Страница:
...В это самое время Кристофер Баллоу, едущий на украденном автомобиле по автостраде, тоже увидел разливающееся на горизонте зарево огней большого города. Оно напоминало бушующий где-то пожар, но это был отсвет тысяч уличных огней, неона, освещенных окон, фонарей в скверах и вдоль улиц. Автострада вдруг вошла в лес. Свет фар заскользил по стволам деревьев, далекое зарево словно пригасло, а близость леса придала Баллоу смелости. Ведь он уже знал, что такое лес. Это странно, что когда-то он чувствовал себя в лесу как за решетками тюрьмы, ненавидел сумрачные чащобы, и эта ненависть связала его с Хорстом Соботой. Но лес не отплатил ему нелюбовью и даже совершил нечто удивительное. Среди волнующего запаха деревьев и мхов Баллоу окончательно убедился в том, что человек имеет право кого-нибудь любить. Он перестал восхищаться собой как бездушным точным механизмом и обнаружил в себе совершенно неизвестные ему до сих пор потребности и желания. Может быть, лес, о котором говорили, что он отбирает у людей души, ему единственному ее вернул, потому что он пришел туда с пустотой в сердце. И может быть, из-за этих нескольких месяцев, проведенных в лесу, сейчас, летя по автостраде на краденой машине, он оставался Юзефом Марыном, который очень боится, в то время как Кристофер Баллоу не чувствовал бы страха, а самое большее – понимая, что попал в переделку, весь свой ум напряг бы, чтобы выбраться из этой ситуации. Разве прежнему Баллоу вообще пришло бы в голову, оказавшись в опасности, так просто украсть машину и броситься наутек, хоть это обрекало его на еще большую опасность? Ему казалось, что он пришел в лес наполненный злом, но по какой-то причине творил добро, иногда наперекор самому себе. Может быть, в лесу все оставалось вне добра и зла в человеческом понимании Этих слов, а значит, не этими категориями он должен оценивать свои поступки. Ведь фактом оставалось то, что ему достаточно было несколько дней подышать свежим воздухом, а его уже стал раздражать скрип кровати над головой, хотя раньше он оставался абсолютно равнодушным к таким делам. Откуда взялась у него тогда мысль о женщинах, которые шли за мужчинами, чтобы хоть издали и раз в день окинуть их любовным взглядом? Отчего он перешел в дом старого Хорста, вместо того, чтобы оставаться у лесничего Кулеши? Отчего он, который мог бы привести десятки примеров своей необычайной отваги, возвращаясь ночью от Кулеши, где совершалось самое обычное на свете дело – муж овладел женой без ее согласия – открыл в себе какой-то род трусости? Что было причиной того, что он не захотел в другой раз официантку из Гауд, раз на самом деле не верил в любовь великую и настоящую? Отчего он пошел к старшему лесничему и принудил его к дружбе, если понимал, что рано или поздно Хорст Собота должен проиграть в борьбе с силами леса? Какой вообще смысл имеет справедливость, восстановленная по отношению к костям умерших и к одному старому человеку? Вероника сама пришла к нему в постель, чтобы одарить его ласками, он чувствовал ее желание, но не сделал ни одного жеста, чтобы показать ей свое желание, потому что боялся прикоснуться к ее покалеченной душе, даже слегка ее ранить. И так она убежала от него с криком, но он не должен в этом винить себя, и эта мысль доставляла ему удовольствие. До сих пор он знал удовольствие, которое дают мелкие хорошие поступки – купить кому-нибудь любимые духи, взять с собой в интересную поездку или на изысканный ужин. Теперь он понял, что существует более глубокая доброта, а он только стоял на ее берегу.
Лес закончился, он заметил голубую неоновую табличку со стрелкой, указывающей въезд в мотель «Дубовая беседка». С погашенными фарами он въехал на почти пустой паркинг перед мотелем, вышел из машины, помассировал затылок, несколько раз глубоко втянул в легкие влажный осенний воздух, насыщенный запахом реки, которая протекала неподалеку.
Ганс Вебер, хромой немец, который работал на Баллоу, на Иво Бундера, а может, и еще для кого-то другого, потому что раньше или позже так должно было случиться, жил в маленьком домике позади мотеля. Баллоу был здесь несколько раз днем и ночью. Он прокрался к домику и постучал в окно: четыре сильных удара, потом пауза, и снова четыре сильных удара.
Он услышал покашливание заядлого курильщика. Дверь открылась, Ганс узнал его, несмотря на темноту.
– Я не один, – предостерег он Баллоу и снова раскашлялся.
Баллоу не спрашивал, кто у него. Какая-нибудь шлюха или приятель. Хромая, Вебер вернулся в дом, поверх пижамы надел теплое пальто, шею обернул шарфом. Молча они прошли асфальтированной аллейкой в сторону реки.
– Ты должен перебросить меня через границу, – сказал Баллоу. – Достаточно будет грузовика. Спрячешь меня среди ящиков и мешков.
– Ты один?
– Да. На краденой машине.
– Эго не по правилам. Здесь не может быть ничего незаконного, – разозленный Вебер аж брызгал слюной и снова раскашлялся.
– Я не мог иначе. В эту минуту мой фоторобот уже разослан на все пограничные посты. Я сгорел, понимаешь? Не могу рисковать, ехать на краденой машине через границу.
Вебер ни о чем не спрашивал. О таких людях, как Бундер или Баллоу, лучше и безопаснее ничего не знать. Как долго Ганс Вебер работал по этой специальности? Кажется, еще со времен войны, ему сейчас было самое меньшее шестьдесят пять лет. Хромота осталась у него со времен войны. Может, когда-то неудачно приземлился с парашютом?
– Сначала мы должны избавиться от машины, – сказал Вебер. Злость у него, похоже, прошла. Может, он понял, что Баллоу не мог поступить иначе? – В тридцати метрах отсюда есть обрыв и омут. Мы столкнем машину в реку. Только не зажигай фары.
Баллоу вернулся на паркинг, пятью минутами позже выехал на асфальтированную аллейку. Ему понравилась мысль сбросить машину с обрыва. Он знал это место, обрыв был в самом деле высоким. Вебер хороший специалист, понятно, что первым делом нужно избавиться от машины. Ничего хорошего не было бы, если бы на паркинге мотеля «Дубовая беседка» нашли машину, украденную в трехстах километрах отсюда. Что случилось с постояльцем, который украл машину? Отчего именно здесь он оставил машину? Баллоу нарушил их законы, и, находись в опасности, начал подставлять других. «Спасайся один», – таков закон. Но Баллоу не мог спастись один.
Вебер сел на место рядом с водителем, и в темноте они проехали еще несколько десятков метров.
– Стой! – приказал Вебер.
Дальше была река. Еще два метра – и они скатились бы с обрыва. Баллоу резко затормозил.
– Черт побери, выключи мотор и сними клемму с аккумулятора, – снова разозлился Вебер. Они вышли из машины, Баллоу поднял капот, выдернул клемму. Осторожно, чтобы не шуметь, опустил капот.
– Садись за руль, потому что машина может свернуть. Когда будешь на краю обрыва, я перестану толкать, и ты выскочишь, – инструктировал его Вебер.
Баллоу не раздумывая снова сел за руль. Он хотел как можно скорее затереть следы своей глупости.
Было темно и тихо. Откуда-то снизу долетал только шум реки. Только когда нос машины вдруг начал падать вниз, Баллоу понял, что Вебер не задержал машину на краю обрыва, а сталкивает его в реку вместе с машиной. Сколько метров отделяло край обрыва от поверхности воды? Четыре, а может, пять. На этом коротком расстоянии Баллоу все понял и успел выскочить, упав в воду рядом с машиной. Громкий всплеск воды, в которую ударила масса железа, совершенно заглушил плеск от падающего в реку человеческого тела. Баллоу подхватило сильное течение, но достаточно было нескольких сильных движений рук, чтобы коснуться прибрежных зарослей. Тонущая машина громко булькала, заглушая треск и шелест зарослей, среди которых взбирался наверх по обрыву Баллоу. Скользя в промокших ботинках и мокрой одежде, он наконец оказался наверху. Вебер в этот момент закуривал сигарету и, стоя над обрывом, прислушивался к стихающему бульканью воздуха, выходящего из тонущей машины.
Марын подошел к нему сзади. Ребром ладони ударил его в затылок, а когда тот упал, несколько раз сильно пнул в живот и грудную клетку. Потом наклонился над лежащим, осмотрел карманы его пальто, вынул из одного старый немецкий пистолет, а из другого пачку сигарет и зажигалку. Из рукавов у него текла вода, три сигареты вымокли, прежде чем он закурил. Лежащий на земле Вебер начал покашливать и медленно подниматься на ноги.
– Я должен был так сделать... Ты сам знаешь, что должен был, – неразборчиво говорил он. Его мучил кашель.
– Дай мне сухую одежду. А завтра попробуешь перевезти меня через границу.
Он не чувствовал ненависти к этому человеку, который минуту назад пытался его убить. Он, Баллоу, может быть, поступил бы так же, если бы оказался в подобной ситуации. Не годится приезжать к кому-нибудь ни с того ни с сего на краденой машине.
С невидимой в темноте реки уже не было слышно бульканья, машина утонула. Они пошли к мотелю, старик хромал еще сильнее. У него все болело и после удара Баллоу, и после его пинков. Баллоу подумал, что не стоило так сильно бить старика, вообще его не надо было бить, потому что и так, если бы он оказался за его спиной живой и здоровый, старик сделался бы послушным. Это, однако, хорошо, что он обыскал его карманы и забрал пистолет. Вебер никогда не отдаст его в руки полиции, но, может быть, еще раз попробует убить. Из-за Баллоу, который приехал сюда на краденой машине, слишком многим людям могла грозить опасность. Жизнь одного человека за жизнь многих других – таким всегда был счет, и старик поступил честно по отношению к тем другим, которые не были виноваты в глупости одного человека.
– Подожди, – Вебер остановился недалеко от главного здания. – Дома у меня гость. Я возьму в регистратуре ключ от свободной комнаты, потом принесу сухую одежду. Отдохнешь, а завтра переедем границу.
Несколько минут спустя Баллоу оказался в комнате с ванной и двумя застеленными топчанами. Только теперь он почувствовал, что сильно замерз, и снял мокрую одежду. В ванной растерся шершавым полотенцем и завернулся в одеяло, которое нашел в шкафу. Проверил пистолет, убедился, что магазин полон, и послал пулю в ствол. Когда раздался тихий стук, он встал за шкаф с пистолетом, готовым к выстрелу.
Старик молча положил на кровать потертые джинсы и грубый черный свитер, носки и серый плащ. На столик он поставил утюг, чтобы Баллоу мог высушить вымокшие в карманах документы.
Два часа он сушил документы и деньги, потом, уже одетый в вещи старика, лег на один из топчанов и попытался заснуть.
Наступил рассвет, Вебер не появлялся. В Баллоу начали расти подозрения. Он то и дело срывался с топчана, раздвигая опущенные жалюзи, наблюдал за входом в мотель. Однако вид из этого окна был очень ограниченным – краешек газона, несколько деревьев и малюсенький участок асфальтовой дороги, ведущей к автостраде. В соседней комнате слева он слышал какую-то возню, потом какой-то мужчина вынес чемодан и, похоже, уехал. Баллоу подумал, что мог бы на всякий случай перейти в ту комнату. Но была опасность, что кто-то заметит, как он манипулирует с замком. Итак, он должен ждать и каждую минуту поглядывать на часы. Когда минуло десять, Баллоу пришел к выводу, что снова ведет себя как дурак. Надо было убить старика и бросить его в реку, потом с пистолетом в руке войти в его квартиру и того кого-то, кто там был, хотя бы и шлюху, заставить немедленно выехать по направлению к границе. В мотеле есть небольшой грузовичок, Вебер возил на нем продукты для ресторана. Под мешками и ящиками можно было бы перевезти Баллоу через границу без большого риска. Но Баллоу с самого начала не везло. Могло бы оказаться, что у шлюхи Вебера нет прав. Или это не шлюха, а кто-то из их коллег, кто убрал бы Баллоу ловчее, чем Вебер. В действительности он не жалел, что не убил старика. Ни разу он до сих пор не убил человека, но ни разу и не оказывался в такой ситуации. Во всем этом было немного его вины – у него появились неадекватные реакции. Напрасно он выбежал из парадных дверей, вместо того, чтобы уйти черным ходом через сад. Так ведет себя невиновный человек, словно бы в его ситуации можно было остаться невиновным. Уже садясь в самолет, он понимал, что должен убить в себе Юзефа Марына, потому что иначе завалит всю работу. Он убегал через парадный вход, потому что чувствовал себя невиновным, потом собирался остаться в городе, хотя бы в квартире на улице Сквер Северин, а, однако, украл машину, потому что хотел как можно скорее оказаться в родной стране. Его подсознанием управлял Юзеф Марын.
Только около одиннадцати он услышал покашливание и тут же выглянул сквозь раздвинутые жалюзи. Старик нес в руках пластиковую коробочку и газету.
– Машина утонула. Ее не видно. Газеты напечатали твой фоторобот. Я решил, что будет лучше, если мы попробуем переехать границу вечером. Обычно не проверяют таких, как я, из приграничных мотелей. Мы покупаем разные вещи там, где они дешевле. Я принес тебе завтрак.
Баллоу почувствовал, что голоден. В пластиковой коробке были сэндвичи, старик вынул из кармана пальто термос с черным кофе.
– Машина утонула. Это очень хорошо, – заключил Баллоу.
– Конечно. Если бы было видно крышу, я должен был бы от тебя избавиться, – равнодушно сказал Вебер.
– Что значит избавиться? – Баллоу перестал есть.
Старик сделал неопределенное движение рукой, который мог выражать все, что угодно: выезд Баллоу или его убийство.
– Я не люблю таких шуток, – Баллоу снова принялся за еду.
– Это не шутки, – старик положил на стол газету. – Я прочитал ее. Советую тебе, сиди тут спокойно до вечера. Я принесу ужин и подготовлю машину к поездке. Не делай никаких глупостей. Не выходи.
Он ушел, и тогда Баллоу взял газету. Информация была на первой странице. Убийство Клода Имбера, владельца ломбарда. Рядом фоторобот Кристофера Баллоу, достаточно верно передающий его черты. Не было никакой возможности без помощи Вебера перебраться через границу.
Наевшись, он почувствовал усталость. Вытянулся на топчане и вскоре погрузился в чуткий сон, который позволял слышать голоса за стеной и шаги перед мотелем. Хорст Собота сказал ему когда-то, что именно так зимой засыпает лес. Все деревья кажутся почти мертвыми, но достаточно зайти в глубь леса, чтобы внезапно осыпал человека распыленный снег с низко растущей ветви, испугал крик птицы, похрюкивание кабанов. На снегу виднелось множество следов, которые говорили о том, что даже в зимнюю морозную пору в лесу не прекращалась суета. Марын никогда не видел зимнего леса, он приехал туда ранней весной и исчез ранней осенью. Увидит ли он когда-нибудь зимний лес? Думает ли еще там кто-нибудь о нем, помнит ли, вспоминает, скучает? Стоит ли возле кормушки в конюшне Хорста Соботы его буланая кобыла, поглядывает ли Иво на дорогу, ожидая прихода человека, который голодом и страхом научил его любви? Что происходит с Хорстом, с его домом и садом, раз он потерял ощущение безопасности? Какую новую ловушку готовят для него лесные люди? Где-то там жила и Вероника с пышным телом, которое не могло принести ей наслаждения. Что привело ее тогда в его постель? Может быть, надежда, что когда-нибудь она окажется настоящей женщиной, что-то вроде веры Марына в любовь великую и настоящую. Вечное ожидание калек, что найдется какое-нибудь волшебное лекарство, что свершится вымоленное чудо.
Вечером Кристофер Баллоу лег на пол грузовика. Вебер обставил его ящиками и набросал на него пустых мешков... Перед полуночью без всякого контроля они переехали через границу. На рассвете Баллоу снова увидел зарево большого города, и Вебер подумал, что их поездка близится к концу. Но Баллоу велел ему наполнить бак и сам сел за руль.
– Мы пересечем еще одну границу, – проинформировал он старика.
– Почему ты считаешь, что твои дела важнее моих? – запротестовал Вебер.
– Это не я убил Клода Имбера, – сказал Баллоу. – Ты мне веришь?
Вебер не ответил. Он завернулся в пальто и заснул на сиденье возле водителя. Какое это имело значение – верил он словам Баллоу или нет. Клод Имбер убит, и только это важно. Баллоу был молодым и более сильным, кроме того, у него пистолет Вебера. Только это сейчас имело значение.
В полдень они пересекли другую границу. На этот раз Баллоу не прятался между пустыми ящиками. Он был гражданином страны, в которую они въезжали, достаточно было, что под шапкой, взятой у Вебера, он спрятал свои короткие волосы. Небритый, в свитере, за рулем грузовика, он не мог походить на фоторобот убийцы Клода Имбера, владельца ломбарда в городе и стране, лежащего в нескольких сотнях километров отсюда. В четыре часа Баллоу знал, что они приближаются к цели. Он остановил машину у моста через широкий ирригационный канал, сказал Веберу: «Возвращайся», – и пошел дальше пешком, засунув руки в карманы...
В тот самый день Мальвина встала с постели и взяла на руки плачущего ребенка. Вчера в полдень по постановлению районного прокурора два милиционера пришли за Каролем, с ними был Лукта, который кричал на весь дом, что Стемборек поджег лесопилку, потому что не хотел, чтобы она стояла рядом с его домом. Крича на Кароля, он, казалось, наполняет своим голосом весь дом, ругаясь, он брызгал слюной на грязную бороду, по комнате разносилась вонь от его дыхания. Мальвина тряслась от страха и прижимала к себе ребенка, Кароль пожал плечами и потребовал доказательств своего преступления. Но доказательства должны были быть представлены только в отделении милиции в Бартах, и он, милиционеры и бородатый Лукта сели в милицейскую машину и уехали. А Мальвина приготовила ребенку еду на электроплитке, печь, однако, не растопила, потому что никогда этого не делала. Спать легла рано, забаррикадировав двери. Погасила свет и чутко прислушивалась к каждому шороху во дворе. Она слышала только шум деревьев и, когда подходила к окну, видела только опушку леса. Молчала пилорама, и это наполняло ее радостью. Она заметила еще, что земля-жилище ночи, над лесом еще долго было светло, а землю охватил мрак.
Ребенок не хотел спать, и она укачивала его на коленях. Наконец уложила его в кроватку и подошла к окну, вспоминая страх мужа перед лесом. Сколько раз ночами он вскакивал и подходил к окну, чтобы посмотреть на лес, иногда с большой холодной луной над деревьями. Он передал ей когда-то слова старшего лесничего, что лес его не полюбил. Отчего он не полюбил именно ее мужа, а других одаривал счастьем? Им обещали дом Хорста Соботы, и ничего из этого обещания не вышло. Не дали ему семенной плантации, потому что у него было больше всех потерь на делянках. Лесу требовались люди, похожие на животных. Это он хотел того, чтобы она обнажилась на поляне возле дуба и чтобы гам муж наполнил ее семенем. Зря она начала кривиться, и жаль, что Кароль не нашел в себе силы, чтобы выполнить требование леса. Бородатый Лукта наверняка бы не заколебался, Лукту лес бы полюбил, а может, любит уже давно? Для нее было очевидно, что Кароль поджег лесопилку, потому что она не хотела жить поблизости от стонущей пилорамы, с двором, засыпанным пылью опилок. Кароля, однако, должны будут выпустить из тюрьмы, потому что она засвидетельствует, что в ту ночь он не вставал с постели. Это не будет правдой – он вставал, а потом она почувствовала, что от него пахнет бензином. Но правда не могла пригодиться, если они и дальше хотели жить на опушке леса.
В конце концов она легла, но не спала всю ночь. Она боялась, что, воспользовавшись отсутствием мужа, в их дом вломится бородатый Лукта, придет, чтобы взять ее, как причитающееся ему за сожженную лесопилку. Его вонючая борода набьется ей в рот, она почувствует смрад его дыхания... Кто знает, может, после чего-то подобного что-то в ней переменится, может, она перестанет постоянно быть такой усталой. Кароль был сильным, но, наверное, другой силой, чем та, которая таилась в бородатом Лукте. Она слышала, что кто-то назвал ее женщиной-растением. И она в самом деле чувствовала себя возле Кароля как растение. Лукта бы вырвал ее из земли и дал бы ей человеческую силу. Пускай же наконец ворвется в их дом страшный Лукта. Лукта, однако, не пришел, и у нее утром болела голова.
В доме было холодно, ребенок плакал, и нужно было его накормить. Она не нашла ни капли молока, ни куска хлеба. После обеда оделась, тепло укутала ребенка, вытащила из сарая коляску и, катя ее перед собой, вышла на дорогу, ведущую к лесному поселку, к магазину. Каждый шаг причинял ей боль. Может, она в самом деле стала растением, потому что на ходу еле-еле отрывала от земли ноги. А самым плохим был страх перед другими женщинами, которых она повстречает в магазине. Не обидит ли какая-нибудь из них ее взглядом, не притронется, не сорвет листочка с ее тела?
Сколько шагов она сделала среди затуманенных осенних полей с коричневыми плетями невыкопанной картошки? Она увидела Кароля, идущего к ней со стороны лесного поселка. Он нес буханку хлеба и бутылку молока.
Он поцеловал ее в лоб и радостно сказал:
– Они не нашли никаких оснований, чтобы меня обвинить. В конце концов даже Лукта отказался от своих обвинений и попросил у меня прощения. Он построит новую лесопилку. Кто знает, может, я стану у него тайным совладельцем?
Дома она, страшно усталая, уселась в кресло, а он начал хлопотать, готовя еду для ребенка и растапливая кафельную печь.
– Я зашел на делянку, и представь себе, Мальвина, в правом углу растет лиственница. Никогда я до сих пор ее не замечал, потому что ее загораживала ежевика. Этим летом она набралась сил и выросла выше кустов. Это не правда, что все лиственницы погибли на моей делянке. Я покажу ее старшему лесничему. Лиственница требует человеческой доброжелательности. Я буду ее каждый день навещать.
Мальвина почувствовала ревность.
– А я? – спросила она. – Ты не забросишь меня ради лиственницы?
– В Бартах я видел на витрине магазина большую нитку красных кораллов. Я куплю ее и наряжу тебя, как рябину. Я не хочу, Мальвина, чтобы ты выходила из дому. Когда-нибудь я куплю машину и буду тебя возить. Я постараюсь получить и другой дом для нас. Я написал письмо Романиковой, чтобы она отдала мне плантацию. Еще сегодня я с ней встречусь и обговорю это дело. Ты знаешь, ночью в камере мне приснился странный сон. Через лес возле моей делянки ехал охотинспектор на своей буланой кобыле. Он улыбнулся, а там, куда он посмотрел, на моей делянке вырастали молодые лиственницы. Я никогда не знакомил тебя с этим человеком, но это теперь не имеет значения, потому что он сюда, наверное, никогда не вернется. – «Я счастлив, счастлив, счастлив», – подумал Стемборек.
Глава тринадцатая.
Его тщательно готовили к выезду. Долго с ним разговаривали, взвешивая различные возможности, опасности, расставленные ловушки. Как вытекало из данных фирмы, никто не интересовался его квартирой на Сквер Северин, не был под наблюдением и магазин велосипедов на улице Дапперстраат. Люди, с которыми Баллоу поддерживал контакт, затаились после его бегства, но не замечено, чтобы им грозила опасность. Больше полугода прошло с момента, когда Иво Бундер сдался полиции, но ничто не говорило о том, что он предал интересы фирмы, которую представлял Баллоу. Эти полгода Бундер находился под опекой и надзором полиции, сейчас – как говорили (его видят то тут, то там) – он ведет себя очень осторожно. «Надо что-то с этим сделать, – объясняли ему. – Кто-то должен прикоснуться к паутине, и, если паук караулит, спрятавшись в каком-нибудь углу, он выскочит за своей жертвой. Если это правда, что ты любил Бундера, а он любил тебя, то ты – именно тот, кто рискует меньше всех. Ты должен встретиться с Бундером и узнать правду».
И таким образом некий Кристофер Баллоу однажды получил свой паспорт. Ему купили билет на самолет, без паспортного контроля и без таможенного досмотра посадили на ночной рейс. Сказали: «Плату за твою квартиру на Сквер Северин всегда вносили регулярно. Ты ездил с больной женой на отдых, жена все еще болеет, а ты вернулся». Нужна ли еще более прозрачная ситуация? Кристофер Баллоу никогда никуда не убегал. Он возвращался не из далекой страны, а только с отдыха, который немного затянулся. И поэтому не существовало никакого Юзефа Марына, а впрочем, наверняка было сделано все, чтобы постепенно даже из памяти людей исчезли все следы охотинспектора. Садясь ночью в самолет, Кристофер Баллоу был в той самой одежде, в которой убегал, ему вернули каждую мелочь, он был уверен в том, что в карманах остались даже крошки табака от сигарет, которые он тогда курил.
Приземлились на рассвете. Какое-то время он кружил по застекленным залам аэропорта, сидя в залах ожидания и в барах, наблюдая, не вызывает ли он чьего-либо интереса. Нашел свободную кабину и по очереди набрал три номера квартир, которые снимал в городе вместе с Бундером. Никто не отвечал – он усомнился, что в такую раннюю пору в одном из этих мест можно отыскать Бундера. В этих квартирах они обычно бывали недолго, редко кто из них там ночевал. Может быть, дорога к Бундеру вообще не имела смысла. Скорее всего нужно было бы искать его в доме, во дворе которого какие-то дети слепили снежную бабу. Он запомнил улицу – но это было чересчур рискованно. Если Бундер там жил, скорее всего за ним наблюдают. Нужно было найти в телефонной книге номер телефона этого дома и позвонить.
Лес закончился, он заметил голубую неоновую табличку со стрелкой, указывающей въезд в мотель «Дубовая беседка». С погашенными фарами он въехал на почти пустой паркинг перед мотелем, вышел из машины, помассировал затылок, несколько раз глубоко втянул в легкие влажный осенний воздух, насыщенный запахом реки, которая протекала неподалеку.
Ганс Вебер, хромой немец, который работал на Баллоу, на Иво Бундера, а может, и еще для кого-то другого, потому что раньше или позже так должно было случиться, жил в маленьком домике позади мотеля. Баллоу был здесь несколько раз днем и ночью. Он прокрался к домику и постучал в окно: четыре сильных удара, потом пауза, и снова четыре сильных удара.
Он услышал покашливание заядлого курильщика. Дверь открылась, Ганс узнал его, несмотря на темноту.
– Я не один, – предостерег он Баллоу и снова раскашлялся.
Баллоу не спрашивал, кто у него. Какая-нибудь шлюха или приятель. Хромая, Вебер вернулся в дом, поверх пижамы надел теплое пальто, шею обернул шарфом. Молча они прошли асфальтированной аллейкой в сторону реки.
– Ты должен перебросить меня через границу, – сказал Баллоу. – Достаточно будет грузовика. Спрячешь меня среди ящиков и мешков.
– Ты один?
– Да. На краденой машине.
– Эго не по правилам. Здесь не может быть ничего незаконного, – разозленный Вебер аж брызгал слюной и снова раскашлялся.
– Я не мог иначе. В эту минуту мой фоторобот уже разослан на все пограничные посты. Я сгорел, понимаешь? Не могу рисковать, ехать на краденой машине через границу.
Вебер ни о чем не спрашивал. О таких людях, как Бундер или Баллоу, лучше и безопаснее ничего не знать. Как долго Ганс Вебер работал по этой специальности? Кажется, еще со времен войны, ему сейчас было самое меньшее шестьдесят пять лет. Хромота осталась у него со времен войны. Может, когда-то неудачно приземлился с парашютом?
– Сначала мы должны избавиться от машины, – сказал Вебер. Злость у него, похоже, прошла. Может, он понял, что Баллоу не мог поступить иначе? – В тридцати метрах отсюда есть обрыв и омут. Мы столкнем машину в реку. Только не зажигай фары.
Баллоу вернулся на паркинг, пятью минутами позже выехал на асфальтированную аллейку. Ему понравилась мысль сбросить машину с обрыва. Он знал это место, обрыв был в самом деле высоким. Вебер хороший специалист, понятно, что первым делом нужно избавиться от машины. Ничего хорошего не было бы, если бы на паркинге мотеля «Дубовая беседка» нашли машину, украденную в трехстах километрах отсюда. Что случилось с постояльцем, который украл машину? Отчего именно здесь он оставил машину? Баллоу нарушил их законы, и, находись в опасности, начал подставлять других. «Спасайся один», – таков закон. Но Баллоу не мог спастись один.
Вебер сел на место рядом с водителем, и в темноте они проехали еще несколько десятков метров.
– Стой! – приказал Вебер.
Дальше была река. Еще два метра – и они скатились бы с обрыва. Баллоу резко затормозил.
– Черт побери, выключи мотор и сними клемму с аккумулятора, – снова разозлился Вебер. Они вышли из машины, Баллоу поднял капот, выдернул клемму. Осторожно, чтобы не шуметь, опустил капот.
– Садись за руль, потому что машина может свернуть. Когда будешь на краю обрыва, я перестану толкать, и ты выскочишь, – инструктировал его Вебер.
Баллоу не раздумывая снова сел за руль. Он хотел как можно скорее затереть следы своей глупости.
Было темно и тихо. Откуда-то снизу долетал только шум реки. Только когда нос машины вдруг начал падать вниз, Баллоу понял, что Вебер не задержал машину на краю обрыва, а сталкивает его в реку вместе с машиной. Сколько метров отделяло край обрыва от поверхности воды? Четыре, а может, пять. На этом коротком расстоянии Баллоу все понял и успел выскочить, упав в воду рядом с машиной. Громкий всплеск воды, в которую ударила масса железа, совершенно заглушил плеск от падающего в реку человеческого тела. Баллоу подхватило сильное течение, но достаточно было нескольких сильных движений рук, чтобы коснуться прибрежных зарослей. Тонущая машина громко булькала, заглушая треск и шелест зарослей, среди которых взбирался наверх по обрыву Баллоу. Скользя в промокших ботинках и мокрой одежде, он наконец оказался наверху. Вебер в этот момент закуривал сигарету и, стоя над обрывом, прислушивался к стихающему бульканью воздуха, выходящего из тонущей машины.
Марын подошел к нему сзади. Ребром ладони ударил его в затылок, а когда тот упал, несколько раз сильно пнул в живот и грудную клетку. Потом наклонился над лежащим, осмотрел карманы его пальто, вынул из одного старый немецкий пистолет, а из другого пачку сигарет и зажигалку. Из рукавов у него текла вода, три сигареты вымокли, прежде чем он закурил. Лежащий на земле Вебер начал покашливать и медленно подниматься на ноги.
– Я должен был так сделать... Ты сам знаешь, что должен был, – неразборчиво говорил он. Его мучил кашель.
– Дай мне сухую одежду. А завтра попробуешь перевезти меня через границу.
Он не чувствовал ненависти к этому человеку, который минуту назад пытался его убить. Он, Баллоу, может быть, поступил бы так же, если бы оказался в подобной ситуации. Не годится приезжать к кому-нибудь ни с того ни с сего на краденой машине.
С невидимой в темноте реки уже не было слышно бульканья, машина утонула. Они пошли к мотелю, старик хромал еще сильнее. У него все болело и после удара Баллоу, и после его пинков. Баллоу подумал, что не стоило так сильно бить старика, вообще его не надо было бить, потому что и так, если бы он оказался за его спиной живой и здоровый, старик сделался бы послушным. Это, однако, хорошо, что он обыскал его карманы и забрал пистолет. Вебер никогда не отдаст его в руки полиции, но, может быть, еще раз попробует убить. Из-за Баллоу, который приехал сюда на краденой машине, слишком многим людям могла грозить опасность. Жизнь одного человека за жизнь многих других – таким всегда был счет, и старик поступил честно по отношению к тем другим, которые не были виноваты в глупости одного человека.
– Подожди, – Вебер остановился недалеко от главного здания. – Дома у меня гость. Я возьму в регистратуре ключ от свободной комнаты, потом принесу сухую одежду. Отдохнешь, а завтра переедем границу.
Несколько минут спустя Баллоу оказался в комнате с ванной и двумя застеленными топчанами. Только теперь он почувствовал, что сильно замерз, и снял мокрую одежду. В ванной растерся шершавым полотенцем и завернулся в одеяло, которое нашел в шкафу. Проверил пистолет, убедился, что магазин полон, и послал пулю в ствол. Когда раздался тихий стук, он встал за шкаф с пистолетом, готовым к выстрелу.
Старик молча положил на кровать потертые джинсы и грубый черный свитер, носки и серый плащ. На столик он поставил утюг, чтобы Баллоу мог высушить вымокшие в карманах документы.
Два часа он сушил документы и деньги, потом, уже одетый в вещи старика, лег на один из топчанов и попытался заснуть.
Наступил рассвет, Вебер не появлялся. В Баллоу начали расти подозрения. Он то и дело срывался с топчана, раздвигая опущенные жалюзи, наблюдал за входом в мотель. Однако вид из этого окна был очень ограниченным – краешек газона, несколько деревьев и малюсенький участок асфальтовой дороги, ведущей к автостраде. В соседней комнате слева он слышал какую-то возню, потом какой-то мужчина вынес чемодан и, похоже, уехал. Баллоу подумал, что мог бы на всякий случай перейти в ту комнату. Но была опасность, что кто-то заметит, как он манипулирует с замком. Итак, он должен ждать и каждую минуту поглядывать на часы. Когда минуло десять, Баллоу пришел к выводу, что снова ведет себя как дурак. Надо было убить старика и бросить его в реку, потом с пистолетом в руке войти в его квартиру и того кого-то, кто там был, хотя бы и шлюху, заставить немедленно выехать по направлению к границе. В мотеле есть небольшой грузовичок, Вебер возил на нем продукты для ресторана. Под мешками и ящиками можно было бы перевезти Баллоу через границу без большого риска. Но Баллоу с самого начала не везло. Могло бы оказаться, что у шлюхи Вебера нет прав. Или это не шлюха, а кто-то из их коллег, кто убрал бы Баллоу ловчее, чем Вебер. В действительности он не жалел, что не убил старика. Ни разу он до сих пор не убил человека, но ни разу и не оказывался в такой ситуации. Во всем этом было немного его вины – у него появились неадекватные реакции. Напрасно он выбежал из парадных дверей, вместо того, чтобы уйти черным ходом через сад. Так ведет себя невиновный человек, словно бы в его ситуации можно было остаться невиновным. Уже садясь в самолет, он понимал, что должен убить в себе Юзефа Марына, потому что иначе завалит всю работу. Он убегал через парадный вход, потому что чувствовал себя невиновным, потом собирался остаться в городе, хотя бы в квартире на улице Сквер Северин, а, однако, украл машину, потому что хотел как можно скорее оказаться в родной стране. Его подсознанием управлял Юзеф Марын.
Только около одиннадцати он услышал покашливание и тут же выглянул сквозь раздвинутые жалюзи. Старик нес в руках пластиковую коробочку и газету.
– Машина утонула. Ее не видно. Газеты напечатали твой фоторобот. Я решил, что будет лучше, если мы попробуем переехать границу вечером. Обычно не проверяют таких, как я, из приграничных мотелей. Мы покупаем разные вещи там, где они дешевле. Я принес тебе завтрак.
Баллоу почувствовал, что голоден. В пластиковой коробке были сэндвичи, старик вынул из кармана пальто термос с черным кофе.
– Машина утонула. Это очень хорошо, – заключил Баллоу.
– Конечно. Если бы было видно крышу, я должен был бы от тебя избавиться, – равнодушно сказал Вебер.
– Что значит избавиться? – Баллоу перестал есть.
Старик сделал неопределенное движение рукой, который мог выражать все, что угодно: выезд Баллоу или его убийство.
– Я не люблю таких шуток, – Баллоу снова принялся за еду.
– Это не шутки, – старик положил на стол газету. – Я прочитал ее. Советую тебе, сиди тут спокойно до вечера. Я принесу ужин и подготовлю машину к поездке. Не делай никаких глупостей. Не выходи.
Он ушел, и тогда Баллоу взял газету. Информация была на первой странице. Убийство Клода Имбера, владельца ломбарда. Рядом фоторобот Кристофера Баллоу, достаточно верно передающий его черты. Не было никакой возможности без помощи Вебера перебраться через границу.
Наевшись, он почувствовал усталость. Вытянулся на топчане и вскоре погрузился в чуткий сон, который позволял слышать голоса за стеной и шаги перед мотелем. Хорст Собота сказал ему когда-то, что именно так зимой засыпает лес. Все деревья кажутся почти мертвыми, но достаточно зайти в глубь леса, чтобы внезапно осыпал человека распыленный снег с низко растущей ветви, испугал крик птицы, похрюкивание кабанов. На снегу виднелось множество следов, которые говорили о том, что даже в зимнюю морозную пору в лесу не прекращалась суета. Марын никогда не видел зимнего леса, он приехал туда ранней весной и исчез ранней осенью. Увидит ли он когда-нибудь зимний лес? Думает ли еще там кто-нибудь о нем, помнит ли, вспоминает, скучает? Стоит ли возле кормушки в конюшне Хорста Соботы его буланая кобыла, поглядывает ли Иво на дорогу, ожидая прихода человека, который голодом и страхом научил его любви? Что происходит с Хорстом, с его домом и садом, раз он потерял ощущение безопасности? Какую новую ловушку готовят для него лесные люди? Где-то там жила и Вероника с пышным телом, которое не могло принести ей наслаждения. Что привело ее тогда в его постель? Может быть, надежда, что когда-нибудь она окажется настоящей женщиной, что-то вроде веры Марына в любовь великую и настоящую. Вечное ожидание калек, что найдется какое-нибудь волшебное лекарство, что свершится вымоленное чудо.
Вечером Кристофер Баллоу лег на пол грузовика. Вебер обставил его ящиками и набросал на него пустых мешков... Перед полуночью без всякого контроля они переехали через границу. На рассвете Баллоу снова увидел зарево большого города, и Вебер подумал, что их поездка близится к концу. Но Баллоу велел ему наполнить бак и сам сел за руль.
– Мы пересечем еще одну границу, – проинформировал он старика.
– Почему ты считаешь, что твои дела важнее моих? – запротестовал Вебер.
– Это не я убил Клода Имбера, – сказал Баллоу. – Ты мне веришь?
Вебер не ответил. Он завернулся в пальто и заснул на сиденье возле водителя. Какое это имело значение – верил он словам Баллоу или нет. Клод Имбер убит, и только это важно. Баллоу был молодым и более сильным, кроме того, у него пистолет Вебера. Только это сейчас имело значение.
В полдень они пересекли другую границу. На этот раз Баллоу не прятался между пустыми ящиками. Он был гражданином страны, в которую они въезжали, достаточно было, что под шапкой, взятой у Вебера, он спрятал свои короткие волосы. Небритый, в свитере, за рулем грузовика, он не мог походить на фоторобот убийцы Клода Имбера, владельца ломбарда в городе и стране, лежащего в нескольких сотнях километров отсюда. В четыре часа Баллоу знал, что они приближаются к цели. Он остановил машину у моста через широкий ирригационный канал, сказал Веберу: «Возвращайся», – и пошел дальше пешком, засунув руки в карманы...
В тот самый день Мальвина встала с постели и взяла на руки плачущего ребенка. Вчера в полдень по постановлению районного прокурора два милиционера пришли за Каролем, с ними был Лукта, который кричал на весь дом, что Стемборек поджег лесопилку, потому что не хотел, чтобы она стояла рядом с его домом. Крича на Кароля, он, казалось, наполняет своим голосом весь дом, ругаясь, он брызгал слюной на грязную бороду, по комнате разносилась вонь от его дыхания. Мальвина тряслась от страха и прижимала к себе ребенка, Кароль пожал плечами и потребовал доказательств своего преступления. Но доказательства должны были быть представлены только в отделении милиции в Бартах, и он, милиционеры и бородатый Лукта сели в милицейскую машину и уехали. А Мальвина приготовила ребенку еду на электроплитке, печь, однако, не растопила, потому что никогда этого не делала. Спать легла рано, забаррикадировав двери. Погасила свет и чутко прислушивалась к каждому шороху во дворе. Она слышала только шум деревьев и, когда подходила к окну, видела только опушку леса. Молчала пилорама, и это наполняло ее радостью. Она заметила еще, что земля-жилище ночи, над лесом еще долго было светло, а землю охватил мрак.
Ребенок не хотел спать, и она укачивала его на коленях. Наконец уложила его в кроватку и подошла к окну, вспоминая страх мужа перед лесом. Сколько раз ночами он вскакивал и подходил к окну, чтобы посмотреть на лес, иногда с большой холодной луной над деревьями. Он передал ей когда-то слова старшего лесничего, что лес его не полюбил. Отчего он не полюбил именно ее мужа, а других одаривал счастьем? Им обещали дом Хорста Соботы, и ничего из этого обещания не вышло. Не дали ему семенной плантации, потому что у него было больше всех потерь на делянках. Лесу требовались люди, похожие на животных. Это он хотел того, чтобы она обнажилась на поляне возле дуба и чтобы гам муж наполнил ее семенем. Зря она начала кривиться, и жаль, что Кароль не нашел в себе силы, чтобы выполнить требование леса. Бородатый Лукта наверняка бы не заколебался, Лукту лес бы полюбил, а может, любит уже давно? Для нее было очевидно, что Кароль поджег лесопилку, потому что она не хотела жить поблизости от стонущей пилорамы, с двором, засыпанным пылью опилок. Кароля, однако, должны будут выпустить из тюрьмы, потому что она засвидетельствует, что в ту ночь он не вставал с постели. Это не будет правдой – он вставал, а потом она почувствовала, что от него пахнет бензином. Но правда не могла пригодиться, если они и дальше хотели жить на опушке леса.
В конце концов она легла, но не спала всю ночь. Она боялась, что, воспользовавшись отсутствием мужа, в их дом вломится бородатый Лукта, придет, чтобы взять ее, как причитающееся ему за сожженную лесопилку. Его вонючая борода набьется ей в рот, она почувствует смрад его дыхания... Кто знает, может, после чего-то подобного что-то в ней переменится, может, она перестанет постоянно быть такой усталой. Кароль был сильным, но, наверное, другой силой, чем та, которая таилась в бородатом Лукте. Она слышала, что кто-то назвал ее женщиной-растением. И она в самом деле чувствовала себя возле Кароля как растение. Лукта бы вырвал ее из земли и дал бы ей человеческую силу. Пускай же наконец ворвется в их дом страшный Лукта. Лукта, однако, не пришел, и у нее утром болела голова.
В доме было холодно, ребенок плакал, и нужно было его накормить. Она не нашла ни капли молока, ни куска хлеба. После обеда оделась, тепло укутала ребенка, вытащила из сарая коляску и, катя ее перед собой, вышла на дорогу, ведущую к лесному поселку, к магазину. Каждый шаг причинял ей боль. Может, она в самом деле стала растением, потому что на ходу еле-еле отрывала от земли ноги. А самым плохим был страх перед другими женщинами, которых она повстречает в магазине. Не обидит ли какая-нибудь из них ее взглядом, не притронется, не сорвет листочка с ее тела?
Сколько шагов она сделала среди затуманенных осенних полей с коричневыми плетями невыкопанной картошки? Она увидела Кароля, идущего к ней со стороны лесного поселка. Он нес буханку хлеба и бутылку молока.
Он поцеловал ее в лоб и радостно сказал:
– Они не нашли никаких оснований, чтобы меня обвинить. В конце концов даже Лукта отказался от своих обвинений и попросил у меня прощения. Он построит новую лесопилку. Кто знает, может, я стану у него тайным совладельцем?
Дома она, страшно усталая, уселась в кресло, а он начал хлопотать, готовя еду для ребенка и растапливая кафельную печь.
– Я зашел на делянку, и представь себе, Мальвина, в правом углу растет лиственница. Никогда я до сих пор ее не замечал, потому что ее загораживала ежевика. Этим летом она набралась сил и выросла выше кустов. Это не правда, что все лиственницы погибли на моей делянке. Я покажу ее старшему лесничему. Лиственница требует человеческой доброжелательности. Я буду ее каждый день навещать.
Мальвина почувствовала ревность.
– А я? – спросила она. – Ты не забросишь меня ради лиственницы?
– В Бартах я видел на витрине магазина большую нитку красных кораллов. Я куплю ее и наряжу тебя, как рябину. Я не хочу, Мальвина, чтобы ты выходила из дому. Когда-нибудь я куплю машину и буду тебя возить. Я постараюсь получить и другой дом для нас. Я написал письмо Романиковой, чтобы она отдала мне плантацию. Еще сегодня я с ней встречусь и обговорю это дело. Ты знаешь, ночью в камере мне приснился странный сон. Через лес возле моей делянки ехал охотинспектор на своей буланой кобыле. Он улыбнулся, а там, куда он посмотрел, на моей делянке вырастали молодые лиственницы. Я никогда не знакомил тебя с этим человеком, но это теперь не имеет значения, потому что он сюда, наверное, никогда не вернется. – «Я счастлив, счастлив, счастлив», – подумал Стемборек.
Глава тринадцатая.
Волки
Его тщательно готовили к выезду. Долго с ним разговаривали, взвешивая различные возможности, опасности, расставленные ловушки. Как вытекало из данных фирмы, никто не интересовался его квартирой на Сквер Северин, не был под наблюдением и магазин велосипедов на улице Дапперстраат. Люди, с которыми Баллоу поддерживал контакт, затаились после его бегства, но не замечено, чтобы им грозила опасность. Больше полугода прошло с момента, когда Иво Бундер сдался полиции, но ничто не говорило о том, что он предал интересы фирмы, которую представлял Баллоу. Эти полгода Бундер находился под опекой и надзором полиции, сейчас – как говорили (его видят то тут, то там) – он ведет себя очень осторожно. «Надо что-то с этим сделать, – объясняли ему. – Кто-то должен прикоснуться к паутине, и, если паук караулит, спрятавшись в каком-нибудь углу, он выскочит за своей жертвой. Если это правда, что ты любил Бундера, а он любил тебя, то ты – именно тот, кто рискует меньше всех. Ты должен встретиться с Бундером и узнать правду».
И таким образом некий Кристофер Баллоу однажды получил свой паспорт. Ему купили билет на самолет, без паспортного контроля и без таможенного досмотра посадили на ночной рейс. Сказали: «Плату за твою квартиру на Сквер Северин всегда вносили регулярно. Ты ездил с больной женой на отдых, жена все еще болеет, а ты вернулся». Нужна ли еще более прозрачная ситуация? Кристофер Баллоу никогда никуда не убегал. Он возвращался не из далекой страны, а только с отдыха, который немного затянулся. И поэтому не существовало никакого Юзефа Марына, а впрочем, наверняка было сделано все, чтобы постепенно даже из памяти людей исчезли все следы охотинспектора. Садясь ночью в самолет, Кристофер Баллоу был в той самой одежде, в которой убегал, ему вернули каждую мелочь, он был уверен в том, что в карманах остались даже крошки табака от сигарет, которые он тогда курил.
Приземлились на рассвете. Какое-то время он кружил по застекленным залам аэропорта, сидя в залах ожидания и в барах, наблюдая, не вызывает ли он чьего-либо интереса. Нашел свободную кабину и по очереди набрал три номера квартир, которые снимал в городе вместе с Бундером. Никто не отвечал – он усомнился, что в такую раннюю пору в одном из этих мест можно отыскать Бундера. В этих квартирах они обычно бывали недолго, редко кто из них там ночевал. Может быть, дорога к Бундеру вообще не имела смысла. Скорее всего нужно было бы искать его в доме, во дворе которого какие-то дети слепили снежную бабу. Он запомнил улицу – но это было чересчур рискованно. Если Бундер там жил, скорее всего за ним наблюдают. Нужно было найти в телефонной книге номер телефона этого дома и позвонить.