Незнанский Фридрих Евсеевич. Конец фильма

 
Я заблудился в кривых коридорах.
Мимо проносят дверь и окно.
Только не выглянуть и не войти…
 

   — Вас Денисом зовут? — спросил голос из темноты.
   Грязнов резко обернулся.
   — Михаил Вакасян. Я режиссер. Не пугайтесь.
   Грязнов чиркнул зажигалкой, осветил лицо режиссера, прикурил.
   — Эти машины давно не ездят. А вон там раньше Венеция была, — сказал Вакасян. — Да-да, настоящая, с каналами, дворцами. Правда, фанерными. У нас даже самолеты есть. Правда, не летают.
   Они пошли по дорожке, Вакасян зябко сутулился.
   — В странный мир вы попали, молодой человек. Не мир, а одна видимость.
   — Максимов вот рассказывает, что это его хотели убить…
   — Плюньте. Он актер. Это — «письма темных людей». У них в профессии по определению — быть наивными. Он ведь вам говорил про молодых, что ему завидуют, да?
   — Что-то вроде этого.
   — Полузавидуют-полуненавидят-полулюбят. А вон там цех обработки пленки, — показал Вакасян на светящиеся окна. — Завтра будет готов материал. Посмотрите?
   — Ну да! — встрепенулся Грязнов. — Вы же снимали.
   — Увы, смерть-то мы как раз и не снимали. Снимали имитацию. Притворство одно снимали.
   — А вы… не любите свою работу, — полуутвердительно спросил Грязнов.
   — А вы?
   — Я первый спросил, — улыбнулся Грязнов.
   — Нет, я ее люблю, — спокойно сказал Вакасян. — Если бы не работа, я бы помер давно. Да и не жил бы никогда. Вот ведь странность — все здесь полужизнь-полусмерть, а…
   — А Кирилл?
   Вакасян даже остановился:
   — Не понимаю! Этого не понимаю. Я уже сорок лет на студии. Смешные, странные, сумасшедшие люди, но чтоб убить…
   — Никто?
   — Никто.
   — Совсем-совсем никто?
   — Совсем.
   — Ну тогда я домой, — сказал Грязнов.
   — Я тоже.
   — Я думал, у вас съемка ночная.
   — Нет, я вас искал.
   Они вышли к проходной.
   — Да, — сказал Вакасян. — А вы пленку еще не смотрели?
   — Вы ж сказали — завтра.
   — Нет. Там на площадке чья-то жена снимала. На видео.
   — Чья?
   — Не моя — точно.
   — Ну что?.. А на квартиру ходили?.. Ясно. И еще — у вас есть списки? Ну всех — свидетелей, что находились в павильоне? — спрашивал по телефону следователя Грязнов, выруливая на Бережковскую набережную. — Всех-всех. Диктуйте… Нет, дальше. Дальше. Стоп. Повторите? Костенко и раньше был Костенко. Ага. Олег и Ольга. Адрес есть?
   Грязнов круто развернул машину и повел ее в другую сторону. Вылетел на Минскую улицу, погнал в сторону Матвеевского.
   — Четыреста сорок три двадцать два двадцать два, — приговаривал он, набирая на мобильнике номер.
   «Занято» — высвечивалось на дисплее после пиликания.
   Грязнов бросил телефон: он уже подъезжал к нужному дому.
   Дверь распахнулась. На пороге стоял актер, которого Грязнов уже видел на съемочной площадке.
   — А я знал, что вы приедете, — улыбался он.
   Линьков перепрыгнул через забор и стал тихонько пробираться к административному зданию. В руке у него по-прежнему был пистолет.
   Он открыл дверь, спрятал пистолет в карман куртки. Воровато огляделся и вошел в коридор студии.
   Линьков подошел к пиротехническому цеху, прислонил ухо к двери. За дверью было тихо.
   — И где мы сейчас возьмем скрипку? — услышал Линьков голоса спускающихся по лестнице.
   — Звони Каратыгину. Пусть студентов шлет.
   — Так мы до утра будем писать какие-то три такта!
   — А так вообще не напишем!
   Линьков вжался в стену.
   Мимо прошли, не взглянув на него, двое.
   — Я всегда говорил — композиторов на запись не пускать!
   — Ты это Калачеву скажи…
   Линьков отлепился от стены и взялся за ручку двери.
   — Да не за что, — улыбался актер. Жена его тоже мило улыбалась. — Мы уже вдоль и поперек просмотрели — ничего там нет.
   Грязнов сунул кассету в карман:
   — И все-таки спасибо.
   Из машины снова позвонил следователю:
   — Это опять я. Телефон режиссера дайте, пожалуйста. Ага, Вакасяна. Вы уже спали, что ли? А который час? Правда? — Грязнов сам взглянул на часы. Извините, ё-моё! — Однако он снова набрал номер на мобильнике: — Алло, Михаил Тигранович? Это Грязнов беспокоит… Я не поздно? Извините. Вы смогли бы завтра посмотреть со мной ту пленку. Да, ее самую… Нашел… У Костенко… Отлично… А сегодня?.. Ясно, извините.
   Возле своего дома он был через полчаса. Обидно, что на сегодня все дела кончились. Но ему показалось, что он все равно не сможет заснуть.
   Ведь убили его товарища…
   Денис вышел из машины, запер дверцу. Кто-то шагнул к нему из темноты.
   — Сергей Петрович? — почему-то даже не удивился он.
   — Не спится, — сказал Морозов. — Ну что накопал?
   — Так, полувидимость, — улыбнулся Грязнов. — Полужизнь-полусмерть…
   — Кино, — уважительно произнес Морозов.
   Денис умылся, выпил кофе, вышел на балкон покурить.
   В доме напротив, тоже на балконе, мерцал огонек сигареты.
   Денис знал, кто сейчас там стоит. Он знал этого человека, пожалуй, столько же, сколько и Кирилла. Но говорить с этим человеком он не хотел. Он этого человека ненавидел.
   В цеху было темно. Но Линьков свет зажигать не стал. Подошел к своему столу, нагнулся, сунул под него руку, ощупал днище тумбы и отклеил плоский пакет. Сунул пакет в карман. Встал.
   И в тот же момент где-то совсем рядом пронзительно заскрежетало железо.
   Линьков вскрикнул. Бросился к двери.
   Но кто-то сильным ударом свалил его с ног.
   Драка была жестокая и бессловесная, трое накинулись на Линькова в полной темноте. Сопя и гыкая, вкладывали в удары всю силу.
   Линьков, вывернувшись из-под навалившихся тел, откатился к двери, вытащил пистолет и не глядя три раза пальнул в черные фигуры.
   Один корчился на полу. Двое других отскочили, закрывая головы руками.
   — Не стреляй, брат, не стреляй! — завопили они.
   Линьков снова нажал на курок, но, видимо, патрон перекосило.
   И тогда две фигуры отлепились от стены и двинулись на Игоря. Но Линьков уже выбежал в коридор, захлопнув за собой тяжелую дверь пиротехнического цеха. И в тот же момент за дверью громко бабахнуло.
   Линьков летел по коридорам, утирая с лица кровь, пистолет он все так же держал в руке.

Глава вторая

   — А это кто?
   — Это «светик», Денис. Ну осветитель. Он ушел как раз за лампой. Морозов нажал на клавишу «пауза». — Юпитер перегорел, а запасные кончились.
   — Кто перегорел? — переспросил Грязнов.
   — Осветительный прибор. — Вакасян махнул рукой. — Неважно.
   Морозов опять нажал на «пуск». И опять изображение запрыгало по экрану. Снимал любитель, ездил камерой туда-сюда так, что ничего нельзя было толком разглядеть.
   — Вот тут что? Отмотайте, — попросил Грязнов.
   Кадры побежали назад. И опять двинулись вперед, на замедленной скорости, дергаясь, как в стробоскопе.
   Они сидели в аппаратной телестудии — есть и такая на «Мосфильме». То и дело входили какие-то озабоченные люди, к чему Денис все никак не мог привыкнуть, что-то брали, о чем-то спрашивали и исчезали. Жизнь тут не останавливалась ни на минуту, казалось, что разобраться в этом кипящем вареве никогда не удастся. А вот Денису как раз и предстояло расхлебывать эту кашу.
   — Лена Медведева… Ксюша… Это Галка, гримерша. — Вакасян тыкал пальцем в монитор, указывая на размытые фигуры. — А это у нас кто? Это у нас я.
   Денис пристально вглядывался в экран монитора.
   — Вот, вот Линьков. — Морозов опять нажал на «паузу». — Около шкафа.
   — Ну и что? — Вакасян махнул рукой. — Это еще репетиция, до первого дубля.
   — Да, правильно.
   — Поехали дальше.
   Грязнов наблюдал за Морозовым и Вакасяном. Вообще у него складывалось такое впечатление, что это они расследуют убийство, а Денис просто зашел посмотреть, как это делается.
   — Так, вот это уже съемка. — Вакасян откинулся в кресле. — Смотрим…
   Виктор Максимов долго метался по комнате, подходил к шкафу, снова отходил, потом что-то писал на клочке бумаги, у него ломался карандаш…
   — Наигрывает, как собака! — взорвался вдруг Вакасян. — Нет, ну ты мне скажи, разве это хороший актер? Разве его можно сравнить с молодым Баталовым или даже с тем же Куравлевым? Да у него же только и всего, что мордашка конфетная. Разве не так?
   — Михал Тиграныч, я не по этой части. — Грязнов виновато пожал плечами. — Разрешите мне…
   — Да, конечно, извините, — Вакасян вздохнул. — Сергей Петрович, перемотайте.
   Морозов отмотал немного назад. Актер, написав записку, наконец вынул пистолет. Приставил к груди, потом к виску, сунул в рот…
   — Ну ведь просил же его не превращать это все в дурацкую трагедию, любовь любовью не играют!.. — Вакасян раздраженно хлопнул себя по колену. Нет, блин, Макбета разыгрывает!
   Когда актер наконец нажал на спусковой крючок, Грязнов даже вздрогнул, как будто ожидал выстрела.
   «Стоп! Снято!» — закричал Вакасян, только не настоящий, сидящий рядом, а тот другой, на телевизионном экране.
   «Печатать?»
   — Это «хлопушка», помреж, — пояснил режиссер.
   Дальше не было слышно, потому что камера опять принялась гулять по павильону и по лицам людей. Кто-то переговаривался, кто-то двигал осветительные приборы, отчего по полу плясали тени, операторша трепала за шиворот техника, который был крупнее ее раза в полтора.
   «Не подходите к оружию, сколько можно просить!» — слышался голос Линькова.
   Камера дернулась. И опять павильон заплясал, запрыгал. И опять пришлось смотреть на покадровом.
   — Это Вадик, супер наш. Это Ксюша опять, бедная, замерзла в своем декольте, — начал снова перечислять Вакасян. — Это опять Лена. А чего она вообще-то здесь делает? Зачем приходила? — вдруг удивился он.
   — Не знаю. — Морозов пожал плечами. — То ли к мужу, то ли к Варшавскому. У нее с Варшавским какие-то дела были.
   Камеру вдруг положили набок, но забыли выключить. Была видна часть павильона с тем самым шкафом, в котором оружие. Теперь по комнате уже метался Кирилл, доказывая что-то то ли актеру, то ли режиссеру с продюсером, то ли самому себе. Деловито вжикая рулетками, передвигались ассистенты оператора, реквизиторы поправляли на столе пепельницы, костюмер на ходу что-то подшивал прямо на актере, помреж заполняла монтажные листы. Почему-то вдруг все заволокло дымом, потом дым рассеялся так же быстро, как и появился. Кирилл схватил пистолет и… прогремел выстрел.
   — Давайте опять на покадровом. — Денис впился взглядом в экран.
   Кирилл, теперь уже медленно, подошел к шкафу, поднес пистолет ко лбу, сказал что-то.
   — Еще раз, — попросил Денис.
   Медленно вынул пистолет, сказал, поднес ко лбу и…
   — Что он сказал?
   Пустили изображение еще раз, прибавили звук. Сквозь шум услышали: «Весело, понимаешь, ты уже все знаешь наперед, тебе уже все по фигу…»
   — Еще раз, — попросил Грязнов.
   Кирилл вынул пистолет, поднес ко лбу и…
   — Ничего не понимаю. Он взял тот же пистолет, что и Виктор. Это что, фокус? Давайте с начала.
   — С самого начала? — переспросил Морозов.
   — Нет, с начала первого дубля.
   Люди в убыстренном темпе побежали задом-наперед. Вскочил оживший Кирилл, сунул в шкаф пистолет, вприпрыжку заметались ассистенты оператора, пыхнуло дымом, Ксюша скинула толстовку…
   И опять Виктор картинно метался по комнате, не находя себе места в душевных терзаниях, опять ломал карандаш… И опять вынул пистолет, приложил ко лбу…
   Запиликал сотовый телефон. Грязнов с Вакасяном вздрогнули и принялись хлопать себя по карманам. Виктор на экране застыл в ожидании.
   — Это мой, — Грязнов выудил трубку из кармана куртки. — Алло… Да, уже еду!
   Он вскочил и бросился было к двери, но вернулся и нажал на кнопку пульта. Магнитофон выплюнул кассету.
   — Это я заберу. — Денис затолкал ее в футляр.
   — А что случилось? — словно забеспокоился Морозов.
   — Линькова взяли. Вернее, не взяли — сам пришел. — Денис спрятал кассету в карман и выскочил из комнаты.
   Левый глаз у Линькова заплыл так, что осталась только щелка. Треснувшая губа распухла, и он морщился от боли каждый раз, когда затягивался сигаретой.
   — Не я это, честное слово, не я, гражданин следователь, — канючил он, шмыгая носом и размазывая по лицу сопли. — И патроны эти не мои.
   Денис разглядывал физиономию парня с любопытством, смешанным с брезгливостью.
   — Я и не заряжал его ничем, и перед съемками проверил. — Бычок плясал в трясущихся пальцах паренька.
   — В сапоге твоем патроны нашли. — Следователь вынул из ящика стола прозрачный пакет с патронами и кинул на стол. — Вот эти. А пуля от одного из подобных в голове у Кирилла Медведева. Ну?
   Линьков увидел патроны и вдруг разревелся чуть ли не в полный голос.
   — С этих уже отпечатки сняли. — Следователь помахал перед его носом пакетом с патронами и кинул обратно в ящик. — Сейчас с остальных снимают. Если хоть на одном твой пальчик найдут…
   — Нет там моих пальчиков, гражданин следователь! — перебил его Линьков. — Честное…
   — Пионерское? Или комсомольское? — вставил Грязнов, заметив, что на рукаве куртки у этого Линькова грубыми стежками пришита эмблема РНЕ. — Или какое? Или, может, перекрестишься?
   — Нет там моих пальцев! Я этого пакета даже в глаза не видел! Я даже не знаю, как он!..
   — Кто это тебя так? — перебил следователь Линькова.
   — Что?.. А-а, это Ильяс со своими хачиками. — Линьков осторожно потрогал разбитую губу.
   — Сколько их было?
   — Трое. Он и еще два…
   — Ну рассказывай. Все по порядку рассказывай.
   Денис достал диктофон, спросил у следователя:
   — Вы не против, если я…
   Тот кивнул.
   — Записывайте, гражданин следователь, все записывайте, — затряс головой и Линьков.
   — Тогда вперед. — Грязнов подмигнул Линькову.
   — Зарабатываем баллы, — сказал следователь весело. — Расскажешь все и свобода нас встретит радостно у входа.
   — Я давно уже знал, что он пушки точит. Не знал, вернее, а догадывался. — Линьков раздавил в пепельнице окурок и тут же закурил другую сигарету. — И эти его черножопые все время там крутились. А однажды я его застал даже, когда он пушку втюхивал одному.
   Зазвонил телефон, следователь, коротко переговорив, метнулся к двери:
   — Денис, ты сам, ладно? Потом дашь послушать. — И ушел. Линьков с Грязновым остались один на один.
   — Продолжай.
   — Этих черножопых вообще гнать из Москвы надо, все беды от них.
   — Ты не отвлекайся, не отвлекайся, — Денис нажал на «паузу», — и вообще, я сразу хочу предупредить, что я интернационалист. Помнишь такое слово?
   Линьков осекся.
   — Так Гарипов что, вкладыши в цеху делал для газовых пистолетов?
   — Ну да.
   — Тебя не привлекал к этому рукодельству?
   — Да стану я с этим черно…
   — …Волосым.
   — …черноволосым связываться. — Линьков дернул плечами.
   — А почему вчера побежал?
   — Ага, докажи вам, что я не верблюд! Этот пакет он сам ко мне в сапог сунул. Наверняка. А я в эти сапоги год, может, не заглядывал. Нужды не было.
   — Врешь. — Грязнов улыбнулся. — Один штрафной балл. Ты за пушку схватился, как только мы его из твоего шкафчика вынули. Значит, знал, что там. А минуту назад сказал, что в глаза этот пакет не видел.
   — Ну знал. — Линьков опустил глаза. — Больно мне надо за него мотать.
   — Ну сразу почему не донес, как узнал про патроны, я даже не спрашиваю. — Денис покачал головой. — Ты ведь не стукач, правда?
   — Не стукач.
   — Ладно, дальше давай.
   — А чего — дальше… До вечера по чердакам прятался, а как стемнело, залез на «Мосфильм», в цех.
   — На «Мосфильм»? — удивился Грязнов. — Зачем?!
   — Ну это… — Линьков покраснел. — Бабки я там заныкал. Хотел взять, думал, в Таганрог к деду уехать… А там Гарипов со своими…
   — В Таганроге? С какими своими?
   — Не. В цеху. С хачиками.
   — Так это они тебя так? — Денис кивнул на заплывший глаз Линькова.
   — Нет, блин, споткнулся! — зло хмыкнул Линьков. — Ясное дело, они. Я вхожу, а их там три человека, гавкают что-то не по-нашему. Как меня увидели, так сразу и накинулись. Еле отбился. Взрывпакет схватил со стола, чеку выдернул и…
   — И что?
   — Да хрен его знает. — Линьков пожал плечами. — Ильяс сразу под стол полез, они за ним, а я выскочил и убежал. Как выскочил, так там рвануло маленько.
   Вернулся следователь.
   Денис пересказал ему только что услышанное, тот схватил телефонную трубку и набрал номер:
   — Алло. На квартиру к Гарипову, срочно! И давай бригаду, на «Мосфильм» поедем… Ну, значит, сам собирайся…
   Дверь пиротехнического цеха распахнулась, и помещение рассек луч света. И только потом оно осветилось полностью.
   — Да, похоже был тут взрыв. — Грязнов огляделся.
   — Вова, дуй за экспертами, — приказал следователь. — Антон, проследи, чтобы не мешали.
   — Сделаем. — Здоровенный оперативник загородил широкой спиной вход.
   Пол был усеян осколками битого стекла, какими-то тряпками. Грязнов присел над небольшой лужицей, вытекшей из-под большого стола. Окунул палец, и тот оказался в крови.
   — Похоже, что не врет, — задумчиво сказал Денис.
   Следователь тоже сунул палец в лужицу, вытер платком и вынул из кармана сотовый телефон:
   — Алло, это я. Узнай мне все по травмам на вчерашний день. Ориентировочно на… во сколько стемнело у нас вчера?.. вот и напиши после двадцати трех. Ищем Гарипова Ильяса или кого-нибудь, кто пострадал от взрыва… Да, это срочно… А я что могу поделать? Я людей тоже не делаю, но я их и не ем, между прочим…
   На улице светило солнце. Грязнов закурил и присел на скамейку. Мимо то и дело проходили люди. И сразу можно было отличить тех, кто тут впервые, от тех, кто работает здесь долго. Пришедшие впервые с интересом и любопытством вглядывались в каждое лицо, надеясь узнать какого-нибудь знаменитого артиста. Старожилы же не замечали никого вокруг, передвигались исключительно трусцой, успевая при этом пить кофе из пластмассовых стаканчиков и громко разговаривать друг с другом.
   Неожиданно Грязнов увидел вдалеке Успенскую, оператора из группы Вакасяна. Она быстрым шагом шла по дорожке, за ней еле поспевал высокий широкоплечий мужик, которого она лупила через каждые семь-восемь шагов. Останавливалась, разворачивалась и начинала лупить. Мужик прикрывался огромными ручищами, испуганно улыбался, как нашкодивший ребенок, и что-то пытался ей объяснить. Но она опять шла, вдруг разворачивалась и начинала лупить снова.
   Грязнов двинулся им навстречу:
   — Добрый день, Людмила Андреевна.
   — Здравствуйте! — Успенская развернулась так, будто хотела врезать и ему. Но вовремя узнала.
   — Я по поводу пленок хотел спросить. — Грязнов с интересом разглядывал здоровенного мужика, который, кажется, уже готов был расплакаться. Его он уже видел на площадке. — Как, не проявили еще?
   — Какие пленки? — Успенская напряглась. — А, эти… Нет, пока не проявили. — И, развернувшись к мужику, неожиданно вежливо попросила его: Коленька, сходи в павильон, проверь камеру.
   — Что проверить? — то ли не расслышал, то ли не понял ее «Коленька».
   — Камеру, — повторила она чуть ли не по слогам. — Проверь ка-ме-ру! Иди, Коленька.
   И «Коленька» послушно ушел.
   — А когда будут готовы? — поинтересовался Грязнов, проводив его взглядом.
   — Не знаю. — Успенская пожала плечами. — Дня через три-четыре, а может, и позже.
   — Позвоните мне, пожалуйста, когда напечатают. — Грязнов вынул из кармана визитную карточку и протянул ей: — Вот. Это рабочий, а это мобильный.
   — Я позвоню, конечно, только вам зачем? — Женщина пожала плечами. Там же нет ничего такого.
   — Ну если нет, значит, нет. Но вы все равно позвоните, хорошо?
   — Конечно, раз это так важно! — Она опять дернула плечами и, кивнув, быстро зашагала ко входу в корпус.
   Мимо, тихо шурша колесами, проплыла машина Варшавского. На заднем сиденье лежал траурный венок. А вслед за машиной ехал милицейский «уазик».
   — Взрыв был примерно грамм на сто в тротиловом эквиваленте, — сказал эксперт, парень в толстенных очках, в которых глаза казались непропорционально большими. В резиновых перчатках он что-то очищал кисточкой и оклеивал пленками. И, буквально его толкая, двое дюжих оперов пытались ломами вскрыть огромный железный шкаф, вмонтированный в стену.
   — Но кроме того, имеются вон там и вон там пулевые отверстия, эксперт ткнул пальцем в стену, — стреляли от двери.
   — Нашли что-нибудь кроме этого? — Грязнов вертел в руке три гильзы.
   — Нет. Пока ничего. Вот сейчас шкаф взломаем и…
   В этот момент дверь шкафа со скрежетом распахнулась и один из оперов, потеряв равновесие, полетел на пол…
   Когда отхохотали и отчистились, начали настоящий обыск.
   — Два газовых пистолета с распиленными стволами, третий нетронутый. — Эксперт, как фокусник, помахивал оружием перед глазами понятых. — Коробка с боевыми патронами к пистолету системы «макаров», три коробки с газовыми патронами к пистолету той же марки.
   Грязнов тем временем внимательно рассматривал следы от выстрелов на стене.
   — Как думаете, откуда стреляли? — спросил он у эксперта.
   — Ну, судя по всему, вон оттуда. — Парень кивнул на дверь. — Гильзы нашли вон там на полу, так что если предположить, что это именно те, то стреляли как раз от двери.
   — А как давно?
   — Не позднее вчерашнего вечера. Если судить по запаху гильзы. К завтрашнему утру скажем точнее.
   — Нашли Гарипова! — крикнул кто-то.
   Грязнов умоляюще посмотрел на следователя, и тот благосклонно кивнул.
   Они долго шли быстрыми шагами по длинным и гулким кафельным коридорам больницы. Денис, следователь, двое оперов и длинноногая, с пышным бюстом медсестра в белом халатике, который совсем ничего не прикрывал, а даже скорее наоборот.
   — Привезли вчера около половины первого ночи, — бормотала она, стараясь шагать рядом с Денисом, которому казалось, что она явно симпатизирует ему. — Привезли на серой «ауди», машина осталась стоять на стоянке.
   — Сколько форм одного слова. — Денис улыбнулся. — «Осталась стоять на стоянке». Богат великий русскому языка!..
   — Вова, проверь, — приказал следователь.
   — Есть. — Оперативник развернулся и так же быстро зашагал в обратном направлении.
   — Кто привез? — Денис галантно подхватил медсестру под ручку. Документы проверили? С кем они разговаривали?
   — Со мной. Я тогда только заступила. — Девица свернула в очередной коридор, увлекая за собой Грязнова. — Ввалилось двое черно…
   — Кавказцев?
   — Ну да, кавказцев… Сказали, что на улице подобрали раненого и привезли. Ключи от его машины бросили и ушли. Я даже спросить ничего не успела.
   — Как они выглядели, описать сможете?
   — Ну-у… постараюсь. — Девушка пожала плечами и остановилась у одной из дверей: — Вот его палата.
   — И последний вопрос.
   — Какой?
   Грязнов улыбнулся и многозначительно подмигнул.
   — В смысле? — не поняла медсестра. — А-а… — догадалась наконец. Нет, спасибо, у меня уже есть бойфренд.
   — Сами не знаете, что теряете. — Грязнов вздохнул и открыл дверь.
   Гарипов лежал на кровати, весь перебинтованный и обвешанный капельницами. Рядом тихонько пикал монитор.
   — Он что, без сознания? — тихо спросил Грязнов, глядя на красное от ожогов лицо.
   — Ну скажем так — он в полуобморочном состоянии. Потерял слишком много крови, думали, что вообще вряд ли выживет.
   — Так что ж вы сразу не сказали? — следователь удивленно посмотрел на медсестру.
   — Но вы же не спрашивали, — невинно улыбнулась та.
   — Когда его можно будет допросить?
   — Не раньше чем через день-два. Пока врач не разрешит.
   — Понятно. — Денис снял со спинки кровати историю болезни. — А когда он будет в состоянии передвигаться?
   — Это вообще не скоро. — Девушка тоже перестала улыбаться и теперь говорила серьезно. — Два пулевых ранения — одно в грудь, второе в руку. Лицо обожжено. И потом, он слишком слаб. Ничего определенно сказать не могу.
   — Понятно. — Грязнов повесил планшет с историей болезни на место.
   — Никого к нему не пускать, не давать ни с кем разговаривать, никаких посетителей, никаких звонков, — приказал следователь.
   — Как скажете. — Девушка поправила на Гарипове одеяло. — Вернее, как прикажете…
   — Взрывпакет? — Следователь навис над перепуганным Линьковым, который порывался подняться со стула, но никак не мог. — Ты говоришь, взрывпакет? А два пулевых ранения?
   — Какие еще ранения?
   — Пу-ле-вые! — прокричал следователь Линькову в самое ухо два раза подряд. — Пу-ле-вые! Откуда?
   — А я почем знаю?
   — По рублю с полтиной! Где пушка? Я спрашиваю, пушку куда девал?
   — В пруд выкинул! — не выдержал Линьков и опять разревелся. — Не виноват я, правда, не виноват.
   — Сейчас как… — замахнулся следователь, но Денис остановил его движением руки.
   — Так что же, получается, у тебя это все само собой вышло? — Денис достал сигарету. — Мы, конечно, проверили тебя. Двадцатилетний радикально настроенный парубок, состоящий в полуармейской организации профашистского толка…
   — Неправда, мы не фашисты! Мы…
   — Бабушек через дорогу переводите, конечно! — Денис сурово посмотрел на него. — Так вот, состоя в фашистской организации, ты устроился в пиротехнический цех и сделал себе пушку, так? Давай лучше сразу колись. К тебе поедем, весь дом перевернем. Вот мать обрадуется! Мать у тебя есть?