– И это – в век компьютеров и космических полетов! – заметил Митек и удрал, прежде чем лысый успел обернуться.
   Он прошел мимо еще двух вентиляторных окошек, глядевших в темноту. Третье выходило в пустую раздевалку с одинаковыми железными шкафчиками. Выхода из подвала не было. Как же они товар выносят?!
   Далеко впереди завыл электромотор и что-то металлически громыхнуло. Ага, лифт! Послышались голоса. Блинков-младший юркнул за штабель ящиков. Лыжи он положил на пол. Вот уйдут люди, тогда можно подняться в магазин. Что он, лифтом пользоваться не умеет? А то попадешься кому-нибудь на глаза и объясняй, зачем влез в подвал и что здесь делал…
   – Я иной раз люблю съездить в родную Дудаковку, – сказал над самым ухом Дудаков.
   Сердце у Блинкова-младшего рухнуло в пятки и разбилось вдребезги!
   – Как я вас понимаю! – ответил незнакомый голос.
   До Митьки дошло, что стоит он у еще одной вентиляционной дыры. Обернулся – точно: вентилятор, сетка, а за ней комната – нет, кабинет с огромным черным столом. В кожаном кресле восседал господин во фраке. Фрак был ярко-синий. Блинков-младший не видел таких даже в кино. Обычно фраки черные, редко белые, а в цветных щеголяют клоуны. Раздвоенный ласточкин хвост фрака господин разложил на подлокотниках кресла – справа одну половинку, слева другую. При том, что Митек едва ли раньше встречался с фрачным клоуном, он казался знакомым.
   Дудакова было не видно, зато прекрасно слышно – похоже, корреспондент «ЖЭ» сидел под самой отдушиной:
   – Обширными поместьями владели мои предки, столбовые дворяне Дудаковы! Идешь по полям, и щемит в груди: ведь это все могло быть моим!
   – И-и, батенька, и не мечтайте! – горько улыбнулся фрачный клоун. (Где Митек его видел?). – До революции нас, Синеносовых, было в Боровке пятьдесят шесть человек. Мы владели всем городом. Потом кто погиб в гражданскую войну, кто уехал в эмиграцию, а последних сослали в Сибирь в двадцать шестом году. Я потомок тех, сибирских Синеносовых, но в Боровок попал только десять лет назад…
   Теперь Митек понял, откуда знает фрачного клоуна. Портрет на вывеске магазина был здорово похож! А потомок старинного купеческого рода продолжал:
   – Представляете, с каким чувством я бродил по здешним берегам? Какими глазами глядел на руины синеносовских владений?! Я ведь родился вдали от этих мест, но память предков живет в крови.
   – Как это тонко! – восхитился Дудаков. Митек очень живо вспомнил басню Крылова «Кукушка и петух».
   В невидимом для него углу кабинета звякала посуда. Купец первой гильдии то и дело поглядывал в ту сторону. Похоже, он занимал гостя разговором, ожидая, когда накроют на стол:
   – Короче, я предложил городским властям: «Хочу в память предков восстановить развалины. Только вы мне их верните по закону, как наследнику Синеносовых». Видели бы вы, как они обрадовались! Никому эти развалины были не нужны, а вид портили. Из-за них Боровок не включают в туристические маршруты. Помогли мне восстановить фамилию, вернули развалины. Я открыл этот магазин и заявил свои права на остальное имущество: «Раз я единственный наследник Синеносовых, то, будьте любезны, верните заодно и восемь особняков в центре города»! А они судиться со мной вздумали! Бред?
   – Бред! – категорически подтвердил Дудаков.
   – Прошу к столу, – пригласил купец первой гильдии.
   – Я не рассчитывал на обед. Просто зашел познакомиться к представителю боровковской элиты, – голос Дудакова становился глуше. Похоже, корреспондент «ЖЭ» уже перемещался поближе к закускам. Купец первой гильдии тоже встал:
   – А вы-то какими судьбами в нашем городишке?
   – Да знакомый вызвал: «Игорь, здесь творится беззаконие!». А по-моему, дело не стоит выеденного яйца! Шпагина знаете?
   – Старичка, коллекционера? Интересно, интересно!
   – Да ничего интересного… О, лобстеры!
   – Обычные речные раки. Так что натворил этот Шпагин?
   Загромыхали стулья, и голоса стали глуше. Звякала посуда, один раз Дудаков отчетливо произнес: «Будьте здоровы, Савелий Митрофанович!», а так вместо слов Блинков-младший слышал только бубуканье. Жалко.
   Со стороны лифта уже минуты две не доносилось ни звука; он потихоньку выбрался из щели и пошел туда. Неужели Дудаков не понял, что купец первой гильдии Сморчков-Синеносов – отъявленный жулик?! Да нет, не такой уж он болван! Просто Дудаков любит вертеться около богатых, а жулики они или нет – ему все равно. Вокруг Виталия Романовича он тушканчиком скакал, пока не узнал, что боровковский Леонардо хочет подарить свою коллекцию музею. Богатый коллекционер оказался бедным пенсионером, и Дудаков потерял к нему интерес… Ох, как бы корреспондент «ЖЭ» не навредил Виталию Романовичу!
 
   Блинков-младший дошел до лифта. Как и должно быть в магазине, он оказался большущим, грузовым. В кабине было всего три кнопки: со стрелкой вверх, со стрелкой вниз и третья – непонятная, с замком вроде замка зажигания в машинах. Такие запирающиеся кнопки Митек видел только в кино. Они отправляют лифт на подземные этажи к секретным отделам и тайным лабораториям.
   Из любопытства Блинков-младший потыкал в секретную кнопку – она, понятно, не сработала без ключа – и поднялся в магазин. Ему повезло: лифт открывался прямо в торговый зал. У прилавка с елочными игрушками стояла небольшая очередь. Блинков-младший протиснулся за чьими-то спинами и пошел к выходу.
   – Эй, «спорттовары», а кто будет лифт закрывать? – увидев поверх голов лыжи, крикнула ему вслед продавщица. Митек только ускорил шаги.
 
   На крыльце магазина рядом с пустыми детскими колясками и санками сидел Душман. Значит, и Виталий Романович здесь. Это меняло дело. Блинков-младший прислонил к стене лыжи, приказал Душману: «Стеречь!» и вернулся в магазин. Раз оказался здесь, надо узнать про каски. И возвращаться лучше с Виталием Романовичем. Известно, при посторонних родители меньше ругаются.

Глава XIV
 
Ботаники и сыщики

   Магазин был похож на увеличенный раз в десять вагон метро: узкий и длинный, с одним проходом в центре. Слева и справа – прилавки или отделы самообслуживания, под потолком – вывески. Блинков-младший издали увидел «Стройматериалы», подошел и чуть не налетел на сутуловатую спину Виталия Романовича.
   Боровковский Леонардо разговаривал с продавцом. Судя по всему, они были давними, но неблизкими знакомыми. И разговор получался давний и неблизкий: об охоте в позапрошлом году, о съеденных грибах и летней засухе. У продавца было странное отчество: Электрификациевич. Виталия Романовича он называл «товарищ полковник».
   Чтобы не мешать, Блинков-младший стал рассматривать садовые инструменты. Лопат было четыре вида, но ни одна даже не напоминала кладоискательское орудие Ник-Ника.
   Пустой разговор продолжался:
   – А помните, Петр Электрификациевич…
   – Как же, товарищ полковник, не помнить, когда я в тот год женился?!
   Блинков-младший подошел поближе к боровковскому Леонардо, но тот его не заметил. Встал с другой стороны – ноль внимания.
   – А скажите, Петр Электрификациевич, каски у вас еще остались?
   КАСКИ! Теперь Митек решил не попадаться на глаза Виталию Романовичу и спрятался за дверь. Она никуда не вела, а стояла на специальных ножках и продавалась.
   – А как же. Их никто и не брал, кроме вас…
   Непонятная пауза. Выглянув, Блинков-младший увидел, что Петр Электрификациевич с глупым лицом смотрит на полки. КАСОК ТАМ НЕ БЫЛО!
   – Может, Анюта продала? – Обладатель странного отчества достал из-под прилавка толстую тетрадь, полистал. – Вот они! Да, товарищ полковник, придется вас огорчить. Проданы касочки, и новых не предвидится. Случайный был товар и лежал долго. Вы с Ник-Ником взяли весной по каске и вот еще третьего дня ушло три штуки, под остаток…
   – Третьего дня? А кто купил? – заволновался Виталий Романович.
   – У Анюты спросите, ее смена завтра. Хотя нет, здесь хозяин расписался, значит, он и продал. Возьмите в «спорттоварах» мотошлем. Там подкладка на поролоне, зимой даже лучше – теплее.
   – Да мне зимой не надо, – отказался боровковский Леонардо. – Я так спросил, на будущее.
   – А что же ваша каска?
   – Там внутри все ремешки оборвались. Делают из полиэтилена.
   Утром Блинков-младший держал в руках эту каску, и ремешки были в порядке. Виталий Романович врал! А когда он стал покупать у продавца с чудным отчеством шурупы, Митек понял все окончательно. Виталий Романович действовал, как Штирлиц. Человек запоминает начало и конец разговора. Вот он и болтал обо всякой ерунде, а потом купил шурупы, чтобы продавец сказал, если спросят, что полковник приходил за шурупами.
 
   Блинков-младший вернулся к Душману и вместе с псом дождался боровковского Леонардо. Тот прошел в полушаге от Митьки, глядя вниз, на высоту собачьего роста, кивком подозвал Душмана и зашагал к дому. Сверток с шурупами он рассеянно клал мимо кармана и в конце концов уронил в снег.
   – Виталий Романович! – догнал его Блинков-младший.
   Боровковский Леонардо посмотрел жалеющим взглядом, как на больного котенка:
   – Дима, я не хочу вмешиваться в твои отношения с отцом. Но на твоем месте я бы встал на лыжи и быстро-быстро побежал домой.
   – А что случилось?
   Ох, как Блинков-младший не любил прикидываться дурачком! Взрослый бы сказал: «Пойду на разведку», и все пожимали бы ему руку. А ты не можешь сказать даже: «Пойду гулять», потому что еще неизвестно, отпустят ли. Ты удираешь от папы, чтобы помочь папе, как будто это два разных человека. А теперь тебе еще и влетит от папы за помощь папе!
   – Я не хочу вмешиваться, – повторил Виталий Романович. – Но, по-моему, мы с тобой теперь долго не увидимся.
   Ничего, подумал Митек, Дудакова сейчас клещами не вытянешь из-за синеносовского стола, а затемно нас не отправят.
   – Спасибо за все, – сказал он и стал застегивать крепления.
   Виталий Романович промолчал. Блинков-младший собирался показать ему яму Ник-Ника. Но, раз боровковский Леонардо не хотел разговаривать, Митек решил не навязываться. Он отбежал за угол магазина и остановился на обрыве. Темнело, и болота на низком берегу сливались с меркнущим небом. Им не было конца. Блинков-младший посмотрел влево, на яму, и застыл.
   Про заснеженному болоту разливалось огромное пятно, раз в сто больше, чем была затопленная яма. В полутьме краски поблекли, и пятно казалось черным. Но и это еще не все, как говорят в телевизионной рекламе, когда хотят всучить вам десять ненужных кастрюль вместо одной ненужной кастрюли. В зарослях камыша Блинков-младший увидел прямую колею, проложенную какой-то машиной. Следы шин давно замело снегом, но поломанный камыш остался лежать; это было похоже на пробор во взлохмаченных волосах. Колея шла к правой окраине леса, куда держали путь болотные копатели…
   Минуту спустя свет закатного солнца упал по-другому, и причесанные камыши слились с непричесанными. Блинков-младший обернулся – может быть, Виталий Романович все же подойдет? Но боровковский Леонардо уходил не оглядываясь.
   Митек обогнал его и побежал дальше, зло и сильно работая палками.
 
   У ворот стояла знакомая белая «Нива» Иркиного папы. Его-то Блинков-младший совсем не принимал в расчет! Проходя мимо, он потрогал капот – горячий.
   В Оружейном зале за столом сидела Ирка со старинной книгой в кожаном переплете без названия и делала вид, что читает. Зрачки у нее не двигались. Верная напарница лучшего сыщика из всех восьмиклассников Москвы подслушивала двух пап – своего и Митькиного. Они тихо разговаривали у камина, повернувшись к огню. Иван Сергеевич был в форме, на спинке кресла висел ремень с пистолетом. Блинков-младший подумал, что Иркин папа специально не загнал во двор «Ниву» с московскими номерами. Те, кто устроили Виталию Романовичу утечку газа, сломали тормоза и пытались отравить пса, наверняка наблюдают за домом. Одно появление полковника из Москвы наведет шороху среди боровковских мафиози.
   Его заметили не сразу, а когда обернулись, у папы окаменело лицо.
   – Дмитрий, ты мне нужен. – Он говорил, почти не шевеля губами, а только раскрывая рот, как кукла. «Дмитрий» вместо «Митек» или «единственный сын» не предвещало ничего хорошего.
   – А что, и погулять нельзя? – буркнул Блинков-младший.
   Папа молча захромал к двери. За его спиной Ирка передала всю необходимую информацию, то есть покрутила пальцем у виска и поболтала высунутым языком. «Дурак! Почему не сказал, что уходишь?», – понял Митек и пожал плечами. Сама разве не понимает, что его не отпустили бы?
   Иван Сергеевич все заметил и улыбнулся:
   – Привет, Митек. Ты что не здороваешься?
   – Навязываться не хочу. Некоторые со мной уже не разговаривают.
   – А я думал, ты разбогател и заважничал, – непонятно намекнул Иван Сергеевич. Голос у него был обычный, и Блинков-младший подумал, что, может быть, не так уж все и плохо.
   Папа ждал в комнате, где сегодня ночевал Блинков-младший. Собранный рюкзак и скатанный спальник валялись на диване.
   – Закрой дверь. Я слушаю.
   Митек чувствовал себя виноватым, но не настолько, чтобы получать выговоры при закрытых дверях. Не настолько, чтобы папа смотрел на него, как на какую-нибудь жабу в соплях! Он сегодня чуть не утонул в болоте и чуть не отморозил ноги – для себя, что ли?!
   – В чем дело-то пап? Я в Москве целыми днями один и не спрашиваю, когда мне гулять, а когда уроки делать. А тут сходил на лыжах покататься – и нате!
   Папа выслушал с застывшим лицом и потребовал:
   – Крест.
   До Блинкова-младшего начало доходить.
   – Пап, она мне подарила.
   Папа протянул руку:
   – Крест!
   – Папа, – снова начал Митек, выуживая из кармана Полинин крестик.
   – Только не ври. Лучше молчи.
   Тут Митек понял все окончательно: Дудаков проболтался! Теперь папа считает единственного сына спекулянтом…
   – Он врет! – еще раз попытался объясниться Митек. – То есть нет, он тебе сказал, как было, это я ему наврал.
   – Я не желаю слушать, что там один жулик врал другому. Мне это неинтересно, – отрезал папа. – Верни крест.
   В животе у Митьки что-то сжалось и застыло большим холодным булыжником. Он положил крестик папе на ладонь.
   – Не требуй с нее деньги. Она мне подарила, а не продала. Это правда. – И Митек отвернулся.
   За спиной скрипнула дверь, но папа не уходил.
   – Интересно, – глядя в окно, сказал Митек, – если бы то же самое Дудаков рассказал про маму, ты с ней разговаривал бы так же?
   Тишина длилась целую минуту. Потом дверь захлопнулась, и он услышал в коридоре папины неровные удаляющиеся шаги.
 
   Теперь Блинков-младший признался себе, что выбрал не самое удачное вранье для того, чтобы остаться в Боровке. То, что он сам представился Дудакову спекулянтом – куда ни шло: сыщикам часто приходится работать под таким прикрытием. Но ведь он и Полину испачкал грязью!
   Дверь скрипнула. Тяжелых папиных шагов Блинков-младший не слышал и понял, что это Ирка.
   – Ну, ты и дал, Митяище! – начала она.
   – Если пришла воспитывать, то лучше уматывай, – огрызнулся Блинков-младший.
   – Дурак, – Ирка подошла сзади и положила руку ему на плечо. – Я сама ничего не знаю. Дудаков что-то сказал твоему папе, твой папа на него накричал и стал звонить моему, а в результате нас высылают в Москву.
   – Нас бы и так выслали. А я хотел остаться и наврал Дудакову, что помогу ему купить золотой клад.
   – Ну и что? – не поняла Ирка.
   – А то, что это незаконно.
   – Я не про то. Ты разве не мог признаться Олегу Николаевичу, что наврал?
   – Он слушать не стал.
   На улице загудела машина.
   – Это нас, – вздохнула Ирка.
 
   Когда Митек высказал про себя все слова, которые не пожелал выслушать папа (не так уж их было много), «Нива» уже бойко скакала по снежным заносам.
   – Ну, что на этот раз? – ни кому специально не обращаясь, спросил Иван Сергеевич.
   Ответила Ирка:
   – Пропал человек. Митек уже кое-что разузнал, но его даже слушать не захотели.
   – Про человека мне Олег рассказал. А вы расскажите про спекуляцию золотом.
   – Это было прикрытие, – буркнул Блинков-младший.
   Иван Сергеевич помолчал, оценивая информацию.
   – К похитителям хотел внедриться?
   Вот это нормальный сыщицкий разговор! У Митьки ком подступил к горлу: ну почему Иван Сергеевич понял все с двух слов, а папа не захотел понять?!
   – Нет, дядя Ваня, это моя дурость, – признал он. – Я хотел остаться. Любой ценой, понимаете? Папа раненный, Виталий Романович старый… Я и пообещал Дудакову, что достану золото. Думал, он уговорит папу оставить меня дня на два.
   – Он уговаривал, – подтвердил Иван Сергеевич. – Знаешь, как? Говорит: «Олег, купим золотишка! Я тебя в долю возьму!»… В общем, хорошо уговаривал. Года на четыре в колонии общего режима.
   – А разве нельзя? – спросила Ирка.
   – Если ты купишь у подруги ее собственное колечко, это ваше личное дело. А так, как Митек изобразил, – сплошная уголовщина… Ладно, сыщик, поговорю с твоим папой, – пообещал Иван Сергеевич.
   – Я не просил, – заметил Блинков-младший.
   – А я не для тебя, а для него поговорю. Думаешь, легко узнать про сына такие гадости? Да он места себе не находит!
   – Если бы послушал меня, то нашел бы. Вы-то сразу все поняли.
   – Я друг, а он – твой отец. Если ты станешь преступником, я всегда смогу с тобой раздружиться. А он станет отцом преступника и не простит себе этого никогда. Понял разницу?
   – Да, – буркнул Блинков-младший, отвернувшись к окну.
   Стекло замерзло по краям, а в середине было чистое. В домах горел свет. Наверное, болотные копатели уже вышли из своего убежища за лесом, чтобы дойти до ямы, когда совсем стемнеет. Хороший сюрприз их ждет на болоте! Он представил, какие физиономии будут у преступников: шли за сокровищами, а получат море болотной жижи!
 
   Промелькнули последние дома исторического Боровка. Иван Сергеевич включил фары и обернулся на непонятные звуки.
   – Митек!… Ира, он что, плачет?
   – Как же, станет он плакать! – фыркнула Ирка. – Он смеется!

Глава XV
 
Побег из-под конвоя.

   Обычно налоговый полицейский не похож на полицейского. Это вежливый человек в гражданском костюме. Он как сыщик занимается розыском, только не на улицах и не в бандитских притонах, а в денежных документах. Какой-нибудь бизнесмен прячет от налогов свои доходы и вредит стране, как диверсант! Из-за жадности таких, как он, стоят оборонные заводы, не летают космические корабли, ветшают мосты, дороги, школы и больницы. Но налоговый полицейский проводит свое тихое расследование, и бизнесмену приходится заплатить и налоги, и еще штраф, а может, и отправиться за решетку.
   За решетку не хочется. У бизнесмена миллионы долларов и сотни способов помешать правосудию, от подкупа до убийства. Он пытается запугать полицейского или просто спрятать от него документы. Тогда – вежливость в сторону. Появляется группа физической защиты, которой командует полковник Иван Сергеевич Кузин, Иркин папа.
   Рост у Ивана Сергеевича – метр девяносто два. Вес – сто двадцать килограммов, и, будьте уверены, на его мускулах нет ни грамма лишнего жира.
   Форма у Ивана Сергеевича – камуфляж «ночка» с дубинкой и пистолетом на ремне.
   Задача Ивана Сергеевича – произвести самое неблагоприятное впечатление. Часто ничего больше не требуется. Нужные документы находятся, руки преступника тянутся к полицейским «браслетам», и он мечтает об уютной камере, где нет этого ужасного полковника.
   На самом деле Иван Сергеевич не ужасный и не прекрасный, а для кого как. Преступники его боятся, Ирка обожает, Митек относится с уважением. Но производить впечатление он умеет и пользуется этим не только для того, чтобы бизнесменов гонять.
 
   На станции полковник заглянул в отделение транспортной милиции. Дежурный вскочил, увидев черно-белый камуфляж, такой же, как у милицейского СОБРа и ОМОНа.
   – Товарищ младший лейтенант, – глядя сверху вниз, пробасил Иван Сергеевич, – у меня к вам личная просьба. Ваши люди все равно патрулируют электрички. Нельзя ли, чтобы они заодно приглядели за моими детьми?
   Дежурный обрадовался, что у Ивана Сергеевича личная просьба, а не служебный нагоняй.
   – Конечно, можно! – горячо воскликнул он, вставая на цыпочки и пытаясь разглядеть погоны Иркиного папы. Иван Сергеевич был выше него на целую голову. – Для вас, товарищ генерал, можно все!
   – Полковник, – поправил Иван Сергеевич.
   – Виноват, товарищ генерал-полковник! – испугался дежурный.
   На этот раз Иван Сергеевич не стал возражать, решив, что детей генерал-полковника проводят еще надежнее.
   – Значит, я на вас надеюсь, – со строгим лицом сказал он. – Посадите ребят на московскую электричку и скажите патрульным, чтобы приглядели.
   Дежурный нахлобучил шапку и отдал честь:
   – Есть посадить ребят на московскую электричку!
   – А вы – чтоб вели себя как подобает! – подпустил строгости Иван Сергеевич.
   Блинков-младший с Иркой тоже гаркнули «Есть!». Когда к тебе обращаются из-под потолка командным басом, трудно ответить по-другому.
   Иван Сергеевич откозырял и вышел. Дежурный утер пот со лба.
   – Строгий? – спросил он, пытаясь что-нибудь узнать о свалившемся как снег на голову «генерал-полковнике».
   – Зверюга! – ответила Ирка.
   – Лупит?
   – Нет, на совесть давит.
   – На совесть – это ничего, – решил младший лейтенант. – Меня папаша ремнем прикладывал.
   Он посмотрел на часы и крикнул:
   – Иванов, Фарафонов, на выход!
   Отворилась боковая дверь, и оттуда вышли двое милиционеров в тулупах и валенках, на ходу подпоясываясь ремнями. У Иванова (или Фарафонова) в руке был недоеденных хвостик воблы. А Фарафонов (или Иванов) тер щеку с красным отпечатком бантика – видно, спал, подложив под голову шапку.
   – Через пять минут московская. Посадите ребят и проводите до конца. Приказ генерал-полковника, – веско сказал им дежурный.
   – Конвоировать или как? – терзая зубами хвостик, спросил Иванов-или-Фарафонов.
   – Охранять от преступных посягательств.
   – А-а… Я к тому, что, может, надеть на них наручники? Или так не сбегут?
   – Ну какие наручники?! – простонал дежурный. – Тебе говорят: генерал просил присмотреть за его детьми, чтобы не случилось чего.
   – Раз не сбегут, так ничего и не случится, – ответил Иванов-или-Фарафонов и протянул нашим по маленькой соленой рыбке. – Угощайтесь, сам ловил.
   Ирка поблагодарила и сунула рыбку в карман. А Блинков-младший сразу окрутил своей голову, оторвал спинку и вместе с чешуей сунул в рот. Он же с утра не ел.
   – Знаешь, лейтенант, я бы все-таки надел на него наручники, – сказал Иванов-или-Фарафонов. – По аппетиту он беглый преступник, а не генеральский сынок.
   – Все шутишь, Фарафонов, – неодобрительно заметил дежурный. – Ребята, не обращайте внимания, у него юмор такой.
   – Да, такой уж незатейливый у меня юмор, – подтвердил Фарафонов. – Так как насчет наручников?
   – Фарафонов!!! – взревел дежурный.
   – Ладно-ладно, пусть у меня язык отсохнет, если я еще раз пошучу. Пусть меня переедет электрическим составом. Пусть мне никто не одолжит сотню до получки! – И, подталкивая Блинкова-младшего с Иркой, патрульный выскочил на перрон. Митек еле успел схватить рюкзак и лыжи. Заспанный Иванов молча взял Иркин чемодан и вышел за ними.
 
   Было темно и холодно. Из зала ожидания, поднимая воротники, выходили редкие пассажиры. Блинков-младший поискал глазами название станции, не нашел и подумал, что теперь это не важно. Его не ждут в историческом Боровке.
   – Мы не генеральские дети, – признался он патрульным.
   Фарафонов подумал и решил:
   – Это меняет дело. Выплевывай мою воблу.
   – А вы не пробовали для разнообразия не шутить? – поинтересовалась Ирка.
   – Пробовал. Все равно говорят: «Опять твои шуточки, Фарафон!». А когда шучу, наоборот, думают, что я серьезно.
   – Как с сиденьями, – подсказал Иванов. Фарафонов заулыбался. Было заметно, что он гордится этой историей.
   – Расскажите, – попросила Ирка.
   – Это был обычный подвиг, каких немало в нашей опасной, но нелегкой службе… – издалека начал Фарафонов.
   Рявкнула подъезжающая электричка, и Блинков-младший спохватился:
   – Мы же билеты не взяли!
   – Ничего, с нами не пропадете, – утешил его Фарафонов. – Оштрафуем вас и высадим на следующей станции.
   Электричка тормозила, скрипя, как резинкой по стеклу. Сорванный с платформы снег крутился маленькими злыми вихрями.
   – Садимся, – сказал Иванов. – Не слушайте его, ребята.
   Все вошли в полупустой вагон и уселись у дверей. Не успела электричка тронуться, как неугомонный Фарафонов вскочил:
   – Схожу попатрулирую на предмет хулиганских проявлений. Саша, развлекай подконвойных. – Он протянул Блинкову-младшему еще одну рыбку. – Питайся, подконвойный. Будешь сорить на пол – в застенок брошу.
   И Фарафонов удалился, а Иванов стал примащиваться у окна, сдвинув на ухо шапку и подложив под нее руку.
   – Так что за случай был с сиденьями? – спросила Ирка.