Ненацки Збигнев. Великий лес (журнальный вариант)

   – А однако, пан Стемборек, – снова начал Маслоха, переламывая в себе нежелание продолжать разговор с лесничим, – есть такие люди, у которых дома растет полно цветов. А другой купит горшок с растением – и оно тотчас же завянет.
   – Это правда, – согласился Стемборек. – У меня тоже ничего не хочет дома расти. А у вас?
   – Я никаких комнатных растений дома не держу, – заявил Маслоха. – Говорят, что с такими растениями надо разговаривать, петь для них, играть на скрипке...
   – И вы, пан старший лесничий, считаете, что я должен научиться играть на скрипке? А потом приходить на делянку и музицировать перед лиственницами?
   – Я ничего такого не говорил. Но каждый может заметить, что у вас больше потерь, чем у других. И за эти потери я велю вас оштрафовать.
   – Хорошо, – стиснул губы Стемборек. – Но вы мне обещали сухой красивый дом для лесничества. Вы мне сказали: я получу дом после Хорста Соботы.
   – Да. Но ведь я не могу его убить, чтобы вы получили после него дом. А он не хочет умирать. И продать дом тоже не соглашается.
   – После его смерти дом достанется Веронике.
   – Она нарушила его условие и вышла замуж за лесника. Старый лишил ее наследства. Впрочем, с ней мы сможем договориться. Она наверняка не захочет жить возле леса, где ее два раза изнасиловали.
   – Свиньи, а не люди, – с отвращением сплюнул Стемборек.
   – Да, да, – поддакнул Маслоха. – Светлой памяти Изайяш Жепа часто говорил, что лес – только для плохих людей. Их он пригревает и их любит. В лесу действует право сильного.
   – Ну, лесничий Кондрадт – хороший человек. Как-то он не подходит под теорию этого Жепы.
   – Что вы знаете о Кондрадте? Вы его оцениваете сейчас, когда он старый. Надо было видеть его в давние времена. С ним связаны разные странные дела, как, например, убийство. Год он просидел в следственном изоляторе по подозрению в убийстве приятеля, который крутил роман с его женой. В конце концов вышло так, что тот, дескать, сам застрелился из ружья Кондрадта. Он ему это ружье якобы одолжил.
   – А вас, пан старший лесничий, лес полюбил? – ядовито спросил Стемборек. – И вы – плохой человек?
   Маслоха громко и искренне рассмеялся.
   – Разве кого-то касается, какой я есть – хороший или плохой? Или любит ли меня лес? Меня даже лесные люди не обязаны любить. Я, пан Стемборек, обязан выполнять план: древесину ждут корабли, шахты, бумажные фабрики и мебельные комбинаты. Я получаю по голове, если лес не дает соответствующего прироста. К сожалению, я не знаю, как заставить лес быстрее расти. И вы этого тоже не знаете. И министр понятия не имеет, как этого достичь. В один год лес растет быстрее, в другой медленнее, и неизвестно, отчего так происходит. Вы слышали, какой в последнее время выдвинут лозунг: каждый лесник оставляет о себе зеленый памятник. А какой памятник останется после вас? Пустыня, пан Стемборек. Попросту пустыня.
   – Вы обещали мне дом после Хорста Соботы, – снова сказал Стемборек, у которого было такое чувство, словно он получил пощечину.
   – Да, обещал, – сказал Маслоха беззаботно и, приложив руку к козырьку фуражки, пошел к машине, которая стояла на дороге под старыми соснами. А лесничий Стемборек подождал, пока до его ушей не долетит рокот мотора, потом завел свой «харлей» и поехал прямо в свое лесничество...
   Возле дома он увидел обшарпанный «фиат» Кожушника. Да, скоро ему, Стембореку, будет принадлежать дом Хорста Соботы с цветными стеклышками на веранде. Он поставил мотоцикл на подворье, снял каску и повесил ее в сенях. Потом вошел в комнату, которую Мальвина называла гостиной. За столом сидели Кожушник и бородатый Лукта, Мальвина была тут же. Она держала на коленях ребенка и смотрела на Лукту широко открытыми глазами, в которых Стемборек замечал страх и любопытство. Мальвина всегда так смотрела на этого огромного лохматого мужчину. Он пугал ее и притягивал. Стемборек чувствовал, что если бы когда-нибудь бородатый, вонючий от грязи Лукта положил Мальвине руку на плечо и сказал «пойдем» своим хриплым голосом, Мальвина, парализованная страхом, послушно пошла бы за ним и сделала бы то, чего бы он захотел. Но в отношении Лукты Стемборек мог быть спокоен – он отмечал только крупных и хорошо развитых женщин.
   Кожушник был немного моложе Лукты. Вместе со Стембореком он закончил лесной институт. Но недолго играл в лесничего, его привлекало предпринимательство и большие деньги, которых, однако, он так и не сделал. Неделю назад он неожиданно приехал в лесничество Стемборека и предложил ему совместное строительство лесопилки, потому что по случаю дешево купил пилораму. Мальвина по-своему пискнула «нет», потому что боялась, что, кроме леса, еще и пилорама будет забирать у нее мужа. Но на этот раз вопреки воле жены Стемборек сказал «да» и тут же пошел с Кожушником в деревню к Лукте, у которого каждый день покупал молоко для ребенка.
   Лукта подрабатывал в лесничестве, вывозя древесину на своем тракторе. Зарабатывал много, поэтому всегда в его доме Стемборека ждало молоко. Недавно он сказал, что накопил денег на машину. И именно потому Стемборек привел Кожушника к Лукте.
   Теперь они сидели за столом у окна, а на столе лежал договор, написанный в трех экземплярах под копирку. В соответствии с договором Кожушник вносил в предприятие пилораму стоимостью полмиллиона злотых, полмиллиона наличными вносил Лукта, а лесничий Стемборек ничего не вносил, он должен был только заняться разными бюрократическими делами, а также – в свободное от работы время – вести бухгалтерию лесопилки. Доходы – в силу этого договора – они решили делить таким образом: сорок пять процентов получал Кожушник, вторые сорок пять – Лукта, а десять процентов – Стемборек. Этот договор носил тайный характер, официально в предприятии участвовали только Кожушник и Лукта, потому что участие лесничего в предприятии такого рода могло бросить на него подозрение в том, что он будет облегчать покупку древесины для лесопилки.
   Они быстро подписали договор, и каждый спрятал в карман один из трех экземпляров. Тогда Лукта вынул из кармана бутылку водки и приказывающим взглядом посмотрел на Мальвину, чтобы она подала рюмки и закуску.
   – Вы ведь знаете, что я не пью, – сказал Стемборек. – Впрочем, сейчас я должен ехать за хлебом и за другими продуктами в магазин.
   Он не хотел, чтобы Лукта слишком долго сидел в его доме. Его раздражало выражение лица Мальвины – этот ужас, смешанный с жадным любопытством.
   Кожушник пожал плечами и встал из-за стола.
   – Идемте к вам, пан Лукта, и там выпьем, – предложил он. – Ведь мы должны многое обсудить. Под пилораму надо поставить крепкий бетонный фундамент, поставить навес...
   Они вышли из дома и тут же уехали в деревню. А Стемборек снял с вешалки каску, завел «харлей» и решил сделать то, на что до сих пор не обращал внимания, поглощенный мыслью о гостях, ожидающих его в доме. Теперь, когда он ехал в магазин по полевой дороге, обсаженной деревьями, он почувствовал – видимо, под влиянием недавнего разговора со старшим лесничим – что-то вроде угрызений совести, что сейчас еще только полдень, а он находится далеко от леса. Но, когда он появлялся в магазине позже, обычно там уже не было свежего хлеба. В самом ли деле Мальвина не могла в один прекрасный момент посадить ребенка в коляску и пройти полтора километра до магазина?
   Он облизал губы и вдруг почувствовал во рту что-то сладкое, словно бы на его губы вдруг упала капля меда. Откуда взялась эта сладость? По какой причине он ощутил на губах этот сладкий вкус?
   Он выехал на шоссе и внезапно, вместо того, чтобы ехать в магазин, повернул вправо, в сторону леса. В магазин он еще успеет, а сначала поедет туда, где сегодня был с Маслохой, на эту делянку с сохнущими саженцами. Если правда, что лес любит плохих людей, то он полюбит Стемборека и с этих пор будет зеленеть даже палка, которую Стемборек воткнет в землю. Он не имел в виду даже лесопилку, даже десять процентов доходов от работы пилорамы. Никто, ни Кожушник, ни Лукта, ни даже Мальвина, не знал о том, что, когда к нему пришел Кожушник с предложением организовать лесопилку, его осенила замечательная мысль. Они поставят пилораму в старом карьере возле дома Хорста Соботы. С тех пор день и ночь старый Хорст будет вынужден слушать, как она воет и скрежещет, увидит, как ветер разносит по саду пыль желтых опилок. Возле дома начнут разворачиваться тягачи с древесиной, будут раздаваться ругательства водителей, разбрасывающих везде бутылки. И тогда Хорст Собота умрет от огорчения или продаст дом лесному управлению, для Стемборека – как обещал Маслоха. А потом Стемборек, который тоже ненавидел шум и скрежет пилорамы (он всегда чувствовал себя плохо, когда должен был по делам ехать на государственную лесопилку в Барты), подбросит под пилораму немного древесины, украденной в его лесничестве, и напустит лесную охрану на Кожушника и Лукту. А еще раньше под каким-либо предлогом выйдет из предприятия, чтобы спокойно смотреть, как власти опечатывают лесопилку, а потом заставляют Кожушника и Лукту ликвидировать ее. А они с Мальвиной поселятся в доме с верандой, окруженные тишиной и покоем, все более счастливые, счастливые, счастливые...
   Он остановил мотоцикл на делянке и выключил мотор. Тотчас же его окружила тишина, он услышал шорох дождя в ветвях старых деревьев, на рахитичных сосенках, с трудом растущих на делянке. Стемборек все чувствовал на губах сладкий вкус меда, вдыхал воздух, насыщенный запахом лесной подстилки и мокрой от дождя лесной травы. Он широко открыл рот и беззвучно закричал: «Я плохой! В самом деле плохой! Никогда еще здесь не видели такого плохого человека!»
   А потом ему захотелось закричать громко, чтобы в самом деле его услышал весь лес, полюбил как своего и дал силу саженцам на делянке. Но он не сделал этого, потому что внезапно заметил на просеке между старыми деревьями и делянкой какого-то человека на лошади. Шерсть кобылы блестела от дождя, на всаднике была зеленая плащ-палатка, такая же как у старшего лесничего, а на голове его была фуражка, надетая слегка набекрень.
   Всадник приблизился к Стембореку и остановил возле него свою кобылу. Улыбнулся не то заискивающе, не то издевательски, и в этой улыбке блеснули его ровные белые зубы.
   – Кто вы такой? И что вы делаете в моем лесничестве? – резко спросил Стемборек, хотя не имел права на такой вопрос. Каждый мог ездить верхом по лесным тропинкам, но его охватила злость, потому что ему показалось, что тот услышал его беззвучный крик.
   – Я инспектор охотнадзора. Вы не слышали обо мне?
   – Ну да, слышал, – кивнул головой Стемборек, потому что в самом деле знал от Кулеши и других, что в лесном управлении появился инспектор охотнадзора.
   – Я уже познакомился почти со всеми лесничими, но вас мне как-то не удавалось встретить в лесу, – сказал тот.
   Эти слова задели Стемборека, потому что напомнили ему о сегодняшних колкостях Маслохи.
   – Лес большой, – ответил он. – Я не бываю и на пьянках у лесничего Кулеши.
   И о том знал Стемборек от людей, что, когда насиловали Веронику, там были не только Тархоньский, Вздренга и Будрыс, но и инспектор охотнадзора. Улыбка исчезла с губ того человека. Его лицо стало словно неподвижной маской. Голубые глаза вдруг потемнели, может, потому, что он отвел взгляд от Стемборека и посмотрел в мрачную глубину старого леса.
   – Я уже не живу у лесничего Кулеши, – тихо, почти шепотом, объяснил он, словно бы это могло что-то объяснить.
   А потом он снова посмотрел на Стемборека, и тот неизвестно отчего нервно облизал губы. К своему удивлению, он обнаружил, что уже не чувствует вкуса меда.
   – Моя фамилия Стемборек, я живу в бывшем лесничестве Изайяша Жепы. Каждый укажет вам дорогу. Заходите ко мне как-нибудь, – начал он вежливо, чтобы хотя бы частично загладить свою грубость и избавиться от непонятного страха, который пробуждал в нем этот человек.
   – Меня зовут Юзеф Марын. И я живу в доме Хорста Соботы. – Эти слова дошли до Стемборека словно бы издали. Потому что и в самом деле этот человек легонько шлепнул лошадь по шее и уже успел миновать лесничего.
   Стемборек стиснул губы. Вместо вкуса меда он чувствовал во рту сухость и даже что-то горькое. Неизвестно почему он подумал, что встреча с этим человеком не предвещает ничего хорошего. Может быть, лес не принял его жертву. Поэтому как молитву или заклинание, прогоняющее чары, он начал повторять: «Я счастлив, счастлив, счастлив». Но не смог избавиться от плохих предчувствий. Неожиданно он вспомнил о том, что ему недавно сказал старший лесничий: в лесу видели следы волка-одиночки. Лесные рабочие говорили, что он покусал Карася и Будрыса. Мало у кого хватило бы смелости расставить ночью силки и капканы на лесное зверье, хотя в самом деле боялись охотинспектора, который кружил по лесу тихо, как волк, и был таким же одиноким, как тот волк. «Не скажу Мальвине про волка, потому что она будет еще больше бояться леса, – решил Стемборек. – Я не хочу и того, чтобы этот охотинспектор появился у меня. У него красивое лицо, но злая улыбка. Мальвина его тоже будет бояться».
 

Глава седьмая

 
   Хорст Собота сдержал обещание. Однажды крестьянин из соседней деревушки привез на телеге пса, запертого в деревянной клетке. Собота заранее приготовил маленький загончик из сетки, где он когда-то держал уток и кур. Клетку приставили выходом к дверям бывшего курятника. Пес выскочил сначала в курятник, потом в загон. Клетку быстро убрали и двери закрыли. Пес из загона вбежал обратно в курятник, сильно ударил лапами в двери, но они даже не дрогнули, и он снова выскочил в загон, оперся передними лапами о сетку, отлетел от нее, еще раз прыгнул и снова отлетел:
   – Вы пожалеете о своих деньгах, пан Собота, – сказал крестьянин, который привез собаку. – Это бешеная скотина. Мне пришлось держать его на толстой цепи, потому что моя жена и детишки боялись выходить во двор. Ничего хорошего из этого зверя не вырастет, а я его обратно не возьму и денег за него не отдам.
   – Я такую собаку хотел и за такую заплатил, – сказал Хорст, поглядывая на Марына, который кивнул головой, что собака ему нравится.
   Крестьянин тут же уехал, довольный, что ему удалось обстряпать выгодное дельце. Неделю назад он просил лесничего Кондрадта, чтобы тот застрелил пса, но тот был занят и дело затянулось. Теперь он получил за собаку деньги, и даже много.
   – Я забыл спросить, как его зовут, – огорчился Хорст. – Ведь есть у него какое-то имя? Марын по-своему улыбнулся и заявил:
   – Что за беда? Не имеет значения, как его когда-то звали, он наверняка не признал ни своего имени, ни своего владельца. Скажи, какое имя для него ты бы хотел.
   – Не знаю. В самом деле не знаю, – задумался старик. – Во дворах и в лесничествах так много Рексов, Бурок, Брысей, Азоров. Я бы не хотел, чтобы так звали нашего пса. Может, ты, Юзва, что-нибудь придумаешь?
   – Иво, – бросил Марын.
   – Почему?
   – У меня был друг, которого так звали.
   – Он умер?
   – Не знаю. Но думаю, что он бы не обиделся на меня.
   – Это был плохой человек?
   – Да. Если было нужно, он мог перегрызть любому горло.
   – Пусть будет Иво, – согласился Собота. – Короткое имя. Хорошее для злого пса. Когда ты начнешь дрессировку?
   – Я уже начал, – сказал Марын и уселся на лавке перед домом, напротив загона. – Через день, два, а может быть, через несколько мы дадим ему поесть.
   – Понимаю, – покивал головой Хорст. – Я много раз был голодным. На войне. Странно, что ты знаешь о том, что такое голод, хотя ты молодой и не воевал.
   На Соботу накатили какие-то неприятные воспоминания. Не сказав ни слова, он оставил Марына и пошел в сад по пологому берегу. Марын же замер на лавке и поглядывал на пса, который тоже смотрел на него. Как долго они присматривались друг к другу? Может, час или полтора. До самого обеда, когда в открытых дверях встала Вероника.
   Она не сказала «день добрый», а Марын сделал вид, что не заметил ее. Он смотрел на собаку, а собака смотрела на него. Вероника тоже начала смотреть на пса, который, как и Марын, словно не замечал ее.
   Стало жарко, и на лбу Марына появились капельки пота. Псу хотелось отдышаться, он раскрыл пасть с белыми зубами и высунул язык. Но как только он показывал язык, Марын делал вид, что хочет встать и подойти к сетке. Тогда пес прятал язык, закрывал пасть и начинал рычать, готовясь к прыжку.
   – Я не позволю вам бить эту собаку, – вдруг проговорила Вероника. Марын пожал плечами.
   – Почему вы думаете, что я буду его бить?
   – Потому что вы похожи на такого, который любит бить. Людей, животных – все равно кого.
   – Это моя собака, – ответил Марын, не поворачивая головы.
   – Я не позволю его мучить, – немного резче сказала Вероника.
   – А я и не говорил, что буду его мучить. Но битья, видимо, не избежать. Иначе он бросится на кого-нибудь и перегрызет ему горло. Если вам его жалко, пожалуйста, войдите в курятник. «Скорая помощь» добирается сюда за полчаса. Впрочем, все будет зависеть от того, искусает ли он вам только лицо или шею и руки тоже. Так или иначе, шрамы останутся на всю жизнь.
   Она ничего не сказала. Ей казалось, что она понимает и разделяет ненависть, которая застыла в лохматой зверюге, лежащей на солнце. Она тоже ощущала в себе ненависть ко всем и ко всему, а в этот миг больше всего – к человеку который сидел на лавке.
   – Я постараюсь бить его так, чтобы вы этого не видели, – заявил Марын. – Но сначала я голодом попробую научить его любви. Поэтому не бросайте ему украдкой никаких кусков. Это не усмирит в нем дикости и ненависти. Кусок он схватит и сожрет, а потом точно так же вцепится в горло. Никто не любит снисхождения. Нельзя добиться чьей-то любви, бросая кусок через сетку. К сожалению, когда-то нужно будет войти за эту сетку и подать ему миску. Но все в свое время. И с кнутом в руке. Не знаю, почему так происходит на свете, что голод и страх делают всех послушными. Однако не я создавал этот мир.
   А так как она ничего не ответила, он добавил:
   – Вы не любите меня, правда?
   Она деланно рассмеялась.
   – Вы мне совершенно безразличны. Я приготовила обед. Идите в дом.
   Она ушла в сторону сада и озера, чтобы позвать обедать Хорста Соботу. Вероника была одета в блузку без рукавов, с большим вырезом спереди. Широкоплечая, с полными бедрами и длинными ногами, эта женщина казалась Марыну олицетворением женской силы. Она шла мелкими шажками, но ноги ставила уверенно и мощно. Попросту верить не хотелось, что на подворье Кулеши он не заметил этой силы.
   Он подумал, что Вероника не могла ему нравиться, потому что он любил высоких худых блондинок. Это странно, что тогда, с проституткой, он, однако, возбудился не при мысли об Эрике, а думая именно об этой женщине. Его, конечно, поразила внезапная перемена в ней – у Кулеши запуганная, тихая и слабая, а тут – сильная, уверенная в себе, может, даже самоуверенная. А вдобавок – удивительно враждебная. Словно бы это Марын виноват в том, что ее силой взял ее собственный муж.
   Он пожал плечами и с удовлетворением отметил, что пес не выдержал палящих солнечных лучей. Он поднялся и с поджатым хвостом зашагал в прохладный курятник.
   Вероника вернулась в обществе Соботы, и Марын пошел в кухню. Он сел за стол и нахально заглянул в декольте Вероники, у которой вырез спереди был таким большим, что ее смуглые груди были видны до половины. Она заметила взгляд и тут же куда-то исчезла. Через минуту вернулась в блузке с рукавами, наглухо застегнутой до шеи. Марын же вызывающе забрал со стола свою тарелку с супом и вышел во двор. К сетке, ограждающей загон-чик, он подвинул старый пенек для колки дров, уселся на него и начал громко есть. Запах еды должен быть проникнуть в курятник, но оттуда не долетал даже малейший шорох. Тогда Марын провел ложкой по проволочной сетке, и из открытых дверей вылетел пес, как огромная пуля из шерсти и мяса. Он вскочил передними лапами на сетку, так, что она прогнулась. Марын почувствовал горячий запах из открытой пасти, услышал громкое рычание.
   Он не прореагировал, а продолжал есть, медленно поднося ко рту ложку и время от времени громко чавкая. Зверь снова замер за сеткой, ворчание стихло – пес вдыхал запах еды.
   Хвост он поджал под себя, шерсть на загривке стояла дыбом. Темные глаза, почти не мигая, всматривались в тарелку.
   Доев суп, Марын встал с пенька и, не обращая внимания на пса, ушел на кухню. Скоро он вернулся с мелкой тарелкой. На ней лежали куриная грудка и картошка, политая жиром.
   Пес тем временем вернулся в курятник, но на этот раз не выскочил из него как пуля. Он вышел медленно, осторожно и застыл в нескольких шагах от сетки. Марын обгрыз куриную грудку, а кость с остатками мяса бросил на землю. Пес не мог дотянуться лапой, но видел эту кость с мясом и чувствовал ее запах.
   – А вы все-таки издеваетесь над этим животным, – сказала Вероника, когда Марын с пустой тарелкой пришел в кухню.
   Он не ответил, демонстративно пропуская слова мимо ушей. Эта женщина, как он определил, мало понимала законы окружающего ее мира, чтобы так во все вмешиваться. Она должна знать свое место, это, кажется, пробовал внушить ей лесничий Кулеша, но избрал плохой способ. Марын постарается, чтобы она держалась подальше от него и от его дел. Поэтому он молча вышел, в своей комнате надел мундир, застегнул ремень с пистолетом, взял фотоаппарат и полевую сумку, оседлал кобылу и поехал в лес. Просто так, куда глаза глядят. В его трудовом соглашении было подчеркнуто, что у него ненормированный рабочий день.
   – Ты не должна так разговаривать с Юзвой, – строго выговорил Веронике Хорст. – Он знает, как надо дрессировать пса. Это дела, в которые ты не можешь вмешиваться. Если после жизни с Кулешей тебя раздражает вид каждого мужчины, то лучше иди к себе наверх.
   – Я не доверяю этому человеку, – заявила она искренне. – Я не верю ему, потому что ничего о нем не знаю. Он все время врет. Говорил Кулеше, что у него есть жена, а ты твердишь, что жены у него нет. А если он женат, почему жена не появляется здесь, не присылает писем, только одну телеграмму? Впрочем, может, эта телеграмма была и не от жены. Разве он сказал тебе, зачем тогда уехал и куда? Ведь этот человек не сразу стал охотинспектором. Ему лет тридцать пять, он где-то до этого жил, работал. А об этом ни слова. Ты говорил ему, что ты богат, и он остался у тебя, чтобы бороться с лесом. А если это обыкновенный проходимец? Если он найдет твой тайник с деньгами и в один прекрасный день исчезнет вместе со всем, что ты накопил за целую жизнь? Нельзя, Хорст, так безоговорочно доверять чужим людям. Ты временами как малое дитя. Поверь моей женской интуиции: это плохой человек.
   – Плохой. За это я его полюбил, – поддакнул Собота. – А ты хорошая, и поэтому тебя два раза лес опозорил. С ним такого не случится.
   – Не доверяй ему так сильно. Он велел тебе купить дикого пса, и ты тут же это сделал. Он хочет приручить его голодом, а ты будешь смотреть и кивать головой. Однажды он попросит у тебя денег, и ты ему дашь.
   – Да. И куплю ему красивую женщину, – мечтательно произнес Хорст. – У такого красивого мужчины должна быть красивая женщина. Тогда он отсюда не уедет.
   – Красивый? – повторила она с иронией. – Да, может быть, симпатичный, но его красота тоже какая-то странная. Почти не правдоподобная.
   – О, да, ты метко сказала: почти не правдоподобная, – обрадовался Хорст. – Это почти дьявольская красота.
   – Это чепуха. Ты говоришь так, чтобы позлить меня. Ты видел его зубы? Белые, ровные, блестящие, будто отполированные. Разве в нашей округе есть кто-нибудь с такими зубами? В жизни не встречала человека, у которого были бы такие красивые зубы.
   – Да, да, – мурлыкал Хорст.
   – Я пошла прибрать его комнату, потому что он не закрывает ее на ключ. Скажи, разве . может быть на свете человек, у которого нет ни одной бумажки в его вещах? Ни одного письма, документа, даже маленькой записки? Вообще у него мало вещей. Заграничная бритва, заграничный фотоаппарат, две шелковые пижамы, наверное, очень дорогие. Заграничные тонкие трусы и такие же заграничные носки. Шприцы и какие-то флакончики с лекарствами. И будто для отвода глаз – зеленые лесные рубахи, лесной мундирчик. Ты видел его костюм? Дорогой и красивый, с заграничным ярлыком. Плащ у него такой же. Такой же и галстук к костюму и две заграничные сорочки. Он – необычный охотинспектор. Что-то он скрывает, какую-то тайну, какую-то гадость.