Нестайко Всеволод Зиновьевич. Необычайные приключения Робинзона Кукурузо и его верного друга одноклассника Павлуши Завгороднего

   Чистоводье чередуется с топью, покрытой кочками, с островками, заросшими осокой и вербами. Но в основном плавни - это камыши. В тех камышах люди прорезали так называемые стружки - узкие извилистые коридоры чистоводья, по которым можно проехать лодкой. Заблудиться в этих стружках - раз плюнуть.
   Недаром во время войны плавни наши были партизанским краем. Сотни партизан скрывались здесь, и немцы ничего не могли с ними сделать.
   А дичи в плавнях, как мошкары, - темно. И кряквы, и чирки, и бекасы, и дикие гуси... Чего только нет!
   Для охотников наши плавни - настоящий охотничий рай. "Эльдорадо" - край чудес, как говорит учитель географии Николай Павлович, тоже заядлый охотник.
   Да, знаменитые у нас плавни. И, конечно, найти какой-нибудь необитаемый остров там очень просто.
   - Но как же ты там жить будешь? Пропадёшь. Помнишь, как Гунька пропал?
   ...Жил в нашем селе когда-то блаженненький Гунька. Пришелец-бродяжка. Никто не знал, как он в селе появился. Зимой босиком ходил, без шапки. Старухи его святым считали. Тихий был, никого не трогал. Ходит себе по селу и смеётся: "Ги-ги... ги-ги". Любил в плавнях бродить. Уйдёт - два дня нету. Потом является - худой, голодный, заросший рыжей щетиной. Даже зимой в плавни ходил, по льду. В трескучий мороз пойдёт, разожжёт на острове большущий костёр; люди уже думают, плавни горят. Приходит. "Фу, - говорит, - натопил. Теперь в селе тепло будет". Два года назад пошёл Гунька в плавни и не вернулся - то ли Действительно погиб, утонул где-то в болоте, то ли просто ушёл из села, так никто и не знает. Больше его не видели.
   - Неужели хочешь пропасть, как Гунька? - повторил я.
   - Не пропаду, - уверенно сказал Ява и вытащил из-под рубашки книгу. - Вот жил же человек на необитаемом острове, и ничего. Не пропал.
   - Что за книга? - спрашиваю.
   - "Робинзон Крузо". Читал?
   - Нет. Что это за Кукурузо?
   - Крузо, а не Кукурузо, чудак. Очень интересная книга.
   - Книга книгой а плавни плавнями. Ты лучше подумай.
   - Я уже думал. И решил окончательно. Ты меня знаешь. Я только тебя ждал, чтобы посоветоваться и чтоб ты мне немного помог.
   Это меня обезоружило. Раз человек обращается к тебе за помощью, отговаривать его - свинство.
   - И надолго ты собираешься на тот остров? - спросил я.
   - Робинзон пробыл на необитаемом острове двадцать восемь лет, два месяца и девятнадцать дней, - вздохнув, сказал Ява.
   - Ого-го! Это же сколько тебе тогда будет? Сорок с хвостиком. Это мы все уже школу окончим и институты. Карафолька академиком станет, Гребенючка агрономом. Я лётчиком... если получится. А ты...
   - Что ж поделаешь, - опять вздохнул Ява.
   - Слушай, а кто же будет за Кнышом следить? Кто будет его разоблачать, выводить на чистую воду? Может, он и в самом деле опасный преступник?
   Ява смутился. Я уже торжествовал, считая, что он сейчас откажется от своей затеи, но он сказал:
   - Нет, ничего я не забыл. Но придётся тебе самому следить за Кнышом и разоблачать его. А я не могу тут больше жить. Не могу.
   Я помолчал.
   - А может, всё-таки не будешь бежать? Перетерпишь, перемучишься как-нибудь.
   - Нет, раз я решил - всё!
   - А чтоб он сгорел, тот Кукурузо, что надоумил тебя на остров бежать! Что же, мы до старости так и не увидимся? - с отчаяньем сказал я. - С кем же я в цурки-палки играть буду? С Карафолькой что ли?
   Ява сморщил лоб, посмотрел на меня, что-то соображая. И, помолчав немного, сказал:
   - Почему это не увидимся? Ты один будешь знать про остров. И будешь иногда приезжать... Робинзон тоже не совсем один был. Потом он спас дикаря Пятницу и вдвоём с ним жил. Так что...
   - Выходит, я буду у тебя дикарём, - нахмурившись, сказал я. - Ты, значит, герой... А я дикарь. Вот Кукурузо!
   - Да Крузо, а не Кукурузо. Робинзон Крузо. Понятно?
   - Это он был Крузо, а ты - Кукурузо. Как раз подходящее для тебя имя. Помнишь, как мы в кукурузе... - И я хихикнул.
   Так Ява перестал быть Явой, а стал Робинзоном Кукурузо. Видимо, на роду ему было написано носить выдуманные имена.
   "Что же случилось в кукурузе?" - спросите вы.
   Охотно вам расскажу. Слушайте.
   ГЛАВА VI. ЧТО СЛУЧИЛОСЬ В КУКУРУЗЕ.
   Однажды (это было прошлой весной) Ява неожиданно предложил:
   - Давай, Павлуша, вырастим новый сорт кукурузы. Я уставился на него: заболел он, что ли? А он...
   - Кукуруза, - говорит, - очень важный сельскохозяйственный продукт, и выращивание новых её сортов - дело большой государственной важности. И вообще селекционеры-мичуринцы очень уважаемые люди не меньше космонавтов. Вот моя мать, смотри, и депутат, и в Киев на совещания ездит, и в президиуме всегда сидит.
   Слушал я, слушал, а потом не выдержал.
   - Тю, - говорю, - на тебя! Тоже ещё нашёл весёленькое дельце-кукурузу выращивать.
   Посмотрел он на меня, скривился презрительно. - Ты, - говорит, - Павлуша, дубина. Ничего не понимаешь. Да ты знаешь, что бы это для меня значило, если бы я изобрёл новый сорт кукурузы! Какой это был бы выход! И-эх! Никакая грамматика, никакие штаны не были бы страшны для меня. Начала бы меня мама за штаны или грамматику ругать, а я ей - раз! - новый сорт кукурузы. Она - ах! и про всё на свете забыла. Кукуруза - это же её жизнь. Освободился бы я от неприятностей навеки.
   Кроме грамматики, многие беды Явы были связаны со штанами. Штаны на Яве горели. Любые новые штаны из любого самого прочного Материала за полмесяца превращались в отрепье. Потому что такой уж был у Явы характер. Ява не ходил, не бегал, а летал. Если сравнить его характер с авиацией (вы же знаете, я лётчиком хочу стать!), то характер у Явы был реактивный - тысячи километров в час. Прежде всего не выдерживали таких скоростей и перегрузок штанины. Они обтрёпывались внизу, превращаясь в бахрому. Ява сокрушённо вздыхал и подстригал бахрому ножницами. Этим парикмахерским делом ему приходилось заниматься всё чаще и чаще, штаны с каждым разом становились короче. К тому же Ява всё время на что-нибудь напарывался, оставляя на этом "что-нибудь" куски штанов, и в конце концов от Явиных штанов оставался один ремешок.
   Да, выращивание нового сорта кукурузы было для Явы делом очень нужным и полезным.
   - Ты понимаешь, - убеждал он меня, - это же интересно. Может, мы настоящими мичуринцами станем. Разве плохо? Про нас вся республика узнает. В газетах вот такими буквами писать будут.
   - Нет, - сказал я, - не хочу. Я хочу лётчиком. А лётчиков-мичуринцев не бывает, потому что в небе кукуруза не растёт... Пусть уж что-нибудь одно. Да я и не верю, чтобы мы что-нибудь стоящее вырастили. Это же надо и тут иметь, - я постучал себя пальцем по голове, - и работать много. Нет!
   - А ты болтун.
   - А ты сонная муха.
   - А ты... тьфу на тебя!
   - И на тебя тьфу!
   Крепко мы тогда поссорились. Правда, через два дня мы помирились, но про кукурузу больше не вспоминали. Сразу после школы я поехал в гости в другое село, а когда приехал, Яву не застал - он в пионерлагерь уехал. Так мы с ним целое лето почти не виделись. И встретились, только когда начались занятия в школе. Я, конечно, совсем забыл о том разговоре, который был у нас весной. И вдруг он говорит:
   - Знаешь, Павлуша, а ведь я новый сорт кукурузы всё-таки посадил. Я рот разинул от удивления.
   - Бре... - говорю. - Где? Как?
   - На мамином участке. Полез я однажды на чердак, искал колесико то, что ты мне подарил. А у нас ты же знаешь, на чердаке всегда валяется кукурузных початков - миллионы. Искал я, искал колесико и вдруг наткнулся на необычный початок - ну просто как поросёнок. Сроду такого не видел. И стрельнуло мне: да это же, наверное, новый сорт кукурузы сам вырастился случайно, и никто об этом не знает. Должно быть, мама его среди других початков не заметила, не обратила внимания. Вот это дело! Счастье само в руки лезет... Вышелушил я зёрна. Ох и зёрна! Если бы я тебе одним зёрнышком по лбу саданул - вот такую шишку бы набил... Пошёл я тайком на мамин участок, самое хорошее место выбрал, повыковыривал то, что было посажено, и целый ряд своим сортом засадил. Ещё и колышки повбивал - для памяти, чтобы не спутать.
   - Ну и что? - спрашиваю с нетерпением. - Вырос твой сорт?
   - Да, наверное. Я не знаю. Я же в лагерь поехал. Давай вдвоём пойдём сегодня, посмотрим. Давай?
   - Давай, - говорю, - раз такое дело, надо идти. Тем более, через неделю-полторы кукурузу убирать будут. Соберёт комбайн твой сорт - дудки ты его тогда найдёшь.
   Разговор этот происходил на большой перемене. А когда уроки кончились, Ява сказал:
   - Пошли.
   - Так, может, - говорю, - сначала пообедаем?
   - Да чего там обедать, не умрёшь. Мы быстро. Посмотрим только, и назад. И будешь себе хоть до вечера обедать.
   Я вижу, что так ему невтерпёж, и согласился. Может, и в самом деле он новый сорт открыл!
   Пошли мы.
   Вышли за село, на полевую дорогу.
   На небе - ни облачка. Солнце светит, нежаркое, ласковое сентябрьское солнце.
   По обе стороны сплошной зелёной стеной, словно лес, стоит кукуруза, высоченная, метра три, а то и больше. Хорошо в этом году уродилась.
   Идём мы и идём. Уже и села не видно.
   - Долго ещё? - спрашиваю.
   - Да нет. Ещё малость, и всё.
   После этого мы ещё добрых километра два отмахали. Наконец Ява говорит:
   - Вот тут. Видишь, табличка?
   Действительно, у дороги торчит на колышке фанерная табличка, а на табличке кривыми буквами написано:
   Кукуруза
   Сорт Буковинский No1
   участок Надежды Рень
   Площадь 8, 5 га
   - Точно, - говорю, - это оно.
   - Пошли, - говорит Ява, - теперь вглубь нужно.
   Свернули мы с дороги и - в кукурузу. Ява впереди, я за ним. И сразу будто в джунгли попали. Ох и густая кукуруза! Руками всё время приходится листья раздвигать, чтобы по носу не ударили. А тут ещё и портфель мешает - цепляется. Яву я сразу из виду потерял. Только по шороху слышу, куда идти. Через некоторое время спрашиваю:
   - Ну как? Скоро?
   - Скоро-скоро, - слышу далеко впереди бодрый Явин голос. Вот реактивщик!
   - Погоди, не спеши так, - кричу, - а то я не вижу, куда идти! У меня уже дважды портфель из рук выпадал, и щёку я поцарапал о жёсткие кукурузные листья. Наконец снова спрашиваю:
   - Ну как? Нашёл?
   - Нет ещё. Густо очень. - И в голосе слышу, нет уже той бодрости.
   - Слушай, - говорю, - ты становись на четвереньки и ползи. Потому что так никогда тех колышков не увидишь.
   Сказал и сам стал на четвереньки, портфель в зубы, чтоб не мешал, и пополз.
   Ползу и молчу - с портфелем в зубах много не наговоришь. Во все стороны гляжу, колышки ищу. С разгона прямо носом в Явины штаны ткнулся. Смотрю - он тоже с портфелем в зубах. Сели мы, портфели положили на землю, дух еле-еле переводим.
   - Ну что? - спрашиваю.
   - Да знаешь, - говорит растерянно, - очень трудно в этих зарослях искать. Где-то тут должно быть, а не могу найти.
   - А давай, - говорю, - действовать планомерно. Прочешем этот участок по всем правилам. Ты в одну сторону ползи, я в другую, а потом сойдёмся. Кукуруза ведь квадратно-гнездовым посажена, по квадратам и будем прочёсывать. Это очень просто.
   Ява повеселел:
   - Правильно. Я давно говорил, что ты гений, Павлуша. Только давай портфели тут оставим, а то очень трудно их в зубах таскать.
   Положили мы портфели и расползлись - я в одну сторону, Ява в другую.
   Ползу и смотрю. Хоть и говорил я, что это очень просто, по квадратам, но, оказывается, не очень просто. Если голову у самой земли держать - то ещё немного видно эти квадраты-ряды, а если подымешь голову - никаких тебе квадратов, сплошные листья. Не будешь же всё время щекой о землю тереться.
   Ползал я, ползал и прямо, и зигзагами, колени уже все ободрал - колышков нет.
   - Ява-а! - кричу.
   - Ау! - издалека отзывается.
   - Давай, - кричу, - назад!
   - Давай!
   Пополз я назад. Показалось мне, что назад полз я значительно дольше, чем вперёд. Уже давно должен был бы я встретиться с Явой, а его всё не видно. И не слышно даже.
   - Ява! - зову наконец.
   - Ау! - слышится где-то далеко справа.
   - Ява! - кричу я. - Куда ты Пополз, чтоб тебе! Не туда ты ползёшь.
   - Это ты, - кричит он, - это ты не туда ползёшь! Я ползу правильно.
   - Да ну тебя! Ползи сюда.
   - Это ты сюда ползи!
   Вот так, перекликаясь, мы начали подползать друг к другу. Долго подползали. Наконец подползли. Оба злые.
   - Ну, - спрашиваю, - нашёл?
   - "Нашёл, нашёл"! - передразнивает он. - Если бы я нашёл, разве я полз бы к тебе? Я бы тебя звал!
   - Ну, - говорю, - хватит. Мне твоё мичуринство надоело. Я пошёл домой. Я есть хочу. Где мой портфель?
   - Там, где ты его положил.
   Лёг я на землю, стал осматриваться. Пыли наглотался, а портфеля не вижу.
   - Это ты, - говорю, - ты виноват. Пополз куда-то. Из-за тебя мы портфели потеряли. Попробуй их теперь найти в таких джунглях.
   - Это не я, это ты, как слепой щенок, пополз по-дурацки и всё запутал.
   - Ну ладно, - говорю, - ссориться потом будем, давай сначала портфели найдём.
   Поползли мы искать портфели.
   Теперь двигались вместе, я даже для верности держался за Явину штанину.
   Через полчаса мы поняли, что найти портфели в этом дремучем кукурузном лесу не легче, чем те колышки. Колени жгло огнём. И когда мы наконец поднялись, то чуть не упали - ноги онемели и подгибались, не хотели нас держать.
   - Ява, - сказал я, - давай плюнем на портфели и пойдём домой. Пообедаем, а тогда придём за портфелями. А то я так есть хочу, что даже голова не работает. Какое-то гууу-гууу в голове, и больше ничего.
   - Давай, - сразу согласился Ява, - а то у меня тоже живот к хребту присох. Это, наверное, потому мы и найти не можем, что голодные. А вот пообедаем, так сразу и портфели найдём, и колышки тоже. Пошли.
   И Ява бодро рванулся вперёд. Я за ним. Несмотря на боль в коленях, мы шли очень быстро, почти бежали. Кукурузные листья били нас по щекам, царапали руки. Но мы не обращали внимания. Мы хотели есть.
   Идти становилось всё труднее.
   - Ява, - сказал я, тяжело дыша, - что-то мы очень долго идём. Ява молчал.
   - Ява, - сказал я, дыша ещё тяжелее, - где дорога? Ява молчал.
   - Ява, - крикнул я, почти задыхаясь, - мы не туда идём! Ява остановился:
   - А куда? Ты знаешь куда?
   - Нет, - говорю я, едва держась на ногах, - это ты меня сюда завёл ты и выводи!
   Ява бессильно опустился на землю.
   - Я бы вывел, - сказал он, переводя дух, и лёг навзничь. - Я бы вывел, если бы ты не запутал меня. А теперь я не знаю.
   - Чего ты не знаешь? Чего ты не знаешь, диверсант?
   - Не знаю, куда идти. Вот что. Тут поле ого-го на сколько километров тянется. Если не туда пойти, можно два дня идти и не выйдешь. Совсем заблудиться можно.
   - Что-о! Что ты мелешь? Кукуруза - не лес и не плавни, в кукурузе нельзя заблудиться. Вставай и выводи меня сейчас же! Я есть хочу. Слышишь? Я хочу есть!
   - Так и выходи сам, раз считаешь, что нельзя заблудиться.
   - Что - сам? Что - сам? Это же твоя мать кукурузовод. А моя мать доярка. Из коровника я тебя с закрытыми глазами выведу.
   - Дай отдохнуть немного. Распустил нюни. А ещё летчиком хочешь быть! Какой ты лётчик! Слюнтяй ты! Мамалыга4 ты недоваренная. Знал бы твой тёзка, космонавт Попович, что у него такой земляк... Э! Только имя хорошее портишь.
   Наверное, мы бы подрались, если бы не усталость и не отчаянное положение. Мы не имели права тратить силы и энергию на междоусобную войну.
   Вздохнув, я лёг рядом с Явой. И тут у меня возникла идея.
   - Ява, - говорю, - а что, если влезть и посмотреть, куда идти!
   - Влезть? Что это тебе - дерево? Это же кукуруза. Злак. Не слыхал я, чтоб люди на злаки лазили.
   - Ну так что, - говорю. - Видишь, какое крепкое. Как бамбук! Может, и выдержит.
   - Ну так лезь.
   - Нет, ты лезь. Ты легче - у тебя штаны короче и пуговиц меньше. А я подсажу.
   Ява вначале не хотел. Наверное, ему досадно было, что это не он придумал. Он привык, что все идеи принадлежат ему. Потом махнул рукой:
   - Ну, давай попробуем.
   Мы выбрали наиболее высокую и толстую кукурузину, я прислонился к ней спиной, сплёл пальцы рук, чтоб держать Яву, когда он на них ногой станет, и сказал:
   - Ты больше на меня опирайся, а за кукурузу только держись.
   - Ладно-ладно, - сказал Ява и, кряхтя, стал вскарабкиваться на меня. Вот уже коленом на плечо стал, опёрся руками о голову...
   Ой! Ботинком по носу зацепил. Но я пока что молчу, терплю... Ботинок вдавливается мне в плечо, каблуком ключицу мне проламывает. Я начинаю шататься, колени дрожат, подгибаются, подгибаются...
   - Ява, - кричу, - скорее смотри, я падаю! И... что-то затрещало, зашумело, завизжало - словно бомба в кукурузу ударила.
   Я лежу, зарывшись носом в землю. Во рту песок, в ушах песок. Отфыркиваюсь, отплёвываюсь, протираю глаза и кричу:
   - Ява, где ты? Ты живой?
   - Жи... апчхи... вой. - И из кучи поломанной кукурузы высовывается Явина голова.
   - Ну что, - спрашиваю, - видел?
   - Ничего, - говорит, - я не видел. Сплошные метёлки перед носом.
   Ява вздохнул.
   Я посмотрел на небо.
   "Смехота, - подумал я. - Космонавты летают в бескрайнем небе, среди звёзд, за сотни километров от земли, и ничего. А мы в кукурузе пропадаем".
   - Ява! - подхватился я. - Это ерунда какая-то. Этого не может быть, потому что это невозможно. Ещё никто в мире ни разу не заблудился в кукурузе. Мы просто пошли не в ту сторону. Я хорошо помню, что, когда мы шли, солнце было нам в спину. Пошли назад.
   Сперва Ява недоверчиво смотрел на меня. Но я говорил, наверное, так убеждённо, что он поднялся.
   - Кто его знает, может, и правда. Пошли. И мы поплелись.
   Ох, как тяжело было идти! Батюшки, как тяжело было идти! Мы не чувствовали ног под собою. Мы просто механически переставляли их, как ходули. И зачем это мы ползали на коленях!
   Трудно было сказать, сколько мы шли: полчаса, час или два, - и сколько мы прошли: километр, два или десять. Но я, наконец, не выдержал.
   - Ява, - говорю, - я больше не могу! Я сейчас упаду. Давай отдохнём.
   Мы снова легли на землю.
   Долго мы лежали.
   Было тихо. Только жёсткие кукурузные листья шуршали над нами.
   Где-то далеко прокричал перепел, и опять стало тихо.
   Даже кузнечиков не слышно.
   - А что, если мы совсем не выберемся отсюда? - тихо сказал Ява. - Никто же не знает, куда мы пошли. И нас не найдут. И мы погибнем. И через две недели комбайн вместе с кукурузой соберёт наши косточки.
   - Надо было, - говорю, - хоть пообедать. Всё-таки дольше бы продержались. А так к утру и поумираем.
   При воспоминании об обеде мне так захотелось есть, что я чуть не заплакал.
   - У нас сегодня на обед борщ и вареники с мясом, - грустно сказал Ява.
   - А у нас суп с галушками и жареная курица, - сказал я, еле сдерживая слезы.
   Нет, больше терпеть я не мог.
   - Ява, - говорю, - давай людей звать. Давай людей звать, Ява. Но Ява был более мужественным, чем я.
   - Ты что, - говорит, - чтоб смеялись! Здоровые ребята средь бела дня в колхозной кукурузе караул кричат.
   - Пускай, - говорю, - лишь бы было кому смеяться.
   - Нет, - говорит Ява, - если уж так, давай лучше петь.
   - Ну что ж, - говорю, - давай петь.
   И мы затянули первое, что в голову пришло. И первой почему-то пришла нам в голову песня из мультфильма.
   - "В траве сидел кузнечик..." - жалобно-жалобно выводил Ява.
   - "В траве сидел кузнечик..." - ещё жалобнее подтягивал я.
   Долго мы пели. Песни, которые знали, почти все пропели. Особенно почему-то хорошо пелись те, которые начинались на "ой". "Ой, в поле могила", "Ой, я несчастный", "Ой, не свети, мисяченьку", "Ой, не шуми, луже", "Ой, одна я, одна", "Ой, в поле жито"...
   Это "ой" мы рявкали так, будто нас кто-то в бок пинал. Хорошо пошла у нас также песня "Раскинулось море широко". Особенно получался куплет "Напрасно старушка ждёт сына домой". Трижды пели мы эту песню, и трижды, когда доходило до этого "напрасно", у меня начинало щемить в горле. Наконец мы совсем охрипли и прекратили пение. Мы лежали, обессиленные от голода и от песен, печальные от безнадёжных мыслей.
   Я почему-то засунул руку в карман и вдруг нащупал там что-то твёрдое. Вытянул и даже ахнул: да это же конфета, которую я ещё вчера забыл съесть! Да к тому же мятная! Это же и пить меньше хотеться будет.
   - Ява, - хриплю, - смотри! Ява глянул и вздохнул:
   - Одна?
   - Одна.
   Конфета слежалась в кармане, растаяла, обёртка прилипла так, что и зубами не отдерёшь. В хорошие времена я бы её, наверное, просто выбросил. Но теперь это была такая ценность, что ой-ёй-ёй!
   Я осторожно раскусил конфету пополам. Но неудачно: одна половинка вышла больше, вторая - меньше. А ещё кусать - только раскрошишь.
   Я вздохнул и протянул Яве большую.
   - Чего это? Давай мне ту.
   - Нет, - говорю, - бери. Ты больше есть хочешь.
   - Почему?
   - Потому что, - говорю, - я хорошо позавтракал: яичницу ел, и колбасу, и молоко пил.
   - А я! Я картошки целую тарелку, и мяса, и салат из огурцов и помидоров. Значит, ты голоднее, а не я. Бери.
   - Нет. Я ещё съел пирог с яблоками вот такой и варенья блюдце. Бери ты.
   - А я два пирога, и целый кувшин молока, и стакан сметаны, и творога полтарелки, и...
   - А я ещё блинчики, и груши-гнилушки, и...
   Наши завтраки всё увеличивались и увеличивались. Состязание в благородстве кончилось тем, что Ява с большей половины очень ловко откусил маленький кусочек, и таким образом порции сравнялись.
   Мы старались сосать конфету как можно дольше, но через несколько минут во рту даже вкуса не осталось. Есть захотелось ещё сильнее. И есть и пить. Особенно пить.
   Вскоре о голоде мы даже забыли. Нить, только пить!
   Лишь теперь почувствовали мы себя по-настоящему несчастными. Еле шевелили мы пересохшими губами.
   Солнце начинало садиться, приближался вечер.
   Впереди была ночь. Доживём ли мы до утра?
   - Прости меня, Павлуша, если что не так было, - неожиданно очень тихим и проникновенным голосом сказал Ява. И я понял, что это он прощается со мной.
   - И ты прости, дорогой Ява, - сдавленно прохрипел я.
   Всё расплылось у меня перед глазами от мысли о том, как глупо гибнут наши молодые, цветущие жизни. Мы отвернулись друг от друга и зашмыгали носами, роняя на пыльную землю горючие слезы в ожидании последнего часа. У меня занемела левая нога (должно быть, оттого, что я неудобно лежал). "О, уже одна нога отнимается! Значит, уже скоро!" - подумал я и ещё отчаяннее зашмыгал носом.
   И вдруг совсем рядом кто-то громко сказал:
   "Говорит Киев. Восемнадцать часов. Передаём последние известия".
   Нас словно кто-то подбросил.
   - Ява, - кричу, - это же радио в селе говорит! Мы спасены! А он:
   - Павлуша, побежали, пока говорит! А то замолчит, опять заблудимся.
   И мы рванули. Ох и рванули! В ушах зашумело.
   Но не успели мы пробежать и нескольких шагов, как Ява обо что-то споткнулся и шлёпнулся на землю. Я с разгона - на него. Опомнились, сели, смотрим - а это наши портфели. Ну как в сказке прямо. Мы засмеялись глупым счастливым смехом.
   Когда мы были уже в селе, Ява задумчиво сказал:
   - Да, радио - это всё-таки вещь!..
   - И кукуруза - тоже сила.
   ГЛАВА VII. ИЩЕМ ОСТРОВ.
   Теперь вы понимаете, что Ява был настоящим Робинзоном Кукурузо. Самой судьбой предназначено ему было носить это имя.
   - Ты что же, прямо сегодня хочешь бежать на остров? - спросил я.
   - Ишь какой ты шустрый! "Сегодня"! - недовольно сказал Кукурузо. - Надо же сначала найти, выбрать подходящий необитаемый остров, приготовиться, а тогда уже бежать.
   - А что там выбирать? Высадился на какой угодно и живи.
   - Тебе - конечно! А мне двадцать восемь лет два месяца и девятнадцать дней жить. Думаешь, легко?
   - Да я разве что - можно и выбрать. Хоть сейчас. Поехали?
   - Немного погодя. Через часок. Когда дед в сельмаг пойдёт.
   - А что ты дома скажешь перед тем, как удрать? Они же волноваться будут. Всё село на ноги поставят. Поиски начнут. И милиционер товарищ Валигура, и все. Я себе представляю!
   - Конечно же, я не скажу: "Дорогие родичи, я удираю от вас на необитаемый остров. Будьте здоровы. Пишите письма". Это же комедия. Никто же так на необитаемый остров не удирает. Матери и отцу вообще ничего не придётся говорить. Мать завтра в Киев на совещание передовиков едет. Неделю пробудет, не меньше. Отец на курсах в районе. Один дед будет дома. А деду я что-нибудь придумаю. Скажу, например, что к тётке Ганне в Пески пойду. Там же и Иришка сейчас гостит. Что-нибудь выдумаю. Чтобы панику заранее не поднимал.
   - А потом что? Когда мать приедет и когда узнают, что ты пропал?
   - А мне что - пусть ищут. Лишь бы не нашли. Гуньку тоже ведь помнишь, три дня искали, а потом перестали. И ничего. Теперь редко кто и вспоминает. Так и меня... - И тут голос у Кукурузо задрожал. Наверное, мысль о том, что его забудут, была всё-таки горька ему. И он поспешил перевести разговор на другое: - Главное, остров хороший найти надо. Чтоб и место рыбное было, и дичь чтобы...
   - А ты и ружьё брать будешь?
   - А как же. У Робинзона было даже несколько ружей. Но ничего, я и с одной своей берданкой не пропаду. Ты же знаешь мою берданку? Бьёт как сумасшедшая. Лучше дедового зауэра.
   Это, положим, Кукурузо преувеличивал. Да я не стал спорить: хлопец на двадцать восемь лет на необитаемый остров удирает, пусть потешится. В прошлом году дед подарил ему на день рождения берданку и начал брать с собой на охоту - приучать. Кукурузо очень гордился и своей одностволкой, и тем, что ходил на настоящую, взрослую охоту. Я завидовал ему и тоже мечтал о ружье.
   В сенях послышался кашель, скрипнула дверь, и во двор вышел дед Варава. Метнул на нас сердитый взгляд и сказал:
   - Я в сельмаг на минутку. Смотрите мне, не безобразничайте тут!
   - Да мы ничего. Вот только на речку, может, сходим выкупаемся. Жара ведь такая, - просительным тоном сказал Кукурузо.
   - Уроки, уроки учить надо, а не купаться. Двоечник! - буркнул дед и, кряхтя, переступил через перелаз. Я с сомнением взглянул на Кукурузо.