Нестерова Наталья. О любви (сборник)

   – Прав. Я прихожу в детскую поликлинику и ловлю себя на том, что с сожалением смотрю на родителей с одним младенцем. И знаешь, совершенно не понимаю разговоров о любимых и нелюбимых детях. По-моему, это вранье. Нельзя родительскую любовь разделить, как нельзя жить с половиной головы. Нас папа называл: моя любимая старшая дочь и моя любимая младшая дочь. Ты мне иногда его очень напоминаешь.
   – Доченька! – воскликнул Петров. – Что-то я плохо представляю, как бы я тебя родил в восемь лет. Нет, конечно, если бы поднатужился…
   – Ты не понял. Я хочу сказать, что рядом с тобой часто испытываю то же чувство, что было с папой. Он ведь нас не ласкал никогда, вечно подтрунивал. Но это была каменная стена. Мы чувствовали защищенность постоянно, даже когда его не было рядом.
   «Голубушка, – подумал Петров, – я готов ласкать тебя с утра до вечера, еще лучше – с вечера до утра. Но знаю: стоит мне руки распустить – получу по морде и буду выставлен за дверь».
   – А Игорь? – спросил он.
   – Игорь? Он другой. То есть он замечательный, я его очень люблю. Но слабый, наверное. Это не недостаток, черта характера. Его надо собирать в кучку, организовывать. Он все куда-то растекается и требует внимания почти как ребенок. Но ты же знаешь, что женщинам нравится делать из мужей младенцев и опекать их.
   – Как тебя угораздило в него влюбиться? Я не иронизирую, просто хочу услышать твою историю любви.
   – Как? Не знаю. Быстро. Поехала в Севастополь с подругой к ее родственникам. Рисовала в Херсонесе этюд, она загорала, подошли ребята, мы познакомились. Потом вечером встретились, потом снова встретились. – Зина задумалась и добавила: – После гибели родителей это был первый светлый ветерок.
   «Ох, далеко же он тебя унес», – подумал Петров.
   – Ох и далеко он меня унес, – сказала Зина.

* * *

   Зина и Валя крайне редко говорили о родителях после их трагической гибели. На сестер никогда не нападали дикие звери, их не кусали собаки, но внезапный уход из жизни самых дорогих людей был похож именно на атаку дикого клыкастого зверя. Он набросился из-за угла, испугал до немого шока, больно укусил и скрылся. Рваная рана долго кровоточила, потом затянулась пленкой. Любое прикосновение к ней вызывало боль. Лучше – не трогать, не бередить, не касаться, не вспоминать.
   У бабушки, напротив, память о сыне и невестке была неразрывно связана с разговорами о них, воспоминаниями, просматриванием старых архивов. Внучки отвечали ей односложно, терпели молча Но когда Зина заметила, что Валю после этих разговоров ночью терзают кошмары – сестра просыпалась в слезах и долго не могла остановить рыдания, – Зина поговорила с бабулей. Та все поняла Она лишилась моральной поддержки, успокоения, но ради внучек была готова на любые жертвы. Память о родителях стала у девочек запретной областью, куда они не пускали не только посторонних, но даже друг друга.
   Петров стал первым человеком, с которым Зина заговорила о папе и маме. Почему-то именно ему захотелось рассказать о том, какие они были замечательные: веселые, умные, добрые. Зина достала семейный фотоальбом, к которому пять лет никто не притрагивался, свои детские рисунки с шутливыми папиными комментариями. Зинин отец был архитектором, очень хорошим архитектором, он получил много премий, в том числе и Государственную. Зина показывала фотографии зданий, построенных по его проектам Мама не работала, воспитывала дочек. Она неплохо рисовала, в сравнении с Зиной – великолепно. Зининых талантов, может быть, и хватает для росписи ложек, но в целом, надо признаться, ее акварельки не более чем хобби.
   Папа и мама летели в Бразилию на всемирный конгресс зодчих. Самолет упал в океан, у них даже могилы нет на земле.
   Петров рассматривал фотографии и молча слушал Он не догадывался, что проник в запретную область. Перепады в Зининых интонациях – она то смеялась, рассказывая о своих детских проказах, то глотала слезы, вспоминая дни и месяцы после гибели родителей, – ему казались естественными. Как еще нормальный человек может говорить о трагедии с родными?

* * *

   В начале марта приехал Игорь.
   Петров не появлялся у соседей. Он чувствовал себя приблудным котом. Хозяйка подкармливает его в отсутствие мужа, а когда тот приходит с работы, котяра убегает со двора, сидит невдалеке и ждет своего часа.
   Зина не хотела делать тайны из своей дружбы с Петровым. Да, чужой мужчина ходит к ней в дом, ведет задушевные беседы и играет с детьми. Со стороны их отношения могли показаться двойственными и подозрительными. Но Игорь не сторонний человек, и она двойной игры не ведет. Напротив, она стремится к тому, чтобы муж стал для Петрова таким же другом, как и она.
   Зина несколько раз заговаривала с мужем о соседе, но Игоря лишь интересовало, сколько зарабатывает Петров, во что обошлась ему машина и другие подробности из жизни новых русских. Зина мало об этом знала, а пересказывание мыслей и замечаний Петрова по разным отвлеченным темам оставляло Игоря равнодушным.
   Муж настаивал на продаже квартиры, даже позвонил в контору по продаже недвижимости, пригласил агента для оценки. Сумма, которую ему назвали, вскружила голову. Сто десять тысяч долларов! Это решение всех проблем! Он приехал без копейки и с массой долгов. Пока Зина не заводила речи о деньгах, но объяснение неизбежно. Игорь заранее злился, предвидя ее упреки.
   Зина пыталась мирно и спокойно объяснить Игорю, что идея с продажей квартиры не самая удачная. Квартира принадлежит не только ей, но и Вале. Уехать из тихого центра – разумно ли это? Вряд ли они смогут когда-нибудь получить подобное жилье и, соответственно, оставить детям.
   – Очень многое в моей жизни, – говорила Зина, – связано с этими стенами. Когда мы с Валей были маленькими, мама и папа…
   – Вале достаточно той квартиры, что останется после бабушки, – перебивал Игорь ненужные воспоминания. – Зачем заглядывать вперед, когда проблемы стоят сегодня? Если так не хочется расставаться с Москвой, можно купить однокомнатную и не выписываться. Плюс квартира в Мурманске и еще солидная сумма на жизнь. Должно же когда-то все устроиться, и военным, как прежде, будут платить нормальную зарплату. А пока будем жить на квартирные деньги.
   Продажа квартиры стала для Игоря навязчивой идеей. Его бесило то, что Зина не поддерживает его энтузиазма. Вначале талдычила идиотские доводы против, а потом стала просто уклоняться от разговоров.
   Накопившееся раздражение вырвалось в последний день перед отъездом. Зина опять ходила с потерянным видом, говорила о том, как будет скучать без него, что сейчас особенно нужно, чтобы он был рядом. Но не забыла спросить:
   – Игорек, а сколько денег ты нам оставишь? Скоро весна, нужно многое купить. Ложки, конечно, выручают, но я посчитала…
   – Бухгалтер ты никудышный. Копейки складывать умеешь, а когда настоящие деньги в руки плывут, ушами хлопаешь.
   – Ты опять о квартире? Мы же договорились: я посоветуюсь с бабушкой и Валей.
   – Чего с ними советоваться? У тебя своя семья. Подумаешь, девчонка сопливая и выжившая из ума старуха.
   – Не говори так о моих родных! Они не сделали тебе ничего плохого. Я ведь не обижаюсь, что твои родители совершенно нами не интересуются. Пожалуйста, не кури в комнате, я же просила.
   Игорь со злостью загасил сигарету.
   – Не кури, не ходи, не трогай – я здесь посторонний, бедный родственник. Только деньги из меня тянешь – вечно слышу: «Дай, дай, дай!»
   – Что ты говоришь? – поразилась Зина. – Дым в комнату к детям затягивает. Я деньги у тебя требую? Но ведь для детей, не на мои капризы.
   – Какая разница? Один черт.
   – Боже мой, можно подумать, дети для тебя – постылая обуза.
   – Между прочим, я не просил тебя их рожать.
   – Их? – ошеломленно повторила Зина. – Не просил? Ты хочешь сказать, что облагодетельствовал нас? Жертву совершил?
   – Не строй из себя кисейную барышню. Я что, от вас отказываюсь? – Игорь почти кричал. – Раскинь своими куриными мозгами и слушай, когда тебе дело говорят.
   – Дело, – Зина тоже повысила голос, – это продать дом моих родителей и содержать тебя? Ты один тратишь больше, чем мы втроем.
   – А, вот ты как! Считаешь? Да я бы без вас сейчас жил припеваючи и горя не знал. Ты просто неблагодарная…
   – Игорь, что мы делаем? Что мы говорим? Какой-то кошмар! – первой опомнилась Зина.
   – Убирайся к дьяволу!
   Игорь ушел курить на кухню.
   Они не разговаривали до ночи. Игорь постелил себе на диване в большой комнате.
   Зина лежала без сна, переживала случившееся. Странно, но слез не было, только горькая обида Зина не позволяла ей распухнуть и обрасти множеством печальных дополнений. Как бы в этой ситуации поступила мама? Однажды, придя из школы, Зина увидела маму с заплаканными глазами. Мама сказала, что от лука. Но когда заговорили о папе, у нее вырвалось: он бывает несправедлив. Они с сестрой догадывались, когда у родителей случались ссоры, по их хмурым лицам, по манере говорить скупо и корректно. Но заканчивались размолвки всегда одинаково: подарками, цветами, маминым смехом, походом в ресторан.
   Мама, наверное, сказала бы: ты должна охранять свою семью. Муж уезжает надолго. Нельзя расставаться со злым сердцем. Ты можешь не уступать в главном, но умей дарить мужчине тепло и ласку. Ты уже знаешь, как это делается. Вставай и иди!
   Зина встала и пошла в большую комнату. Она забралась к Игорю под одеяло, обняла за шею. Прошение о помиловании – так расценил Игорь ее ласки. Все-таки Зинка влюблена в него как кошка Приятно сознавать, хотя любовные утехи с женой в последнее время стали казаться пресноватыми.
   Утром он уехал.

* * *

   Зина увидела в окно, что Петров ставил машину на привычное место под деревьями. Через несколько минут она позвонила ему.
   – Павел, не хочешь со мной чай испить? У меня есть печенье и прескверное настроение.
   – Муж отбыл – и ты корчишься в рыданиях?
   – Не бойся, не рыдаю. Ты придешь?
   – Только вместе с копченой курицей и картофельным пюре, они доходят в печке. Я буду жевать, а ты мне плакаться на жизнь.
   Павел ел так вкусно, что у Зины тоже разыгрался аппетит, и она к нему присоединилась.
   – На сколько уехал Игорь? – спросил Петров.
   – На два месяца. Знаешь, мы поссорились, совершенно мерзко поссорились.
   – Милые бранятся, только тешатся. До рукоприкладства дело не дошло?
   – Как ты можешь такое говорить! – возмутилась Зина.
   – Исключительно исходя из личного печального опыта.
   – А! Так ты все-таки был женат! Проговорился! – оживилась Зина. – И ты истязал жену, злодей?
   – Нет, голубушка, я никогда не был женат. И твоя буйная фантазия меркнет пред тем, что случилось в действительности. После университета я снимал комнату на Остоженке. Старые барские квартиры разделили фанерными перегородками, утром все здороваются через стены. Однажды слышу: сосед за стеной жену колошматит. Никто не вмешивается, и меня предупреждали, что, мол, занятие это у них привычное, не реагируй. Но вдруг она как завизжит: «Не бери топор, Коля!» Я вскочил и бросился к ним. Комнатки маленькие, развернуться негде. Колю я некрепко приложил, но он упал и сломал руку. «Скорая», гипс и все такое прочее. К ночи они угомонились, и слышу – любовью мои соседи занимаются, кровать трещит как мачта в бурю. С тех пор, Зинаида, я свято верю в поговорку про «милые бранятся». Дело времени – утешатся.
   «Я попал в точку, – подумал Петров. – Ишь, улыбается весело. Или смущенно? Глаза опустила, не разберешь. Благородный ты человек, Павлик. Утешил девушку напоминанием о любовных забавах с мужем. Хотя больше всего тебе хочется перекрыть кислород ее водолазу».
   Зина улыбалась, представляя Павла, слышащего за стенкой треск чужой кровати и проклинающего свое донкихотство. Она не поднимала глаз, чтобы Павел не увидел в них горечь: конфликты с Игорем при помощи любви не разрешались. Точно замазывание трещин краской. Краска высохнет – трещины снова наружу.
   – Муж настаивает на том, чтобы продать квартиру, – выдавила Зина.
   – Не в моих правилах вмешиваться в чужие дела, но недвижимость во все времена была лучшим способом вложения денег. Не говоря уж о моральных аспектах.
   – Вот видишь, ты понимаешь, а он…
   – Зинаида, я не буду обсуждать с тобой недостатки твоего мужа Я знаю их лучше тебя, – едва не вырвалось у Петрова – Расценивай это как проявление мужской солидарности, – сказал он. – Послушай, Восьмое марта попадает на воскресенье, понедельник сделали нерабочим днем Потапыч с Людмилой приглашают меня на дачу. Давай возьмем малышей и рванем вместе? Оттепели, похоже, не будет. Зима в этом году кончится в июне.
   «Можно попросить у Вали полушубок, – подумала Зина – А на сапожки из комиссионки у меня хватит».
   – Нет, Павел, неудобно, притащишь с собой ораву. Потом, они могут подумать, что я… мы…
   – Когда Потаповы видят детей, мыслительные способности у них отключаются. Боишься сплетен?
   – Нет, но твоя репутация…
   – О, моя репутация! Она заслуживает пера великого сказителя. Не беспокойся о пустяках. Надо купить специальные сиденья в машину для детей, я видел в каталоге.
   – Какие сиденья? Что ты выдумываешь? Ради одной поездки! Ничего, не расползутся, – сдалась Зина.
   – ГАИ запрещает перевозить младенцев без детских кресел, – соврал Петров.

* * *

   Специальные креслица установили на заднем сиденье. Зина заняла место рядом с Петровым Она все время оглядывалась – как там ребята Ване и Сане восседать на маленьких стульчиках и даже быть пристегнутыми понравилось – они болтали ногами и выражали одобрение выкрикиванием слогов: «Во-напа-да! Ко-ту-гу-ку!»
   Петров слегка нервничал: ценных пассажиров вез. Он вел машину аккуратненько, а не в привычной рискованной манере и, когда какой-нибудь автомобиль совершал на дороге опасный вираж, тихо ругался. Вот и сейчас он в очередной раз обозвал подрезавшего их лихача козлом.
   – Совсем забыла. Звонил доктор Козлов, – вспомнила Зина. – Я не очень хорошо поняла, о чем он вел речь, передаю дословно. Козлов сказал, что получил приглашение в Данию на всемирные соревнования дояров. Последнее слово я специально уточнила. Именно дояров. Он спрашивал, оплатишь ли ты ему проезд.
   – Перебьется, – довольно усмехнулся Петров. – Видишь ли, у него такое хобби – дойка. Я случайно узнал, что есть соревнования международные, послал заявку от имени Козлова.
   – Дойка коров? – уточнила Зина.
   – Не только, – замялся Петров, – я бы сказал шире – млекопитающих.
   – Потрясающе, никогда бы не подумала! Врач, педиатр – и вдруг доение.
   – А как я-то был поражен, ты бы знала! Один раз даже участвовал в самом процессе.
   – Как интересно, расскажи.
   – Зиночка, пусть Козлов рассказывает, не хочу отбирать у него лавры победителя.
   – Козлов что, из деревни?
   – Из самой дремучей. Зина, обращаю твое внимание: москвичи давно бы выродились, не поступай в столицу здоровая кровь из провинции, наша кровь.
   – Ох эти лимитчики, – манерно проговорила Зина, подражая столичным дамам, – ну все заполонили.
   – Сейчас высажу и потопаешь на своих тонких ножках по родному пейзажу обратно. А мы, лимита, поедем природой наслаждаться. Верно, ребята? – Петров посмотрел в зеркало заднего вида на мальчиков.
   Саня и Ваня ответили дружным: «Гу!»
   – Нет, я с вами, – притворно испугалась Зина и стала оправдываться: – Какие мы коренные москвичи? Папа из тамбовской деревни, мама родилась в Казани. Только мы с сестрой немножко из столицы.
   – Ладно, принимаем тебя в нашу компанию. Твои родители приехали сюда учиться?
   – Это в общем-то грустная история. У моего дедушки Саши, папиного отца, был брат-близнец Иван. Они жили в деревне с чудным названием Вшивка. Ну что ты смеешься? От слова «вшить» – деревня вклинивалась между двумя большими селами. Моя девичья фамилия, кстати, Вшитова. Так вот, близнецы Ваня и Саня были на селе личностями приметными. Их все уважали, любили и побаивались. Бабушка Оля рассказывала, что им еще и шестнадцати не было, но если случалось что-нибудь на селе: пожар, драка, бык бешеный срывался – бежали за близнецами. Они вернулись с войны весной сорок шестого. В деревне голод. Бабушка Оля говорит, Ваня и Саня увидели пухнущих от голода детишек, вскрыли колхозный амбар и раздали людям хлеб. Через месяц их арестовали, не помогли и военные награды. Когда их забирали, они своим женам велели не оставаться в деревне, а ехать в Москву. Две беременные женщины одни, без документов, пошли в столицу пешком. Добирались восемь месяцев, как раз к сроку. Поразительно, но схватки у них начались одновременно. Корчась от боли, они бродили по Москве и спрашивали, где находится больница Наконец нашли госпиталь. Бабушка Оля родила моего папу, а жена и ребенок Вани погибли. Меня назвали Зиной в память о ней. Я своих сыновей тоже, как ты понимаешь, назвала в честь их прадедушек. Мне кажется, папе было бы приятно.
   – А что? – согласился Петров. – Отличные имена – Иван и Александр, для своих – Ваня и Саня. Саня! – гаркнул он. – Прекрати немедленно!
   Санечка запустил в ветровое стекло мячик, который, отскочив, попал Петрову в лоб. От неожиданности он чуть не нажал на тормоз.
   – Почему ты думаешь, что это Саня? – спросила Зина, оборачиваясь к детям.
   – Потому что Саня при броске забирает вправо, а Ваня влево. Дай им журналы из бардачка. Пусть почитают.
   – «Компьютерра», – прочитала Зина на обложке. – Как раз по нашему развитию.
   Она смотрела, как с забавной сосредоточенностью ее сыновья перелистывают страницы, и думала о том, что Петров относится к ним, как к родным детям. Баловать можно и чужих детей, но только на родных можно повысить голос, слегка шлепнуть, наказывая, проявить твердость при капризах. Постепенно и незаметно Павел взял на себя отцовские функции. Хорошо это или плохо? Для детей – определенно хорошо. Об остальном можно пока не задумываться.
   Потапыч, ожидала Зина, будет напоминать фигурой доктора Козлова. Но друг Петрова оказался худым и маленьким. Рядом со своей полноватой женой Людмилой он смотрелся щупленьким.
   Смущение первых минут знакомства помогли преодолеть дети. Зину расспрашивали, сколько им месяцев, ходят ли они.
   – Скоро будет одиннадцать, – отвечала она. – Они так ловко ползают, что кажется, им никогда не захочется становиться на ноги.
   – А я говорю Зине, что это глупые страхи, – вставил Петров. – Пока еще никто, во всяком случае из знакомых мне людей, не остался на четвереньках.
   Он взял тон, которым мужья передают друзьям глупые замечания своих жен, ища поддержки и вводя в курс семейных споров.
   Людмила и Потапыч переглянулись. Петров их предупредил «Со мной приедет многодетная мать. Женщина порядочная во всех отношениях. Поэтому никаких инсинуаций и дурацких намеков. Ее горячо любимый муж военный и в данный момент отсутствует. Я осуществляю над Зининым семейством тимуровское шефство».
   – Наша Анюта пошла после года, – делилась Людмила. – Она пошла, а мы потеряли покой – глаз да глаз нужен.
   Полуторагодовалая Анюта крутилась тут же. Она обрадовалась появлению близнецов и теперь мешала их раздевать, помогая снимать комбинезоны. Потапыч смотрел на внучку с обожанием: его радовало все, что вызывало у малышки восторг. Поэтому Ваня и Саня пришлись ему по душе. У Людмилы нерастраченного материнства хватило бы на ясельную группу – она отстранила Зину и стала показывать детям игрушки в уголке, который им выделили подальше от сквозняков.
   – Вы не хотите на лыжах покататься? – предложила Людмила.
   – На лыжах? – обрадовалась Зина, но потом посмотрела на своих мальчиков и отрицательно покачала головой. – Нет, спасибо, вы идите, а я за детьми присмотрю.
   – Мы и не собирались, – сказала Людмила. – О детях беспокоишься? – Она сразу и легко перешла на «ты». – Не тревожься, мы с Потаповым справимся. У них аллергия на какие-нибудь продукты есть? После обеда спят? Сами засыпают или надо укачивать?
   – Аллергии нет, – ответил Петров за Зину, которая все еще пребывала в смущении, – засыпают сами, но Потапыч может, конечно, для тренировки поносить их с полчаса. Зинаида, пошли кататься. Где мои лыжи? Зине подойдут лыжи и ботинки вашей дочери. И куртку ей дайте.
   Зине, наверное, больше всего в Петрове нравилась его способность брать на себя ответственность, принимать решения и ставить ее перед фактом. Это происходило в тех ситуациях, когда ей было неудобно поступить так, как действовал в итоге Петров.
   Навязать своих детей чужим людям – верх бестактности. Но очень хочется на лыжах пробежаться.

* * *

   Рядом с дачей Потаповых находился лес, который называли Круглый. Строго говоря, по форме он представлял собой трапецию, нарисованную нетвердой рукой, но все маршруты – за грибами летом и на лыжах зимой – проходили по тропинке в пяти метрах от края леса, начинались и заканчивались в одном месте, поэтому возникало ощущение, будто идешь по кругу.
   Зина вошла в лес и замерла. Накануне выпало много снега, а с утра грело яркое солнце. Тонкая ледяная корочка на белых поверхностях блестела свадебной парчой. Словно миллионы бриллиантов положили под каток, сделали из них марлевую сетку с частыми ячейками и набросили ткань на все вокруг.
   Громадные ели держали на разведенных лапах ватные слои снега. Они напоминали танцоров, застывших в чинном менуэте. На тонких ветвях березок снег лежал прямыми столбиками, подчеркивая рисунок крон.
   – Как красиво! – восхитилась Зина – Я не была за городом два года, а зимой и того больше. Забыла, что существует такая красотища. А тихо! У нас была дача, мы очень любили туда приезжать, но пришлось ее продать, когда бабушке делали операцию на сердце.
   Петров присел на корточки и проверил крепления на ее лыжах.
   – Помогло? – спросил он.
   – Что? – не поняла Зина.
   – Операция.
   Зина не сразу сообразила, потому что говорила автоматически, словно сама себе. Любовалась природой.
   – Не очень, – вздохнула она.
   – Так, – распорядился Петров, – я обновляю лыжню, ты идешь следом.
   Он хотел посмотреть, как ходит на лыжах Зина, и в зависимости от ее спортивной формы выбрать маршрут: идти по большому кругу или срезать путь по центру леса, где была проселочная дорога.
   Зина споро и технично перебирала ногами. Петров решил, что большой круг она осилит. Он перестал оглядываться на Зину, приноровился к скольжению, вошел в ритм и побежал вперед, наращивая скорость.
   Павел остановился у длинного подъема на горку. Зина сильно отстала. Когда она подъехала, Петров посмотрел на нее и пожалел, что решился идти по большому кругу. Зина тяжело дышала, румянец на щеках пропал.
   – Запыхалась? – спросил он. – Давай отдохнем.
   – Чуть-чуть, – согласилась Зина, – я немного отвыкла.
   Подул ветер. Он приятно холодил лицо Павла. И мог надуть разгоряченной Зине очередную пневмонию.
   – Застегни куртку! – велел Павел.
   Он забрал у Зины лыжные палки и соединил их со своими. Надел на плечи петли, а Зине велел держать кольца ее палок. Зина оказалась на буксире.
   – Стой спокойно и наслаждайся природой, – сказал Петров и поехал в гору.
   Вытянув руки, Зина скользила по лыжне, не прикладывая никаких усилий. Она крутила во все стороны головой, громко восхищалась природой, подтрунивала над Петровым, который привык бурлаком ходить с девушками на лыжах. Она спела ему несколько песенок, попробовала сама двигать ногами, но этим только мешала Петрову, и он ей запретил шевелиться. Наконец Зина стала проситься с буксира, уверяла, что уже отдохнула и вполне может идти сама. Петров решил подняться на гору и там отцепить Зину, дальше дорога шла под откос.
   Зина нетерпеливо дергала за палки. Петров прикрикнул на нее, тогда она бросила палки, но не удержалась, упала и скатилась вниз.
   – Ты ничего, надеюсь, не сломала? – подъехал к ней Петров. – Сейчас проверю.
   Зина отстегнула лыжи, встала на ноги, отряхнулась по-собачьи. Потом она вдруг взмахнула руками и сделала переворот на месте. От неожиданности Петров вытаращил глаза. Но Зина на этом не успокоилась – снова крутанулась в воздухе и приземлилась на шпагат.
   – Ой, Павлик, родненький! – запищала она. – Что это со мной? Дай мне руку, помоги, пожалуйста.
   «Три перелома и букет растяжений», – мысленно чертыхнулся Петров.
   Палки пострадавшей он протянуть не мог, потому что бросил их невдалеке. Петров отстегнул лыжи, сделал два шага и потянулся к Зине. Когда они почти соприкоснулись пальцами, она быстро отдернула руки, подтянула ноги и откатилась в сторону.
   Петров потерял равновесие и свалился вниз.
   – Боже мой! – сказала Зина уже другим тоном. – Какой-то падший мужчина тут валяется.
   – Ну, погоди, – пригрозил Петров, поднимаясь на ноги, – сейчас ты у меня получишь!
   Зина взвизгнула и пустилась наутек. Снегу в овраге было по колено, и, как высоко ни задирала она ноги, Петров настиг ее в несколько шагов. Он подхватил беглянку на руки, закружил на месте и швырнул на снег. Зина с хрустом пробила ледяную корочку, приземлилась и замерла, широко раскинув руки.