Я посмотрел на обстановку в квартире и понял, что он не шутит. Ну и лентяй же я! Почему в бытность партийным журналистом не учил список членов ЦК наизусть? Решил бы задачу в первый же день!
- Вы сказали, попытка самоубийства?
- Да, он еще дышит, - ответил оперуполномоченный. Отправили в реанимацию. Хотя на текущий момент не знаю, дышит ли.
Я уже ничего не понимал и спросил Квочкина:
- А при чем тут Шекельграббер? Патологическая ненависть к иноземной идеологии?
Квочкин покачал головой из стороны в сторону, дескать, и да, и не только.
Я вышел в коридор и спросил Опрелина:
- Зачем ты сегодня заезжал за Размахаевой?
- Сюда привез.
- А сейчас она где?
- В больнице.
- Что она-то там делает?
- Как что! Она же единственная дочь Степана Николаевича!
Вот те раз! Ну и балбес я оказался. Две недели собирал никому не нужную информацию, а надо-то было лишь выяснить девичью фамилию Размахаевой, сделать пустячный запрос в архив. Первый блин вышел комом и колом встал в горле. На второй мне вряд ли дадут теста, если учесть потребление алкоголя на душу Квочкина. Хотя он редкий тип пьяницы: чем больше пьет, тем больше преступников ловит, чтобы еще больше выпить от радости... Одно утешение для меня в этой истории - Размахаева! Переживет ли она такую трагедию в сердцах поклонников: из роковой женщины обернуться заурядной роковой дочерью?
- Почему он именно сегодня застрелился? - спросил я Опрелина.
- Не надо было говорить Поглощаеву, что вы нашли убийцу! - рявкнул Опрелин.
- Он мог бы убежать.
Опрелин хмыкнул:
- Из собственной страны?
- Значит, ты был его шофером в лучшие времена? - спросил я. Говорить "шофером Заклепкина" как-то язык не поворачивался.
- я и в худшие его не бросил. Хороший был человек, себя не жалел и нас с ней, - он кивнул на домработницу, - не обижал.
- А мне не показался. Когда я поймал его на краже документов, он чуть не на коленях ползал.
Опрелин плюнул мне в лицо:
- Документы украдены мной! - но он врал, видно было.
Я собрался врезать ему, но один из милиционеров уже заехал Опрелину по почкам. Видимо, он принял меня за "своего", только из другого ведомства. Мне бы утереться и обидеться, но я еще не все выяснил.
- Он случайно убил Шекельграббера или нарочно?
- Случайно кирпич убивает.
- И не жалко ему было иностранного подданного?
- Что их жалеть, безродных! Их ненавидеть надо, их везде убивают, потому что суются повсюду, как крысы!
Опрелин пел голосом бывшего шефа, но я все-таки сказал:
- Совершенно бессмысленное занятие. Хоть половину перестреляй, они наберут на интернациональной свалке новых эмигрантов и вырастят точно таких же американцев, а может, и хуже нынешних. Но ведь Заклепкин не одного Шекельграббера прикончил, собственного зятя тоже приговорил персональным судом к сумасшедшему дому.
- Туда ему и дорога. Марина Степановна сильно не убивалась. Только рожей смазливый, а так - бездельник и тупица.
- Ну уж не глупее тебя.
- Я из себя элиту не корчил, хотя мог, и мне бы простилось.
- Значит, верно служил.
Подошел Квочкин, сильно расстроенный, и сказал:
- Поехали в отделение. Тут все ясно, а там ребята ждут, - он чертыхнулся почти матом. - Надо же, гад, из-под самого носа ушел!
- Давай этого прихватим, - предложил я, кивая на Опрелина. - Он все знал, помогал воровать документы, статья в законе найдется.
Но Квочкин лишь махнул рукой.
Мы выбрались в переулок и пошли к машинам.
- Значит, ты вышел на Заклепкина, когда узнал, что его дочь - любовница Шекельграббера? - спросил я.
- Это я потом узнал, - ответил Квочкин. - У меня изначально был свидетель, который видел, как Заклепкин вылезал из машины Шекельграббера.
- А если б он отперся. Сказал, что просто залез посмотреть.
- Это только в кино любой дурак милиционеру голову морочит, а милиционер во время допроса читает Уголовный кодекс.
- Почему же ты сразу не арестовал Заклепкина?
- Я тебе говорил: план, процент раскрываемости, будь он неладен! От него ни при каком режиме не отделаешься. Ну и деньгу, конечно, хотел по-легкому срубить.
- Одного не пойму: зачем Заклепкин украл документы? Не мог сразу по башке стукнуть?
- Наверное, хотел сделать Шекельграббера международным бомжем. Психология бюрократа: есть бумажка - есть человек, нет бумажки - гуляй, Вася. Помнишь фильм про итальянцев в России, как мужик без паспорта в самолете жил?
- А зачем деньги вымогал?
- Это кто-то другой, но он уголовно ненаказуем.
- Наверное, Опрелин с подсказки Заклепкина. Доводили мужика до кондиции, выражаясь по-твоему. А зачем?
- Какая разница!
- Но почему Шекельграббер оказался в Армянском переулке?
- Наверное, любовница предостерегла от папы, он и поехал объясняться.
- Спозаранку?
- Знал, что Заклепкин рано утром гуляет с собакой.
Наверняка Размахаева "раскололась", поэтому и миллион Шекельграббер у нее оставил, - подумал я...
Домой попал поздно. В почтовом ящике нашел анонимную записку, но сообразил, что от сбежавшего Горчицына. Он продолжал делать намеки. Писал, что однажды подвозил Размахаеву в Армянский переулок и та, тяжко вздохнув, призналась, что отец расстроил всю ее половую жизнь. Лучше б сознался, что спрятал кошелек Поглощаева, мелкий пакостник!.. Записку я смял и поднялся на свой этаж. Выдернул гвозди из двери и починил замок на скорую руку, попросив у соседа инструмент. Потом позвонил Поглощаеву:
- Зачем вы разболтали всем кому ни попадя, что мне известен убийца?
- Да никому особенно... А что такое?
- Да ничего особенного: он застрелился.
Поглощаев по привычке надолго умолк. Когда мне надоело ждать, я вспомнил о самом главном:
- Послезавтра приду за гонораром.
При упоминании денег Поглощаев воспрял:
- За что ж теперь платить?
- за то, что человека отправили на тот свет по недомыслию. Или умышленно? Вы ведь даже не спросили, кто застрелился...
Я прошел на кухню, зажег свет и обалдел. Ну когда, наконец, одомашнят животное, охотящееся на тараканов! Никаких денег за него не пожалею...
Через два дня я пошел в "Долину царей" за гонораром. В конторе сидел один Кашлин. Он отдал деньги, высчитав триста долларов, и заставил расписаться в какой-то липовой ведомости. Я спросил, где остальные сотрудники. Оказалось, сегодня хоронили Шекельграббера и с кладбища все уехали на поминки.
- А у меня персональные поминки, как бы филиалом, объяснил Кашлин и вынул из-под стола бутылку. Прятал он ее, видимо, по старой совдеповской привычке.
- Не думал, что Поглощаев так легко расстанется с деньгами.
- Да, - ответил Кашлин, размышляя о чем-то другом. - В стране вырос новый тип жлоба-жадины - Поглощаев. Он жалеет все для других, чтобы уничтожать самому.
- Зачем же он нанимал частного сыщика?
- Я настоял, - сказал Кашлин. - Терентьевич доставал какую-то левую нефть для Югославии, а "Долина царей" была официальной "крышей" за посреднический процент. Милиция могла до этого докопаться, если бы всерьез занялась Шекельграббером и подняла документацию. Вот и пригласили вас.
- Все равно платить, - сказал я.
- Одно дело оплатить вас, другое - всю правоохранительную кормушку.
- Для этого Размахаева и просила меня подозревать Терентьевича?
- Почти, но велел ей я.
- А кто спрятал документы Поглощаева?
- Горчицын по моей подсказке, чтобы Поглощаев перепугался до смерти и чтобы активизировать вашу деятельность.
Меня отчего-то тоже потянуло на откровенность.
- Зря старались. Думаете, это я поймал Заклепкина? Это милиция, а я - подставка, создававшая видимость поиска Заклепкина вычислили в первый же день.
- Ну и правильно, - сказал Кашлин. - Идет перераспределение средств любыми немыслимыми способами. Сами видите, вся деятельность в стране - суета и только. И как ни крути, грабим мы собственное добро очень дружно и по взаимному согласию, только одни - по мере возможности, а другие посильно мозгам. Но смешнее всего смотреть на эти жалкие потуги сохранить и увеличить награбленное, вложить в какое-нибудь дело, которым заправляют такие же воры, но организованные в банду.
Мы выпили за помин души Шекельграббера.
- А старик еще жив? - поинтересовался я.
- Жив, но не выживет, потому что не хочет. Он умер вместе с партией в девяносто первом.
- А что будет с Размахаевой?
- Замуж Марина больше не выйдет. Я обрекаю ее быть моей любовницей до климактерического возраста за ошибки юности.
- Кажется, я понял: Заклепкин спал и видел дочь за Терентьевичем, Шекельграббер путался у всех под ногами и знал много компромата, а Кашлин собрал их в снежок, бросил в стену и ушел с Размахаевой в обнимку... Но ничего у вас не выйдет: во-первых, вы скоро сопьетесь; во-вторых, Размахаевой вашего кошелька надолго не хватит.
- Нет, я очень богатый. Могу подкладывать стодолларовые бумажки под ножки стола, чтоб не качался, - сказал Кашлин. Заберу свой пай из фирмы и уйду обратно в институт. Брошу пить и буду жить по Брэггу: питаться салатом, аплодировать каждому своевременному "стулу" и, глядя на двухнедельную мочу в баночках на подоконнике, радоваться, что осадок так и не выпал. Где, кстати, ваш друг из "Московского лесбиянца"? Он сулил мне экземпляр "Чудо голодания"...
P.S. "Товарищ полковник. Нормативно оформленный рапорт о проделанной работе по делу гр. США Д.Шекельграббера я представил, но, будучи куратором Союза журналистов, не удержался и написал еще беллетризованный (то есть олитературенный) отчет, изменив фамилии и исказив факты. Прошу Вашей санкции на печать данного произведения в периодике под псевдонимом. Прошу также вынести благодарность куратору Сандуновских бань".
- Вы сказали, попытка самоубийства?
- Да, он еще дышит, - ответил оперуполномоченный. Отправили в реанимацию. Хотя на текущий момент не знаю, дышит ли.
Я уже ничего не понимал и спросил Квочкина:
- А при чем тут Шекельграббер? Патологическая ненависть к иноземной идеологии?
Квочкин покачал головой из стороны в сторону, дескать, и да, и не только.
Я вышел в коридор и спросил Опрелина:
- Зачем ты сегодня заезжал за Размахаевой?
- Сюда привез.
- А сейчас она где?
- В больнице.
- Что она-то там делает?
- Как что! Она же единственная дочь Степана Николаевича!
Вот те раз! Ну и балбес я оказался. Две недели собирал никому не нужную информацию, а надо-то было лишь выяснить девичью фамилию Размахаевой, сделать пустячный запрос в архив. Первый блин вышел комом и колом встал в горле. На второй мне вряд ли дадут теста, если учесть потребление алкоголя на душу Квочкина. Хотя он редкий тип пьяницы: чем больше пьет, тем больше преступников ловит, чтобы еще больше выпить от радости... Одно утешение для меня в этой истории - Размахаева! Переживет ли она такую трагедию в сердцах поклонников: из роковой женщины обернуться заурядной роковой дочерью?
- Почему он именно сегодня застрелился? - спросил я Опрелина.
- Не надо было говорить Поглощаеву, что вы нашли убийцу! - рявкнул Опрелин.
- Он мог бы убежать.
Опрелин хмыкнул:
- Из собственной страны?
- Значит, ты был его шофером в лучшие времена? - спросил я. Говорить "шофером Заклепкина" как-то язык не поворачивался.
- я и в худшие его не бросил. Хороший был человек, себя не жалел и нас с ней, - он кивнул на домработницу, - не обижал.
- А мне не показался. Когда я поймал его на краже документов, он чуть не на коленях ползал.
Опрелин плюнул мне в лицо:
- Документы украдены мной! - но он врал, видно было.
Я собрался врезать ему, но один из милиционеров уже заехал Опрелину по почкам. Видимо, он принял меня за "своего", только из другого ведомства. Мне бы утереться и обидеться, но я еще не все выяснил.
- Он случайно убил Шекельграббера или нарочно?
- Случайно кирпич убивает.
- И не жалко ему было иностранного подданного?
- Что их жалеть, безродных! Их ненавидеть надо, их везде убивают, потому что суются повсюду, как крысы!
Опрелин пел голосом бывшего шефа, но я все-таки сказал:
- Совершенно бессмысленное занятие. Хоть половину перестреляй, они наберут на интернациональной свалке новых эмигрантов и вырастят точно таких же американцев, а может, и хуже нынешних. Но ведь Заклепкин не одного Шекельграббера прикончил, собственного зятя тоже приговорил персональным судом к сумасшедшему дому.
- Туда ему и дорога. Марина Степановна сильно не убивалась. Только рожей смазливый, а так - бездельник и тупица.
- Ну уж не глупее тебя.
- Я из себя элиту не корчил, хотя мог, и мне бы простилось.
- Значит, верно служил.
Подошел Квочкин, сильно расстроенный, и сказал:
- Поехали в отделение. Тут все ясно, а там ребята ждут, - он чертыхнулся почти матом. - Надо же, гад, из-под самого носа ушел!
- Давай этого прихватим, - предложил я, кивая на Опрелина. - Он все знал, помогал воровать документы, статья в законе найдется.
Но Квочкин лишь махнул рукой.
Мы выбрались в переулок и пошли к машинам.
- Значит, ты вышел на Заклепкина, когда узнал, что его дочь - любовница Шекельграббера? - спросил я.
- Это я потом узнал, - ответил Квочкин. - У меня изначально был свидетель, который видел, как Заклепкин вылезал из машины Шекельграббера.
- А если б он отперся. Сказал, что просто залез посмотреть.
- Это только в кино любой дурак милиционеру голову морочит, а милиционер во время допроса читает Уголовный кодекс.
- Почему же ты сразу не арестовал Заклепкина?
- Я тебе говорил: план, процент раскрываемости, будь он неладен! От него ни при каком режиме не отделаешься. Ну и деньгу, конечно, хотел по-легкому срубить.
- Одного не пойму: зачем Заклепкин украл документы? Не мог сразу по башке стукнуть?
- Наверное, хотел сделать Шекельграббера международным бомжем. Психология бюрократа: есть бумажка - есть человек, нет бумажки - гуляй, Вася. Помнишь фильм про итальянцев в России, как мужик без паспорта в самолете жил?
- А зачем деньги вымогал?
- Это кто-то другой, но он уголовно ненаказуем.
- Наверное, Опрелин с подсказки Заклепкина. Доводили мужика до кондиции, выражаясь по-твоему. А зачем?
- Какая разница!
- Но почему Шекельграббер оказался в Армянском переулке?
- Наверное, любовница предостерегла от папы, он и поехал объясняться.
- Спозаранку?
- Знал, что Заклепкин рано утром гуляет с собакой.
Наверняка Размахаева "раскололась", поэтому и миллион Шекельграббер у нее оставил, - подумал я...
Домой попал поздно. В почтовом ящике нашел анонимную записку, но сообразил, что от сбежавшего Горчицына. Он продолжал делать намеки. Писал, что однажды подвозил Размахаеву в Армянский переулок и та, тяжко вздохнув, призналась, что отец расстроил всю ее половую жизнь. Лучше б сознался, что спрятал кошелек Поглощаева, мелкий пакостник!.. Записку я смял и поднялся на свой этаж. Выдернул гвозди из двери и починил замок на скорую руку, попросив у соседа инструмент. Потом позвонил Поглощаеву:
- Зачем вы разболтали всем кому ни попадя, что мне известен убийца?
- Да никому особенно... А что такое?
- Да ничего особенного: он застрелился.
Поглощаев по привычке надолго умолк. Когда мне надоело ждать, я вспомнил о самом главном:
- Послезавтра приду за гонораром.
При упоминании денег Поглощаев воспрял:
- За что ж теперь платить?
- за то, что человека отправили на тот свет по недомыслию. Или умышленно? Вы ведь даже не спросили, кто застрелился...
Я прошел на кухню, зажег свет и обалдел. Ну когда, наконец, одомашнят животное, охотящееся на тараканов! Никаких денег за него не пожалею...
Через два дня я пошел в "Долину царей" за гонораром. В конторе сидел один Кашлин. Он отдал деньги, высчитав триста долларов, и заставил расписаться в какой-то липовой ведомости. Я спросил, где остальные сотрудники. Оказалось, сегодня хоронили Шекельграббера и с кладбища все уехали на поминки.
- А у меня персональные поминки, как бы филиалом, объяснил Кашлин и вынул из-под стола бутылку. Прятал он ее, видимо, по старой совдеповской привычке.
- Не думал, что Поглощаев так легко расстанется с деньгами.
- Да, - ответил Кашлин, размышляя о чем-то другом. - В стране вырос новый тип жлоба-жадины - Поглощаев. Он жалеет все для других, чтобы уничтожать самому.
- Зачем же он нанимал частного сыщика?
- Я настоял, - сказал Кашлин. - Терентьевич доставал какую-то левую нефть для Югославии, а "Долина царей" была официальной "крышей" за посреднический процент. Милиция могла до этого докопаться, если бы всерьез занялась Шекельграббером и подняла документацию. Вот и пригласили вас.
- Все равно платить, - сказал я.
- Одно дело оплатить вас, другое - всю правоохранительную кормушку.
- Для этого Размахаева и просила меня подозревать Терентьевича?
- Почти, но велел ей я.
- А кто спрятал документы Поглощаева?
- Горчицын по моей подсказке, чтобы Поглощаев перепугался до смерти и чтобы активизировать вашу деятельность.
Меня отчего-то тоже потянуло на откровенность.
- Зря старались. Думаете, это я поймал Заклепкина? Это милиция, а я - подставка, создававшая видимость поиска Заклепкина вычислили в первый же день.
- Ну и правильно, - сказал Кашлин. - Идет перераспределение средств любыми немыслимыми способами. Сами видите, вся деятельность в стране - суета и только. И как ни крути, грабим мы собственное добро очень дружно и по взаимному согласию, только одни - по мере возможности, а другие посильно мозгам. Но смешнее всего смотреть на эти жалкие потуги сохранить и увеличить награбленное, вложить в какое-нибудь дело, которым заправляют такие же воры, но организованные в банду.
Мы выпили за помин души Шекельграббера.
- А старик еще жив? - поинтересовался я.
- Жив, но не выживет, потому что не хочет. Он умер вместе с партией в девяносто первом.
- А что будет с Размахаевой?
- Замуж Марина больше не выйдет. Я обрекаю ее быть моей любовницей до климактерического возраста за ошибки юности.
- Кажется, я понял: Заклепкин спал и видел дочь за Терентьевичем, Шекельграббер путался у всех под ногами и знал много компромата, а Кашлин собрал их в снежок, бросил в стену и ушел с Размахаевой в обнимку... Но ничего у вас не выйдет: во-первых, вы скоро сопьетесь; во-вторых, Размахаевой вашего кошелька надолго не хватит.
- Нет, я очень богатый. Могу подкладывать стодолларовые бумажки под ножки стола, чтоб не качался, - сказал Кашлин. Заберу свой пай из фирмы и уйду обратно в институт. Брошу пить и буду жить по Брэггу: питаться салатом, аплодировать каждому своевременному "стулу" и, глядя на двухнедельную мочу в баночках на подоконнике, радоваться, что осадок так и не выпал. Где, кстати, ваш друг из "Московского лесбиянца"? Он сулил мне экземпляр "Чудо голодания"...
P.S. "Товарищ полковник. Нормативно оформленный рапорт о проделанной работе по делу гр. США Д.Шекельграббера я представил, но, будучи куратором Союза журналистов, не удержался и написал еще беллетризованный (то есть олитературенный) отчет, изменив фамилии и исказив факты. Прошу Вашей санкции на печать данного произведения в периодике под псевдонимом. Прошу также вынести благодарность куратору Сандуновских бань".