Блинков-младший вспомнил про форменный галстук. На старшем лейтенанте была другая форма, с тельняшкой в разрезе тужурки. Галстуком там и не пахло, это была форма для погонь и схваток, и незнакомый даже Блинкову-младшему пистолет в открытой кобуре очень шел к такой мужской форме. Блинков-младший решил, что пистолет, наверное, «Гюрза» – новейший, мощный. ТТ, который любит братва из преступных группировок, просто мухобойка по сравнению с «Гюрзой».
И еще ему понравилось, что старший лейтенант, рассеянно слушая Эдуарда Андреевича, поглядывает то на дверь, то за окна. Контролирует обстановку.
Ох, непростой это был старший лейтенант, и Блинков-младший решил, что если показать ему галстук, он, пожалуй, не станет говорить «Что тебе, мальчик?» и «Иди отсюда, мальчик». Решил и показал. Так потихоньку, из кармана, и старший лейтенант, прикрыв глаза, дал понять, что все видел.
Блинков-младший ни слова не говоря вышел со своей машинкой в приемную.
Там было интереснее, чем у Эдуарда Андреевича. В его директорском кабинете не на что было посмотреть, кроме пыльных гербарных планшетов и пыльной Большой Ботанической Энциклопедии в пыльных шкафах. А в приемной жил волнистый попугайчик Андреич, который уже десять лет учился говорить свое имя, и подоконник был заставлен живыми цветами, и висел фотоплакат, который Нина Су подарила старшему Блинкову, а уж он от греха подальше отнес его на работу и передарил секретарше. Вполне приличный был плакат, Нина Су там держала виолончель, но маме он все равно не понравился.
Блинков-младший немного поучил Андреича говорить «Андреич», поглядывая на дверь, как бы не вышел Эдуард Андреевич и не застал бы его за этим занятием. Директор один во всем Ботаническом саду не знал, как зовут попугайчика.
Но кто такой Андреич, если в приемной имелась одна абсолютно запретная вещь? Секретарша прямо с ума сходила, когда кто-нибудь несовершеннолетний к этой вещи хотя бы приближался. Телефон с автоответчиком, факсом и другими примочками, как говорят компьютерщики. Он и был как маленький компьютер и, наверное, назывался не телефон, а как-то по-другому.
Блинков-младший пожалел, что в такой момент, когда нет секретарши, ему совершенно не с кем связаться по этому замечательному аппарату. Просто так звонить неинтересно, а факса ни у кого из его знакомых не было. А то бы он обязательно отправил кому-нибудь факс.
Понажимать кнопки все равно стоило. Блинков-младший сел в крутящееся секретаршино кресло и понажимал. Чего уж проще: кнопка с английским ON – включить, с OFF – выключить. Но в трубке даже не было гудка. Потом беззвучно замерцала и погасла зеленая лампочка и закрутилась магнитофонная кассета в окошке. Блинков-младший понял, что работает автоответчик, и нашел кнопку, которая включает звук.
– … что вы на месте. Разговор все равно будет, – сказал мужской голос, и пошли короткие гудки.
Кому как, а Блинкову-младшему сразу стало ясно, что это будет за разговор. Грязные бизнесмены приедут, как говорил Николай Александрович, принимать капитуляцию.
Все это было так отвратительно и страшно, что Блинкову-младшему опротивел и аппарат, и ни в чем не виноватый Андреич. Этот Андреич висел на своих проволочных качельках вниз головой и смотрелся в зеркало.
– Дурак ты, Андреич, – с завистью к простой попугайской жизни сказал Блинков-младший и в последний раз потыкал кнопки, чтобы сделать все как было.
– Вы уж постарайтесь, – громко и ясно произнес Эдуард Андреевич. Голос шел не из трубки, а из внешнего динамика.
Что сказал директору старший лейтенант, Блинков-младший не услышал.
Потому что старший лейтенант и не мог ничего сказать директору. Он уже вышел из кабинета и как глыба стоял над секретарским креслом, с интересом глядя на Блинкова-младшего.
Глава пятая
Блинков-младший совсем ушел в секретарское кресло, прямо по шляпку, как гвоздь, а старший лейтенант стоял над ним и смотрел. Это был самый отвратительный момент в блинковской жизни.
– Любопытно, – сказал старший лейтенант и перевел взгляд на Нину Су с виолончелью. Виолончель, конечно, немаленький инструмент, но все равно было видно, что у Нины Су каждая нога – сто пятнадцать сантиметров.
– Она моя соседка, – сказал Блинков-младший. Молчать было мучительно, а оправдываться не хотелось.
– Любопытно, – повторил старший лейтенант, и все как-то вдруг разрядилось, он сел на диван для посетителей и стал без нажима расспрашивать, что за человек Блинков-младший и где нашел галстук. О проклятом аппарате старший лейтенант как будто забыл.
А галстук, оказалось, потерял собачий проводник. У него собака взяла след и так чесанула по кустам, что стало не до галстука. Старшему лейтенанту было просто интересно, как это проводник его потом не нашел, хотя возвращался тем же путем и все время смотрел под ноги.
– Под нос надо было смотреть, а не под ноги, – сказал Блинков-младший. – Он вот так вот висел на колючках, выше моего роста.
– Любопытно, – опять сказал старший лейтенант, но было видно, что ему не любопытно. Просто он дает возможность отличиться Блинкову-младшему, который нашел этот галстук, а проводник не нашел, хотя и с собакой.
– А как собака? – спросил Блинков-младший. – Поймала кого-нибудь?
Старший лейтенант сказал, что нет, а Блинков-младший, само собой, что жалко.
И все, и закончился бы этот, по правде говоря, совсем не любопытный для старшего лейтенанта разговор, если бы он кого-то не ждал. Или если бы Эдуард Андреевич был не такой осторожный и скучный человек, что старшему лейтенанту не хотелось опять сидеть у него и выслушивать про ответственность за нормальное функционирование.
А так старший лейтенант от нечего делать спросил Блинкова-младшего про Нину Су и получил все подробности непростых блинковских отношений с фотомоделью.
Что Нине Су надо чаще мелькать в прессе, тогда ее чаще приглашают фотографироваться за деньги. А чтобы мелькать в прессе, нужен информационный повод, как говорят журналисты.
Что поэтому Нина Су наговаривает на себя информационных поводов больше, чем есть на самом деле. Едет к бабушке в деревню и привозит фотокарточку: пастух ей дал покататься на кобыле. А она сочиняет, что новый спонсор подарил ей жеребца.
Что сочинить информационный повод мало – надо, чтобы об этом написали в газетах. Но ведь не пойдешь же в редакцию и не скажешь: «Напишите, что новый спонсор подарил мне жеребца».
Что Нина Су эти информационные поводы нарочно выбалтывает своей сестрице Суворовой, с которой у Блинкова-младшего свои, тоже непростые отношения. В основном когда они с Ломакиной и Суворовой сидят за помойкой на холодильнике. А во сне отношения бывают и похлеще, но об этом Блинков-младший говорить не стал.
Наконец, что переданные через Суворову информационные поводы он под большим секретом рассказывает Игорю Дудакову, который просто счастлив, что у него такая эксклюзивная информация про Нину Су.
А если рассказать ему то же самое не под секретом, Дудаков будет не так счастлив. Журналистам больше нравится та информация, которую ну никто не мог узнать, а они смогли.
Так потихоньку Блинков-младший дошел до «Желтого экспресса» и до задания, полученного от Николая Александровича. И они со старшим лейтенантом обсудили некоторые тонкости Дела о кокнутых стеклушках уже как люди с общими интересами – криминальный репортер и оперативный работник милиции.
Само собой, Блинков-младший понимал, что старший лейтенант всего-навсего убивает время. Как же, интересно ему слушать, что там болтает какой-то Блинков-младший, держи карман шире. Но старший лейтенант держался безупречно. Никаких «что тебе, мальчик», а так чуть отстраненно, как хороший учитель – «Дима». Его звали Борис Владимирович, как дедушку Блинкова-младшего, который жил в деревне у самого Керченского пролива, между Черным и Азовским морем.
Для Бориса Владимировича главная загадка была – чем били стекла. Огромную оранжерею уничтожили минут за сорок, в обеденный перерыв. Четыре с половиной тысячи квадратных метров – это ж какой должен был стоять звон! И сколько народу должно было колотить по стеклам, чтобы справиться за сорок минут. Но никто ничего не слышал и никто никого не видел. И палку нашли одну-единственную. Не палку – грабли. Собака взяла след и потеряла.
– Они для всех, грабли, – вставил Блинков-младший. – Лежат в сарае, кому надо – берет.
Старший лейтенант кивком показал, что уже знает, порасспросил тут про грабли. Получилось, что сейчас как бы блинковская очередь рассказывать, а рассказать ему было считай, что нечего.
– Может быть, это не палками били, а камнями? – предположил Блинков-младший.
– Нет. Не нашли камней, – покачал головой Борис Владимирович, и опять Блинкову-младшему стало неловко, как будто он нарочно скрывает что-то от следствия.
И тогда он выложил буквально все, что знал. Чем богаты, тем и рады.
Что Николай Александрович считает: это бизнесмены из «Сильного хмеля» наняли исполнителей через два забора (Борис Владимирович сердито засопел).
Что уже говорят, будто бы «Сильный хмель» предложил по пять зарплат всем, кто перейдет к ним работать. На это Борис Владимирович вопросительно поднял бровь, мол, интересно-интересно, продолжай.
Но Блинков-младший ничего больше не знал. Он как у доски, когда главное – говорить, тогда уж тройку-то поставят, рассказал про погоню лысого Вити. Как он шел себе по аллее хвойных, а лысый Витя ехал на самоходном шасси, а потом ни с того ни с сего погнался за ним с граблями. И как он испугал лысого Витю машинкой, и все остальное.
– А какой оно высоты? – спросил Борис Владимирович про шасси, и когда Блинков-младший ладонью показал у себя над макушкой, зацыкал зубом и заулыбался. Наверное, считал, что это удачная шутка, но Блинков-младший такого юмора не понял.
– Так ничего и не сказал, сразу кинулся с граблями? – уточнил старший лейтенант. – Может быть, кричал что-то?
Блинков-младший хотел сказать, что ничего особенного лысый Витя не кричал, только «Поймал!». Как вдруг Борис Владимирович вскочил с дивана и быстро вполголоса сказал:
– Меня здесь не было.
Он смотрел за окно, и Блинков-младший посмотрел за окно.
Там, у крыльца конторы, стояла низкая вишневая машина – была видна только крыша. Треугольный от мышц телохранитель с бритым затылком выпрыгнул из передней дверцы, поозирался, как под обстрелом, и открыл заднюю для кого-то такого важного, что самому открыть себе дверцу он считал ниже своего достоинства.
Когда Блинков-младший отвернулся от окна, Борис Владимирович выбегал из приемной, и не в коридор, а в маленькую дверь, за которой был умывальник и туалет.
– Не туда! – сдавленным голосом крикнул Блинков-младший.
Борис Владимирович обернулся. Глаза у него были бешеные.
– Знаю, – сказал он. – Молчи.
А в коридоре уже топали. Так, что в приемной трясся пол. Старая была контора, деревянная, а там шли железные новые русские. Им все тут разнести – одно удовольствие, разминка ума, потому что свои треугольные мышцы они размять и не успеют.
Блинков-младший ухватился за машинку, как за оружие. С кресла присполз, чтобы казаться поменьше, сидит катает машинку.
Телохранитель вошел, а Блинков-младший катает, чего с него взять, с полудурка.
Здоровенный был телохранитель, кормленный женскими гормонами, чтобы нарастить мышцы. А с мышцами заодно наросла бабья физиономия с двойным подбородком, и телохранитель этой круглой физиономией водил по сторонам, как прожектором. Даже под секретарским столом у Блинкова-младшего проверил, а вдруг там бомба. К попугайчику Андреичу отнесся очень бдительно. И пошел к двери, где спрятался Борис Владимирович.
Блинкову-младшему показалось, что сейчас он найдет старшего лейтенанта и без разговоров застрелит. Шлепнет из своего преступного ТТ, а Борис Владимирович потом доказывай, что «Гюрза» мощнее, и он просто не успел достать.
Но Борис Владимирович заперся изнутри. Бабьелицый телохранитель изо всей силы дернул дверь – не открывается; заглянул в кабинет к Эдуарду Андреевичу, поводил кожаным затылком. Директор ничего ему не сказал.
– Проверено, – кивнул сам себе бабьелицый, высунулся в коридор и пригласил:
– Пожалуйста.
И вошел его важный хозяин.
Блинков-младший окаменел, машинка съехала со стола и укатилась.
Потому что в белом смокинге с атласными лацканами.
С галстуком-бабочкой, чуть выглядывающим из-под коротко подстриженной бороды.
С толстой сигарой в зубах.
Вошел не кто иной как старший князь Голенищев-Пупырко!
Этого не могло быть, потому что не могло быть никогда.
Блинков-младший и представить себе не мог старшего князя в таком виде. В белом смокинге с атласными лацканами, с галстуком-бабочкой, с толстой сигарой в зубах.
Или взять машину. Блинкову ли младшему не знать княжескую старую «Волгу» – таксисты называют их сараями, там очень большой кузов, хочешь – вози товар по киоскам, хочешь – бабку Пупырко на дачу. А тут было что-то длиннющее, сияющее – «Линкольн», может быть. Банкирская машина.
А бабьелицый? Нет, граждане, будем практиками: сколько стоит нанять такого здоровенного телохранителя? Почем за килограмм?
Не наше, конечно, дело – считать чужие деньги. Но бабка Пупырко просто убила бы сына своей золотой клюкой за такие немыслимые расходы.
– Ты что здесь делаешь? – тоже удивился князь. Конечно, не так, как Блинков-младший. Тот прямо язык проглотил, полез под стол за укатившейся машинкой.
Вот уж для кого Блинков-младший мечтал быть «что-тебе-мальчиком» и «иди-отсюда-мальчиком». Но не тут-то было. Старший князь просто мимо не мог пройти, чтобы не повоспитывать его при каждом удобном для себя и неудобном для Блинкова-младшего случае. Например, когда он (понятно, Блинков-младший, а не князь) сидел с Ломакиной и Суворовой за помойкой на холодильнике.
Старший князь считал себя другом семьи Блинковых. Во-первых, потому, что Голенищевы-Пупырко жили прямо над ними, и бабка Пупырко раз примерно в полгода устраивала затопления или подтопления, как это в зависимости от результатов называл техник-смотритель. А самое главное, старший князь был такой же дважды второгодник, как и его сыночек, и один год, кажется, в седьмом классе, проучился со старшим Блинковым. Только он тогда еще не выменял себе княжеский титул по бартеру на цистерну пива и был просто Пупырко. Иногда Блинков-младший представлял себе, как этот Пупырко бьет семиклассника старшего Блинкова по умной стриженой голове.
Старший князь постоял, постоял, а Блинков-младший посидел, посидел под столом, не подавая признаков жизни, и старший князь ушел к Эдуарду Андреевичу. Из-под стола Блинков-младший видел, что и эту дверь открыл для него бабьелицый. Причем князь ему не приказывал, а только уставился на дверь, как экстрасенс. Когда дверь открылась, он так довольно себе кивнул, вот, мол, что можно сделать одной силой воли.
Борис Владимирович возник бесшумно, вытянул Блинкова-младшего из-под стола и молча кивнул на телефонный чудо-аппарат: действуй, Блинков, ты же знаешь, как тут подслушивать. Видели.
И Блинков-младший начал действовать. Ничего не получалось.
Потом получилось, и очень громко. Борис Владимирович сорвал с головы мягкий форменный картуз и накрыл динамик телефона.
– Смотри, что делается, Эдуард Андреич! – убивался под картузом князь Голенищев-Пупырко-старший. – Это, честное слово, разгул преступности! Как же ты теперь, Эдуард Андреич?
– Да как-нибудь, Леонид. Как-нибудь обойдемся без твоей пивной, Леонид, – Эдуард Андреевич держался твердо: князь его на ты, и он князя на ты.
– Не пивная, а пивбар, Эдуард Андреич. Я открою у тебя в оранжерее пивбар, – с угрозой поправлял Эдуарда Андреевича князь Голенищев-Пупырко-старший.
– Не откроешь, Леонид, – упирался Эдуард Андреевич. – Пока я здесь директор и несу ответственность за нормальное функционирование вверенного мне хозяйства, никаких пивных в Ботаническом саду не будет. Только через мой труп.
Князь Голенищев-Пупырко-старший очень долго молчал. Борис Владимирович даже приподнял свой картуз – может быть, они там шепчутся, и не слышно?
– Не хотелось бы, – очень вежливым голосом сказал князь.
И разговор пошел совсем другой! Как будто в старенького упрямого Эдуарда Андреевича вставили дискету с новой программой.
– Стекла, – начал он, и было понятно, что список будет длинным.
Князь, видно, молча кивнул, это само собой разумелось – вставим стекла, без них оранжерея даже под пивбар не годится.
– Никого не увольнять, – продолжал Эдуард Андреевич.
– Садовники, уборщики нам самим нужны, – согласился князь. – А умников твоих могу взять официантами, кому внешние данные позволяют. Или судомойками, если не будут бить кружки.
Блинкова-младшего прямо затрясло. Он представил себе, как аспиранты Галя и Виталий, которым позволяют внешние данные, сливают недопитое пиво из кружек, чтобы еще раз его продать и сэкономить себе на машину. А толстая одышливая кандидатша наук Роза Моисеевна и бородатый Николай Николаевич, который ленится писать диссертацию, стоят в клеенчатых фартуках у мойки с мыльной водой и разговаривают на своем тарабарском языке, в котором, например, сшить – значит не сшить, а химически соединить длинные органические молекулы, и это еще самое понятное. Они так разговаривают и моют пивные кружки. А старший Блинков отошел в сторонку, достал из желтого конверта письмо из Америки, и мыльная вода с его распаренных красных рук течет на слова: «Уважаемый доктор Блинков…» На Западе наших кандидатов наук считают докторами.
Теперь надолго замолчал Эдуард Андреевич. Поганенький был момент. Предательский.
– Нет, не могу, – сдавленно сказал Эдуард Андреевич.
Предательство не состоялось.
– Ну ладно, хорошенького понемножку, – сказал Борис Владимирович не нарочно громко, но и особенно не скрываясь.
Из кабинета сразу же выглянул бабьелицый телохранитель. Он там стоял у двери на случай, если злоумышленники захотят ворваться и покуситься на жизнь князя Голенищева-Пупырко-старшего. Тогда они смогут покуситься только через его бабьелицый труп.
Старший лейтенант на глазах у телохранителя вытащил кассету из автоответчика и спрятал в карман. Блинков младший знал, что этот разговор князя с Эдуардом Андреевичем не записывался. А бабьелицый не знал, и его круглая физиономия стала длинной.
– Сгинь, – лениво приказал ему старший лейтенант.
Бабьелицый подумал и сгинул.
– Что теперь? – спросил Блинков-младший.
В кабинете затихли. Было слышно, как кто-то глухо покашливает. Борис Владимирович нахлобучил свой картуз и ребром ладони проверил, точно ли над носом пришлась кокарда или съехала набок.
– А ничего, – вздохнул он и отвел руку Блинкова-младшего, который хотел отключить звук в телефонном аппарате. – Не надо, пусть знает.
Блинков-младший понял, что действительно – ничего. Ну, старший князь теперь знает, что милиция за ним присматривает. Ну, подстрахуется: не через два, а на всякий случай через десять заборов наймет людей, которые будут бить стекла и, наверное, будут бить Эдуарда Андреевича. А сам князь на это время уедет отдыхать в Анталию, и никто не сможет доказать, что он организовал это преступление.
– Пойдем. Покажешь, где тут у вас хоздвор, – сказал Борис Владимирович милицейским голосом, каким гаишники говорят водителям: «Почему нарушаете?»
И они пошли как совершенно незнакомые люди. Блинкову-младшему даже в голову не пришло спросить, какой пистолет у старшего лейтенанта, «Гюрза» или не «Гюрза». Хотя раньше собирался.
Глава шестая
Хоздвор в Ботаническом саду – три сарая, стоящие буквой П, так что действительно получается двор. В двух сараях держат лопаты, грабли, тачки, пленку для парников и другие малоинтересные вещи. Запирают их только на ночь. В третьем сарае стоит самоходное шасси и хранятся вещи поинтереснее: бензопила и столярные инструменты. Этот сарай всегда под замком, а ключ у завхоза.
Борису Владимировичу был нужен этот третий сарай, но сказать он об этом не сказал, а может быть, и сам в тот момент еще не знал, что ему нужно. Пришлось, как говорится, поцеловать пробой и пойти разыскивать завхоза, и кто-то говорил, что завхоз ушел домой, а кто-то – что нет, они с бухгалтером сидят подсчитывают убытки. В конторе Борис Владимирович с Блинковым-младшим завхоза не искали, потому что сами только что были оттуда, а стали искать его в других возможных, а потом и невозможных местах. Все это было тягостно и невыносимо скучно.
Завхоза нашли все-таки в конторе. Они с бухгалтером заперлись, и все думали, что их нет. Минут десять завхоз выяснял, зачем товарищу старшему лейтенанту нужно в сарай, и было видно, что ему это доставляет удовольствие. Я, мол, не посмотрю, что ты милицейский старший лейтенант и что у тебя пистолет на поясе – возьму и не пущу. И ничего ты не поделаешь. А Борис Владимирович совершенно в тон завхозу, с тем же мушиным занудством, отвечал, что в сарай ему нужно по оперативной необходимости.
Наконец, Борис Владимирович встал, и завхоз тоже встал, кажется, только для того, чтобы не расставаться со старшим лейтенантом и не прерывать своего приятного занятия. Пошли к сараю. Завхоз продолжал нудить, что доступ посторонних лиц к материальным ценностям запрещен. Вдобавок он противно шаркал ногами в галошах, которые неизвестно где достал, потому что запросто галоши не купишь ни в одном магазине.
В сарае Борис Владимирович побродил без особого любопытства по углам и спросил, зачем у самоходного шасси борта обиты мешковиной. Завхоз сказал, чтобы не повредить случайно деревья. Борис Владимирович подошел поближе и примерился к борту, какой он высоты. Ему было по грудь. Блинков-младший откровенно зевал. Оперативная работа не производила никакого впечатления.
А Борис Владимирович встал на колесо, заглянул в кузов, покопался, разгребая громыхающие лопаты и грабли, и подозвал завхоза. Блинков-младший, понятно, тоже подошел.
Под лопатами и граблями, на дне кузова, лежали осколки стекла, мелкие и покрупнее. На некоторых остались ровные полоски ржавчины – следы от рам. Это были стекла из оранжереи.
Блинков-младший сразу все понял! Стекла били не камнями, не граблями и не палками. И много времени для этого не понадобилось. Достаточно было разогнаться на самоходном шасси и разок-другой врезаться в железные рамы оранжереи. Ясно, что стекла от удара полетели во все стороны, и некоторые попали в кузов. Крупные осколки преступник выбросил, а мелкие провалились между лопат и граблей до дна, и он их не заметил.
Сейчас эти осколки превратились в неопровержимые улики. Они указывали на одного человека.
– Будете понятым, – весело сказал завхозу Борис Владимирович. – Где там ваш лысый Витя? И где, наконец, моя ментура?!
Задержание проходило так же просто, если не сказать скучно. Пошли в бытовку, там на скамейке под вешалкой с халатами и ватниками сидел лысый Витя и пил водку с еще двумя особо вредными служителями. Под столом стояла пустая бутылка, на столе – полупустая. И редиска с луком на закуску, и мята с аптекарского огорода, чтобы отбить запах.
Борис Владимирович ни слова ни говоря защелкнул на лысом Вите наручники, заглянул в печурку, потом под ватники на вешалке и снял с крючка матерчатую сумку. В сумке оказалось еще две бутылки.
– Все? – спросил Борис Владимирович.
– На свои пьем, – неуверенно сказал лысый Витя.
– Я спросил! – повысил голос Борис Владимирович.
– Так бы сразу и говорили, – вздохнул Витя. – Все.
Пришла ментура Бориса Владимировича – младший лейтенант со значком педагогического техникума и водитель-сержант. Проводника с собакой и без галстука уже не было, его водитель отвез в питомник, потому что собаке пора было ужинать. Младший лейтенант записал фамилии завхоза и одного Витиного собутыльника, потянул носом воздух и собутыльника прогнал, велев позвать кого-нибудь другого. Водитель спросил, куда подавать машину и ушел. Ему было неинтересно.
Вторым свидетелем взяли десантника Всеволода и стали Витю описывать, как сказал младший лейтенант. Попросили вывернуть карманы и в протокол записали, что у задержанного при себе оказались деньги в сумме три рубля монетами различного достоинства, жетон метрополитена – один и ключей на кольце белого металла – два.
А на улице уже стояла толпа, и люди так потихоньку, по одному, начали заходить в бытовку. Старший Блинков, одышливая Роза Моисеевна, Николай Николаевич, который ленился писать диссертацию, аспиранты Галя и Виталий и другие научные сотрудники, знакомые Блинкову-младшему только в лицо. Они сели, кому хватило места, на скамейку в дальнем от лысого Вити углу и смотрели на этого лысого Витю.
Они смотрели довольно равнодушно. Лысый Витя вынул из них душу.
Это просто говорится здесь для незанудливости повествования, что старший Блинков был ботаником. Работает в Ботаническом саду – значит, ботаник, такой симпатичный рассеянный человек, нюхает цветочки и между этим приятным делом пересчитывает, сколько у них тычинок.
И еще ему понравилось, что старший лейтенант, рассеянно слушая Эдуарда Андреевича, поглядывает то на дверь, то за окна. Контролирует обстановку.
Ох, непростой это был старший лейтенант, и Блинков-младший решил, что если показать ему галстук, он, пожалуй, не станет говорить «Что тебе, мальчик?» и «Иди отсюда, мальчик». Решил и показал. Так потихоньку, из кармана, и старший лейтенант, прикрыв глаза, дал понять, что все видел.
Блинков-младший ни слова не говоря вышел со своей машинкой в приемную.
Там было интереснее, чем у Эдуарда Андреевича. В его директорском кабинете не на что было посмотреть, кроме пыльных гербарных планшетов и пыльной Большой Ботанической Энциклопедии в пыльных шкафах. А в приемной жил волнистый попугайчик Андреич, который уже десять лет учился говорить свое имя, и подоконник был заставлен живыми цветами, и висел фотоплакат, который Нина Су подарила старшему Блинкову, а уж он от греха подальше отнес его на работу и передарил секретарше. Вполне приличный был плакат, Нина Су там держала виолончель, но маме он все равно не понравился.
Блинков-младший немного поучил Андреича говорить «Андреич», поглядывая на дверь, как бы не вышел Эдуард Андреевич и не застал бы его за этим занятием. Директор один во всем Ботаническом саду не знал, как зовут попугайчика.
Но кто такой Андреич, если в приемной имелась одна абсолютно запретная вещь? Секретарша прямо с ума сходила, когда кто-нибудь несовершеннолетний к этой вещи хотя бы приближался. Телефон с автоответчиком, факсом и другими примочками, как говорят компьютерщики. Он и был как маленький компьютер и, наверное, назывался не телефон, а как-то по-другому.
Блинков-младший пожалел, что в такой момент, когда нет секретарши, ему совершенно не с кем связаться по этому замечательному аппарату. Просто так звонить неинтересно, а факса ни у кого из его знакомых не было. А то бы он обязательно отправил кому-нибудь факс.
Понажимать кнопки все равно стоило. Блинков-младший сел в крутящееся секретаршино кресло и понажимал. Чего уж проще: кнопка с английским ON – включить, с OFF – выключить. Но в трубке даже не было гудка. Потом беззвучно замерцала и погасла зеленая лампочка и закрутилась магнитофонная кассета в окошке. Блинков-младший понял, что работает автоответчик, и нашел кнопку, которая включает звук.
– … что вы на месте. Разговор все равно будет, – сказал мужской голос, и пошли короткие гудки.
Кому как, а Блинкову-младшему сразу стало ясно, что это будет за разговор. Грязные бизнесмены приедут, как говорил Николай Александрович, принимать капитуляцию.
Все это было так отвратительно и страшно, что Блинкову-младшему опротивел и аппарат, и ни в чем не виноватый Андреич. Этот Андреич висел на своих проволочных качельках вниз головой и смотрелся в зеркало.
– Дурак ты, Андреич, – с завистью к простой попугайской жизни сказал Блинков-младший и в последний раз потыкал кнопки, чтобы сделать все как было.
– Вы уж постарайтесь, – громко и ясно произнес Эдуард Андреевич. Голос шел не из трубки, а из внешнего динамика.
Что сказал директору старший лейтенант, Блинков-младший не услышал.
Потому что старший лейтенант и не мог ничего сказать директору. Он уже вышел из кабинета и как глыба стоял над секретарским креслом, с интересом глядя на Блинкова-младшего.
Глава пятая
Следы выводят на преступника
Блинков-младший совсем ушел в секретарское кресло, прямо по шляпку, как гвоздь, а старший лейтенант стоял над ним и смотрел. Это был самый отвратительный момент в блинковской жизни.
– Любопытно, – сказал старший лейтенант и перевел взгляд на Нину Су с виолончелью. Виолончель, конечно, немаленький инструмент, но все равно было видно, что у Нины Су каждая нога – сто пятнадцать сантиметров.
– Она моя соседка, – сказал Блинков-младший. Молчать было мучительно, а оправдываться не хотелось.
– Любопытно, – повторил старший лейтенант, и все как-то вдруг разрядилось, он сел на диван для посетителей и стал без нажима расспрашивать, что за человек Блинков-младший и где нашел галстук. О проклятом аппарате старший лейтенант как будто забыл.
А галстук, оказалось, потерял собачий проводник. У него собака взяла след и так чесанула по кустам, что стало не до галстука. Старшему лейтенанту было просто интересно, как это проводник его потом не нашел, хотя возвращался тем же путем и все время смотрел под ноги.
– Под нос надо было смотреть, а не под ноги, – сказал Блинков-младший. – Он вот так вот висел на колючках, выше моего роста.
– Любопытно, – опять сказал старший лейтенант, но было видно, что ему не любопытно. Просто он дает возможность отличиться Блинкову-младшему, который нашел этот галстук, а проводник не нашел, хотя и с собакой.
– А как собака? – спросил Блинков-младший. – Поймала кого-нибудь?
Старший лейтенант сказал, что нет, а Блинков-младший, само собой, что жалко.
И все, и закончился бы этот, по правде говоря, совсем не любопытный для старшего лейтенанта разговор, если бы он кого-то не ждал. Или если бы Эдуард Андреевич был не такой осторожный и скучный человек, что старшему лейтенанту не хотелось опять сидеть у него и выслушивать про ответственность за нормальное функционирование.
А так старший лейтенант от нечего делать спросил Блинкова-младшего про Нину Су и получил все подробности непростых блинковских отношений с фотомоделью.
Что Нине Су надо чаще мелькать в прессе, тогда ее чаще приглашают фотографироваться за деньги. А чтобы мелькать в прессе, нужен информационный повод, как говорят журналисты.
Что поэтому Нина Су наговаривает на себя информационных поводов больше, чем есть на самом деле. Едет к бабушке в деревню и привозит фотокарточку: пастух ей дал покататься на кобыле. А она сочиняет, что новый спонсор подарил ей жеребца.
Что сочинить информационный повод мало – надо, чтобы об этом написали в газетах. Но ведь не пойдешь же в редакцию и не скажешь: «Напишите, что новый спонсор подарил мне жеребца».
Что Нина Су эти информационные поводы нарочно выбалтывает своей сестрице Суворовой, с которой у Блинкова-младшего свои, тоже непростые отношения. В основном когда они с Ломакиной и Суворовой сидят за помойкой на холодильнике. А во сне отношения бывают и похлеще, но об этом Блинков-младший говорить не стал.
Наконец, что переданные через Суворову информационные поводы он под большим секретом рассказывает Игорю Дудакову, который просто счастлив, что у него такая эксклюзивная информация про Нину Су.
А если рассказать ему то же самое не под секретом, Дудаков будет не так счастлив. Журналистам больше нравится та информация, которую ну никто не мог узнать, а они смогли.
Так потихоньку Блинков-младший дошел до «Желтого экспресса» и до задания, полученного от Николая Александровича. И они со старшим лейтенантом обсудили некоторые тонкости Дела о кокнутых стеклушках уже как люди с общими интересами – криминальный репортер и оперативный работник милиции.
Само собой, Блинков-младший понимал, что старший лейтенант всего-навсего убивает время. Как же, интересно ему слушать, что там болтает какой-то Блинков-младший, держи карман шире. Но старший лейтенант держался безупречно. Никаких «что тебе, мальчик», а так чуть отстраненно, как хороший учитель – «Дима». Его звали Борис Владимирович, как дедушку Блинкова-младшего, который жил в деревне у самого Керченского пролива, между Черным и Азовским морем.
Для Бориса Владимировича главная загадка была – чем били стекла. Огромную оранжерею уничтожили минут за сорок, в обеденный перерыв. Четыре с половиной тысячи квадратных метров – это ж какой должен был стоять звон! И сколько народу должно было колотить по стеклам, чтобы справиться за сорок минут. Но никто ничего не слышал и никто никого не видел. И палку нашли одну-единственную. Не палку – грабли. Собака взяла след и потеряла.
– Они для всех, грабли, – вставил Блинков-младший. – Лежат в сарае, кому надо – берет.
Старший лейтенант кивком показал, что уже знает, порасспросил тут про грабли. Получилось, что сейчас как бы блинковская очередь рассказывать, а рассказать ему было считай, что нечего.
– Может быть, это не палками били, а камнями? – предположил Блинков-младший.
– Нет. Не нашли камней, – покачал головой Борис Владимирович, и опять Блинкову-младшему стало неловко, как будто он нарочно скрывает что-то от следствия.
И тогда он выложил буквально все, что знал. Чем богаты, тем и рады.
Что Николай Александрович считает: это бизнесмены из «Сильного хмеля» наняли исполнителей через два забора (Борис Владимирович сердито засопел).
Что уже говорят, будто бы «Сильный хмель» предложил по пять зарплат всем, кто перейдет к ним работать. На это Борис Владимирович вопросительно поднял бровь, мол, интересно-интересно, продолжай.
Но Блинков-младший ничего больше не знал. Он как у доски, когда главное – говорить, тогда уж тройку-то поставят, рассказал про погоню лысого Вити. Как он шел себе по аллее хвойных, а лысый Витя ехал на самоходном шасси, а потом ни с того ни с сего погнался за ним с граблями. И как он испугал лысого Витю машинкой, и все остальное.
– А какой оно высоты? – спросил Борис Владимирович про шасси, и когда Блинков-младший ладонью показал у себя над макушкой, зацыкал зубом и заулыбался. Наверное, считал, что это удачная шутка, но Блинков-младший такого юмора не понял.
– Так ничего и не сказал, сразу кинулся с граблями? – уточнил старший лейтенант. – Может быть, кричал что-то?
Блинков-младший хотел сказать, что ничего особенного лысый Витя не кричал, только «Поймал!». Как вдруг Борис Владимирович вскочил с дивана и быстро вполголоса сказал:
– Меня здесь не было.
Он смотрел за окно, и Блинков-младший посмотрел за окно.
Там, у крыльца конторы, стояла низкая вишневая машина – была видна только крыша. Треугольный от мышц телохранитель с бритым затылком выпрыгнул из передней дверцы, поозирался, как под обстрелом, и открыл заднюю для кого-то такого важного, что самому открыть себе дверцу он считал ниже своего достоинства.
Когда Блинков-младший отвернулся от окна, Борис Владимирович выбегал из приемной, и не в коридор, а в маленькую дверь, за которой был умывальник и туалет.
– Не туда! – сдавленным голосом крикнул Блинков-младший.
Борис Владимирович обернулся. Глаза у него были бешеные.
– Знаю, – сказал он. – Молчи.
А в коридоре уже топали. Так, что в приемной трясся пол. Старая была контора, деревянная, а там шли железные новые русские. Им все тут разнести – одно удовольствие, разминка ума, потому что свои треугольные мышцы они размять и не успеют.
Блинков-младший ухватился за машинку, как за оружие. С кресла присполз, чтобы казаться поменьше, сидит катает машинку.
Телохранитель вошел, а Блинков-младший катает, чего с него взять, с полудурка.
Здоровенный был телохранитель, кормленный женскими гормонами, чтобы нарастить мышцы. А с мышцами заодно наросла бабья физиономия с двойным подбородком, и телохранитель этой круглой физиономией водил по сторонам, как прожектором. Даже под секретарским столом у Блинкова-младшего проверил, а вдруг там бомба. К попугайчику Андреичу отнесся очень бдительно. И пошел к двери, где спрятался Борис Владимирович.
Блинкову-младшему показалось, что сейчас он найдет старшего лейтенанта и без разговоров застрелит. Шлепнет из своего преступного ТТ, а Борис Владимирович потом доказывай, что «Гюрза» мощнее, и он просто не успел достать.
Но Борис Владимирович заперся изнутри. Бабьелицый телохранитель изо всей силы дернул дверь – не открывается; заглянул в кабинет к Эдуарду Андреевичу, поводил кожаным затылком. Директор ничего ему не сказал.
– Проверено, – кивнул сам себе бабьелицый, высунулся в коридор и пригласил:
– Пожалуйста.
И вошел его важный хозяин.
Блинков-младший окаменел, машинка съехала со стола и укатилась.
Потому что в белом смокинге с атласными лацканами.
С галстуком-бабочкой, чуть выглядывающим из-под коротко подстриженной бороды.
С толстой сигарой в зубах.
Вошел не кто иной как старший князь Голенищев-Пупырко!
Этого не могло быть, потому что не могло быть никогда.
Блинков-младший и представить себе не мог старшего князя в таком виде. В белом смокинге с атласными лацканами, с галстуком-бабочкой, с толстой сигарой в зубах.
Или взять машину. Блинкову ли младшему не знать княжескую старую «Волгу» – таксисты называют их сараями, там очень большой кузов, хочешь – вози товар по киоскам, хочешь – бабку Пупырко на дачу. А тут было что-то длиннющее, сияющее – «Линкольн», может быть. Банкирская машина.
А бабьелицый? Нет, граждане, будем практиками: сколько стоит нанять такого здоровенного телохранителя? Почем за килограмм?
Не наше, конечно, дело – считать чужие деньги. Но бабка Пупырко просто убила бы сына своей золотой клюкой за такие немыслимые расходы.
– Ты что здесь делаешь? – тоже удивился князь. Конечно, не так, как Блинков-младший. Тот прямо язык проглотил, полез под стол за укатившейся машинкой.
Вот уж для кого Блинков-младший мечтал быть «что-тебе-мальчиком» и «иди-отсюда-мальчиком». Но не тут-то было. Старший князь просто мимо не мог пройти, чтобы не повоспитывать его при каждом удобном для себя и неудобном для Блинкова-младшего случае. Например, когда он (понятно, Блинков-младший, а не князь) сидел с Ломакиной и Суворовой за помойкой на холодильнике.
Старший князь считал себя другом семьи Блинковых. Во-первых, потому, что Голенищевы-Пупырко жили прямо над ними, и бабка Пупырко раз примерно в полгода устраивала затопления или подтопления, как это в зависимости от результатов называл техник-смотритель. А самое главное, старший князь был такой же дважды второгодник, как и его сыночек, и один год, кажется, в седьмом классе, проучился со старшим Блинковым. Только он тогда еще не выменял себе княжеский титул по бартеру на цистерну пива и был просто Пупырко. Иногда Блинков-младший представлял себе, как этот Пупырко бьет семиклассника старшего Блинкова по умной стриженой голове.
Старший князь постоял, постоял, а Блинков-младший посидел, посидел под столом, не подавая признаков жизни, и старший князь ушел к Эдуарду Андреевичу. Из-под стола Блинков-младший видел, что и эту дверь открыл для него бабьелицый. Причем князь ему не приказывал, а только уставился на дверь, как экстрасенс. Когда дверь открылась, он так довольно себе кивнул, вот, мол, что можно сделать одной силой воли.
Борис Владимирович возник бесшумно, вытянул Блинкова-младшего из-под стола и молча кивнул на телефонный чудо-аппарат: действуй, Блинков, ты же знаешь, как тут подслушивать. Видели.
И Блинков-младший начал действовать. Ничего не получалось.
Потом получилось, и очень громко. Борис Владимирович сорвал с головы мягкий форменный картуз и накрыл динамик телефона.
– Смотри, что делается, Эдуард Андреич! – убивался под картузом князь Голенищев-Пупырко-старший. – Это, честное слово, разгул преступности! Как же ты теперь, Эдуард Андреич?
– Да как-нибудь, Леонид. Как-нибудь обойдемся без твоей пивной, Леонид, – Эдуард Андреевич держался твердо: князь его на ты, и он князя на ты.
– Не пивная, а пивбар, Эдуард Андреич. Я открою у тебя в оранжерее пивбар, – с угрозой поправлял Эдуарда Андреевича князь Голенищев-Пупырко-старший.
– Не откроешь, Леонид, – упирался Эдуард Андреевич. – Пока я здесь директор и несу ответственность за нормальное функционирование вверенного мне хозяйства, никаких пивных в Ботаническом саду не будет. Только через мой труп.
Князь Голенищев-Пупырко-старший очень долго молчал. Борис Владимирович даже приподнял свой картуз – может быть, они там шепчутся, и не слышно?
– Не хотелось бы, – очень вежливым голосом сказал князь.
И разговор пошел совсем другой! Как будто в старенького упрямого Эдуарда Андреевича вставили дискету с новой программой.
– Стекла, – начал он, и было понятно, что список будет длинным.
Князь, видно, молча кивнул, это само собой разумелось – вставим стекла, без них оранжерея даже под пивбар не годится.
– Никого не увольнять, – продолжал Эдуард Андреевич.
– Садовники, уборщики нам самим нужны, – согласился князь. – А умников твоих могу взять официантами, кому внешние данные позволяют. Или судомойками, если не будут бить кружки.
Блинкова-младшего прямо затрясло. Он представил себе, как аспиранты Галя и Виталий, которым позволяют внешние данные, сливают недопитое пиво из кружек, чтобы еще раз его продать и сэкономить себе на машину. А толстая одышливая кандидатша наук Роза Моисеевна и бородатый Николай Николаевич, который ленится писать диссертацию, стоят в клеенчатых фартуках у мойки с мыльной водой и разговаривают на своем тарабарском языке, в котором, например, сшить – значит не сшить, а химически соединить длинные органические молекулы, и это еще самое понятное. Они так разговаривают и моют пивные кружки. А старший Блинков отошел в сторонку, достал из желтого конверта письмо из Америки, и мыльная вода с его распаренных красных рук течет на слова: «Уважаемый доктор Блинков…» На Западе наших кандидатов наук считают докторами.
Теперь надолго замолчал Эдуард Андреевич. Поганенький был момент. Предательский.
– Нет, не могу, – сдавленно сказал Эдуард Андреевич.
Предательство не состоялось.
– Ну ладно, хорошенького понемножку, – сказал Борис Владимирович не нарочно громко, но и особенно не скрываясь.
Из кабинета сразу же выглянул бабьелицый телохранитель. Он там стоял у двери на случай, если злоумышленники захотят ворваться и покуситься на жизнь князя Голенищева-Пупырко-старшего. Тогда они смогут покуситься только через его бабьелицый труп.
Старший лейтенант на глазах у телохранителя вытащил кассету из автоответчика и спрятал в карман. Блинков младший знал, что этот разговор князя с Эдуардом Андреевичем не записывался. А бабьелицый не знал, и его круглая физиономия стала длинной.
– Сгинь, – лениво приказал ему старший лейтенант.
Бабьелицый подумал и сгинул.
– Что теперь? – спросил Блинков-младший.
В кабинете затихли. Было слышно, как кто-то глухо покашливает. Борис Владимирович нахлобучил свой картуз и ребром ладони проверил, точно ли над носом пришлась кокарда или съехала набок.
– А ничего, – вздохнул он и отвел руку Блинкова-младшего, который хотел отключить звук в телефонном аппарате. – Не надо, пусть знает.
Блинков-младший понял, что действительно – ничего. Ну, старший князь теперь знает, что милиция за ним присматривает. Ну, подстрахуется: не через два, а на всякий случай через десять заборов наймет людей, которые будут бить стекла и, наверное, будут бить Эдуарда Андреевича. А сам князь на это время уедет отдыхать в Анталию, и никто не сможет доказать, что он организовал это преступление.
– Пойдем. Покажешь, где тут у вас хоздвор, – сказал Борис Владимирович милицейским голосом, каким гаишники говорят водителям: «Почему нарушаете?»
И они пошли как совершенно незнакомые люди. Блинкову-младшему даже в голову не пришло спросить, какой пистолет у старшего лейтенанта, «Гюрза» или не «Гюрза». Хотя раньше собирался.
Глава шестая
Следствие закончено. Но от этого не легче
Хоздвор в Ботаническом саду – три сарая, стоящие буквой П, так что действительно получается двор. В двух сараях держат лопаты, грабли, тачки, пленку для парников и другие малоинтересные вещи. Запирают их только на ночь. В третьем сарае стоит самоходное шасси и хранятся вещи поинтереснее: бензопила и столярные инструменты. Этот сарай всегда под замком, а ключ у завхоза.
Борису Владимировичу был нужен этот третий сарай, но сказать он об этом не сказал, а может быть, и сам в тот момент еще не знал, что ему нужно. Пришлось, как говорится, поцеловать пробой и пойти разыскивать завхоза, и кто-то говорил, что завхоз ушел домой, а кто-то – что нет, они с бухгалтером сидят подсчитывают убытки. В конторе Борис Владимирович с Блинковым-младшим завхоза не искали, потому что сами только что были оттуда, а стали искать его в других возможных, а потом и невозможных местах. Все это было тягостно и невыносимо скучно.
Завхоза нашли все-таки в конторе. Они с бухгалтером заперлись, и все думали, что их нет. Минут десять завхоз выяснял, зачем товарищу старшему лейтенанту нужно в сарай, и было видно, что ему это доставляет удовольствие. Я, мол, не посмотрю, что ты милицейский старший лейтенант и что у тебя пистолет на поясе – возьму и не пущу. И ничего ты не поделаешь. А Борис Владимирович совершенно в тон завхозу, с тем же мушиным занудством, отвечал, что в сарай ему нужно по оперативной необходимости.
Наконец, Борис Владимирович встал, и завхоз тоже встал, кажется, только для того, чтобы не расставаться со старшим лейтенантом и не прерывать своего приятного занятия. Пошли к сараю. Завхоз продолжал нудить, что доступ посторонних лиц к материальным ценностям запрещен. Вдобавок он противно шаркал ногами в галошах, которые неизвестно где достал, потому что запросто галоши не купишь ни в одном магазине.
В сарае Борис Владимирович побродил без особого любопытства по углам и спросил, зачем у самоходного шасси борта обиты мешковиной. Завхоз сказал, чтобы не повредить случайно деревья. Борис Владимирович подошел поближе и примерился к борту, какой он высоты. Ему было по грудь. Блинков-младший откровенно зевал. Оперативная работа не производила никакого впечатления.
А Борис Владимирович встал на колесо, заглянул в кузов, покопался, разгребая громыхающие лопаты и грабли, и подозвал завхоза. Блинков-младший, понятно, тоже подошел.
Под лопатами и граблями, на дне кузова, лежали осколки стекла, мелкие и покрупнее. На некоторых остались ровные полоски ржавчины – следы от рам. Это были стекла из оранжереи.
Блинков-младший сразу все понял! Стекла били не камнями, не граблями и не палками. И много времени для этого не понадобилось. Достаточно было разогнаться на самоходном шасси и разок-другой врезаться в железные рамы оранжереи. Ясно, что стекла от удара полетели во все стороны, и некоторые попали в кузов. Крупные осколки преступник выбросил, а мелкие провалились между лопат и граблей до дна, и он их не заметил.
Сейчас эти осколки превратились в неопровержимые улики. Они указывали на одного человека.
– Будете понятым, – весело сказал завхозу Борис Владимирович. – Где там ваш лысый Витя? И где, наконец, моя ментура?!
Задержание проходило так же просто, если не сказать скучно. Пошли в бытовку, там на скамейке под вешалкой с халатами и ватниками сидел лысый Витя и пил водку с еще двумя особо вредными служителями. Под столом стояла пустая бутылка, на столе – полупустая. И редиска с луком на закуску, и мята с аптекарского огорода, чтобы отбить запах.
Борис Владимирович ни слова ни говоря защелкнул на лысом Вите наручники, заглянул в печурку, потом под ватники на вешалке и снял с крючка матерчатую сумку. В сумке оказалось еще две бутылки.
– Все? – спросил Борис Владимирович.
– На свои пьем, – неуверенно сказал лысый Витя.
– Я спросил! – повысил голос Борис Владимирович.
– Так бы сразу и говорили, – вздохнул Витя. – Все.
Пришла ментура Бориса Владимировича – младший лейтенант со значком педагогического техникума и водитель-сержант. Проводника с собакой и без галстука уже не было, его водитель отвез в питомник, потому что собаке пора было ужинать. Младший лейтенант записал фамилии завхоза и одного Витиного собутыльника, потянул носом воздух и собутыльника прогнал, велев позвать кого-нибудь другого. Водитель спросил, куда подавать машину и ушел. Ему было неинтересно.
Вторым свидетелем взяли десантника Всеволода и стали Витю описывать, как сказал младший лейтенант. Попросили вывернуть карманы и в протокол записали, что у задержанного при себе оказались деньги в сумме три рубля монетами различного достоинства, жетон метрополитена – один и ключей на кольце белого металла – два.
А на улице уже стояла толпа, и люди так потихоньку, по одному, начали заходить в бытовку. Старший Блинков, одышливая Роза Моисеевна, Николай Николаевич, который ленился писать диссертацию, аспиранты Галя и Виталий и другие научные сотрудники, знакомые Блинкову-младшему только в лицо. Они сели, кому хватило места, на скамейку в дальнем от лысого Вити углу и смотрели на этого лысого Витю.
Они смотрели довольно равнодушно. Лысый Витя вынул из них душу.
Это просто говорится здесь для незанудливости повествования, что старший Блинков был ботаником. Работает в Ботаническом саду – значит, ботаник, такой симпатичный рассеянный человек, нюхает цветочки и между этим приятным делом пересчитывает, сколько у них тычинок.