долларовое наводнение - человек приезжал, едва нс с порога раскошеливался и, глядишь, уже собирался обратно, полный иллюзий о мнимом выздоровлении, а на его место заступал еще один, и еще, и еще... Вторая волна имела уже несколько иной оттенок: она выбросила на филиппинский берег потоки жалоб, угроз, судебных исков, заводились уголовные дела, кого-то спешно разыскивали, кто-то ударился в бега... И аферы, аферы, аферы. Грязная волна полулегального бизнеса накрыла собой все, что творили добрые руки истинных целителей.
А стяжатели тем временем набили руку: случались среди них и такие, что могли оперировать, не пользуясь никаким инструментом - голыми руками извлекали больные, гниющие внутренности; правда, случались промашки - и тогда в урну летели совершенно здоровые органы... Но дельцы попроще не мудрствуя лукаво брались за нож - вот коща началась настоящая бойня: пациентов пачками отправляли в мир иной без всяких надежд на улучшение, и притом в сроки, пригодные лишь для того, чтобы сочинить первую строчку эпитафии, не более. Но это никого особенно не смущало: и впрямь выходило совсем как у "помощников смерти" на цивилизованном Западе. Вся разница - в благоустройстве операционной... ну еще, пожалуй, в элегантности манер и костюмов. Концовка дел тех и других "специалистов" была одной. Как, впрочем, и подоплека: бизнес есть бизнес.
В итоге "филиппинское наводнение" резко пошло на убыль, оставляя в душах людей, чудом избежавших насильственой смерти, лишь ужас и недоверие... Да, очень немногие теперь отваживаются на столь рискованное путешествие - как, в самом деле, отличишь истину от подделки, если и лучшие из врачевателей не могут представить вам диплом или хотя бы справку?.. Наверное, поэтому, пройдя сквозь тесный строй рекомендаций, они сами стали разъезжать по белу свету, следуя приглашениям пациентов. В таких случаях курс лечения они проводят где-нибудь в наспех сколоченном сарае, подальше от любопытных глаз представителей властей и уж тем паче - журналистов. Хотя некоторые из филиппинцев разрешают присутствовать на операциях всем желающим, но обычно это опять-таки люди из круга пациента. Единственный инструмент врача - его руки. Надрез делается пальцами. Ими же извлекаются опухоли, изношенные внутренности, ими же закрывается рана. Рубец появляется через несколько минут. Иноща - часов. Здесь все, как у Зе Ариго. Никаких болей, инфекция исключена.
ПАЧИТА, ВРАЧЕВАТЕЛЬ МЕКСИКИ
Ее звали Барбара Герреро Салас, и умерла она 20 апреля 1979 года в Мехико, коща ей исполнилось 79 лет. Врачевала до последнего дня. Теперь уже внук продолжает ее дело.
Возможно, она была самой даровитой искусницей в этом деле. Но главное, ей никто никогда не мешал, и во многом поэтому Пачита сумела осуществить операции, от которых у свидетелей голова шла кругом. Но те, кто видел, как Пачита пересаживала в тело больного органы и кости животных, рассказывают об этом шепотом, не без оснований полагая, что среди невольных слушателей найдутся и такие, что сочтут их за сумасшедших. Но существуют материалы - записи, рисунки и даже фотографии, подтверждающие все это. В одном Пачита не избегла участи Зе Ариго - она тоже стала в свое время объектом ученых исследований. Особенно ею заинтересовались американские и советские специалисты. Последние, кстати, делали ей весьма соблазнительные предложения, лишь бы заманить ее в Россию. Известно, что родина старых марксистов стоит сейчас во главе мировых исследований паранормальных явлений: наука "пси" служит ведь и военным целям.
Ни один из специалистов и здесь не обнаружил и следа подвоха, ни тени мошенничества: Пачита все делала безупречно и... совершенно непонятно, каким образом это ей удавалось. Немало было написано на эту тему научных докладов, созвано ученых советов, но, похоже, воз и ныне там: да и ще ему быть, если язык современной науки не настолько богат и демократичен, чтобы найти адекватные выражения тому, что отказываются видеть глаза? Если и среди светлых голов все еще популярно лукавое резюме "Этого не может быть, потому что не может быть никогда".
Пачита оперировала одним и тем же старым, ржавым ножом. Длина лезвия - около 30 сантиметров. Обычно ей ассистировали, и среди помощников случались настоящие врачи, чаще всего - парапсихологи. Эти люди все вместе как бы объединяли в единое целое энергию своих биополей. Аргентинский исследователь парапсихологии Педро Романюк побывал на 30 операциях. И, по его словам, всякий раз, попав в мощное биополе, всей кожей "ощущал присутствие представителей внеземных цивилизаций". Порой Пачита работала в кромешной тьме, иногда, напротив, при сильном освещении. Но ни разу, сколько ее ии расспрашивали, она не могла толком объяснить, чем диктовалось то или иное ее решение. Так же, как и Зе Ариго, Пачита ощущала себя лишь
посредником иной, высшей воли. Звала она эту волю Каутемок - по имени последнего императора ацтеков, с которым расправились испанские конкистадоры, принеся его в жертву своему богу. Каутемок, и еще целая когорта древних врачевателей - вот чьи тени стали источниками той силы, которую, по словам Пачиты, она вкладывала в свой нож.
Во время операции пациенты как бы впадали в легкую спячку, иногда безмятежные засыпали; другие бодрствовали, не ощущая никаких неудобств, не говоря уж о боли. Пачита пользовалась ватой и алкоголем. Вот легкое прикосновение лезвия - и на теле появляется глубокий надрез. И теми же руками, которыми она только что мыла посуду, с грязными ногтями, с кольцами, унизавшими пальцы, Пачита запросто начинала копошиться во внутренностях, извлекая плотные, темные куски зловонной опухоли и складывая их в сторонку. Извлеченная ткань тут же самовозгоралась, сублимировала без остатка. Для трансплантации она использовала органы молодого ягненка или его измельченные кости. И буквально на глазах изношенные позвонки обретали былую гибкость, пересаженные органы обретали совершенно человеческий вид... Да, здесь было отчего усомниться в реальности происходящего. Это был процесс необъяснимого энергетического преобразования, хотя, конечно, недостатка в различных теориях не было: возникали и сменяли друг друга термины - органическая энергия, нейтронная энергия, материализация, дематериализация...
Пачита оперировала всего два раза в неделю. Делала до 80 операций в день, и завершала его без малейших признаков усталости. Остальные дни консультировала, а то и просто одним лишь молчаливым своим присутствием расправлялась с не слишком серьезным недомоганием. И все же большая часть ее пациентов в мире цивилизованной медицины считалась "отработанным материалом" - речь шла лишь о сроках неминуемого конца. Существует целая книга записей, их сделали американские врачи, отправлявшие ей своих пациентов как к последней надежде на какой-то успех. Каждая такая запись заканчивается лаконичным: "Полное выздоровление..." Надо признать, что профессионалы в США применяют к своим неученым коллегам куда более демократичные критерии, чем европейские специалисты.
Многое здесь непонятно, необъяснимо, но оно - есть, и от этого никуда не денешься. Чего стоит, к примеру, история с попытками снять на пленку операции Пачиты. Долгое время она как бы не замечала потуг операторов,
и все их усилия пропали даром: пленка неизменно оказывалась засвеченной. Лишь однажды она сама дала разрешение на съемку, и только благодаря этому появились фотографии. Да, Пачита лишь однажды разрешила это сделать, за 2^ дней до своей кончины.
Завернутые в простыни, прооперированные ложились прямо на подстеленные на пол газеты. Через пару часов многие из них покидали дом Пачиты, не испытывая никакой надобности в провожатых. Но были такие, кому было еще трудно в одиночку добраться до дома. Им, как правило, приходится еще отлеживаться два-три дня, но уже в родных стенах. И ни разу - ни единого случая инфекционного заражения, никаких осложнений. Шрамы рассасываются бесследно.
История загадочного племени врачевателей не заканчивается на Пачите. Возможно, она, как и Зе Ариго, была в этом деле пионером конца нащего века. То, что делали они, что продолжают их последователи, не укладывается в теории и догмы науки, лишенной духовности. Кстати, на религиозной земле Бразилии то и дело появляются личности, мало в чем уступающие своему знаменитому земляку. К°йрос - один из них, и заметьте - он уже создает свою школу без помех со стороны властей. Опыт - цена великих проб и ошибок... Возможно, появятся иные теории, откроется дверь новой науке, лишенной материалистическ^ предрассудков, и в зарождающейся эпохе она верой и правдой послужит новому человеку. Верой. И правдой. Материализм и технократия - вот два рычага, подтолкнувших нас к самому краю ядерной пропасти. И не так уж глупо верить, что веяния возрождения станут исходить от истерзанного, полузатопленного корабля "третьего мира", от зреющей Индии, от бурлящей Африки, от пробуждающейся в муках рождения Латинской Америки. Речь идет ведь не об исключениях - напротив, о прочном, полном взаимного доверия и приязни объединении. Наука просто обязана быть универсальной, всеобъемлющей, воистину планетарной. А для этого она должна вместить в себя все бесспорные достижения Запада, и глубочайшую мудрость Востока, и мистический прагматизм "третьего мира". Другого ей не дано.
СВИДЕТЕЛЬСТВО '
Аннет Лесли - гражданка США, сейчас проживает в Бузнос- Айресе. : Пачита прооперировала ее в 1973 году с превосходным результатом. Она ^ рассказала о том, что с ней произошло на страницах испанского журнала i "Масайя". ^
"Впервые я узнала о Пачите 16 августа 1973 года - в j тот день мне довелось видеть ее за операцией. То, что она ^
делала, меня так напугало, что со мной едва не случился нервный шок, от которого спасла меня... Пачита. Тому свидетель - моя подруга, медсестра Дора. Ночью мне приснилась предстоящая операция. 22 августа меня прооперировали, и в ту ночь я почувствовала себя необычайно спокойной, исполненной глубокой веры, потому что уже знала, что все это - мне во благо. Ассистенты Пачиты меня заранее предупредили, чтобы перед уходом на операцию все вещи в номере были расположены максимально удобно, потому что потом сил не хватит их перетаскивать с места на место. Я прихватила с собой бутылку спиртного, вату, простыню, пояс, и вместе с сыном пришла в дом Пачиты на три часа раньше условленного срока. И там настало такое ощущение, будто меня прямо с порога стали готовить к операции, и я почувствовала необычайный прилив бодрости.
Когда наступил наконец мой черед, Пачита уложила меня на кровать и, взяв нож, сделала надрез сантиметров в семь длиной прямо над позвоночником, недалко от бедра, и извлекла оттуда небольшую опухоль. То же самое она проделала и чуть ниже затылка - там тоже, оказывается) была такая же опухоль.
Мягко уговаривая меня, что надо бы уснуть, она сделала еще один надрез над позвоночником, но уже длиной сантиметров тридцать, так что кровь хлещет как из ведра. И показалось мне, что Пачита одним рывком извлекла на свет божий весь позвоночный столб. Я даже не услышала - скорее, почувствовала, как Пачита просит помощников зажать края раны, но никакой боли при этом не испытала. Дора и сын стояли рядом и видели все.
Пачита стала рукояткой ножа вбивать новые позвонки на место старых - лишенные кальция, изъеденные солью. Вот когда я почувствовала настоящую боль. А вот шейный позвонок Пачита уже не вбивала, а просто поставила на место изношенного, слегка надавив руками.
Странно, потом она позвала меня по имени, хотя я до сих пор не называла себя. Дора и сын и словом с ней не перемолвились.
Кровь страшно запачкала простыню. Но когда на нее стали лить спиртное, то оно испарилось, даже не коснувшись ткани ни единой каплей. То же самое произошло и с какой-то жидкостью, белой, как молоко. Рана уже закрылась, ее всю обложили ватой и стянули ремнем. Потом уложили меня на пол, где я и провела около часа. Помню, как сильно билось сердце.
Потом меняс ложечки угостили кофе, помогли одеться, и весь следующий день я провела в отеле. Вечером рана
на затылке немного закровоточила, но утром я все-таки приняла ванну, и сняла тампоны. Под ними едва заметны были шрамы - у бедра и затылка. Вечером стало намного лучше, я снова зашла к Пачите, и она упрекнула меня за то, что так рано решила избавиться от тампонов: ведь они, объяснила Пачита, помогают астральным существам "вести" меня дальше к полному выздоровлению.
Между тем, спина моя вдруг ощутила поистине юную гибкость, и мне доставляло несказанное удовольствие держаться прямо, - впервые за много лет. Более того, я начала испытывать в этом настоятельную потребность, будто кто-то раз и навсегда запретил мне горбиться.
Глубокий покой разлился по всему моему существу, и не покидал меня еще три недели, пока не исчезли шрамы.
Мой персональный врач, доктор Фуш, освидетельствовал резкое улучшение состояния позвоночника (как никто, Фуш знал, в каком состоянии он пребывал совсем недавно), и сказал, что уже нет и самой причины, вызвавшей его болезнь, грозившую самым тяжелым исходом. Пачита полностью заменила мне три позвонка, удалив обе злокачественные опухоли...
Когда Хуан и Дора уже собирали меня в дорогу, в отель, рядом оказался аргентинский певец Лео Дан, которому Пачита полностью восстановила напрочь утраченную было роскошную шевелюру.
А. ГЛАЗУНОВ
ЧЕЛОВЕК, КОТОРЫЙ СПАСЕТ МИР
Она уходила не оборачиваясь, маленькая, хрупкая и изящная женщина. Но мне-то было известно, каким на самом деле сильйым и стойким человеком была Линда. И необычным. Теперь я знал о ней многое, но меня не покидало чувство, что самого главного о Линде я так и не узнал. И не потому, что она не пожелала открыться, нет. Просто этого главного и важного о себе Линда не знала и сама. История ее еще недолгой жизни, рассказанная ею сначала в письмах, а потом и при встрече, настолько фантастична, что я решил изменить ее имя и не указывать фамилии. Но то, что рассказ Линды не выдуман, я уверен, как и в том, что он еще не окончен.
КРЕЩЕНИЕ
^з MMCbJMa. "Все началось с 1 января 1983 года. Я училась тогда на 4 курсе ветеринарного техникума. Поздно вечером писала конспект, а когда подняла голову, то увидела в комнате незнакомую женщину. Она стояла рядом, у стола, вся в черном. Лицо спокойное, а смотрит на меня с жалостью. "Бедная моя доченька, - негромко произнесла женщина, - горе тебя ожидает большое, готовься". Кто вы?" - спрашиваю. "Твоя мать". У меня спина аж мурашками покрылась. Мать моя умерла при родах, я ее никоща не видела, даже фотографии не сохранилось. А женщина снимает с себя крестик и вешает мне на шею. "Носи его всегда", - говорит, погладила меня по голове и исчезла. Я вскочила, бросилась к двери, ведь помню, что запирала на ключ и засов задвинула. Так и есть. Привиделось все? Но тепло ее руки я до сих пор ощущаю..." - Хотите чаю? Конфеты есть... Так начался наш первый разговор с Линдой в комнате институтского общежития, ще она жила во время сдачи сессии. Первое знакомство с человеком, о котором я знал по письмам, как мне казалось, предостаточно. И возникшее сразу недоверие к тому, что Линда мне писала о себе.
И разочарование. И недоумение. Все эти чувства разом нахлынули на меня и выбили из колеи. Я даже сначала не понял, почему вдруг возникло у меня такое отношение к женщине, по виду больше напоминавшей школьницу. Гораздо позже до меня дошло: ту жизнь, которую описала Линда, она просто не могла прожить, физически бы не смогла вынести испытания, обрушившиеся на ее хрупкие, в прямом смысле, плечи - горе, жестокость и несправедливость. Может, поэтому я и представлял ее другой.
Несколько дней спустя я все же не выдержал и поинтересовался у Линды, откуда у нее оказалось столько сил, чтобы не только перебороть все невзгоды, но и сохранить душевность, доброту, уверенность в себе и веру к людям? Она ответила очень серьезно: - Мне помогал Бог!
По-разному можно отнестись к этим словам. Можно осудить, посмеяться, остаться равнодушным, наконец. Но меня они заставили задуматься. Не зря в Евангелие от Матфея сказано: "Добрый человек из доброго сокровища выносит доброе, а злой человек из злого сокровища выносит злое, будь то в словах, будь то в деяниях". Линда с детства пила из доброго источника, если можно так выразиться. Очевидно, я никогда бы об этом и не узнал, если бы однажды с упреком не сказал ей, зачем она так много курит.
- На меня курение не действует, - засмеялась Линда. - Кстати, курю я не так уж и часто. Но мне это просто необходимо для здоровья...
Я подумал, что это шутка. Своим слабостям и привычкам мы всегда ищем оправдания, а если их нет, то отшучиваемся. Но я ошибся. Однако безобидное замечание о вреде курения позволило мне узнать то, о чем я никогда бы не догадался спросить. Зато теперь я могу сказать, что странности в жизни Линды начались отнюдь не 1 января 1983 года, а гораздо раньше.
Линда росла без матери, поэтому очень любила отца - художника, который частенько уезжал из дома на заработки. Тогда они жили в Ворошиловградской области. В память пятилетней Линды врезалась больница для инфекционных больных, вернее, высокий некрашенный заоор вокруг, за которым находились больные проказой, сифилисом, гепатитом, туберкулезом... А спустя год за этим забором оказалась и Линда. Ее привезла "скорая" с диагнозом "болезнь Боткина" - температура под сорок, суставы ломило, кожа желтая, отечность, боли в печени, которая оказалась здорово увеличенной. Лечили Линду жестоко -по 1^ уколов в день, но улучшения не насту
пало. В палате вместе с ней лежал еще мальчик лет четырех, Сережа - худой, как скелет. Он фактически не вставал с постели, а однажды утром Линда не смогла его разбудить. Пришли врачи и унесли Сережу. Нянечка сказала Линде, что он заснул, его заберет теперь мама.
- Не бойся, ты скоро тоже заснешь, - со вздохом проговорила она, - и болеть ничего не будет.
Но Линда и не боялась, так как смерть для нее была довольно отвлеченным понятием. Не знала она и о том, что врачи ее уже приговорили, оставив надежды на выздоровление. Первый месяц Линду еще лечили, второй лекарств на нее уже не переводили - неизлечима. Оставалось ждать.
После смерти Сережи Линда осталась в палате одна, дверь запирали на ключ - выходить не разрешалось. Поэтому Линда подолгу смотрела в окно, приводняв нижнюю раму - она открывалась легко, - за ним виднелось мрачноватое одноэтажное здание морга. Рядом с ним и забор был пониже, да больные обходили это место стороной.
В один из летних дней Линда также сидела у открытого окна, коща увидела, как через забор перелез парень. Он подбежал к окну, забрался в палату и, приложив палец к губам, чтобы она молчала, спрятался под кровать. Линда и испугаться не успела, потому как заметила, что за окном появился милиционер. - Девочка, ты никого не видела? - Нет, дяденька, - сказала Линда, - и ты уходи быстрей, а то заболеешь...
Она уже была рада такому происшествию и с нетерпением ждала, когда из-под кровати появится парень. Он вылез улыбающийся и, подмигнув ей, шепнул:
- Спасибо. Вот тебе за это гостинчик, - и протянул большой соленый огурец. - Больше ничего у меня нет. Ну, выздоравливай с богом, дочка.
Линда и опомниться не успела, как парень исчез за окном. Соленые огурцы она не любила и никогда не ела, а тут вдруг откусила и - съела весь без остатка. Он ей так понравился, что когда пришла убираться нянечка, Линда ее попросила принести ей соленых огурцов, помидор, картошки, хлеба. То есть то, что категорически запрещали врачи. Нянечка знала - жить Линде осталось недолго, потому и решилась нарушить этот запрет. Соленые огурцы, помидоры, вареную картошку она прятала под платье и тайно проносила в палату. Линда все съедала и не могла насытиться. Спустя неделю она заметила, что у нее уже не кружится голова, когда она нагибалась, но главное - Линда начала худеть, то есть стала спадать
отечность, понизилась температура. Она уже сама мыла полы в палате, и когда это увидел врач, он просто не мог придти в себя от изумления. - Ее надо срочно лечить...
Неизвестно, что вышло бы из этого вмешательства врачей, если бы не приехал отец. Он просто взломал дверь палаты и прямо в больничной пижаме увез дочь домой. Отец стал лечить ее сам отваром из каких-то трав, который был совершенно без запаха.
А дальше и совсем уже начали происходить чудеса. Вскоре приехал друг отца, врач, который осмотрел Линду и сказал, что организму девочки необходим никотин, ей надо курить. Отец с усмешкой молча протянул дочери сигарету. Линда неумело прикурила, затянулась горьковатым дымом и... даже ни разу не поперхнулась, не кашлянула, будто до этого курила.
Остается лишь гадать, что же стало причиной выздоровления Линды. Оно началось с подаренного ей соленого огурца. В тех местах в соления обязательно добавляют в виде специй лист кедра и каштана. Может, вся суть скрыта ! именно в этом? Кстати, кедр - дерево Линды... '
В те годы Линда была еще мала, чтобы задумываться : над тем, что с ней происходит. Но в память западало проч- , но. Когда Линде исполнилось одиннадцать лет, с ней слу- ; чилось событие, которое, возможно, во многом определило ^ ее характер, сформировало как личность. ;
Линда с ребятами частенько ходила на речку. На бе- 1 регу, неподалеку от того места, где они купались, стояла ; древняя, но действующая церковь. Несколько раз издали ^ Линда видела и седого настоятеля-батюшку, как все его 1 называли; тот жил отшельником. Но однажды, когда ре- ^ бята загорали на берегу и о чем-то спорили, священник ; незаметно подошел к ним и, обратившись к Линде, сказал: ^
- Ты очень уж красноречива, дочка, пойдем-ка я тебе ; кое-что покажу... 1
По дороге он, пристально глядя на Линду, пойнтере- ; совался, откуда у нее такой старинный католический кре- ^ стик. Линда рассказала, что этот крест отец берег именно ' для нее и крестили ее с ним. Но после крещения крестик ; куда-то запропастился, сколько его не искали, найти не ' смогли. Тогда дедушка привез ей золотой, на цепочке. Од- ; нако, как только Линда повесила его на шею, она стала ( задыхаться, словно кто-то душил ее. Линда рванула це- ^ почку и вместе с крестом выбросила ее в окно. Отец тогда ^ очень рассердился - как ты, мол, могла так поступить с 1 подарком! - и пошел в сад его искать. А нашел этот ста- j ринный католический, который столько времени не могли ^
найти. Но золотой исчез... 1 *
Священник ничего на это не сказал. Они вошли в церковь, и батюшка вынес старинную толстую книгу. На обложке ее сверкал золотистый шар, внутри которого горел крест из червонного золота - точно такой же, какой носила .Линда.
- Ты должна прочитать эту книгу за три ночи, - негромко проговорил священник. - Не побоишься приходить сюда ночами?
- Нет, - сказал Линда и вздрогнула, представив себе дорогу в темноте через степь до самого моста.
- Приходи около полуночи. На мосту я тебя буду встречать, - словно прочитав ее мысли, произнес батюшка.
И действительно, без четверти двенадцать, коща Линда торопливо подходила к речке, она увидела темный силуэт священника на мосту.
Они молча вошли в церковь, коща батюшка, заметив, как колыхнулись на окнах занавески, вдруг остановился пораженный. Перекрестившись, он повернулся к Линде и сказал:
- Это знамение. Пойдем в алтарь, дочь моя. - А мне можно? - вдруг испугалась она, зная, что это святая святых в церкви. - Тебе можно...
И все же Линда чего-то боялась, однако, когда оказалась в алтаре, ей стало легко и хорошо. Это ей запомнилось четко.
Священник повел ее в маленькую комнатку со стенами, сплошь уставленными зеркалами, и даже дверь изнутри была зеркальной. Посреди комнаты стоял небольшой столик, на котором лежала книга с золотистым шаром и крестом на обложке. По углам стола - две свечи в стаканчиках на блюдцах.
Батюшка сказал, что если встать лицом к восходу солнца, то левый угол комнаты, где ты находишься - со стороны сердца - и есть красный угол.
- Запомни, дочь моя, - предупредил он, - если книга откроется тебе, ты ее обязательно прочитаешь. Ну, а нет, значит, не дано. - А вы прочитали ее?
- Нет, - помолчав, со вздохом произнес священник, - книга мне не открылась. Ну) с богом, дочь моя...
Оставшись одна, Линда уселась на единственную табуретку к столу и с волнением открыла книгу, да с такой легкостью, совершенно не ощущая тяжести толстой кожаной обложки. Но текст буквально расплывался перед глазами, буквы сливались. Однако это вскоре прошло, и она
начала читать. На первой странице оказалась молитва, которую Линде вдруг захотелось переписать. Она увидела на столе блокнот и ручку, но почему-то не удивилась этому, старательно переписывая слова молитвы. И только закончила - вошел священник.
- На сегодня хватит, дочь моя, уже четыре часа утра, пора идти. Эту молитву тебе придется переписать еще трижды левой рукой. Не сейчас, а когда придет время. Ты это сама почувствуешь. Где бы ты не была, куда бы не поехала - бери молитву с собой, трудно станет - читай...
А стяжатели тем временем набили руку: случались среди них и такие, что могли оперировать, не пользуясь никаким инструментом - голыми руками извлекали больные, гниющие внутренности; правда, случались промашки - и тогда в урну летели совершенно здоровые органы... Но дельцы попроще не мудрствуя лукаво брались за нож - вот коща началась настоящая бойня: пациентов пачками отправляли в мир иной без всяких надежд на улучшение, и притом в сроки, пригодные лишь для того, чтобы сочинить первую строчку эпитафии, не более. Но это никого особенно не смущало: и впрямь выходило совсем как у "помощников смерти" на цивилизованном Западе. Вся разница - в благоустройстве операционной... ну еще, пожалуй, в элегантности манер и костюмов. Концовка дел тех и других "специалистов" была одной. Как, впрочем, и подоплека: бизнес есть бизнес.
В итоге "филиппинское наводнение" резко пошло на убыль, оставляя в душах людей, чудом избежавших насильственой смерти, лишь ужас и недоверие... Да, очень немногие теперь отваживаются на столь рискованное путешествие - как, в самом деле, отличишь истину от подделки, если и лучшие из врачевателей не могут представить вам диплом или хотя бы справку?.. Наверное, поэтому, пройдя сквозь тесный строй рекомендаций, они сами стали разъезжать по белу свету, следуя приглашениям пациентов. В таких случаях курс лечения они проводят где-нибудь в наспех сколоченном сарае, подальше от любопытных глаз представителей властей и уж тем паче - журналистов. Хотя некоторые из филиппинцев разрешают присутствовать на операциях всем желающим, но обычно это опять-таки люди из круга пациента. Единственный инструмент врача - его руки. Надрез делается пальцами. Ими же извлекаются опухоли, изношенные внутренности, ими же закрывается рана. Рубец появляется через несколько минут. Иноща - часов. Здесь все, как у Зе Ариго. Никаких болей, инфекция исключена.
ПАЧИТА, ВРАЧЕВАТЕЛЬ МЕКСИКИ
Ее звали Барбара Герреро Салас, и умерла она 20 апреля 1979 года в Мехико, коща ей исполнилось 79 лет. Врачевала до последнего дня. Теперь уже внук продолжает ее дело.
Возможно, она была самой даровитой искусницей в этом деле. Но главное, ей никто никогда не мешал, и во многом поэтому Пачита сумела осуществить операции, от которых у свидетелей голова шла кругом. Но те, кто видел, как Пачита пересаживала в тело больного органы и кости животных, рассказывают об этом шепотом, не без оснований полагая, что среди невольных слушателей найдутся и такие, что сочтут их за сумасшедших. Но существуют материалы - записи, рисунки и даже фотографии, подтверждающие все это. В одном Пачита не избегла участи Зе Ариго - она тоже стала в свое время объектом ученых исследований. Особенно ею заинтересовались американские и советские специалисты. Последние, кстати, делали ей весьма соблазнительные предложения, лишь бы заманить ее в Россию. Известно, что родина старых марксистов стоит сейчас во главе мировых исследований паранормальных явлений: наука "пси" служит ведь и военным целям.
Ни один из специалистов и здесь не обнаружил и следа подвоха, ни тени мошенничества: Пачита все делала безупречно и... совершенно непонятно, каким образом это ей удавалось. Немало было написано на эту тему научных докладов, созвано ученых советов, но, похоже, воз и ныне там: да и ще ему быть, если язык современной науки не настолько богат и демократичен, чтобы найти адекватные выражения тому, что отказываются видеть глаза? Если и среди светлых голов все еще популярно лукавое резюме "Этого не может быть, потому что не может быть никогда".
Пачита оперировала одним и тем же старым, ржавым ножом. Длина лезвия - около 30 сантиметров. Обычно ей ассистировали, и среди помощников случались настоящие врачи, чаще всего - парапсихологи. Эти люди все вместе как бы объединяли в единое целое энергию своих биополей. Аргентинский исследователь парапсихологии Педро Романюк побывал на 30 операциях. И, по его словам, всякий раз, попав в мощное биополе, всей кожей "ощущал присутствие представителей внеземных цивилизаций". Порой Пачита работала в кромешной тьме, иногда, напротив, при сильном освещении. Но ни разу, сколько ее ии расспрашивали, она не могла толком объяснить, чем диктовалось то или иное ее решение. Так же, как и Зе Ариго, Пачита ощущала себя лишь
посредником иной, высшей воли. Звала она эту волю Каутемок - по имени последнего императора ацтеков, с которым расправились испанские конкистадоры, принеся его в жертву своему богу. Каутемок, и еще целая когорта древних врачевателей - вот чьи тени стали источниками той силы, которую, по словам Пачиты, она вкладывала в свой нож.
Во время операции пациенты как бы впадали в легкую спячку, иногда безмятежные засыпали; другие бодрствовали, не ощущая никаких неудобств, не говоря уж о боли. Пачита пользовалась ватой и алкоголем. Вот легкое прикосновение лезвия - и на теле появляется глубокий надрез. И теми же руками, которыми она только что мыла посуду, с грязными ногтями, с кольцами, унизавшими пальцы, Пачита запросто начинала копошиться во внутренностях, извлекая плотные, темные куски зловонной опухоли и складывая их в сторонку. Извлеченная ткань тут же самовозгоралась, сублимировала без остатка. Для трансплантации она использовала органы молодого ягненка или его измельченные кости. И буквально на глазах изношенные позвонки обретали былую гибкость, пересаженные органы обретали совершенно человеческий вид... Да, здесь было отчего усомниться в реальности происходящего. Это был процесс необъяснимого энергетического преобразования, хотя, конечно, недостатка в различных теориях не было: возникали и сменяли друг друга термины - органическая энергия, нейтронная энергия, материализация, дематериализация...
Пачита оперировала всего два раза в неделю. Делала до 80 операций в день, и завершала его без малейших признаков усталости. Остальные дни консультировала, а то и просто одним лишь молчаливым своим присутствием расправлялась с не слишком серьезным недомоганием. И все же большая часть ее пациентов в мире цивилизованной медицины считалась "отработанным материалом" - речь шла лишь о сроках неминуемого конца. Существует целая книга записей, их сделали американские врачи, отправлявшие ей своих пациентов как к последней надежде на какой-то успех. Каждая такая запись заканчивается лаконичным: "Полное выздоровление..." Надо признать, что профессионалы в США применяют к своим неученым коллегам куда более демократичные критерии, чем европейские специалисты.
Многое здесь непонятно, необъяснимо, но оно - есть, и от этого никуда не денешься. Чего стоит, к примеру, история с попытками снять на пленку операции Пачиты. Долгое время она как бы не замечала потуг операторов,
и все их усилия пропали даром: пленка неизменно оказывалась засвеченной. Лишь однажды она сама дала разрешение на съемку, и только благодаря этому появились фотографии. Да, Пачита лишь однажды разрешила это сделать, за 2^ дней до своей кончины.
Завернутые в простыни, прооперированные ложились прямо на подстеленные на пол газеты. Через пару часов многие из них покидали дом Пачиты, не испытывая никакой надобности в провожатых. Но были такие, кому было еще трудно в одиночку добраться до дома. Им, как правило, приходится еще отлеживаться два-три дня, но уже в родных стенах. И ни разу - ни единого случая инфекционного заражения, никаких осложнений. Шрамы рассасываются бесследно.
История загадочного племени врачевателей не заканчивается на Пачите. Возможно, она, как и Зе Ариго, была в этом деле пионером конца нащего века. То, что делали они, что продолжают их последователи, не укладывается в теории и догмы науки, лишенной духовности. Кстати, на религиозной земле Бразилии то и дело появляются личности, мало в чем уступающие своему знаменитому земляку. К°йрос - один из них, и заметьте - он уже создает свою школу без помех со стороны властей. Опыт - цена великих проб и ошибок... Возможно, появятся иные теории, откроется дверь новой науке, лишенной материалистическ^ предрассудков, и в зарождающейся эпохе она верой и правдой послужит новому человеку. Верой. И правдой. Материализм и технократия - вот два рычага, подтолкнувших нас к самому краю ядерной пропасти. И не так уж глупо верить, что веяния возрождения станут исходить от истерзанного, полузатопленного корабля "третьего мира", от зреющей Индии, от бурлящей Африки, от пробуждающейся в муках рождения Латинской Америки. Речь идет ведь не об исключениях - напротив, о прочном, полном взаимного доверия и приязни объединении. Наука просто обязана быть универсальной, всеобъемлющей, воистину планетарной. А для этого она должна вместить в себя все бесспорные достижения Запада, и глубочайшую мудрость Востока, и мистический прагматизм "третьего мира". Другого ей не дано.
СВИДЕТЕЛЬСТВО '
Аннет Лесли - гражданка США, сейчас проживает в Бузнос- Айресе. : Пачита прооперировала ее в 1973 году с превосходным результатом. Она ^ рассказала о том, что с ней произошло на страницах испанского журнала i "Масайя". ^
"Впервые я узнала о Пачите 16 августа 1973 года - в j тот день мне довелось видеть ее за операцией. То, что она ^
делала, меня так напугало, что со мной едва не случился нервный шок, от которого спасла меня... Пачита. Тому свидетель - моя подруга, медсестра Дора. Ночью мне приснилась предстоящая операция. 22 августа меня прооперировали, и в ту ночь я почувствовала себя необычайно спокойной, исполненной глубокой веры, потому что уже знала, что все это - мне во благо. Ассистенты Пачиты меня заранее предупредили, чтобы перед уходом на операцию все вещи в номере были расположены максимально удобно, потому что потом сил не хватит их перетаскивать с места на место. Я прихватила с собой бутылку спиртного, вату, простыню, пояс, и вместе с сыном пришла в дом Пачиты на три часа раньше условленного срока. И там настало такое ощущение, будто меня прямо с порога стали готовить к операции, и я почувствовала необычайный прилив бодрости.
Когда наступил наконец мой черед, Пачита уложила меня на кровать и, взяв нож, сделала надрез сантиметров в семь длиной прямо над позвоночником, недалко от бедра, и извлекла оттуда небольшую опухоль. То же самое она проделала и чуть ниже затылка - там тоже, оказывается) была такая же опухоль.
Мягко уговаривая меня, что надо бы уснуть, она сделала еще один надрез над позвоночником, но уже длиной сантиметров тридцать, так что кровь хлещет как из ведра. И показалось мне, что Пачита одним рывком извлекла на свет божий весь позвоночный столб. Я даже не услышала - скорее, почувствовала, как Пачита просит помощников зажать края раны, но никакой боли при этом не испытала. Дора и сын стояли рядом и видели все.
Пачита стала рукояткой ножа вбивать новые позвонки на место старых - лишенные кальция, изъеденные солью. Вот когда я почувствовала настоящую боль. А вот шейный позвонок Пачита уже не вбивала, а просто поставила на место изношенного, слегка надавив руками.
Странно, потом она позвала меня по имени, хотя я до сих пор не называла себя. Дора и сын и словом с ней не перемолвились.
Кровь страшно запачкала простыню. Но когда на нее стали лить спиртное, то оно испарилось, даже не коснувшись ткани ни единой каплей. То же самое произошло и с какой-то жидкостью, белой, как молоко. Рана уже закрылась, ее всю обложили ватой и стянули ремнем. Потом уложили меня на пол, где я и провела около часа. Помню, как сильно билось сердце.
Потом меняс ложечки угостили кофе, помогли одеться, и весь следующий день я провела в отеле. Вечером рана
на затылке немного закровоточила, но утром я все-таки приняла ванну, и сняла тампоны. Под ними едва заметны были шрамы - у бедра и затылка. Вечером стало намного лучше, я снова зашла к Пачите, и она упрекнула меня за то, что так рано решила избавиться от тампонов: ведь они, объяснила Пачита, помогают астральным существам "вести" меня дальше к полному выздоровлению.
Между тем, спина моя вдруг ощутила поистине юную гибкость, и мне доставляло несказанное удовольствие держаться прямо, - впервые за много лет. Более того, я начала испытывать в этом настоятельную потребность, будто кто-то раз и навсегда запретил мне горбиться.
Глубокий покой разлился по всему моему существу, и не покидал меня еще три недели, пока не исчезли шрамы.
Мой персональный врач, доктор Фуш, освидетельствовал резкое улучшение состояния позвоночника (как никто, Фуш знал, в каком состоянии он пребывал совсем недавно), и сказал, что уже нет и самой причины, вызвавшей его болезнь, грозившую самым тяжелым исходом. Пачита полностью заменила мне три позвонка, удалив обе злокачественные опухоли...
Когда Хуан и Дора уже собирали меня в дорогу, в отель, рядом оказался аргентинский певец Лео Дан, которому Пачита полностью восстановила напрочь утраченную было роскошную шевелюру.
А. ГЛАЗУНОВ
ЧЕЛОВЕК, КОТОРЫЙ СПАСЕТ МИР
Она уходила не оборачиваясь, маленькая, хрупкая и изящная женщина. Но мне-то было известно, каким на самом деле сильйым и стойким человеком была Линда. И необычным. Теперь я знал о ней многое, но меня не покидало чувство, что самого главного о Линде я так и не узнал. И не потому, что она не пожелала открыться, нет. Просто этого главного и важного о себе Линда не знала и сама. История ее еще недолгой жизни, рассказанная ею сначала в письмах, а потом и при встрече, настолько фантастична, что я решил изменить ее имя и не указывать фамилии. Но то, что рассказ Линды не выдуман, я уверен, как и в том, что он еще не окончен.
КРЕЩЕНИЕ
^з MMCbJMa. "Все началось с 1 января 1983 года. Я училась тогда на 4 курсе ветеринарного техникума. Поздно вечером писала конспект, а когда подняла голову, то увидела в комнате незнакомую женщину. Она стояла рядом, у стола, вся в черном. Лицо спокойное, а смотрит на меня с жалостью. "Бедная моя доченька, - негромко произнесла женщина, - горе тебя ожидает большое, готовься". Кто вы?" - спрашиваю. "Твоя мать". У меня спина аж мурашками покрылась. Мать моя умерла при родах, я ее никоща не видела, даже фотографии не сохранилось. А женщина снимает с себя крестик и вешает мне на шею. "Носи его всегда", - говорит, погладила меня по голове и исчезла. Я вскочила, бросилась к двери, ведь помню, что запирала на ключ и засов задвинула. Так и есть. Привиделось все? Но тепло ее руки я до сих пор ощущаю..." - Хотите чаю? Конфеты есть... Так начался наш первый разговор с Линдой в комнате институтского общежития, ще она жила во время сдачи сессии. Первое знакомство с человеком, о котором я знал по письмам, как мне казалось, предостаточно. И возникшее сразу недоверие к тому, что Линда мне писала о себе.
И разочарование. И недоумение. Все эти чувства разом нахлынули на меня и выбили из колеи. Я даже сначала не понял, почему вдруг возникло у меня такое отношение к женщине, по виду больше напоминавшей школьницу. Гораздо позже до меня дошло: ту жизнь, которую описала Линда, она просто не могла прожить, физически бы не смогла вынести испытания, обрушившиеся на ее хрупкие, в прямом смысле, плечи - горе, жестокость и несправедливость. Может, поэтому я и представлял ее другой.
Несколько дней спустя я все же не выдержал и поинтересовался у Линды, откуда у нее оказалось столько сил, чтобы не только перебороть все невзгоды, но и сохранить душевность, доброту, уверенность в себе и веру к людям? Она ответила очень серьезно: - Мне помогал Бог!
По-разному можно отнестись к этим словам. Можно осудить, посмеяться, остаться равнодушным, наконец. Но меня они заставили задуматься. Не зря в Евангелие от Матфея сказано: "Добрый человек из доброго сокровища выносит доброе, а злой человек из злого сокровища выносит злое, будь то в словах, будь то в деяниях". Линда с детства пила из доброго источника, если можно так выразиться. Очевидно, я никогда бы об этом и не узнал, если бы однажды с упреком не сказал ей, зачем она так много курит.
- На меня курение не действует, - засмеялась Линда. - Кстати, курю я не так уж и часто. Но мне это просто необходимо для здоровья...
Я подумал, что это шутка. Своим слабостям и привычкам мы всегда ищем оправдания, а если их нет, то отшучиваемся. Но я ошибся. Однако безобидное замечание о вреде курения позволило мне узнать то, о чем я никогда бы не догадался спросить. Зато теперь я могу сказать, что странности в жизни Линды начались отнюдь не 1 января 1983 года, а гораздо раньше.
Линда росла без матери, поэтому очень любила отца - художника, который частенько уезжал из дома на заработки. Тогда они жили в Ворошиловградской области. В память пятилетней Линды врезалась больница для инфекционных больных, вернее, высокий некрашенный заоор вокруг, за которым находились больные проказой, сифилисом, гепатитом, туберкулезом... А спустя год за этим забором оказалась и Линда. Ее привезла "скорая" с диагнозом "болезнь Боткина" - температура под сорок, суставы ломило, кожа желтая, отечность, боли в печени, которая оказалась здорово увеличенной. Лечили Линду жестоко -по 1^ уколов в день, но улучшения не насту
пало. В палате вместе с ней лежал еще мальчик лет четырех, Сережа - худой, как скелет. Он фактически не вставал с постели, а однажды утром Линда не смогла его разбудить. Пришли врачи и унесли Сережу. Нянечка сказала Линде, что он заснул, его заберет теперь мама.
- Не бойся, ты скоро тоже заснешь, - со вздохом проговорила она, - и болеть ничего не будет.
Но Линда и не боялась, так как смерть для нее была довольно отвлеченным понятием. Не знала она и о том, что врачи ее уже приговорили, оставив надежды на выздоровление. Первый месяц Линду еще лечили, второй лекарств на нее уже не переводили - неизлечима. Оставалось ждать.
После смерти Сережи Линда осталась в палате одна, дверь запирали на ключ - выходить не разрешалось. Поэтому Линда подолгу смотрела в окно, приводняв нижнюю раму - она открывалась легко, - за ним виднелось мрачноватое одноэтажное здание морга. Рядом с ним и забор был пониже, да больные обходили это место стороной.
В один из летних дней Линда также сидела у открытого окна, коща увидела, как через забор перелез парень. Он подбежал к окну, забрался в палату и, приложив палец к губам, чтобы она молчала, спрятался под кровать. Линда и испугаться не успела, потому как заметила, что за окном появился милиционер. - Девочка, ты никого не видела? - Нет, дяденька, - сказала Линда, - и ты уходи быстрей, а то заболеешь...
Она уже была рада такому происшествию и с нетерпением ждала, когда из-под кровати появится парень. Он вылез улыбающийся и, подмигнув ей, шепнул:
- Спасибо. Вот тебе за это гостинчик, - и протянул большой соленый огурец. - Больше ничего у меня нет. Ну, выздоравливай с богом, дочка.
Линда и опомниться не успела, как парень исчез за окном. Соленые огурцы она не любила и никогда не ела, а тут вдруг откусила и - съела весь без остатка. Он ей так понравился, что когда пришла убираться нянечка, Линда ее попросила принести ей соленых огурцов, помидор, картошки, хлеба. То есть то, что категорически запрещали врачи. Нянечка знала - жить Линде осталось недолго, потому и решилась нарушить этот запрет. Соленые огурцы, помидоры, вареную картошку она прятала под платье и тайно проносила в палату. Линда все съедала и не могла насытиться. Спустя неделю она заметила, что у нее уже не кружится голова, когда она нагибалась, но главное - Линда начала худеть, то есть стала спадать
отечность, понизилась температура. Она уже сама мыла полы в палате, и когда это увидел врач, он просто не мог придти в себя от изумления. - Ее надо срочно лечить...
Неизвестно, что вышло бы из этого вмешательства врачей, если бы не приехал отец. Он просто взломал дверь палаты и прямо в больничной пижаме увез дочь домой. Отец стал лечить ее сам отваром из каких-то трав, который был совершенно без запаха.
А дальше и совсем уже начали происходить чудеса. Вскоре приехал друг отца, врач, который осмотрел Линду и сказал, что организму девочки необходим никотин, ей надо курить. Отец с усмешкой молча протянул дочери сигарету. Линда неумело прикурила, затянулась горьковатым дымом и... даже ни разу не поперхнулась, не кашлянула, будто до этого курила.
Остается лишь гадать, что же стало причиной выздоровления Линды. Оно началось с подаренного ей соленого огурца. В тех местах в соления обязательно добавляют в виде специй лист кедра и каштана. Может, вся суть скрыта ! именно в этом? Кстати, кедр - дерево Линды... '
В те годы Линда была еще мала, чтобы задумываться : над тем, что с ней происходит. Но в память западало проч- , но. Когда Линде исполнилось одиннадцать лет, с ней слу- ; чилось событие, которое, возможно, во многом определило ^ ее характер, сформировало как личность. ;
Линда с ребятами частенько ходила на речку. На бе- 1 регу, неподалеку от того места, где они купались, стояла ; древняя, но действующая церковь. Несколько раз издали ^ Линда видела и седого настоятеля-батюшку, как все его 1 называли; тот жил отшельником. Но однажды, когда ре- ^ бята загорали на берегу и о чем-то спорили, священник ; незаметно подошел к ним и, обратившись к Линде, сказал: ^
- Ты очень уж красноречива, дочка, пойдем-ка я тебе ; кое-что покажу... 1
По дороге он, пристально глядя на Линду, пойнтере- ; совался, откуда у нее такой старинный католический кре- ^ стик. Линда рассказала, что этот крест отец берег именно ' для нее и крестили ее с ним. Но после крещения крестик ; куда-то запропастился, сколько его не искали, найти не ' смогли. Тогда дедушка привез ей золотой, на цепочке. Од- ; нако, как только Линда повесила его на шею, она стала ( задыхаться, словно кто-то душил ее. Линда рванула це- ^ почку и вместе с крестом выбросила ее в окно. Отец тогда ^ очень рассердился - как ты, мол, могла так поступить с 1 подарком! - и пошел в сад его искать. А нашел этот ста- j ринный католический, который столько времени не могли ^
найти. Но золотой исчез... 1 *
Священник ничего на это не сказал. Они вошли в церковь, и батюшка вынес старинную толстую книгу. На обложке ее сверкал золотистый шар, внутри которого горел крест из червонного золота - точно такой же, какой носила .Линда.
- Ты должна прочитать эту книгу за три ночи, - негромко проговорил священник. - Не побоишься приходить сюда ночами?
- Нет, - сказал Линда и вздрогнула, представив себе дорогу в темноте через степь до самого моста.
- Приходи около полуночи. На мосту я тебя буду встречать, - словно прочитав ее мысли, произнес батюшка.
И действительно, без четверти двенадцать, коща Линда торопливо подходила к речке, она увидела темный силуэт священника на мосту.
Они молча вошли в церковь, коща батюшка, заметив, как колыхнулись на окнах занавески, вдруг остановился пораженный. Перекрестившись, он повернулся к Линде и сказал:
- Это знамение. Пойдем в алтарь, дочь моя. - А мне можно? - вдруг испугалась она, зная, что это святая святых в церкви. - Тебе можно...
И все же Линда чего-то боялась, однако, когда оказалась в алтаре, ей стало легко и хорошо. Это ей запомнилось четко.
Священник повел ее в маленькую комнатку со стенами, сплошь уставленными зеркалами, и даже дверь изнутри была зеркальной. Посреди комнаты стоял небольшой столик, на котором лежала книга с золотистым шаром и крестом на обложке. По углам стола - две свечи в стаканчиках на блюдцах.
Батюшка сказал, что если встать лицом к восходу солнца, то левый угол комнаты, где ты находишься - со стороны сердца - и есть красный угол.
- Запомни, дочь моя, - предупредил он, - если книга откроется тебе, ты ее обязательно прочитаешь. Ну, а нет, значит, не дано. - А вы прочитали ее?
- Нет, - помолчав, со вздохом произнес священник, - книга мне не открылась. Ну) с богом, дочь моя...
Оставшись одна, Линда уселась на единственную табуретку к столу и с волнением открыла книгу, да с такой легкостью, совершенно не ощущая тяжести толстой кожаной обложки. Но текст буквально расплывался перед глазами, буквы сливались. Однако это вскоре прошло, и она
начала читать. На первой странице оказалась молитва, которую Линде вдруг захотелось переписать. Она увидела на столе блокнот и ручку, но почему-то не удивилась этому, старательно переписывая слова молитвы. И только закончила - вошел священник.
- На сегодня хватит, дочь моя, уже четыре часа утра, пора идти. Эту молитву тебе придется переписать еще трижды левой рукой. Не сейчас, а когда придет время. Ты это сама почувствуешь. Где бы ты не была, куда бы не поехала - бери молитву с собой, трудно станет - читай...