Батыр и Хамид забрели в кусты. Там на них напало Лободиное войско и захватило в плен. Дениска случайно стал свидетелем этого. Он побежал за ними в овраг. И там, когда Володька Лобода поднял над головой "водную бомбу", чтобы кинуть её на Батыра и Хамида, Дениска осуществил десантную операцию. Сзади набросился на Володьку, ударил по "бомбе". "Бомба" разорвалась у Володьки над головой. Но... силы были неравные.
Что было потом - вы знаете.
Вот тогда-то впервые и узнали все о Денискиной мечте стать десантником.
И хотя "десант" победы не принёс, все решили, что поступок Дениски заслуживает самой высокой оценки. И что мир надо защищать.
И что кадровые военные очень для этого нужны. А десантники, может быть, особенно.
* * *
Через два дня на Денискиной парте лежал листок из тетради в линейку, на котором была выведена жирная красивая пятёрка с хвостиком.
ПОСЛЕДНЯЯ ПЯТЁРКА С ХВОСТИКОМ
Нет-нет. Речь не о Денискиной, Денискина была не последней, Впрочем, о той последней расскажем чуточку погодя. А теперь самое время познакомиться с Иринархом Ивановичем. Если вы его никогда не видели, вы себе даже представить не можете, что это за человек. Когда он, слегка прихрамывая, заходил в школу, первое впечатление, что это какой-нибудь профессор. Фетровая шляпа с шелковым бантом. Синий костюм-тройка. Ослепительно белая рубашка, галстук. В руках чемоданчик-дипломат. Если к этому добавить благородные черты немолодого лица, солидную, слегка полноватую, но стройную фигуру, то выйдет портрет члена-корреспондента Академии наук или же художественного руководителя столичного театра.
Да ещё имя, которое встречается, наверное, один раз на несколько миллионов (если не больше) - Иринарх. Иринарх Иванович.
Но он не профессор, не член-корреспондент и не художественный руководитель столичного театра. Иринарх Иванович - учитель труда.
В мастерской он снимает шляпу, переодевается в синюю спецовку, вынимает из дипломата инструменты и начинает урок.
Конечно, есть школы, в которых на уроках труда собирают полупроводниковые схемы, работают с компьютерами, но в нашей школе покамест этого нет. Зато такого учителя труда, я думаю, нет ни в одной школе Советского Союза. Есть, может быть, даже лучшие, но такого нет.
Только не думайте, пожалуйста, что он какой-нибудь чудак, оригинал, как говорится, "с приветом".
Никакого чудачества в нём нет. Разве, может, то, что он носит инструменты в дипломате, вместо того чтобы спокойно оставлять их в шкафу мастерской. Но...
- Носит же музыкант свою скрипку или виолончель с собой, - улыбается Иринарх Иванович. - И ничего. А ведь для настоящего рабочего человека инструмент всё равно что для музыканта скрипка. Ну конечно, дорогие товарищечки, сыны и дочки, токарный станок не понесёшь. А вот ножовку, шерхебель, плоскогубцы, молоток, стамеску, рубанок - запросто. Как-то привыкаешь к своему инструменту. И чужой молоток уже не такой удобный для рук, и чужой рубанок не так стружку снимает...
Нет, ничего в Иринархе Ивановиче нету чудаческого.
Но человек он необыкновенный.
Его уроки труда не только уроки труда, но и уроки истории нашего государства.
На своих уроках Иринарх Иванович всё время рассказывает, А рассказать ему есть что.
Иринарху Ивановичу далеко за шестьдесят, а может быть, даже и за семьдесят, но он ещё крепкий как дуб. Начал он свой трудовой путь в двенадцать лет. И кем только в своей жизни не был: и слесарем, и столяром, и трактористом, и бетонщиком, и каменщиком, и штукатуром, и электриком, и монтажником - все, наверное, профессии рабочие освоил.
- Как десантник, - сказал Дениска.
И куда только не бросала Иринарха Ивановича судьба! Он строил Днепрогэс и Комсомольск-на-Амуре, Магнитогорск и Волго-Балт...
Во время войны он тоже и воевал, и строил. Он был в войну сапёром, строил блиндажи, мосты, наводил переправы. А после войны отстраивал тот же Днепрогэс, разрушенный фашистами, поднимал целину, строил посёлки для первоцелинников. Неспокойный был у него характер. Любил Иринарх Иванович новые впечатления. Любил быть, как он говорил, на передовом рубеже эпохи.
- И работу люблю "оперативную", как я её называю, - говорил он. - Чтобы сделал - и сразу видишь, что ты сделал. И что нужно это людям.
Потом он возводил в Киеве новые районы - Русановку, Березняки, Оболонь.
На Оболони с ним случилось несчастье: упала бетонная плита и раздробила ему ногу. И хоть возраст у него и так был пенсионный, а тут ещё и инвалидность, не захотел Иринарх Иванович сидеть дома. Пошёл в школу учителем труда.
- И ничуть не жалею, что жизнь подкинула мне на закуску такую петрушку, как я это называю, - улыбался Иринарх Иванович. - Десять лет уже вожусь с вашим братом калистратом и не скучаю, дорогие мои товарищечки, сыны и дочки. Нравится.
Надо сказать, что и четвёртому "А" (как и всей, правда, школе) очень нравились уроки Иринарха Ивановича. Даже Гришка Гонобобель на уроках труда молчал и только свистел носом, выпиливая какой-нибудь крючок и слушая в то же время рассказы Иринарха Ивановича.
Этот год для их школы знаменательный. Вот-вот должен был открыться школьный пионерлагерь труда и отдыха. В лесу за тридцать километров от Киева по дороге на Обухов.
Помогали строить лагерь шефы школы - экскаваторный завод, на котором работал Николай Иванович Ярёменко, папа Ивасика и Тины.
Да и не только он работал на этом заводе. В школе училось много детей, чьи родители работали на экскаваторном заводе. В их микрорайоне было несколько домов экскаваторного.
И вот, благодаря энергии Вадима Григорьевича (которая, как вы помните, была равна энергии атомной электростанции) и активной поддержке родителей, удалось построить школьный пионерлагерь труда и отдыха.
Вадиму Григорьевичу очень хотелось торжественное открытие лагеря приурочить к концу учебного года и первую смену "запустить" сразу после экзаменов.
Но, как это нередко случается, строители немного не справились, не уложились в сроки. Поэтому было решено устроить родительский воскресник по доведению школьного пионерлагеря до кондиции, как выразился Вадим Григорьевич.
Это стало известно в последний день занятий, перед последним звонком.
- Слушайте! - сказала вдруг Шурочка. - А давайте и мы попросимся! Старшеклассники не могут - у них экзамены. А мы же в пятый перешли, и экзаменов у нас нет.
- Ой! Правильно! Давайте! - подхватили все. - Это же так интересно!
- А фто? Можно! - сказал Боцман Вася.
- Категорически! - кивнул Ромка Лещенко. Даже Гришка Гонобобель, который все благородные идеи сначала под любыми предлогами старался завалить, эту поддержал сразу:
- Годится! Свежий воздух... лес... В казаков-разбойников поиграем. Рио-де-Жанейро!
- Мы не играть едем, а помогать довести лагерь до кондиции,- строго сказала Шурочка.
- Я пошутил. Хи-хи! - хихикнул Гонобобель. Глафире Павловне идея тоже понравилась, но она решила всё-таки для верности посоветоваться с Вадимом Григорьевичем.
Вадим Григорьевич идею четвёртого "А" горячо поддержал:
- Прекрасно! Молодцы! И четвёртый "Б" сагитируем! Третьи, конечно, ещё рановато, а четвёртые, то есть они уже даже пятые, как раз. Всё! Решено! Заказываю автобусы с сопровождением,
И вот в воскресенье утром пять автобусов, два детских (каждому классу по отдельному) и три взрослых, выехали на Обуховское шоссе.
Автобусы ехали, хоть было солнечное утро, с зажжёнными фарами. Возглавляли и замыкали автоколонну жёлтые с синей полосой милицейские машины. Такой теперь порядок: если везут большую группу детей, автобусы зажигают фары, а впереди и сзади колонну сопровождают машины Госавтоинспекции.
Уже одно это настроило оба четвёртых (а точнее, уже пятых, но мы будем называть их по привычке четвёртыми) на праздничный лад.
- Как испанских королей везут, - улыбнулся Валя Тараненко. - Или премьер-министров.
- А ты думал! - гордо сказала Шурочка. - Дети у нас в стране важнее королей. Не говоря о премьер-министрах.
Так всегда говорила пионервожатая Оксана. В их автобусе ехал Иринарх Иванович. Он уже знал, что идея зародилась в четвёртом "А", и очень за это их четвёртый "А" уважал.
- Молодцы! Хвалю! Именно за инициативу - этот детонатор взрыва трудовой активности масс, как я его называю. Чаще проявляйте инициативу, дорогие товарищечки, сыны и дочки, как можно чаще. И жизнь ваша будет интересной, ценной и неповторимой.
Автобусы свернули с шоссе в лес и на ухабистой лесной дороге закачались, как на волнах. По окнам хлестали ветки деревьев.
А вот и лагерь.
Белые корпуса с грязными, заляпанными извёсткой стёклами. Всюду кучи разного строительного мусора - и на аллеях, и на дорожках.
До кондиции ещё было далековато.
Хоть и предупреждали маленьких детей не брать, поскольку это не развлекательная поездка для отдыха, а трудовой воскресник, кое-кто всё-таки не удержался. Приходьки взяли Наталочкину пятилетнюю сестричку Лесю ("Она у нас тихая и смирная, как овечка, да и оставить не с кем, хоть плачь"). И Миркотаны Любиного шестилетнего брата Андрюху прихватили ("Вы же его знаете, он и в работе сноровистый, больше, чем некоторые ваши четвертаки, сделает").
Что касается Андрюхи, то в классе его таки прекрасно знали. Хлопец он был интересный, самостоятельный, что называется, с выдумкой. И для своих шести лет весьма сообразительный. Когда ему не было ещё пяти, он пришёл записываться в школу. И, что интересно, уже тогда знал буквы, счёт, умел читать по слогам, считать до двадцати и даже немного писал. Когда ему сказали: "Подожди годик-второй и тогда приходи", он сердито нахмурил брови: "Некогда мне ждать. Мне надо поскорее. Я же буду первым космонавтом детского возраста. Им такие нужны. Чтобы летать на далёкие планеты".
Оказывается, старшая сестричка Оксана когда-то рассказывала при нём Любе фантастическую книжку, в которой на ракете, кроме взрослых, летели и дети, так как только они уже под старость могли долететь до желанной планеты.
И Андрюха решил готовиться в космонавты. Причём проявил немалую настойчивость.
Как вы уже знаете, Миркотаны любили семейный туризм и каждую субботу-воскресенье отправлялись в поход. Так в этих вот походах малый Андрюха не отставал от старших, а Люду и Оксану иногда и мог перещеголять, особенно в собирании грибов, земляники, разных интересных сучков, из которых папа Миркотан вырезал диковинных животных.
Чтобы казаться старше, Андрюха то и дело хмурил брови и надувал губы, отчего лицо его приобретало комично-серьёзное выражение. На все попытки взрослых да и старших детей посмеяться, подтрунить над ним Андрюха никакого внимания не обращал. Ирония в отношениях с ним как-то сама собой постепенно исчезала, и все начинали относиться к нему серьёзно.
Поскольку директору Вадиму Григорьевичу пришлось агитировать четвёртый "Б" на воскресник, то и бригадиром четвёртого "Б" стал он сам.
А бригаду четвёртого "А" возглавил уже Иринарх Иванович. Бригадой родителей руководил Николай Иванович Ярёменко. Бригада родителей доводила до кондиции корпуса лагеря: мыли помещения, красили окна, двери, исправляли разные технические недоделки (подгоняли двери, прибивали шпингалеты, ручки, врезали замки). А также убирали с территории остатки тяжёлого строительного материала.
Ну а бригады "бешников" и "ашников" разделили всю территорию на два одинаковых участка, и каждая бригада должна была убрать со своего участка весь мелкий строительный мусор - разные камешки, щепки, железячки и тому подобное. Территория была довольно большая, поэтому работы хватало.
И ясное дело, само собой возникло соревнование. Ну, просто не могло не возникнуть. Где вы видели, чтобы рядом работали три бригады и каждая не хотела бы сделать свою работу лучше и быстрее?
Откровенно говоря, бригаду родителей можно было бы из нашего соревнования исключить сразу. Хотя родители принимали участие самое активное и тоже каждый час бегали к доске с показателями записывать свои достижения. Но было ясно с самого начала, что бригада родителей проиграет и окажется на третьем призовом месте. Поскольку где это вы видели, чтобы в соревнованиях родителей и детей родители когда-нибудь выигрывали?
По-настоящему соревновались только бригады четвёртого "А" и четвёртого "Б".
От всех трёх бригад были выделены представители в специальную комиссию по подведению итогов соревнования. И эта комиссия ежечасно выводила баллы каждой бригаде, записывая их на специальной доске, висящей на сцене лагерной летней эстрады.
Между прочим, брались во внимание не только голые показатели хода работ. Нет! Голые показатели ещё не свидетельствовали о победе. Не менее важным был ещё целый ряд обстоятельств. Например, дружная весёлая атмосфера во время работы в течение этого часа. Отсутствие споров и, так сказать, сумма смеха. Как пишут в газетах, "смех в зале", так и члены комиссии записывали в своих блокнотах, а потом на доске "смех" и ставили плюс. Количество плюсов обязательно входило в показатели. Беспричинный смех ("гоготание", о котором говорят: "Смех без причины - признак дурачины") не засчитывался.
Был ещё один показатель - "трудовая песня", то есть песня, помогающая в работе. Причём опять-таки шумовые эффекты, так называемое "горлодрание", не засчитывались.
Тут, к большому сожалению четвёртого "А", показатели четвёртого "Б" были значительно выше. Солистка "бешников" Таня Верба своим чистым, как родничок, и заливистым, как серебряный звоночек, голосом выводила такие трели, что их подхватывали в кустах аж два соловья. И это было так прекрасно, что все, и дети, и взрослые, вмиг замерли и какую-то минуту молчали, слушая это трио: Таню и двух соловьев.
Благодаря Тане Вербе "бешники" сильно рванули вперёд.
Зато по смеху лучшими были "ашники". Тут показали себя настоящими молодцами Кум Цыбуля и Боцман Вася. Они так весело, так остроумно друг друга шутя "подначивали", что вся бригада аж взрывалась от дружного хохота.
В работе постепенно выяснилось, что вулканическая энергия директора Вадима Григорьевича всё-таки не могла заменить огромного трудового опыта Иринарха Ивановича.
Учитель труда, как полководец, меняя тактику в зависимости от загрязнённости территории, то бросал главные силы бригады на левый фланг, то переносил на правый.
Прихрамывая, он обходил боевые порядки своей армии и повторял:
- Молодцы! Орлы! Горжусь вами, товарищечки, сыны и дочки! Отличники-передовичники, так я таких называю.
Ни одно руководящее указание не могло бы подстегнуть больше, чем это "горжусь вами".
И каждый так старался, так старался, как, наверное, никогда в жизни.
Можете верить, можете не верить, но шестилетний брат Любы Миркотан Андрюха не только не отставал от "четвертаков", а был среди первых. Нахмурив брови и надув губы, он выискивал в траве такие мелкие щепочки и железки, которые не замечали другие.
- Ну характер! - восторженно разводил руками Иринарх Иванович.
И когда после обеда пятилетнюю сестричку Натали Приходько Лесю укладывали на веранде часочек поспать и кто-то из родителей заикнулся: "Так, может быть, и АН..." - Андрюха так сверкнул глазами, что тот не договорил, умолк и спрятался за чью-то спину.
Конечно, и смех и песни - дело нужное, но главным всё-таки в соревновании был труд, то, что бригада сделала.
И сам лучезарный директор Вадим Григорьевич, бригадир бригады "бешников", через два часа после обеда, когда трудовой день ученических бригад завершался (ясное дело, он был короче взрослого), честно признался перед всеми:
- Конечно, нам очень хотелось быть первыми, что и говорить. Или хотя бы сравняться, то есть когда говорят: "Победила дружба..." - но... хотя мой четвёртый "Б" работал отлично и по песням был вне конкуренции... на этот раз первой придётся признать бригаду Иринарха Ивановича. И я лично открыто признаю его руководство бригады непревзойдённым. Если пользоваться военной терминологией, то я только старший сержант, а он - генерал.
Такая директорская скромность на всех произвела очень хорошее впечатление, и даже "бешники" после этого не так уж переживали своё поражение. Раз сам директор не стыдится второго призового места, то чего уж им!
Взрослые ещё продолжали работать, а ученические бригады отдыхали. Таково было распоряжение начальства.
Кто в жмурки играл, кто в горелки, кто в сыщиков-разбойников, кто в классы, кто в волейбол. Это уж как водится. А кто просто себе гулял по лесу. Шурочка Горобенко и Тая Таранюк были как раз из таких. И вот, гуляя, отошли они довольно далеко и вышли на дорогу, по которой приехали в лагерь.
И вдруг увидели Андрюху.
Ползая на коленях и сопя от старательности, он что-то чертил зажатым в кулаке сучком прямо на пыльной дороге. Причём всё время насторожённо оглядывался и торопился. Словно делал что-то непозволительное или секретное. Девочки были далеко, он их ещё не заметил.
Шурочка приложила палец к губам, и они с Таей, свернув в кусты, крадучись, приблизились.
На дороге большими буквами было написано: "Весь четвёртый "А". А внизу здоровенная, метра на полтора, пятёрка с хвостиком. Именно в тот момент, когда девочки приблизились, Андрюха заканчивал выводить этот самый хвостик.
Девочки успели только раскрыть рты от удивления, как Андрюха уже встал, ещё раз оглянулся воровато и побежал в сторону лагеря.
- Так вот кто эти пятёрки с хвостиком выставлял! - покраснела Тая.
- А Люба, значит, приносила и клала на парты, - сказала Шурочка.- Но Андрюху трогать не будем, поговорим с Любой.
...Люба так растерялась, что сразу и не ответила. Потом вздохнула и опустила голову:
- Ему так хотелось, чтобы была тайна. И он же не двойки, не единицы пятёрки ставил! Понимаете, я всё время рассказывала дома про наш класс. И вот как-то рассказала про Кума Цыбулю, про ту историю с яблоками. Андрюха и говорит: "Знаешь, а его надо отметить. Давай ему пятёрку поставим". И вывел на листке из моей тетради пятёрку с хвостиком. Он почему-то так пятёрки пишет. И сказал, чтобы я тайком подложила Куму Цыбуле на парту и никому чтобы ничего не говорила. Ну, я и молчала... Только не думайте, только не думайте, что он и мне написал. Нет! Это уж я не знаю кто, это уж кто-то другой.
- А я знаю кто, - сказала Шурочка. - То есть не знаю, а догадываюсь.
- Аллочка? Правда? - подняла на неё глаза Тая.
- По-моему, да...
Люба почему-то покраснела, потом умоляюще посмотрела на девочек:
- Только вы не говорите ему, ладно? Пусть он думает, что никто не знает. Он так хочет, чтобы была тайна.
- Конечно, конечно, - покраснела Тая.
- Не скажем. Пусть думает, - кивнула Шурочка. Так перестала существовать первая тайна четвёртого "А" класса. А через полчаса совсем случайно раскрылась и вторая. Те две милицейские машины, сопровождавшие автобусы, проводив их к лагерю, с утра поехали назад в Киев. А под вечер приехали опять. Поскольку взрослая бригада, к которой присоединились и шофёры автобусов, ещё свою работу не закончила, милицейским машинам пришлось ждать. И конечно же, их окружили хлопцы. Ну какие бы они были хлопцы, если бы не окружили милицейские машины и не воспользовались бы случаем поговорить о разных уголовных делах, об отчаянных погонях и преследованиях!
И вот Игорь Дмитруха, между прочим, спросил белобрысого, с пшеничными усиками автоинспектора-лейтенанта, который стоял, опершись на капот машины:
- Скажите, а вы случайно не знаете, нашли того хлопца, который сумку с деньгами в милицию подбросил?
- Представь себе, что как раз случайно знаю, - улыбнулся лейтенант. - Друг мой в том райотделе работает. Нашли. Её, оказывается, несколько человек видело. Описали, и по словесному портрету нашли. Кстати, девочка, а не хлопец. Не из вашей, правда, школы. Вообще из другого района, из Дарницы. Случайно в том скверике была. У неё там бабушка напротив живёт. Скромная такая, застенчивая, говорит, девочка. Не помню точно, как зовут. Но нашли. Он мне как раз вчера говорил.
- Ха-ха! - расплылся в улыбке Игорь Дмитруха. - Из другой школы! Девочка! Ха-ха! А они думали, что из ихнего передового "А". Разогнались!.. А это чужая. Конечно! Я так и думал. Не мог никто из ихнего такое сделать. Не те кадры. Мелкота!
Спасокукоцкий и Кукуевицкий весело захихикали. А Галушкинский и Монькин даже захохотали.
- А вот и те, те кадры! Неправда! - закричал Валя Тараненко.
- Обознался! Геройский кадр! Ха-ха! - презрительно бросил Дмитруха под дружный хохот "бешников".
Валя втянул голову в плечи. Хлопцы-"ашники" промолчали. Как-то тяжело говорить о самих себе, что мы, мол, не такие. А девочек из "А" поблизости не было. И потому в этом игровом эпизоде, как любят говорить спортивные комментаторы, "бешники" были сверху.
И хоть было понятно, что "бешники" берут реванш за сегодняшнее поражение, настроение у наших хлопцев малость подупало. Неприятно, когда кто-то сомневается в твоей способности совершить благородный поступок.
Наконец этот необыкновенный трудовой день кончился...
Лагеря не узнать!
Всё кругом чисто. Белые корпуса светятся чистыми окнами в лучах заходящего солнца.
Над эстрадой - красный транспарант с белыми буквами: "Приветствуем первую смену! Радостного вам труда! Весёлого вам отдыха!"
А на большущей клумбе высажено цветами: "Добро пожаловать!"
Любо глянуть, какая всюду красота. И особенно - когда это дело твоих рук. Автобусы уже заполнены. Вот бежит последний пассажир - шестилетний Андрюха, который где-то было затерялся, чем очень взволновал Глафиру Павловну. Родители почему-то волновались значительно меньше. Вот уже и он сидит на переднем сиденье у окна.
Прощально пропела сирена милицейской машины.
Автоколонна двинулась.
Шурочка и Тая прилепились к окну.
Вот сейчас... сейчас... вот...
- Ой! Смотрите! Смотрите! - удивлённо вскрикнула Оля Татарчук.
На обочине дороги, на пыльной земле, виднелась уже знакомая нам нацарапанная сучком надпись: "Весь четвёртый "А" - и большая пятёрка с хвостиком.
Все повытягивали шеи, выглядывая из окон. Сидящие с другой стороны повскакивали с мест, а некоторые даже вскочили на сиденья.
По лесной ухабистой дороге автобус двигался медленно, и потому все успели заметить.
Но не проехали они и сто метров, как снова автобус взорвался криками.
На обочине было написано: "Весь четвёртый "Б", и тоже стояла здоровенная пятёрка с хвостиком.
Автобус четвёртого "А" ехал первым после милицейской машины. Следом за ним ехал автобус четвёртого "Б".
И все "ашники" обернулись назад.
Там уже тоже увидели надпись, и в их автобусе поднялась такая же самая удивлённая суета.
Шурочка и Тая взглянули друг на друга, а потом на переднее сиденье.
Ещё никто, кроме них, не знал Андрюхиной тайны. И Шурочка громко, на весь автобус, сказала:
- И правильно! Они сегодня тоже абсолютно заслужили. - Ага! Правильно! Заслужили! - закричали девочки. Хлопцы молча переглянулись. Валя Тараненко пожал плечами:
- Может, и заслужили, не будем злопамятными... - Потом подумал и добавил: - Будем благородными. И хлопцы одобряюще загудели. Это всё-таки приятно - быть благородными. А Шурочка сказала, опять же таки громко, на весь автобус:
- Я не знаю, кто ставит эти пятёрки с хвостиком, но это мудрый и добрый человек.
- Да здравствует его мудрость! - подхватила Тая.
- И доброта! - закончила Шурочка. Они снова взглянули друг на друга и улыбнулись. Андрюха этого не видел.
Сидя на переднем сиденье, он солидно хмурил брови и надувал губы. Глядя на него, никто бы не подумал, что он имеет какое-то отношение к тем надписям на дороге...
1984 г.
Что было потом - вы знаете.
Вот тогда-то впервые и узнали все о Денискиной мечте стать десантником.
И хотя "десант" победы не принёс, все решили, что поступок Дениски заслуживает самой высокой оценки. И что мир надо защищать.
И что кадровые военные очень для этого нужны. А десантники, может быть, особенно.
* * *
Через два дня на Денискиной парте лежал листок из тетради в линейку, на котором была выведена жирная красивая пятёрка с хвостиком.
ПОСЛЕДНЯЯ ПЯТЁРКА С ХВОСТИКОМ
Нет-нет. Речь не о Денискиной, Денискина была не последней, Впрочем, о той последней расскажем чуточку погодя. А теперь самое время познакомиться с Иринархом Ивановичем. Если вы его никогда не видели, вы себе даже представить не можете, что это за человек. Когда он, слегка прихрамывая, заходил в школу, первое впечатление, что это какой-нибудь профессор. Фетровая шляпа с шелковым бантом. Синий костюм-тройка. Ослепительно белая рубашка, галстук. В руках чемоданчик-дипломат. Если к этому добавить благородные черты немолодого лица, солидную, слегка полноватую, но стройную фигуру, то выйдет портрет члена-корреспондента Академии наук или же художественного руководителя столичного театра.
Да ещё имя, которое встречается, наверное, один раз на несколько миллионов (если не больше) - Иринарх. Иринарх Иванович.
Но он не профессор, не член-корреспондент и не художественный руководитель столичного театра. Иринарх Иванович - учитель труда.
В мастерской он снимает шляпу, переодевается в синюю спецовку, вынимает из дипломата инструменты и начинает урок.
Конечно, есть школы, в которых на уроках труда собирают полупроводниковые схемы, работают с компьютерами, но в нашей школе покамест этого нет. Зато такого учителя труда, я думаю, нет ни в одной школе Советского Союза. Есть, может быть, даже лучшие, но такого нет.
Только не думайте, пожалуйста, что он какой-нибудь чудак, оригинал, как говорится, "с приветом".
Никакого чудачества в нём нет. Разве, может, то, что он носит инструменты в дипломате, вместо того чтобы спокойно оставлять их в шкафу мастерской. Но...
- Носит же музыкант свою скрипку или виолончель с собой, - улыбается Иринарх Иванович. - И ничего. А ведь для настоящего рабочего человека инструмент всё равно что для музыканта скрипка. Ну конечно, дорогие товарищечки, сыны и дочки, токарный станок не понесёшь. А вот ножовку, шерхебель, плоскогубцы, молоток, стамеску, рубанок - запросто. Как-то привыкаешь к своему инструменту. И чужой молоток уже не такой удобный для рук, и чужой рубанок не так стружку снимает...
Нет, ничего в Иринархе Ивановиче нету чудаческого.
Но человек он необыкновенный.
Его уроки труда не только уроки труда, но и уроки истории нашего государства.
На своих уроках Иринарх Иванович всё время рассказывает, А рассказать ему есть что.
Иринарху Ивановичу далеко за шестьдесят, а может быть, даже и за семьдесят, но он ещё крепкий как дуб. Начал он свой трудовой путь в двенадцать лет. И кем только в своей жизни не был: и слесарем, и столяром, и трактористом, и бетонщиком, и каменщиком, и штукатуром, и электриком, и монтажником - все, наверное, профессии рабочие освоил.
- Как десантник, - сказал Дениска.
И куда только не бросала Иринарха Ивановича судьба! Он строил Днепрогэс и Комсомольск-на-Амуре, Магнитогорск и Волго-Балт...
Во время войны он тоже и воевал, и строил. Он был в войну сапёром, строил блиндажи, мосты, наводил переправы. А после войны отстраивал тот же Днепрогэс, разрушенный фашистами, поднимал целину, строил посёлки для первоцелинников. Неспокойный был у него характер. Любил Иринарх Иванович новые впечатления. Любил быть, как он говорил, на передовом рубеже эпохи.
- И работу люблю "оперативную", как я её называю, - говорил он. - Чтобы сделал - и сразу видишь, что ты сделал. И что нужно это людям.
Потом он возводил в Киеве новые районы - Русановку, Березняки, Оболонь.
На Оболони с ним случилось несчастье: упала бетонная плита и раздробила ему ногу. И хоть возраст у него и так был пенсионный, а тут ещё и инвалидность, не захотел Иринарх Иванович сидеть дома. Пошёл в школу учителем труда.
- И ничуть не жалею, что жизнь подкинула мне на закуску такую петрушку, как я это называю, - улыбался Иринарх Иванович. - Десять лет уже вожусь с вашим братом калистратом и не скучаю, дорогие мои товарищечки, сыны и дочки. Нравится.
Надо сказать, что и четвёртому "А" (как и всей, правда, школе) очень нравились уроки Иринарха Ивановича. Даже Гришка Гонобобель на уроках труда молчал и только свистел носом, выпиливая какой-нибудь крючок и слушая в то же время рассказы Иринарха Ивановича.
Этот год для их школы знаменательный. Вот-вот должен был открыться школьный пионерлагерь труда и отдыха. В лесу за тридцать километров от Киева по дороге на Обухов.
Помогали строить лагерь шефы школы - экскаваторный завод, на котором работал Николай Иванович Ярёменко, папа Ивасика и Тины.
Да и не только он работал на этом заводе. В школе училось много детей, чьи родители работали на экскаваторном заводе. В их микрорайоне было несколько домов экскаваторного.
И вот, благодаря энергии Вадима Григорьевича (которая, как вы помните, была равна энергии атомной электростанции) и активной поддержке родителей, удалось построить школьный пионерлагерь труда и отдыха.
Вадиму Григорьевичу очень хотелось торжественное открытие лагеря приурочить к концу учебного года и первую смену "запустить" сразу после экзаменов.
Но, как это нередко случается, строители немного не справились, не уложились в сроки. Поэтому было решено устроить родительский воскресник по доведению школьного пионерлагеря до кондиции, как выразился Вадим Григорьевич.
Это стало известно в последний день занятий, перед последним звонком.
- Слушайте! - сказала вдруг Шурочка. - А давайте и мы попросимся! Старшеклассники не могут - у них экзамены. А мы же в пятый перешли, и экзаменов у нас нет.
- Ой! Правильно! Давайте! - подхватили все. - Это же так интересно!
- А фто? Можно! - сказал Боцман Вася.
- Категорически! - кивнул Ромка Лещенко. Даже Гришка Гонобобель, который все благородные идеи сначала под любыми предлогами старался завалить, эту поддержал сразу:
- Годится! Свежий воздух... лес... В казаков-разбойников поиграем. Рио-де-Жанейро!
- Мы не играть едем, а помогать довести лагерь до кондиции,- строго сказала Шурочка.
- Я пошутил. Хи-хи! - хихикнул Гонобобель. Глафире Павловне идея тоже понравилась, но она решила всё-таки для верности посоветоваться с Вадимом Григорьевичем.
Вадим Григорьевич идею четвёртого "А" горячо поддержал:
- Прекрасно! Молодцы! И четвёртый "Б" сагитируем! Третьи, конечно, ещё рановато, а четвёртые, то есть они уже даже пятые, как раз. Всё! Решено! Заказываю автобусы с сопровождением,
И вот в воскресенье утром пять автобусов, два детских (каждому классу по отдельному) и три взрослых, выехали на Обуховское шоссе.
Автобусы ехали, хоть было солнечное утро, с зажжёнными фарами. Возглавляли и замыкали автоколонну жёлтые с синей полосой милицейские машины. Такой теперь порядок: если везут большую группу детей, автобусы зажигают фары, а впереди и сзади колонну сопровождают машины Госавтоинспекции.
Уже одно это настроило оба четвёртых (а точнее, уже пятых, но мы будем называть их по привычке четвёртыми) на праздничный лад.
- Как испанских королей везут, - улыбнулся Валя Тараненко. - Или премьер-министров.
- А ты думал! - гордо сказала Шурочка. - Дети у нас в стране важнее королей. Не говоря о премьер-министрах.
Так всегда говорила пионервожатая Оксана. В их автобусе ехал Иринарх Иванович. Он уже знал, что идея зародилась в четвёртом "А", и очень за это их четвёртый "А" уважал.
- Молодцы! Хвалю! Именно за инициативу - этот детонатор взрыва трудовой активности масс, как я его называю. Чаще проявляйте инициативу, дорогие товарищечки, сыны и дочки, как можно чаще. И жизнь ваша будет интересной, ценной и неповторимой.
Автобусы свернули с шоссе в лес и на ухабистой лесной дороге закачались, как на волнах. По окнам хлестали ветки деревьев.
А вот и лагерь.
Белые корпуса с грязными, заляпанными извёсткой стёклами. Всюду кучи разного строительного мусора - и на аллеях, и на дорожках.
До кондиции ещё было далековато.
Хоть и предупреждали маленьких детей не брать, поскольку это не развлекательная поездка для отдыха, а трудовой воскресник, кое-кто всё-таки не удержался. Приходьки взяли Наталочкину пятилетнюю сестричку Лесю ("Она у нас тихая и смирная, как овечка, да и оставить не с кем, хоть плачь"). И Миркотаны Любиного шестилетнего брата Андрюху прихватили ("Вы же его знаете, он и в работе сноровистый, больше, чем некоторые ваши четвертаки, сделает").
Что касается Андрюхи, то в классе его таки прекрасно знали. Хлопец он был интересный, самостоятельный, что называется, с выдумкой. И для своих шести лет весьма сообразительный. Когда ему не было ещё пяти, он пришёл записываться в школу. И, что интересно, уже тогда знал буквы, счёт, умел читать по слогам, считать до двадцати и даже немного писал. Когда ему сказали: "Подожди годик-второй и тогда приходи", он сердито нахмурил брови: "Некогда мне ждать. Мне надо поскорее. Я же буду первым космонавтом детского возраста. Им такие нужны. Чтобы летать на далёкие планеты".
Оказывается, старшая сестричка Оксана когда-то рассказывала при нём Любе фантастическую книжку, в которой на ракете, кроме взрослых, летели и дети, так как только они уже под старость могли долететь до желанной планеты.
И Андрюха решил готовиться в космонавты. Причём проявил немалую настойчивость.
Как вы уже знаете, Миркотаны любили семейный туризм и каждую субботу-воскресенье отправлялись в поход. Так в этих вот походах малый Андрюха не отставал от старших, а Люду и Оксану иногда и мог перещеголять, особенно в собирании грибов, земляники, разных интересных сучков, из которых папа Миркотан вырезал диковинных животных.
Чтобы казаться старше, Андрюха то и дело хмурил брови и надувал губы, отчего лицо его приобретало комично-серьёзное выражение. На все попытки взрослых да и старших детей посмеяться, подтрунить над ним Андрюха никакого внимания не обращал. Ирония в отношениях с ним как-то сама собой постепенно исчезала, и все начинали относиться к нему серьёзно.
Поскольку директору Вадиму Григорьевичу пришлось агитировать четвёртый "Б" на воскресник, то и бригадиром четвёртого "Б" стал он сам.
А бригаду четвёртого "А" возглавил уже Иринарх Иванович. Бригадой родителей руководил Николай Иванович Ярёменко. Бригада родителей доводила до кондиции корпуса лагеря: мыли помещения, красили окна, двери, исправляли разные технические недоделки (подгоняли двери, прибивали шпингалеты, ручки, врезали замки). А также убирали с территории остатки тяжёлого строительного материала.
Ну а бригады "бешников" и "ашников" разделили всю территорию на два одинаковых участка, и каждая бригада должна была убрать со своего участка весь мелкий строительный мусор - разные камешки, щепки, железячки и тому подобное. Территория была довольно большая, поэтому работы хватало.
И ясное дело, само собой возникло соревнование. Ну, просто не могло не возникнуть. Где вы видели, чтобы рядом работали три бригады и каждая не хотела бы сделать свою работу лучше и быстрее?
Откровенно говоря, бригаду родителей можно было бы из нашего соревнования исключить сразу. Хотя родители принимали участие самое активное и тоже каждый час бегали к доске с показателями записывать свои достижения. Но было ясно с самого начала, что бригада родителей проиграет и окажется на третьем призовом месте. Поскольку где это вы видели, чтобы в соревнованиях родителей и детей родители когда-нибудь выигрывали?
По-настоящему соревновались только бригады четвёртого "А" и четвёртого "Б".
От всех трёх бригад были выделены представители в специальную комиссию по подведению итогов соревнования. И эта комиссия ежечасно выводила баллы каждой бригаде, записывая их на специальной доске, висящей на сцене лагерной летней эстрады.
Между прочим, брались во внимание не только голые показатели хода работ. Нет! Голые показатели ещё не свидетельствовали о победе. Не менее важным был ещё целый ряд обстоятельств. Например, дружная весёлая атмосфера во время работы в течение этого часа. Отсутствие споров и, так сказать, сумма смеха. Как пишут в газетах, "смех в зале", так и члены комиссии записывали в своих блокнотах, а потом на доске "смех" и ставили плюс. Количество плюсов обязательно входило в показатели. Беспричинный смех ("гоготание", о котором говорят: "Смех без причины - признак дурачины") не засчитывался.
Был ещё один показатель - "трудовая песня", то есть песня, помогающая в работе. Причём опять-таки шумовые эффекты, так называемое "горлодрание", не засчитывались.
Тут, к большому сожалению четвёртого "А", показатели четвёртого "Б" были значительно выше. Солистка "бешников" Таня Верба своим чистым, как родничок, и заливистым, как серебряный звоночек, голосом выводила такие трели, что их подхватывали в кустах аж два соловья. И это было так прекрасно, что все, и дети, и взрослые, вмиг замерли и какую-то минуту молчали, слушая это трио: Таню и двух соловьев.
Благодаря Тане Вербе "бешники" сильно рванули вперёд.
Зато по смеху лучшими были "ашники". Тут показали себя настоящими молодцами Кум Цыбуля и Боцман Вася. Они так весело, так остроумно друг друга шутя "подначивали", что вся бригада аж взрывалась от дружного хохота.
В работе постепенно выяснилось, что вулканическая энергия директора Вадима Григорьевича всё-таки не могла заменить огромного трудового опыта Иринарха Ивановича.
Учитель труда, как полководец, меняя тактику в зависимости от загрязнённости территории, то бросал главные силы бригады на левый фланг, то переносил на правый.
Прихрамывая, он обходил боевые порядки своей армии и повторял:
- Молодцы! Орлы! Горжусь вами, товарищечки, сыны и дочки! Отличники-передовичники, так я таких называю.
Ни одно руководящее указание не могло бы подстегнуть больше, чем это "горжусь вами".
И каждый так старался, так старался, как, наверное, никогда в жизни.
Можете верить, можете не верить, но шестилетний брат Любы Миркотан Андрюха не только не отставал от "четвертаков", а был среди первых. Нахмурив брови и надув губы, он выискивал в траве такие мелкие щепочки и железки, которые не замечали другие.
- Ну характер! - восторженно разводил руками Иринарх Иванович.
И когда после обеда пятилетнюю сестричку Натали Приходько Лесю укладывали на веранде часочек поспать и кто-то из родителей заикнулся: "Так, может быть, и АН..." - Андрюха так сверкнул глазами, что тот не договорил, умолк и спрятался за чью-то спину.
Конечно, и смех и песни - дело нужное, но главным всё-таки в соревновании был труд, то, что бригада сделала.
И сам лучезарный директор Вадим Григорьевич, бригадир бригады "бешников", через два часа после обеда, когда трудовой день ученических бригад завершался (ясное дело, он был короче взрослого), честно признался перед всеми:
- Конечно, нам очень хотелось быть первыми, что и говорить. Или хотя бы сравняться, то есть когда говорят: "Победила дружба..." - но... хотя мой четвёртый "Б" работал отлично и по песням был вне конкуренции... на этот раз первой придётся признать бригаду Иринарха Ивановича. И я лично открыто признаю его руководство бригады непревзойдённым. Если пользоваться военной терминологией, то я только старший сержант, а он - генерал.
Такая директорская скромность на всех произвела очень хорошее впечатление, и даже "бешники" после этого не так уж переживали своё поражение. Раз сам директор не стыдится второго призового места, то чего уж им!
Взрослые ещё продолжали работать, а ученические бригады отдыхали. Таково было распоряжение начальства.
Кто в жмурки играл, кто в горелки, кто в сыщиков-разбойников, кто в классы, кто в волейбол. Это уж как водится. А кто просто себе гулял по лесу. Шурочка Горобенко и Тая Таранюк были как раз из таких. И вот, гуляя, отошли они довольно далеко и вышли на дорогу, по которой приехали в лагерь.
И вдруг увидели Андрюху.
Ползая на коленях и сопя от старательности, он что-то чертил зажатым в кулаке сучком прямо на пыльной дороге. Причём всё время насторожённо оглядывался и торопился. Словно делал что-то непозволительное или секретное. Девочки были далеко, он их ещё не заметил.
Шурочка приложила палец к губам, и они с Таей, свернув в кусты, крадучись, приблизились.
На дороге большими буквами было написано: "Весь четвёртый "А". А внизу здоровенная, метра на полтора, пятёрка с хвостиком. Именно в тот момент, когда девочки приблизились, Андрюха заканчивал выводить этот самый хвостик.
Девочки успели только раскрыть рты от удивления, как Андрюха уже встал, ещё раз оглянулся воровато и побежал в сторону лагеря.
- Так вот кто эти пятёрки с хвостиком выставлял! - покраснела Тая.
- А Люба, значит, приносила и клала на парты, - сказала Шурочка.- Но Андрюху трогать не будем, поговорим с Любой.
...Люба так растерялась, что сразу и не ответила. Потом вздохнула и опустила голову:
- Ему так хотелось, чтобы была тайна. И он же не двойки, не единицы пятёрки ставил! Понимаете, я всё время рассказывала дома про наш класс. И вот как-то рассказала про Кума Цыбулю, про ту историю с яблоками. Андрюха и говорит: "Знаешь, а его надо отметить. Давай ему пятёрку поставим". И вывел на листке из моей тетради пятёрку с хвостиком. Он почему-то так пятёрки пишет. И сказал, чтобы я тайком подложила Куму Цыбуле на парту и никому чтобы ничего не говорила. Ну, я и молчала... Только не думайте, только не думайте, что он и мне написал. Нет! Это уж я не знаю кто, это уж кто-то другой.
- А я знаю кто, - сказала Шурочка. - То есть не знаю, а догадываюсь.
- Аллочка? Правда? - подняла на неё глаза Тая.
- По-моему, да...
Люба почему-то покраснела, потом умоляюще посмотрела на девочек:
- Только вы не говорите ему, ладно? Пусть он думает, что никто не знает. Он так хочет, чтобы была тайна.
- Конечно, конечно, - покраснела Тая.
- Не скажем. Пусть думает, - кивнула Шурочка. Так перестала существовать первая тайна четвёртого "А" класса. А через полчаса совсем случайно раскрылась и вторая. Те две милицейские машины, сопровождавшие автобусы, проводив их к лагерю, с утра поехали назад в Киев. А под вечер приехали опять. Поскольку взрослая бригада, к которой присоединились и шофёры автобусов, ещё свою работу не закончила, милицейским машинам пришлось ждать. И конечно же, их окружили хлопцы. Ну какие бы они были хлопцы, если бы не окружили милицейские машины и не воспользовались бы случаем поговорить о разных уголовных делах, об отчаянных погонях и преследованиях!
И вот Игорь Дмитруха, между прочим, спросил белобрысого, с пшеничными усиками автоинспектора-лейтенанта, который стоял, опершись на капот машины:
- Скажите, а вы случайно не знаете, нашли того хлопца, который сумку с деньгами в милицию подбросил?
- Представь себе, что как раз случайно знаю, - улыбнулся лейтенант. - Друг мой в том райотделе работает. Нашли. Её, оказывается, несколько человек видело. Описали, и по словесному портрету нашли. Кстати, девочка, а не хлопец. Не из вашей, правда, школы. Вообще из другого района, из Дарницы. Случайно в том скверике была. У неё там бабушка напротив живёт. Скромная такая, застенчивая, говорит, девочка. Не помню точно, как зовут. Но нашли. Он мне как раз вчера говорил.
- Ха-ха! - расплылся в улыбке Игорь Дмитруха. - Из другой школы! Девочка! Ха-ха! А они думали, что из ихнего передового "А". Разогнались!.. А это чужая. Конечно! Я так и думал. Не мог никто из ихнего такое сделать. Не те кадры. Мелкота!
Спасокукоцкий и Кукуевицкий весело захихикали. А Галушкинский и Монькин даже захохотали.
- А вот и те, те кадры! Неправда! - закричал Валя Тараненко.
- Обознался! Геройский кадр! Ха-ха! - презрительно бросил Дмитруха под дружный хохот "бешников".
Валя втянул голову в плечи. Хлопцы-"ашники" промолчали. Как-то тяжело говорить о самих себе, что мы, мол, не такие. А девочек из "А" поблизости не было. И потому в этом игровом эпизоде, как любят говорить спортивные комментаторы, "бешники" были сверху.
И хоть было понятно, что "бешники" берут реванш за сегодняшнее поражение, настроение у наших хлопцев малость подупало. Неприятно, когда кто-то сомневается в твоей способности совершить благородный поступок.
Наконец этот необыкновенный трудовой день кончился...
Лагеря не узнать!
Всё кругом чисто. Белые корпуса светятся чистыми окнами в лучах заходящего солнца.
Над эстрадой - красный транспарант с белыми буквами: "Приветствуем первую смену! Радостного вам труда! Весёлого вам отдыха!"
А на большущей клумбе высажено цветами: "Добро пожаловать!"
Любо глянуть, какая всюду красота. И особенно - когда это дело твоих рук. Автобусы уже заполнены. Вот бежит последний пассажир - шестилетний Андрюха, который где-то было затерялся, чем очень взволновал Глафиру Павловну. Родители почему-то волновались значительно меньше. Вот уже и он сидит на переднем сиденье у окна.
Прощально пропела сирена милицейской машины.
Автоколонна двинулась.
Шурочка и Тая прилепились к окну.
Вот сейчас... сейчас... вот...
- Ой! Смотрите! Смотрите! - удивлённо вскрикнула Оля Татарчук.
На обочине дороги, на пыльной земле, виднелась уже знакомая нам нацарапанная сучком надпись: "Весь четвёртый "А" - и большая пятёрка с хвостиком.
Все повытягивали шеи, выглядывая из окон. Сидящие с другой стороны повскакивали с мест, а некоторые даже вскочили на сиденья.
По лесной ухабистой дороге автобус двигался медленно, и потому все успели заметить.
Но не проехали они и сто метров, как снова автобус взорвался криками.
На обочине было написано: "Весь четвёртый "Б", и тоже стояла здоровенная пятёрка с хвостиком.
Автобус четвёртого "А" ехал первым после милицейской машины. Следом за ним ехал автобус четвёртого "Б".
И все "ашники" обернулись назад.
Там уже тоже увидели надпись, и в их автобусе поднялась такая же самая удивлённая суета.
Шурочка и Тая взглянули друг на друга, а потом на переднее сиденье.
Ещё никто, кроме них, не знал Андрюхиной тайны. И Шурочка громко, на весь автобус, сказала:
- И правильно! Они сегодня тоже абсолютно заслужили. - Ага! Правильно! Заслужили! - закричали девочки. Хлопцы молча переглянулись. Валя Тараненко пожал плечами:
- Может, и заслужили, не будем злопамятными... - Потом подумал и добавил: - Будем благородными. И хлопцы одобряюще загудели. Это всё-таки приятно - быть благородными. А Шурочка сказала, опять же таки громко, на весь автобус:
- Я не знаю, кто ставит эти пятёрки с хвостиком, но это мудрый и добрый человек.
- Да здравствует его мудрость! - подхватила Тая.
- И доброта! - закончила Шурочка. Они снова взглянули друг на друга и улыбнулись. Андрюха этого не видел.
Сидя на переднем сиденье, он солидно хмурил брови и надувал губы. Глядя на него, никто бы не подумал, что он имеет какое-то отношение к тем надписям на дороге...
1984 г.