Незнанский Фридрих Евсеевич. Ищите женщину

   Рэм осекся. Глаза его беспокойно заметались, и Грязнов понял, что попал в точку. Теперь только дожать, не дать ему расслабиться.
   - Почему вы так решили? - Зотов был по-детски растерян.
   - Я так вас понял. Вы несколько раз повторили, что могли зайти к нему в любое время. На правах хорошего друга. Что это было вполне нормальным явлением. Чего ж тут странного? А при обыске в гостинице мы не обнаружили в его карманах вообще никаких документов. И никаких ключей. Вы, как я понимаю и глубоко верю вам, - Грязнов для большей убедительности даже прижал свою широкую ладонь к сердцу, - не могли знать о его гибели. Однако в тот же вечер кто-то побывал в квартире Кокорина и унес оттуда все компьютерные материалы, учинив предварительный обыск. Это могли сделать те люди, которые вынули ключи из его кармана. Но у человека, живущего в одиночестве, не могут быть только одни ключи. Вот, к примеру, лично я вторую связку держу у своего друга. А еще одну, для контроля, у племянника. Логично? - И, дождавшись кивка, он продолжил: - Поэтому я подумал, что коль скоро вы были Кокорину наиболее близки среди других его приятелей и коллег, то и ключи свои, второй их экземпляр, он наверняка держал либо на работе, в сейфе, либо у вас.
   Грязнов открыто улыбнулся, и Зотов сдался.
   - Да, конечно, ключи у меня, - вздохнул он покорно, но тут же воскликнул: - Но я ими никогда не пользовался!
   - А это уж ваши личные с ним дела, Рэм Васильевич. - Грязнов был доволен. - Значит, если вы не станете возражать, я их возьму пока у вас? Во избежание, так сказать? Но они никуда не денутся и будут немедленно переданы его матери, родственникам, если таковые отыщутся и обратятся к нам, на Петровку. А теперь скажите мне, какие свои материалы он боялся хранить у себя дома и поэтому передал их вам? При этом я совершенно, можете мне поверить, не укоряю вас в том, что в беседе со следователем, - Грязнов сознательно опустил слово "допрос", чтоб не пугать ответственностью, - на этот вопрос вы дали отрицательный ответ. Вам надо было прийти в себя после увиденного в морге, обдумать, принять решение и так далее. Да вот и вопросы похитителей, скорее всего, тоже насторожили. Не так ли? И еще вы наверняка подумали: а вдруг они нагрянут к вам сюда, всех перепугают, устроят форменный обыск, перевернут квартиру вверх дном...
   Зотов поразмыслил и кивнул.
   - Вот я и подумал, что, видимо, не зря эти типы, что были на черной "Волге", о которой вы рассказывали, так вцепились в вас. И вот теперь от вас лично зависит, найдем мы убийц вашего друга или будем еще долго блуждать в потемках. А в это время некие заинтересованные лица будут похищать свидетелей и шантажировать их, верно?
   И снова кивок. Вынужденный какой-то. Но все равно победа. Больше у Грязнова сомнений не оставалось.
   - Конечно, я отдам вам этот дневник, - сказал вдруг Зотов. - Но при одном жестком условии.
   - Каком?
   - Вы дадите мне честное слово, - Зотов вдруг сморщился и резко отмахнулся, - хотя какое сейчас может быть... Ладно. Но никто не должен знать, что этот дневник хранился у меня. Это хоть можете обещать?
   - Я могу дать вам свое честное слово, - жестко сказал Грязнов, - а что ему действительно можно верить, вам подтвердят те десятки, если не сотни, матерых уголовников, которых лично я отправлял за решетку. И ни один из них не был на меня в обиде. Ненавидели - да, пробовали убить - тоже, но никто ни разу не обвинил во лжи. Устраивает?
   - Вполне.
   - Я примерно догадываюсь, Рэм Васильевич, чем продиктована эта ваша просьба, и обещаю не подвести вас.
   - Хорошо. - Зотов поднялся с дивана, на котором расслабленно полулежал, и ушел в другую комнату. Порывшись среди множества книг, заполнявших книжные полки, вернулся с общей тетрадью.
   Грязнов заметил при обыске в квартире Кокорина, что хозяин, следуя, возможно, доброй писательской традиции, предпочитал пользоваться хорошей перьевой ручкой. Именно "паркер" лежал у него возле компьютера.
   - Это, - сказал Зотов, протягивая Грязнову тетрадь, - дневник самого Вадима. Только почерк у него собачий... был. Если чего разберете... Так, общие впечатления, какие-то оценки, наброски портретов - для памяти. Она у него была достаточно хорошей...
   - А у вас? - с улыбкой спросил Грязнов.
   - Не жалуюсь, - автоматически ответил Зотов и, вздрогнув, посмотрел на генерала.
   Грязнов же сделал вид, что не обратил внимания на его ответ.
   - И это все, что он привез с собой из Штатов? - спросил с удивлением.
   - Ну что вы! Я ж, кажется, говорил, что у него был также своеобразный дневник его отца, который, собственно, и должен был лечь в основу серии публицистических материалов Вадима. Но где все это? Что-то он, естественно, держал в компьютере. А вот где оригиналы? Убей бог...
   - У кого-то из ваших общих знакомых?
   - Исключено, - твердо заявил Зотов, и Грязнов понял, что так оно и есть.
   - Тогда остается искать в его доме. Где уже побывали посторонние. К сожалению. Но может быть, они не нашли? Может, у него какой-то там хитрый тайник имеется? Вы не в курсе?
   - Это надо увидеть своими глазами...
   - Так, может быть, мы с вами махнем туда еще разок? На ночь-то глядя. Ключи есть. Соседи там вполне приличные люди, подтвердят отсутствие у нас криминальных намерений. Вы ж там все знаете, а мы - как слепые котята. Давайте? Туда и обратно. А если опять объявятся шантажисты, вы им скажете со свойственной вам искренностью, что поддались на мои уговоры, но, к сожалению, ни черта нигде не обнаружили. Вот и пусть умываются.
   Зотов снова нахмурился в раздумье, но, так как генерал не требовал от него каких-то новых признаний, согласился с предложением.
   Нине Петровне, маленькой, испуганной женщине, сидящей на кухне в компании капитана Саватеева, Грязнов сказал, что они ненадолго съездят с ее сыном в одно место и через часок с небольшим доставят его домой. Чтоб она не волновалась. А если кто будет звонить и интересоваться, кто был да куда уехали, отвечать надо просто: не знаю, и все. Сын вернется - сам и расскажет.
   Оперативников наконец отпустили, а Грязнов с Саватеевым и Зотовым отправились снова в Бутово.
   По дороге, все время мыслями возвращаясь к дневнику Вадима, Грязнов спросил у Рэма, почему, по его мнению, Кокорин не держал этот свой дневник дома? Он же смотрел дневник и сам сказал: отдельные наблюдения, зарисовки, портреты. Может быть, фамилии лиц, о которых шла речь, были нежелательны для освещения в прессе?
   Все может быть, кивал Зотов. Но это можно узнать лишь в том случае, если удастся выстроить весь ряд действующих лиц, понять их взаимозависимость, а также твердо знать, кто из них чем занимается. Может, там агенты ЦРУ. Или КГБ. Кто, в самом деле, знает?
   Логично мыслит, отметил Грязнов. Скорее всего, так оно и есть.
   Однако, так это или нет, могло ответить только время, потраченное на доскональное, тщательнейшее изучение фактуры дневника. Сам Грязнов разбирать синие каракули журналиста не собирался, не его это дело, не царское. Хотя можно было бы сказать, что и не генеральское - ничуть не хуже. Вот пусть Сашка, которому все равно путь лежит в привычный для него Питер, и занимается в дороге "кроксвордами", как выразился незабвенный Аркадий Исаакович...
   Соседи, естественно, узнали Рэма Васильевича, немедленно посочувствовали общему горю, тихо присели в прихожей, если что от них вдруг понадобится. Увы!
   Весьма неплохо ориентировавшийся в библиотеке Кокорина, Зотов немедленно залез на одну полку, другую, сгрузил некоторые книги на пол, словом, вел себя как хозяин.
   - У нас были довольно близкие интересы, - объяснял он, неожиданно застеснявшись, - вот и с книгами тоже. У него от отца еще много осталось. Ну то, что не конфисковали при обыске. Философия, история. Он все-таки толковый был мужик, папаша Игорь Владимирович, хоть и не очень умный в житейском смысле.
   Грязнов удивился такой оценке.
   - А что вы под этим подразумеваете?
   - Ну как вам сказать... - "Сморчка", кажется, потянуло в философию. В тех условиях, я имею в виду семидесятые, по-моему, довольно глупо было столь откровенно фрондировать. Опыт Сахарова мог уже чему-то научить. А так? Ну чего он, в сущности, добился? Посадили. Лишился семьи. Потом вообще вытурили за бугор. Это хорошо, что тут, - Рэм постучал себя по лбу, что-то имелось в загашнике. Да если б наши узнали, наверняка не отпустили бы! Ни на кого бы не променяли! Это ж стратегические знания! И как они тогда лажанулись!
   - А как бы вы поступили на его месте? - сделав наивное лицо, спросил Грязнов.
   - Я?! Ну, во-первых, если честно, я бы наверняка не полез в диссидентство. Это ведь теперь детям рассказывать интересно. Вроде бы даже героические истории получаются. Вот, мол, чьими неустанными трудами, муками и кровью были достигнуты кардинальные перемены в нашем обществе. Знакомое выражение? А в нем столько же правды, сколько и цинизма. Во всяком случае, я почти уверен, что многие ведущие нынешние наши демократы ни за какие коврижки не повторили бы поступков Вадькиного папаши и иже с ним, не зная совершенно определенно, чем все в конце концов должно было закончиться где-нибудь в конце восьмидесятых годов. Вы не согласны?
   Грязнов машинально кивнул. Но не столько соглашаясь с Рэмом, сколько своим мыслям о том, что поле битвы, где сражались герои, чаще всего достается мародерам. Кажется, нечто подобное он мельком прочитал на какой-то вывеске или афише, когда проезжал по городу, и еще, помнится, удивился горькой точности мысли.
   Хотя, если быть перед самим собой, а не перед микрофоном на площади, до конца честным, Грязнов в силу своей профессии не видел героев на том, уже забытом поле семидесятых - восьмидесятых. Разве что академик Сахаров, да и тот скорее от Бога, чем от людей. К тому же и оценка основного круга лиц, с которыми приходилось общаться сыскарю Грязнову, носила определенно негативный характер.
   "Сморчок" продолжал что-то говорить по поводу всеобщего сегодняшнего пофигизма, отсутствия идеалов, полной замены идей потребностями, а Грязнов краем уха слушал его и будто погружался в пучину уже привычной массовой газетной информации - все это было слышано и читано миллион раз, ничего нового.
   Другое хуже - новый обыск не давал никаких результатов. Правда, случайно удалось обнаружить старую записную книжку Кокорина, пухлую и растрепанную, с несколькими сотнями фамилий и наверняка давно сменившимися телефонами и адресами. Листая ее, Вячеслав Иванович неожиданно наткнулся на уже известную ему фамилию Е. Е. Невской, проживающей в Ленинграде. Это, вероятно, та самая женщина, что звонила по поводу фотографии на телевидении. Значит, знакомство старое, книжке ведь лет десять, не меньше, на вид, во всяком случае. И она определенно подлежала внимательному изучению.
   Не особо надеясь получить какую-либо информацию на этот счет от Зотова, Грязнов все же поинтересовался, не знакома ли ему такая фамилия.
   - Невская? - Он покачал в раздумье рыжими своими лохмами и ответил отрицательно. Возможно, и слышал. Но - кто, что, не знает.
   - Из Ленинграда, - подсказал Грязнов.
   - Не могу сказать с уверенностью, - вычурно заявил Зотов, - поскольку баб у Вадьки всегда хватало. И в какой бы город он ни поехал в командировку, всюду имел возможность у кого-нибудь, как он говорил, разбить временный табор. Такой человек! - Рэм с укоризной развел руками. Похоже, что сам он похвастаться подобными успехами не мог, а оттого, как известно, и виноград зелен.
   Грязнов же сразу понял, что эта Елизавета Невская может стать неплохой зацепкой. Ведь всего два звонка и было-то. И если даже близкий приятель ничего не знал о женщине, с которой Вадим, возможно, общался больше десятка лет, это говорило лишь о том, что сам Вадим не собирался их знакомить. Причины? Они могут быть разными. В том числе и достаточно серьезными.
   Вот с такими мыслями Грязнов закончил обыск.
   Зотов пообещал пошарить в компьютере в редакции, может, там что-то осталось. Если Вадим, конечно, вводил туда какую-либо информацию.
   Рэма привезли домой. Грязнов попросил Саватеева подняться вместе с парнем в квартиру, убедиться, что там все в порядке, и извиниться перед хозяйкой за доставленные неудобства. Генерал для этого не нужен, хватит и капитана.
   В КУПЕ "КРАСНОЙ СТРЕЛЫ"
   - Саня, так ты решил с поездкой? - спросил Грязнов.
   - Да, сегодня и отправляюсь. Командировка в кармане. Я имел в виду командировочные. Поэтому традиционный посошок не отменяется.
   - Во сколько?
   - Как обычно. Около полуночи. Вагон шестой.
   - У меня кое-что имеется для тебя, значит, подскочу обязательно.
   Этот телефонный разговор состоялся в десятом часу вечера. А в половине двенадцатого Турецкий с Грязновым сидели друг против друга в двухместном купе "Красной стрелы" и, пока не появился второй пассажир, немного выпивали и закусывали.
   - Я тебе на дорожку небольшой сюрприз приготовил, - сказал Грязнов. У нашего "сморчка" пробудилось нечто напоминающее совесть, и он выдал дневник Кокорина, который тот вел во время поездки в Штаты. Я полистал, но вижу, что это не по моей части. Скорее по твоей, Саня. Ты получишь много удовольствия от чтения.
   - Загадками говоришь, - недоверчиво заметил Турецкий, ожидая подвоха. И был рядом с истиной.
   Когда Грязнов торжественно протянул ему общую тетрадь, на лице генерала было написано торжество. Турецкий открыл ее - в одном, в другом месте, попробовал прочесть несколько фраз при не очень ярком вагонном освещении, хмыкнул и отложил дневник в сторону.
   - У него что, не было с собой какого-нибудь ноутбука? - задал риторический вопрос Александр Борисович. - И что это за манера подражать классикам мировой литературы?
   - Почему? - с улыбкой спросил Грязнов, довольный произведенным эффектом.
   - А ты когда-нибудь видел хоть страничку текста, написанного Достоевским? Или Пушкиным?
   - Не приходилось. А что?
   - А то, что там черт ногу сломит. Не говоря уж о нормальном человеке. Хорошо, что этот наш хоть не гусиным пером писал... Задал задачку.
   - Я, когда полистал, - продолжил Грязнов, - сразу понял, что у него в школе чистописание не преподавали. Но что-то понять можно. Вот тебе и развлечение на дорожку. И еще фактик для полноты картины: "сморчок" незнаком с мадам Невской из Питера. Хотя ее фамилия фигурирует в записной книжке Кокорина как минимум десятилетней давности. Подумай, что тут может быть за игра.
   И Грязнов рассказал другу о событиях последних часов: исчезновении свидетеля, о его странном похищении, двух обысках в квартире Кокорина, закончившихся практически ничем. Турецкого в этом рассказе больше всего заинтересовало похищение, и он спросил, какие соображения по этому поводу у Славы.
   - Вот, следи, - сказал тот. Он вынул из кармана свое удостоверение, держа двумя пальцами, ловко открыл его, сунул под нос Турецкому и, с легким хлопком закрыв, спрятал обратно в карман. - Ну, что успел увидеть?
   - Вашу физиономию, генерал, при погонах! - радостно заявил Турецкий и тут же охладил пыл: - Такие фокусы мы с вами еще на юрфаке, если помните, умели демонстрировать. И соревновались, у кого ловчей получится. К чему демонстрация?
   - Я показал это "сморчку" и спросил, таким ли образом ему предъявлял свои корочки похититель? Он даже восхитился: один, говорит, к одному. Он тоже успел разглядеть лишь физиономию при погонах. Вывод?
   - Это был кто-то из наших?- "догадался" Турецкий.
   - Или "соседи". Но зачем, если мы работаем бок о бок? Или у них уже и между собой конкуренция?
   - Ну не будь таким наивным, Славка! А когда было иначе? Давно уж пора относиться к таким вещам спокойно. Шпиономания - это же конек контрразведки. Иначе они и гроша ломаного из бюджета не получат. А так как они давно уже привыкли загребать жар чужими руками, в данном случае, скажем, твоими, то и подход соответственный. Как он, не сознался?
   - Ты имеешь в виду "сморчка"?
   - А кого ж еще!
   - Темнит. Но, думаю, пуганули его. Был в полной расслабухе.
   - Однако дневник-то он не им отдал, а тебе. Значит, не так глуп, как представляется. И дневник этот ты пока, надеюсь, не внес в список вещдоков, да?
   - Ты за кого меня держишь? - почти обиделся Грязнов.
   - Извини, - улыбнулся Турецкий. - Речь о том, были ли тому свидетели? Ну когда он отдавал дневник тебе?
   - С глазу на глаз.
   - Вот и отлично. Пока я его не исследую от корки до корки, тишина в студии, никому ни слова. Ну? - Турецкий взглянул на свои часы: - Пора отвальную. Надеюсь, вы тут без меня что-нибудь сможете накопать.
   - С тем же пожеланием, - Грязнов поднял стакан с остатками коньяка. Кажется, на этот раз дорога у тебя будет спокойная. Я посмотрел на проводниц - слоны, а не бабы, с ними шуры-муры не заведешь. И к лучшему. Отдохни, почитай.
   Турецкий свернул тетрадь трубочкой, сунул в карман пиджака и вышел из купе проводить друга. Они постояли на перроне возле вагонной двери под изучающим взором действительно мужеподобной проводницы, Турецкий выкурил последнюю папиросу, и наконец проводница пригласила отъезжающих занять свои места. Слава махнул рукой и пошел к зданию вокзала. А Турецкий вернулся в купе и, включив свет над головой, улегся, не раздеваясь, с тетрадкой в руках.
   Вошедшая вскоре проводница - она была уже без громоздкого своего пальто и не казалась могучим изваянием, символизирующим незыблемость эмпээсовских устоев, - попросила билетик и деньги за постель. Отдав требуемое, Турецкий, придав своему голосу максимум проникновенности, которая, он знал, действовала на женщин среднего возраста и не награжденных господом чрезмерным интеллектом, попросил проводницу, чтобы она, по возможности конечно, не подселяла к нему второго пассажира.
   Эту просьбу она встретила снисходительной и немного загадочной улыбкой, приятно расцветившей ее грубоватое лицо. Она выпрямилась, словно расправила плечи, и полностью перегородила широченными бедрами дверь купе.
   "Батюшки!" - едва не охнул Турецкий, вообразив, на какие догадки подвиг он этот монумент.
   - А если дамочка? - Она сказала это таким тоном, будто уже заранее была согласна на любые его условия. И при этом игриво щурила глаза, полагая, видимо, что это придает ей больше загадочности и шарма.
   - Слишком дорогое удовольствие! - перевел все в шутку Турецкий. - А я хочу отдохнуть... почитать, подумать.
   - Ну никогда не поверю, - повела она пышным плечом, - чтоб генералу и дорого!
   - Ну почему же генерал? - стал он зачем-то оправдываться перед этой жеманно мурлыкающей слонихой. - Я никакой не генерал.
   - Да ладно, - простила его проводница. - А кого ж тогда другой генерал-то провожал? Они, генералы, полковникам ручкой не машут!
   - Ах ты моя наблюдательная! Ах глазастая! - вырвалось у Турецкого. Это ж надо! Все успела углядеть!
   - Работа такая, - весьма двусмысленно ответила она.
   - Это понятно... Но соседку тоже не надо. Лучше для начала дай-ка мне, дорогуша, парочку чаю, да покрепче.
   - Вот сейчас закончу с билетами, и отчего ж, можно и чаю. Для начала. А вы бы все ж заглянули в служебное купе, вдруг понравится? Ну, пойду! - И снова игриво подмигнула с очень большим значением.
   Прекрасно понял Турецкий, о какой попутчице была речь. Они, эти ловкие проводницы, нынче словно бандерши. Всегда готовы обслужить богатенького клиента, взыскующего дорожных приключений. И "случайная" попутчица сидит сейчас в служебном купе в ожидании вызова. Не вагон, а бордель на колесах. А что поделаешь, жить-то все хотят... Да ведь и она вполне искренно сказала: работа такая.
   Конечно, никуда он не пошел. Лежал и читал, пока не вошла проводница с подносом, на котором стояли два стакана чаю в подстаканниках, лежали сахарные кубики и пачки с печеньем.
   - Может, еще чего пожелаете?
   Была она уже без куртки, в голубой форменной рубашке, подчеркивающей неуемное богатство ее бюста. В движениях ее чувствовалась своеобразная грация, живо напомнившая Александру Борисовичу сходные ситуации в прошлом, и, к слову, не таком уж далеком, когда превыше всего остального его привлекало в женщинах ощущение новизны, неожиданности и даже пусть некоторой комичности ситуации.