Ника Сафронова. Все мужчины её жизни

   – Пошла вон! Я признаю только натуральный продукт! Так что впереди нас ждет Мировая паутина!
   – Тю-ю-ю… – Оксанка разочарованно откинулась к стене.
   Но меня уже было не остановить. Я притащила на кухню ноутбук и через пять минут повисла в виртуальном пространстве.
   Это был довольно раскрученный сайт знакомств, объединяющий под своей эгидой десятки тысяч людей, желающих обзавестись второй половиной.
   – Так, Оксанка, сейчас мы будем тебя регистрировать. Под своим именем влезать не хочу. У меня там есть анкета с фотографией.
   Я сама заполнила все необходимые поля. Дорохова с тусклым видом по-прежнему сидела напротив, не проявляя к процедуре ни малейшего интереса. Меня же, наоборот, охватил уже знакомый азарт. Я просто обожала первые минуты знакомства, когда можно было напустить на свою личность тумана. Стать этаким виртуальным персонажем без возраста и определенного рода занятий. Прекрасной незнакомкой под густой черной вуалью.
   – Ну что, – обратилась я к подруге, – какой ник-нейм мы тебе подберем?
   – Да не знаю… – Оксанка поскребла в затылке. – Ну, напиши «Ведро»…
   – Ты чего! Какое ведро? Что за средний род вообще?.. Давай ты будешь Синдереллой?
   Дорохова на этих словах аж подпрыгнула:
   – Какая Синдерелла на хрен? Ты посмотри на размер моей ноги! Бедный мужик хрусталь запарится добывать для моих туфель!
   Мы спорили минут двадцать. В конечном счете вышли под псевдонимом Роза Рымбаева.
   Теперь мы уже вдвоем прилипли к экрану, разглядывая возможных кандидатов.
   Нашим глазам предстало множество колоритнейших персонажей. От пузатых мужиков с окладистыми бородами и удочками, даже в анкете намекающих на то, что жена им нужна в большей степени для варки ухи, нежели для чего-то еще, до полуобнаженных нарциссов, выставляющих напоказ свои бицепсы и как бы дразнящих: «Давай, детка, возьми меня, если я тебе по зубам!»
   – Е-мое! – ужаснулась Оксанка. – Я и не думала никогда, что в нашем государстве столько дегенератов! Дай-ка, Чижова, свою рюмку. Это дело надо обмыть.
   Мы снова выпили, и я вдруг ощутила некое раздвоение личности. Будто бы сама я, пока еще трезвомыслящая, стою где-то рядом. А две упившиеся дурехи развлекаются тем, что глумятся над приличными гражданами, имевшими неосторожность поместить на их обозрение свои фотографии. Эти дурехи одну за другой открывают анкеты и падают в корчах. Поначалу еще с комментариями, типа: «Так, ну у этого цинга, с ним все ясно. Он все деньги на стоматолога ухнет». Или: «Сестра, сгони муху! Всю грудь оттоптала, проклятая!» А потом уже просто – поглядят в монитор, переглянутся и снова в покате.
   Чтобы хоть как-то успокоиться, я стала обмахиваться газетой. А Дорохова, приложив ко лбу лед, в изнеможении простонала:
   – У-у, Ирка… Давно я так не смеялась.
   – Чему ты радуешься, дубина? Мы так никогда тебе мальчика не найдем.
   – Ма-а-альчика! – тут же зашлась в новом припадке Оксанка. – Как хомячку… – Держась за живот, она скувыркнулась с табуретки, приговаривая: – Эксклюзивная… с выставки… плющит…
   Пока моя подруга билась в истерике, я решила возобновить поиск.
   Посасывая лимон, я водила мышью, переходя от страницы к странице. И наконец увидела то, что нам было нужно.
   – О! Оксанка, слушай сюда! «Туманный Альбион»… это как раз тебе по теме. Правда, тут нет фотографии, но зато!.. Мужчина. Тридцать пять лет. Высшее образование. Руководящая должность в сфере финансов. Холост. Рост метр восемьдесят пять. Глаза голубые… Ну, как?
   Дорохова, заинтересовавшись, поднялась с пола и склонилась над экраном. Бубня, быстро перечитала анкетные данные.
   – Слушай, а тебя не смущает, что он Альбинос, а не Альбион? – спросила она в конце.
   – Э-э-э… – я сверилась. Действительно! Альбинос! – Ну и что? Глаза-то ведь голубые. Значит, это просто творческий псевдоним!
   – Мда? – с сомнением протянула Оксанка. – Ну ладно! Давай будем знакомиться. Как ты думаешь, он в онлайне сейчас?
   – Ага. Вот видишь, напротив его ника цветочек зеленый?
   – Вижу, понятно. Ну-ка, убери клешни тогда! Я ему напишу что-нибудь эндакое.
   Я послушно отодвинулась, и Оксанка молниеносно набила:
   «Здравствуй, Альбинос!»
   – Стой! Не отправляй! – заорала я. – Что ты делаешь? Кто так мужиков клеит?
   – А чего? Я просто поздоровалась…
   – Смотри, как надо!
   Отпихнув свою горемычную, я набрала:
   «Сударь! Вы настолько туманный, что я никак не могла пройти мимо Вас!»
   Отправила сообщение и, блестя глазами, задрала голову на Оксанку. Та хмуро глянула на меня, и мы стали ждать ответа. Он пришел почти сразу:
   «Я весь внимание, сударыня!»
   – О, мон амур! – радостно потерла ладони я. – Как я обожаю таких, которые могут ответить в тон!
   – Дай! – снова влезла Оксанка. – Сейчас мы посмотрим, как он будет выкручиваться!
   И написала:
   «Послушайте, гражданин Альбинос! Вы чувствуете в себе силы затмить собой человека, которого я люблю?»
   Я возмутилась:
   – Мать, ты чего делаешь-то? Нельзя же так в лоб! Хотя бы заинтригуй его для начала.
   Но было поздно. Сообщение ушло.
   Оксанка, налив нам еще по стопке, нравоучительно заметила:
   – Ир, если мы ищем мою судьбу, то твои игры здесь уже ни при чем. Человек должен четко понимать, что я собой представляю и хочет ли он иметь дело с такой прелестницей. А я должна понимать, на одной мы с ним волне или нет.
   Я еще не успела ничего возразить, когда высветился новый ответ. Мы прильнули к монитору и прочли следующее:
   «Увы, гражданка Рымбаева! Нам с вами не под силу одолеть любовь! И я здесь отнюдь не для того, чтобы зализывать чьи-то раны!»
   – Прикинь! – уважительно, но в то же время с легкой обидой в голосе сказала Оксанка. – Ну, на нет и суда нет! Как скажет моя Мурашова: «Чешите грудь паяльной лампой»!
   – Да ну тебя! – отмахнулась я. – Такого кадра спугнула!
   Лично я была не намерена ставить точку в столь обнадеживающем начале. Поэтому, немного подумав, настрочила:
   «Сударь! Произошло досадное недоразумение! Прошу Вас простить мою кузину, дерзнувшую вклиниться в нашу изысканную беседу. Она юна и безутешна в любви. Я же, право слово, полна раскаяния!»
   – Ух, ты! – восхищенно выдохнула Дорохова. – Наташа Ростова к Андрею Болконскому! А я – кузина! Дурнушка Пьер Безухов.
   – Пьер Безухов был мужчиной.
   – Неважно. Заодно он был дурнушкой. – Оксанка зевнула. – И вообще, сейчас дождусь, что он тебе ответит, и фильм себе какой-нибудь поставлю. Все равно ты одеяло на себе перетянула.
   – Неправда! Я для тебя стараюсь.
   Ответа не было долго. Мы даже стали подумывать, что Альбинос сорвался-таки с крючка. Но потом он все же написал:
   «Сударыня! Никоим образом не претендую на Ваши извинения. Напротив, почту за честь – быть удостоенным внимания столь восхитительной женщины. Кузине Вашей сочувствую, но впредь предпочитаю общаться исключительно с Вами!»
   И я вступила в свою самую романтичную в жизни переписку.
   Грешна. Я уже давным-давно воспринимаю мужчин как средство для выживания. Устав обжигаться, я больше не ждала от долгосрочных отношений ничего, кроме боли. И к ним я теперь не стремилась. Все эти встречи и расставания, бесконечная череда знакомств – все это было с единственной целью: успешно следовать по зыбкому болоту жизни и не уйти на дно. Держаться на поверхности, перескакивая от одного толстого кошелька к другому. И, пока еще оставалось время, самой создать под ногами твердое основание.
   Я точно знала, что миром, где я живу, правит корысть. Я очерствела и думать забыла о том, что где-то по земле ходит ОН. Тот, кого я прежде так ждала и искала. А с годами, отчаявшись встретить, успела забыть.
   И вот теперь, читая послания от незнакомого мне человека, я понимала, что душа моя оживает, оттаивает. Не видя его и даже не представляя, какой он, ни словом, ни полусловом не обмолвившись о чем-то интимном, я испытывала страшное возбуждение. Меня неумолимо влекло к этому иллюзорному образу.
   Вот он – средневековый ученый. В белой рубахе с широкими рукавами, небрежно заправленной в брюки. Он швыряет в огонь исписанные листы – свои невоплощенные замыслы.
   А теперь он – странник, сошедший с проторенного пути, чтобы грудью встретить хлынувший дождь. Простирающий к нему руки, ловящий губами каждую холодную каплю.
   Я сидела ни жива ни мертва, боясь потревожить эту игру воображения.
   Мы писали друг другу свои истории маленькими отрывками, полунамеками, лишь отчасти приспускающими маски с наших лиц. Он представлялся мне героем, быть может, чуть более благородным, чуть более мужественным, чем был на самом деле. Я же описывала героиню, помоложе и понаивнее, чем была в действительности. Но это было так увлекательно, что я совершенно забыла о присутствии Дороховой, которая все так же сидела через стол от меня и с брезгливым выражением лица пялилась в телевизор.
   Кажется, она поставила себе фильм ужасов, объяснив это желанием, чтобы кому-то было хуже, чем ей.
   Вспомнила я о ней только потому, что в какой-то момент Оксанка сказала:
   – Знаешь, что меня больше всего умиляет?.. Смотри! Вон, видишь, из окна вываливается какая-то разложившаяся масса… Ну вот. А умиляет меня представление о том, как человек, сыгравший эту роль, прибегает домой с кассетой, собирает перед телевизором всю родню и ставит фильм. И они все смотрят, а он им с какой-то периодичностью шепчет: «Ща, ща, ща, уже скоро!» А когда до этого места доходит, он бац на стоп-кадр! И сидит такой весь покрасневший от гордости… Его в виде этой разложившейся массы узнать-то нельзя. Но домочадцы все равно за него рады и по плечу хлопают: мол, молодец, братишка, такую роль вытянул!..
   Я матюгнулась. Дорохова своим бредом сбила меня с очень удачно составленной фразы. Про то, как моя героиня, впервые полюбив, обожглась. Попытки вспомнить успехом не увенчались. Но по уцелевшим в памяти фрагментам мне почти удалось придумать эквивалент, когда Оксанкин голос опять вторгся в мое сознание:
   – Блин, Чижова! А ты в курсе, сколько времени? Ты, вообще, представляешь, что нам через два часа вставать, а я пьяная вхлам?! Завтра уделаю весь самолет. А с нами еще крендель какой-то летит, не то Вероникин родственник, не то друг семьи. Супер!
   – Как два часа?
   Действительно, часы показывали половину четвертого. Пришлось мне, чтобы не снисходить до банальностей, скрыться, как Золушке, оставив на прощание вместо башмачка интригующее:
   «Ах, сударь, как мне было с Вами хорошо!..»
   Витька явился без пятнадцати шесть.
   На момент его прихода мы с Дороховой тупо сидели на краю ванны, опустив руки в раковину под струйку теплой воды.
   – Ты как? – спросила я ее.
   – Как никогда, – отозвалась она.
   И тут пришел Витька. Я впустила его, оставив без внимания подавшийся мне навстречу счастливый оскал. Витька робко бросил мне в спину:
   – Солнышко встало?
   В общении со мной мой предусмотрительный ухажер соблюдал предельную осторожность. Поэтому свои претензии по поводу нашей медлительности он решил выплеснуть на Оксанку.
   Я слышала, как, приоткрыв дверь ванной, он спросил у нее:
   – Вы почему еще не собраны?
   В ответ ему раздалось:
   – Уйди, старуха, я в печали…
   Бедный Витька не знал, как ему нас раскачать. Он суетился, то и дело постукивая себя по циферблату часов, совал Оксанкину голову под холодную воду, щелкал пальцами у меня перед носом. Все бесполезно. Мы с Дороховой ходили друг за другом, как зомби, и никак не могли понять, чего от нас хочет этот усатый упырь.
   В конце концов Витька не выдержал. Взял Оксанкин чемодан и пошел к машине. Крикнув нам напоследок, что начало регистрации через сорок минут.
   Только после этого мы кое-как привели себя в чувство, оделись. И Оксанка даже произнесла первую за этот день шутку:
   – Ира, смени мешки под глазами: они переполнены.
   Спустившись во двор, мы заметили невдалеке Витькин «москвичок». А самого Витьку было видно только до половины, потому что голова и плечи его исчезли под крышкой капота.
   – Только не говори мне, что у тебя машина сломалась! – подойдя, накинулась я на него.
   – Да что-то искры нет, – стал оправдываться несчастный Витек. – Ты не нервничай, я сейчас все исправлю. В крайнем случае с толкача заведемся. Садитесь в машину, я вам там энергетических напитков купил.
   Ободренные его словами, мы с Оксанкой забились в салон. Здесь, на заднем сиденье, лежали две пол-литровые банки «Берна», известного как панацея от сомнамбулистического состояния. Мы с жадностью накинулись на напиток, как будто надеялись одним махом стряхнуть с себя и бессонную ночь, и почти допитую бутылку водки.
   Витька тем временем не добившись от своего металлолома желаемого результата, стал тормозить въехавшую во двор «газель».
   Мы наблюдали за ним из окна.
   – Не-а, не убедит, – сделала ставку Оксанка.
   – Сотку заплатит – убедит, – парировала я.
   – Не убедил, – резюмировала моя подруга, заметив печально бредущего обратно Витька. – Все! Пролетела я с Лондоном, как фанера над Парижем. Где я машину в шесть утра поймаю? Тем более в вашей глуши.
   Тогда я опустила стекло и закричала:
   – Товарищ-водитель «газели»! Помогите нам, пожалуйста! Мы в аэропорт опаздываем. Вы же хомо сапиенс! Неужели бросите в беде ближнего своего?
   – Девушка! Меня время во как поджимает! – откликнулся тот, медленно проезжая мимо нас.
   – Ну, пожалуйста! Мы вам пятьсот рублей заплатим.
   «Газель» остановилась, и водитель, недовольно покачивая головой, выпрыгнул из кабины. Они с Витькой быстро размотали веревку. Привязали концы каждый к своему транспортному средству. И мы тронулись, описывая по периметру двора торжественный круг почета.
   Мотор все не схватывал. А «газель», фыркнув, вдруг заглохла сама.
   Тут мы высыпали уже всей гурьбой. Мужики нервно чесались, переходя от одной машины к другой. Дорохова, вся зеленая от волнения, пыталась позвонить Веронике, но та была недоступна. Я, чувствуя себя кругом виноватой, орала на Витьку.
   На наше счастье, из подворотни вырулил джип. Мы с Оксанкой уже было рванули к нему наперерез. Но бритоголовый молодчик, управляющий джипом, заметив во дворе какую-то заварушку, сам подкатил на разборки. Очевидно, сказалась профессиональная привычка.
   Разобравшись, в чем дело, бритоголовый взял нас на трос, а водитель «газели» остался стоять в задумчивом онемении. Проплывая мимо него, мы махали ему в окно довольно сочувственно. Только мне почему-то кажется, что со зла он мог подумать, будто мы над ним издевались.
   В аэропорт мы приехали за минуту до регистрации.
   Выхватив из Витькиных рук чемодан, Оксанка бросила нам «Пока!» и помчалась. В следующую секунду ее уже поглотила толпа, исчезающая в дверях терминала.
   Мне стало ужасно завидно. Счастливая! Впереди ее ждут: Вестминстерское аббатство, Биг-Бен, Тауэрский мост… Принц Чарльз с сыновьями!
   Это последнее обстоятельство меня почему-то особенно огорчило. Я вдруг подумала: «А что, если Дорохова зайдет так далеко, что начнет искать замену Лихоборскому среди членов королевской семьи?» И потом сразу без перехода: «Ах, сударь Туманный Альбинос! Как мне не терпится свидеться с вами снова!»
   Витька прервал мои мысли самым беспардонным образом.
   – Ну что, куда поедем? На работу рано еще. Может, ко мне? – с мольбой в голосе предложил он, впрочем не питая особых надежд.
   Я призадумалась.
   На работу мне совсем не хотелось. Наверняка Талов, избавившись от своей гематомы (по имени Вероника), начнет меня домогаться. Может, попытаться съездить еще разок в страховую?
   – Черт!!! – пронзенная жутким открытием заверещала я. – Витька, тормози! Я забыла Оксанке печать вернуть!
   Я пулей выскочила из машины и рванула по прямой. Навернулась попутно на груженную чемоданами тачку, вывихнула ногу и, хромая, ворвалась в полный света и шума зал аэропорта.
   Повертев головой, я заметила с обеих сторон несколько боксов для отлетающих. Народу везде было полно. Интуитивно я повернула направо и – точно! – увидела в толпе ярко-желтый плащик Оксанки и наплечную нахлобучку из перьев таловской пассии.
   Чтобы не привлекать к себе внимания Вероники, я решила выдернуть Оксанку звонком. Пристроившись за журнальным киоском, я набрала ее номер и принялась наблюдать.
   Вот Оксанка отставила чемодан. Лезет в сумку. Достает телефон. Изучает номер звонящего.
   – Любимая, ну потерпи немного. Я скоро вернусь!
   – Дорохова! Интерес к печати еще не потерян?
   – Черт!
   – Вот и я о том же. Иди на журналы.
   – Куда? – Оксанка растеряно огляделась.
   – Киоск. Большие светящиеся буквы «ОК».
   Заметив, Дорохова процедила:
   – Сейчас…
   Отключилась. Что-то, видимо, соврала Веронике и стала пробираться через толпу в моем направлении.
   Надо сказать, что «Берн» производил на меня какой-то странный эффект. Я еще в машине заметила, что чувствую себя как та балерина из музыкальной шкатулки. Перед глазами все вертится, и какая-то тошнотворная мелодия в ушах. Вот и теперь, стоило мне расслабиться, как Оксанка обернулась желтым покачивающимся пятном, неизбежно увеличивающимся в размерах. Я даже не поняла, откуда рядом с ней вдруг оказался ОН.
   Смотрю, а Дорохова уже беседует с каким-то мужчиной. И мужчина этот – целый мир для меня. Он – все, чего я когда-либо ждала в этой жизни.
   Одетый неброско, но стильно и дорого. Достаточно молод. Не слишком высок. Крепкие плечи. Сам подтянутый, как атлет. Говорит так, что видно на расстоянии – он привык, когда ловят каждое его слово. А еще… вот уж не думала, что предел моих мечтаний это отсутствие какой-либо растительности на голове. Что идеальная форма черепа для меня должна быть отполирована до зеркального блеска.
   Тронув напоследок Оксанку за плечо, объект моих грез двинулся обратно, к толпе убывающих.
   – Кто этот лысый? – затрясла я Дорохову, стоило ей ко мне приблизиться.
   – Это тот самый крендель, который с нами летит. Понятия не имею, кто он есть на самом деле, но мне он был представлен как Алекс.
   – А чего он хотел от тебя?
   – Рассказывал, что лететь бизнес-классом гораздо скучнее, чем экономическим, в котором полечу я. Я не стала предлагать ему поменяться. Лучше уж действительно отвалиться вместе с хвостовым отсеком, чем всю дорогу слушать Вероникины бредни.
   Мы еще немного поболтали, и Оксанка побежала на регистрацию. Теперь уже окончательно. Печать она спрятала в потайном кармашке сумки.
   Я осталась одиноко стоять, вылавливая глазами в толпе отполированную голову.
   О, этот лысый! Он свел меня с ума в мгновение ока. Его имя, короткое, как щелчок!
   Алекс, Алекс! Уж не ты ли вчера покорял меня своей изящной словесностью? Не ты ли пробудил от летаргии? Наполнил душу пьянящим предчувствием?
   Два образа как-то сами собой слились для меня в один. Виртуальный Альбинос обрел человеческие черты. Словно звук, который идеально лег на изображение. Теперь мой романтичный герой был лыс как колено и направлялся бизнес-классом в самое чрево Великой Британии.
   К машине я вернулась абсолютно счастливая. Я ведь уже так давно – боже, уже и не вспомнить! – не погружалась в это забытое состояние.
   Отвесив Витьке игривый щелбан, я сказала:
   – Лед тронулся, господа присяжные заседатели! Лед тронулся…

Глава 2. Назвался груздем – полезай в кузов!

   Как и следовало ожидать, не успела я устроиться за своим рабочим столом, как ко мне подошел Талов:
   – Ирина, поднимитесь ко мне, будьте так любезны.
   Его кабинет во втором этаже уже пару раз становился прибежищем наших недосказанных встреч. Оба этих раза мы обходились без прелюдий, сразу переходя к бурному действию. Но мы так ничего и не прояснили друг для друга. Талов так и недолюбил меня и только ждал нового случая. А я так и не отбила его у Вероникиных денег.
   Было время, когда Миша Талов стал для меня чем-то вроде иконы. Я не могла на него надышаться. Пыталась уберечь от себя самой. Никто и никогда еще не представал передо мной в столь благолепном свете. Он подкупил меня чистотой своих помыслов, искренностью, широтой натуры. Казался мне кристаллом, и в лучах его любви я купалась и грелась.
   Нет, он не разлюбил меня, я знаю. И наверное, никогда не разлюбит. Такие, как он, хранят это чувство в душе до самой глубокой старости. Но он оказался слаб против Вероники – женщины, которой он был обязан фактически всем, что имел. Он много раз пытался уйти от нее, но так и не смог. И тогда я перестала давить на него впрямую. Сказала, что он может приезжать ко мне время от времени, но я буду встречаться и с другими мужчинами тоже. Сказала, что не хочу быть одна. Я знала, что делаю ему больно, и он лучше терпел бы все мои измывательства, чем согласился делить меня с кем-то еще. Я думала, что смогу, заставлю! Но Миша ушел. И вряд ли бы вернулся. Возможно, мы с ним больше никогда бы не встретились, если бы не стечение обстоятельств.
   Судьбе было угодно распорядиться так, что теперь я находилась в подчинении у своего бывшего любовника. Я давно уже растратила все свои прежние теплые чувства к нему. Перегорела даже мыслью превратить его в своего вечного раба. Мне ничего от него не было нужно. В особенности сейчас, когда я так бесшабашно влюбилась в лысого Алекса.
   Я вошла в его кабинет, не постучав.
   – Что ты хотел?
   – Ир, – он поднялся мне навстречу, – поехали на неделю в Париж? Скажи «да» – и через час мне доставляют билеты.
   Я опешила.
   Честно говоря, в Париж мне ужасно хотелось. Но когда я представила, что вместо того, чтобы любоваться красотами Елисейских Полей или орать с верхушки Эйфелевой башни: «Лю-ю-юди! Париж – это чу-у-удо!», мы с Таловам не будем вылезать из кровати, я посуровела:
   – Мне кажется, Михаил, Вероника не слишком обрадуется, узнав о том, что на ее деньги ты возишь любовниц по заграницам.
   Мишины глаза, от природы голубые, сделались почти прозрачными.
   – Не слишком… это верно, – спокойно сказал он, – но я и не собираюсь никого возить за Вероникин счет. Неделю в Париже с любимой женщиной я как-нибудь сам оплачу. Я не настолько беден, если ты об этом…
   – А скажи мне, пожалуйста, с любимой женщиной ездить дешевле или, наоборот, дороже?
   – А это, смотря с какой любимой женщиной, – усмехнулся Талов.
   – Со мной, к примеру?
   – С тобой? Разоришься…
   Он приблизился, отвел мои волосы за спину и, взяв ладонями лицо, поцеловал. Я уперлась руками в его плечи и толкнула что было сил. Миша устоял, но, почувствовав мое сопротивление, отстранился, посмотрев в глаза.
   – Что? – спросил он.
   – Все, Талов! – утирая губы, ответила я. – Финита ля комедия! Это не может дольше продолжаться!
   Тогда он меня отпустил и кивком указал на дверь:
   – Иди.
   Мне стало отчаянно жаль его в эту минуту. Он сразу как будто состарился. Лицо заострилось, а складки у губ застыли в горькой, какой-то безнадежной, усмешке.
   Но я сказала себе: «Уходя, уходи! Не унижай его еще своей жалостью».
   Я вышла, оставив Мише после себя тягостную тишину кабинета. Спустилась в комнату персонала.
   Офисная жизнь в отсутствие Вероники представляла собой мини-сценки «Из жизни отдыхающих». Народ сидел, развалившись на своих рабочих местах, как в шезлонгах, лузгал семечки и перемывал кости всем кому не лень.
   Особенно в этом преуспела Ладка Графова. Девушка неплохая, но уж очень своеобразная. Появляться с ней на людях – значит неизбежно угодить в какую-нибудь передрягу. То шутнику-бармену коньяк в лицо выплеснет. То вышибет ногой дверь туалетной кабинки из-за того, что какой-то мадам приспичило развернуть там примерочную, а Ладке приспичило по-настоящему.
   Графову в нашу компанию устроила я. Как раз когда Балагура внезапно испарилась, не соизволив даже привести в порядок текущие дела. Не говоря уже о том, чтобы подобрать себе замену. Оказалось, что недочет в одного человека, даже такой мелкой сошки, как Поля, для нас просто губителен. Мы стали зашиваться. И вот как-то раз я собиралась поехать на один стратегически важный банкет. А чтобы упростить мою задачу по завоеванию новых клиентов, Талов купил мне вечернее платье и туфли на шпильке. Пришлось вызывать такси. Не могла же я по мартовскому снежку порхать в легких туфельках!
   К моему удивлению, за рулем поданного автомобиля сидела женщина. Молодая. Не сказать что красивая, но с каким-то безумным шармом. У нее были длинные пшеничные волосы, собранные в полуспущенный хвост. Кожаная кепка. Огромные кольца в ушах. Тонкая сигарка. И особенно меня привели в восторг ее перчатки без пальцев.
   По дороге мы разговорились. Оказалось, девочка приехала из Уфы. Влюбилась в московского гастролера – бизнесмена или черт его знает, кем он был, – и примчалась за ним по адресу, который он ей оставил. А дальше – как в песне: «…только адрес его и телефон оказались чужими». Ну и пришлось девочке как-то самой крутиться. Хорошо, хоть знакомые были: помогли с работой. Первое время она так и жила при школе, в которой работала. А уж потом подалась в таксистки. Говорит, мечтает встретить его однажды и сбросить в реку с Крымского моста.
   Я позвала Ладку к нам не потому, что прониклась к ней сочувствием или сочла, что вождение такси – не совсем женское занятие (хотя и это тоже, особенно когда я узнала, что временами девушка спит по 2–3 часа прямо в машине и работает почти без выходных). А потому что Ладка, как выяснилось, по образованию художница. Творческие единицы у нас в любом случае поощряются. Тем более что в нашей фирме как не было, так и нет четкого разделения обязанностей. Моя задача, к примеру, привлечение новых заказов. Но все равно нет-нет – да и приходится и дизайнеру советом помочь, и над креативом подумать. Мозговой штурм – это вообще-то Оксанкина стезя. Но одна голова хорошо, а две, как известно, лучше. И так у нас во всем. Рабочих рук катастрофически не хватает.