Страница:
Сам-то Багров уже и забыл про нее — совсем не в его вкусе. Ему нравились крепенькие и задастые молоденькие телки, с круглыми и горячими ляжками, и чтоб ротик был пухлым, и губки — сердечком, и вся кругом натуральная блондиночка в шелковых кудряшках, и обязательно голубоглазая. Прижмешь ее, а она прямо тает, как сливочное масло. Вот как раз именно такая и была у него сегодня приготовлена на вечер. Говорила, что студентка, с папой-мамой живет. А вообще, кто знает, главное, не уличная, тут Багров доверял своей интуиции. И, подумав сейчас об этой Олечке, он решил нигде не задерживаться и махнуть отсюда прямо к ней, в Лианозово. Не ближний свет, но можно позвонить с дороги, и та выйдет к парку, чтобы встретить. А потом?.. Когда Багров не особенно располагал свободным временем, он просто перевозил телок через МКАД, в лесопосадки, а опущенное заднее сиденье его джипа представляло собой удобное рабочее место, даже, для полного комфорта, в запасе имелись одеяло и пара подушек. И телки обычно не сильно возражали, видно надеясь на продолжение отношений. Тем более что бывший майор внешних мужских изъянов не имел, дело свое знал крепче, чем иные ожидали, и не был к тому же скупердяем. Что особенно ценилось дамочками. Багров никогда не оставлял им своего телефона, зато их номера методично записывал — на будущее. Хотя, в общем-то, какое могло быть с ними будущее, если Багрову вполне хватало двух, ну, реже, трех изнурительных свиданий, чтобы насытить свой неостывающий интерес и снова начать поглядывать по сторонам.
Размечтался охранник, пропустил какой-то вопрос клиента. А тот строго и даже как-то недружелюбно смотрел на него. Напрягся Багров и вспомнил: Мамон же настойчиво интересовался, как она выглядит, та баба. Ну так ведь ответил уже! Мол, собой, то есть снаружи, вроде ничего, но не в моем вкусе. А на вкус и цвет, как говорится, товарищей нет.
Забрал ее права хозяин и пошел в дом, наверное, чтоб позвонить и узнать, кто она такая и на что способна. Даже за собой не пригласил, вот жлобье!
А вышел ну прямо весь не в себе! Швырнул, разве что не в морду, злосчастные карточки водительского удостоверения и свидетельства о регистрации, запаянные в целлофан, и выдал такой крутой мат, которого прежде ни разу в отношении своего официального охранника не допускал. Отдышавшись, спокойнее добавил, что его, то есть Багра, срочно требует к себе гендиректор, и небрежно указал пальцем на валяющиеся под ногами целлофановые карточки:
— Отдашь ему. А зачем… — и снова матерный поток, — ты их у нее вообще забрал?
— Я?! — изумился Багров. — Да вы ж сами приказали, Григорий Семеныч! «Забери права и догоняй» — чей приказ?
— Все, базар закончен, — сухо ответил Мамон, — ничего такого я тебе не приказывал. И завтра можешь сюда не являться, нужда отпала. А Брусу я сам потом отзвоню.
Полная отставка, понял Багров. Не желает пахан свой же прокол на себя вешать, виноватого ищет, козла. Багор отметил про себя, что и «шестерки» Мамона, собравшиеся во дворе, поглядывают на него с откровенным и злорадным любопытством. Все ж таки «опустили», по их разумению, непокорного мента. Кем бы Багров ни был, для них-то он навсегда ментяра. Ну что ж, держи карман шире!
— Ага! — Он широкой улыбкой изобразил, будто бы даже обрадовался своему «освобождению». Честно признаваясь, ему и самому уже порядком надоели бесконечные заморочки Мамона. И он решил хотя бы теперь, под конец, тоже маленько «опустить» зарвавшегося уголовника, пусть он среди своей шпаны и считается авторитетом. — Значит, сопровождение снимаем, да? Тогда вы завтра сами приезжайте в Главное управление вневедомственной охраны и официально отказывайтесь от наших услуг. Не забудьте только заодно уж и про свой номер. — Он так же небрежно, как и Мамон, ткнул пальцем в синий номерной знак своего джипа и нагнулся, чтобы подобрать брошенные на землю водительские документы той дамочки.
— Это… с какого такого бодуна? — не понял и нахмурился Мамон.
— А с такого, что я конкретно к нему, а не к вам приставлен, Григорий Семеныч. У вас появились проблемы? Звоните моему директору. Пусть он сам объяснит то, что вам непонятно. Я ведь этот номер сопровождаю, в смысле, охраняю, а не того, кто с ним ездит. В салоне может находиться кто угодно и что угодно, вплоть до мешка с дерьмом, мне без разницы. Не знаю, почему вы не в курсе. Но таков общий порядок, и не мне его нарушать. — Багров развернулся и открыл дверцу автомобиля.
Мамон побагровел, но промолчал и, резко повернувшись, ушел в дом. Конечно же он не ожидал такого поворота дела. А Багров со смутным ощущением назревающих неприятностей залез в джип. Нет, он не собирался уезжать без приказа начальства. И тут как раз его «достал» телефонный звонок босса.
От быстрой езды неприятные мысли, коих и было-то не так уж много, сами собой выветрились, рассеялись, вернув Багрову, имевшему сегодня все основания неплохо оттянуться с мягкой и жаркой Олечкой, хорошее настроение.
Однако вот, оказывается, какая фигня получилась!..
— Ну докладывай, майор, — по старой привычке обратился к Багрову Брусницын, когда тот вошел в его кабинет.
Было уже совсем темно, шел одиннадцатый час, у всех рабочий день давным-давно закончился. Может быть, потому тон Игоря Петровича был таким мрачным и неприятным. Ну да, все вокруг давно отдыхают: водку пьют, с девками валяются, а ты сиди тут и выясняй, кто, зачем и почему? Любой озвереет.
— Дак чего рассказывать? — Багров с невозмутимым видом пожал плечами, сел в кресло возле большого письменного стола, напротив босса, и с сожалением подумал, что Олечка сегодня, похоже, срывается.
Игорь Петрович, открывая при своем Благотворительном фонде охранное предприятие, отгрохал себе этот служебный кабинет, заполнив его тяжелой антикварной мебелью и развесив по стенам картины в тяжелых рамах. В Фонде же, который располагался в центре, на Басманной, все было скромно, как и положено «благотворителям». Но Багров в этих «приколах» ничего не понимал, да и не желал терять на них времени: ну нравится генеральному именно так, и пусть тешится. Солидно, говорит, все у нас должно быть, тогда и клиент пойдет соответствующий, достойный. А когда есть клиент, есть и хорошая зарплата. И субсидии Фонда тоже сквозь пальцы не утекают, приносят определенные доходы. Нет, у Багрова не было возражений против того, о чем говорил и как действовал Брусницын. Но вот разве что его некоторая нерешительность напрягала.
Сам Багров привык и на службе, и в быту действовать, как когда-то в Чечне: меньше задаваться ненужными вопросами и не особенно напрягаться умственно. А если чего непонятно или сложно — рубить сплеча, исходя в любых ситуациях из собственного, конкретного и разумного, понимания вещей. И опять же, как человек военный он привык безоговорочно подчиняться приказам начальства. Дело оставалось только за тем, чтоб и приказы были разумными.
Владимир Харитонович поерзал слегка, устраиваясь в тесноватом для его габаритов кресле, и повторил:
— Чего рассказывать-то? Ты и сам уже, вижу, в курсе. Если речь о той дамочке… Вот, кстати, ее права, Мамон велел передать. Между прочим… Петрович, ты знаешь, я на клиента стучать не люблю, но этот Мамон, когда мы уже приехали и он отправился выяснять исходные данные этой бабы, ну в смысле ее возможности, параметры там… во всех, надо понимать, отношениях, так вот, вернулся он сильно не в себе. Будто ему хороший пистон вставили. Ну, знаешь, как бывает, когда в спешке не на той оттянулся. К примеру, на командирской бабе. Поторопился, субординацию забыл, а объект оказался не по зубам. Вот и этот тоже. И сразу базар: кто тебе велел права у нее отнимать?! Так сам же и велел. А он мне — совершенно уже внаглую: я, мол, такого не приказывал и прочее. Будто я нарочно придумываю! Ну то есть в портки наложил, а подмыться не получается. Вот и дальнейшие наши услуги ему как бы не нужны. Короче, он сам тебе будет звонить, если еще не позвонил. А я, — Багров даже хохотнул от удовольствия, — воткнул ему напоследок. По поводу автомобильного его номера. Ох, Петрович, и надоели же бандиты! Я думаю, откажется он от услуг «Юпитера».
— Ты думаешь, да? — язвительно спросил Брусницын. — А каким конкретно местом, не подскажешь? Ну-ка давай подробно рассказывай, что за беспредел вы сегодня учинили возле «Гута-банка»?
— Мы? — с недоумением пожал плечами Багров. — Да не мы, а конкретно этот козел, Мамон…
И бывший майор стал рассказывать о дневном происшествии. А бывший его командир, глядя в стол, молча слушал, не перебивая, и только шея его словно наливалась кровью, становясь опасно багровой. Наконец охранник замолчал. Все, что он хотел, он высказал и виноватым себя так и не почувствовал. Смущало только странное настроение гендиректора. И босс заговорил:
— Знаешь, Багор, я с великой охотой немедленно уволил бы тебя к известной тебе матери! То, что ты — дубарь, у которого в башке вместо мозгов одни опилки, мне еще с прошлой службы известно. Ты пытаешься уверить меня, что думал. Но почему ж ты тогда не подумал о том, что из-за вас обоих мы все уже завтра будем иметь очень крупные неприятности и окажемся в глубокой заднице? Хотя да, я забыл, тебе же, в сущности, нечем думать-то! Ну Мамон — он неандерталец, а ты-то ведь аж до майора дослужился! Вроде человеком был! Просто не знаю, что мне с тобой теперь делать…
— Дак а при чем тут я? Клиент приказывает, мое дело исполнять. Так прописано в договоре.
— Вот именно, прописано. Нет, Багор, ты примитивнее дубаря. Тебя уже не исправить. Значит, я принимаю такое решение. Отправляйся в секретариат и скажи, что я приказал пробить тебе все данные по этой женщине, адресок и все такое. А прямо с утра сам звонишь ей. — Он пальцем осторожно отодвинул по столу к Багрову обе карточки. — Да будет тебе известно, что она жена помощника генерального прокурора Российской Федерации, сечешь? Так вот, звонишь и просишь принять тебя, блин. Отвозишь ей права, вручаешь их вместе с букетом цветов и на коленях умоляешь простить тебя, объясняя свое хамство приступом хронической болезни после полученной в Чечне тяжелой черепно-мозговой травмы, понял? А деньги за ремонт ее машины нам немедленно переведет твой Мамон, если он не хочет на свою жопу еще более крупных неприятностей. Но это уж мои заботы. А ты пока свои бабки отдашь. Но если тебя не примут и пошлют к матери, можешь с ходу писать заявление по собственному желанию в связи со срочным отъездом… все к той же известной тебе матери! Иди отсюда! Сам открыл, сам и закрывай проблему! Завтра доложишь об исполнении. Или… не хочу объяснять.
Когда совершенно обалдевший и растерянный Багров покинул кабинет, Брусницын еще посидел, листая свой блокнот с записями, а затем снял трубку городского телефона и нажал в его «записной книжке» нужный номер. После нескольких длинных и словно полусонных гудков он решил, что уже в самом деле поздно, но трубку неожиданно сняли. Глухой и явно нетрезвый голос невнятно спросил:
— Какого хе-е…? — и громко зевнул. Или икнул спросонья.
— Очнись, Мамон, рановато нажрался! — грубо бросил в трубку Брусницын.
— А это х-х…то? А-а-а! — кажется, узнал наконец. — Ты, что ль, Брус?! Ага-а-а… вот ты-то мне и нужен! А ну слушай сюда! — обрадовался уголовник, он явно трезвел «на глазах».
— Нет, Мамон, это ты сейчас «слушай сюда» и крепко запоминай. А если ослаб памятью, так записывай! Что ж ты, называешь себя авторитетом, а сам как последняя падла, как мелкая гнида, гадишь вокруг себя и всех нас?! Забыл уговор? Так я тебе напомню! Но только ты сразу после нашего разговора переменишь место своего жительства. Переедешь из чеховских хором прямиком в Бутырку. Потому что больше уже не отмотаешься, а пойдешь по делу Гуся, и не свидетелем, а соучастником. И это я тебе гарантирую, а ты меня отлично знаешь.
— Погоди, Брус, ты чего взъелся? Я, что ль, тебе дорогу перешел? Твою бабу увел? Чего зря базаришь? Если этот твой козел успел, сучара ментовская, настучать, так я ему сам пасть порву! Я ему…
— Заткнись, — спокойным тоном сказал Брусницын, и, странное дело, Мамон притих. — Ты с кем сегодня созванивался? С Серегой Ершовым, да? Отвечай, когда я спрашиваю!
— Ну.
— И не «нукай» мне, а отвечай как положено, — резко рявкнул Брусницын. — Я таких гнедых, вроде тебя, сам на допросы конвоировал, когда ты только учился мамкину титьку сосать! О чем был базар с Серегой? Учти, я сейчас ему перезвоню и проверю, и если соврешь — пеняй на себя!
— Да об той сучке все… — неохотно сказал Мамон. — Ну кто ж знал-то? Да и мне она — без разницы, а вон как повернулось…
— И ты с ходу решил свалить вину на моего парня? Нет, не могу взять своих слов назад, даже если бы и очень хотел. Не могу, Мамон. Гнида ты. А теперь слушай дальше. Ты крепко залетел. И это дело уже на контроле у Фролова, начальника УГИБДД.
— Ну и что? Страшней зверя нет? Сколько надо ему на лапу? — Мамон как будто успокоился. — Назови, чего мараться? И сучонке той — тоже, чтоб заткнулась.
— Думаю, у тебя просто не хватит бабок. Да и не в них дело, а в принципе. Жаль, что Серега тебе этого не объяснил. В общем, так. С твоим номером пусть Серега сам и занимается, он тебе его организовал, вот ему и заботы. А то у него своих мало. Милицейское сопровождение мы снимаем, а твой джип, поскольку договор расторгается в одностороннем порядке, то есть по твоему требованию, остается у нас, навечно. Да он тебе теперь и без надобности. Дальше. Бабки на ремонт машины, которую ты «отодвинул» в сторону, перечислишь по первому требованию пострадавшей.
— Да погоди ты, Брус! Не бухти!
— Третье! — жестко продолжил Брусницын. — Я тебе никакой не Брус, а Игорь Петрович Брусницын. И было бы гораздо лучше и правильнее, чтобы мы с тобой вообще друг друга не знали и знакомы не были. Понял? И все охранные дела осуществлялись нашим агентством по договору с твоей фирмой, а не с тобой лично, усек? Если же еще раз услышу от тебя «Брус», я уже сказал, куда тебя переселят. Причем сразу и помимо твоей воли.
— Ну ты даешь, бля-а-а… — совсем расстроился Мамон.
— А теперь отдыхай и с утра вплотную займись собственными проблемами. Постарайся не опоздать, потому что там люди тоже не спят и уже все про тебя знают. А лично я спасать твою задницу, когда ты так жидко обгадился, не собираюсь. И без тебя вони хватает. Все, отбой.
Мамон услышал в трубке короткие гудки, но еще долго держал ее в руке, тупо пялясь в пространство. Потом в гневе швырнул телефон от себя.
Брусницын сделал пометку в своем блокноте, подчеркнул в записях фамилию Ершова и закрыл блокнот, оставив заложенным на странице карандаш. Будучи в душе человеком военным, он любил во всех делах порядок. Рабочее утро начнется у него с разговора с Ершовым.
Заместитель начальника Управления внутренних дел Юго-Восточного округа полковник милиции Сергей Георгиевич Ершов являлся также одним из тех, кто никоим образом не был заинтересован в том, чтобы дурацкое дело, возникшее по вине бывшего уголовника, а ныне известного (конечно, больше в криминальных кругах) предпринимателя Гришки Мамонова, получило общественный резонанс. Ну а если уж никак этого не избежать, то хотя бы завершилось с наименьшими моральными потерями. Финансовые — черт с ними. Тот же Мамон, сучий потрох, и выложит бабки. Пусть только попробует не оплатить!
Дело Гусева, следствие по которому тянулось уже второй год, — вот что было тем основательным крючком, на котором Игорь Петрович Брусницын крепко держал и некоторых своих как бывших, так и действующих коллег из МВД, и бизнесменов, по которым давно тюрьма плачет, и даже криминальных авторитетов. Мир-то ведь сложен, многогранен, и его многочисленные плюсы и минусы взаимно притягиваются и взаимно отталкиваются, считай, на каждом шагу.
И бывший полковник внутренних войск, который так и не научился до сих пор ощущать себя «бывшим», но почему-то любил, когда подчиненные называли его уже не полковником, по старой памяти, а боссом, степенно поднялся из своего кресла с чувством уверенности, что правильно решил очередную тактическую задачу.
Застолье закончилось поздно, но Вячеслав ни за что не захотел остаться и отпустить своего водителя, который весь вечер проторчал у подъезда в ожидании начальника. Ирине пришлось даже сбегать к нему и отнести бутылку пепси-колы и пару котлет, переложенных ломтями батона, — жалко же человека! И не так чтоб уж здорово выпили, но разговаривали друзья, сидя на кухне, еще долго. А она пошла спать. Волнения минувшего дня утомили ее, и Ирина заснула мгновенно. Рано вставать не было никакой необходимости, занятия в училище у нее начинались с середины дня.
Словом, когда проснулась, комната была залита ярким солнечным светом, а мужа, естественно, уже не было. Сколько бы с вечера Турецкий ни принял «на грудь», утром он вставал рано и, как в молодости, выглядел молодцом — прямой и сверкающий свежевыбритыми щеками. Нинка тоже давно в школе. Особых дел нет.
Вот она и лежала, расслабившись и глядя в высокий потолок, который давно требовал ремонта. Сколько уже времени обои не меняли? Пять лет? Нет, семь, пора уже. И эта новая неожиданная забота сразу чуть подпортила умиротворенное утреннее настроение.
А потом раздался телефонный звонок. Она перевернулась на бок и взяла с тумбочки телефонную трубку, будучи абсолютно уверена, что это супруг интересуется ее моральным состоянием — «облико морале», так сказать. Она ведь тоже не удержалась вчера и от огорчения дернула-таки почти целую бутылку сухого вина. Правда, сейчас чувствовала себя вполне прилично. Ну а он, конечно, первым делом продиктует ей свой персональный рецепт, пригодный, кстати, на все случаи жизни: контрастный душ, чашка горячего кофе и рюмка коньяку. И все, валяй на новые подвиги! Совет, разумеется, неплохой, отстраненно подумала Ирина, но сейчас никакой нужды в нем не было.
— Ну слушаю тебя, — улыбаясь, сказала она в трубку и удивилась при этом некоторой хрипотце в своем голосе.
— Извините, Ирина Генриховна, — раздалось в ответ, — но я точно не тот, кого вы имеете в виду. Очень прошу вас не бросать трубку и выслушать. Иначе уже сегодня мое собственное разъяренное начальство съест меня вместе с говном, извините мне такую вольность…
«Эва! — едва не воскликнула Ирина. — Это еще что за джентльмен из подворотни?» И потом, голос в трубке ей показался смутно знакомым.
— А вы кто и что вам от меня надо? — недовольно спросила она.
— Буквально два слова. Зовут меня Владимиром Харитоновичем. А являюсь я тем самым хамом-охранником, совершенно незаслуженно оскорбившим вас вчера. И теперь мне грозит увольнение.
— А я тут при чем? Это же вы — хам, значит, так вам и надо.
— Да, я заслужил, конечно, заслужил, нет слов, — виноватым голосом сказал мужчина. — Мое начальство распорядилось так. Я должен принести вам свои глубокие извинения, вернуть водительские документы и гарантировать оплату всех расходов, касающихся повреждений, нанесенных вашей машине тем человеком, которого я сопровождал. Вот, и еще я цветы тут вам привез, букет. Это чтоб вы по-честному извинили меня. Ну а если нет, то, значит…
— Значит, что?
— Ну говорю же, пойду писать заявление по собственному.
— Наверное, это будет правильно. — Ирина не выказала никакого сочувствия, но сама ситуация ее почему-то позабавила. — А вы хоть писать-то умеете? Может, вам продиктовать? Чтоб без грамматических ошибок? — улыбнулась она.
— А чего? Я разве против? Не, вы не думайте, Ирина Генриховна, что если я воевал в Чечне или что меня там здорово ранило…
— Куда ранило-то? — невольно вырвалось у Ирины.
— Не, ну вы даете! — Охранник как-то очень душевно и будто облегченно рассмеялся. — Да башку пробили «чехи» проклятые. Черепно-мозговое называется. Но ране-то что, она зажила, а вот затмения местного значения, как наобещала мне там одна симпатичная врачиха, случаются. Вот и вчера, думаете, я все помню, что и как говорил? Это мне позже сказали.
— Кто сказал-то? Милиционер?
— И он тоже.
— Ну будет врать. Нас всего трое и было. Короче, чего надо?
— Да вот, права…
— Опусти в почтовый ящик. Номер девяносто два. Можешь консьержке внизу отдать, я позже возьму.
— А это… насчет цветов? И договориться бы… Оценка нанесенного ущерба опять же…
— А насчет всего остального, как меня уже предупредили вчера в Министерстве внутренних дел, — Ирина врала, но не сильно, Славка был начальником одного из Главных управлений МВД, — разговор с участниками ДТП состоится в кабинете у Федора Александровича Фролова, начальника московского ГАИ, или как там оно теперь у вас называется. Причем он меня лично предупредил, чтоб ни в какие переговоры самой не вступать. Так что можешь звонить на Садовую-Самотечную и договариваться. А я подъеду, когда меня пригласят. Все, разговор закончен.
— Погоди!.. — заторопился охранник. — Ой, извини…то есть извините. Послушайте, Ирина Генриховна! Ну давайте договоримся по-человечески. Ну пожалейте уж, что ли… Да я вам хоть новую машину обеспечу, только скажите. Меня же, если сейчас уволят, больше ни в какую охрану не возьмут, с моим-то здоровьем! Так чего ж тогда остается, куда податься, в бандиты? И чтоб ваш супруг меня потом на нары отправил, да? А как же профилактика преступности? А судьба человека? Даже и не по-христиански как-то…
— Ну насчет здоровья на меня давить не надо, судя по твоему виду, ты еще можешь запросто не один вагон угля лопатой разгрузить. И «будку» раскормил — дай боже, и смотришься обыкновенным «бычарой», уголовником. Тоже мне христианин! Это я к вопросу о профилактике. Поздновато, думаю, тебя человеком-то делать. Уж что есть, то есть. И никто тебя никуда не уволит, потому что именно такой ты своим хозяевам и нужен, верно? А приехал ты сюда потому, что тебе так приказали. Чтоб дело закрыть и волны не поднимать, так? Ну чего молчишь?
— Удивляюсь. Умная ты баба, все просекла! Ей-богу, искренне уважаю. Конечно, по правде говоря, вот тот, который тебя отодвинул, он больше всех в штаны наложил. А я что? Я обычный охранник и всегда крайний. А крайних, как правило, и сдают. Вот в чем причина. Но насчет ранения… тут я тебе не соврал. Честно, бывают затмения. Хотя в нормальной жизни я еще очень даже, подружки, во всяком случае, не жалуются, а сами обратно прибегают. А чего? Один живу, как перст, ни жены, ни детей, ни родителей. Бабки платят хорошие, свое жилье — тоже. Боевые соратники — сама представляешь, что в основном за публика. Такие же, как я, которые Чечню прошли, кто, может, получше, кто похуже. В общем, скажу, на жизнь не жалуюсь, точнее, не умею, не научился. И жалость к себе вызывать тоже не люблю. А женщины, про которых говорил, они не для души — для тела. Бравада у меня такая, понимаешь?
— Чего это ты вдруг решил мне исповедаться? — Ирина хмыкнула.
— Ну а кому ж еще-то? Да и стыдно мне. Вот обхамил тебя вчера — ни за что, а в душе до сих пор такой осадок, будто сам дерьма нажрался. Ком в горле аж стоит.
— Интересно! — засмеялась Ирина, незаметно для себя проникаясь к собеседнику, может, еще и не симпатией, но уже чем-то похожим на нее. Сочувствием, что ли? — А водкой прополоскать не пробовал?
— Ну вот видишь, тебе все шуточки… А я б и глаз от стыда не смог поднять, если бы на тебя посмотреть пришлось.
— Так и не смотри.
— Наверное, ты права, извини. — Он вздохнул, и вздох, как поняла Ирина, был искренним. — Ладно, спасибо, что трубку не бросила. Хорошая ты женщина. Я всегда крепко завидую тем мужикам, которых такие, как ты, любят… Значит, документы я твои у старухи оставлю. Она сидит вон, газету читает, а сама на меня зыркает, как на моджахеда какого. И цветы я для тебя у нее оставлю, ладно? Красивые, ты их сразу-то не выбрасывай, пускай хотя б денек постоят. А телефончик я тебе вместе с документами оставляю, и, когда страховщики оценку произведут, мы сразу полностью и без базара оплатим счет. Судиться там или разборки устраивать никто не будет, зуб даю. Виноваты. А ты не держи на меня зла…
Ага, злорадно подумала Ирина, которая чуть было уже не передумала и не собралась спуститься к подъезду, чтобы продолжить странную беседу с не менее странным гостем, — не удержался, прорвалось-таки у него! Разборки, базар — ну как же, родной сленг! А ведь она чуть было не прониклась его речью.
Она полежала еще немного, но теперь уже сама идея поваляться без всяких забот как-то истончилась до такой степени, что вовсе пропала. И бесцельное лежание показалось глупостью. Нет, надо встать и первым делом спуститься в подъезд. Или нет, сначала надо позвонить Шурику, а если того не окажется на месте, то Славке и рассказать об этом весьма любопытном телефонном разговоре. Интересно, как они отреагируют, что скажут?
Пока поднималась, умывалась, увлажняла любимыми кремами лицо и укладывала волосы, решила, что права надо забрать в любом случае. Может, это все вообще чей-то злой розыгрыш. Хороша же она будет, когда наплетет историю, которая не получит ни малейшего подтверждения! Все-таки она была женой следователя и соответствовать каким-то принципам считала для себя крайне необходимым.
Размечтался охранник, пропустил какой-то вопрос клиента. А тот строго и даже как-то недружелюбно смотрел на него. Напрягся Багров и вспомнил: Мамон же настойчиво интересовался, как она выглядит, та баба. Ну так ведь ответил уже! Мол, собой, то есть снаружи, вроде ничего, но не в моем вкусе. А на вкус и цвет, как говорится, товарищей нет.
Забрал ее права хозяин и пошел в дом, наверное, чтоб позвонить и узнать, кто она такая и на что способна. Даже за собой не пригласил, вот жлобье!
А вышел ну прямо весь не в себе! Швырнул, разве что не в морду, злосчастные карточки водительского удостоверения и свидетельства о регистрации, запаянные в целлофан, и выдал такой крутой мат, которого прежде ни разу в отношении своего официального охранника не допускал. Отдышавшись, спокойнее добавил, что его, то есть Багра, срочно требует к себе гендиректор, и небрежно указал пальцем на валяющиеся под ногами целлофановые карточки:
— Отдашь ему. А зачем… — и снова матерный поток, — ты их у нее вообще забрал?
— Я?! — изумился Багров. — Да вы ж сами приказали, Григорий Семеныч! «Забери права и догоняй» — чей приказ?
— Все, базар закончен, — сухо ответил Мамон, — ничего такого я тебе не приказывал. И завтра можешь сюда не являться, нужда отпала. А Брусу я сам потом отзвоню.
Полная отставка, понял Багров. Не желает пахан свой же прокол на себя вешать, виноватого ищет, козла. Багор отметил про себя, что и «шестерки» Мамона, собравшиеся во дворе, поглядывают на него с откровенным и злорадным любопытством. Все ж таки «опустили», по их разумению, непокорного мента. Кем бы Багров ни был, для них-то он навсегда ментяра. Ну что ж, держи карман шире!
— Ага! — Он широкой улыбкой изобразил, будто бы даже обрадовался своему «освобождению». Честно признаваясь, ему и самому уже порядком надоели бесконечные заморочки Мамона. И он решил хотя бы теперь, под конец, тоже маленько «опустить» зарвавшегося уголовника, пусть он среди своей шпаны и считается авторитетом. — Значит, сопровождение снимаем, да? Тогда вы завтра сами приезжайте в Главное управление вневедомственной охраны и официально отказывайтесь от наших услуг. Не забудьте только заодно уж и про свой номер. — Он так же небрежно, как и Мамон, ткнул пальцем в синий номерной знак своего джипа и нагнулся, чтобы подобрать брошенные на землю водительские документы той дамочки.
— Это… с какого такого бодуна? — не понял и нахмурился Мамон.
— А с такого, что я конкретно к нему, а не к вам приставлен, Григорий Семеныч. У вас появились проблемы? Звоните моему директору. Пусть он сам объяснит то, что вам непонятно. Я ведь этот номер сопровождаю, в смысле, охраняю, а не того, кто с ним ездит. В салоне может находиться кто угодно и что угодно, вплоть до мешка с дерьмом, мне без разницы. Не знаю, почему вы не в курсе. Но таков общий порядок, и не мне его нарушать. — Багров развернулся и открыл дверцу автомобиля.
Мамон побагровел, но промолчал и, резко повернувшись, ушел в дом. Конечно же он не ожидал такого поворота дела. А Багров со смутным ощущением назревающих неприятностей залез в джип. Нет, он не собирался уезжать без приказа начальства. И тут как раз его «достал» телефонный звонок босса.
От быстрой езды неприятные мысли, коих и было-то не так уж много, сами собой выветрились, рассеялись, вернув Багрову, имевшему сегодня все основания неплохо оттянуться с мягкой и жаркой Олечкой, хорошее настроение.
Однако вот, оказывается, какая фигня получилась!..
— Ну докладывай, майор, — по старой привычке обратился к Багрову Брусницын, когда тот вошел в его кабинет.
Было уже совсем темно, шел одиннадцатый час, у всех рабочий день давным-давно закончился. Может быть, потому тон Игоря Петровича был таким мрачным и неприятным. Ну да, все вокруг давно отдыхают: водку пьют, с девками валяются, а ты сиди тут и выясняй, кто, зачем и почему? Любой озвереет.
— Дак чего рассказывать? — Багров с невозмутимым видом пожал плечами, сел в кресло возле большого письменного стола, напротив босса, и с сожалением подумал, что Олечка сегодня, похоже, срывается.
Игорь Петрович, открывая при своем Благотворительном фонде охранное предприятие, отгрохал себе этот служебный кабинет, заполнив его тяжелой антикварной мебелью и развесив по стенам картины в тяжелых рамах. В Фонде же, который располагался в центре, на Басманной, все было скромно, как и положено «благотворителям». Но Багров в этих «приколах» ничего не понимал, да и не желал терять на них времени: ну нравится генеральному именно так, и пусть тешится. Солидно, говорит, все у нас должно быть, тогда и клиент пойдет соответствующий, достойный. А когда есть клиент, есть и хорошая зарплата. И субсидии Фонда тоже сквозь пальцы не утекают, приносят определенные доходы. Нет, у Багрова не было возражений против того, о чем говорил и как действовал Брусницын. Но вот разве что его некоторая нерешительность напрягала.
Сам Багров привык и на службе, и в быту действовать, как когда-то в Чечне: меньше задаваться ненужными вопросами и не особенно напрягаться умственно. А если чего непонятно или сложно — рубить сплеча, исходя в любых ситуациях из собственного, конкретного и разумного, понимания вещей. И опять же, как человек военный он привык безоговорочно подчиняться приказам начальства. Дело оставалось только за тем, чтоб и приказы были разумными.
Владимир Харитонович поерзал слегка, устраиваясь в тесноватом для его габаритов кресле, и повторил:
— Чего рассказывать-то? Ты и сам уже, вижу, в курсе. Если речь о той дамочке… Вот, кстати, ее права, Мамон велел передать. Между прочим… Петрович, ты знаешь, я на клиента стучать не люблю, но этот Мамон, когда мы уже приехали и он отправился выяснять исходные данные этой бабы, ну в смысле ее возможности, параметры там… во всех, надо понимать, отношениях, так вот, вернулся он сильно не в себе. Будто ему хороший пистон вставили. Ну, знаешь, как бывает, когда в спешке не на той оттянулся. К примеру, на командирской бабе. Поторопился, субординацию забыл, а объект оказался не по зубам. Вот и этот тоже. И сразу базар: кто тебе велел права у нее отнимать?! Так сам же и велел. А он мне — совершенно уже внаглую: я, мол, такого не приказывал и прочее. Будто я нарочно придумываю! Ну то есть в портки наложил, а подмыться не получается. Вот и дальнейшие наши услуги ему как бы не нужны. Короче, он сам тебе будет звонить, если еще не позвонил. А я, — Багров даже хохотнул от удовольствия, — воткнул ему напоследок. По поводу автомобильного его номера. Ох, Петрович, и надоели же бандиты! Я думаю, откажется он от услуг «Юпитера».
— Ты думаешь, да? — язвительно спросил Брусницын. — А каким конкретно местом, не подскажешь? Ну-ка давай подробно рассказывай, что за беспредел вы сегодня учинили возле «Гута-банка»?
— Мы? — с недоумением пожал плечами Багров. — Да не мы, а конкретно этот козел, Мамон…
И бывший майор стал рассказывать о дневном происшествии. А бывший его командир, глядя в стол, молча слушал, не перебивая, и только шея его словно наливалась кровью, становясь опасно багровой. Наконец охранник замолчал. Все, что он хотел, он высказал и виноватым себя так и не почувствовал. Смущало только странное настроение гендиректора. И босс заговорил:
— Знаешь, Багор, я с великой охотой немедленно уволил бы тебя к известной тебе матери! То, что ты — дубарь, у которого в башке вместо мозгов одни опилки, мне еще с прошлой службы известно. Ты пытаешься уверить меня, что думал. Но почему ж ты тогда не подумал о том, что из-за вас обоих мы все уже завтра будем иметь очень крупные неприятности и окажемся в глубокой заднице? Хотя да, я забыл, тебе же, в сущности, нечем думать-то! Ну Мамон — он неандерталец, а ты-то ведь аж до майора дослужился! Вроде человеком был! Просто не знаю, что мне с тобой теперь делать…
— Дак а при чем тут я? Клиент приказывает, мое дело исполнять. Так прописано в договоре.
— Вот именно, прописано. Нет, Багор, ты примитивнее дубаря. Тебя уже не исправить. Значит, я принимаю такое решение. Отправляйся в секретариат и скажи, что я приказал пробить тебе все данные по этой женщине, адресок и все такое. А прямо с утра сам звонишь ей. — Он пальцем осторожно отодвинул по столу к Багрову обе карточки. — Да будет тебе известно, что она жена помощника генерального прокурора Российской Федерации, сечешь? Так вот, звонишь и просишь принять тебя, блин. Отвозишь ей права, вручаешь их вместе с букетом цветов и на коленях умоляешь простить тебя, объясняя свое хамство приступом хронической болезни после полученной в Чечне тяжелой черепно-мозговой травмы, понял? А деньги за ремонт ее машины нам немедленно переведет твой Мамон, если он не хочет на свою жопу еще более крупных неприятностей. Но это уж мои заботы. А ты пока свои бабки отдашь. Но если тебя не примут и пошлют к матери, можешь с ходу писать заявление по собственному желанию в связи со срочным отъездом… все к той же известной тебе матери! Иди отсюда! Сам открыл, сам и закрывай проблему! Завтра доложишь об исполнении. Или… не хочу объяснять.
Когда совершенно обалдевший и растерянный Багров покинул кабинет, Брусницын еще посидел, листая свой блокнот с записями, а затем снял трубку городского телефона и нажал в его «записной книжке» нужный номер. После нескольких длинных и словно полусонных гудков он решил, что уже в самом деле поздно, но трубку неожиданно сняли. Глухой и явно нетрезвый голос невнятно спросил:
— Какого хе-е…? — и громко зевнул. Или икнул спросонья.
— Очнись, Мамон, рановато нажрался! — грубо бросил в трубку Брусницын.
— А это х-х…то? А-а-а! — кажется, узнал наконец. — Ты, что ль, Брус?! Ага-а-а… вот ты-то мне и нужен! А ну слушай сюда! — обрадовался уголовник, он явно трезвел «на глазах».
— Нет, Мамон, это ты сейчас «слушай сюда» и крепко запоминай. А если ослаб памятью, так записывай! Что ж ты, называешь себя авторитетом, а сам как последняя падла, как мелкая гнида, гадишь вокруг себя и всех нас?! Забыл уговор? Так я тебе напомню! Но только ты сразу после нашего разговора переменишь место своего жительства. Переедешь из чеховских хором прямиком в Бутырку. Потому что больше уже не отмотаешься, а пойдешь по делу Гуся, и не свидетелем, а соучастником. И это я тебе гарантирую, а ты меня отлично знаешь.
— Погоди, Брус, ты чего взъелся? Я, что ль, тебе дорогу перешел? Твою бабу увел? Чего зря базаришь? Если этот твой козел успел, сучара ментовская, настучать, так я ему сам пасть порву! Я ему…
— Заткнись, — спокойным тоном сказал Брусницын, и, странное дело, Мамон притих. — Ты с кем сегодня созванивался? С Серегой Ершовым, да? Отвечай, когда я спрашиваю!
— Ну.
— И не «нукай» мне, а отвечай как положено, — резко рявкнул Брусницын. — Я таких гнедых, вроде тебя, сам на допросы конвоировал, когда ты только учился мамкину титьку сосать! О чем был базар с Серегой? Учти, я сейчас ему перезвоню и проверю, и если соврешь — пеняй на себя!
— Да об той сучке все… — неохотно сказал Мамон. — Ну кто ж знал-то? Да и мне она — без разницы, а вон как повернулось…
— И ты с ходу решил свалить вину на моего парня? Нет, не могу взять своих слов назад, даже если бы и очень хотел. Не могу, Мамон. Гнида ты. А теперь слушай дальше. Ты крепко залетел. И это дело уже на контроле у Фролова, начальника УГИБДД.
— Ну и что? Страшней зверя нет? Сколько надо ему на лапу? — Мамон как будто успокоился. — Назови, чего мараться? И сучонке той — тоже, чтоб заткнулась.
— Думаю, у тебя просто не хватит бабок. Да и не в них дело, а в принципе. Жаль, что Серега тебе этого не объяснил. В общем, так. С твоим номером пусть Серега сам и занимается, он тебе его организовал, вот ему и заботы. А то у него своих мало. Милицейское сопровождение мы снимаем, а твой джип, поскольку договор расторгается в одностороннем порядке, то есть по твоему требованию, остается у нас, навечно. Да он тебе теперь и без надобности. Дальше. Бабки на ремонт машины, которую ты «отодвинул» в сторону, перечислишь по первому требованию пострадавшей.
— Да погоди ты, Брус! Не бухти!
— Третье! — жестко продолжил Брусницын. — Я тебе никакой не Брус, а Игорь Петрович Брусницын. И было бы гораздо лучше и правильнее, чтобы мы с тобой вообще друг друга не знали и знакомы не были. Понял? И все охранные дела осуществлялись нашим агентством по договору с твоей фирмой, а не с тобой лично, усек? Если же еще раз услышу от тебя «Брус», я уже сказал, куда тебя переселят. Причем сразу и помимо твоей воли.
— Ну ты даешь, бля-а-а… — совсем расстроился Мамон.
— А теперь отдыхай и с утра вплотную займись собственными проблемами. Постарайся не опоздать, потому что там люди тоже не спят и уже все про тебя знают. А лично я спасать твою задницу, когда ты так жидко обгадился, не собираюсь. И без тебя вони хватает. Все, отбой.
Мамон услышал в трубке короткие гудки, но еще долго держал ее в руке, тупо пялясь в пространство. Потом в гневе швырнул телефон от себя.
Брусницын сделал пометку в своем блокноте, подчеркнул в записях фамилию Ершова и закрыл блокнот, оставив заложенным на странице карандаш. Будучи в душе человеком военным, он любил во всех делах порядок. Рабочее утро начнется у него с разговора с Ершовым.
Заместитель начальника Управления внутренних дел Юго-Восточного округа полковник милиции Сергей Георгиевич Ершов являлся также одним из тех, кто никоим образом не был заинтересован в том, чтобы дурацкое дело, возникшее по вине бывшего уголовника, а ныне известного (конечно, больше в криминальных кругах) предпринимателя Гришки Мамонова, получило общественный резонанс. Ну а если уж никак этого не избежать, то хотя бы завершилось с наименьшими моральными потерями. Финансовые — черт с ними. Тот же Мамон, сучий потрох, и выложит бабки. Пусть только попробует не оплатить!
Дело Гусева, следствие по которому тянулось уже второй год, — вот что было тем основательным крючком, на котором Игорь Петрович Брусницын крепко держал и некоторых своих как бывших, так и действующих коллег из МВД, и бизнесменов, по которым давно тюрьма плачет, и даже криминальных авторитетов. Мир-то ведь сложен, многогранен, и его многочисленные плюсы и минусы взаимно притягиваются и взаимно отталкиваются, считай, на каждом шагу.
И бывший полковник внутренних войск, который так и не научился до сих пор ощущать себя «бывшим», но почему-то любил, когда подчиненные называли его уже не полковником, по старой памяти, а боссом, степенно поднялся из своего кресла с чувством уверенности, что правильно решил очередную тактическую задачу.
4
С утра у Ирины Генриховны начались новые неприятности. Собственно, может быть, это не совсем то слово, но в ее сознании после вчерашнего происшествия уже, кажется, любые, даже самые рядовые, события несли ощущение опасности.Застолье закончилось поздно, но Вячеслав ни за что не захотел остаться и отпустить своего водителя, который весь вечер проторчал у подъезда в ожидании начальника. Ирине пришлось даже сбегать к нему и отнести бутылку пепси-колы и пару котлет, переложенных ломтями батона, — жалко же человека! И не так чтоб уж здорово выпили, но разговаривали друзья, сидя на кухне, еще долго. А она пошла спать. Волнения минувшего дня утомили ее, и Ирина заснула мгновенно. Рано вставать не было никакой необходимости, занятия в училище у нее начинались с середины дня.
Словом, когда проснулась, комната была залита ярким солнечным светом, а мужа, естественно, уже не было. Сколько бы с вечера Турецкий ни принял «на грудь», утром он вставал рано и, как в молодости, выглядел молодцом — прямой и сверкающий свежевыбритыми щеками. Нинка тоже давно в школе. Особых дел нет.
Вот она и лежала, расслабившись и глядя в высокий потолок, который давно требовал ремонта. Сколько уже времени обои не меняли? Пять лет? Нет, семь, пора уже. И эта новая неожиданная забота сразу чуть подпортила умиротворенное утреннее настроение.
А потом раздался телефонный звонок. Она перевернулась на бок и взяла с тумбочки телефонную трубку, будучи абсолютно уверена, что это супруг интересуется ее моральным состоянием — «облико морале», так сказать. Она ведь тоже не удержалась вчера и от огорчения дернула-таки почти целую бутылку сухого вина. Правда, сейчас чувствовала себя вполне прилично. Ну а он, конечно, первым делом продиктует ей свой персональный рецепт, пригодный, кстати, на все случаи жизни: контрастный душ, чашка горячего кофе и рюмка коньяку. И все, валяй на новые подвиги! Совет, разумеется, неплохой, отстраненно подумала Ирина, но сейчас никакой нужды в нем не было.
— Ну слушаю тебя, — улыбаясь, сказала она в трубку и удивилась при этом некоторой хрипотце в своем голосе.
— Извините, Ирина Генриховна, — раздалось в ответ, — но я точно не тот, кого вы имеете в виду. Очень прошу вас не бросать трубку и выслушать. Иначе уже сегодня мое собственное разъяренное начальство съест меня вместе с говном, извините мне такую вольность…
«Эва! — едва не воскликнула Ирина. — Это еще что за джентльмен из подворотни?» И потом, голос в трубке ей показался смутно знакомым.
— А вы кто и что вам от меня надо? — недовольно спросила она.
— Буквально два слова. Зовут меня Владимиром Харитоновичем. А являюсь я тем самым хамом-охранником, совершенно незаслуженно оскорбившим вас вчера. И теперь мне грозит увольнение.
— А я тут при чем? Это же вы — хам, значит, так вам и надо.
— Да, я заслужил, конечно, заслужил, нет слов, — виноватым голосом сказал мужчина. — Мое начальство распорядилось так. Я должен принести вам свои глубокие извинения, вернуть водительские документы и гарантировать оплату всех расходов, касающихся повреждений, нанесенных вашей машине тем человеком, которого я сопровождал. Вот, и еще я цветы тут вам привез, букет. Это чтоб вы по-честному извинили меня. Ну а если нет, то, значит…
— Значит, что?
— Ну говорю же, пойду писать заявление по собственному.
— Наверное, это будет правильно. — Ирина не выказала никакого сочувствия, но сама ситуация ее почему-то позабавила. — А вы хоть писать-то умеете? Может, вам продиктовать? Чтоб без грамматических ошибок? — улыбнулась она.
— А чего? Я разве против? Не, вы не думайте, Ирина Генриховна, что если я воевал в Чечне или что меня там здорово ранило…
— Куда ранило-то? — невольно вырвалось у Ирины.
— Не, ну вы даете! — Охранник как-то очень душевно и будто облегченно рассмеялся. — Да башку пробили «чехи» проклятые. Черепно-мозговое называется. Но ране-то что, она зажила, а вот затмения местного значения, как наобещала мне там одна симпатичная врачиха, случаются. Вот и вчера, думаете, я все помню, что и как говорил? Это мне позже сказали.
— Кто сказал-то? Милиционер?
— И он тоже.
— Ну будет врать. Нас всего трое и было. Короче, чего надо?
— Да вот, права…
— Опусти в почтовый ящик. Номер девяносто два. Можешь консьержке внизу отдать, я позже возьму.
— А это… насчет цветов? И договориться бы… Оценка нанесенного ущерба опять же…
— А насчет всего остального, как меня уже предупредили вчера в Министерстве внутренних дел, — Ирина врала, но не сильно, Славка был начальником одного из Главных управлений МВД, — разговор с участниками ДТП состоится в кабинете у Федора Александровича Фролова, начальника московского ГАИ, или как там оно теперь у вас называется. Причем он меня лично предупредил, чтоб ни в какие переговоры самой не вступать. Так что можешь звонить на Садовую-Самотечную и договариваться. А я подъеду, когда меня пригласят. Все, разговор закончен.
— Погоди!.. — заторопился охранник. — Ой, извини…то есть извините. Послушайте, Ирина Генриховна! Ну давайте договоримся по-человечески. Ну пожалейте уж, что ли… Да я вам хоть новую машину обеспечу, только скажите. Меня же, если сейчас уволят, больше ни в какую охрану не возьмут, с моим-то здоровьем! Так чего ж тогда остается, куда податься, в бандиты? И чтоб ваш супруг меня потом на нары отправил, да? А как же профилактика преступности? А судьба человека? Даже и не по-христиански как-то…
— Ну насчет здоровья на меня давить не надо, судя по твоему виду, ты еще можешь запросто не один вагон угля лопатой разгрузить. И «будку» раскормил — дай боже, и смотришься обыкновенным «бычарой», уголовником. Тоже мне христианин! Это я к вопросу о профилактике. Поздновато, думаю, тебя человеком-то делать. Уж что есть, то есть. И никто тебя никуда не уволит, потому что именно такой ты своим хозяевам и нужен, верно? А приехал ты сюда потому, что тебе так приказали. Чтоб дело закрыть и волны не поднимать, так? Ну чего молчишь?
— Удивляюсь. Умная ты баба, все просекла! Ей-богу, искренне уважаю. Конечно, по правде говоря, вот тот, который тебя отодвинул, он больше всех в штаны наложил. А я что? Я обычный охранник и всегда крайний. А крайних, как правило, и сдают. Вот в чем причина. Но насчет ранения… тут я тебе не соврал. Честно, бывают затмения. Хотя в нормальной жизни я еще очень даже, подружки, во всяком случае, не жалуются, а сами обратно прибегают. А чего? Один живу, как перст, ни жены, ни детей, ни родителей. Бабки платят хорошие, свое жилье — тоже. Боевые соратники — сама представляешь, что в основном за публика. Такие же, как я, которые Чечню прошли, кто, может, получше, кто похуже. В общем, скажу, на жизнь не жалуюсь, точнее, не умею, не научился. И жалость к себе вызывать тоже не люблю. А женщины, про которых говорил, они не для души — для тела. Бравада у меня такая, понимаешь?
— Чего это ты вдруг решил мне исповедаться? — Ирина хмыкнула.
— Ну а кому ж еще-то? Да и стыдно мне. Вот обхамил тебя вчера — ни за что, а в душе до сих пор такой осадок, будто сам дерьма нажрался. Ком в горле аж стоит.
— Интересно! — засмеялась Ирина, незаметно для себя проникаясь к собеседнику, может, еще и не симпатией, но уже чем-то похожим на нее. Сочувствием, что ли? — А водкой прополоскать не пробовал?
— Ну вот видишь, тебе все шуточки… А я б и глаз от стыда не смог поднять, если бы на тебя посмотреть пришлось.
— Так и не смотри.
— Наверное, ты права, извини. — Он вздохнул, и вздох, как поняла Ирина, был искренним. — Ладно, спасибо, что трубку не бросила. Хорошая ты женщина. Я всегда крепко завидую тем мужикам, которых такие, как ты, любят… Значит, документы я твои у старухи оставлю. Она сидит вон, газету читает, а сама на меня зыркает, как на моджахеда какого. И цветы я для тебя у нее оставлю, ладно? Красивые, ты их сразу-то не выбрасывай, пускай хотя б денек постоят. А телефончик я тебе вместе с документами оставляю, и, когда страховщики оценку произведут, мы сразу полностью и без базара оплатим счет. Судиться там или разборки устраивать никто не будет, зуб даю. Виноваты. А ты не держи на меня зла…
Ага, злорадно подумала Ирина, которая чуть было уже не передумала и не собралась спуститься к подъезду, чтобы продолжить странную беседу с не менее странным гостем, — не удержался, прорвалось-таки у него! Разборки, базар — ну как же, родной сленг! А ведь она чуть было не прониклась его речью.
Она полежала еще немного, но теперь уже сама идея поваляться без всяких забот как-то истончилась до такой степени, что вовсе пропала. И бесцельное лежание показалось глупостью. Нет, надо встать и первым делом спуститься в подъезд. Или нет, сначала надо позвонить Шурику, а если того не окажется на месте, то Славке и рассказать об этом весьма любопытном телефонном разговоре. Интересно, как они отреагируют, что скажут?
Пока поднималась, умывалась, увлажняла любимыми кремами лицо и укладывала волосы, решила, что права надо забрать в любом случае. Может, это все вообще чей-то злой розыгрыш. Хороша же она будет, когда наплетет историю, которая не получит ни малейшего подтверждения! Все-таки она была женой следователя и соответствовать каким-то принципам считала для себя крайне необходимым.