьмо крепко сделанное, что кайф. Опять же посмотрела порнуху. Мда". "И мне нравится очень, но вообще я не могу объяснить, почему тянет так на такое дерьмо". Больше Машка не смотрит видео.
Еще Машка ходит на выставки. Например, морских раковин, "И там все время отпадала".
Еще Машка мечтает сходить в Эрмитаж.
Машка страшно любит всякие летучие объекты: дирижабли, воздушные шары, парашюты, которые "просвечивали синим и походили на медуз".
"Помнишь, там всегда слева ангел стремительный с протянутой рукой, и все на нем развивается - складки".
Кроме Розанова Машка читала про индейцев: "Теперь опять читаю про индейцев и рисую картину под гобелен громадную, там растения всякие, деревья и птица типа не знаю кого..."
Машка рисовала до посинения, но не любила, когда к ней относились чисто как к художнику: "Рисую или крыс режу, все мое во мне есть".
Машка рисовала до посинения, пока уже не могла. "Мне самой не нравится, что я сейчас делаю, мечусь и тыкаюсь, идти нужно, повторяться не люблю, а куда и как непонятно".
"Вчера торжественно сожгла в камине небольшую картину (...), три недели вкалывала над ней, ты бы знал какое получилось ГАВНО".
"Скажи Ирке, что ее руки уже в трех картинах".
И последняя картина: "Эта последняя из картин "Влюбленные", на фоне закатного неба, у нее птица на голове и юбка с павлиньими перьями, а у него красная шапочка тоже с павлиньими перьями".
4. Жопа, мама, я
Машка мне: "Чего бы мне такого для тебя сделать?"
Машка пишет, что ее "как будто в жопу шилом колют "Рисуй", а меня заставляет: "Не хочешь роман писать, напиши хоть рассказ, что ли".
Когда Машка собралась замуж, она написала мне: "Напиши мне - это очень мне важно - что для мужика важнее всего в браке".
Мы с Машкой змеи: "Этот год Дракона, он должен быть для тебя счастливым, потому что ты змея, а это то же что дракон".
Машка любит путешествовать: "В Таллин я добралась через жопу, т.е. Вильнюс".
Машка все время пишет мне, что она читала Бродского и ей "непокатило" - чтобы сделать мне приятно.
Когда Машка узнала, что я написал про нее, она написала: "Удивительнее всего видеть жизнь свою литературою".
Я упомянул про какой-то батистовый платок. А у Машки "никогда в жизни не было батистового платка". И Машка обстоятельно объяснила мне, что такое батист.
Я начал с нашего знакомства - "Я совершенно не помню, представь себе, как мы познакомились".
Когда маму покусали блохи от кота (или от неотремонтированного пола), Машка пошла работать на переборку табака, чтобы курить с мамой трубку от блох.
Когда медуза попала в глаз Маше, ей стали делать уколы. "Всю жопу искололи".
Машка нагадала мне по Библии, из Книги Судей: "И сказали сынам Вениаминовым: пойдите и засядьте в виноградниках".
5. Уф
Машка пишет "вообщем" или "вообщем-то".
Когда Машка работала в лаборатории, она писала письма на машинке с опечатками: "ощещение".
Машкино междометие "Уф".
Иногда Машка присылает в письмах чабрец или другие крымские растения.
Машка говорит "кролики" и "расклады"("Какие у тебя расклады?").
Лучше всего Машка выразилась следующим выражением: "Лучше ничего не знать и плавать по улицам".
6.
"Крестилась в Выру, в 85 г. во время колхоза. Мне ужасно нужно внутренне это было, чтобы,- не знаю, поймешь ли ты меня - ...
Пошла я в церковь одна и крестили меня одну и никого не было в церкви вообще, и крестных у меня нет, и я даже не знала, что за это деньги нужно платить, батюшка сказал, что можно в другой раз деньги привезти. (...) И вообще, меня там ставили в таз и всю поливали водой. Не знаю, может быть в Питере будут только голову поливать. И вообще полагается крестных иметь, но просто я не могла себе представить, чтобы хоть кто-нибудь из тогдашнего моего окружения (...) это было только мое дело.
Честно тебе сказать, в церкви я себя чувствую просто ужасно. У меня все внутри сжимается, ни креститься, ни молиться, ни даже просто стоять я там не могу.
(...) А теперь нет, теперь неважно совершенно, где молиться, можно хоть в троллейбусе. Ну и на ночь (...)
Раньше я пыталась бороться с этим - что мне в церкви нехорошо. Думала, что если я все прочту - про облачения священников, про утварь, про ход службы, про песнопения - то мне станет легче (...) хотя иногда возле церкви постоять - мне хорошо.
(...) А насчет поста - я только в Великий пост, причем ем рыбу, и молоко тоже.
(...)
В одном письме рассказ про странника из Оптиной пустыни, который вел себя странно, а потом съел из лампад масло и пропал.
С тех пор Мария поет в церковном хоре и пишет иконы.
Анекдоты Юрмиха
1
Характерным для Юрмиха было крякать. Крякал Юрмих прямо на спецкурсах.
Скажет что-нибудь и крякнет.
Ничего сказать, бывало, не мог без того,
чтобы тут же не крякнуть.
Скажет, и крякнет. Да как крякнет!
Старожилы знали эту его особенность и специально ждали, когда он крякнет. Некоторые умели точно предсказывать, в какой именно момент он непременно крякнет. Сидят и вместо того, чтобы нормально конспектировать, спорят, крякнет сейчас? А Юрмих знал и любил подколоть. Ждут, что он сейчас крякнет, а он нарочно крякает в другом месте, или выйдет, прокрякается как следует, и уж больше умри - не крякнет.
А Зарочка ужасно была похожа на утку.
2
У Юрмиха на комоде была голова Вольтера с отбитым задранным носом. Кто бывал у Юрмиха, знают про голову, сразу бросавшуюся в глаза при входе. Но немногим было известно, что случилось с носом. Наверное, думали просто отбился при падении. Сам Юрмих не очень любил об этом рассказывать. А история была такая. Во время войны Юрмих служил в артиллерии. И уже тогда у него был с собой этот Вольтер. И вот однажды...
3
Однажды на спецкурсе Юрмих подошел к окну, случайно выглянул в него и вдруг закричал: - Смотрите! Негр! Негр!
4
У Юрмиха была собака.
5
Юрмих жил в голубом доме над вендиспансером. После третьего курса студенты проходили вендиспансер перед пионерской практикой. А наверху Юрмих читает что-нибудь художественное или пишет ученое. Наверное, во времена его молодости не существовало вендиспансеров. А пионерлагеря уже были. Представляю Юрмиха в красном галстуке и с усами. Отдающего салют. А Зарочку комсомолкой-пионервожатой.
Так они познакомились.
6
У Юрмиха был излюбленный жест держать руки согнутыми в локтях под прямым углом и покачивать ими поочередно вверх-вниз, как бы взвешивая нечто незримое. В правой руке он держал в это время мел, а потом принимался чертить на доске. Больше всего любил начертить окружность. Начертит, посмотрит на всех, начертит рядом другую и между ними чегонибудь пририсует. В конспектах аккуратных первокурсниц наверняка сохранились эти рисунки. В рисунках Юрмиха всегда было что-то сверхъестественное, какой-то символизм. Так посмотришь, вроде и нарисовал какую-нибудь чушь, вроде и рисовать-то не умеет - а за душу берет!
7
В Италии Юрмих подружился с Умберто Эко, автором романа "Имя Розы" и семиотических книг. Умберто жил на собственном острове в женском монастыре. Потом Юрмих поехал в Венесуэлу.
8
Однажды Юрмих поехал в Италию всем семейством. Юрмих и Зарочка с выводком. Почему-то у Юрмиха не было дочек. Не знаю, как в Италии, но вернулись с чемоданами на колесиках. У нас такие чемоданы были тогда в диковинку. Поезд пришел ночью. Студенты пришли встречать Юрмиха на вокзал всем общежитием. Каждому хотелось понести чемодан, не зная, что они на колесиках. Преогромные чемоданы оказались так тяжелы, что приходилось останавливаться на каждом шагу, чтобы передохнуть. Кто-то пытался взвалить чемодан на спину, поставить на плечо. Никто не захотел делиться чемоданом. Пока маленький Юрмих не догнал кого-то и не показал, как легко чемоданы катятся на колесиках.
9
В старости Юрмих почти ослеп и говорил, что читая по складам, на его глазах литература меняется до неузнаваемости. - Читаю Толстого - совсем другой писатель... О том же от лица литературы говорил Поль Валери: Если бы мы гравировали на камне...
10
Однажды Юрмиху пришла в голову мысль, что стихи возникли раньше прозы. Он поделился ею с одним из учеников. Но ученик сказал ему, что она уже была высказана еще в ХVI веке Жаном Батистом Вико. Вот какие у Юрмиха были способные ученики.
11
После студенческих докладов на семинарах Юрмих обычно говорил: - Может получиться очень интересная работа. Или: - Мы прослушали очень интересное сообщение. На семинарах Юрмих ни разу не крякнул.
БАКЛА - ОБЛАКЛА
В Симферополе я купил белые китайские тапочки, в которых потом ездил за грибами под Зеленогорск. Две бутылки водки, одно вино, полуторалитровую картонку сока-ассорти и кило охотничьей колбаски.
На западной автостанции я узнал машкиного папу в сером костюме с пододетым под ним в любую погоду джемпером и черном берете, крупных очках с толстыми стеклами и всегда думающим выражением лица.
И не только лица, сосредоточенностью была проникнута вся его осанистая высь, и сами серый костюм с черным беретом. Машкин папа правда много думал, отчего его лицо к сорока годам покрылось крупными морщинами. Главными двумя предметами его мысли были звезды (он был астрономом) и оперные певицы.
Машкино музыкальное образование закончилось бы на "Битлз", но с раннего детства до жениха-меломана папа ездил с ней в оперу в Симферополь.
И Машка слушала классику.
В автобусе я стоял в узком проходе между толстых крымских бабок, возвращавшихся с базара по деревням и боявшихся сквозняков, что толкали меня локтями, боками и вилами в бок, и это отвлекало меня от разговора двух нестарых татар.
Мне нравилось вкрапление в каждую фразу русских слов и выразительная однообразность их жестикуляции. Татары сидели друг к другу лицом. Всю дорогу я следил за циркуляцией их загорелых рук, как за действием любимого фильма.
Машка чуть не встретила меня на автобусной остановке, опоздав только из-за подружки, которых у нее море. У Машки всегда подружки с последней новостью на хвосте. Приезжая к Машке на пару дней, не обойтись без подружек, даже по-своему привязавшись к ним как к родным.
Лека рисует по-американски, Танька - секретарша шефа-миллионера, которого посадили, танцевала и раздевалась Володарским, героем фильма режиссера Гринуэя "Отсчет утопленников", в самом конце которого он разделся и сам. Анька - из княгинь, Юлька не вылазила из психушки. Они с мужем-архитектором или инженером спроектировали какой-то фонтан, бассейн или водоканал и стали богатыми людьми, пришли - она к душевному расстройству, а муж - запил.
Так дорогой с автобусной остановки Машка всегда делилась щедрыми жизнями подружек. Инка только-только вернулась откуда-то из Италии или только что отвалила куда-то в Данию, Индию или Нидерланды. Ленке изменил муж с восьмиклассницей. Так что за Машкой о подружках, а там и об их мужьях.
У Аньки (некнягини) был московский расклад с научным руководителем, уезжавшим-приезжавшим из-за границ, делавшим и расторгавшим ей предложения, бурный-сумбурный расклад.
Машка зашла в крупное научное здание отправить файл (или мэйл, я в этом крупно не разбираюсь) жениху (особенно противно, когда у твоей любимой подруги любимый жених. И хотя тебе она совсем не сексуальна, но жених - астроном-меломан с полным плейером классики и телескопом звезд... а жаль, что с Машкой как с любимой подругой покончено.
А я ждал Машку на скамеечке.
Машка нарезала кружочками купленную колбаску, сразу поедая, а я открывал бутылку, сразу отпивая.
Я собирал сосновые шишки для камина, быстро вечерело.
У камина мы пили холодную водку с соком и рассказывали друг другу про себя. Но у Машки с женихом не могло случиться ничего для меня, а у меня для нее. Когда кому-нибудь из нас хотелось поглубже вздохнуть, он наклонялся поближе к камину - раздуть пламя.
У Машки дома жили два животных, собака-Фома и кот-тоже Фома. Собаку Машка особенно любила и называла собачечка моя, как и кота, ушедшего на блядки.
Утром мы тронулись, проснулись, позавтракали и тронулись на Баклу.
Дорогу нам ненадолго преградило горное болотце, из которого громко квакали в Крыму лягушки. Здесь шла дорога на Баклу, но сползла, куски асфальта от нее торчали из горного болотца. Так что дороги в Крыму сползают, лягушки квакают, болотца чавкают.
Еще я услышал от Машки, что Крымские горы с годами медленно меняют очертанья, и, например, на Четырдаг, куда Грибоедов взбирался, не выпуская хвоста своей кобылы - без труда вскарабкается троллейбус.
На Баклу идти с горы на гору, с горы - по асфальтовой дороге с белой полоской, стараясь наступать на нее, размахивая руками, не задевая друг друга.
Белые китайские тапочки на белой полоске смотрелись почище, чем собачечка-Фома, фыркающая из горного болотца или троллейбус, без труда карабкающийся на Четырдак.
В гору тапочки несли меня так быстро, что я сбегал обратно к заплетающейся Машке, чтобы не присаживаться в ожидании на корточки, и протягивал ей размахивающуюся руку, от которой она каждый раз застывала в мужественном отказе.
Белая рубашка на Машке строго контрастировала с черной футболкой на мне, пока дорогу нам не преградил бывший карьер, спускавшийся в машкином детстве вниз красивой террасой, а сейчас засыпанный землей, на которой росла трава и валялись камни.
Мы с Машкой глубоко вздохнули, оглянулись, нет ли поблизости пламени, ближе чем на солнце, и с любопытством прошли мимо нескольких горных помоек, лишь отделявших нас от Баклы.
На Бакле паслись крымские коровы, татарский пастух пас стадо на красном "Москвиче" с транзистором, помахивая выдвинутой антенной наподобие кнута. Мы быстро оглядели коров нет ли быков и вошли в пещеры.
Только мы пришли на Баклу и зашли в пещеры, как послышались дети. Противные детские голоса посыпались на нас и дурацкие детские головки замелькали вокруг. Косички завизжали, какой-то мальчик крикнул "змей! змей!" и он носился, размахивая змеем в руках, по Бакле. Так пастушеская идиллия с транзистором была перечеркнута змеем.
Дети раздражали, пока мы не притерпелись к их крикам. Косички больше не визжали, мальчик со змеем убегался, теперь эти дети ели бутерброды, кидаясь камнями. Пригнувшись, Машка нарезала оставшуюся колбаску, оставляя мне между глотками портвейна.
После портвейна хотелось поматериться при детях, но больше чем на несколько "блин" нам не хватило духу. Мы вздохнули, что дети больше не раздражали нас, и тронулись прочь с Баклы.
Следующим утром мы поехали на троллейбусе в Ялту. В Симферополе Машка проголодалась. Пока я стоял за билетами, Машка ела жареные пирожки с мороженым.
Спускаясь к морю по майской Ялте, мы откровенно разглядывали загорелых юношей и девушек, поднимавшихся парами от моря к троллейбусной остановке, шурша миртовыми листьями, устилавшими им дорогу. Одна девушка, не самая загорелая, сделала отхаркивающее движение и сплюнула на миртовые листья.
Троллейбусы обгоняли нас в обе стороны.
На море мы нашли кафе с кофе и пирожками с картошкой, маленькие столики устилали белые скатерти, мы сделали еще несколько глотков, начатых еще вчера на Бакле, неторопливо пили кофе, ели пирожки и доедали последние колбасные кружочки. Когда кончились кружочки с глотками и белая скатерть покрылась черно-кофейными и жирными пятнами от пирожков, мы вытерли пальцы общим носовым платком и сидели, глядя на море сквозь прогуливающуюся толпу.
"Бо, смотри, как девка одета", - говорила мне Машка, и я спрашивал "где", смотрел на девку и кивал. Машкины "девки" не сплевывали на листья, наверное, это было неудобно в нарядной толпе, и когда от нее запестрило в глазах, мы спустились к самому морю улечься на деревянные топчаны и смотреть на детей, говоривших друг другу глупости, кидавшихся песком и купавшихся в холодном майском море, с каждым купанием подползавшим все ближе к нам.
Отлежавшись на топчанах, мы пошли.
Папы
Своего родного папу я никогда не видел. Когда я родился, он нас бросил.
Однажды мы с мамой гуляли по парку, и к нам подошел незнакомый мужчина в тренировочном костюме.
- Девушка, извините, можно с вами познакомиться, - спросил он у мамы.
- Нет, - ответила мама, и мы пошли дальше.
Когда тренировочный мужчина скрылся из виду, я спросил у мамы:
- Почему?
Мама мне объяснила, но я так ничего и не понял.
Иногда к нам приходил Валентин. Я его любил: у него были усы, пиджак, черные ботинки. Валентин курил, от него приятно пахло. Он был здоровый, сильный и нередко улыбался. Однажды он приехал к нам на дачу, и если бы он остался до утра, можно было бы пойти на рыбалку. Я бы хотел такого папу и спросил об этом у мамы, но оказалось, что у Валентина есть жена и даже дети. Жены и детей Валентина я никогда не видел, а Валентина видел последний раз, когда он приезжал к нам на дачу.
Еще у мамы был друг, которого звали Жора. Он жил не в Ленинграде и иногда приезжал к нам. Жора был морж. Однажды он приехал на праздник моржей и взял нас. Стояла зима. Во льду Невы был бассейн, по которому плавали моржи. Они соревновались на время. Бассейн был очень далеко от нас, и я все время спрашивал у мамы, где Жора, а мама показывала мне, но я ничего не видел. Праздник продолжался долго, поэтому все замерзли, кроме моржей, и я. Когда он кончился, Жора подошел к нам, уже одетый. Он улыбался, мы пошли. У меня замерзли ноги, но я не говорил. Мне нравился Жора, но оказалось, что он живет не в Ленинграде, и поэтому не сможет быть моим папой.
Хотя можно было бы поехать жить к Жоре...
Однажды мы ходили гулять в Петропавловскую крепость и видели там моржа. Во льду была лунка и он туда окунался. Я подошел и посмотрел. Он был совсем не похож на Жору, но я с гордостью подумал: "Вот, Жора может так же".
Иногда мама на меня сердилась, когда я к ней приставал. И тогда я думал, что мама у меня такая недобрая.
Еще я любил Сережу. Он жил очень далеко от нас, на Дальнем Востоке, и приехал только один раз. На нем была военная форма с погонами, но мама сказала мне, что он не военный. Все равно я представлял себе, что у меня есть пистолет и меня послали во вражескую страну. Мне угрожает опасность, но у меня есть пистолет. Пистолет у меня действительно был: черный, двухствольный, с присосками. Однажды я проснулся ночью и увидел, что они смотрят телевизор, приглушив звук, чтобы не разбудить меня. Я бесшумно перевернулся на живот и незаметно просунул руку в картонную коробку с игрушками, стоявшую рядом с моей кроватью. Когда пистолет, заряженный двумя присосками, был у меня в руке под одеялом, я сел на кровати и выстрелил им в спину.
Мы гуляли с Сережей, он разговаривал с мамой, потом мы остановились и стали прощаться. Он обещал приехать, но не приехал. Но когда мы с мамой ездили на Дальний Восток, я его там видел.
Каждое лето мы жили на даче под Зеленогорском. По дороге на дачу от автобусной остановки была дача Райкина. Его там видели. А в лесу видели змею.
Мама стала дружить с водителем автобуса. Он приходил к нам на дачу, а однажды приехал на автобусе. Мне он тоже нравился: у него был зеленоватый пиджак, от него пахло бензином. Но бабушка сказала маме, что все водители пьют. Мама расстроилась. Я тоже, потому что не знал этого. Я не помню, как звали водителя.
Бабушка вообще не любила водителей, особенно такси, они иногда не давали сдачи.
Когда лето кончилось, мы поехали с дачи. На сиденье перед нами сидел мамин водитель, а автобус вел другой. Он все время смотрел в окно и улыбался. Была хорошая погода.
Наконец, приехал папа. Он сразу повел нас в мороженицу, а потом мы стали ходить в парк и заниматься спортом. На нас были тренировочные костюмы. Мы брали с собой веревку и мяч. Через веревку я прыгал в высоту, а потом мы натягивали ее между деревьями и играли в мяч.
Потом папа женился на моей маме, а мне сделал из дерева наган. С барабаном, как настоящий (мой пистолет был совсем не похож на настоящий двухствольных пистолетов не бывает.)
Сказка
Полз раз по лесу змей-ползун. А навстречу ему медведь-топтун. Змей шипеть. Медведь рычать. "Затопчу-у!"- рычит. "Ужа-алю!"- шипит. Пошипели-порычали да разошлись-расползлись.
Ползет змей дальше. Пол леса прополз - впоперек ему текун-река. Змей шипеть. Река бурлить. "Потоплю-у!"бурлит. "Ужа-алю!"- шипит. А текун-река извиваясь да издеваясь:"Жа-аль, пожа-алуста!"
А медведь-топтун идет по лесу, успокоиться не может. "Иду-у!"- ревет. Топтал-топтал - впоперек ему река-текун. "Теку-у!"- бурлит. А медведь как заревет:"Иду-у-у!"- и прямо к реке. Бултых - и захлебнул.
А змей-ползун как ужалил, так вода в реке ядовита. Медведь хл°б-хл°б - и того.
А змей ползун жалил-жалил реку, пока не потоп.
А лес шумит:"Стою-у!"
Река бурлит:"Теку-у!"
Лес-стоюн да река-текун смотрятся друг на друга.
Сергей Дацюк
ЭТИКА ЛЮБВИ
Любовь вламывается в нашу жизнь всегда некстати. Никто ее не хочет, никто ее не ждет. Все смиряются с ней, потому что не умеют прогнать. Ее желают удержать, пытаются нежить и романтизировать любимого, желают возвысить и удержать объект любви поближе. Тем самым рано или поздно надоедают себе и другому любовью, потерпают от высокомерия или надменности ими же возвышенной любви и упраздняют ее. Они все еще продолжают играть в любовь, но инерция сохраняется недолго, ложь вскрывается так же неожиданно, любовь гибнет, а все попытки сохранить ее заканчиваются тупиком. Затем жалеют о своей глупости невероятно и ждут следующего раза. Любовь же нужно гнать и презирать, любимого унижать и относиться к нему цинично.
Я знаю только одну большую ложь - ложь большой долгой и счастливой любви. Этого не бывает ни у кого и никогда иначе, чем ценой взаимной деградации до уровня безразличия настолько, чтобы никого иного уже не хотелось. Тогда говорят: смотрите, они до сих пор живут вместе, потому что любят друг друга. Чушь! Они уже давно не способны любить, их соединяет равнодушие и нежелание что-либо менять.
Любовь это что-то неуловимое, остающееся после грязи и разлук, после цинизма и потребительского отношения друг к другу, сохраняемое немногими знающими людьми, которые умеют не надоесть, не травмировать друг друга своей любовью, которые умеют смеяться над своей любовью, восторгаться чем-то примитивным и находить интересное в банальном, относиться друг к другу без всякого увлечения, иногда даже пошло, но понимая, что это пошлость, и умея прощать друг другу эту пошлость. Пошлость в другом начинают ставить на вид только тогда, когда любви уже нет. Любовь же понимает и приемлет все. Нет ничего, что бы она отвергала. Отвергнутое накапливается и губит любовь.
Больше всего любовь приемлет игру во что-нибудь иное, кроме игры в любовь. Абсолютная аксиома любви есть существование человека А, который согласен играть по правилам человека Б, и существование человека Б, согласного играть по правилам человека А, и это разные правила, и это одна игра. Именно поэтому любовь нельзя формализовать, именно поэтому любовь можно презирать, воспринимать ее в шутку. Именно поэтому никакого святотатства нет в том, что кончилась эра священной любви, любви как религии, где объект любви есть объект преклонения, и я не жалею об этом. Я не хочу быть жертвой или объектом преклонения, и не приемлю никого как жертву или объект преклонения.