Нет, что ни говори, по букве инспектор прав. Это Фетисов и сам понимает. Летать стало действительно опасно: с одной стороны жэдэ-полотно, с другой - жилой сектор. Да и неудобств много стали причинять жителям. Например, то и дело прибегает заведующая столовой: "Игорь Николаевич, не сажайте рядом МИ-6, после него у нас борщ с песком получается!... "
Вспомнилось забавное. Однажды население собралось на какую-то летнюю гулянку, праздник, может, день строителя, в центре поселка: столы, шашлыки, то, се... Солнечный день, мужики в безрукавках, женщины вспомнили, что они женщины - расфуфырились, накрасились, прически понаделали... Прямо светский пикник. Надо же было угораздить в это время прилететь "шестерке". Пассажирский МИ-8, и тот разгоняет на все четыре стороны, что рядом окажется, а уж эта грузовая махина!... Скатерти со столов долой, шашлык в песке, женщины с разбитыми прическами, как медузы на ветру... Чуть пилотов не побили, бегают, лохматые, вокруг машины, ругаются очень интересными словами.
Да, пангодинских женщин если завести! Это ведь они начали строчить-трубить во все инстанции: в поселке уже несколько сот детей, они подрастают, учиться негде! Прилетела какая-то комиссия. Население пригласили в клуб, пришли женщины - яблоку негде упасть. Те, что на трибуне, стоят на своем: поселок вахтовый, детям здесь делать нечего, мол, это было заранее указано в вызовах всех ваших мужей. Не положено!...
Что там поднялось! Комиссии пришлось срочно ретироваться, уходили очень быстро, но буквально "сквозь строй" разъяренных пангодинок. Потом многие из этих фурий, явно преувеличивая, хвастались, уточняя, у кого сколько в кулаке осталось "комиссаровых" волос, кто сколько пуговиц оборвал с ответственных пиджаков. В последствие этот факт неудавшейся беседы оброс еще более невероятными подробностями, но дело сдвинулось, скоро началось строительство первой школы...
"Так-то, пилот-инспектор. Утром разберемся. Кто ж тебе разрешит кислород Пангодам перекрывать... Не положено-положено!" - Игорь выключил плитку под парящим, как паровоз, чайником, откинулся на спинку стула, прислонил голову к стенке, закрыл глаза. - "Где люди живут... Там и положено..." - подумал он вяло, уже во сне улыбаясь своему "мудреному" резюме.
Пройдет всего год и будет открыт новый аэропорт, в достаточной дали от поселка. Это будет, пожалуй, его единственное существенное отличие от старого аэродромного комплекса. "Грунтовка" останется "грунтовкой". Попытка открыть регулярное пассажирское авиасообщение с "землей" закончится неуспешно: однажды прилетевший из Тюмени АН-24 слегка "промахнется" мимо полосы, и ему придется доостанавливаться на тундровых кочках. Для людей и машины последствий никаких, но пассажирские рейсы для больших самолетов отменят. Пангодинцы будут продолжать летать на материк через Надым, их мытарств всегда будет на одно стокилометровое авиаколено больше, чем у соседей-надымчан, как и всех северян тоже обреченных на долгие летние перелеты и переезды.
Знаковым покажется Фетисову первое утро после открытия нового аэропорта. Он приедет на работу очень рано и начнет привычный по старому рабочему месту обход. Он заметит, что собаки, еще во время строительства прижившиеся в новом аэропорту, необычно возбуждены и увлекают обходчика за собой. "Значит, след", - подумает Игорь. Действительно, на снегу будут четко вырисовываться огромные следы от медвежьих лап. Следы пойдут по периметру, вдоль аэродромной границы. Возле нескольких "тумб", установленных через каждые сто метров аэродромной полосы, снег будет желтым... "Пометил хозяин!... - весело подумается Фетисову. - А как же, - "Медвежье"!..."
И будет страшная ночь морозной весной 1982 года: четыре огромных гудящих факела - двухсотлитровые железные бочки с соляркой и ветошью - по вершинам расчищенного наспех от снега квадрата. Здесь обозначится новая вертолетная площадка, поближе к беде, для немедленного приема малых судов медицинской авиации... В этой аварии на газопроводе сгорят заживо или замерзнут, в панике, несколько человек... Служба Фетисова обеспечит возможность ночных спасательных полетов. Благодаря авиации будут сохранены десятки жизней...
И будет город Новый Уренгой, куда Фетисову придется летать в командировки - пригодится его опыт работы в экстремальных северных условиях. Там, в такой же приполярной тундре, для целей ускоренного строительства города и объектов уникального месторождения, тоже будет эксплуатироваться аэропорт, поначалу "не нормальный" в привычном, материковом понимании...
Но все это и многое другое случится потом...
Пока же Игорь Фетисов спит, уронив голову на плечо. До подъема остается еще почти целых два часа. Он еще не знает, что как раз в это время самолет АН-12, с тем же пилот-инспектором на борту, взлетает с тюменского аэропорта "Рощино" и берет курс на... "Медвежье". Инспектор спешил обратно на север. Сообщив о своем ночном "северном" подвиге он получил за это незамедлительный нагоняй и приказ до утра исправить созданную им недопустимую ситуацию на стратегически важном для страны объекте. Ровно в семь он, тревожно поглядывая на часы, стремительно зайдет в диспетчерскую, потребует соответствующий журнал и ниже своей предыдущей записи начертает: "Полеты в аэропорту "Медвежье" воздушным судам первого и второго класса РАЗРЕШАЮ".
НАШИ ПАНГОДЫ
Период работы Леонида Семеновича Чугунова в должности начальника Медвежинского ГПУ ассоциируется с выходом невзрачного поселка с безликой архитектурой на параметры маленького города. При нем появились первые монументальные сооружения культбыта, приняла облик проспекта центральная пангодинская улица...
...Последний раз мы встретились с Чугуновым, Генеральным директором "Надымгазпрома", в выставочном зале Дома культуры, где проходила выставка Кировского художественного музея, организованная, кстати, руководством Надымгазпрома специально для Пангод. До этого я имел беседу с директором музея, которая сказала, что сколько бы она не бывала в Пангодах, поселок поражает ее каким-то благоговейным отношением жителей к прекрасному. Может быть потому, что здешние люди обделены многими атрибутами цивилизации (театры, музеи, картинные галереи и т.п.), даже если сравнивать с Надымом. Именно под впечатлением предыдущей беседы я начал разговор с "газовым генералом". Разговор, который продолжался от силы минут пять.
Я выразил мнение, используя энциклопедические сведения: Пангоды город по российским стандартам, - здесь проживает более 12 тысячи человек, и не менее 85 процентов населения заняты вне сельского хозяйства.
Да, согласился Чугунов, поселок - не совсем справедливая характеристика социального статуса Пангод. Но недаром этот "маленький город" в шутку называют большой деревней. Эффект "деревни" будет еще долго здесь проявляться, даже когда Пангоды станут городом "де юре". Это, в общем-то, для Севера неплохо. Человека здесь ВИДНО. Какой ты есть, таким тебя и знают. Плохому труднее скрыться. Раньше и в Надыме - приезжий человек, как бы того не хотел, принимал психологию Севера, психологию именно этого города. Теперь, когда город вырос, человек отчасти "затерялся". Все больше приезжих не принимают местных традиций, заложенных ранним освоением, и формируются сами по себе...
Так что наши Пангоды, - заключил мой собеседник, - если иметь в виду психологию людей, уровень чистоты, открытости во взаимоотношениях между собой и в отношении к окружающему миру, - далеко не самое худшее, что есть на Севере. И не только на Севере...
НАЧАЛО ВСЕХ ДОРОГ
Белая бескрайняя перина, посеченная коричневыми гривами перелесков такой явилась в иллюминаторах надымская земля. ИЛ-14 приземлился на зимнее озеро, Татьяна ступила на трап и надолго зажмурилась... Наивно надеялась: открыв глаза, увидит привычное - аэропорт, такси, автобусы...
Тысяча девятьсот семьдесят четвертый год: "аэросарай" из вагончиков, вездеходы, собаки...
Дорогу она "знала", муж написал: по зимнику, до "Медвежьего". Подвернулась попутка до Старого Надыма. "Пангоды - там!..." - махнул рукой водитель по направлению уползающей в тундру снежной колеи и унесся в сторону пристани.
Она... пошла пешком! Думала, скоро кто-нибудь нагонит, подберет. Когда поняла, что поступила опрометчиво (февраль, минус двадцать), Надым был уже далеко за спиной.
Водитель бензовоза всю дорогу удивлялся пассажирке, долго превращавшейся из заиндевелой головешки в молодую женщину: "Ну, ты даешь, Снегурочка, до Русского поля дотопала!..."
Едва Татьяна согрелась, в районе Правой Хетты машина задымила загорелась проводка. "Пожар" потушили, но двигатель надежно заглох. Стемнело. Пришлось коротать ночь в "сталинских" бараках, к их счастью оказавшихся у дороги. Всю ночь топили печку...
Первая северная дорога оказалась предтечей дальнейшей жизни Татьяны Алексеевны Демидовой, которая более двадцати лет трудится в Пангодинском АТП. Каждое утро сотни дорог пангодинских водителей начинаются с окошка диспетчерской. Сколько их было, этих начал, за многие годы? Сотни тысяч, миллион?...
Признаться, мой последний вопрос получился несколько витиеватым: что в вас изменилось с тех молодых лет, если учесть, что Пангоды выросли, стали цивилизованным населенным пунктом, ушло романтическое время, приехали новые люди?... Не дожидаясь концовки, Татьяна Алексеевна ответила: "Да просто моложе была, веселее!..."
Наверное, в этом с ней никогда не согласятся водители ветераны АТП, которые убеждали меня: диспетчер Демидова, как и в молодости, жизнерадостна и красива. По-прежнему, как и двадцать лет назад, каждый день, на протяжении нескольких часов раннего утра, звучит ее мягкий молодой голос: "Доброе утро!... Счастливого пути!..."
Один старый водитель признался мне: "Бывает, настроение с утра - ни в дугу! Подхожу к диспетчерской, слышу Демидову - и сразу другое дело, жизнь продолжается, сегодня все будет, как всегда, нормально... Как талисман!"
ВАРВАРА
Пангоды столичными звездами не удивишь. Как ни странно, жители этой, по общим понятиям, глубинки, провинциалами себя полагают настолько же, насколько это характерно для, например, тюменцев или свердловчан, - т.е. исходя из географической, а не какой-либо иной отдаленности от европейской части страны.
Такая степень "удивляемости" определяется отчасти тем, что родина взрослых северян, в основном, - как раз-таки названная "европейская часть"; отчасти тем, что звезды, каждодневно сияющие на телевизионном небосклоне, на пангодинском, гастрольном, - метеоры. Так или иначе, более глубокий интерес вызывают судьбы известных земляков, неординарных личностей, жизнь которых является заметным слагаемым естества каждого из нас, нашей историей.
Это было четыре года назад. Закончилась однодневная пангодинская гастроль известного артиста. В понедельник он, окруженный многочисленной свитой, в основном затянутую в хрустящую черную кожу охраной, приехал в маленький, деревянный аэропорт "Медвежье".
Хозяйка авиаперевозок, сменный диспетчер газопромыслового управления, "нашла" пролетающий вахтовый борт с УКПГ на Надым и посадила его в Пангодах.
- Только отдельный вертолет, - "звездно" заявила охрана и предложила вполне "столично": - Вахту высадите, подождут.
Пошли долгие минуты напряженных переговоров, но диспетчерская кабина стеклянная крепость с маленьким квадратным окошком, не сдавалась. Согласились ли в результате осаждавшие с тем, в чем всегда была убеждена и уверенно отстаивала в те минуты провинциальная мадонна, - человеческое достоинство не географическая величина и не должна изменяться в функциях широты и долготы? Неизвестно. Но особо горячего московского "качка", за грубость при штурме диспетчерской, его коллеги все же послали извиняться (это было непременным условием диспетчера для дальнейшего разговора вообще):
- Извини...-те, Варвара Ивановна.
Они улетели в вертолете, где им с вахтовиками вполне хватило места.
На предложения сына поменять работу на более спокойную, Варвара Ивановна отвечала:
- Сынок, ты же знаешь, я себе проблемы на любой работе найду.
Несмотря на сухие правила, строгие указания, именно она в итоге определяла, кто сегодня полетит первым рейсом, кто вторым, третьим. Аккуратно проходя между Сциллой производственных интересов и Харибдой общечеловеческих житейских проблем, успешно регулировала людские аэропортовские потоки. Вполне могло быть, что, вопреки инструкциям, женщина с ребенком улетала, а инженер оставался. Конечно, ей попадало, но она непреклонно отстаивала свою правоту. При этом ее аргументами справедливости было не что-то замысловато-убедительное, просто черное было черным, а белое - белым. Манера, с которой преподносилось очевидное, была обезоруживающей, поэтому ей верили, прощали и ее уважали.
Шутки ее были остры, несли в себе не только смешное, но и жизненную философию. Однажды летом, еще в "доперестроечные" времена, Варвара Ивановна, как это положено, сопровождала нашу отпускную группу пассажиров от здания аэропорта до вертолетной площадки. Борт был еще далеко в небе. Мы остановились, переговариваясь. Она внимательно посмотрела на мой огромный чемодан, который стоял на песке и выглядел как полуспущенная автомобильная камера, улыбнувшись, спросила:
- Что же ты в отпуск-то с пустым чемоданом летишь? - и добавила как бы серьезно: - Ах, да! Ты ведь не в ОРСе работаешь... Хоть бы природным газом накачал, для приличия.
Что жизнь давалась трудно, - такое можно сказать о многих, почти о каждом. Случается, люди со сложной биографией несут в своем облике, поведении сумрачную печать своей доли, а она отбрасывает хмурую тень на все окружающее. Так же образно говоря, Варвара Ивановна, имея сложное прошлое, своим настоящим присутствием никогда ни для кого не загораживала света, не была источником тени, - она светилась сама, как и положено звезде, пусть скромного провинциального масштаба.
Родилась во время Отечественной войны, в городе Бахмаче Черниговской области. Отец, инвалид с детства, в армию призван не был, и после войны ему долго пришлось оправдываться перед властями за жизнь, прожитую на оккупированной территории.
...Школу Варвара заканчивала вечернюю: воспитывала сынишку, хотелось учиться, но надо было зарабатывать на жизнь. Пошли долгие годы борьбы за существование. Работала кровельщицей, официанткой, лоточницей, крутильщицей, разнорабочей...
В1968 году уехала по вербовке в г. Джанкой, на строительство Северо-Крымского канала. Это стало для нее периодом душевного подъема, молодого энтузиазма, неподдельного интереса к работе - творилось грандиозное дело, каждый этап был зрим и понятен. Здесь она стала депутатом городского Совета, здесь же поджидало ее несчастье: бульдозер ножом зацепил строительный вагончик, покалечило несколько человек, Варвару буквально переломило пополам...
Она выжила, и Бог дал даже больше, почти невероятное, - поправилась и через длительное время вновь приступила к обязанностям.
На одной из фотографий того периода она запечатлена на субботнике: солнечный летний день, молодая стройная женщина в цветастом открытом сарафане, в одной руке лопата, другая козырьком приложена к крошечной косынке, едва прикрывающей копну густых темных волос, улыбка, ровный чистый взгляд. Такой ее впервые увидел будущий муж Михаил Войновский.
Поженились, жили от получки до получки. В 1973 году муж поехал на Север "за машиной". Вскоре выяснилось, что с длинным северным рублем все не так просто, как казалось, и через год она тоже приехала в Надымский район. Они все же купили машину, но через восемь лет работы на Севере - старожилы помнят, их красная "Нива" стала первой легковушкой в истории Пангод.
Первые десять лет еще жила надежда, что Север -- это настолько временно, что не стоит распаковывать то, что доставалось по спискам, очередям, лотереям, - все для жизни "там": скоро все это уложим, поставим в контейнер, - и прощай Север! Потом, став старше, поняли, что второй жизни не будет, а в этой, единственной, каждый день проживается в первый и в последний раз. И перестали делить: север, юг... - просто жизнь, и они в этой жизни.
Тогда, более двадцати лет назад, к ее первому приезду муж собственноручно, из бросового материала, которого уже тогда было полно в тундре, построил балок в районе ГП-5, там и стали работать вместе: он трактористом в колонне Надымского КАВТа, она в столовой, а затем в военизированной охране Газопромыслового управления.
Здесь, несмотря на трудности становления, адаптации, прошли самые спокойные годы совместной жизни: ушла отравляющая существование зависимость от "копеек", в часы отдыха их окружали не бетонные стены и городской гомон, а почти девственная природа. Михаил вспоминает, как они рыбачили в излюбленном месте только им известном, где у них была собственная сторожка. Особенно трогателен рассказ в той части, где утренней зарей Миша стоит в болотниках по колена в холодной воде, выбирает из сетей ночной улов, Варя рядом, с кастрюлей нагретой на костре воды - периодически он опускает туда окоченевшие руки...
Рыбы было много, они приносили ее в столовую, раздавали соседям. Вахтовики жили одной большой семьей, делились радостями и печалями. Все тогда были добры не только друг к другу, но и ко всему, что их окружало.
Однажды из тундры прямо к УКПГ пришли олениха с маленьким олененком, была она, видимо, больна, легла недалеко от хозблока. Люди стали ходить на объекты другим маршрутом, чтобы не беспокоить беспомощную пару. Через два дня олени перестали пугаться и стали принимать пищу из рук.
После аварии на ГП-7, когда от огромного газового факела пострадали люди, проживавшие в расположенном рядом поселке, жилье из промысловых районов стали убирать, Войновским дали комнату в пангодинском общежитии.
Варваре, зная ее деловые качества и умение ладить с людьми, предложили работу диспетчера по авиаперевозкам ГПУ в поселковом аэропорту. Это и явилось, как потом оказалось, главным делом в ее северной жизни, в котором она стала известной Пангодам и тем надымчанам, чьи производственные пути пролегали через "Медвежье". Здесь она снискала неподдельное глубокое уважение руководства, летного состава, пассажиров.
Пассажиры - это все пангодинцы от мала до велика, потому что аэропорт для жителей поселка альфа и омега всех дорог, деловых и отпускных. Поразительно, но для меня, как и для многих моих земляков, слово "Варвара" - не только редкое имя редкого человека, но и имя нарицательное для целой группы предметов и понятий, связанных с деревянным зданием аэропорта, крохотным залом ожидания, аэродромными бетонными площадками, вертолетами, в прошлом - один из отпускных талисманов.
...Утром желающие улететь подходят к окошку диспетчера, записываются в общий список. Все с тревогой ждут своей участи, которая становится подвластной тому, кто только что их записал. Не всем пассажирам зала ожидания суждено сегодня перейти в категорию пассажиров вертолета, тому ряд причин - организационных, ведомственных, технических, сезонных, погодных...
Издалека доносится рокот подлетающего вертолета. Варвара Ивановна выходит из диспетчерской кабины, взгляды с надеждой устремляются на нее, многие встают. Она уверенным голосом, тона не допускающим возражений, зачитывает список счастливчиков, каждый из которых, услышав свою фамилию, торопливо берет поклажу, детей и устремляется к выходу. На улице пассажирская стайка с диспетчером во главе быстро и радостно движется к вертолетной площадке, куда уже приземляется "вертушка", все останавливаются. Потоки воздуха поднимают песочную пыль, по лицам сечет мелкими камешками, улетают головные уборы, падают чемоданы, все смеются: до свидания, Пангоды, до свидания, Варвара Ивановна, до встречи после отпуска!
В тот декабрьский вечер я впервые ясно осознал, что есть что-то изначально тревожащее в самой комбинации слов: "зал ожидания". Тревожное потому, что, несмотря на расписание рейсов, в ста процентах так называемой уверенности всегда замаскированы несколько процентов неопределенности и даже один, чей-то, - безнадежности.
Как и положено залу ожидания, в том, прощальном, было много народу и мало слов... В то же время, здесь царила необычность, даже в запахе, звуках: пахло карбидом, шипела газовая горелка... Потом Пангоды огромным добровольным потоком, как коллективный диспетчер, сопровождали Варвару Ивановну до обледенелой вертолетной площадки.
С недавнего времени для меня "Черный тюльпан" - это не только брюхатый аэрогрузовик наших современных войн, но еще и пангодинский серый ночной МИ-8, который, грозно мигая, уносил только что запаянный цинковый кокон в мутное оттепельное небо. Он так и остался в памяти исчезающим - в рокотную, циклично сверкающую точку.
На одной из фотографий семейного альбома ее сына я обнаружил грустную Варвару с большим белоснежным, солнцеобразным пятном в области сердца. Сын сказал, что так на пленке...
В Крыму, на Джанкойском кладбище тем летом появился памятник: в человеческий рост мраморная плита, на которой изображена красивая женщина. За ее спиной - снег, вертолеты. Вверху - эмблема "Надымгазпрома" и надпись: "Не напрасно называют Север крайним".
Пангодинцы, возвращаясь из отпуска, встречаются с Пангодами еще в небе: "Мишка" или "Аннушка" перед заходом на посадку пролетает над всей южной границей поселка, с этой стороны он как на ладони. Те, кто живет в брусчатых или щитовых домах, на подлете, еще издалека, вытянув шеи, торопливо высматривают в иллюминатор свою "деревяшку": цела ли? Я тоже, подчиняясь многолетней привычке-рефлексу, нахожу свою бетонную коробку и только тогда окончательно успокаиваюсь: дома. По аэродрому движется ручеек людей, сейчас мы приземлимся, ручеек перетечет в оставленный нами вертолет, а мы, в сопровождении Марины (Ирины, Милы...) - женщины в синей униформе с белой повязкой на рукаве, загорелой стайкой пойдем по направлению к зданию аэропорта, завершая еще один условный цикл непрерывного круговорота людей в Пангодах, на Севере, в природе...
У ПОДНОЖЬЯ ПРЕДПОЛАГАЕМОГО КУПОЛА
На фотографии в журнале "Смена" было изображено нечто космическое: "неземная" природа Крайнего Севера, голубые сосны, пушистый и искристый, как вата на новогодней елке, снег и ровные ряды красивых оранжевых бочек - в них жили люди! В статье писалось: здесь будет город под куполом, Надым...
Редкие сердца оставались спокойными, люди вздыхали и... переворачивали страницу: сказка!...
Альмухаметовы из города Энгельса проверили: действительно, в агентстве Аэрофлота продадут билет до города-сказки, надо только соблюсти некоторые формальности.
Реальная дорога, как водится, дала небольшой зигзаг, и они оказались в Пангодах, как они позже шутили, где-то у подножья предполагаемого купола...
Асма Манлаповна работала "на земле" в школе, но, уезжая на Север, была готова на любую работу. Решила и даже загадала, что не будет сильно разборчивой, устроится в любую организацию, которая первой повстречается на пути. Когда приземлились в аэропорту "Медвежье", находившемуся в то время в черте поселка, шел сильный дождь, они с дочкой забежали в подъезд деревянного общежития... "Загадалка" сбылась: с того августа 1975 года по сей день беспрерывно Альмухаметова работает комендантом общежитий коммунальной службы Надымгазпрома.
"...Ася идет!!!" В общежитии, где много лет назад мне довелось проживать, это словосочетание было как удар хлыста, приводивший в тонус нас, "нерадивых" холостяков: мы смахивали со стола "компромат", гасили сигареты, проветривали комнаты, брались за веники. Но это был не страх, это было что-то наподобие ироничной уважительности, которую вселяла в нас строгая, но справедливая молодая комендантша, проживавшая с семьей в нашем же общежитии. Кстати, типовые деревянные двухэтажки секционного типа, пара десятков которых составляли в Пангодах основную цивильную архитектуру в контраст самопальной "Нахаловке", называли не общежитиями, а - уважительно домами.
О трудностях раннего поселка Асма Манлаповна говорит скороговоркой работы она не боялась, проблемы решались... Особую заботу ей доставляло... отсутствие в конце семидесятых сберкассы в Пангодах. Делая уборку в комнатах, а приходилось и этим заниматься, обнаруживала под матрацами пачки денег. Двери настежь!... Ругала своих питомцев за беспечность. Они слушали и просили: в таком случае, Ася, выручай! Так она стала "сберкассой", вела журнал - кто, сколько отдал на хранение. Уж у нее-то не пропадет, потому что хранила она чужие тысячи... под своим матрацем! Ни рубля не пропало.
Асма призналась, что уже не верит в сказки о подкупольных градах, но на Севере ее держит все же не только материальное. А что же?
- Люди, - пояснила она. - Отношения между людьми на Севере, конечно, за многие годы претерпели сильные изменения, но они по-прежнему проще и чище, чем на материке. Хотя, уезжать, конечно, придется. И вот боюсь: привыкну ли на "новом" месте?...
РЯБИНОВЫЙ ПАЛИСАДНИК
У Светланы Ивановны Бородиной с мужем на Севере родились и выросли трое сыновей. Ежедневное семейное и производственное окружение мужчинами не изменили ее в более суровую, "мужественную" сторону, она осталась мягкой, очень женственной и, что примечательно, такой же молодой, как и восемнадцать лет назад, когда выпускницей училища впервые робко вошла в цех КИПиА.
Первые годы они с мужем старались сохранить в себе и донести до своих "северных" детей как можно больше собственной родины - южной России. Для этого даже развели под окнами квартиры на первом этаже деревянной "бамовской" двухэтажки палисадник - как у них в Воронежской области,засаженный рябиной и березой.
Вспомнилось забавное. Однажды население собралось на какую-то летнюю гулянку, праздник, может, день строителя, в центре поселка: столы, шашлыки, то, се... Солнечный день, мужики в безрукавках, женщины вспомнили, что они женщины - расфуфырились, накрасились, прически понаделали... Прямо светский пикник. Надо же было угораздить в это время прилететь "шестерке". Пассажирский МИ-8, и тот разгоняет на все четыре стороны, что рядом окажется, а уж эта грузовая махина!... Скатерти со столов долой, шашлык в песке, женщины с разбитыми прическами, как медузы на ветру... Чуть пилотов не побили, бегают, лохматые, вокруг машины, ругаются очень интересными словами.
Да, пангодинских женщин если завести! Это ведь они начали строчить-трубить во все инстанции: в поселке уже несколько сот детей, они подрастают, учиться негде! Прилетела какая-то комиссия. Население пригласили в клуб, пришли женщины - яблоку негде упасть. Те, что на трибуне, стоят на своем: поселок вахтовый, детям здесь делать нечего, мол, это было заранее указано в вызовах всех ваших мужей. Не положено!...
Что там поднялось! Комиссии пришлось срочно ретироваться, уходили очень быстро, но буквально "сквозь строй" разъяренных пангодинок. Потом многие из этих фурий, явно преувеличивая, хвастались, уточняя, у кого сколько в кулаке осталось "комиссаровых" волос, кто сколько пуговиц оборвал с ответственных пиджаков. В последствие этот факт неудавшейся беседы оброс еще более невероятными подробностями, но дело сдвинулось, скоро началось строительство первой школы...
"Так-то, пилот-инспектор. Утром разберемся. Кто ж тебе разрешит кислород Пангодам перекрывать... Не положено-положено!" - Игорь выключил плитку под парящим, как паровоз, чайником, откинулся на спинку стула, прислонил голову к стенке, закрыл глаза. - "Где люди живут... Там и положено..." - подумал он вяло, уже во сне улыбаясь своему "мудреному" резюме.
Пройдет всего год и будет открыт новый аэропорт, в достаточной дали от поселка. Это будет, пожалуй, его единственное существенное отличие от старого аэродромного комплекса. "Грунтовка" останется "грунтовкой". Попытка открыть регулярное пассажирское авиасообщение с "землей" закончится неуспешно: однажды прилетевший из Тюмени АН-24 слегка "промахнется" мимо полосы, и ему придется доостанавливаться на тундровых кочках. Для людей и машины последствий никаких, но пассажирские рейсы для больших самолетов отменят. Пангодинцы будут продолжать летать на материк через Надым, их мытарств всегда будет на одно стокилометровое авиаколено больше, чем у соседей-надымчан, как и всех северян тоже обреченных на долгие летние перелеты и переезды.
Знаковым покажется Фетисову первое утро после открытия нового аэропорта. Он приедет на работу очень рано и начнет привычный по старому рабочему месту обход. Он заметит, что собаки, еще во время строительства прижившиеся в новом аэропорту, необычно возбуждены и увлекают обходчика за собой. "Значит, след", - подумает Игорь. Действительно, на снегу будут четко вырисовываться огромные следы от медвежьих лап. Следы пойдут по периметру, вдоль аэродромной границы. Возле нескольких "тумб", установленных через каждые сто метров аэродромной полосы, снег будет желтым... "Пометил хозяин!... - весело подумается Фетисову. - А как же, - "Медвежье"!..."
И будет страшная ночь морозной весной 1982 года: четыре огромных гудящих факела - двухсотлитровые железные бочки с соляркой и ветошью - по вершинам расчищенного наспех от снега квадрата. Здесь обозначится новая вертолетная площадка, поближе к беде, для немедленного приема малых судов медицинской авиации... В этой аварии на газопроводе сгорят заживо или замерзнут, в панике, несколько человек... Служба Фетисова обеспечит возможность ночных спасательных полетов. Благодаря авиации будут сохранены десятки жизней...
И будет город Новый Уренгой, куда Фетисову придется летать в командировки - пригодится его опыт работы в экстремальных северных условиях. Там, в такой же приполярной тундре, для целей ускоренного строительства города и объектов уникального месторождения, тоже будет эксплуатироваться аэропорт, поначалу "не нормальный" в привычном, материковом понимании...
Но все это и многое другое случится потом...
Пока же Игорь Фетисов спит, уронив голову на плечо. До подъема остается еще почти целых два часа. Он еще не знает, что как раз в это время самолет АН-12, с тем же пилот-инспектором на борту, взлетает с тюменского аэропорта "Рощино" и берет курс на... "Медвежье". Инспектор спешил обратно на север. Сообщив о своем ночном "северном" подвиге он получил за это незамедлительный нагоняй и приказ до утра исправить созданную им недопустимую ситуацию на стратегически важном для страны объекте. Ровно в семь он, тревожно поглядывая на часы, стремительно зайдет в диспетчерскую, потребует соответствующий журнал и ниже своей предыдущей записи начертает: "Полеты в аэропорту "Медвежье" воздушным судам первого и второго класса РАЗРЕШАЮ".
НАШИ ПАНГОДЫ
Период работы Леонида Семеновича Чугунова в должности начальника Медвежинского ГПУ ассоциируется с выходом невзрачного поселка с безликой архитектурой на параметры маленького города. При нем появились первые монументальные сооружения культбыта, приняла облик проспекта центральная пангодинская улица...
...Последний раз мы встретились с Чугуновым, Генеральным директором "Надымгазпрома", в выставочном зале Дома культуры, где проходила выставка Кировского художественного музея, организованная, кстати, руководством Надымгазпрома специально для Пангод. До этого я имел беседу с директором музея, которая сказала, что сколько бы она не бывала в Пангодах, поселок поражает ее каким-то благоговейным отношением жителей к прекрасному. Может быть потому, что здешние люди обделены многими атрибутами цивилизации (театры, музеи, картинные галереи и т.п.), даже если сравнивать с Надымом. Именно под впечатлением предыдущей беседы я начал разговор с "газовым генералом". Разговор, который продолжался от силы минут пять.
Я выразил мнение, используя энциклопедические сведения: Пангоды город по российским стандартам, - здесь проживает более 12 тысячи человек, и не менее 85 процентов населения заняты вне сельского хозяйства.
Да, согласился Чугунов, поселок - не совсем справедливая характеристика социального статуса Пангод. Но недаром этот "маленький город" в шутку называют большой деревней. Эффект "деревни" будет еще долго здесь проявляться, даже когда Пангоды станут городом "де юре". Это, в общем-то, для Севера неплохо. Человека здесь ВИДНО. Какой ты есть, таким тебя и знают. Плохому труднее скрыться. Раньше и в Надыме - приезжий человек, как бы того не хотел, принимал психологию Севера, психологию именно этого города. Теперь, когда город вырос, человек отчасти "затерялся". Все больше приезжих не принимают местных традиций, заложенных ранним освоением, и формируются сами по себе...
Так что наши Пангоды, - заключил мой собеседник, - если иметь в виду психологию людей, уровень чистоты, открытости во взаимоотношениях между собой и в отношении к окружающему миру, - далеко не самое худшее, что есть на Севере. И не только на Севере...
НАЧАЛО ВСЕХ ДОРОГ
Белая бескрайняя перина, посеченная коричневыми гривами перелесков такой явилась в иллюминаторах надымская земля. ИЛ-14 приземлился на зимнее озеро, Татьяна ступила на трап и надолго зажмурилась... Наивно надеялась: открыв глаза, увидит привычное - аэропорт, такси, автобусы...
Тысяча девятьсот семьдесят четвертый год: "аэросарай" из вагончиков, вездеходы, собаки...
Дорогу она "знала", муж написал: по зимнику, до "Медвежьего". Подвернулась попутка до Старого Надыма. "Пангоды - там!..." - махнул рукой водитель по направлению уползающей в тундру снежной колеи и унесся в сторону пристани.
Она... пошла пешком! Думала, скоро кто-нибудь нагонит, подберет. Когда поняла, что поступила опрометчиво (февраль, минус двадцать), Надым был уже далеко за спиной.
Водитель бензовоза всю дорогу удивлялся пассажирке, долго превращавшейся из заиндевелой головешки в молодую женщину: "Ну, ты даешь, Снегурочка, до Русского поля дотопала!..."
Едва Татьяна согрелась, в районе Правой Хетты машина задымила загорелась проводка. "Пожар" потушили, но двигатель надежно заглох. Стемнело. Пришлось коротать ночь в "сталинских" бараках, к их счастью оказавшихся у дороги. Всю ночь топили печку...
Первая северная дорога оказалась предтечей дальнейшей жизни Татьяны Алексеевны Демидовой, которая более двадцати лет трудится в Пангодинском АТП. Каждое утро сотни дорог пангодинских водителей начинаются с окошка диспетчерской. Сколько их было, этих начал, за многие годы? Сотни тысяч, миллион?...
Признаться, мой последний вопрос получился несколько витиеватым: что в вас изменилось с тех молодых лет, если учесть, что Пангоды выросли, стали цивилизованным населенным пунктом, ушло романтическое время, приехали новые люди?... Не дожидаясь концовки, Татьяна Алексеевна ответила: "Да просто моложе была, веселее!..."
Наверное, в этом с ней никогда не согласятся водители ветераны АТП, которые убеждали меня: диспетчер Демидова, как и в молодости, жизнерадостна и красива. По-прежнему, как и двадцать лет назад, каждый день, на протяжении нескольких часов раннего утра, звучит ее мягкий молодой голос: "Доброе утро!... Счастливого пути!..."
Один старый водитель признался мне: "Бывает, настроение с утра - ни в дугу! Подхожу к диспетчерской, слышу Демидову - и сразу другое дело, жизнь продолжается, сегодня все будет, как всегда, нормально... Как талисман!"
ВАРВАРА
Пангоды столичными звездами не удивишь. Как ни странно, жители этой, по общим понятиям, глубинки, провинциалами себя полагают настолько же, насколько это характерно для, например, тюменцев или свердловчан, - т.е. исходя из географической, а не какой-либо иной отдаленности от европейской части страны.
Такая степень "удивляемости" определяется отчасти тем, что родина взрослых северян, в основном, - как раз-таки названная "европейская часть"; отчасти тем, что звезды, каждодневно сияющие на телевизионном небосклоне, на пангодинском, гастрольном, - метеоры. Так или иначе, более глубокий интерес вызывают судьбы известных земляков, неординарных личностей, жизнь которых является заметным слагаемым естества каждого из нас, нашей историей.
Это было четыре года назад. Закончилась однодневная пангодинская гастроль известного артиста. В понедельник он, окруженный многочисленной свитой, в основном затянутую в хрустящую черную кожу охраной, приехал в маленький, деревянный аэропорт "Медвежье".
Хозяйка авиаперевозок, сменный диспетчер газопромыслового управления, "нашла" пролетающий вахтовый борт с УКПГ на Надым и посадила его в Пангодах.
- Только отдельный вертолет, - "звездно" заявила охрана и предложила вполне "столично": - Вахту высадите, подождут.
Пошли долгие минуты напряженных переговоров, но диспетчерская кабина стеклянная крепость с маленьким квадратным окошком, не сдавалась. Согласились ли в результате осаждавшие с тем, в чем всегда была убеждена и уверенно отстаивала в те минуты провинциальная мадонна, - человеческое достоинство не географическая величина и не должна изменяться в функциях широты и долготы? Неизвестно. Но особо горячего московского "качка", за грубость при штурме диспетчерской, его коллеги все же послали извиняться (это было непременным условием диспетчера для дальнейшего разговора вообще):
- Извини...-те, Варвара Ивановна.
Они улетели в вертолете, где им с вахтовиками вполне хватило места.
На предложения сына поменять работу на более спокойную, Варвара Ивановна отвечала:
- Сынок, ты же знаешь, я себе проблемы на любой работе найду.
Несмотря на сухие правила, строгие указания, именно она в итоге определяла, кто сегодня полетит первым рейсом, кто вторым, третьим. Аккуратно проходя между Сциллой производственных интересов и Харибдой общечеловеческих житейских проблем, успешно регулировала людские аэропортовские потоки. Вполне могло быть, что, вопреки инструкциям, женщина с ребенком улетала, а инженер оставался. Конечно, ей попадало, но она непреклонно отстаивала свою правоту. При этом ее аргументами справедливости было не что-то замысловато-убедительное, просто черное было черным, а белое - белым. Манера, с которой преподносилось очевидное, была обезоруживающей, поэтому ей верили, прощали и ее уважали.
Шутки ее были остры, несли в себе не только смешное, но и жизненную философию. Однажды летом, еще в "доперестроечные" времена, Варвара Ивановна, как это положено, сопровождала нашу отпускную группу пассажиров от здания аэропорта до вертолетной площадки. Борт был еще далеко в небе. Мы остановились, переговариваясь. Она внимательно посмотрела на мой огромный чемодан, который стоял на песке и выглядел как полуспущенная автомобильная камера, улыбнувшись, спросила:
- Что же ты в отпуск-то с пустым чемоданом летишь? - и добавила как бы серьезно: - Ах, да! Ты ведь не в ОРСе работаешь... Хоть бы природным газом накачал, для приличия.
Что жизнь давалась трудно, - такое можно сказать о многих, почти о каждом. Случается, люди со сложной биографией несут в своем облике, поведении сумрачную печать своей доли, а она отбрасывает хмурую тень на все окружающее. Так же образно говоря, Варвара Ивановна, имея сложное прошлое, своим настоящим присутствием никогда ни для кого не загораживала света, не была источником тени, - она светилась сама, как и положено звезде, пусть скромного провинциального масштаба.
Родилась во время Отечественной войны, в городе Бахмаче Черниговской области. Отец, инвалид с детства, в армию призван не был, и после войны ему долго пришлось оправдываться перед властями за жизнь, прожитую на оккупированной территории.
...Школу Варвара заканчивала вечернюю: воспитывала сынишку, хотелось учиться, но надо было зарабатывать на жизнь. Пошли долгие годы борьбы за существование. Работала кровельщицей, официанткой, лоточницей, крутильщицей, разнорабочей...
В1968 году уехала по вербовке в г. Джанкой, на строительство Северо-Крымского канала. Это стало для нее периодом душевного подъема, молодого энтузиазма, неподдельного интереса к работе - творилось грандиозное дело, каждый этап был зрим и понятен. Здесь она стала депутатом городского Совета, здесь же поджидало ее несчастье: бульдозер ножом зацепил строительный вагончик, покалечило несколько человек, Варвару буквально переломило пополам...
Она выжила, и Бог дал даже больше, почти невероятное, - поправилась и через длительное время вновь приступила к обязанностям.
На одной из фотографий того периода она запечатлена на субботнике: солнечный летний день, молодая стройная женщина в цветастом открытом сарафане, в одной руке лопата, другая козырьком приложена к крошечной косынке, едва прикрывающей копну густых темных волос, улыбка, ровный чистый взгляд. Такой ее впервые увидел будущий муж Михаил Войновский.
Поженились, жили от получки до получки. В 1973 году муж поехал на Север "за машиной". Вскоре выяснилось, что с длинным северным рублем все не так просто, как казалось, и через год она тоже приехала в Надымский район. Они все же купили машину, но через восемь лет работы на Севере - старожилы помнят, их красная "Нива" стала первой легковушкой в истории Пангод.
Первые десять лет еще жила надежда, что Север -- это настолько временно, что не стоит распаковывать то, что доставалось по спискам, очередям, лотереям, - все для жизни "там": скоро все это уложим, поставим в контейнер, - и прощай Север! Потом, став старше, поняли, что второй жизни не будет, а в этой, единственной, каждый день проживается в первый и в последний раз. И перестали делить: север, юг... - просто жизнь, и они в этой жизни.
Тогда, более двадцати лет назад, к ее первому приезду муж собственноручно, из бросового материала, которого уже тогда было полно в тундре, построил балок в районе ГП-5, там и стали работать вместе: он трактористом в колонне Надымского КАВТа, она в столовой, а затем в военизированной охране Газопромыслового управления.
Здесь, несмотря на трудности становления, адаптации, прошли самые спокойные годы совместной жизни: ушла отравляющая существование зависимость от "копеек", в часы отдыха их окружали не бетонные стены и городской гомон, а почти девственная природа. Михаил вспоминает, как они рыбачили в излюбленном месте только им известном, где у них была собственная сторожка. Особенно трогателен рассказ в той части, где утренней зарей Миша стоит в болотниках по колена в холодной воде, выбирает из сетей ночной улов, Варя рядом, с кастрюлей нагретой на костре воды - периодически он опускает туда окоченевшие руки...
Рыбы было много, они приносили ее в столовую, раздавали соседям. Вахтовики жили одной большой семьей, делились радостями и печалями. Все тогда были добры не только друг к другу, но и ко всему, что их окружало.
Однажды из тундры прямо к УКПГ пришли олениха с маленьким олененком, была она, видимо, больна, легла недалеко от хозблока. Люди стали ходить на объекты другим маршрутом, чтобы не беспокоить беспомощную пару. Через два дня олени перестали пугаться и стали принимать пищу из рук.
После аварии на ГП-7, когда от огромного газового факела пострадали люди, проживавшие в расположенном рядом поселке, жилье из промысловых районов стали убирать, Войновским дали комнату в пангодинском общежитии.
Варваре, зная ее деловые качества и умение ладить с людьми, предложили работу диспетчера по авиаперевозкам ГПУ в поселковом аэропорту. Это и явилось, как потом оказалось, главным делом в ее северной жизни, в котором она стала известной Пангодам и тем надымчанам, чьи производственные пути пролегали через "Медвежье". Здесь она снискала неподдельное глубокое уважение руководства, летного состава, пассажиров.
Пассажиры - это все пангодинцы от мала до велика, потому что аэропорт для жителей поселка альфа и омега всех дорог, деловых и отпускных. Поразительно, но для меня, как и для многих моих земляков, слово "Варвара" - не только редкое имя редкого человека, но и имя нарицательное для целой группы предметов и понятий, связанных с деревянным зданием аэропорта, крохотным залом ожидания, аэродромными бетонными площадками, вертолетами, в прошлом - один из отпускных талисманов.
...Утром желающие улететь подходят к окошку диспетчера, записываются в общий список. Все с тревогой ждут своей участи, которая становится подвластной тому, кто только что их записал. Не всем пассажирам зала ожидания суждено сегодня перейти в категорию пассажиров вертолета, тому ряд причин - организационных, ведомственных, технических, сезонных, погодных...
Издалека доносится рокот подлетающего вертолета. Варвара Ивановна выходит из диспетчерской кабины, взгляды с надеждой устремляются на нее, многие встают. Она уверенным голосом, тона не допускающим возражений, зачитывает список счастливчиков, каждый из которых, услышав свою фамилию, торопливо берет поклажу, детей и устремляется к выходу. На улице пассажирская стайка с диспетчером во главе быстро и радостно движется к вертолетной площадке, куда уже приземляется "вертушка", все останавливаются. Потоки воздуха поднимают песочную пыль, по лицам сечет мелкими камешками, улетают головные уборы, падают чемоданы, все смеются: до свидания, Пангоды, до свидания, Варвара Ивановна, до встречи после отпуска!
В тот декабрьский вечер я впервые ясно осознал, что есть что-то изначально тревожащее в самой комбинации слов: "зал ожидания". Тревожное потому, что, несмотря на расписание рейсов, в ста процентах так называемой уверенности всегда замаскированы несколько процентов неопределенности и даже один, чей-то, - безнадежности.
Как и положено залу ожидания, в том, прощальном, было много народу и мало слов... В то же время, здесь царила необычность, даже в запахе, звуках: пахло карбидом, шипела газовая горелка... Потом Пангоды огромным добровольным потоком, как коллективный диспетчер, сопровождали Варвару Ивановну до обледенелой вертолетной площадки.
С недавнего времени для меня "Черный тюльпан" - это не только брюхатый аэрогрузовик наших современных войн, но еще и пангодинский серый ночной МИ-8, который, грозно мигая, уносил только что запаянный цинковый кокон в мутное оттепельное небо. Он так и остался в памяти исчезающим - в рокотную, циклично сверкающую точку.
На одной из фотографий семейного альбома ее сына я обнаружил грустную Варвару с большим белоснежным, солнцеобразным пятном в области сердца. Сын сказал, что так на пленке...
В Крыму, на Джанкойском кладбище тем летом появился памятник: в человеческий рост мраморная плита, на которой изображена красивая женщина. За ее спиной - снег, вертолеты. Вверху - эмблема "Надымгазпрома" и надпись: "Не напрасно называют Север крайним".
Пангодинцы, возвращаясь из отпуска, встречаются с Пангодами еще в небе: "Мишка" или "Аннушка" перед заходом на посадку пролетает над всей южной границей поселка, с этой стороны он как на ладони. Те, кто живет в брусчатых или щитовых домах, на подлете, еще издалека, вытянув шеи, торопливо высматривают в иллюминатор свою "деревяшку": цела ли? Я тоже, подчиняясь многолетней привычке-рефлексу, нахожу свою бетонную коробку и только тогда окончательно успокаиваюсь: дома. По аэродрому движется ручеек людей, сейчас мы приземлимся, ручеек перетечет в оставленный нами вертолет, а мы, в сопровождении Марины (Ирины, Милы...) - женщины в синей униформе с белой повязкой на рукаве, загорелой стайкой пойдем по направлению к зданию аэропорта, завершая еще один условный цикл непрерывного круговорота людей в Пангодах, на Севере, в природе...
У ПОДНОЖЬЯ ПРЕДПОЛАГАЕМОГО КУПОЛА
На фотографии в журнале "Смена" было изображено нечто космическое: "неземная" природа Крайнего Севера, голубые сосны, пушистый и искристый, как вата на новогодней елке, снег и ровные ряды красивых оранжевых бочек - в них жили люди! В статье писалось: здесь будет город под куполом, Надым...
Редкие сердца оставались спокойными, люди вздыхали и... переворачивали страницу: сказка!...
Альмухаметовы из города Энгельса проверили: действительно, в агентстве Аэрофлота продадут билет до города-сказки, надо только соблюсти некоторые формальности.
Реальная дорога, как водится, дала небольшой зигзаг, и они оказались в Пангодах, как они позже шутили, где-то у подножья предполагаемого купола...
Асма Манлаповна работала "на земле" в школе, но, уезжая на Север, была готова на любую работу. Решила и даже загадала, что не будет сильно разборчивой, устроится в любую организацию, которая первой повстречается на пути. Когда приземлились в аэропорту "Медвежье", находившемуся в то время в черте поселка, шел сильный дождь, они с дочкой забежали в подъезд деревянного общежития... "Загадалка" сбылась: с того августа 1975 года по сей день беспрерывно Альмухаметова работает комендантом общежитий коммунальной службы Надымгазпрома.
"...Ася идет!!!" В общежитии, где много лет назад мне довелось проживать, это словосочетание было как удар хлыста, приводивший в тонус нас, "нерадивых" холостяков: мы смахивали со стола "компромат", гасили сигареты, проветривали комнаты, брались за веники. Но это был не страх, это было что-то наподобие ироничной уважительности, которую вселяла в нас строгая, но справедливая молодая комендантша, проживавшая с семьей в нашем же общежитии. Кстати, типовые деревянные двухэтажки секционного типа, пара десятков которых составляли в Пангодах основную цивильную архитектуру в контраст самопальной "Нахаловке", называли не общежитиями, а - уважительно домами.
О трудностях раннего поселка Асма Манлаповна говорит скороговоркой работы она не боялась, проблемы решались... Особую заботу ей доставляло... отсутствие в конце семидесятых сберкассы в Пангодах. Делая уборку в комнатах, а приходилось и этим заниматься, обнаруживала под матрацами пачки денег. Двери настежь!... Ругала своих питомцев за беспечность. Они слушали и просили: в таком случае, Ася, выручай! Так она стала "сберкассой", вела журнал - кто, сколько отдал на хранение. Уж у нее-то не пропадет, потому что хранила она чужие тысячи... под своим матрацем! Ни рубля не пропало.
Асма призналась, что уже не верит в сказки о подкупольных градах, но на Севере ее держит все же не только материальное. А что же?
- Люди, - пояснила она. - Отношения между людьми на Севере, конечно, за многие годы претерпели сильные изменения, но они по-прежнему проще и чище, чем на материке. Хотя, уезжать, конечно, придется. И вот боюсь: привыкну ли на "новом" месте?...
РЯБИНОВЫЙ ПАЛИСАДНИК
У Светланы Ивановны Бородиной с мужем на Севере родились и выросли трое сыновей. Ежедневное семейное и производственное окружение мужчинами не изменили ее в более суровую, "мужественную" сторону, она осталась мягкой, очень женственной и, что примечательно, такой же молодой, как и восемнадцать лет назад, когда выпускницей училища впервые робко вошла в цех КИПиА.
Первые годы они с мужем старались сохранить в себе и донести до своих "северных" детей как можно больше собственной родины - южной России. Для этого даже развели под окнами квартиры на первом этаже деревянной "бамовской" двухэтажки палисадник - как у них в Воронежской области,засаженный рябиной и березой.