Ника Сафронова. Все мужчины её жизни

   Словом, сманила я девушку-таксистку в наше сообщество. И она очень даже запросто в нем прижилась. При своей кипучей энергии внесла ряд полезных преобразований. Например, предложила открыть собственный полиграфический мини-цех для производства наиболее востребованной продукции: визиток или, скажем, листовок небольшого формата. Так что, я считаю, произошла весьма выгодная замена. Амебу Балагуру подменила настоящая пиранья Графова. И разве могла я тогда предположить, что однажды эта самая пиранья подтолкнет кораблик моей жизни к новому руслу?
   При моем появлении общество заметно оживилось. Ладка, оборвав на полуслове свой рассказ о том, как она побывала на концерте некой поп-знаменитости и была просто шокирована ее бесталанностью и неумением вести себя на сцене, крикнула мне:
   – Чего хотел его вельможество? В ЦДХ посылает?
   – Нет, я даже не в курсе. А что в ЦДХ?
   – Открытие какой-то выставки, где ожидается большое количество денежных мешков.
   – Правда?
   – Угу. Я сама хочу съездить. Мне просто с профессиональной точки зрения интересно взглянуть на полотна современников. Поедешь со мной?
   – Не знаю, – пожала я плечами (как-то не особо мне приглянулась эта идея). Но, с другой стороны, почему бы и нет? Вдруг что-то новое для себя почерпну?
   – Ладно, поехали! – махнула я рукой.
   – О! Сейчас еще своей мелкой позвоню! – воскликнула Ладка и, вставив в рот сигарету, взялась за телефонную трубку. – Я тебе не говорила, что ко мне сестренка приехала? Школу закончила и сразу сюда. Она вообще гений! Я, когда ее работы увидела, обалдела! Сейчас на Арбате тусуется. Подрабатывает.
   – Оладушек, не кури в офисе! – попросил Олег, наш главный и единственный менеджер. – Талов увидит – вздрючит. Оно тебе надо?
   – Да! Пускай вздрючит! – хохотнула Графова. – Я, может, сплю и вижу, чтобы Талов меня вздрючил как следует!
   Из-за «Макинтоша» показалось красное лицо дизайнера Алексея. Глаза его, устремленные на Ладку, были полны ужаса. А я внезапно поймала себя на мысли о том, что в красках представляю, как Талов и Ладка занимаются в его кабинете тем же, чем он занимался со мной. И происходит это точно так же, прямо на его рабочем столе. А ведь все возможно. Ладка гораздо моложе меня (мне тридцать три, а ей всего двадцать пять), и она, что тут говорить, до безумия сексуальна.
   Мне стало неприятно. Я тоже достала сигареты и закурила. Пусть дрючит нас обеих!
   Пока Ладка разговаривала с сестрой, я решила на всякий случай заглянуть на сайт знакомств.
   Цветочек напротив Туманного Альбиноса был красный. Все правильно. По моим предположениям, Алекс сейчас только еще спускался с трапа самолета. Он никак не мог быть в Сети. Значит, оставалось ждать его возвращения.
   А пока не мешало бы посетить открытую мною же самой в Интернете страничку. А то что-то давно я уже туда не заглядывала. Это была своего рода клубная тусовка имени меня. Я создала ее, когда поняла, что москвичи меня в своих кругах не больно-то жалуют. Ну, скажем, бывало так, позовет меня какой-нибудь знакомый на коктейль-вечеринку, представит гостям, а интереса ко мне ноль целых ноль десятых. Так, перекинешься парой фраз с одним, с другим, иногда даже снимешь какого-нибудь распальцованного дебила. Но такое отношение к себе меня решительно не устраивало.
   Открытие виртуального мини-клуба позволило мне перетащить туда всех, с кем мне когда-либо доводилось общаться. Мы варились в этом пространстве и постепенно все между собой тоже перезнакомились. Стали приглашать друг друга на всевозможные мероприятия. Таким образом, когда я в следующий раз шла на ту же коктейль-вечеринку, моих знакомых там оказывалось уже значительно больше. И у прочих гостей создавалась иллюзия, будто я какая-то известная личность, что, разумеется, подогревало их интерес ко мне.
   В клубе все было спокойно. Завсегдатаи никуда не разбежались, судя по датам их последних визитов. А те, кто находился там в настоящее время, мирно обсуждали дела житейские. Я не стала им мешать, сославшись на кошмарную занятость, и вышла из Интернета, чтобы не отвлекаться, а дописать наконец сценарий для аудиорекламы, который фирма-заказчик ожидала с большим нетерпением.
   Потом мы обедали. Причем единогласным решением этот обед был объявлен «праздничным», по случаю отъезда Вероники. Набив рот бутербродом с красной рыбой, я восторженно рассказывала коллегам о том, как блестяще провела одну из недавних встреч.
   – Прикиньте, люди! – с выпученными глазами вещала я, потрясая в воздухе огрызком бутерброда. – Я ведь ничего не знала о преимуществах этого топлива! Но сразу предложила им… считайте! Экономичность – раз! Экологичность – два!..
   – Удобную упаковку – три! – перебил меня Олег.
   Я поперхнулась и, рассмеявшись, швырнула в него сухарем. Но менеджер, несмотря на свою тучную комплекцию, ловко увернулся.
   – Оладушек, – обратился он к Графовой несколько угрожающим тоном, – Будь добра, передай мне, пожалуйста, бутылку колы… Нет, не эту… которая не открыта.
   – А-а-а! – заверещала я. – Ладка, не передавай ему! Он сейчас в меня эту бутылку кинет!
   – В правильном направлении мыслите, барышня, – удовлетворенно кивнул злоумышленник.
   Потянувшись к нему рукой, Графова почти полностью влезла на стол.
   – Ух, ты, толстячок злобный, – ущипнула она Олега за двойной подбородок. На что Алексей (больше известный под кличкой ДДА) сделал движение, как будто ему стало душно в тугом воротничке.
   И тут в дверь, которую мы оставили приоткрытой, чтобы проветривать офис от сигаретного дыма, вошел Лихоборский. Собственной персоной!
   Оксанкин мучитель выглядел чем-то обеспокоенным. Глаза его блестели. Могучая грудь под вязаным свитером ходила ходуном, как от быстрого бега.
   – Заседаете? – с порога спросил он. – Приятного аппетита!
   – Спасибо, – раздался одинокий голос Графовой.
   – Куда вы шефа дели? Машина, смотрю, стоит. Сам-то он где?
   – У себя, – доложила я. – Никуда не выходил. И никто с большим чемоданом из его кабинета не спускался.
   – Странно. Почему тогда к телефонам не подходит?
   Лихоборский быстро прошел мимо нас, на ходу поздоровавшись за руку с Олегом и ДДА.
   – Всеволод! Поздравляю! – окликнула я его.
   Он обернулся:
   – Меня? С чем? – И тут сообразил. – А-а, спасибо, Ирина.
   Даже не улыбнулся от переполняющей душу отцовской гордости. Вообще ничего. Дальше пошел.
   А все потому, что Балагура ему как заноза в заднице. На него небось такие крали вешались! Он их пачками всех имел! А теперь попал Лихоборский как кур в ощип. Бедняга. Ну да, может, одумается еще – семью на материальное обеспечение переведет, а сам к свободной жизни вернется? По-моему, так было бы правильней. Для чего себе жизнь калечить? Да и Балагуру он счастливой не сделает – за можай ее, тефтелю, загонит. Ох, дурак Лихоборский!
   Из задумчивости меня вывел голос Графовой.
   – И что же у нашего донжуана за праздник?
   – Кто, Всеволод – донжуан? Это почему?
   – Да у него внешность такая, как будто он ни одной юбки не пропускает.
   Оценив сказанное, я засмеялась:
   – А ты знаешь, он и не пропускает…
   Пока я делилась с коллегами новостью о том, что у Балагуры и Лихоборского родился сын (причем самой бурной реакция оказалась именно у Графовой, которая Полину в глаза не видела, а мужчины всего лишь пожали плечами: дескать, ну и что, ничего особенного, рады за Полю, надо бы позвонить), сам виновник торжества успел каким-то своим известием сильно озадачить Талова.
   Теперь они уже оба спустились вниз. Миша быстро шел впереди, сосредоточенно сведя брови, и, не поворачивая головы, слушал, что ему говорит идущий следом Всеволод.
   А говорил он, собственно, следующее:
   – Так что, если Клюев сорвет нам поставки, мы фактически банкроты! Не мне тебе рассказывать, Мишаня. Ты в цифрах сам, не хуже моего разбираешься.
   Возле двери Миша пропустил друга вперед, и они скрылись из виду. А дурная Ладка сделала им в спину жест, будто потрогала руками что-то мягкое:
   – М-м, киска Талов! Как я обожаю этого мена!
   Бестолковая. Она даже не поняла, что у мужиков война началась.
   Это ведь только здесь Миша был боссом. А в фармацевтической компании Лихоборского он работал финансовым директором. И теперь, судя по всему, друзья влипли в какие-то очень большие неприятности!
   Вечером мы с Ладкой поехали в ЦДХ на ее новенькой иномарке, взятой в кредит.
   Был самый час пик, и на Садовом кольце мы угодили в жуткую пробку. Передвигались короткими марш-бросками. Но большей частью простаивали в ожидании. Графова ужасно бесилась, крыла матом каждого встречного-поперечного. Я от нечего делать уже и подкрасилась, и покурила. Вдруг вижу, Ладка ни с того ни с сего ставит машину на ручной тормоз, вылезает и направляется куда-то против потока.
   Я стала в зеркальце за ней наблюдать.
   Ладка зло так, размашисто подходит к идущей за нами машине. Распахивает дверцу водителя и начинает ему что-то выговаривать. Водитель дверцу свою закрывает, а Ладка опять ее – дерг! И давай несчастного драйвера ногой охаживать! Мама дорогая!..
   – За что ты его так? – спросила я, когда агрессорша с удовлетворенным видом влезла в салон – одернула куртку, дунула на челку, – и мы тронулись.
   – А че он мне в жопу въезжает? Раз въехал! Два въехал! Я ему говорю, а он мне: пошла, типа, коза, отсюда! – И добавила с особой ненавистью: – Сидит там такой пристегнутый!
   Утешало в этой истории только одно. Возможно, на сегодня выплеска энергии Графовой хватит, и мне не придется краснеть за нее перед администрацией ЦДХ.
   Оказалось, выставку устраивал довольно известный художник (даже я при всем своем равнодушии к живописи где-то слышала его имя). Он представлял здесь свои лучшие работы. А в качестве специальных гостей на выставку были приглашены десяток-другой его натурщиков и натурщиц. Так, чтобы если кто-то не насмотрелся на них по телевизору, мог запросто сделать это теперь. А заодно уж, при желании, сравнить сходство портретов с оригиналами.
   Разумеется, к этим приглашенным не относились ни мы с Ладкой, ни сотни других таких же зевак, плотно облепивших служебный вход ЦДХ. По расчищенной от зевак дорожке то и дело проходили какие-то элегантно одетые люди, которых встречали бурными, продолжительными овациями. Угадать, кто есть кто, с нашего расстояния было практически невозможно. А пробиться поближе к металлическим заграждениям оказалось невозможно вдвойне. Я различала только представителей прессы, наскакивающих один на другого и тычущих в нос охранникам свои аккредитационные карты. Ладка же и вовсе утратила к мероприятию интерес, когда поняла, что приобщиться к прекрасному сегодня никак не получится.
   – Ну, что, делаем ноги отсюда? – сказала она мне. И вдруг, зорко всмотревшись куда-то вдаль, как заорет: – Ах, ты, козлина вонючая!
   Не успела я и глазом моргнуть, как она уже куда-то неслась.
   – Ладка, ты куда? – растерянно крикнула я вдогонку.
   Она не ответила. Перескочив через лужу, нагнала какого-то парня и рывком развернула его к себе. А потом как размахнется да как звезданет ему в глаз кулаком!
   С парня слетела кепка, он схватился за глаз. А ненормальная Ладка уже лезла к нему целоваться. Он, офигев, постоял-постоял и понемногу тоже стал входить во вкус. Притянул ее к себе, весь извернулся как шланг, отклоняя Ладку назад.
   Глядя на эту сцену, я решила, что пора тактично удалиться. Наверняка это тот самый хмырь, из-за которого Графова сначала жила в школе, а потом работала в таксопарке. Ну да не мне ее судить. Сама разберется, как с ним поступать. До Крымского моста, в общем-то, здесь рукой подать.
   Только я было двинулась к выходу, как меня остановил Ладкин вопль:
   – Стой, Чижова! Куда?
   Она уже шагала в мою сторону, таща за собой своего молодого проходимца.
   – Знакомься! Это Виталик. Тот самый.
   – Я уже поняла.
   – А это Ирина.
   – Очень приятно, – ответил мне Ладкин избранник, имеющий неоспоримое сходство с Дмитрием Харатьяном, при условии что на того надели бы стриженный ежиком рыжий парик и вкатали бы в глаз.
   – Слышь, Ирка! Виталик предлагает к нему сейчас забуриться! У него большая хата. Мелкую мою захватим. Посидим, водку попьем.
   – Ни-ни-ни! – замахала я руками. – Это вы как-нибудь без меня организуйте! Я уже давно отошла от квартирных вариантов.
   – Отказы не принимаются! – влез Харатьян-Рыжий (это я его по аналогии с Панкратовым-Черным окрестила). – Вы, Ирина, не пожалеете. Я живу сейчас у одного живописца. Он временно уехал в Швейцарские Альпы, вдохновения набираться. А я, как его агент и ближайшее доверенное лицо, остался присматривать за его жилищем. Уберегаю, так сказать, от расхищения. Квартира сама по себе как музей. Вам понравится. Едемте!
   – Ну ладно, если вы гарантируете качество…
   – Я гарантирую!
   И мы поехали. По дороге завернули на Арбат, подхватить Ладкину сестру Ксению. Она устроила нам всем сюрприз – стояла не одна, держа за руку какое-то волосатое чучело с гитарой за спиной.
   – Это Шурик! – представила она нам своего спутника. – У него еще есть другое имя – Кощей! Можете обращаться к нему тем именем, которое больше нравится.
   С появлением Харатьяна меня пересадили назад, а теперь еще подсунули под бочок Кощея. Причем последний, категорически не пожелав расставаться с гитарой, впихнул ее себе между колен, в результате чего наши ноги терлись друг о дружку все время, пока мы ехали (благо что не слишком долго).
   Квартира, куда привез нас Виталик, оказалась, действительно фантастической. Я никогда еще не видела столько простора в условиях города. Четыре громадные комнаты были уставлены сплошь антиквариатом. Мебель, сервизы, какие-то статуэтки, блюда с позолотой, подсвечники, картинные рамы… Абсолютно на всем лежал отпечаток глубокой старины.
   Студия, в которой работал мастер, находилась во втором ярусе. Светлое, почти квадратное помещение, всю дальнюю стену которого занимало окно, как пояснил Виталик, выходящее на солнечную сторону.
   Я подошла к мольберту. Приподняла белую ткань, которой он был накрыт. Увидела женские руки с букетиком незабудок. Хотела посмотреть портрет целиком, но Харатьян-Рыжий в ужасе отогнал меня от холста.
   – Нет-нет, Ирина! Пожалуйста, не трогайте картину руками! Это любимое, пока еще незавершенное творение Артура Тиграновича! Он работает над ним уже больше трех лет, и мне бы очень не хотелось, чтобы с этим полотном что-нибудь случилось.
   Ладка и Ксения только ахали – так им здесь нравилось. Их приводило в восторг буквально все, начиная от башен Кремля, видимых через стекла из любой точки комнаты, до палитры и какого-то крохотного скребочка, который я грешным делом приняла за чей-то отвалившийся ноготь. Оказалось, что это не просто скребок, а очень даже полезная в живописи вещица. Но просвещать, в чем ее прелесть, сестры-знатоки меня не стали.
   Они по-прежнему носились по мастерской, хватали все без разбору, и восклицали:
   – Ты посмотри, какой этюдник! А краски!.. А кисти!.. Витусик! Это же, наверное, колонок?
   – Ну, разумеется, колонок. Другого не держим.
   Виталик нервно дергал ногой, предчувствуя, что Артура Тиграновича по приезде ожидает великий погром.
   Мне стало скучно здесь. Картинами я не увлекалась. То, как и чем они создаются, меня интересовало еще меньше. Поэтому я, улучив момент, стала набивать Оксанке sms-сообщение.
   Наверняка она уже в гостинице. Или, может, еще гуляет по берегам Темзы? А вдруг она сейчас ужинает в обществе Алекса? И черт возьми, уже вовсю строит ему глазки!
   «Привет! Как там Лысый?» – написала я.
   Оксанка откликнулась без промедления:
   «Лучше не бывает. Сменил за день четыре костюма. То ли выпендривается, то ли потеет».
   Я улыбнулась. Ничего-то ты, бестолочь Дорохова, не понимаешь. Это же действительно круто, когда человек может позволить себе за день четыре костюма!
   Убедившись, что Оксанка никоим образом не посягает на мужчину моей мечты, я совсем размякла. Стала поминутно зевать и даже присматривать в окно, где бы здесь лучше поймать машину, чтобы отправиться спать, когда раздался шипящий, точно змеиный, голос Кощея:
   – Ну все, я тогда домой поехал.
   – Подожди! Куда ты? – в изумлении воскликнула Ксения, бросаясь к нему.
   – Поеду. А то здесь слишком хорошо, чтобы портить вам жизнь своим присутствием.
   Я наблюдала, как этот невзрачный тип играет на нервах молодой девочки, кажется, влюбленной в него до последних кончиков волос. Скорее всего, он был из тех, кто считал теорию о вращении Земли вокруг Солнца ошибочной. Земля вертится вокруг него – тощего, замызганного Кощея!
   – Шурик, не уходи! – Ксения трепетно провела ладонью по его груди, видимой в вырезе расстегнутой рубахи. – Пожалуйста, Сашенька! Ну что тебе за вожжа под хвост попала?
   – Я тебе не лошадь, чтобы мне вожжи под хвост попадали! – ощетинился Кощей и, по-моему, в эту минуту даже разозлился по-настоящему.
   Ксения, видя, что возлюбленный непреклонен, молитвенно сложила ладошки:
   – Пожалуйста! Ну, хочешь, я встану перед тобой на колени?
   На это Кощей глумливо заулыбался, лицедейски пожимая в публику плечами: дескать, ну и умора, даже не знаю, что мне с ней делать!
   – Ну, ты! – встряла возмущенная Ладка. – Я тебе сейчас глаза выдавлю! Кончай над сеструхой изгаляться!
   Однако и Кощей тоже оказался парень не промах.
   – Да ну! Это ты мне, что ли, сказала? Да у тебя кишка тонка, девочка! – сообщил он.
   Когда Кощей говорил, он весь как будто бы пританцовывал. Во всяком случае, теперь, когда открыто провоцировал конфликт.
   – У меня кишка тонка?! – ринулась в бой Ладка. – Да я сейчас твои кишки через нос вытяну!
   – А-ай! Ладка не надо! Не смей с ним так разговаривать! – в истерике завизжала Ксения.
   Харатьян-Рыжий метнулся наперерез своей горячей подруге.
   Музыкант подзадоривал:
   – Ну, давай! Вот он я! Может, тебе секса не хватает, что ты на мужиков бросаешься?
   – Я тебе сейчас такой секс устрою! – билась сдерживаемая Харатьяном-Рыжим Ладка. – У тебя твое чудо распухнет! Неделю потом об него спотыкаться будешь!
   – Не слушай ее! – причитала Ксения, вцепившись в рубаху Кощея. – Она у нас чокнутая!
   Кощей улыбался, выпятив вперед подбородок. На влюбленную дурочку он даже не взглянул. Гипнотизировал свою новую жертву.
   Та, понимая, что ей до обидчика никак не добраться, принялась швырять в него предметы, которыми сама недавно восторгалась. Сначала в Кощея полетел подстаканник, потом графитовая доска.
   – Лада, Лада! – пытался схватить ее за руки Харатьян-Рыжий.
   Тут я, вспомнив о своих недюжинных способностях в области психологии, решительно направилась к музыканту. Хотела вразумить его, непутевого, что, мол, напрасно он так. И если у него есть проблемы, то, пожалуйста, я к его услугам! Дипломированный врач-психиатр, как никак.
   Но не успела я ступить и пары шагов, как ощутила под ногой странное натяжение. И уже в следующую секунду, запутавшись в проводах от какого-то осветительного прибора, я летела прямиком на мольберт. Приземляясь, я выставила вперед руки, свалив для начала на пол любимое полотно Артура Тиграновича, а уж потом, для пущей убедительности, припечатала его сверху своим телом. Что-то острое, похожее на кованую подставку под вазу, прошло через холст навылет и остановилось в миллиметре от моего лица.
   В комнате воцарилось гробовое молчание.
   Не знаю, с какими лицами все застыли, потому что сама я боялась поднять глаза. Чтобы хоть как-то разрядить обстановку, я произнесла:
   – Э-э-э, я тут, кажется, картину немного испортила.
   И тут нас накрыло душераздирающим воплем:
   – Калужская Мона Лиза!!! А-а-а!
   Это Харатьян-Рыжий, схватившись за голову, хлопнулся на колени и стал кататься по полу, рыдать и приговаривать:
   – Все, мне крышка! Артур меня на куски порежет. Своему пуделю скормит! А-а-а!
   Чего он только не делал! И волосы на себе рвал, и головой об стену бился! В общем, переживал сильно. Мне даже неудобно перед ним стало, честное слово.
   Тогда Ладка решительно подошла к мольберту. К этому времени я уже поставила картину на место и теперь услужливо отряхивала изображенную на ней даму, на месте лица которой зияла здоровенная дыра.
   Задумчиво оглядев картину с разных ракурсов, Ладка сказала:
   – Ладно, Витусик, не дрейфь! Сейчас намалюем тебе твою Мону Лизу. Хрен отличишь!
   Харатьян-Рыжий хоть и не поверил, но орать стал уже немного тише.
   Тут и Ксения, осмелившись наконец отпустить свое сокровище, тоже стала поддакивать:
   – Да здесь рисовать-то тьфу! Плевое дело! Только вот не понятно, какое у женщины было лицо.
   Мы стали стягивать дыру. Теперь уже все вместе. Даже Кощей с Харатьяном-Рыжим подключились (причем один из них ржал, а второй продолжал нагнетать про пуделя). Тем не менее какие-то фрагменты лица Моны Лизы были утрачены навсегда, что не давало возможности полностью воссоздать образ калужской красотки.
   Казалось бы, дело зашло в тупик. Но тут Виталик, внимательно посмотрев на Ксюшиного строптивца, как завопит:
   – Елки-палки, братцы! Она же – копия Кощей! Только ему волосы нужно собрать.
   Все в изумлении уставились на вытянутое, худое лицо Шурика в обрамлении сальных паклей, на его бледно-голубые, ничего не выражающие глаза и длинный нос с горбинкой.
   В результате осмотра, похоже, не я одна задалась вопросом, почему же тогда картина художника называлась не «Калужская Баба-яга». Ладка тоже осторожно спросила:
   – Витусик, ты уверен?
   – Отвечаю! Один в один! – горячо заверил тот.
   – Ну что ж, тогда приступим! – по-деловому сказала Графова. – Так, Ксю, ты будешь мне помогать. Виталик и Ира, займитесь Кощеем. Ты, Ирка, причеши его, подкрась, если нужно. А ты, Виталик, смотри за неточностями. Подсказывай Ирке если что.
   – Кого? Меня подкрасить?! – выпучился музыкант – и давай хохотать.
   Так мы его, хохочущего, и поволокли в ванную. Виталик сказал, что у Артуровой мадонны вдоль лица ниспадала пушистая прядь. А как нам распушить волосы Кощея, если на них рыбу можно жарить?
   Вымыв Шурику голову, я теперь сушила их феном. Музыкант покорно сидел, с любопытством поглядывая, как я кругами хожу возле него. Особенно вдохновляясь, когда моя грудь оказывалась прямо у него под носом. Тогда он садился ровнее, вел себя смирно и только самым бесстыдным образом пялился в вырез моей кофточки.
   Потом я причесала и собрала его волосы в хвост, прикидывая в зеркало, какой макияж смог бы сделать это лицо хоть чуточку более женственным. Виталик, желая меня как-то направить, стоял зажмурившись, уйдя в глубокие воспоминания.
   – Значит, так, – снизошло на него первое откровение, – сюда накладывай голубого! Погуще! – добавил он и снова зажмурился.
   Пока я обрабатывала тенями веки Кощея, всплыли и другие подробности. Оказывается, глаза Моны Лизы были снизу подведены синим карандашом, а под бровями угадывалось много серого и самая малость бордо.
   Когда я, под чутким руководством Виталика, перенесла всю эту радугу на лицо Кощея и к тому же начесала волосы и зафиксировала часть их на затылке заколкой-крокодилом, перед нашими глазами предстал самый разудалый трансвестит из когда-либо мною виденных.
   – Ах, красава! – пришел в неописуемый восторг Харатьян-Рыжий. – То, что доктор прописал!.. Однако поспешим, друзья! Нас с вами уже заждались наверху.
   Мы с двух сторон подхватили Кощея под руки, не давая ему возможности увидеть себя в зеркало. А то взбунтуется еще, чего доброго, пошлет нас куда подальше! И стали оттаскивать его от ванной. Но Шурика происходящее, кажется, забавляло. Во всяком случае, позировать он шел добровольно. А перед входом в мастерскую приосанился и поправил воображаемую грудь.
   К нашему появлению Ладка с Ксенией уже успели закрепить на мольберте чистый холст. Подготовить все для предстоящей работы. И теперь, сверяясь с ушедшим в отставку шедевром, разложенным на полу, смешивали краски.
   При виде живой Моны Лизы старшая из сестер вскричала с насмешливым изумлением:
   – Хар-ро-о-ош!
   А младшая, не в силах выдавить ни слова, залилась звонким продолжительным смехом.
   Калужская мадонна смущенно переминалась возле стула, который, судя по всему, был подготовлен именно для нее.
   – Садись, садись, – приободрила ее Ладка. – Не стесняйся!
   Кощей брякнулся, широко расставив ноги и скрестив руки на груди.
   – Ну, ты сел…
   – Витусик! – сразу же отвлеклась от него Графова. – Теперь нам нужно что-то вроде балахона. Широкий плащ или, на худой конец, сойдет покрывало. Вон, видишь на картине, во что она одета.
   – Это ряса монашки. – пояснил Виталик.
   – Ну, вот-вот, давай нам рясу!
   Пока Виталик ходил, Ладка как следует усадила «натурщицу»:
   – Так, ноги сдвинь. Спину держи прямее! Голову чуть наклони. Подбородок не опускай. Вот! Вот так и замри!
   Поиски между тем затянулись. Очевидно, с церковным реквизитом возникли некоторые сложности. Тем временем мы решили выкурить по сигаретке. Сгрудились у окна и довольно живо взялись обсуждать проплывающий по Москве-реке теплоход. Весь переливающийся огнями, он очень красиво смотрелся на фоне зарождающейся ночи.