Страница:
Знаменитый скрипач умер в Ницце от чахотки в мае 1840 года. Ею останки были забальзамированы по всем правилам того времени и выставлены в зале. Толпы людей приходили взглянуть на музыканта, столь виртуозно владевшего своим инструментом, что его заподозрили н связях с нечистой силой. Между тем сына Паганини Акилле.и без того убитого горем, ожидал новый удар судьбы. Епископ Ниццы преподобный Доменико Гальвано запретил хоронить еретика Паганини на местном кладбище.
Красивый ореховый гроб тайно перевезли на корабль. Друзья маэстро решили доставить его в родной город музыканта — Геную, которому он завещал свою скрипку. Но трусливый губернатор города Филипп Паолуччи отказался даже впускать судно в гавань.
Три месяца простояла шхуна на рейде. Матросы пили горькую, утверждая, что по ночам из тяжелого орехового ящика доносятся горестные вздохи и звуки скрипки. Наконец в результате длительных переговоров с самыми высокопоставленными лицами останки Паганини было разрешено перенести в подвал замка графа Чессоле — друга великого скрипача.
Но и там они, увы, пролежали недолго. Слуги стали жаловаться, что гроб мерцает в темноте дьявольским светом. Вновь ореховый ящик погрузили на повозку и повезли в морг лазарета в Виллафранке. Однако там взбунтовались местные служащие, которые, казалось бы, должны были быть привычны к мертвецам. Но и на них тело Паганини наводило непередаваемый ужас. Людям регулярно слышались стоны и вздохи призрака, сопровождаемые звуками страстной музыки.
И вновь друзья Паганини были вынуждены пуститься в дорогу вместе с печальным грузом…
Ги де Мопассан, воодушевленный этой невероятной эпопеей, написал в одном из своих романов, «что гроб из орехового дерева с телом музыканта более пяти лет покоился на пустынном скалистом острове Сент-Онора, пока сын Пагапини добивался в Риме высочайшего разрешения предать его земле». Но граф Чессоле в своих воспоминаниях приводит совсем другую версию. Вот основные ее этапы:
В 1842 году скрипача захоронили на мысе Сент-Оспис, у подножия старинной башни.
В апреле 1844 года останки вновь откопали и перевезли в Ниццу.
В мае 1845 года гроб перевезли на виллу графа Чессоле.
Но и это еще не все. Друзья не оставляли усилий захоронить маэстро по-христиански на кладбище. Усилия эти увенчались успехом лишь в 1876 году — спустя тридцать лет после его смерти!
Но в 1893-м гроб вновь откопали, так как пошли слухи, что из-под земли доносятся странные звуки, словно там находится живое существо. В присутствии внука Паганини, чешского скрипача Франтишека Ондржичека, прогнивший ореховый ящик был вскрыт. Тело музыканта практически истлело, но голова, особенно лицо, загадочным образом великолепно сохранились, Это дало пищу для новой волн-ы самых невероятных слухов и сплетен.
В 1897 году гроб с останками Паганини вырыли еще раз и перевезли на новое кладбище…
Не менее удивительные посмертные приключения пережило тело знаменитого конкистадора и завоевателя Мексики Эрнана Кортеса. Он уничтожил великое множество ацтеков. Правитель Куаутемока перед своей казнью сказал Кортесу: «Бог спросит с тебя за это!» И проклятие подействовало. Великий конкистадор умер в Севилье. В 1547 году был торжественно погребен в фамильном склепе. Но через пятнадцать лет (согласно завещанию) гроб с телом перевезли через океан, захоронив в монастыре в Тескоко. И началось… Мексиканская земля не принимала проклятое тело. Гроб Кортеса выкапывали и зарывали вновь еще шесть раз. Однажды покойнику грозила опасность вообще исчезнуть, когда Мексика освободилась от испанского владычества и местные патриоты вознамерились сжечь останки конкистадора и развеять по ветру… Обошлось. Но покоя Кортес все равно не обрел. В 1946-м его тело разыскали ученые и отправили на исследования.
Какое же проклятие преследовало великого Паганини? Почему останки Кортеса переходили из могилы в могилу? В чем секрет этих посмертных эпопей? Может, и впрямь тут замешаны мистические законы и высшие силы? Не будем спешить с выводами. Замечено, что тела людей, вкусивших при жизни власти.или славы, не имеют покоя после смерти. Вспомните хотя бы египетских фараонов. Их останки подвергались ограблениям. Их забальзамированные тела препарировали любопытные ученые. Их мумии развезли по всему свету и выставили в музеях на всеобщее обозрение.
Вряд ли в этом повинны какие-то потусторонние силы. Сами люди, движимые любовью или ненавистью к великим умершим, не дают им покоя. Взять хотя бы тело Ленина. Во время войны его тайком перевозили в специальном саркофаге в далекую Тюмень, чтобы в случае падения Москвы мумия «великого вождя» не попала в руки фашистов. А в последующие годы, когда она опять оказалось в Мавзолее на Красной площади, находились люди, которые пытались совершить покушение на эти останки.
Редко можно найти великого покойника, которого не потревожили бы в могиле, чтобы отправить в посмертное путешествие. Взять хотя бы Наполеона, гроб которого выкопали спустя девятнадцать лет после смерти, чтобы перевезти его прах с острова Святой Елены в Париж. Останки Федора Шаляпина спустя полвека после смерти отправились в дорогу из Франции в Россию. Ходят слухи, что останки Гитлера хранятся где-то в сейфах российских спецслужб…
Иногда тела знаменитостей даже воруют, как это произошло с прахом Чарли Чаплина в 1978 году. Глубокой ночью двое злоумышленников вскрыли могилу знаменитого артиста, погрузили свинцовый саркофаг в автофургон и увезли в неизвестном направлении. Как потом выяснилось — в Швейцарию. Но тщетно они требовали с вдовы выкуп. Она сказала: «Мой муж живет в моем сердце и на небесах. А то, что попало к вам в руки, мне неинтересно». Тело Чарли Чаплина отсутствовало в своей могиле почти месяц, прежде чем полиция смогла поймать незадачливых преступников.
А порой люди, познавшие при жизни лишь высочайшие почести, испытывают после смерти изощренные унижения, пытки, когда их уже мертвые тела даже подвергают показательной казни. Вот некоторые примеры такой неблагодарности потомков.
В конце IX века, когда папский престол в Риме занял Стефан VI, он решил судить своего предшественника епископа Формозу. Тело епископа вырыли из могилы, обрядили в папские одежды и посадили на трон. Состоялся мистический суд над мертвецом. Его признали виновным в страшных прегрешениях. Затем труп показательно казнили — ему отрубили три пальца, которыми он благословлял народ при жизни, затем его привязали за ноги к лошади, протащили через весь Рим и сбросили в Тибр.
Очень похоже поступили англичане с Оливером Кромвелем. Его тело, захороненное в часовне Вестминстерского аббатства, извлекли из могилы и повесили, а спустя некоторое время выставили подгнившую голову на крыше Вестминстер-холла на всеобщее обозрение и устрашение…
Лютая казнь состоялась в России в начале XVII века над уже мертвым телом Лжедмитрия 1 (Григория Отрепьева). Сперва его труп, пролежавший на площади несколько дней, подвергли публичному бичеванию.
Потом вспороли живот, а в рот забили музыкальную дудку. Изуродованные останки захоронили было в придорожной канаве. Но и этого показалось мало. Вскоре обесчещенное тело вновь откопали, сожгли, пеплом зарядили пушку и выстрелили.
Знаменитому Гришке Распутину, фавориту семьи последнего российского царя, тоже не удалось спокойно полежать в могиле. Его тело выкопали буквально через несколько месяцев после убийства и сожгли в топке парового котла…
Какие же из этого можно сделать выводы? Быть может, не стоит при жизни рваться к славе и величию, чтобы потом, после смерти, твое тело могло покоиться в земле с миром? Увы, порой даже самая «растительная» жизнь не гарантирует посмертного упокоения. Известно, как строители буквально сметают с лица земли целые кладбища, чтобы подготовить площадки под застройку растущих городов. Пока мы сами не научимся уважать покой своих мертвых, нам никто не сможет гарантировать того же.
На страницах старых газет порой можно встретить странные истории. Вот одна из них, ей уже более ста восьмидесяти лет. Она опубликована в «Журнал ь де л'Ампир» 17 января 1814 года за подписью суПрефекта округа Фуа господина Баскля де Лагреза, И хотя с тех пор наши деды и отцы, да и мы сами были свидетелями многих удивительных событий, эта история остает-ся необычайно интересной и заслуживает быть извлеченной на свет со старых, пыльных страниц. Речь в ней идет о событиях, произошедших в Пиренеях, в той части департамента Арьежа, которая образовывала в то время графство Фуа, страну отвесных скал и бездонных пропастей, над которыми возвышается всеми своими тремя тысячами метров величественный Монкальм.
Однажды — дата точно не определена, но не ранее лета 1807 года — охотники заметили среди неприступных скал совершенно обнаженную женщину. Она стояла на одной из вершин на краю обрыва и, казалось, что-то внимательно рассматривала без малейшего страха в глубине пропасти, над которой склонилась, будто готовая броситься вниз. Хотя до нее было довольно далеко, удалось рассмотреть, что она высока и худа, кожа ее загорелая и длинные волосы покрывают плечи и спину.
Охотники попытались приблизиться. Увидев людей, она испустила крик ужаса и бросилась бежать, с поразительной ловкостью прыгая по нагромождениям неустойчивых, шатающихся камней. Она передвигалась по отвесным склонам с той же легкостью, с какой светская дама по посыпанным песком дорожкам парка. Пришлось отказаться от преследования. Охотники вернулись в Сюк, довольно большую деревню в полулье [Лье — единица длины Франции, рапна 4,444 километра.] от городка Вик-Дессос, административного центра этого живописного кантона. Они, конечно, не стали делать секрета из необычной встречи. Менее чем через час все обитатели деревни уже знали, что в окрестных горах появилось удивительное существо — полуженщина, полуобезьяна. Самые отважные решили немедленно устроить облаву, и уже перед рассветом они сидели в засаде за скалами вокруг того места, где женщину видели накануне. С восходом солнца она появилась, не подозревая об опасности. Ее окружили, схватили, не обращая внимания на крики и сопротивление. Пришлось связать ей руки, чтобы завернуть ее в кусок ткани, который она, однако, успела превратить в лохмотья. Когда же она поняла, что ее собираются увести с собой, то забилась в отчаянных конвульсиях, испуская яростное рычание. Окружающим показалось, что среди рыданий и воплей они различили угрозы, произнесенные на французском языке. Убежденные теперь, что пойманное ими существо не животное, а женщина и их соотечественница, они доставили ее, не без сопротивления с ее стороны, в дом местного священника.
Кюре встретил эту отбившуюся от божьего стада овцу ласково и мягко. Обратился к ней с утешающей и успокаивающей речью. Трудно было представить, поняла ли хоть слово дикая пленница из этой сочувственной речи, но вид сутаны пробудил, видно, в ее помутившемся мозгу какие-то далекие воспоминания. Бедная женщина внезапно успокоилась. Она опустила голову и, кажется, погрузилась в горестные раздумья. Она плакала и шевелила губами, как будто произнося молитву. Возможно, она вспомнила исчезнувшего мужа: некоторые из присутствовавших утверждали, что услышали обрывок фразы: «…что скажет — мой муж?» Воспользовавшись этим моментом просветления, начали задавать ей вопросы. Она не ответила ни на один. Предложили еду. Она от нее отказалась. Казалось, она потеряла интерес ко всему. Смущало то, что, несмотря на жалкую наготу тощего тела, грубую, обветренную кожу, спутанные волосы, эта несчастная, ещё довольно молодая, не утратила благородного и полного достоинства вида. Ее изможденное лицо сохраняло остатки красоты, и во взгляде, когда она смотрела на крестьян, собравшихся вокруг нее, угадывались надменность и пренебрежение.
Наступил вечер. Кюре решил, что необходимо дать пленнице отдохнуть. Он приготовил комнату с удобной кроватью, белье и еду, принял меры, чтобы несчастная не смогла поранить себя, и оставил ее одну, заперев на два оборота ключа, чтобы исключить всякую возможность побега. Рано утром на следующий день он был уже на ногах. В доме стояла тишина: дикарка, вероятно, еще спала. Кюре осторожно отпер дверь… Комната была пуста! На тропе, ведущей в горы, нашли разорванные платье и юбку, оставленные накануне около постели беглянки, это был след. Все местные охотники и пастухи бросились в погоню, состязаясь друг с другом в быстроте и ловкости. Но все было напрасно.
Потом ее иногда видели издалека собирающей траву на неприступных скалистых гребнях или бегущей по берегу вдоль озера — огромного пространства стоячей, загнивающей воды, полного лягушек, саламандр и пиявок. Она бросалась в воду с прибрежных камней и вылезала из воды с добычей, которую тут же, на ходу, съедала. Иной раз замечали ее фигуру на вершине высокой скалы. Она стояла в горестном раздумье, похожая на статую, неподвижная, как камень под ее ногами.
Наступила осень. Пришлось отказаться от попыток поймать дикарку. Зима в тот год была ранней и суровой. Выпало много снега. Запертые на долгие месяцы в своих жилищах, крестьяне часто вспоминали о несчастной женщине, которую хотели спасти, хотя и против ее воли. Теперь она несомненно была мертва. Ее или убили морозы, или она неминуемо должна^быЛа умереть из-за полного отсутствия пищи: земля покрылась трехметровым слоем снега, а горные озера промерзли до самого дна. Если, конечно, до того ее не растерзали медведи, в то время в этом районе Пиренеев их было еще много. В одном можно было не сомневаться: никто и никогда больше не увидит ее живой.
В первые весенние погожие дни самые смелые отправились в горы в надежде отыскать хотя бы какиенибудь следы, способные пролить свет на судьбу несчастной. Едва они достигли первых горных отрогов, как увидели ее — как всегда, совершенно обнаженной и, казалось, еще с большей, чем обычно, ловкостью прыгающей с камня на камень и с наслаждением катающейся по снегу. Это было совершенно невероятным! Слухи о чуде распространились по всему району. Господин Вернье, мировой судья кантона, решил, что необходимо действовать. Он отправился в Сюк, набрал несколько отрядов охотников и сам возглавил их. Дикая женщина была поймана, и, чтобы исключить новый побег, ее отвезли на этот раз в Вик-Дессос.
Вернье попытался сначала завоевать доверие своей пленницы. Он твердо решил узнать ее тайну. Ему удалось заставить ее принимать из его рук простую еду: зелень, мясо и рыбу. Но, несмотря на все расспросы, она хранила упорное молчание. Однако когда он спросил, как ей удалось избежать когтей медведей, она сказала: «Медведи, они мои друзья, они согревают меня…» Она произнесла эти слова внятно, голос ее был чист, речь — без иностранного акцента. По манере говорить было очевидно, что она не из простолюдинов. По некоторым другим обрывкам фраз, что удалось из нее вытянуть настойчивыми расспросами, можно было установить, что в 1793 году, спасаясь от революции, они с мужем эмигрировали в Испанию. После многих лет жизни на чужбине супруги решили вернуться на родину. То ли некие политические мотивы не позволяли им пройти мимо пограничной, стражи, то ли они решили вернуться во Францию инкогнито, но они отправились без проводника по горным тропам через Пиренеи. Там на них напали контрабандисты. Вероятно, муж ее в этой схватке был убит, а обезумевшая от горя и решившая умереть женщина забралась в самый глухой горный угол. Так началась ее жизнь Робинзона, продолжавшаяся не менее двух лет. Мировой судья, будучи примерным служащим и подозревая в этой безумной врага империи, посчитал, что более надежным будет перевели ее в Фуа, центр департамента, и представить дело на рассмотрение тамошнего префекта.
Публикация мной этой статьи вызвала множество писем, некоторые из которых были резкими, даже ругательными. Меня обвиняли в том, что я рассказываю читателям малоинтересные, скучные истории, неправдоподобность которых очевидна. Другие предупреждали участливо, что, приняв за подлинный рассказ, напечатанный в «Журналь де л'Ампир», я стал слепой жертвой известного мистификатора. Автор этого розыгрыша, известного уже сто лет, не кто иной, как господин Муссон. Однако не все так просто. Должен сообщить, что я проявил осторожность и не спешил представить эту невероятную на первый взгляд историю публике без предварительной проверки. В архивах, как известно, при желании можно найти все. Там я и разыскал досье на женщину-дикарку, хотя это и стоило мне некоторого труда, поскольку, вопреки тому, что я узнал из повествования супрефекта, она была поймана совсем не в 1814 году. Мне пришлось просмотреть переписку властей Арьежа с министром полиции вплоть до 1808 года, чтобы найти следы происшествия. Личное дело супрефекта Лагреза показывает к тому же, что он приступил к своим обязанностям только в 1811 году, то есть через три года после описываемых событий. Этот факт, как мы увидим в дальнейшем, окажется нам полезен.
Некоторые мои любезные корреспонденты (я благодарю их за сообщения) писали мне, что воспоминания о безымянной сумасшедшей еще живы в селениях графства Фуа. «Когда я прибыл в Арьеж, — писал один из них, — это была первая история, которую я услышал». Она была рассказана также и Эли Берте, в молодости служившему в управлении рудников в Вик-Дессосе… Позднее, уже будучи модным писателем, он вспомнил о ней, и она легла в основу его романа «Антония», опубликованного в 1850 году. В следующем году «Антония», конечно значительно дополненная, превратилась в три тома «Пиренейской девицы», которая была переиздана в 1877 году под названием, более соответствующим сюжету, — «Безумная из Пиренеев».
Я также имел честь получить послание от уважаемого специалиста господина доктора Поля Курбона, главного врача психиатрической лечебницы Стефансфельда, что недалеко от Страсбурга. Он сообщил мне содержание одного доклада, представленного на конгрессе психиатровневрологов, прошедшем в Тунисе в 1912 году. Сумасшедшая из Пиренеев там не упоминалась, но рассматривались похожие случаи. «И в наши дни, — писал мне доктор Курбон, — случаи, когда сумасшедшие, сбежавшие из лечебниц, неделями живут зимой без одежды, под открытым небом, не являются исключительными. Физиология этих больных совершенно отлична от показателей нормальных людей и позволяет им переносить неблагоприятные погодные факторы».
Что является причиной этой особенности больного организма? Атавизм.
Каждый человек получает при рождении генетическую наследственность, восходящую к далеким предкам. Часто можно встретить сходство, иногда поразительное, внука со своим дедом или даже с портретом прадеда или прапрадеда. Вкусы, склонности, которыми он будет обладать, когда вырастет, часто вопреки всему, окажутся вкусами и склонностями его более или менее далеких предков. Ученые, однако, допускают, что по капризу природы, к счастью, редко, новорожденный наследует черты поколений, живших сотни, тысячи лет назад. Иногда предок, которого он копирует, — первобытный человек. Тогда генетическое наследство его страшно неразвито. Голосовые связки несчастного не способны издавать членораздельные звуки, а воспроизводят лишь лай, мяуканье или рычание. Он обнюхивает, облизывает, царапается и кусается, как доисторическое существо, которое воспроизводит.
«Прекрасный пример такого случая — персонаж, известный как „Дикарь из Аверона“, обследованный недавно Итаром и Пинелем, — продолжает месье Курбон. — Этот ребенок двенадцати лет, несколько лет проживший один в лесу, питаясь желудями и корешками, утоляя жажду в ручьях, ночуя под деревьями и удирая каждый раз при приближении человека… Всегда настороже, безголосый, не умеющий ходить прямо, передвигающийся рысью или галопом, обнюхивающий все предметы, он походил больше на животное, чем на человеческое существо». Его поймали, пытались привить ему цивилизованные навыки, но все усилия воспитателей оказались напрасными. Оказавшись на улице городка, где его содержали, «только после того, как он долго обнюхивал руки своей воспитательницы, он ее узнал и согласился следовать за нею».
Доктор Поль Курбон приводит еще один интересный случай, произошедший с ребенком двенадцати лет, глухонемым, жившим среди крестьян. Они кормили его, совершенно не заботясь о его воспитании и обучении. Когда его поместили в лечебницу, он своими жестами и действиями больше походил на обезьяну, чем на человека. Свою радость он выражал прыжками и кульбитами; чтобы выразить хорошее отношение к кому-либо, он обнюхивал, облизывал, покусывал этого человека; а когда был им недоволен — кусался уже всерьез, больно, и рычал… Он ходил, поджимая пальцы и выбрасывая руки вперед, как будто применение верхних конечностей облегчало ему передвижение. Никогда ничего не ел, не обнюхав предварительно пишу, не пользовался ни ложкой, ни вилкой, пил, погружая губы в посуду с водой. Через несколько месяцев медико-педагогических обследований этот случай был достаточно изучен, чтобы можно было поставить диагноз: идиотизм — и констатировать, что речь идет об умственном атавизме.
Можно ли отнести сюда же случай безумной из Пиренеев? Или ее помешательство имеет другую природу? Вопрос, на который невозможно точно ответить.
Чтобы покинуть высокие сферы науки, где я со своей некомпетентностью чувствую себя неудобно, я должен еще раз выразить мою глубокую благодарность господину префекту Арьежа. Он по своей доброй воле прислал мне кроме ценных библиографических указаний копии редких документов, касающихся дикарки и сохранившихся в городских архивах. Из них следует, что память об этой истории была увековечена и отра-' жена в обширной литературе. Она была упомянута в «Описании департамента Арьеж», изданного в 1839 году, и в издании 1863 года, в томе, выпущенном в Фуа господином Божесом, директором школы в Арьеже, а также в 1905 году, в путеводителе Луи Госсена. Она даже вдохновляла поэтов. Один из них, подписывавшийся именем Рукатил, посвятил ей балладу на местном диалекте, другой, арьежский бард Рауль -Пафажет, использовал этот сюжет в своей поэме «Вершины и долины». Еще до Эли Берте был написан роман на эту тему. В 1817 году в Париже появляется «.Жизнь и трагическая смерть мадам де Будуа, найденной в январе 1814 года (дата ошибочна, как это уже было доказано выше) совершенно обнаженной в скалистых горах.,.». Написанный современником событий, он мог бы, казалось, пролить дополнительный свет на таинственную личность несчастной узницы тюрьмы в Фуа. Но представлял собой лишь набор напыщенных фраз, к которым история не имеет никакого отношения. То же можно сказать и о рассказе, опубликованном в Каркассоне в 1884 году аббатом Лаборном, кюре из Рейсака-сюр-Лампи, пол названием «Эрманс де Ba^ibмега, или История сумасшедшей, найденной в 1809 году (еще одна ошибка. — Авт.) среди скалистых отрогов Монкальма». Для того чтобы его произведение имело счастливый конец, автор не допустил смерти своей героини в тюрьме, а позволил ее мужу, графу де Вальмеге, при содействии надсмотрщика, освободить ее и увезти в почтовой карете, а затем его самоотверженная забота вернула ей разум.
Все это чистый вымысел. Официальные и подлинные документы, к сожалению, очень лаконичны. Те, которыми я обладаю благодаря господину префекту Арьежа, полностью совпадают с сообщениями, хранящимися в Национальном архиве. Из них следует, что несчастная упрямо сохраняла молчание: «На все задаваемые ей вопросы она отвечала рыданиями, прерываемыми словом „муж“. Это позволяет предположить, что она потеряла рассудок в результате какого-то большого несчастья». Такое положение вещей стало, в конце концов, доставлять властям неудобства. Поскольку в департаменте Арьежа не было ни одной психиатрической лечебницы, префект обратился к своему коллеге в Верхней Гаронне с просьбой предоставить место для женщины в приюте Тулузы. Но там ее отказались принять, видимо считая, что милосердие надо распространять только на больных своего департамента. На что чиновники из Фуа пытались ответить, что их случайная клиентка принадлежит Верхней Гаронне в той же степени, что и Арьежу. Никто не знает, откуда она родом. Но все было напрасно.
Пока местными властями предпринимались попытки устроить ее судьбу, министр полиции настаивал на прояснении некоторых подозрительных моментов в истории с этой пленницей: «С момента, когда она отказалась отвечать на вопросы, и до того, как совершила побег, ее действия не казались такими безумными, какими она хочет их представить: необходимо выяснить мотивы, по которым она упорно не хотела отвечать, кто она есть на самом деле». Почему, когда это дело было чисто административным и к тому же доставляло столько неудобств чиновникам, нельзя было отпустить на свободу эту женщину? Она вернулась бы в свои горы, где не могла бы принести никому никакого вреда, присоединившись к обществу медведей, меньших формалистов, чем люди, которые, по ее же собственным словам, «согревали бы ее зимой». Но нет. Ее держали под арестом в соответствии с инструкциями!
После первой из двух недель, проведенных в приюте, примерный порядок которого она нарушала свои-ми экстравагантными выходками, ее было решено «изолировать», то есть поместить в тюрьму. В то время тюрьмой в Фуа служила старая феодальная крепость, три массивных башни которой гордо возвышались над городом. Когда несчастная ощутила себя запертой в тесной камере, ее отчаяние и ужас выразились в таких жалобных и продолжительных криках, что надзиратель буквально обезумел от воплей и поместил ее на лестнице круглой башни, между двумя запертыми дверями. Там безумная подвергалась еще большей опасности: вопервых, она не терпела на себе никакой одежды, во-вторых, само это место было очень вредно для здоровья. Представьте весь ужас положения этой несчастной — госпожи Будуа или, возможно, графини де Вальмеги: когда-то она, вполне вероятно, владела замком, слугами и каретами, а теперь умирала совершенно раздетая на каменных ступенях тюремной башни. Поскольку она продолжала стонать днем и ночью, тюремщики «догадались» упрятать ее в один из тех каменных мешков, которые сегодня показывают туристам как главную достопримечательность крепости.
Красивый ореховый гроб тайно перевезли на корабль. Друзья маэстро решили доставить его в родной город музыканта — Геную, которому он завещал свою скрипку. Но трусливый губернатор города Филипп Паолуччи отказался даже впускать судно в гавань.
Три месяца простояла шхуна на рейде. Матросы пили горькую, утверждая, что по ночам из тяжелого орехового ящика доносятся горестные вздохи и звуки скрипки. Наконец в результате длительных переговоров с самыми высокопоставленными лицами останки Паганини было разрешено перенести в подвал замка графа Чессоле — друга великого скрипача.
Но и там они, увы, пролежали недолго. Слуги стали жаловаться, что гроб мерцает в темноте дьявольским светом. Вновь ореховый ящик погрузили на повозку и повезли в морг лазарета в Виллафранке. Однако там взбунтовались местные служащие, которые, казалось бы, должны были быть привычны к мертвецам. Но и на них тело Паганини наводило непередаваемый ужас. Людям регулярно слышались стоны и вздохи призрака, сопровождаемые звуками страстной музыки.
И вновь друзья Паганини были вынуждены пуститься в дорогу вместе с печальным грузом…
Ги де Мопассан, воодушевленный этой невероятной эпопеей, написал в одном из своих романов, «что гроб из орехового дерева с телом музыканта более пяти лет покоился на пустынном скалистом острове Сент-Онора, пока сын Пагапини добивался в Риме высочайшего разрешения предать его земле». Но граф Чессоле в своих воспоминаниях приводит совсем другую версию. Вот основные ее этапы:
В 1842 году скрипача захоронили на мысе Сент-Оспис, у подножия старинной башни.
В апреле 1844 года останки вновь откопали и перевезли в Ниццу.
В мае 1845 года гроб перевезли на виллу графа Чессоле.
Но и это еще не все. Друзья не оставляли усилий захоронить маэстро по-христиански на кладбище. Усилия эти увенчались успехом лишь в 1876 году — спустя тридцать лет после его смерти!
Но в 1893-м гроб вновь откопали, так как пошли слухи, что из-под земли доносятся странные звуки, словно там находится живое существо. В присутствии внука Паганини, чешского скрипача Франтишека Ондржичека, прогнивший ореховый ящик был вскрыт. Тело музыканта практически истлело, но голова, особенно лицо, загадочным образом великолепно сохранились, Это дало пищу для новой волн-ы самых невероятных слухов и сплетен.
В 1897 году гроб с останками Паганини вырыли еще раз и перевезли на новое кладбище…
Не менее удивительные посмертные приключения пережило тело знаменитого конкистадора и завоевателя Мексики Эрнана Кортеса. Он уничтожил великое множество ацтеков. Правитель Куаутемока перед своей казнью сказал Кортесу: «Бог спросит с тебя за это!» И проклятие подействовало. Великий конкистадор умер в Севилье. В 1547 году был торжественно погребен в фамильном склепе. Но через пятнадцать лет (согласно завещанию) гроб с телом перевезли через океан, захоронив в монастыре в Тескоко. И началось… Мексиканская земля не принимала проклятое тело. Гроб Кортеса выкапывали и зарывали вновь еще шесть раз. Однажды покойнику грозила опасность вообще исчезнуть, когда Мексика освободилась от испанского владычества и местные патриоты вознамерились сжечь останки конкистадора и развеять по ветру… Обошлось. Но покоя Кортес все равно не обрел. В 1946-м его тело разыскали ученые и отправили на исследования.
Какое же проклятие преследовало великого Паганини? Почему останки Кортеса переходили из могилы в могилу? В чем секрет этих посмертных эпопей? Может, и впрямь тут замешаны мистические законы и высшие силы? Не будем спешить с выводами. Замечено, что тела людей, вкусивших при жизни власти.или славы, не имеют покоя после смерти. Вспомните хотя бы египетских фараонов. Их останки подвергались ограблениям. Их забальзамированные тела препарировали любопытные ученые. Их мумии развезли по всему свету и выставили в музеях на всеобщее обозрение.
Вряд ли в этом повинны какие-то потусторонние силы. Сами люди, движимые любовью или ненавистью к великим умершим, не дают им покоя. Взять хотя бы тело Ленина. Во время войны его тайком перевозили в специальном саркофаге в далекую Тюмень, чтобы в случае падения Москвы мумия «великого вождя» не попала в руки фашистов. А в последующие годы, когда она опять оказалось в Мавзолее на Красной площади, находились люди, которые пытались совершить покушение на эти останки.
Редко можно найти великого покойника, которого не потревожили бы в могиле, чтобы отправить в посмертное путешествие. Взять хотя бы Наполеона, гроб которого выкопали спустя девятнадцать лет после смерти, чтобы перевезти его прах с острова Святой Елены в Париж. Останки Федора Шаляпина спустя полвека после смерти отправились в дорогу из Франции в Россию. Ходят слухи, что останки Гитлера хранятся где-то в сейфах российских спецслужб…
Иногда тела знаменитостей даже воруют, как это произошло с прахом Чарли Чаплина в 1978 году. Глубокой ночью двое злоумышленников вскрыли могилу знаменитого артиста, погрузили свинцовый саркофаг в автофургон и увезли в неизвестном направлении. Как потом выяснилось — в Швейцарию. Но тщетно они требовали с вдовы выкуп. Она сказала: «Мой муж живет в моем сердце и на небесах. А то, что попало к вам в руки, мне неинтересно». Тело Чарли Чаплина отсутствовало в своей могиле почти месяц, прежде чем полиция смогла поймать незадачливых преступников.
А порой люди, познавшие при жизни лишь высочайшие почести, испытывают после смерти изощренные унижения, пытки, когда их уже мертвые тела даже подвергают показательной казни. Вот некоторые примеры такой неблагодарности потомков.
В конце IX века, когда папский престол в Риме занял Стефан VI, он решил судить своего предшественника епископа Формозу. Тело епископа вырыли из могилы, обрядили в папские одежды и посадили на трон. Состоялся мистический суд над мертвецом. Его признали виновным в страшных прегрешениях. Затем труп показательно казнили — ему отрубили три пальца, которыми он благословлял народ при жизни, затем его привязали за ноги к лошади, протащили через весь Рим и сбросили в Тибр.
Очень похоже поступили англичане с Оливером Кромвелем. Его тело, захороненное в часовне Вестминстерского аббатства, извлекли из могилы и повесили, а спустя некоторое время выставили подгнившую голову на крыше Вестминстер-холла на всеобщее обозрение и устрашение…
Лютая казнь состоялась в России в начале XVII века над уже мертвым телом Лжедмитрия 1 (Григория Отрепьева). Сперва его труп, пролежавший на площади несколько дней, подвергли публичному бичеванию.
Потом вспороли живот, а в рот забили музыкальную дудку. Изуродованные останки захоронили было в придорожной канаве. Но и этого показалось мало. Вскоре обесчещенное тело вновь откопали, сожгли, пеплом зарядили пушку и выстрелили.
Знаменитому Гришке Распутину, фавориту семьи последнего российского царя, тоже не удалось спокойно полежать в могиле. Его тело выкопали буквально через несколько месяцев после убийства и сожгли в топке парового котла…
Какие же из этого можно сделать выводы? Быть может, не стоит при жизни рваться к славе и величию, чтобы потом, после смерти, твое тело могло покоиться в земле с миром? Увы, порой даже самая «растительная» жизнь не гарантирует посмертного упокоения. Известно, как строители буквально сметают с лица земли целые кладбища, чтобы подготовить площадки под застройку растущих городов. Пока мы сами не научимся уважать покой своих мертвых, нам никто не сможет гарантировать того же.
ПИРЕНЕЙСКАЯ ДИКАРКА
На страницах старых газет порой можно встретить странные истории. Вот одна из них, ей уже более ста восьмидесяти лет. Она опубликована в «Журнал ь де л'Ампир» 17 января 1814 года за подписью суПрефекта округа Фуа господина Баскля де Лагреза, И хотя с тех пор наши деды и отцы, да и мы сами были свидетелями многих удивительных событий, эта история остает-ся необычайно интересной и заслуживает быть извлеченной на свет со старых, пыльных страниц. Речь в ней идет о событиях, произошедших в Пиренеях, в той части департамента Арьежа, которая образовывала в то время графство Фуа, страну отвесных скал и бездонных пропастей, над которыми возвышается всеми своими тремя тысячами метров величественный Монкальм.
Однажды — дата точно не определена, но не ранее лета 1807 года — охотники заметили среди неприступных скал совершенно обнаженную женщину. Она стояла на одной из вершин на краю обрыва и, казалось, что-то внимательно рассматривала без малейшего страха в глубине пропасти, над которой склонилась, будто готовая броситься вниз. Хотя до нее было довольно далеко, удалось рассмотреть, что она высока и худа, кожа ее загорелая и длинные волосы покрывают плечи и спину.
Охотники попытались приблизиться. Увидев людей, она испустила крик ужаса и бросилась бежать, с поразительной ловкостью прыгая по нагромождениям неустойчивых, шатающихся камней. Она передвигалась по отвесным склонам с той же легкостью, с какой светская дама по посыпанным песком дорожкам парка. Пришлось отказаться от преследования. Охотники вернулись в Сюк, довольно большую деревню в полулье [Лье — единица длины Франции, рапна 4,444 километра.] от городка Вик-Дессос, административного центра этого живописного кантона. Они, конечно, не стали делать секрета из необычной встречи. Менее чем через час все обитатели деревни уже знали, что в окрестных горах появилось удивительное существо — полуженщина, полуобезьяна. Самые отважные решили немедленно устроить облаву, и уже перед рассветом они сидели в засаде за скалами вокруг того места, где женщину видели накануне. С восходом солнца она появилась, не подозревая об опасности. Ее окружили, схватили, не обращая внимания на крики и сопротивление. Пришлось связать ей руки, чтобы завернуть ее в кусок ткани, который она, однако, успела превратить в лохмотья. Когда же она поняла, что ее собираются увести с собой, то забилась в отчаянных конвульсиях, испуская яростное рычание. Окружающим показалось, что среди рыданий и воплей они различили угрозы, произнесенные на французском языке. Убежденные теперь, что пойманное ими существо не животное, а женщина и их соотечественница, они доставили ее, не без сопротивления с ее стороны, в дом местного священника.
Кюре встретил эту отбившуюся от божьего стада овцу ласково и мягко. Обратился к ней с утешающей и успокаивающей речью. Трудно было представить, поняла ли хоть слово дикая пленница из этой сочувственной речи, но вид сутаны пробудил, видно, в ее помутившемся мозгу какие-то далекие воспоминания. Бедная женщина внезапно успокоилась. Она опустила голову и, кажется, погрузилась в горестные раздумья. Она плакала и шевелила губами, как будто произнося молитву. Возможно, она вспомнила исчезнувшего мужа: некоторые из присутствовавших утверждали, что услышали обрывок фразы: «…что скажет — мой муж?» Воспользовавшись этим моментом просветления, начали задавать ей вопросы. Она не ответила ни на один. Предложили еду. Она от нее отказалась. Казалось, она потеряла интерес ко всему. Смущало то, что, несмотря на жалкую наготу тощего тела, грубую, обветренную кожу, спутанные волосы, эта несчастная, ещё довольно молодая, не утратила благородного и полного достоинства вида. Ее изможденное лицо сохраняло остатки красоты, и во взгляде, когда она смотрела на крестьян, собравшихся вокруг нее, угадывались надменность и пренебрежение.
Наступил вечер. Кюре решил, что необходимо дать пленнице отдохнуть. Он приготовил комнату с удобной кроватью, белье и еду, принял меры, чтобы несчастная не смогла поранить себя, и оставил ее одну, заперев на два оборота ключа, чтобы исключить всякую возможность побега. Рано утром на следующий день он был уже на ногах. В доме стояла тишина: дикарка, вероятно, еще спала. Кюре осторожно отпер дверь… Комната была пуста! На тропе, ведущей в горы, нашли разорванные платье и юбку, оставленные накануне около постели беглянки, это был след. Все местные охотники и пастухи бросились в погоню, состязаясь друг с другом в быстроте и ловкости. Но все было напрасно.
Потом ее иногда видели издалека собирающей траву на неприступных скалистых гребнях или бегущей по берегу вдоль озера — огромного пространства стоячей, загнивающей воды, полного лягушек, саламандр и пиявок. Она бросалась в воду с прибрежных камней и вылезала из воды с добычей, которую тут же, на ходу, съедала. Иной раз замечали ее фигуру на вершине высокой скалы. Она стояла в горестном раздумье, похожая на статую, неподвижная, как камень под ее ногами.
Наступила осень. Пришлось отказаться от попыток поймать дикарку. Зима в тот год была ранней и суровой. Выпало много снега. Запертые на долгие месяцы в своих жилищах, крестьяне часто вспоминали о несчастной женщине, которую хотели спасти, хотя и против ее воли. Теперь она несомненно была мертва. Ее или убили морозы, или она неминуемо должна^быЛа умереть из-за полного отсутствия пищи: земля покрылась трехметровым слоем снега, а горные озера промерзли до самого дна. Если, конечно, до того ее не растерзали медведи, в то время в этом районе Пиренеев их было еще много. В одном можно было не сомневаться: никто и никогда больше не увидит ее живой.
В первые весенние погожие дни самые смелые отправились в горы в надежде отыскать хотя бы какиенибудь следы, способные пролить свет на судьбу несчастной. Едва они достигли первых горных отрогов, как увидели ее — как всегда, совершенно обнаженной и, казалось, еще с большей, чем обычно, ловкостью прыгающей с камня на камень и с наслаждением катающейся по снегу. Это было совершенно невероятным! Слухи о чуде распространились по всему району. Господин Вернье, мировой судья кантона, решил, что необходимо действовать. Он отправился в Сюк, набрал несколько отрядов охотников и сам возглавил их. Дикая женщина была поймана, и, чтобы исключить новый побег, ее отвезли на этот раз в Вик-Дессос.
Вернье попытался сначала завоевать доверие своей пленницы. Он твердо решил узнать ее тайну. Ему удалось заставить ее принимать из его рук простую еду: зелень, мясо и рыбу. Но, несмотря на все расспросы, она хранила упорное молчание. Однако когда он спросил, как ей удалось избежать когтей медведей, она сказала: «Медведи, они мои друзья, они согревают меня…» Она произнесла эти слова внятно, голос ее был чист, речь — без иностранного акцента. По манере говорить было очевидно, что она не из простолюдинов. По некоторым другим обрывкам фраз, что удалось из нее вытянуть настойчивыми расспросами, можно было установить, что в 1793 году, спасаясь от революции, они с мужем эмигрировали в Испанию. После многих лет жизни на чужбине супруги решили вернуться на родину. То ли некие политические мотивы не позволяли им пройти мимо пограничной, стражи, то ли они решили вернуться во Францию инкогнито, но они отправились без проводника по горным тропам через Пиренеи. Там на них напали контрабандисты. Вероятно, муж ее в этой схватке был убит, а обезумевшая от горя и решившая умереть женщина забралась в самый глухой горный угол. Так началась ее жизнь Робинзона, продолжавшаяся не менее двух лет. Мировой судья, будучи примерным служащим и подозревая в этой безумной врага империи, посчитал, что более надежным будет перевели ее в Фуа, центр департамента, и представить дело на рассмотрение тамошнего префекта.
Публикация мной этой статьи вызвала множество писем, некоторые из которых были резкими, даже ругательными. Меня обвиняли в том, что я рассказываю читателям малоинтересные, скучные истории, неправдоподобность которых очевидна. Другие предупреждали участливо, что, приняв за подлинный рассказ, напечатанный в «Журналь де л'Ампир», я стал слепой жертвой известного мистификатора. Автор этого розыгрыша, известного уже сто лет, не кто иной, как господин Муссон. Однако не все так просто. Должен сообщить, что я проявил осторожность и не спешил представить эту невероятную на первый взгляд историю публике без предварительной проверки. В архивах, как известно, при желании можно найти все. Там я и разыскал досье на женщину-дикарку, хотя это и стоило мне некоторого труда, поскольку, вопреки тому, что я узнал из повествования супрефекта, она была поймана совсем не в 1814 году. Мне пришлось просмотреть переписку властей Арьежа с министром полиции вплоть до 1808 года, чтобы найти следы происшествия. Личное дело супрефекта Лагреза показывает к тому же, что он приступил к своим обязанностям только в 1811 году, то есть через три года после описываемых событий. Этот факт, как мы увидим в дальнейшем, окажется нам полезен.
Некоторые мои любезные корреспонденты (я благодарю их за сообщения) писали мне, что воспоминания о безымянной сумасшедшей еще живы в селениях графства Фуа. «Когда я прибыл в Арьеж, — писал один из них, — это была первая история, которую я услышал». Она была рассказана также и Эли Берте, в молодости служившему в управлении рудников в Вик-Дессосе… Позднее, уже будучи модным писателем, он вспомнил о ней, и она легла в основу его романа «Антония», опубликованного в 1850 году. В следующем году «Антония», конечно значительно дополненная, превратилась в три тома «Пиренейской девицы», которая была переиздана в 1877 году под названием, более соответствующим сюжету, — «Безумная из Пиренеев».
Я также имел честь получить послание от уважаемого специалиста господина доктора Поля Курбона, главного врача психиатрической лечебницы Стефансфельда, что недалеко от Страсбурга. Он сообщил мне содержание одного доклада, представленного на конгрессе психиатровневрологов, прошедшем в Тунисе в 1912 году. Сумасшедшая из Пиренеев там не упоминалась, но рассматривались похожие случаи. «И в наши дни, — писал мне доктор Курбон, — случаи, когда сумасшедшие, сбежавшие из лечебниц, неделями живут зимой без одежды, под открытым небом, не являются исключительными. Физиология этих больных совершенно отлична от показателей нормальных людей и позволяет им переносить неблагоприятные погодные факторы».
Что является причиной этой особенности больного организма? Атавизм.
Каждый человек получает при рождении генетическую наследственность, восходящую к далеким предкам. Часто можно встретить сходство, иногда поразительное, внука со своим дедом или даже с портретом прадеда или прапрадеда. Вкусы, склонности, которыми он будет обладать, когда вырастет, часто вопреки всему, окажутся вкусами и склонностями его более или менее далеких предков. Ученые, однако, допускают, что по капризу природы, к счастью, редко, новорожденный наследует черты поколений, живших сотни, тысячи лет назад. Иногда предок, которого он копирует, — первобытный человек. Тогда генетическое наследство его страшно неразвито. Голосовые связки несчастного не способны издавать членораздельные звуки, а воспроизводят лишь лай, мяуканье или рычание. Он обнюхивает, облизывает, царапается и кусается, как доисторическое существо, которое воспроизводит.
«Прекрасный пример такого случая — персонаж, известный как „Дикарь из Аверона“, обследованный недавно Итаром и Пинелем, — продолжает месье Курбон. — Этот ребенок двенадцати лет, несколько лет проживший один в лесу, питаясь желудями и корешками, утоляя жажду в ручьях, ночуя под деревьями и удирая каждый раз при приближении человека… Всегда настороже, безголосый, не умеющий ходить прямо, передвигающийся рысью или галопом, обнюхивающий все предметы, он походил больше на животное, чем на человеческое существо». Его поймали, пытались привить ему цивилизованные навыки, но все усилия воспитателей оказались напрасными. Оказавшись на улице городка, где его содержали, «только после того, как он долго обнюхивал руки своей воспитательницы, он ее узнал и согласился следовать за нею».
Доктор Поль Курбон приводит еще один интересный случай, произошедший с ребенком двенадцати лет, глухонемым, жившим среди крестьян. Они кормили его, совершенно не заботясь о его воспитании и обучении. Когда его поместили в лечебницу, он своими жестами и действиями больше походил на обезьяну, чем на человека. Свою радость он выражал прыжками и кульбитами; чтобы выразить хорошее отношение к кому-либо, он обнюхивал, облизывал, покусывал этого человека; а когда был им недоволен — кусался уже всерьез, больно, и рычал… Он ходил, поджимая пальцы и выбрасывая руки вперед, как будто применение верхних конечностей облегчало ему передвижение. Никогда ничего не ел, не обнюхав предварительно пишу, не пользовался ни ложкой, ни вилкой, пил, погружая губы в посуду с водой. Через несколько месяцев медико-педагогических обследований этот случай был достаточно изучен, чтобы можно было поставить диагноз: идиотизм — и констатировать, что речь идет об умственном атавизме.
Можно ли отнести сюда же случай безумной из Пиренеев? Или ее помешательство имеет другую природу? Вопрос, на который невозможно точно ответить.
Чтобы покинуть высокие сферы науки, где я со своей некомпетентностью чувствую себя неудобно, я должен еще раз выразить мою глубокую благодарность господину префекту Арьежа. Он по своей доброй воле прислал мне кроме ценных библиографических указаний копии редких документов, касающихся дикарки и сохранившихся в городских архивах. Из них следует, что память об этой истории была увековечена и отра-' жена в обширной литературе. Она была упомянута в «Описании департамента Арьеж», изданного в 1839 году, и в издании 1863 года, в томе, выпущенном в Фуа господином Божесом, директором школы в Арьеже, а также в 1905 году, в путеводителе Луи Госсена. Она даже вдохновляла поэтов. Один из них, подписывавшийся именем Рукатил, посвятил ей балладу на местном диалекте, другой, арьежский бард Рауль -Пафажет, использовал этот сюжет в своей поэме «Вершины и долины». Еще до Эли Берте был написан роман на эту тему. В 1817 году в Париже появляется «.Жизнь и трагическая смерть мадам де Будуа, найденной в январе 1814 года (дата ошибочна, как это уже было доказано выше) совершенно обнаженной в скалистых горах.,.». Написанный современником событий, он мог бы, казалось, пролить дополнительный свет на таинственную личность несчастной узницы тюрьмы в Фуа. Но представлял собой лишь набор напыщенных фраз, к которым история не имеет никакого отношения. То же можно сказать и о рассказе, опубликованном в Каркассоне в 1884 году аббатом Лаборном, кюре из Рейсака-сюр-Лампи, пол названием «Эрманс де Ba^ibмега, или История сумасшедшей, найденной в 1809 году (еще одна ошибка. — Авт.) среди скалистых отрогов Монкальма». Для того чтобы его произведение имело счастливый конец, автор не допустил смерти своей героини в тюрьме, а позволил ее мужу, графу де Вальмеге, при содействии надсмотрщика, освободить ее и увезти в почтовой карете, а затем его самоотверженная забота вернула ей разум.
Все это чистый вымысел. Официальные и подлинные документы, к сожалению, очень лаконичны. Те, которыми я обладаю благодаря господину префекту Арьежа, полностью совпадают с сообщениями, хранящимися в Национальном архиве. Из них следует, что несчастная упрямо сохраняла молчание: «На все задаваемые ей вопросы она отвечала рыданиями, прерываемыми словом „муж“. Это позволяет предположить, что она потеряла рассудок в результате какого-то большого несчастья». Такое положение вещей стало, в конце концов, доставлять властям неудобства. Поскольку в департаменте Арьежа не было ни одной психиатрической лечебницы, префект обратился к своему коллеге в Верхней Гаронне с просьбой предоставить место для женщины в приюте Тулузы. Но там ее отказались принять, видимо считая, что милосердие надо распространять только на больных своего департамента. На что чиновники из Фуа пытались ответить, что их случайная клиентка принадлежит Верхней Гаронне в той же степени, что и Арьежу. Никто не знает, откуда она родом. Но все было напрасно.
Пока местными властями предпринимались попытки устроить ее судьбу, министр полиции настаивал на прояснении некоторых подозрительных моментов в истории с этой пленницей: «С момента, когда она отказалась отвечать на вопросы, и до того, как совершила побег, ее действия не казались такими безумными, какими она хочет их представить: необходимо выяснить мотивы, по которым она упорно не хотела отвечать, кто она есть на самом деле». Почему, когда это дело было чисто административным и к тому же доставляло столько неудобств чиновникам, нельзя было отпустить на свободу эту женщину? Она вернулась бы в свои горы, где не могла бы принести никому никакого вреда, присоединившись к обществу медведей, меньших формалистов, чем люди, которые, по ее же собственным словам, «согревали бы ее зимой». Но нет. Ее держали под арестом в соответствии с инструкциями!
После первой из двух недель, проведенных в приюте, примерный порядок которого она нарушала свои-ми экстравагантными выходками, ее было решено «изолировать», то есть поместить в тюрьму. В то время тюрьмой в Фуа служила старая феодальная крепость, три массивных башни которой гордо возвышались над городом. Когда несчастная ощутила себя запертой в тесной камере, ее отчаяние и ужас выразились в таких жалобных и продолжительных криках, что надзиратель буквально обезумел от воплей и поместил ее на лестнице круглой башни, между двумя запертыми дверями. Там безумная подвергалась еще большей опасности: вопервых, она не терпела на себе никакой одежды, во-вторых, само это место было очень вредно для здоровья. Представьте весь ужас положения этой несчастной — госпожи Будуа или, возможно, графини де Вальмеги: когда-то она, вполне вероятно, владела замком, слугами и каретами, а теперь умирала совершенно раздетая на каменных ступенях тюремной башни. Поскольку она продолжала стонать днем и ночью, тюремщики «догадались» упрятать ее в один из тех каменных мешков, которые сегодня показывают туристам как главную достопримечательность крепости.