Страница:
Бернадетта была еще молодой женщиной с остатками необычайной красоты, но ее уничтожили наркотики. Тело ее было исхудавшим до невероятности. Кто давал ей наркотики (магазин не приносил больших доходов) – об этом он никогда не спрашивал, а она не была склонна к исповедям. Так же он никогда не узнал о том, откуда она была родом и как случилось, что стала владелицей магазина велосипедов. Может быть, в этом деле имел значение тот факт, что она время от времени носила траур по своему мужу, какому-то там Баллоу. Впрочем, в ее доме, а также среди продавцов был неписаный закон: никто никого не спрашивал о личных делах – прекрасный обычай, который еще кое-где сохранился. Однако наркотики – не самая лучшая вещь, и Бернадетта Баллоу временами впадала в бешенство, и только стены квартиры могли бы ответить, сколько раз он должен был ее связывать, затыкать рот, успокаивать. Временами у нее возникали и ненасытные сексуальные желания, которым он поддавался. Да, той ночью, когда он должен был удовлетворить похоть этой высокой и страшно исхудавшей женщины, вызывавшей у него только отвращение, он понял, что потерял душу. Но разве ему оставляли какой-нибудь выбор? В одну из ночей Бернадетта сильно застучала в стену его комнаты (они спали в соседних помещениях), и он пошел к ней, думая, что она плохо себя чувствует. Горел только ночник, а она лежала голая на диване. Испещренные следами уколов бедра были тонюсенькими и бесформенными, как у несовершеннолетней девочки. Она напоминала умерших от голода и истощения, которых он видел на фотографиях, но она в отличие от них была жива, пальцы ее хищно двигались по простыне, глаза блестели, полные жизни. Зрачки ее были ненатурально сужены, хоть она наверняка приняла только небольшую дозу героина, что пробудило в ней сильное желание. Нет, ему не было дано никакого выбора. Бернадетта домогалась мужчины, и он должен был им оказаться, если не хотел, чтобы она его выдала, потому что от нее всего можно было ожидать. Он погасил ночник, а когда их окружила темнота, вообразил, что трогает толстенькую Иветт, за которой похотливо наблюдал во время работы в магазине. Поскольку ему тогда было двадцать пять лет и он болезненно ощущал голод по женщине, он взял ее, на миг забыв об отвращении. А она, поскольку не почувствовала в нем отвращения, странным образом выразила ему свою благодарность. «Ты будешь два раза в неделю трахать Иветт в отеле на соседней улице», – пообещала она и выполнила это. С тех пор два раза в неделю она стучала в стену его комнаты, и так же два раза он встречался в гостиничном номере с пухленькой Иветт с крашенными в рыжий цвет волосами. Знал ли старый яваец о свиданиях своей жены с молодым продавцом? Видимо, да. Но он не дал этого заметить по себе. Может, и совершалось это с его разрешения, которого добилась от него Бернадетта. Впрочем, вскоре молодой продавец стал мужем Бернадетты Баллоу, принял ее фамилию; Он перестал работать в магазине и начал ездить по разным городам для закупки велосипедов и запчастей. Он никогда ни от кого не скрывал своего происхождения, даже жаловался, что его мучит ностальгия, поэтому записывался в разного рода общества, платил мелкие суммы на различные пропагандистские журнальчики, бывал на разных собраниях, слушал всевозможные доклады, принимал участие в серьезных акциях, но не слишком горячо. Ему нельзя было забывать о том, что он – купец, которого прежде всего должны интересовать собственные дела. Его связником с фирмой была в то время какая-то старая седая женщина, которую он раз в месяц встречал недалеко от Дапперстраат на рынке, где торговали дешевой одеждой и другими вещами. Там он передавал ей фотографии, пленки с записями, получал инструкции, куда он должен ехать, кого сфотографировать, за кем наблюдать, о ком информировать. Чтобы собрать информацию, он постоянно должен был куда-то ездить – все чаще и чаще. Но Бернадетта не протестовала, потому что он всегда возвращался и удовлетворял ее сексуальные потребности. Он ездил поездами, летал самолетами, купил себе старый «остин», но чаще брал у Бернадетты ее быстроходный «опель».
Три года спустя фирма поручила ему установить контакт с неким Иво Бундером, который занимается делами в нескольких странах. Ему сообщили, что, возможно, этот Иво Бундер работает на несколько фирм, но он лоялен, пока получает причитающуюся ему плату. Конечно, существовал определенный риск, но Иво Бундер благодаря своим широким контактам и именно работе на несколько фирм мог доставить более ценную, чем кто-либо иной, информацию. Так Баллоу познакомился с Бундером и сразу почуял, что имеет дело с человеком необычным. Они встречались в разных городах и в разных странах, в квартирах, которые на разные имена снимал Иво. Со временем они даже начали выполнять совместные задания, и это стало причиной, почему их официальные контакты переродились в нечто вроде дружбы. Невысокий, подвижный, лысеющий и постоянно улыбающийся Бундер, болтливый мужчина лет сорока, нравился неразговорчивому Баллоу. Он любил рассказывать анекдоты, шутить, шалить, но Баллоу очень быстро убедился в том, что этот человек опаснее заряженного пистолета.
Однажды Баллоу путешествовал почти неделю, а когда вернулся. Карел и Иветт сообщили ему о смерти Бернадетты. Впрочем, его ожидала повестка из полиции. Бернадетта напичкала себя наркотиками, села в свой «опель» и разбилась о столб за городом. У Баллоу было железное алиби: он назвал города и отели, в которых он жил, заказы на велосипеды, которые он сделал. Однако он не мог сделать вид, что не знал о вредной привычке своей жены. «Она шантажировала меня, – солгал он, – В каждую минуту она могла выкинуть меня из своего дома и из своего магазина». Это, похоже, убедило полицию, но потом случилось кое-что похуже. Карел и Иветт пришли к нему со счетами, векселями, расписками, из которых неизбежно вытекало, что они годами одалживали Бернадетте деньги, и сумма, которую она была им должна, превышала стоимость магазина и даже всего дома. Другими словами, владельцами магазина и квартиры стали Карел и Иветт, а он должен был уйти неизвестно куда. Тогда Баллоу решил посоветоваться с Бундером и вызвал его на встречу. Иво явился тут же. Он уже не выглядел веселым фигляром. «Ты дурак, болван, идиот, – орал он на Баллоу. – Даже самый большой кретин должен догадаться, что именно эта пара убила твою жену. Нафаршировали ее наркотиками и посадили в машину, чтобы добиться своего. Если у тебя нет доказательств, то выдумай их и создай или поговори с обоими. Иначе сдохнешь на помойке». У Иво Бундера были маленькие толстые теплые руки, созданные для того, чтобы ласкать женские тела. Эти руки были не для того, чтобы пачкать их неприятными делами. Поэтому он уже на следующий день прислал человека, который был таким же худым, как Бернадетта. Они закрылись вчетвером в квартире над магазином – Баллоу, тот человек, Карел и Иветт. Карел почти без нажима признался, что все это дело задумала Иветт. Ее, однако, понадобилось немного прижать – Баллоу в первый раз видел, как делается что-то подобное, и чуть не потерял сознание. Иветт написала признание в том, что была причиной смерти Бернадетты. Может, она призналась из-за боли и страха, а может, действительно сделала все так, как описала. Во всяком случае, остановились на том, что Баллоу останется номинальным владельцем магазина и дома на Дапперстраат, а фактически доходы от дела будут поступать Карелу и Иветте. Баллоу оставит за собой только квартиру и продолжит по-прежнему ездить за велосипедами. Признание Карела и Иветт Баллоу закрыл в специальном тайнике, который когда-то устроил. Там же он спрятал паспорт, где он был с усами и бородой. При Бернадетте он старался выглядеть серьезнее, теперь мог быть молодым. О потере паспорта он заявил в полицию и спустя какое-то время получил новый – уже с фотографией без усов и бороды.
С Иветт он тогда пережил удивительную историю. Когда присланный Бундером доходяга и яваец покинули квартиру Баллоу и осталась одна Иветт, потому что была слабой после пыток, которым ее подверг доходяга, она внезапно, после часового отдыха, стянула трусики и велела Баллоу овладеть ею. Он, к своему изумлению, впервые заметил, что с ней от необычайного наслаждения случилось что-то вроде конвульсий. «Никогда никто не делал мне так хорошо, как ты, – сказала она ему потом. – Если хочешь, избавимся от старика и останемся только вдвоем». Баллоу уклончиво объяснил ей, что с этим надо подождать, потому что слишком свежо для полиции дело Бернадетты. Но в эту ночь Баллоу поверил в то, о чем до сих пор только слышал и о чем говорил ему Иво Бундер: ничто так не привязывает женщину к мужчине, как правильное и старательное удовлетворение ее страсти. Если хорошо умеешь это делать, можно каждую женщину толкнуть на любую подлость и даже на преступление. Бундер знал об этом, а потому навещал дома свиданий, подозрительные ресторанчики, странные ночные бары. Добывая информацию, сам он никогда не рисковал. Это делали за него женщины или мужчины со странными наклонностями. Бундер с этой точки зрения был гроссмейстером, и Баллоу многому у него научился, особенно после смерти Бернадетты, когда они стали встречаться чаще.
Бернадетта не оставила мужу никаких сбережений. Но Баллоу всегда тепло вспоминал о ней, особенно теперь, когда ее уже не было в живых и он не должен был удовлетворять ее желаний. Несмотря на свою дурную привычку, она была хорошей женщиной. На свои деньги Баллоу поставил ей скромный памятник на кладбище и никогда не мог простить Иветт, что она подстроила ее смерть. Иво Бундер дал ему тогда немного денег и компаньона для нового дела – охромевшего во время войны старого немца с банальным и, видимо, тоже фальшивым именем Ганс Вебер, с которым они уже по другую сторону границы организовали что-то вроде мотеля и одновременно дома свиданий под названием «Дубовая беседка». Всем занимался немец, Баллоу время от времени получал от него некоторую прибыль и, как раньше, посещал всевозможные собрания, клубы, объединения.
Со временем он получил от фирмы более сложные задания и переселился поближе к Иво Бундеру. Из родной страны приезжало все больше разных людей по делам торговли и по другим служебным делам. У них были скромные командировочные, некоторые голодали, чтобы купить и привезти домой что-нибудь красивое. Баллоу наблюдал за их лицами, когда они выходили из гостиницы и целыми часами бродили по городу, рассматривая магазинные витрины. Он привык к их алчным взглядам, к рукам, которые начинали дрожать, когда пересчитывали вытащенные из кошелька мелкие суммы. Иво Бундер дал ему почти тридцать фотографий похожих на стервятников типов, которые подкарауливали таких людей. Баллоу достаточно было на один момент увидеть одного из таких стервятников в обществе человеческой падали, трясущейся от алчности (так он и называл их с тех пор), чтобы догадаться, что этот человек уже куплен, иногда за нищенскую сумму. Конечно, не все были такими, даже можно было смело сказать, что такой тип был один на тысячу, и Баллоу иногда только зря терял время. Но у него прибавлялось опыта – не каждый, в чьих глазах появлялось выражение алчности или жадности, позволял себя купить, если даже из фирмы и приходило предупреждение, что именно этот тип может поддаться. В конце концов он открыл то неуловимое «нечто», что начал чувствовать в ауре, окружающей такого типа, в его движениях, манере говорить, вести себя, передвигаться по городу. Иногда достаточно было одного взгляда на человека, и в Баллоу словно бы зажигалась красная предупреждающая лампочка. Тогда благодаря разным знакомствам с горничными или тоненькой железке, которую он носил в поясе, он проникал в гостиничные номера и убеждался в том, что этот человек возвращается домой с чемоданами, нагруженными дорогими подарками, полученными неизвестно от кого и за что. Тогда Иво Бундер передавал информацию в фирму. Да, со временем Баллоу настроил свой нос на этот специфический запашок измены и продажности, хоть не всегда это было так просто.
Однажды фирма предупредила Бундера и Баллоу, что к ним приезжает очень подозрительный тип. И ничего. Они не смогли накрыть его ни на чем, ничего не сумели выследить. Баллоу наверняка отпустил бы этого типа с информацией, что он чист. Но делом занялся Бундер. Он подкупил горничную в отеле, та принесла гостю рюмочку коньяка, в которую Иво нахально влил две ампулы рогипнола. Горничная объяснила тому типу, что в этом отеле есть обычай бесплатно угощать коньяком каждого гостя, который завтра выезжает. Тип позволил себя провести, он не знал вкуса коньяков. К нему вошли ночью, проверили карманы пиджака и нашли толстый конверт с деньгами. Годом позже был суд над этим типом, но Баллоу ни на минуту не ощутил угрызений совести и даже почувствовал что-то вроде удовлетворения. Только не всегда бывало так, как с тем человеком. Случалось, что такие же, как он, с липкими ладонями, несмотря на высланную в центр информацию, возвращались уже в более высоких должностях и останавливались в лучших отелях. «Это какая-то двойная игра», – думал Баллоу и не забивал себе этим голову, потому что, как он полагал, не его ума это было дело.
В это время благодаря фирме Баллоу познакомился с Эрикой, женщиной выдающейся красоты. Они поженились и поселились на Сквер Северин. Об Эрике Баллоу знал только то, что у нее чужое гражданство и что она, как и он, сотрудничала с фирмой. С Эрикой Баллоу жилось приятно и спокойно, она не ревновала его к женщинам, которых Баллоу время от времени должен был иметь для добывания информации. Это были преимущественно официантки и прислуга из второразрядных отелей. На Дапперстраат он бывал редко, но всегда помнил, что Иветт сначала надо порядком помучить, повыкручивать ей руки и ноги, исхлестать зад ремнем до крови, и только потом как ни в чем не бывало овладеть ею. Она постоянно спрашивала его, можно ли уже прикончить Карела? Она не знала, что Баллоу женился, да так и не узнала об этом.
Пережил ли Кристофер Баллоу когда-нибудь минуту страха? Да, это было. Кажется, на третий месяц брака с Эрикой. Он вдруг заметил, что кто-то за ним наблюдает, точнее, следит, как говорили они на своем жаргоне, «по-японски», постоянно за ним таскаясь. Среднего роста, похоже, латиноамериканец. Баллоу перепугался и хотел потревожить Бундера, но сначала сообщил об этом Эрике, а та ему отсоветовала. Она решила сама заняться этим типом и заманила его в отель, что при ее красоте не было трудно. Вернулась она хохоча: «Это конченый тип. Он не может даже трахаться. Когда-то его сильно напугали, и с тех пор у него ничего не получается с женщинами. Это конец на этой работе». Она сама сообщила об этом Иво Бундеру, и тот каким-то образом окончательно разделался с этим человеком, попросту велел ему смыться из этих мест. Он не был из их компании, просто приревновал Баллоу, который спал с его бывшей девушкой, прислугой в отеле. Он был гостиничным вором, полиция устроила ему допрос третьей степени, и с тех пор у него с той девушкой получалось все хуже.
Из этой истории Баллоу запомнил одно: тот, кто не мог заняться любовью с женщиной по первому требованию, с удовольствием или без удовольствия, должен был раньше или позже залететь...
Был ли Юзеф Марын конченым навсегда, значит, профессионально непригодным, хоть об этом еще не знали те, кто его сюда вызвал? И отчего он стал таким конченым? Из-за двух месяцев следственного изолятора или из-за единственного свидания с Эрикой, когда она призналась ему, что ее тошнило от его сексуальных подвигов и что она уходит к такому, который на это не способен, но который любит ее. А потом навалился страх, что он в самом деле уже не способен совершать это по первому требованию, потому что секс не был чем-то таким важным, как он когда-то думал. Из-за этого страха он так сильно и нервозно реагировал на скрип кровати над его головой.
Там, в лесничестве, к нему пришли мысли о любви, которой он никогда не переживал. И он начал подробно анализировать свое супружество с Эрикой и пришел к выводу, что с самого начала не все складывалось между ними наилучшим образом.
То было очень нервное время. Из страны приходили известия все более тревожные, а иногда попросту грозные. Там рухнул какой-то порядок, и хотя Иво Бундер по-прежнему шутил и объяснял, что все и вся может измениться, только они, то есть такие люди, как два господина Б. (Бундер и Баллоу), всегда будут нужны и остаются на своих местах, однако у Эрики и Баллоу нарастало беспокойство. Наступил даже такой день, когда Баллоу заметил, что за ним следит его собственная жена, не из ревности же, потому что об этом в их профессии не могло быть и речи. Он сказал ей об этом, и она расплакалась, не объяснив ему, однако, почему следила за ним. Она посоветовала ему – что тоже настораживало, – чтобы он был осторожнее с Иво Бундером и не очень ему доверял. Забавное предложение для Баллоу, который в самом деле понятия не имел, кем был Иво Бундер и где он жил. Впрочем, он любил Иво Бундера за его веселость и приветливость, за какую-то странную чистоту – так назвал Баллоу тот удивительный факт, что, постоянно сталкиваясь с грязными делишками, сам Бундер не становился грязнее внутри. В приступе искренности он сказал Баллоу: он, завсегдатай борделей и подозрительных кабачков, любит свою жену и своих детей, верит в любовь чистую и большую. Баллоу знал, что человек может быть раздвоен, может быть и чистым, и грязным, но только до определенной степени. Они ведь не были чиновниками, заканчивающими службу в определенное время и после закрытия конторы спешащими в свои семейные гнездышки. Поэтому он не верил в существование такого места на земле, где Иво Бундер перестает быть бдительным. Он сказал об этом Бундеру, а тот только рассмеялся и ответил: «Ты прав, хотя этого и не понимаешь. А не понимаешь потому, что до сих пор тебе удается работать только на одну фирму. К сожалению, долго это невозможно. Ты тоже когда-нибудь будешь выполнять работу для нескольких фирм сразу. Тогда ты поймешь, что нет добра и зла и человек всегда остается чистым, если ему хорошо платят. Впрочем, если почувствуешь себя грязным, приготовь себе ванну получше, чаще мойся и купи дорогой шампунь». Он передал эти слова Эрике, но она тогда стала еще более недоверчивой. «Будь осторожен, Кристофер, – сказала она. – Не каждую грязь можно смыть самым дорогим шампунем».
Тем временем из его родной страны хлынули огромные толпы людей, и фирма требовала информации, что делают некоторые из них, как устраиваются, как хотят отомстить за то, что с ними случилось. Баллоу занялся ими с некоторым внутренним сопротивлением, потому что это уже были дела политические, а он не разбирался в политике, а что важнее – не любил копаться в таких делах. Его делом была человеческая грязь, измена, продажность, обман, а некоторые из тех, за кем ему приказали наблюдать, казались ему людьми благородными, честными, наполненными каким-то внутренним огнем желания творить добро по своему разумению и в своем понимании. Конечно, попадались и такие, которые только и ждали, чтобы их кто-нибудь купил, и чаще всего таких покупали, потому что на них была грязь и у них были липкие руки. Но фирма приказывала доставлять информацию обо всех наиболее активных, и Баллоу волей-неволей должен был это выполнять. Это нагоняло на него смертельную тоску, потому что не требовало той точности, с которой он привык действовать. Новая работа не связывалась в его представлении с опасностью и риском, которые он полюбил. Но выполнение этих заданий фирмы оказалось необычайно трудоемким. Это понимали в фирме и поэтому передали ему деньги и приказ завербовать нескольких сотрудников. Некоторых он нашел сам, некоторых, к сожалению, получил от Бундера, который давно держал их в руках и уступил за небольшую плату. Это была явная ошибка, на которую ему тут же указала Эрика, потому что можно торговать информацией, но торговля людьми во много раз опаснее. Бундер знал нескольких людей, которых знал и Баллоу. Но откуда Баллоу мог раздобыть столько заслуживающих доверия людей, чтобы выполнить задание фирмы?
Пришла зима, и в один прекрасный день ему позвонил Иво Бундер, сказав пароль: «Это господин Фельдман?» – «Нет. Ошибка». Как обычно, они встретились в условленное время возле замерзшего в это время года озерка в парке Монсуар. Баллоу приехал на встречу на своей машине, Бундер приехал на метро, что немного удивило Баллоу. Впрочем, поводов для удивления и беспокойства вскоре нашлось больше. Иво предложил поговорить в квартире. У него были три или четыре квартиры в разных кварталах города, но поехали они туда, где Баллоу еще ни разу не был, за город, на виллу, заросшую глицинией. На калитке в высокой фигурной решетке виднелась элегантная табличка с фамилией Эмануэль Краузе. В маленьком садике стояла снежная баба в старой шляпе и с метлой под мышкой. В этом доме, видимо, были дети, женщина, но они уже, наверное, спали. Иво провел Баллоу на что-то вроде остекленной и хорошо отапливаемой террасы с экзотическими растениями. Он принес еды и немного вина. А также бумажные папки. Двенадцать папок – Баллоу хорошо это запомнил, потому что, разговаривая, Бундер все время ими играл, тасовал их, перекладывал.
То, что он говорил, ошеломляло, можно сказать, даже уничтожало. Бундер решил уйти с работы, хотя сам тысячу раз говорил Баллоу, что это невозможно.
– Мы всегда вращались среди акул, – сказал Иво. – И в какой-то мере сами стали акулами. Мы изучили правила большой игры и умели играть с сильными партнерами. Но в последнее время на нашем рынке появилось множество мелких фирм с большим капиталом. Мы могли ужиться с акулами, но забыли, что существуют пираньи. А когда такая пиранья вцепится в тебя, можешь избавиться от нее, только оторвав ее от себя вместе с куском живого мяса. И со мной случилось именно это. Меня схватила пиранья, потому что я был неосторожен и обращал внимание исключительно на акул. Единственный раз в жизни я попался, Баллоу, я, твой гроссмейстер и учитель. Я попался и вынужден был начать работать на одну маленькую фирму. Это случается в нашем деле, ты об этом знаешь. что дело в том, что эта маленькая фирма попросту лопнула и кто-то свалил на меня всю вину за это. Говнюки из таких маленьких фирм хуже акул. Они хотят со мной разделаться. Убьют, чтобы потом свалить на меня всю вину за свое банкротство. Ни ты, ни кто-то другой из твоей фирмы меня не спасет. Я должен найти безопасное убежище, по крайней мере на какое-то время, хороших защитников и поэтому выхожу из нашего сотрудничества.
– Я помогу тебе бежать, – предложил Баллоу.
– За мной постоянно следят. Поэтому я приехал на встречу с тобой на метро, поэтому мы сидим с тобой тут, а не в другом месте. И поэтому ты сейчас отвезешь меня в центр города.
Конечно, Баллоу должен был поступить так, как это предусмотрено инструкцией и чему учил его сам Бундер. Он, однако, не сделал ничего такого, потому что любил Иво. Самое же важное, что он ему доверял. Еще ему доверял.
Он не сделал протестующего жеста, не сказал ни слова, когда тот положил девять папок в плоский чемоданчик и три унес в глубь квартиры. Потом – а уже приближался поздний зимний рассвет – он привез Бундера в центр города, и там они зашли в маленькое, только что открывшееся бистро. Они выпили по чашке черного кофе и съели по свежему рогалику. Это там, в этом бистро, Бундер вдруг положил ему руку на плечо и сказал:
– Передай своим, что я влип в поганую историю и должен отказаться от работы. Передай, что никого из твоей фирмы я не выдам. Но я тоже хочу жить, Баллоу, и поэтому должен сделать то, что сделаю.
Сказав это, он взял в руку свой чемоданчик и вышел из бистро. Баллоу двинулся за ним, но Бунде обернулся и бросил ему обычным шутливым тоном:
– Зачем ты идешь за мной? Это опасно.
Несмотря на эту угрозу, Баллоу пошел за Бундером и видел, как тот пересек несколько улиц и вошел в здание полиции. С этого момента он перестал доверять Бундеру, ни одно его слово уже не казалось ему правдивым. Он вскочил в машину, поехал в дом на Сквер Северин, за четверть часа упаковал вещи свои и Эрики и помчался в аэропорт.
Того, что они тогда оба пережили, он не мог вспоминать без внутренней муки. «Я говорила тебе, предупреждала», – только раз обратилась к нему Эрика. У них не было визы в родную страну, поэтому после прилета их задержали в аэропорту. Баллоу позвонил в фирму, и тут же за ними приехали двое.
Они были очень молоды, красивы, элегантны и вежливы. Они говорили: «Пожалуйста, садитесь поудобнее. Пожалуйста, расслабьтесь». Угощали сигаретами. А когда он хотел угостить их своими и полез в карман, его схватили за руки. «Пожалуйста, не делайте этого перед личным досмотром, иначе мы наденем вам наручники». Баллоу был добродушен, расслаблен, чувствовал себя хорошо. Он посмотрел на свои узкие ладони карманного вора и сказал им с улыбкой, что если они взяли с собой стандартные наручники, то он покажет им, как от них освобождаться. Они улыбнулись и сказали, что это была только шутка, у них нет с собой никаких наручников. Позже они тоже были вежливыми, но и он не сопротивлялся. Ему велели раздеться догола, взяли его вещи, а ему дали тюремное тряпье. Так он оказался в месте, которое они назвали «безопасным», потому что тюрьмой это, конечно, не было, а была удобная комната с телевизором и радио, диваном, письменным столом, даже с пишущей машинкой. Но окна были зарешечены и выходили в огороженный высокими стенами сад, по которому время от времени в обществе этих юношей он мог погулять часок, а иногда и дольше. Его проверяли на детекторе лжи, потом были долгие, многочасовые допросы, которые они называли беседами. Расспрашивал Баллоу его бывший начальник, тот самый, который первый раз посылал его за границу, и еще один, которого он не знал. Вопросы были однообразными и вертелись вокруг одного и того же: как случилось, что, несмотря на предупреждение Эрики, он не сориентировался в том, что собирается сделать Иво Бундер. Сколько папок взял с собой Иво Бундер, что оставил, какие и кого компрометирующие документы и фотографии содержались в папках, которые он забрал с собой в полицию, а что содержалось в папках, которые он оставил. Что он говорил в ту ночь – точно, слово в слово, фразу за фразой. Какое у него было выражение лица, что говорил тогда Баллоу и что означает то, что он любил Бундера. Ему велели также объяснить, почему он поддался панике, раз Бундер уверял, что не выдаст его, и в самом деле никого из их фирмы до сих пор не выдал.
Три года спустя фирма поручила ему установить контакт с неким Иво Бундером, который занимается делами в нескольких странах. Ему сообщили, что, возможно, этот Иво Бундер работает на несколько фирм, но он лоялен, пока получает причитающуюся ему плату. Конечно, существовал определенный риск, но Иво Бундер благодаря своим широким контактам и именно работе на несколько фирм мог доставить более ценную, чем кто-либо иной, информацию. Так Баллоу познакомился с Бундером и сразу почуял, что имеет дело с человеком необычным. Они встречались в разных городах и в разных странах, в квартирах, которые на разные имена снимал Иво. Со временем они даже начали выполнять совместные задания, и это стало причиной, почему их официальные контакты переродились в нечто вроде дружбы. Невысокий, подвижный, лысеющий и постоянно улыбающийся Бундер, болтливый мужчина лет сорока, нравился неразговорчивому Баллоу. Он любил рассказывать анекдоты, шутить, шалить, но Баллоу очень быстро убедился в том, что этот человек опаснее заряженного пистолета.
Однажды Баллоу путешествовал почти неделю, а когда вернулся. Карел и Иветт сообщили ему о смерти Бернадетты. Впрочем, его ожидала повестка из полиции. Бернадетта напичкала себя наркотиками, села в свой «опель» и разбилась о столб за городом. У Баллоу было железное алиби: он назвал города и отели, в которых он жил, заказы на велосипеды, которые он сделал. Однако он не мог сделать вид, что не знал о вредной привычке своей жены. «Она шантажировала меня, – солгал он, – В каждую минуту она могла выкинуть меня из своего дома и из своего магазина». Это, похоже, убедило полицию, но потом случилось кое-что похуже. Карел и Иветт пришли к нему со счетами, векселями, расписками, из которых неизбежно вытекало, что они годами одалживали Бернадетте деньги, и сумма, которую она была им должна, превышала стоимость магазина и даже всего дома. Другими словами, владельцами магазина и квартиры стали Карел и Иветт, а он должен был уйти неизвестно куда. Тогда Баллоу решил посоветоваться с Бундером и вызвал его на встречу. Иво явился тут же. Он уже не выглядел веселым фигляром. «Ты дурак, болван, идиот, – орал он на Баллоу. – Даже самый большой кретин должен догадаться, что именно эта пара убила твою жену. Нафаршировали ее наркотиками и посадили в машину, чтобы добиться своего. Если у тебя нет доказательств, то выдумай их и создай или поговори с обоими. Иначе сдохнешь на помойке». У Иво Бундера были маленькие толстые теплые руки, созданные для того, чтобы ласкать женские тела. Эти руки были не для того, чтобы пачкать их неприятными делами. Поэтому он уже на следующий день прислал человека, который был таким же худым, как Бернадетта. Они закрылись вчетвером в квартире над магазином – Баллоу, тот человек, Карел и Иветт. Карел почти без нажима признался, что все это дело задумала Иветт. Ее, однако, понадобилось немного прижать – Баллоу в первый раз видел, как делается что-то подобное, и чуть не потерял сознание. Иветт написала признание в том, что была причиной смерти Бернадетты. Может, она призналась из-за боли и страха, а может, действительно сделала все так, как описала. Во всяком случае, остановились на том, что Баллоу останется номинальным владельцем магазина и дома на Дапперстраат, а фактически доходы от дела будут поступать Карелу и Иветте. Баллоу оставит за собой только квартиру и продолжит по-прежнему ездить за велосипедами. Признание Карела и Иветт Баллоу закрыл в специальном тайнике, который когда-то устроил. Там же он спрятал паспорт, где он был с усами и бородой. При Бернадетте он старался выглядеть серьезнее, теперь мог быть молодым. О потере паспорта он заявил в полицию и спустя какое-то время получил новый – уже с фотографией без усов и бороды.
С Иветт он тогда пережил удивительную историю. Когда присланный Бундером доходяга и яваец покинули квартиру Баллоу и осталась одна Иветт, потому что была слабой после пыток, которым ее подверг доходяга, она внезапно, после часового отдыха, стянула трусики и велела Баллоу овладеть ею. Он, к своему изумлению, впервые заметил, что с ней от необычайного наслаждения случилось что-то вроде конвульсий. «Никогда никто не делал мне так хорошо, как ты, – сказала она ему потом. – Если хочешь, избавимся от старика и останемся только вдвоем». Баллоу уклончиво объяснил ей, что с этим надо подождать, потому что слишком свежо для полиции дело Бернадетты. Но в эту ночь Баллоу поверил в то, о чем до сих пор только слышал и о чем говорил ему Иво Бундер: ничто так не привязывает женщину к мужчине, как правильное и старательное удовлетворение ее страсти. Если хорошо умеешь это делать, можно каждую женщину толкнуть на любую подлость и даже на преступление. Бундер знал об этом, а потому навещал дома свиданий, подозрительные ресторанчики, странные ночные бары. Добывая информацию, сам он никогда не рисковал. Это делали за него женщины или мужчины со странными наклонностями. Бундер с этой точки зрения был гроссмейстером, и Баллоу многому у него научился, особенно после смерти Бернадетты, когда они стали встречаться чаще.
Бернадетта не оставила мужу никаких сбережений. Но Баллоу всегда тепло вспоминал о ней, особенно теперь, когда ее уже не было в живых и он не должен был удовлетворять ее желаний. Несмотря на свою дурную привычку, она была хорошей женщиной. На свои деньги Баллоу поставил ей скромный памятник на кладбище и никогда не мог простить Иветт, что она подстроила ее смерть. Иво Бундер дал ему тогда немного денег и компаньона для нового дела – охромевшего во время войны старого немца с банальным и, видимо, тоже фальшивым именем Ганс Вебер, с которым они уже по другую сторону границы организовали что-то вроде мотеля и одновременно дома свиданий под названием «Дубовая беседка». Всем занимался немец, Баллоу время от времени получал от него некоторую прибыль и, как раньше, посещал всевозможные собрания, клубы, объединения.
Со временем он получил от фирмы более сложные задания и переселился поближе к Иво Бундеру. Из родной страны приезжало все больше разных людей по делам торговли и по другим служебным делам. У них были скромные командировочные, некоторые голодали, чтобы купить и привезти домой что-нибудь красивое. Баллоу наблюдал за их лицами, когда они выходили из гостиницы и целыми часами бродили по городу, рассматривая магазинные витрины. Он привык к их алчным взглядам, к рукам, которые начинали дрожать, когда пересчитывали вытащенные из кошелька мелкие суммы. Иво Бундер дал ему почти тридцать фотографий похожих на стервятников типов, которые подкарауливали таких людей. Баллоу достаточно было на один момент увидеть одного из таких стервятников в обществе человеческой падали, трясущейся от алчности (так он и называл их с тех пор), чтобы догадаться, что этот человек уже куплен, иногда за нищенскую сумму. Конечно, не все были такими, даже можно было смело сказать, что такой тип был один на тысячу, и Баллоу иногда только зря терял время. Но у него прибавлялось опыта – не каждый, в чьих глазах появлялось выражение алчности или жадности, позволял себя купить, если даже из фирмы и приходило предупреждение, что именно этот тип может поддаться. В конце концов он открыл то неуловимое «нечто», что начал чувствовать в ауре, окружающей такого типа, в его движениях, манере говорить, вести себя, передвигаться по городу. Иногда достаточно было одного взгляда на человека, и в Баллоу словно бы зажигалась красная предупреждающая лампочка. Тогда благодаря разным знакомствам с горничными или тоненькой железке, которую он носил в поясе, он проникал в гостиничные номера и убеждался в том, что этот человек возвращается домой с чемоданами, нагруженными дорогими подарками, полученными неизвестно от кого и за что. Тогда Иво Бундер передавал информацию в фирму. Да, со временем Баллоу настроил свой нос на этот специфический запашок измены и продажности, хоть не всегда это было так просто.
Однажды фирма предупредила Бундера и Баллоу, что к ним приезжает очень подозрительный тип. И ничего. Они не смогли накрыть его ни на чем, ничего не сумели выследить. Баллоу наверняка отпустил бы этого типа с информацией, что он чист. Но делом занялся Бундер. Он подкупил горничную в отеле, та принесла гостю рюмочку коньяка, в которую Иво нахально влил две ампулы рогипнола. Горничная объяснила тому типу, что в этом отеле есть обычай бесплатно угощать коньяком каждого гостя, который завтра выезжает. Тип позволил себя провести, он не знал вкуса коньяков. К нему вошли ночью, проверили карманы пиджака и нашли толстый конверт с деньгами. Годом позже был суд над этим типом, но Баллоу ни на минуту не ощутил угрызений совести и даже почувствовал что-то вроде удовлетворения. Только не всегда бывало так, как с тем человеком. Случалось, что такие же, как он, с липкими ладонями, несмотря на высланную в центр информацию, возвращались уже в более высоких должностях и останавливались в лучших отелях. «Это какая-то двойная игра», – думал Баллоу и не забивал себе этим голову, потому что, как он полагал, не его ума это было дело.
В это время благодаря фирме Баллоу познакомился с Эрикой, женщиной выдающейся красоты. Они поженились и поселились на Сквер Северин. Об Эрике Баллоу знал только то, что у нее чужое гражданство и что она, как и он, сотрудничала с фирмой. С Эрикой Баллоу жилось приятно и спокойно, она не ревновала его к женщинам, которых Баллоу время от времени должен был иметь для добывания информации. Это были преимущественно официантки и прислуга из второразрядных отелей. На Дапперстраат он бывал редко, но всегда помнил, что Иветт сначала надо порядком помучить, повыкручивать ей руки и ноги, исхлестать зад ремнем до крови, и только потом как ни в чем не бывало овладеть ею. Она постоянно спрашивала его, можно ли уже прикончить Карела? Она не знала, что Баллоу женился, да так и не узнала об этом.
Пережил ли Кристофер Баллоу когда-нибудь минуту страха? Да, это было. Кажется, на третий месяц брака с Эрикой. Он вдруг заметил, что кто-то за ним наблюдает, точнее, следит, как говорили они на своем жаргоне, «по-японски», постоянно за ним таскаясь. Среднего роста, похоже, латиноамериканец. Баллоу перепугался и хотел потревожить Бундера, но сначала сообщил об этом Эрике, а та ему отсоветовала. Она решила сама заняться этим типом и заманила его в отель, что при ее красоте не было трудно. Вернулась она хохоча: «Это конченый тип. Он не может даже трахаться. Когда-то его сильно напугали, и с тех пор у него ничего не получается с женщинами. Это конец на этой работе». Она сама сообщила об этом Иво Бундеру, и тот каким-то образом окончательно разделался с этим человеком, попросту велел ему смыться из этих мест. Он не был из их компании, просто приревновал Баллоу, который спал с его бывшей девушкой, прислугой в отеле. Он был гостиничным вором, полиция устроила ему допрос третьей степени, и с тех пор у него с той девушкой получалось все хуже.
Из этой истории Баллоу запомнил одно: тот, кто не мог заняться любовью с женщиной по первому требованию, с удовольствием или без удовольствия, должен был раньше или позже залететь...
Был ли Юзеф Марын конченым навсегда, значит, профессионально непригодным, хоть об этом еще не знали те, кто его сюда вызвал? И отчего он стал таким конченым? Из-за двух месяцев следственного изолятора или из-за единственного свидания с Эрикой, когда она призналась ему, что ее тошнило от его сексуальных подвигов и что она уходит к такому, который на это не способен, но который любит ее. А потом навалился страх, что он в самом деле уже не способен совершать это по первому требованию, потому что секс не был чем-то таким важным, как он когда-то думал. Из-за этого страха он так сильно и нервозно реагировал на скрип кровати над его головой.
Там, в лесничестве, к нему пришли мысли о любви, которой он никогда не переживал. И он начал подробно анализировать свое супружество с Эрикой и пришел к выводу, что с самого начала не все складывалось между ними наилучшим образом.
То было очень нервное время. Из страны приходили известия все более тревожные, а иногда попросту грозные. Там рухнул какой-то порядок, и хотя Иво Бундер по-прежнему шутил и объяснял, что все и вся может измениться, только они, то есть такие люди, как два господина Б. (Бундер и Баллоу), всегда будут нужны и остаются на своих местах, однако у Эрики и Баллоу нарастало беспокойство. Наступил даже такой день, когда Баллоу заметил, что за ним следит его собственная жена, не из ревности же, потому что об этом в их профессии не могло быть и речи. Он сказал ей об этом, и она расплакалась, не объяснив ему, однако, почему следила за ним. Она посоветовала ему – что тоже настораживало, – чтобы он был осторожнее с Иво Бундером и не очень ему доверял. Забавное предложение для Баллоу, который в самом деле понятия не имел, кем был Иво Бундер и где он жил. Впрочем, он любил Иво Бундера за его веселость и приветливость, за какую-то странную чистоту – так назвал Баллоу тот удивительный факт, что, постоянно сталкиваясь с грязными делишками, сам Бундер не становился грязнее внутри. В приступе искренности он сказал Баллоу: он, завсегдатай борделей и подозрительных кабачков, любит свою жену и своих детей, верит в любовь чистую и большую. Баллоу знал, что человек может быть раздвоен, может быть и чистым, и грязным, но только до определенной степени. Они ведь не были чиновниками, заканчивающими службу в определенное время и после закрытия конторы спешащими в свои семейные гнездышки. Поэтому он не верил в существование такого места на земле, где Иво Бундер перестает быть бдительным. Он сказал об этом Бундеру, а тот только рассмеялся и ответил: «Ты прав, хотя этого и не понимаешь. А не понимаешь потому, что до сих пор тебе удается работать только на одну фирму. К сожалению, долго это невозможно. Ты тоже когда-нибудь будешь выполнять работу для нескольких фирм сразу. Тогда ты поймешь, что нет добра и зла и человек всегда остается чистым, если ему хорошо платят. Впрочем, если почувствуешь себя грязным, приготовь себе ванну получше, чаще мойся и купи дорогой шампунь». Он передал эти слова Эрике, но она тогда стала еще более недоверчивой. «Будь осторожен, Кристофер, – сказала она. – Не каждую грязь можно смыть самым дорогим шампунем».
Тем временем из его родной страны хлынули огромные толпы людей, и фирма требовала информации, что делают некоторые из них, как устраиваются, как хотят отомстить за то, что с ними случилось. Баллоу занялся ими с некоторым внутренним сопротивлением, потому что это уже были дела политические, а он не разбирался в политике, а что важнее – не любил копаться в таких делах. Его делом была человеческая грязь, измена, продажность, обман, а некоторые из тех, за кем ему приказали наблюдать, казались ему людьми благородными, честными, наполненными каким-то внутренним огнем желания творить добро по своему разумению и в своем понимании. Конечно, попадались и такие, которые только и ждали, чтобы их кто-нибудь купил, и чаще всего таких покупали, потому что на них была грязь и у них были липкие руки. Но фирма приказывала доставлять информацию обо всех наиболее активных, и Баллоу волей-неволей должен был это выполнять. Это нагоняло на него смертельную тоску, потому что не требовало той точности, с которой он привык действовать. Новая работа не связывалась в его представлении с опасностью и риском, которые он полюбил. Но выполнение этих заданий фирмы оказалось необычайно трудоемким. Это понимали в фирме и поэтому передали ему деньги и приказ завербовать нескольких сотрудников. Некоторых он нашел сам, некоторых, к сожалению, получил от Бундера, который давно держал их в руках и уступил за небольшую плату. Это была явная ошибка, на которую ему тут же указала Эрика, потому что можно торговать информацией, но торговля людьми во много раз опаснее. Бундер знал нескольких людей, которых знал и Баллоу. Но откуда Баллоу мог раздобыть столько заслуживающих доверия людей, чтобы выполнить задание фирмы?
Пришла зима, и в один прекрасный день ему позвонил Иво Бундер, сказав пароль: «Это господин Фельдман?» – «Нет. Ошибка». Как обычно, они встретились в условленное время возле замерзшего в это время года озерка в парке Монсуар. Баллоу приехал на встречу на своей машине, Бундер приехал на метро, что немного удивило Баллоу. Впрочем, поводов для удивления и беспокойства вскоре нашлось больше. Иво предложил поговорить в квартире. У него были три или четыре квартиры в разных кварталах города, но поехали они туда, где Баллоу еще ни разу не был, за город, на виллу, заросшую глицинией. На калитке в высокой фигурной решетке виднелась элегантная табличка с фамилией Эмануэль Краузе. В маленьком садике стояла снежная баба в старой шляпе и с метлой под мышкой. В этом доме, видимо, были дети, женщина, но они уже, наверное, спали. Иво провел Баллоу на что-то вроде остекленной и хорошо отапливаемой террасы с экзотическими растениями. Он принес еды и немного вина. А также бумажные папки. Двенадцать папок – Баллоу хорошо это запомнил, потому что, разговаривая, Бундер все время ими играл, тасовал их, перекладывал.
То, что он говорил, ошеломляло, можно сказать, даже уничтожало. Бундер решил уйти с работы, хотя сам тысячу раз говорил Баллоу, что это невозможно.
– Мы всегда вращались среди акул, – сказал Иво. – И в какой-то мере сами стали акулами. Мы изучили правила большой игры и умели играть с сильными партнерами. Но в последнее время на нашем рынке появилось множество мелких фирм с большим капиталом. Мы могли ужиться с акулами, но забыли, что существуют пираньи. А когда такая пиранья вцепится в тебя, можешь избавиться от нее, только оторвав ее от себя вместе с куском живого мяса. И со мной случилось именно это. Меня схватила пиранья, потому что я был неосторожен и обращал внимание исключительно на акул. Единственный раз в жизни я попался, Баллоу, я, твой гроссмейстер и учитель. Я попался и вынужден был начать работать на одну маленькую фирму. Это случается в нашем деле, ты об этом знаешь. что дело в том, что эта маленькая фирма попросту лопнула и кто-то свалил на меня всю вину за это. Говнюки из таких маленьких фирм хуже акул. Они хотят со мной разделаться. Убьют, чтобы потом свалить на меня всю вину за свое банкротство. Ни ты, ни кто-то другой из твоей фирмы меня не спасет. Я должен найти безопасное убежище, по крайней мере на какое-то время, хороших защитников и поэтому выхожу из нашего сотрудничества.
– Я помогу тебе бежать, – предложил Баллоу.
– За мной постоянно следят. Поэтому я приехал на встречу с тобой на метро, поэтому мы сидим с тобой тут, а не в другом месте. И поэтому ты сейчас отвезешь меня в центр города.
Конечно, Баллоу должен был поступить так, как это предусмотрено инструкцией и чему учил его сам Бундер. Он, однако, не сделал ничего такого, потому что любил Иво. Самое же важное, что он ему доверял. Еще ему доверял.
Он не сделал протестующего жеста, не сказал ни слова, когда тот положил девять папок в плоский чемоданчик и три унес в глубь квартиры. Потом – а уже приближался поздний зимний рассвет – он привез Бундера в центр города, и там они зашли в маленькое, только что открывшееся бистро. Они выпили по чашке черного кофе и съели по свежему рогалику. Это там, в этом бистро, Бундер вдруг положил ему руку на плечо и сказал:
– Передай своим, что я влип в поганую историю и должен отказаться от работы. Передай, что никого из твоей фирмы я не выдам. Но я тоже хочу жить, Баллоу, и поэтому должен сделать то, что сделаю.
Сказав это, он взял в руку свой чемоданчик и вышел из бистро. Баллоу двинулся за ним, но Бунде обернулся и бросил ему обычным шутливым тоном:
– Зачем ты идешь за мной? Это опасно.
Несмотря на эту угрозу, Баллоу пошел за Бундером и видел, как тот пересек несколько улиц и вошел в здание полиции. С этого момента он перестал доверять Бундеру, ни одно его слово уже не казалось ему правдивым. Он вскочил в машину, поехал в дом на Сквер Северин, за четверть часа упаковал вещи свои и Эрики и помчался в аэропорт.
Того, что они тогда оба пережили, он не мог вспоминать без внутренней муки. «Я говорила тебе, предупреждала», – только раз обратилась к нему Эрика. У них не было визы в родную страну, поэтому после прилета их задержали в аэропорту. Баллоу позвонил в фирму, и тут же за ними приехали двое.
Они были очень молоды, красивы, элегантны и вежливы. Они говорили: «Пожалуйста, садитесь поудобнее. Пожалуйста, расслабьтесь». Угощали сигаретами. А когда он хотел угостить их своими и полез в карман, его схватили за руки. «Пожалуйста, не делайте этого перед личным досмотром, иначе мы наденем вам наручники». Баллоу был добродушен, расслаблен, чувствовал себя хорошо. Он посмотрел на свои узкие ладони карманного вора и сказал им с улыбкой, что если они взяли с собой стандартные наручники, то он покажет им, как от них освобождаться. Они улыбнулись и сказали, что это была только шутка, у них нет с собой никаких наручников. Позже они тоже были вежливыми, но и он не сопротивлялся. Ему велели раздеться догола, взяли его вещи, а ему дали тюремное тряпье. Так он оказался в месте, которое они назвали «безопасным», потому что тюрьмой это, конечно, не было, а была удобная комната с телевизором и радио, диваном, письменным столом, даже с пишущей машинкой. Но окна были зарешечены и выходили в огороженный высокими стенами сад, по которому время от времени в обществе этих юношей он мог погулять часок, а иногда и дольше. Его проверяли на детекторе лжи, потом были долгие, многочасовые допросы, которые они называли беседами. Расспрашивал Баллоу его бывший начальник, тот самый, который первый раз посылал его за границу, и еще один, которого он не знал. Вопросы были однообразными и вертелись вокруг одного и того же: как случилось, что, несмотря на предупреждение Эрики, он не сориентировался в том, что собирается сделать Иво Бундер. Сколько папок взял с собой Иво Бундер, что оставил, какие и кого компрометирующие документы и фотографии содержались в папках, которые он забрал с собой в полицию, а что содержалось в папках, которые он оставил. Что он говорил в ту ночь – точно, слово в слово, фразу за фразой. Какое у него было выражение лица, что говорил тогда Баллоу и что означает то, что он любил Бундера. Ему велели также объяснить, почему он поддался панике, раз Бундер уверял, что не выдаст его, и в самом деле никого из их фирмы до сих пор не выдал.