Незнанский Фридрих Евсеевич. Криминальные прогулки

   - А это зачем? - не удержался Витя.
   - Скоро поймешь! - ответил человек и махнул милиционерам: - Отпустите его!
   Те подчинились.
   Витя нерешительно повернулся и сначала медленно, а потом все быстрее зашагал в сторону от вокзала.
   Турецкий повез Николая Степановича на место происшествия на своей красной "семерке". По пути следования пенсионер не уставал восхищаться плавностью хода и ровной работой двигателя машины "важняка": "Не то что моя "копейка"! Трясется и чихает, как больной гриппом с похмелья!" Николай Степанович даже предположил, что автомобиль Турецкого "видать, ремонтируется в спецгараже!", а на удивленный вопрос: "В каком еще спецгараже?" - ответил: "Ну у вас там есть, я знаю... Для шишек! Бесплатный!"
   После того как Турецкий месяц назад разорился на замену движка и амортизаторов в обычном придорожном сервисе, ему было обидно слышать такие слова, но он смолчал.
   - А, к примеру, форсированный движок у вас там можно поставить? - не унимался пенсионер.
   Турецкий вздохнул:
   - Можно.
   - Ух ты! - заблестели глаза Кудряшова. - А не посодействуете, чтоб и мне тоже?
   - Что? - не понял Александр.
   - Ну я говорю, не посодействуете, чтоб и мне форсированный там у вас поставили? Я же вроде как свидетель, расследованию помогаю, и, может, так сказать, в виде исключения и мне бы...
   Никакого бесплатного спецгаража "для шишек" при Генпрокуратуре не было. Но начни сейчас Турецкий это объяснять, пенсионер все равно не поверил бы.
   - Чуть не забыл! - хлопнул себя по лбу Александр. - Форсированные только-только закончились. Теперь другие пошли.
   - Какие?
   Турецкий поднял подбородок и почесал шею:
   - Реактивные.
   - Да ну? - изумился Кудряшов.
   - Ага, - подтвердил Александр. - Их раньше только на истребители ставили, а теперь вот и нам разрешили.
   У пенсионера загорелись глаза.
   Турецкий понял, что перегнул.
   - Но с ними просто беда... - покачал он головой.
   - Что так? - забеспокоился Николай Степанович.
   - Машины взлетать начинают.
   - Ой, мамочки... И высоко?
   - Ну... Где-то на полметра...
   Это не впечатлило Николая Степановича. Очевидно, его движок откалывал и не такие номера.
   - Фигня! - сказал он. - Полметра - фигня. Не страшно! - И, потеряв уже всякое чувство приличия, махнул рукой: - Согласен на реактивный! Ставьте!
   "Как же мне извернуться, чтобы он отвязался?" - подумал Турецкий. Но тут Николай Степанович сам подал ему идею, спросив:
   - А на каком бензине он работает-то?
   "Ага! - усмехнулся про себя Александр. - Ну теперь держись у меня!"
   - На особом, авиационном! - со значением сказал он.
   - И дорогой он? - взволновался Кудряшов.
   - Ужасно дорогой! - радостно посмотрел на него Турецкий. - Ужасно!
   - Да?.. - задумчиво поджал губы пенсионер. С минуту он прикидывал что-то в голове, а потом сказал с сожалением: - Тогда придется вам пока обождать. Вот поднакоплю деньжат, тогда уж и поставите... Идет?
   - Идет! - кивнул Турецкий и вильнул рулем, сворачивая на обочину к придорожному кафе "Двадцать пятый километр".
   Когда они вылезли из машины, Кудряшов тут же начал объяснять, куда именно подъехала "та девушка на джипе" и где в это время сидел на корточках красно-черный мужик.
   - Вот тут? - спросил Турецкий, двигаясь в направлении вытянутой руки пенсионера.
   - Ага!
   Александр осмотрел место. После того случая прошло уже несколько дней, и искать улики на продуваемой всеми ветрами обочине, исполосованной следами протекторов самых разных автомобилей, было конечно же бесполезно. Как и тогда, кафе сегодня оказалось закрыто, и возле него грелись на солнышке две бродячие собаки.
   - А я остановился во-он там! - Крутившийся рядом Николай Степанович указывал на противоположную сторону дороги. - Во-он под тем рекламным щитом
   - Угу... угу... - кивал Александр, а сам внимательно всматривался в выцветшую траву обочины.
   Ничего.
   Ничего, кроме одного застрявшего между листьев подорожника сигаретного фильтра.
   - Ну-ка... - проговорил Турецкий и пригнулся пониже. - Любопытно...
   Фильтр был не просто примят зубами, как это часто бывает, а разжеван, причем разжеван сильно, в бесформенную бахрому, будто кто-то хотел его съесть и уже почти сделал это, но в последний момент передумал и выплюнул.
   Куря, Витя Корнев всегда жевал кончики сигарет. И с фильтром и без фильтра. Причем последние нравились ему даже больше - горечь табака, для многих неприятная, Корневу доставляла удовольствие.
   Наблюдающий за ним психиатр из диспансера сказал, что это, мол, ненормально и свидетельствует об ухудшении Витиного состояния. Витя на словах согласился и даже сделал вид, что обеспокоился (как это, мол, ухудшение, вы уж давайте следите, чтоб все выправилось, таблетки выписывайте или еще что, а иначе зачем вы тут в диспансере сидите и меня на учете держите?). Но сам все переданные ему таблетки выбрасывал, а дома повесил на дверь комнаты нарисованный от руки портрет доктора и метал в него ножи. Попадал часто.
   Именно этим он и занимался в тот день, когда с улицы раздался властный гудок автомобиля. Корнев сначала подумал, что это не ему, и, не сходя с места, снова замахнулся ножом в рожу доктора, которая и так была уже вся в дырках, но снаружи опять посигналили. Только тут Корнев сообразил, что раз его дом единственный на всем пустыре, то гудки могут быть адресованы лишь ему одному.
   Он воткнул нож в стол и двинулся к выходу. Однако по пути все-таки не удержался и плюнул в доктора, пригрозив при этом:
   - Вернусь - глаза выколю!
   Когда он вышел на улицу, то увидел, что у его калитки стоит черный "форд", очень похожий на тот, к которому его подводили на вокзале милиционеры. Витя немного струхнул, но виду решил не показывать. Наоборот, вальяжной походкой и как бы нехотя подошел к калитке и небрежно, одним пальцем поддел держащий ее металлический крючок. Мол, ну и чего ты приехал? У меня, мол, тут перед калиткой доски настелены для чистоты, а ты их все небось передавил своим "фордом". У меня, мол, кот должен скоро прийти с гулянки, а вот увидит издали твой "форд", испугается и улепетнет. И будет шляться по округе голодный. (Насчет кота все было неправдой. Кота Витя где-то полгода назад повесил на растущей за домом яблоне. Повесил просто так, чтобы посмотреть, сколько тот протянет в петле. Витя думал, что минуту. На деле оказалось меньше.) Тем не менее когда Витя подходил к калитке, то вид у него был именно такой - выражающий возмущение судьбой настеленных у калитки досок и несуществующего кота.
   - Ну? - спросил он, шагнув к машине.
   Черное стекло водителя опустилось, и в окне показалось знакомое Вите рябое лицо.
   - Ты один? - спросил мужчина.
   - Ну, - ответил Витя.
   - Не нукай! - Щека мужчины раздраженно дернулась, а глаза сверкнули таким особенным образом, что Витя сразу же и понял: да, на этого лучше не нукать, этот не доктор, этот, если что, может кому угодно сигарету в глотку запихнуть вместе со всей пачкой, плевать - мягкой или твердой.
   - Да я просто... - пролепетал Витя, с которого сразу же слетел весь "вид". - Я в том смысле, что...
   Но мужчина, кажется, не разозлился.
   - В гости-то пригласишь? - неожиданно спросил он вполне дружелюбным тоном.
   Такого Витя не ожидал.
   Гостей у него не было никогда. Когда он был школьником, их отпугивали его родители - алкоголики (вот у них таки да - были гости, только после тех гостей в доме не оставалось даже ложек и кружек, а оставалась несусветная грязь и полный пьяный разгром). После того как родители, прожившие вместе недолгую и несчастливую жизнь, умерли в один день от отравления некачественной водкой, их знакомые еще пытались некоторое время наведываться к Вите, "помянуть стариков", как они говорили, но Витя отказывался пускать их, а одному, самому настырному, даже разбил об голову принесенную им же бутылку.
   Сам же к себе он никого не приглашал. Друзей у него не было, "подруги" не желали далеко отходить от вокзала, чтобы не терять времени, которое можно было потратить на следующего клиента, а та единственная полноватая блондинка, о которой Витя так мечтал, все никак не встречалась ему на жизненном пути и он уже и не знал, встретится ли...
   - Так пустишь или нет? - так и не дождавшись ответа, переспросил рябой человек.
   - Да! - спохватился Витя. - Конечно!
   Рябой человек вылез из машины. Роста он оказался невысокого, имел небольшое брюшко и покатые женские плечи.
   - Андрей Петрович! - быстро протянул он Вите пухленькую ладонь.
   Витя поспешно пожал ее:
   - Очень приятно...
   Затем он провел гостя в дом. Проходя от калитки до крыльца, Андрей Петрович успел очень внимательно осмотреть двор, на пару секунд задержал взгляд на стоящем в дальнем углу небольшом сарае из потемневших гниловатых досок, потом на полуразвалившейся баньке и, наконец, глянул в сторону яблони, на которой Витя, сняв кота, зачем-то оставил веревку с петлей (для следующего, что ли...).
   Витя заметил движение его глаз и испуганно вжал голову в плечи, тут же придумав версию, оправдывающую наличие веревки на дереве: "Скажу, что хотел качели повесить..."
   Но Андрей Петрович не задал ему никакого вопроса, только хмыкнул про себя и, как показалось Вите, понимающе усмехнулся.
   Зайдя в дом, Андрей Петрович сразу же оценил убогость обстановки и, очень удовлетворенно, как будто до конца убедившись в правильности каких-то своих предположений, спросил:
   - Бедствуешь, значит?
   Витя молча развел руками: ну да, мол, бедствую, сами, что ли, не видите...
   Гость довольно бесцеремонно толкнул дверь Витиной комнаты и шагнул внутрь. Там он увидел старый диван с вылезшими кое-где пружинами, платяной шкаф и покосившийся стол, в центр которого был воткнут здоровенный тесак.
   - Из рессоры, что ли, сделал? - кивнул на него Андрей Петрович.
   - Угу... - промычал семенящий за ним Витя.
   В этот момент дверь комнаты заскрипела и, ведомая сквозняком, снова закрылась, явив взору Андрея Петровича пришпиленный к ней кнопками портрет доктора.
   Вите стало не по себе. Продырявленная во многих местах физиономия доктора удивительно напоминала изрытое оспинами лицо Андрея Петровича.
   - Это... это... - Витя лихорадочно искал объяснение тому, откуда и зачем тут этот портрет, но придумать ничего не мог и только беспомощно чесал затылок. - Это... это...
   Андрей Петрович нахмурился. Он моментально понял, как используется Витей этот тесак из рессоры. На мгновение он задумался о чем-то, и по лицу его пробежала тень не то сомнения, не то какой-то смутной тревоги... Однако он тут же отогнал ее и, выдернув тесак из стола, спросил:
   - Все в детские игры играешь?
   В его голосе прозвучала нескрываемая насмешка.
   Вообще-то Витя не выносил, когда над ним смеялись. В школе он жутко злился, когда одноклассники называли его Мак Дак. (Ребята находили, что внешне он очень смахивает на этого мультипликационного утенка.)
   - Мак Дак - му...к! - кричали они, тыча в Витю пальцами и норовя схватить его за длинный, приплюснутый на конце нос. Тогда Витя хватал ближний из этих пальцев и больно заламывал его в суставе.
   - Отпусти! - взвывал одноклассник.
   А крепкий товарищ этого одноклассника тут же бил Витю кулаком в ухо. Витя отпускал палец и хотел убежать, но его удерживали силой и снова тыкали в него пальцами, и он снова хватал эти пальцы, и его снова били...
   - Так, значит, все никак из детства не выйдешь? - повторил вопрос Андрей Петрович.
   Витя вскипел и чуть не сказал что-то дерзкое, но гость упредил его:
   - Ну-ну, не горячись. У меня к тебе дело есть.
   Он сказал это так спокойно и по-деловому, что Витя закрыл уже искривившийся было для выплескивания какой-то резкой фразы рот и, моргая, уставился на Андрея Петровича.
   - Садись! - по-хозяйски сказал тот и указал Вите на пробитый пружинами диван.
   Витя сел и приготовился слушать.
   С места происшествия Турецкий отвез Николая Степановича на Петровку, 38, в экспертно-криминалистическое управление, где со слов пенсионера был составлен фоторобот красно-черного мужика.
   - Ну просто вылитый! - заявил Кудряшов, взглянув на экран компьютера, после того как на нем за считанные минуты из разрозненных фрагментов собралось лицо "гуся".
   Турецкий поблагодарил пенсионера за помощь, и тот, довольный, отправился домой рассказывать соседям, какой он есть герой и как благодаря ему в скором времени всенепременно схватят опаснейшего преступника и даже, вполне возможно, и сам Николай Степанович будет участвовать в погоне за ним на машине с реактивным двигателем.
   Расставшись с Кудряшовым, Александр отправился к своему старому другу - начальнику Московского уголовного розыска Вячеславу Ивановичу Грязнову.
   Увидев входящего в приемную Александра, неприступная секретарша расплылась в улыбке и нажала на кнопку селектора:
   - Вячеслав Иванович, к вам Турецкий!
   - Я счастлив! - раздалось из динамика, к неудовольствию заполняющих помещение посетителей, иные из которых уже больше часа ожидали своей очереди на прием.
   - Спасибо, Лидочка! - Турецкий приложил руку к груди и, стараясь не замечать раздраженно-завистливых взглядов присутствующих, открыл дверь кабинета.
   - Здорово! - поднялся ему навстречу из-за своего широченного стола Вячеслав.
   - Привет! - Турецкий сделал несколько шагов и пожал протянутую ему руку. Он хотел еще что-то сказать, но Грязнов подхватил его под локоть и, провожая к креслу, затараторил: