Никандров Н.. Проклятые зажигалки !

   - Тьфу на такой народ! - сплюнул силой Афанасий, потом с искаженным злобою лицом, спросил: - И ты сама видала ту женщину?
   - А как же не видала? Схватилась ругаться с ней! Она меня последними словами, и я ее последними словами. Потом я ей пригрозила: "погоди, вот я своему мужу скажу". А она: "и у меня муж есть".
   - И ты запомнила, какая она из себя?
   - Запомнила.
   - И заметила, где она на толчке стоит?
   - Заметила. В том ряду, где женщины стоят, которые торгуют с рук.
   - Ну, хорошо же.
   - А что?
   - Ничего. Вот кто нам вред производит! "Никкель", "никкель". А он на раз! Оттого она дешево и отдает свои зажигалки, что они фальшивые!
   И, едва проводив на другой день Марью на базар, Афанасий задал Даниле урок, а сам надел картуз и взволнованно заспешил из дому. Он шел прямо на толчок.
   Летний солнечный день слепил его, обилие чистого воздуха опьяняло его, шум и движение улицы увеличивали его душевный хаос; он ничего из окружающего не понимал, не замечал, только ускорял шаги, полный такого странного чувства, как будто бежал вперед с исключительной целью поскорее ринуться в какую-то пропасть.
   - Где здесь женщина, которая никкелированные зажигалки почти что задаром отдает? - задыхаясь от волнения, спросил он на толчке у женщин, продающих зажигалки.
   - Вон там, вон там! - радостно зашевелились те, повернулись все в одну сторону и указали Афанасию рукой. - С краю! С того краю!
   Афанасий увидел перед собой длинный ряд продавщиц зажигалок, стену женщин, очень похожих друг на друга, одинаковых своей страшной изможденностью, худых, костлявых, с огрубелыми от солнца и ветров лицами, с кофейной кожей щек, шеи и рук, сухих как мумии. Они жадными и вместе смертельно-испуганными глазами смотрели в упор на него, остановится ли он перед ними и купит ли у них зажигалки.
   - Это у вас никкелированные? - испытывая в груди удушье, спросил он у самой крайней из них.
   - Да, у меня, - обрадовалась та и заметалась в страхе, как бы не упустить покупателя. - Только у одной у меня и есть, - дрожащим голосом говорила она, прыгающими руками протягивая к Афанасию коробку со сверкающими зажигалками. - Вам много надо? Десяток? Дюжину?
   - А посеребреных нету? - с трудом произнес Афанасий.
   И прежде чем женщина успела ответить ему, он собрал все свои силы и кулаком правой руки ударил снизу под дно коробки. Зажигалки взлетели вверх, выше голов толпы, высыпались там из коробки, заблистали в лучах солнца серебряным фейерверком и, одна там, другая здесь, посыпались на землю. В народе произошло смятение. Снующие в тесноте большими стаями мальчишки-воришки моментально порасхватали с земли зажигалки и разлетелись в стороны. Афанасий тоже исчез, незамеченный в поднявшейся суматохе, едва успев крикнуть, одновременно с ударом по коробке:
   - Не обманывай народ!
   - Держите его! - кричала, плача, обезумевшая женщина и безрезультатно кидалась в тесноте то в одну сторону, то вдруг в противоположную. - Держите его! Ой, Боже мой, Боже мой! Муж с сыновьями теперь убьют меня за это! Им эти зажигалки с кровью выходят! Люди добрые, лучше убейте меня сейчас тут на месте! Все равно я уже больше не жительница на этом свете! Ой-ей-ей...
   И потом еще долго было видно, как то в одном месте толчка, то в другом взлетали над уровнем голов толпы ее развевающиеся, стремительно несущиеся волосы.
   - Кто она такая, эта женщина?
   - Ее обокрали, кошелек вытащили из кармана, а она сошла с ума. Она уже больше полдня тут бегает. "Держите его" и "держите его". А кого держать - неизвестно. Глядите: аж вон где голова ее выскочила, аж вон где! А теперь уже вон где: уже в другом месте! Забегает себя насмерть.
   - Конечно, забегает.
   X.
   Воскресный день. На базарной площади, кольцом окруженной в несколько рядов торговыми палатками, с утра толчется в страшной тесноте народ. Это толчок.
   С горы, откуда шел Афанасий, толчок представлялся ему в виде громадного черного, плоского, расплывчатого живого чудовища, протянувшего во все переулки свои противные длинные щупальцы. Щупальцы все время шевелились, втягивались в туловище чудовища и вытягивались из него. И Афанасий почувствовал, что это чудовище пожирает его труд, его силы и однажды сожрет его самого. Толчок ни на секунду не успокаивается, все время чешуйчато переливается светлыми кружочками человеческих лиц, черными картузов. Базарные будки, одиноко попавшие в это огромное, черное человеческое месиво, кажутся маленькими, хрупкими, похожими на голубятни. Вот-вот неугомонно шевелящаяся толпа поднимет их вместе с находящимися в них товарами и купцами и, как наводнение щепочку, опрокинет и отнесет прочь с площади или просто разотрет в порошок. И в такой толчее, в такой давке люди ухитрялись продавать, покупать, рассматривать, оценивать вещи, спорить, доказывать, убеждать! Тут так называемая торговля с рук, а у краев толчка, где толпа пореже, идет торговля с земли. В бесконечный ряд, касаясь друг к другу, тянутся там лежащие прямо на земле подстилки продавцов с наваленными на них товарами. Тут все: посуда, книги, ржавые гвозди, нестиранное, только что снятое с тела мужское и дамское белье, кондитерское пирожное с кремом, пара подслеповатых щенят редкой породы, беспроигрышная лотерея, табурет хиромантки, читающей по рукам прошедшее, настоящее и будущее человека, слепец, вертящий за ручку бандуру, как кофейную мельницу.
   - Дорогие братья и сестры! Помогите, сколько милость ваша, слепому! Помогите темному! - выкрикивал он в промежутках между своей музыкой и гнусавым пением.
   Толчок многоного шаркает сапогами по земле; тысячами глоток гудит... И откуда ни зайди, впечатление одно и то же.
   Перед одной женщиной, сидящей на низенькой скамеечке, разложены на мешке, на земле, новенькие, сверкающие медью зажигалки. Зажигалки неважные, сделанные грубо, всюду белеет на швах олово, ролик выпирается как-то далеко от всех остальных частей.
   Афанасий тихонько подходит к этой женщине, поворачивается к ее товару спиной, словно вовсе не интересуется ею и не замечает ее, а сам настороживается, стоит, ждет, слушает в ее сторону.
   Народу проходит мимо несчастной женщины много, тысячи, но зажигалок никто не спрашивает. Что это значит? Неужели уже каждый купил для себя?
   - Почем? - ленясь наклониться к земле, показывает носком сапога на зажигалки плотный, бородатый мужик в просторном картузе на уши.
   - Вы сперва посмотрите какой товар, - вкрадчиво и вместе перепуганно заговорила женщина, привстала и угодливо засуетилась перед покупателем. - Смотрите.
   Черное лицо ее побелело; руки задрожали, она взяла одну зажигалку, потом другую, потом третью, чтобы выбить перед покупателем огонь. Она рвала и большой палец и всю ладонь о зубчики колесика, но ни одна зажигалка огня не давала.
   Афанасий обрадовался. Это не его работа!
   - Ветер, - сконфуженно сказала женщина и положила последнюю испробованную зажигалку обратно на мешок.
   Мужик насмешливо крякнул и с самодовольным видом пошел дальше.
   - Мыла почем? - спрашивал он уже рядом. - Не та мыла, не та, не зеленая, а эта, красная! Почем?
   А у женщины, казалось, так и осталось в ушах его самодовольное кряканье. Она боялась даже посмотреть ему вслед и, наклонившись к земле, по-новому перекладывала на мешке свой товар. Афанасию вдруг сделалось бесконечно жаль бедную женщину: Марья! его Марья! вылитая Марья!
   Так вот как они продаются, зажигалки!
   И в тяжелом раздумьи он поплелся по всему длинному ряду торгующих с земли, в надежде отыскать более счастливых продавщиц зажигалок... Было тесно, народ двигался туда и обратно, все время тасуясь, как карты. В одном месте шедший навстречу Афанасию худой, высокий полуголый оборванец, мрачный, как дьявол, ткнул ему в самый нос каким-то зажатым в руку черным, мягким, теплым предметом, резко пахнущим птичьим пометом, и сурово спросил:
   - Шкворца купишь?
   Афанасий покривил лицо, с бранью отплюнулся, снял с нижней губы несколько мокрых птичьих пушинок...
   И куда он ни ходил, где ни смотрел, всюду видел одну и ту же картину: зажигалки лежат, люди равнодушно проходят мимо. И все продавщицы зажигалок какими-то неуловимыми черточками похожи на его Марью.
   Вдруг он наткнулся на перегородившую ему путь живую стену людей, на плотный, крутой, на вид как бы даже скрипящий человеческий водоворот: одни люди всеми силами, с мучительными гримасами, продирались к центру твердого людского клубка, другие с точно такими же невероятными усилиями, но уже с детски-счастливыми лицами выдирались из клубка обратно. Первые держали выше головы приготовленные деньги, вторые - покупки.
   Из глубины водоворота весело вырывались, повторяемые без конца, выкрики двух человек: взрослого и мальчишки.
   - Спички! Спички! - как трезвон двух колоколов, толстого и тонкого, кричали продавцы. - Советские спички!
   У Афанасия от неожиданности перехватило дыхание, он открыл рот и задрал голову, так что палкообразная бородка его протянулась почти параллельно земле. Что он слышит?
   - Спички! Спички! - задорно тренькали два прежних голоса, уже охрипшие, оглохшие, но все еще веселые и смеющиеся. - Советские спички!
   Афанасий опустил голову и вздохнул. Теперь ему все ясно. Теперь он понимает, почему на всем базаре зажигалки лежат без движения. В продаже появились спички! А он даже забыл об их существовании, о возможности их появления. Вот что значит годами не выходить из дому...
   XI.
   - Радость! - рано, как никогда, вернулась однажды Марья с базара, растерянная, веселая, одичалая, с танцующим веком косого глаза. - Сегодня у нас большая радость!
   Она села на стул, поставила около своих ног кошелку, на этот раз через край набитую всевозможной провизией, из середины которой торчал мокрый, синевато-серебряный двурогий хвост громадной свежей рыбины.
   И Афанасий и Данила оставили работу и, нацелясь глазами в рыбий хвост, направились к Марье.
   - Продала? - еще издали тыкал в нее вопросом заволновавшийся Афанасий. - Продала? Все продала?
   Данила, присев на корточки, ощупывал в кошелке рыбину, не икряная ли. Если икряная, икра пойдет ему, на поддержку таланта...
   - Значит, продала, если говорю, что сегодня у нас радость, - говорила Марья и снимала с себя пласт за пластом старое тряпье. - И как продала! Сколько запросила - за столько и отдала. Сегодня зажигалки шли, как сумасшедшие. Было бы у меня еще сто штук, и те продала бы. "Дай" и "дай". С руками рвут. Но это не все: сейчас к нам должен притти оптовый заказчик, наверное приезжий: одежа на нем не очень хорошая, но сам видать денежный. Все рукой за карман трогает.
   - Заказчик! - засуетился и засиял Афанасий. - А у нас нет запаса готовых зажигалок. Я говорил, что надо было давно начать работать зажигалки в прок! Вот если бы Данька был человеком и согласился работать по праздникам! Но нашему "Второму Репкину" по праздникам нельзя. По праздникам ему надо садиться на лисапед и ехать в Борисоглебский монастырь древнюю колокольню рисовать, чтоб ее бурей завалило.
   - Отец, не ругай веру! - остановила его жена. - Ты старый человек.
   - Я не веру, я колокольню.
   - Отец, про праздники забудь, - задирающе заметил в то же время Данила.
   - Знаю, - с горечью отозвался отец, и нижняя челюсть его задрожала. Знаю, что у меня нет сына! Но я помощника себе найду! Чужого найду! Такой случай! Оптовый заказчик! И разве это последний? Маша, а ты верный дала ему адрес?
   - Конечно, верный, сейчас подойдет.
   - А то, может, выйти на улицу и покараулить его? Дань!
   - Ну, вот еще, буду я его караулить!
   - Сам придет, - успокаивала Афанасия Марья. - И это на цену повлиять может, если его караулить. Скажет: значит нужда продать, если за покупателем так гоняются.
   - Вот видишь, Маша, - проговорил воспрянувший духом Афанасий. - А ты говоришь "спички". Я плюю на те спички!
   - Отец, - пробасил Данила от своего стола: - Не торопитесь плевать.
   Тогда Афанасий с тем же уверенным лицом поворотился к нему.
   - А ты, молокосос, хотел бросать уже налаженное дело на-ходу и поступать на маленькое жалование на завод, писать анкеты и получать червивую селедку. Зажигалки, они пойдут! Они уже идут! Вот, нас уже разыскивают по адресу!
   В дверь постучали.
   - Войдите! - закричали сразу три голоса.
   В комнату вошел пожилой мужчина, очень маленький, очень полный, весь с головы до ног осыпанный землистой базарной пылью, с соломинками, бумажками, ниточками, пушинками. У него были замечательно густые, жирные, блестящие, темно-каштановые, вьющиеся волосы, громадной копной накрывавшие голову. Такие же волосы вылезали у него из-под ворота сорочки и сливались в одну общую упругую массу вместе с волосами бороды, усов, головы, так что, казалось, будто небольшое пухлое, лоснящееся личико заказчика утопало в глубоком пышном буром меховом воротнике. И было это странно, так как на дворе было тепло, стояла весна.
   Заказчик снял слишком маленькую для его волосатой головы шляпу, устремил на хозяев крошечные пылающие глазки, потом окинул беглым взглядом всю обстановку мастерской.
   - Здравствуйте, - медленно проговорил он и потрогал себя крохотной пухлой ручкой новорожденного за бороду.
   - Здравствуйте! - почти закричали ему предупредительные хозяева, оба вместе, муж и жена, прямые, напряженные, гордые, заискивающие, дрожащие.
   И они как бы сделали на заказчика стойку, ожидая, что он скажет. С лица заказчика ни на секунду не сходило такое брезгливое выражение, словно у него под носом дурно пахло.
   "Это от денег, от богатства!" - мелькнула одна и та же мысль в умах хозяев.
   И муж сейчас же сделал жене ужасный по своей свирепости знак глазами, чтобы она ни в коем случае не вмешивалась в его разговор с богатым заказчиком.
   Жена быстро отсунула назад руки, точно ей собирались их отрубить, и сама попятилась назад, пока не прижалась спиной к стене.
   - Так это вы мастер зажигалок? - спросил заказчик, не глядя на Афанасия и с еще более брезгливой миной копаясь пятью пальцами в бороде.
   - Да, это я, - мотнулся вперед верхней половиной корпуса Афанасий.
   Такое же движение сделала за его спиной и Марья.
   В то же время было слышно, как в стороне Данила сперва осторожно замедлил колесо станка, а потом и вовсе его остановил, чтобы послушать разговор с заказчиком.
   Разговор начался.
   - У вас готовых зажигалок нету?
   - Готовых нету, но вы можете заказать. Вам много надо? Нам постоянно заказывают...
   - Мне надо сотню, для отправки. Но только к этому четвергу. Можете сделать? Что?
   - К четвергу? Можно. Сделаем. Садитесь, вот стул.
   Заказчик так покривил лицо на стул, точно перед ним был не стул, а зловонная яма, и не сел.
   - Хотя я на базаре уже видел вашу работу, покажите мне образец, может, у вас еще лучшие есть. Что?
   - Марья! - тихо и повелительно проскрежетал в сторону жены Афанасий, пожирая ее страшными глазами. - Подай, какие есть там готовые зажигалки! Да скорей, ты, сатана, уу!
   И он едва не погнался за ней.
   Марья, испуганно выкатив в бок белок косого глаза, метнулась в один угол мастерской, в другой, в третий, что-то уронила, подняла и опять уронила, потом, как полоумная, выбежала в кухню, остановилась там, что-то припомнила и сейчас же бросилась через мастерскую во вторую комнату, откуда, наконец, принесла свой мешочек с несколькими готовыми зажигалками. Было слышно, как тукало в груди ее сердце, когда она подавала образчики товара заказчику.
   - О, они простые! - с насмешливой ужимкой сказал тот и, положив на свою пухлую, нежную младенческую ладонь пару зажигалок, точно близорукий, водил по ним густыми ресницами узко-сощуренных, поблескивающих глаз.
   - Они простые, да хорошие, - сказал с достоинством Афанасий.
   - На базаре вы найдете и никкелевые, да те будут на один день, - послышался из-за спины Афанасия дрожащий голос Марьи.
   - Цыц! - зашипел на нее Афанасий и припал в ее сторону на одну ногу.
   Марья отдернулась назад, крепко прижалась лопатками к стене.
   - Ну, и почем же вы хотите за такие простые зажигалки? - спросил заказчик, продолжая пренебрежительно переворачивать товар на ладони возле самых ресниц.
   Афанасий сказал цену.
   Все лицо Марьи в ужасных страданиях завопило беззвучным судорожным криком: "мало!".
   - За эти зажигалки? - сделал насмешливое движение плечами заказчик, потом поднес к носу зажигалки и зачем-то понюхал их. - А если брать сотню?
   - Все равно, берите хоть тысячу, цена одна, - обиделся Афанасий. Это не такой товар, не толчковый.
   Марья заложила руки назад, вытянулась вверх и, не спуская круглого белка косого глаза с заказчика, повернулась к нему одной щекой, не дышала и ждала, возьмет он товар по этой цене или нет.
   Заказчик придал себе такой равнодушный вид, как будто зажигалки были ему не очень нужны, что-то едва слышно запел себе в бороду, очень тоненькое и очень далекое, ссыпал зажигалки с ладони на стол, взял свою измятую шляпу, помял ее еще больше, скользнул сверкающими глазками по полу и повернулся к дверям.
   Его кроткое бормочущее пение ножом бороздило сердце Афанасия, Марьи, Данилы.
   - Значит не нужно? - дрогнувшим голосом спросил Афанасий и мутно, как сквозь туман, уставился на заказчика, который, казалось, то стоял перед ним, то исчезал.
   Марья готова была лишиться чувств. Она задрала, сколько могла, голову, закатила глаза, раскинула руки, ноги, судорожно распялась на стене, затрепетала, заколотилась, как высохший лист плюща на камне на ветру.
   - Что значит не нужно? - пожал плечами заказчик и улыбнулся полу. Товар нужен. Я товаром нуждаюсь. Я товару ищу. Я товар заберу. Но не по такой же цене. Смешно. Вы наверное давно не были на базаре? Сейчас этому товару вовсе нет ходу. Сейчас ему не сезон. А держать его до время тоже нет расчету, потому что еще неизвестно, что спички скажут. Сейчас везде жалуются, что этот товар забивается новозыбковскими спичками. Что? И на базаре сейчас таких цен нет. Я не спорю, безусловно, может, они когда-нибудь будут, но сейчас таких нет. Вот спросите у вашей жены, она вам расскажет, или сами сходите завтра на базар, так там стоит одна женщина с зажигалками, так у ней полная щикатулка разных зажигалок, фигурных, с ободками, с резьбами. Так она просит за свои зажигалки дешевле вашего, и то никто не берет, что-о?
   - Резьбу я могу понарезать вам всякую, - раздраженно произнес Афанасий и отвернулся от заказчика в сторону.
   Вот на что кидается, будь он проклят, покупатель: на резьбу, на ободки, бородки, пояски, кантики! Где у людей понятие? Куда перевелись умные люди?
   Марья изнемогала от желания ввязаться в разговор мужа с заказчиком. Еще никогда в жизни не имела она в уме таких хороших, таких доказательных слов в хулу чужих зажигалок, красивых, и в защиту своих, простых. Пять лет жизни отдала бы она за то, чтобы муж разрешил ей сейчас привести заказчику ее доводы. Муж не торговый человек, муж рабочий, он не умеет. А она торговая, она оборотистая, языкатая язва.
   Афанасий и заказчик между тем разговорились, языки их развязались, и они мало-по-малу вступили в тот особенный, отчаянный, непередаваемый, болтливый и многословный торг, который обычно имеет место только на толчке среди профессиональных толчковых перекупщиков. Обе стороны, и мастер и купец, с горячими жестами божились, клялись друг другу, уверяли один другого, что они уступают только благодаря своей врожденной доброте, терпя при этом колоссальные убытки.
   - Я такой человек! - говорил один.
   - Хорошо, что вы напали на такого человека, как я! - горячился другой.
   И оба расхваливали друг другу свои редкие душевные качества.
   - По правде сказать, таких людей, как я, мало!
   - Таких, как я, вы тоже больше не найдете!
   - Я уступаю еще немного только из вежливости к вашему хорошему характеру!
   - А я прибавлю еще немного только потому, что вижу, что вы хороший человек, семейный, живете своей квартирой, а не такой, какие, бывают, валяются в чужих квартирах на койках, по углам!
   - Вы человек умный! - льстил купец мастеру. - С глупым я бы так не разговаривал!
   - Вы ведь человек понимающий в зажигалках! - на комплимент купца отвечал мастер собственным комплиментом. - Понимающего в зажигалках я сразу вижу!
   Купец несколько раз хватал со стола шляпу и брался за дверную ручку, решив уходить, но не уходил и шляпу снова бросал на стол. Мастер в свою очередь несколько раз с решительным видом ссыпал зажигалки в мешочек, затягивал мешочек шнурком и тотчас же снова расшнуровывал и с шумом высыпал зажигалки на стол, чтобы заказчик наконец убедился, какой золотой берет он товар.
   - Я ухожу! - берясь за дверь, говорил заказчик.
   - Вы поглядите, от какого золота вы уходите! - с грохотом рассыпал по столу из мешечка товар Афанасий.
   Купец торговался, возбуждался, а сам все время нервно зажигал зажигалки, все под-ряд: одну, другую, третью. Случилось, что одна зажигалка не зажглась. Купец обрадовался, оживился, швырнул ее на стол, высоко поднял плечи, состроил гримасу.
   - Это же совсем брак! - сказал он. - Один брак! Что-о?
   - Брака у нас не бывает! - грозно пробасил старый мастер, выпрямился, расширил ноздри и поправил на носу очки, чтобы лучше разглядеть мизерные черты обидчика. - Брак на базаре бывает!
   - Вы не на улице, не на толчке берете! - закричал угрожающе от станка Данила. - Вы в мастерской берете, вы на квартире берете, куда вы всегда сможете прийти и плюнуть мастеру в рожу, если он вас обманет! Здесь не мошенники, не купцы, здесь рабочие!
   - Да!.. Да!.. - как бы прикладывал одобрительные печати к каждому слову сына отец. - Д-да!.. Д-да!..
   Заказчик сперва недоуменно пожал плечами, потом весь сжался, закрыл один глаз и развел крылышками кисти рук.
   - Ну, хорошо. Ну, хорошо, я понимаю. Допустим, что она не брак. Но зачем же тогда она не зажигается? Что-о?
   - А, может, в ней уже бензину нет! - грубо бросил ему Данила. - Ведь вы ее больше полчаса мучаете, и раньше она зажигалась!
   - Это она, скорей всего, на погоду, - не утерпела и закричала от стены Марья, со злостью глядя на купца.
   - Цц!.. - зашипел на нее Афанасий, показал ей из-под полы пиджака огромный кулак и повертел им там так, как вертят в балагане Петрушкой.
   - Зажигалки не зажигаются чаще всего от камушка... - начал лекцию по своей специальности Афанасий. - Камушки бывают: твердые, мягкие, настоящие, поддельные... Другой раз мальчишки нарежут кусочки цинкованной проволоки и продают за камушки... Это тоже надо принять во внимание... Опять же в другом даже нормальном камушке бывают две разных слойки, две породы: половина камушка такая, половина такая... А покупатели не понимают и давай ругать мастера зажигалки... А при чем тут мастер? Скажите, если начать роликом по железу шкрябать, может железо дать искру?.. Так же самое и по другому предмету и по плохому камню... Вся причина в камне... Вторая причина, когда зажигалка не дает огня, содержится в ролике: если ролик не стальной, как у нас, а железный, как у других... Третья причина...
   - Будем говорить не за причины, а за цену, - перебил его заказчик, багровый, потный от желания выторговать копейку. - Мы ценой не сходимся. Говорите, какая ваша последняя цена?
   - Какая ваша? - спрашивал Афанасий. - Я свою сказал.
   Торг продолжался...
   В конце концов, Афанасий, измученный, осовелый, уступил. Заказчик оставил задаток, взял расписку, полез в глубь одежд за деньгами.
   - Смотрите, какими хорошими деньгами я вам даю! - повертел он бумажкой. - Новенькие!
   Афанасий махнул рукой:
   - Они хоть новенькие, хоть старенькие, один чорт: цена им всем одна.
   - Потом, если хорошо эту сотню сделаете, я еще тысячу штук вам закажу.
   - Когда? Слышите, Марья, Данила: тысячу штук!
   - Ну, потом, после.
   - Все-таки приблизительно когда? Мы должны собраться с материалом.
   - Ну, через пару дней после того, как эти сделаете. Смотря, как эти сделаете. Если хорошо эти сделаете. Все от этих будет зависеть. Что-о?
   И заказчик ушел.
   А в доме сейчас же поднялся невообразимый скандал. Марья нападала на Афанасия.
   - За такую цену отдать такие зажигалки! - набросилась она на него. Полоумный! Да я бы эту сотню на базаре дороже продала! За такую цену на базаре любая будка или любой столик хоть тысячу штук у тебя заберет, не надо и заказчика ожидать! Разве это цена? Это не цена.
   - Пускай наживает, - пришибленно отвечал Афанасий. - Ему с ними тоже не малая толока будет, покамест он всю сотню пропустит, из-за каждой зажигалки с каждым всяким трепать языком.
   Марья продолжала беситься. Афанасий ее усмирял.
   - Теперь уже поздно языком колготать, - говорил он, все более приходя в себя. - Дело сделано. Надо было раньше смотреть. А теперь я сам ум тебе вставлю.
   - Как это так "раньше", как это так "раньше"? - дергалась всеми своими мышцами Марья. - Ты же одного слова не давал мне сказать и цыкал на меня, как на собаку! И я тебе, старому дураку, все время моргала глазами от стенки; "не уступай, не уступай, жид прибавит". И разве ты не слыхал, как я кашляла каждый раз, как ты собирался спускать свою цену? Потом смотрю, ты взял и ляпнул. И главное, за какую цену? За цену-то какую? Больно даже подумать. А меня всегда ругаешь, если я на базаре под конец дня иногда за такую же цену товар отдаю. Мне нельзя, а ему можно! Но там дело идет только об нескольких штуках, об двух, об трех, а тут мы сразу теряем на сотне. Вот это надо понять!
   - Кончено! - отрезал рукой Афанасий. - Замолчи!
   И пошел к станку.