Незнанский Фридрих Евсеевич. Прощение славянки

Фридрих Незнанский Похищение «Казачка»

    Ясь отнял у Здисека игрушку. Здисек пожаловался на Яся своему старшему брату. Старший брат Здисека немедленно отправился на двор и дал Ясю пинка. Ясь побежал на фабрику безалкогольных напитков, расположенную по соседству, где работал его взрослый брат, и сообщил ему о пинке. В тот же день вечером брат Здисека был жестоко избит. Отец избитого был приятелем хозяина фабрики безалкогольных напитков, где работал виновник избиения. Брата Яся уволили с работы. Но его тетка служила кухаркой у свояченицы жены начальника управления местной промышленности, и хозяина фабрики безалкогольных напитков лишили лицензии. Племянник хозяина фабрики безалкогольных напитков работал в тайной полиции. И начальник управления местной промышленности был арестован. Губернатор, дальний родственник арестованного, счел это произволом и обратился за помощью к столичным властям. Правительство страны, опасаясь возрастающего влияния полиции, обеспечило себе поддержку армии и лишило министра внутренних дел его полномочий. Влияние армии усилилось. Однако, несмотря на энергичные шаги правительства, Здисек игрушку обратно так и не получил, она осталась у Яся. Но Ясь тоже недолго радовался игрушке. У него ее отнял Юзик, брат которого служил в Первой Гвардейской танковой дивизии.

   Славомир Мрожек «Внутренняя политика»

ПРОЛОГ

   Поезд был современный. Кондиционер спасал от жары. Работало радио.
   «Вы знаете, как изменился мир за неделю? Выпущено более 17 900 наименований книг. На образование потрачено более 21 840 000 000 долларов США. Суммарное время, проведенное пользователями в сети Интернет в ожидании загрузки файлов, составило более 574 900 000 часов…»
   Филипп Смоляков умел делать несколько вещей одновременно. Радио он слушал, а еще – читал газету.

...

   МИНИСТЕРСТВО ОБРАЗОВАНИЯ
   ОБНАРУЖИЛО «АЛКОГОЛЬНУЮ ТЕМАТИКУ»
   НА ШКОЛЬНЫХ ТЕТРАДЯХ

   На коллегии Минобразования министр продемонстрировал отпечатанные в Волжске тетради, на обложках которых присутствовала «алкогольная тематика». Так, на обложке тетради по химии был изображен автор периодической системы химических элементов Дмитрий Менделеев с подписью «Менделеев открыл сорокаградусную водку, потом он открыл девятнадцатиградусный портвейн. И только утром великий ученый открыл, что их нельзя смешивать». А на тетради по геометрии был изображен человек с граненым стаканом в одной руке и сигаретой в другой. Надпись на обложке гласила «Лицо – синус, глаза – косинус». Министр посетовал на то, что Минобразования может контролировать только выпуск учебников, а оформление тетрадей регулировать не может, поскольку лицензии на печать тетрадей выдает Министерство культуры и массовых коммуникаций. Министр образования пообещал провести совещание с Минкультом на эту тему.
   Смоляков улыбнулся. Об этих тетрадях он уже слышал. В его родном Волжске поговаривали, что они разлетелись неслыханным тиражом.
   Смоляков отложил газету и потянулся. Хорошо ехать в поезде. Хорошо ехать в спальном вагоне. Хорошо ехать с приятным попутчиком. Хорошо ехать с очаровательной попутчицей! Удивительно, но факт – ему повезло! Все слышали, да и сами рассказывали миллион историй про железнодорожные романтические приключения (проводницы, «зайцы» женского пола и т. д.), но ведь все же и знают, что обычно это враки. А тут все вышло наяву. Смоляков не смог взять билет в обычный купейный. Потом не смог даже в плацкартный. А потом каким-то чудом в кассе всплыло одно место в спальный вагон. Ну и что с того, что в два раза дороже? Во-первых, деньги были, а во-вторых, не в деньгах счастье. Кому это знать, как не кадровому офицеру службы госбезопасности, у которого не зарплата, а кошкины слезы, но зато случаются всякие приятные неожиданности.
   И романтические, и финансовые. Вот так и вышло накануне. Во-первых, совершенно неожиданно обломилась приличная сумма. Во-вторых, такая женщина! Ну а в-третьих, и это являлось самым важным, поездка Смолякова в Москву – это была его услуга товарищу, и это обстоятельство перевешивало два предыдущих. И вот результат: он с комфортом путешествует из Волжска в столицу, а рядом с ним роскошная брюнетка неопределенного возраста, от восемнадцати до тридцати, впрочем, не старше.
   Суть путешествия была очень проста. Нужно было отвезти конверт, который Олег не рискнул отправлять почтой. Почему – это его дело, Смоляков умел не задавать лишних вопросов. Олег сказал, что это очень важно, и Смоляков, не задумываясь, согласился. У него был отпуск. Через неделю он собирался в Анталию, а пока вполне мог себе позволить произвольные телодвижения.
   Олег снабдил его деньгами на дорогу, и Смоля-ков, посопротивлявшись, уступил. В конце концов, чем не командировка? Тем более что в обычное, служебное время Олег был его непосредственным начальником.
   А попутчицу звали Аля. Алина. Зеленые, чуть раскосые глаза, черные волосы, четко очерченный рот. Смоляков с трудом отводил от нее взгляд. Москвичка, в Волжске она была по делам своей консалтинговой фирмы (вероятно, это касалось предстоящих в Волжске выборов мэра, предположил Смоляков) и вот теперь возвращалась. Вела себя Алина очень естественно и раскованно, а главное, была не по-женски остроумна и в то же время доброжелательна.
   В сочетании с внешностью, это не могло не располагать даже такого матерого бонвивана, каким в своем узком кругу слыл, да и на самом деле был Филипп Смоляков. Кроме того, Аля не проявила ни полграмма традиционной женской любопытности, не поинтересовалась, чем Смоляков занимается, женат ли он, да и прочими частными подробностями. Они сходили в вагон-ресторан, выпили красного вина, легко поужинали, вернулись в купе, закрыли дверь и через несколько минут непрекращающихся поцелуев легко и непринужденно занялись любовью. В общем, ночью не спали совсем. Все было как-то замечательно и как-то… необычно. Например, даже после близости они так и не перешли на «ты», но не чувствовали в этом никакой неловкости или натянутости.
   В общем, Смоляков был рад неожиданному путешествию и вдвойне рад этой встрече. Когда человек работает в такой организации, как Смоляков, он неизбежно чувствует себя заключенным в чудовищный механизм, из которого не выбраться. Всюду, в любых рабочих моментах царит если не страх, то суперосторожность и гиперподозрительность, которая проявляется в трагикомической игре в таинственность, нарочитом вуалировании событий, во всеобщем лицемерии и недоверии. Любая встреча двух людей рождает взаимные подозрения, что видно уже по тому, как они приветствуют друг друга. И вот он вырвался на несколько дней…
   Они уже позавтракали и теперь предвкушали первую большую остановку на пути в столицу. Алина сходила помыть руки, теперь вернулась и прилегла на полку, примостив голову на колени Смолякову. Он отложил газету и потянулся. Хорошо ехать в поезде, хорошо ехать с очаровательной попутчицей!
   Алина закурила длинную тонкую сигарету и сказала своим мелодичным грудным голосом:
   – А вот… как вы полагаете, Филипп, сколько мне лет?
   Смоляков, который уже немало размышлял над этим, сознался:
   – Сказать по правде, я в полном недоумении. Мне всегда казалось, что я неплохо разбираюсь в таких вопросах. В конце концов, есть объективные вещи во внешности, которые не врут. Шеи там, руки…
   – Вы безусловно опытный мужчина, – тонко улыбнулась Алина. – Чувствуется…
   – Но у вас… все такое. Просто не знаю, что ответить. Хотел бы, допустим, увидеть вас рядом с…
   – Кем же?
   – Вашей мамой, например.
   – Вы бы все равно ничего не поняли.
   – Почему же?
   – О, – засмеялась Алина, – французы говорят так: если вы видите двух похожих девушек и у одной из них юбка короче, значит, это мать!
   – Ну… К нашим условиям это мало подходит. В России большинство матерей удерживают позицию вечной опекунши.
   Алина кивнула и добавила:
   – А еще защитницы или вовсе – диктатора. Хотя времена меняются, кое-кто примеряет роль подружки, наперсницы, а то и соперницы.
   – Тогда тем более интересно было бы посмотреть.
   – Вот значит как. Набиваетесь ко мне в гости? Смоляков тщательно выбирал слова.
   – Дело в том… Я не буду в Москве ничем занят… Почти. У меня есть несколько свободных дней, и я был бы рад увидеться снова.
   Алина ненадолго задумалась.
   – Давайте так. Ничего не стану обещать заранее, Филипп, но это не исключено. Я ведь пока не знаю своего рабочего графика. Я возвращаюсь из командировки раньше запланированного срока и не знаю, что сейчас ждет меня на работе.
   – У вас ничего не случилось?
   – Трудно сказать. Наша компания продвигала на рынок полиграфическую продукцию и добилась в Волжске совсем… незапланированных успехов. – Алина улыбнулась краешком рта. – Теперь начальство это беспокоит!
   У Смолякова в голове что-то шевельнулось. Может быть, она занимается не выборами?
   – Подождите, Алина… Неужели тетрадки с алкогольной тематикой – ваших рук дело?
   Она посмотрела на него как-то по-новому:
   – Я поражена. Но как вы догадались?
   – Честно говоря, случайно. – Филипп вовремя сообразил, что надо держаться по-прежнему просто, ни в коем случае «не выходить из отпуска», не превращаться в того, кем он был на самом деле – фээсбэшника-аналитика. – Ткнул пальцем в небо и угадал. Консалтинговый консультант возвращается из командировки раньше времени, верно? А Министерство образования сейчас как раз громит это дело, вот только что прочитал. – Он кивнул в сторону газеты.
   – Сопоставили факты… Вы проницательны. Ко всем прочим достоинствам.
   – Просто повезло.
   – Не скромничайте. Смоляков почувствовал, что надо срочно менять
   акцент разговора, демонстрировать интерес не к себе любимому, а по-прежнему к ней.
   – Слушайте, но интересно, неужели на каких-то тетрадках можно было крупно заработать?
   – Тираж очень большой. Но это нас не касается. Мы же не производители. Мы занимались маркетинговой стратегией, продвигали новый товар на рынок.
   – На чем же строился расчет? – удивился Смоляков. – Детишки заинтересуются портвейном? Или их родителей непременно надо снабдить сведениями о том, что там такое полезное для организма Менделеев изобрел?
   – Да бог с ними, с этими тетрадками, – уклонилась Алина. – Там свои хитрости, неужели вам так интересно?
   – Мне интересно, – сознался Смоляков, – когда мы увидимся в следующий раз.
   Она погрозила пальчиком:
   – Но мы еще и не расстались! И потом, я уже все объяснила. Так что пока не настаивайте, милый… – Алина приподнялась и легонько прикоснулась губами к его виску.
   Смоляков хорошо знал, как надо вести подобные разговоры, и ни на чем не настаивал. Он просто оставит ей свой телефон, и она позвонит. Может быть. А если не позвонит, значит, так тому и быть… С одной стороны, он, офицер ФСБ, обладал некоторыми возможностями, которых лишены обычные люди, и был в состоянии сам найти Алину. Что ж, время покажет… С другой стороны, Смо-ляков чувствовал, что внутри у него происходит что-то необычное. Как знать, может быть, он встретил женщину, которая предназначена для него самой судьбой?
   Смоляков заметил, что она безотрывно смотрит в окно, за которым проносился нескончаемый русский пейзаж.
   – Любите путешествовать поездом?
   – Как вы снова догадались?!
   – Я просто спросил. Действительно угадал? Значит, мне снова повезло.
   – Начинаю чувствовать себя под рентгеном. Так вы скоро все про меня узнаете… Все, милый, все, больше никаких вопросов. – И она закрыла ему рот поцелуем. Смоляков успел подумать, что с ним определенно происходит что-то незаурядное, особенное, что сегодня, быть может, очень важный день в его жизни… быть может, самый важный?
   Они снова занимались любовью. Тело женщины стало для него как море для рыбы, как солнце для растений, и в то же время они становились как бы единым телом, он зависел теперь от этого единства. Ему почему-то недоставало тепла, и он должен был заимствовать у нее, обвив руками ее узкие сильные плечи. Иначе чувствовал себя незащищенным. Не переставая, он бормотал про себя ее имя…
   – Приехали, – сказала вдруг Алина.
   Смоляков не сразу понял, о чем она. Он глянул в окно и спохватился – это же та самая долгожданная, «длинная» – целых двадцать минут – остановка. Облезлый вокзальный домишко венчала вывеска «Смоляковка». Филипп еле удержался, чтобы не захохотать (вот так совпадение!), удержался с трудом, но все же не до конца – расплылся в улыбке. Алина посмотрела на него вопросительно.
   – Настроение хорошее, – объяснил Смоляков.
   – Это и впрямь замечательно. А теперь… я должна переодеться, – торжественно объявила дама.
   – Можно подумать, вы в театр собираетесь, – еще шире улыбнулся Смоляков. – А всего-то – по перрону прогуляться.
   – Можно так подумать, – абсолютно серьезно кивнула Алина, и Смоляков понял, что намерений этих не изменить.
   Он решил не ждать ее и вышел на перрон, как был, в футболке с надписью «Манчестер Юнайтед», шортах и шлепанцах. Он ведь не собирался в театр.
   На перроне смоляковские бабушки продавали фрукты, овощи и прочую снедь. Наиболее деловитые торговки сновали возле тамбуров, предлагая самый ходовой, с их точки зрения, товар:
   – Сигареты! Покупаем сигареты!
   – Беленькая, беленькая, кто водочки забыл в дорожку?
   – Копченые цыплятки холодненькие!
   – Мороженое! Фруктовое, шоколадное, с орешками!
   Смоляков увидел трогательную худую старушку, возле которой стояло ведро с огромными грушами, и направился к ней.
   – Я не люблю груши, – прозвучало сзади.
   Он повернулся. Увидел, что Алина действительно переоделась. Была она в кроссовках, джинсах и рубашке навыпуск. И еще в черных очках.
   – В театр не годится, – резюмировал Смоляков.
   – Смотря в какой, – не согласилась попутчица.
   Они погуляли по перрону. Позади вокзала виднелся поселок, обрамленный с трех сторон густыми рощами, а с четвертой – извилистой шустрой речушкой.
   Смоляков закурил, а изысканная попутчица, к его удивлению, вдруг захотела пирожков. «Ну и что, – подумал Смоляков, – ну и прикольно даже, мне ведь всегда нравились женщины, которые меня чем-то удивляли».
   Смоляков вспомнил, что оставил в купе конверт Олега – подлинную причину его поездки в Москву. Конверт, правда, лежал в скрытом кармане дорожной сумки, так что непосвященному найти его было мудрено.
   Олег при прощании был сдержан, но просил к конверту отнестись «вдумчиво». На их языке это означало – бдительно. На конверте были написаны цифры – номер индивидуального почтового ящика в здании московского Центрального телеграфа, куда его надо было опустить.
   Смоляков просьбу друга и коллеги (да и начальника!) выполнил – к настоящему моменту, разумеется, а доберется до Москвы – сделает и все остальное. Во-первых, он добрался до вокзала так, что если бы кому-то взбрело в голову следить за ним (хотя кому?), то уж заподозрить отъезд – точно бы не получилось. Он вышел из дома с мусорным пакетом, в шлепанцах и шортах. Мусор, однако, не выбросил, а, зайдя в подъезд соседнего дома, достал из пакета более приличную одежду и переоделся. К этому времени подъехало такси. Через четверть часа Смоля-ков был на вокзале. С билетом, правда, вышло не очень ловко и оперативно, но что ни делается – все к лучшему, зато он несколько раз проверился. Слежки не было.
   Для себя Смоляков сделал простой и логичный вывод: у Олега, видимо, были какие-то служебные неприятности, и он хотел с кем-то в Москве посоветоваться. Смолякову так показалось, по крайней мере, других версий не возникло. Расспрашивать он не стал, а Олег сам ничего не говорил. Ну это ничего, придет время – расскажет, а нужна будет снова его помощь – Филипп, не задумываясь, ее окажет. На то ведь они и друзья.
   В прошлом году у них в отделе вышел неприятный случай. Во время дежурства Смолякова пропал важный документ. Даже не то чтобы он был очень важный – содержал в себе заурядную служебную информацию, просто набор фамилий и адресов каких-то людей. Смоляков из помещения не отлучался, но документ исчез. Смоляков подозревал, что на самом деле его и не было – ошибка, скорей всего, была совершена при факте регистрации входящей почты. Но доказать уже ничего не мог. Если бы это стало известно начальству управления, Смоляков был бы немедленно уволен, да и вообще о ФСБ можно было забыть. И Олег его выручил, прикрыл. Каким-то хитрым образом (правда, на то он и слыл асом аналитики!) он смог вытащить из насквозь засекреченных и запароленных федеральных сетей нужную информацию, распечатал ее и оформил задним числом – прежде, чем бумага легла на стол к начальнику областного управления. Фактически он пошел ради друга и подчиненного на должностное преступление. Смоляков потом так ему об этом и сказал, но Олег только отмахнулся. «Не городи чушь, – сказал Олег, – я нарушил инструкции только потому, что инструкции на девяносто процентов идиотские и бюрократические. Мы не на войне, и такая дебильная секретность никому не нужна, но пойди объясни это важным московским перцам!»
   Так что история оказалась просто неприятной, а могла выйти и непоправимой, если бы не Олег. А то, что конверт остался в купе, и впрямь не страшно. По перрону можно гулять так, что купе будет видно, да и в спальном посторонние не шастают.
   Через пять минут после того, как Алина съела пирожки (один с картошкой, один с курагой), у нее заболел живот. Смоляков понял это по ее лицу, прежде чем она что-то сказала. Прихватило, видимо, здорово. В конце концов, Алина не выдержала и ушла в привокзальный туалет.
   Прошло десять минут, Смоляков выкурил еще две сигареты и забеспокоился. До отхода поезда было уже всего ничего, а Алина не появлялась. Вот черт. Не хватало только, чтобы эта роскошная романтическая история так нелепо закончилась – оставить женщину в привокзальном туалете! Просто поручик Ржевский. Кстати, когда-то еще в училище именно поручиком его друзья и называли – в силу увлеченности прекрасным полом и слегка отчаянного нрава. Поручик отшвырнул сигарету и вбежал в вокзал. Быстро нашел туалет, стукнул в женскую дверь и вошел вовнутрь. Для провинциального вокзала здесь было удивительно чисто.
   – Аля? Алина?
   – Филипп, – раздался сдавленный голос, – это вы? Помогите мне…
   Смоляков, не раздумывая, чем он, собственно, может помочь, рванул на себя дверь единственной закрытой кабинки. Алина стояла, наклонившись лицом к унитазу, лицо ее было сведено судорогой. Ее тошнило.
   – Милый, – прошептала она, – что-то мне… проклятые пирожки… Милый, у меня нет… – Последнее слово Смоляков не расслышал.
   – Сейчас поезд уйдет, – сказал он. – Давай я помогу тебе вернуться, а в поезде мигом доктора найдем. Только потерпи, ладно? – Он подставил ей плечо, не очень веря в то, что это происходит на самом деле – как это его, матерого самца Филиппа Смо-лякова, охмурила баба, с которой он знаком меньше суток?! – Я не понял… чего у тебя нет?
   – Глушителя, милый.
   Теперь Смоляков слово услышал и смысл его понял, но еще прежде почувствовал приятное холодное прикосновение к груди. Он успел услышать выстрел и даже успел удивиться. Ему показалось, что умирает он очень долго, гораздо дольше, чем жил все свои двадцать девять лет, умирает от рук прекрасной женщины, и это, в общем, даже совсем не обидно, от этого скорее хочется улыбнуться. Плохо только, что он подвел друга. Теперь все стало понятно. Но теперь его жизнь получила логическое завершение – немного нелепая, хаотичная и экспрессивная… Можно было бы, конечно, и получше, и наверняка бы у него вышло, проживи он еще несколько десятков лет. Но вышло как вышло.
   На самом деле он умер меньше чем через три секунды. Она прижимала пистолет так плотно к его телу, что выстрелы снаружи слышны не были. Смо-ляков услышал только первый, разорвавший ему печень. Потом было еще три – два в сердце и последний – в голову.
   Через несколько секунд Алина вышла из здания вокзала и неторопливым шагом двинулась в сторону поселка. Прошла полсотни метров по липовой аллее, свернула на пыльную дорогу и остановилась. Она не испытывала никаких особых чувств, скорее легкое опустошение, как всегда бывает по окончании непростой работы с длительным напряжением и концентрацией внимания. В конце концов, они оба были профессионалами – и она, и этот «командировочный», как она его про себя называла. Она не сомневалась, что он из органов, уж очень характерно себя вел, просто, скорей всего, был не оперативным сотрудником, вот и подставился. Расслабился, утратил контроль, позволил эмоциям доминировать. И проиграл… Как знать, может быть, когда-нибудь и она проиграет, но… только не теперь. Еще не скоро. Она чувствовала, что находится в хорошей форме. Она все сделала безукоризненно. Не давала ему времени опомниться. Ничего не спрашивала о поездке в Москву, о работе. Подсунула газету, где была расписана история со скандалом вокруг школьных тетрадей, и он с легкостью заглотнул наживку. Мужчине захотелось поверить, что она стильная столичная штучка, пиар-консультант, и он поверил… Она не думала, что он был за человек, о чем думал, мечтал, к чему стремился, что любил и ненавидел. Он для нее больше не существовал. Он, впрочем, и правда больше не существовал.
   Алина вдруг вспомнила, что у Бунина был такой рассказ, о том, как на пароходе поручик встретил прелестную маленькую женщину, они понравились друг другу, сошли на берег, провели ночь в гостинице, а утром она ушла – села на следующий пароход, причем ему запретила следовать за собой. И вот когда она ушла, он понял, что пропал, погиб, влюбился, чудовищно, непостижимо и непоправимо. Он не знал, куда идти, что делать, и чувствовал себя постаревшим на десять лет. Замечательный рассказ. Была в нем какая-то тоска и надломленность, но – замечательный… Этот парень, «командировочный», кстати, походил на поручика. В прежние времена он точно был бы поручиком.
   Алина любила Бунина. Его истории о любви ей нравились с юности. В них все было… как бы это сказать… не так, как в жизни, а как может быть в жизни, вот! Сначала, правда, женщина в том бунин-ском рассказе говорила: «Я, кажется, пьяна… Откуда вы взялись? Три часа назад я даже не подозревала о вашем существовании». И так далее. Вот так бывает и у нее, у Алины. Она часто встречается с новыми людьми. Кто-то нравится ей больше, кто-то меньше. Но это не имеет никакого значения. Она привыкла к тому, что привыкать ни к кому нельзя. Надо быть сильной. Надо работать. Надо откладывать деньги. Надо осуществить своюмечту…
   Спустя минуту рядом с ней остановился черный джип «Судзуки» с волжским номером. Алина забралась на заднее сиденье машины, и та сразу тронулась с места. Кроме бородатого водителя, в машине никого не было. Он был в черной футболке, смуглый. Смуглый от природы или загара? Трудно сказать. Кавказец? Может, да, может, нет. Не оборачиваясь, бородач сказал:
   – Как дела?
   – Ничего особенного, – пожала Алина изящными плечиками. – Работа как работа.
   – Жеребец хотя бы хороший попался? – весело спросил водитель джипа. У него не было никакого акцента, ни кавказского, ни намека на другой.
   – Это, извините, не ваше дело.
   – Не спорю, – с легкостью согласился он. – Вы выполнили заказ?
   На повороте он немного повернул голову вправо, футболка чуть съехала, и на основании шеи Алина увидела у него маленький шрам.
   – Я профессионал. – Она приподняла край рубашки и вытащила из джинсов конверт, который отыскала в сумке у своего попутчика, пока он гулял по перрону.
   Человек со шрамом на шее забрал конверт, повертел в руках. Проверил, распечатывался ли – нет, не распечатывался вроде бы… метнул на Алину быстрый взгляд. Спросил:
   – Что значат цифры на конверте?
   – Откуда мне знать? Сами разбирайтесь. Где мои деньги?
   – Позади вас. Не отводя взгляда от мужского затылка, Алина
   поискала рукой. Нашла пластиковый пакет. Положила его к себе на колени, раскрыла. Внутри лежали две пачки денег. Она проверила – в пачках все купюры были сотенные, никакого обмана.
   – Двадцать тысяч, пересчитывайте, если хотите. Алина фыркнула и положила пакет рядом, на сиденье.
   – Дайте оружие, – сказал мужчина.
   Она вытащила из пояса джинсов пистолет Макарова, из которого десять минут назад застрелила Смолякова. Мужчина внимательно наблюдал за ее действиями. Она не сомневалась, что у него под рукой сейчас тоже есть оружие. Это подтверждало и то, что он непроизвольно сбросил скорость. На всякий случай она вытащила из Макарова обойму, тщательно вытерла пистолет, чтобы исключить даже намек на отпечатки пальцев, и протянула оружие водителю джипа. Он хмыкнул и сунул пистолет в бардачок.
   Борода у него была, конечно, бутафорская, но скрывала черты лица совершенно. Алина первый раз общалась с этим человеком лично. Заказ она получила по электронной почте, а пистолет в пакете был оставлен в условленном месте. Теперь у нее была возможность познакомиться с заказчиком (Алина не сомневалась, что это он и сидит за рулем – какой смысл посреднику так наряжаться?). У Алины имелась своя персональная профессиональная страховка. Обычно она старалась тайно сфотографировать людей, которые давали ей поручения подобного рода, и сейчас для этого у нее был крошечный фотоаппарат, объектив которого имитировал пуговицу. Дождавшись подходящей ситуации, Алина сделала два снимка: лицо, обрамленное густой рыжеватой бородой, – в зеркале заднего вида – и шею со шрамом.