Никитин Алексей. Окно на базар

   - Ладно, - вздохнула Лена. - И что дальше?
   - А что дальше? Брали объекты, работали. И продолжали искать инвестора. Потому что палка с бочкой долго продолжаться не могли. Ну, мы так думали...
   - Но инвестора вы так и не нашли... Как я вижу...
   - Не совсем. Примерно через год на нас вышли японцы, а еще через три года - финны.
   - Интересно.
   - Рассказать?
   Я догадался, зачем она меня расспрашивает, почему хочет все знать в деталях и подробностях. Может быть, я и в самом деле смогу рассказать ей что-то полезное. Мне ведь не трудно. И еще не известно, кому из нас этот разговор нужнее, ей или мне...
   - Конечно.
   - Первыми были японцы. Вообще это был большой проект, и начинался он без нас. Несколько украинских академиков предложили крупной японской корпорации с мировым именем сделать совместную украинско-японскую фирму, чтобы выпускать защитные полимерные покрытия. Японцы заинтересовались, была встреча, на встречу привели нашего президента, чтобы он подтвердил: фирме будут всячески содействовать и помогать. Встреча прошла замечательно: академики не жалели розовых красок и красочных эпитетов, президент убедительно кивал и поддерживал академиков. Японцы расслабились и дали академикам пятьдесят тысяч на мелкие расходы по регистрации фирмы и для налаживания начальной инфраструктуры. Дело-то большое затеяли. Президент, опять же, очень убедительно кивал.
   Меня познакомили с японцами года через полтора. К тому времени они уже хорошо знали, что такое украинские академики, и хотели только вернуть свои пятьдесят тысяч. А больше японцы ничего уже не хотели.
   Если быть точным, то познакомили меня не совсем с теми японцами, которые доверчиво отдали деньги нашим химическим ученым. Меня познакомили с посредником, который организовал их встречу. Звали его Кенсуке Фукуда. Себя он на американский манер называл Кеном и жил в Калифорнии. Там у него был дом. Он вообще был очень американизированным японцем. Еще один дом и любимая женщина у Кена были в Швейцарии. А в Японии он числился в каком-то институте. В Киото у него имелись фирма, жили бывшая жена и сын.
   Кен был человеком общительным и мобильным. Выискивая технические новинки, он мотался по всему миру. Деньги интересовали его не больше, чем наука. Найдя что-то любопытное, он сперва разбирался в механизме, в тонкостях, в принципе работы, а потом помогал найти покупателя. В России Кен бывал чаще, чем в Японии. Томск он называл Меккой для ученых. О японцах говорил "эти японцы" и саке предпочитал водку.
   Это он свел японскую корпорацию с украинскими академиками, а после того, как стало окончательно ясно, что им не сработаться, должен был забрать у академиков японские пятьдесят тысяч долларов.
   Корпорация отказалась от мысли продолжать работу с Украиной. У нее и без того было чем заняться. А Кену эта мысль по-прежнему казалась привлекательной. На украинские полимеры у него был еще один заказчик. Заказчика звали Масатоши Маруяма. И он тоже мало чем напоминал типичного японца.
   Масатоши Маруяма много пил. Выпив, он любил садиться за руль и гнать так быстро, как только мог. Штрафы платил аккуратно и смеялся: я богатый, меня никто не тронет. У Масатоши Маруямы было три завода электроники - на Филиппинах, в Индонезии и в Японии. Он ничего не смыслил в полимерах, но специально для работы с нами взял на службу химика. Масатоши Маруяма был настойчив. Он видел применение дешевым украинским полимерам, не хотел терять времени и всех торопил. Встречу назначили в Томске у директора Института высоких напряжений.
   Кен встречал нас в Томске. Мы с японцами прилетели из Домодедова одним самолетом. Рейс несколько раз переносили, и все время, проведенное в зале ожидания, я с сочувствием наблюдал за двумя суматошными японцами, которые ни слова не понимали по-русски и метались между справочными бюро и стойками регистрации. Я тогда не знал, что это и были Масатоши Маруяма с его химиком.
   Вот этот наемный химик потом все и завалил. Он-то как раз был правильным японцем. Он много улыбался, кланялся и опять улыбался. Меня он называл Алекзандер-сан и благодарил за ученую демонстрацию. Не знаю, что он нашел в ней ученого, я просто показал, как работают три полимера Кузьмина. Для японцев мы решили расширить наш ассортимент.
   Переговоры разделились на две части. Сперва я рассказывал про наши полимеры, клеил керамику и пропитывал бетон, а потом японцы долго обсуждали увиденное. Они говорили по-японски, резко и громко. Должно быть, лет пятьсот назад так выглядел военный совет самураев.
   Наконец они приняли решение и Кен перешел на английский.
   - Господин Масатоши Маруяма решил заключить с вами контракт. Его интересуют все ваши полимеры, - сказал мне Кен. - Все три. Поздравляю вас. Должен предупредить, что я был против, но их двое, - кивнул он головой в сторону японцев, - и работать вам предстоит с ними.
   - А почему вы были против? - удивился я.
   - Вы показали нам три полимера. Первый очень плохо пахнет. У него ядовитый запах. В Японии на такой материал будет сложно получить разрешение и тяжело продать. Второй содержит растворитель - ацетон. В Японии стараются не применять материалы с ацетоном в качестве растворителя. Лучше - на воде. Третий, на мой взгляд, не технологичен. Но, повторяю, мое мнение в этом случае не имеет решающего значения - работать вы будете с господином Масатоши Маруямой.
   Около года вели мы переписку с Маруямой и его химиком, прежде чем первая пробная партия - тонна клея, того самого, с плохим и ядовитым запахом, улетела в Японию. На этой тонне все и закончилось. Один компонент этого клея был взрывоопасным, и, чтобы не отправлять его самолетом, мы поручили химику Маруямы приготовить этот компонент самостоятельно. Мы очень подробно описали методику и порядок изготовления этого компонента, чтоб он, не дай Бог, чего-нибудь не перепутал. Но он перепутал все, а скорее всего, он вообще не читал наших писем. Он сделал этот компонент на воде, и клей не клеил. Не то что не клеил, он вспучивался, пенился, сильно нагревался и пер раскаленной массой из канистр и сосудов, как Мишкина каша из рассказа детского писателя Носова.
   Японцы нервничали. Японцы писали нам сперва встревоженные, а потом грозные письма. Но мы о воде не догадывались и не могли ничего понять, - у нас клей не вспенивался и не нагревался. Он делал то, что положено клею, клеил. Потом, когда отношения уже были порядком подпорчены, пришло покаянное письмо от химика. Он извинялся, извинялся, извинялся и просил прощения за свою ошибку. На бумаге это выглядело, как настоящее харакири.
   Отправленная в Японию тонна пропала почти полностью. Начинать заново не было ни сил, ни желания. А вскоре подоспел тихоокеанский экономический кризис, и Масатоши Маруяма бросился спасать свои заводы на Филиппинах и в Индонезии. Ему стало не до нас.
   Последнее письмо по этой сделке я получил не от него, а от Кена. Кен писал, что с Масатоши Маруямой больше не работает, что потерял на этой клейкой истории семьдесят тысяч собственных денег. Отдельным абзацем Кен сообщал, что Маруяма уволил своего химика.
   - Надо же, - удивилась Лена. - Все как у нас. А говорят, японцы такие-растакие пунктуальные...
   - Японцы разные. Как и мы. Обобщать надо аккуратно.
   Из той, уже давней, поездки в Томск, с которой началось мое знакомство с японцами, я привез два ярких впечатления. Второе было от японцев. А первое - от Томска. Еще с университетских времен, с тех пор, когда я работал над курсовой и едва не каждый день бывал в Институте теорфизики, мне запомнилось удивительное ощущение интеллектуально насыщенной среды. Само присутствие в помещении нескольких человек с нерядовым интеллектом создает своего рода поле. И его нельзя не почувствовать. Как в воздухе перед сильной грозой... Тогда я крепко запомнил это ощущение. Мне не хватало его все прошедшие годы. В аудиториях томских институтов я ощутил и узнал его сразу. И не хотел уезжать. Кен был прав, Томск - это Мекка для ученых.
   Рассказывал я долго. Когда закончил - уже темнело.
   - Но это же не все? - спросила меня Лена. - А дальше... Потом - что?
   - Лена, потом было много чего. Обо всем вот так не расскажешь.
   - Но вы должны понять... - Она поморщилась, с трудом подбирая слова. Мне нужна ниточка, я не знаю, за что зацепиться, я не могу объяснить себе исчезновение Димы.
   - Это я как раз понял. Потому и рассказывал подробно. Но к Митьке, как вы видели, все это прямого отношения не имело. Он оставался в Киеве и работал...
   - И все-таки я бы хотела послушать еще... Может быть, что-то...
   - Хорошо, - согласился я. - Конечно. На днях вам позвоню. А могу прислать письмо. Хотите? По электронной почте.
   * * *
   A.Davidov
   От: A.Davidov [[e-mail]]
   Отправлено: 31 мая 2001 г. 11:36
   Кому: Dim Khvoshchinsky (Эл. почта)
   Тема: финны в истории
   Здравствуйте, Лена!
   Что у Вас нового? Если что-то есть, звоните мне, пишите... Лучше, звоните.
   Вчера я обещал рассказать Вам о финнах. Вот, пожалуйста, читайте.
   Финнов от японцев отделяло три года. Вообще довольно условный срок. Три года отделяло Таллин от Томска. А если считать время между последним письмом от Кена и первым от Олева, то одних от других вовсе ничего не отделяло. Кен написал мне о потерянных семидесяти тысячах (до сих пор не могу понять, как у него столько набралось), когда переписка с Олевом уже началась. В промежутке между японцами и финнами с нами пытались поработать две фирмы - из Турции и Израиля. Но турки, по-моему, просто ничего не поняли из наших объяснений, а ребята из Израиля поняли даже больше, чем мне хотелось. Они сразу стали требовать такие цифры, которых я и японцам-то не решался давать. При всем доверии и хорошем к ним отношении.
   Дела у нас в то время шли уже не очень хорошо, и мы понимали, что дальше лучше не будет. На рынке начали появляться полимеры европейского производства. По качеству они напоминали наши, были, правда, дороже, но дилеры при заключении договоров предлагали такие взятки, каких мы себе позволить не могли. И ряды наших заказчиков, без того не слишком многолюдные, редели день ото дня.
   Олев нашел нас через Интернет. Он, как и Кен, выступил посредником, но в отличие от японца наукой никогда не занимался. Олев жил в Таллине. До распада Союза служил в КГБ и работал в Швеции. Олев был эстонцем. Под видом журналиста одной из эстонских газет он занимался в Швеции техническим шпионажем. Тоже своего рода посредническая деятельность. Кроме эстонского, русского и английского, Олев знал шведский и финский языки. Теперь дорогу в Швецию ему закрыли. В Америку тоже не пускали. Олев работал с изобретателем из Финляндии. Подыскивал нужные технологии, сводил с людьми и фирмами. Переводил.
   Технари из КГБ и в Киеве встречались мне нередко. Они находили нас в разных справочниках, предлагали познакомить с китайцами или иранцами, брали рекламные проспекты, звонили какое-то время, что-то уточняли и исчезали навеки. Дело привычное.
   Прежде чем договориться о встрече, мы вели переписку с Олевом около года. Он задавал разные вопросы, я отвечал, он пропадал, потом появлялся и задавал новые вопросы. Наконец решили встретиться в Таллине. Финны, Олев и я... Речь шла уже о создании фирмы.
   С деньгами у нас тогда было плохо, и в Таллин я поехал поездом. Через Петербург. Взял с собой пятьсот долларов. На всякий случай. Из этих пятисот четыреста пришлось оставить в Петербурге. Я приехал перед обедом, а поезд на Таллин уходил поздно вечером. За эти полдня меня в Питере успели ограбить. Незабываемое впечатление. Оно стоило тех четырех сотен. Есть же экстремальный туризм. За опасность люди готовы платить приличные деньги. Так вот, я купил ее очень недорого. За беседу с группой решительно настроенных чеченцев в самом центре чужого города, в мрачной тени промозглых февральских сумерек понимающие люди заплатили бы гораздо дороже. Я уверен. Но я тогда думал не об этом. Мне нужно было попасть в Таллин, а не в горный аул где-нибудь на границе с Дагестаном.
   - Как доехали-и? - спросил, встречая меня на вокзале, Олев. Эстонский акцент - слегка удлиненный последний слог, был едва различим в его русской речи.
   - Плохо "доехали-и", - ответил я, не очень заботясь о соблюдении норм вежливости. - В Питере меня ограбили. Даже не представляю, как назад поеду. И где буду жить.
   - Да-а? - ровным голосом выразил удивление Олев.
   - Ну, разберемся как-нибудь... - Я попытался успокоить не столько его, сколько себя. В дороге у меня действительно возникли кое-какие планы.
   Паром, на котором приехали наши финны, пришел перед обедом. Мы ждали их в холле гостиницы "Виру". Они приехали втроем. Кроме самого изобретателя, его звали Юхани Ниниваара, был его администратор Матти. С ними приехал молодой парень - племянник финского министра. Какого именно министра, я не расслышал, И это было не важно. Племянник министра приехал в Таллин отдыхать.
   В начале встречи Олев рассказал Юхани о том, как неудачно сложилось мое путешествие. Выслушав Олева и не сказав ни слова, Юхани выбрался из кресла и куда-то отправился. Следом за ним пошли Матти с племянником министра, Олев и я. Зрелище было забавное. Юхани уже перевалило за шестьдесят. Было видно, что все эти шестьдесят лет он не отказывал себе в еде и успел приобрести форму, способную вместить как можно больше содержания. Он был небольшого роста, говорил очень мало и походил на состоятельного фермера. Мы следовали за ним, как караван за проводником. Высокий Матти шел, сильно наклонясь, и слушал отрывистые и резкие указания Юхани. Я не понимал, что происходит.
   Так мы пришли к администратору гостиницы, где мне был заказан номер на двое суток. Потом мы направились в авиакассу. Там был куплен билет на самолет до Киева. В завершение Юхани заставил меня взять деньги на карманные расходы. Кажется, пятьдесят эстонских крон. Я уже не помню. Помню, что все в сумме: гостиница, самолет и пятьдесят крон аккуратно равнялись тем четыремстам долларам, в которые мне обошелся экстремальный туризм в Питере. Я пообещал вернуть деньги в Киеве. Но Юхани в Киев так никогда и не приехал.
   Это были самые странные переговоры, в которых мне приходилось участвовать. После долгого и подробного разговора о свойствах наших полимеров и о возможном их применении Юхани сказал: "Ладно. Работать мы с тобой будем так..." И рассказал, как мы будем работать. Сколько процентов он возьмет себе, сколько отдаст нам, кто и как будет руководить новой фирмой. Он говорил уверенно и твердо, как о чем-то давно решенном. Было понятно, что спорить с ним нет смысла - все равно ничего не изменить. Но и спорить было не о чем. Меня все устраивало.
   - Со мной хорошо работать, - не уговаривал меня, а просто рассказывал Юхани. - Я многих знаю, я работаю с НАСА. Смотри, вот это, рядом со мной, мой хороший знакомый. Он - американский сенатор, друг Буша. Со мной ты сможешь выйти на крупнейшие американские корпорации. Они с посторонними не работают. Вот, смотри фотографии...
   Видно было, что он не первый раз произносит эти слова, показывая эти же фотографии. Говорил он уверенно, громко и отрывисто. Олев тихо переводил. Но в том, как Юхани клал передо мной фотографии, была какая-то усталость. Часто и подолгу смотрел он в окно, отвлекаясь от разговора. Что-то было не так.
   Провожая меня в аэропорту, Олев вдруг спросил:
   - Вы заметили, как тяжело было Юхани?
   - Что случилось?
   - Юхани - необычный и очень сильный человек, но эти два дня он едва держался. В последнее время его просто одолевают неприятности. Несколько недель назад его очень серьезно подвели.
   У Юхани много патентов, которые защищают его изобретения. Патенты надо обслуживать. Чтобы не терять на этом время, Юхани заключил договор с банком. Банк должен был сам следить, когда подходит время очередного платежа по патенту и вовремя перечислять деньги. И вот по одному из патентов, который защищал очень важное для Юхани изобретение, банк вовремя не заплатил. Возможно, это была случайность, хотя Юхани уверен в другом. Так или иначе, изобретение лишилось иммунитета, и Юхани потерял на этом большие деньги.
   - Он будет судиться?
   - Да. Он потребовал, чтоб ему возместили убытки, однако банк отказался. Судиться с банком - это очень дорогое дело. Но Юхани на это решился... А несколько дней назад у его жены был инфаркт, и она сейчас в больнице. Вчера Юхани был у меня дома и когда рассказывал об этом, чуть не плакал...
   Бумаги, необходимые для регистрации фирмы, были подписаны, и я улетел. Мы договорились, что через три месяца Юхани, Олев и Матти будут в Киеве. Мне надо было оформить и отправить им приглашения. Приглашения я отправил, но у Юхани все никак не получалось вырваться из Хельсинки. Шел суд, и конца ему видно не было.
   - Может быть, Юхани лучше забыть об этом? - как-то спросил я Олева. Махнуть рукой, забыть и жить дальше...
   - Мы все говорили ему то же самое. И не раз. Но Юхани не такой человек...
   Примерно год спустя я в последний раз писал Олеву и спросил, как дела у Юхани.
   "Юхани судится, - ответил мне Олев. - Он вложил в этот суд все свои деньги, заложил даже дом и землю, доставшиеся ему в наследство от отца. Сейчас он уже не верит, что может выиграть этот процесс, и попросил своих друзей в Америке, чтобы они надавили на финский банк через какой-нибудь крупный американский..."
   Кстати, Лена, о судах. Потехин, к которому мы с Вами собирались съездить в начале недели, уже должен был вернуться. Сегодня или завтра я свяжусь с ним. Хотя теперь мне не совсем понятно, чем он может нам помочь. Но мало ли...
   Не горюйте.
   Ваш Александр Давыдов.
   * * *
   Заканчивая письмо, я вспомнил, что обещал позвонить Дружинину. Не случайно вспомнил. Мы начали работать с ним как раз после этой истории с финнами. Дружинин покупал у немецкой компании состав для защиты металлоконструкций от огня. Вместе с немецким составом шла немецкая же грунтовка. Очень дорогая и не очень удобная в работе. Вот Дружинин и решил заменить немецкую грунтовку нашей. По качеству наша не уступала, а работать с ней было проще. Ну, и цена, понятно... Дружинин покупал ее у нас уже несколько лет. И отказываться не собирался.
   - Здравствуйте, Саша! - Дружинин сам снял трубку. - Очень вовремя позвонили. У меня к вам есть несколько вопросов, но разговор не телефонный. Не сможете навестить меня в обед?
   Мне не очень понравилось, что он говорил о каких-то своих вопросах и ничего не сказал о том, когда собирается брать очередную партию. Меня интересовало только это... Одним словом, в обед я мог.
   Дружинин - любопытный человек: взрывной и энергичный. Он надежно хранит секреты, связанные с бизнесом, но совсем не умеет скрывать чувства и эмоции. В последние годы Дружинин крепко невзлюбил Америку.
   Лет семь назад, когда в Киеве начали появляться западные фонды поддержки частного бизнеса, я связался с одним, американским. Написал бизнес-план, показал, сколько денег мне нужно, чтобы завалить нашими полимерами Украину, и как я потом эти деньги верну в короткие сроки. Мне нравился мой бизнес-план. Он был простой, ясный и убедительный. Я отослал его в фонд и через пять дней получил назад. Вместе с корректным отрицательным ответом. Я тогда очень удивился. Не тому, что ответ был отрицательный, а тому, как быстро он пришел. Два дня, по моим представлениям, пакет с бизнес-планом должен был добираться до фонда и еще два дня возвращаться. То есть решение они приняли в один день и в тот же день мне ответили. Завидная оперативность. Она-то меня и удивила. Я не поленился и приехал в офис фонда. Я очень хотел рассказать им, как они меня удивили.
   - Послушайте, - отводя взгляд, сказала мне эксперт фонда, молодая девочка, которая за один день успела прочитать мои бумаги, принять по ним решение и отослать их мне, - вы написали о новых технологиях. Вы применяете их в энергетике. Вы сотрудничаете с электростанциями. Но нас не интересует украинская энергетика. Мы не финансируем ни такие проекты, как ваш, ни такие фирмы, как ваша.
   - Почему? - тупо спросил я.
   - Это политика фонда. Я за нее не отвечаю. Мы выделяем деньги под проекты в пищевой, мебельной и строительной отраслях. И все.
   Мне нечего было возразить ей. Они вправе тратить свои деньги, как хотят. Они могут не тратить их вовсе. Это их деньги и их дело. Все, чего они хотят, - чтоб у нас были еда и жилье, чтоб мы не лезли от голода на стенку. На их стенку. Чтобы нас не было слышно и видно.
   - Саша! Извините, что сорвал вас с места, - встретил меня Дружинин. Свободного времени - ни секунды. Завтра рано утром уезжаю в Чернобыль. Буду заключать договор с объектом "Укрытие". Хотел посоветоваться... Вы же с ними много лет работали и всех там знаете. Верно?
   - Ну, всех-то я точно не знаю. Да и тех, кого знал, там почти не осталось.
   - Дмитрий мне рассказывал что-то про пылеподавление в случае падения кровли... Я правильно запомнил?
   - Да, почти правильно. Но это давний договор. Его так и не довели до конца.
   - Вот это и интересно. Почему не довели, что помешало? У всякой крупной компании есть свои особенности принятия решений.
   - Владимир Дмитриевич, - рассмеялся я, - могу рассказать, мне не сложно. Но как раз по договору об аварийной системе пылеподавления непосредственно с "Укрытием" мы почти не работали.
   - Ну, все равно...
   - Это была тема, поднятая "Энергостройпроектом". Они заметили, что есть большая вероятность обрушения кровли "Укрытия".
   - Так оно и было? - переспросил меня Дружинин.
   - Так и есть. Крыша там держится на честном слове...
   - А если без метафор?
   - Крыша "Укрытия" - это трубный накат, просто металлические трубы, положенные на две балки. Опоры у этих балок, во всяком случае, у одной из них, очень ненадежные: шахта лифта, которая сама едва держится, и стена, которая была повреждена при взрыве во время аварии. Вероятность падения балок в девяносто пятом году оценивалась в десять-тринадцать процентов. Это без метафор.
   - Ого. Много. А что, других опор не могли найти?
   - Не могли. Вспомните условия восемьдесят шестого года, в которых строили "Укрытие". А обрушение кровли - это, конечно, не взрыв, но огромное облако пыли. Кто знает, куда его понесет? Там ведь тонны, десятки тонн пыли, в помещении "Укрытия". Они с этой пылью борются, поливают специальным составом, который на небольшое время связывает ее, а потом сам становится пылью.
   - Замечательно!
   - Не стоит иронизировать. В разрушенном четвертом блоке пятнадцать лет поддерживают стабильное состояние ядерного топлива. Делают это на ощупь, вслепую. Прикладных задач такого масштаба и характера никто и никогда не решал. Людей, которые понимают физику того, что происходит внутри единицы. И работают они не на объекте "Укрытие", даже живут не на Украине.
   - А где?
   - В Москве. А на "Укрытии" работают в основном бывшие атомщики, турбинщики. Технари. Те же, кто и до взрыва. Они следят за тем, чтобы хуже не стало. Поэтому очень консервативны. И не только они. Каждый их шаг контролируют и перепроверяют. Поэтому им проще купить десять машин и целыми днями ездить на них по зоне, чем провести самые невинные конструктивные изменения на четвертом блоке. О ненадежности кровли давно говорили...
   - Так, может, проще построить еще один "саркофаг"? - вдруг перебил меня Дружинин. - Снаружи. А тогда пусть внутри хоть все падает - не страшно.
   - Верно. Это самая старая и самая живучая идея. Кажется, к ней сейчас опять вернулись. Если я правильно помню, построить его не так просто. Особенности почвы, болотистая местность, перегруженность территории станции строениями... Одним словом, возводить тяжелые здания там опасно. Поэтому "Энергостройпроект" предложил другое решение. Если уж кровля будет падать, надо не дать облаку пыли выйти за пределы четвертого блока. Погасить его внутри. Они хотели разместить на стенах реактивные распылители и датчики. Как только датчики фиксировали падение труб, распылители заливали пыль специальным составом, и кровля падала на мокрое основание. После этого, с задержкой в доли секунды, выливалась новая порция состава. И связывала остальную пыль. А потом, через полчаса, сверху все заливали тонкой резиной. Консервировали.
   - Это какие же распылители надо было поставить, чтоб они, пока рушатся трубы, успели вылить сотни литров жидкости...
   - Так и проектировали их в КБ "Южном". Ракетчики.
   - Хорошо. А вы чем занимались?
   - Составы разрабатывали. То, чем, собственно, пыль давили. Система ведь делалась на несколько лет. Значит, пылеподавляющая жидкость должна была не замерзать при минус сорока, не густеть при плюс пятидесяти, не взрываться от случайной искры, а сколько искр будет при падении металлических труб, вы можете себе представить. Да еще хорошая смачивающая способность, да плюс...
   - И это вы с Димой?
   - Нет, конечно. Хотя неоконченный физфак мне не повредил. А составами занимались те же люди, которые раньше работали с Кузьминым. Причем мы шли впереди паровоза, потому что параметры распылителей подстраивались под характеристики составов. Так что, хоть договор был остановлен еще на стадии проектирования, мы свою работу сделали почти полностью. Провели лабораторные испытания составов. Не дошло дело только до полевых.
   - Ладно, Саша, вернемся к началу разговора. Почему же работы были остановлены?
   - Да денег, как всегда, пожалели. Пришел новый начальник и скомандовал задний ход. А сейчас он по телевизору выступает и рассказывает, что каждую минуту на "Укрытии" крыша упасть может. Как у него неспокойно на душе во время снегопадов и при сильном ветре. Интересно, что через несколько лет эта тема возродилась, но уже под командой французов. В Европе решили, что и они могут кормиться на чернобыльских хлебах. Опять заговорили о втором "Укрытии" и о запасном варианте - аварийной системе пылеподавления. Я раза два съездил на совещания, отвечал на вопросы французов... Но во второй раз все заглохло даже быстрее, чем в первый. Тоже из-за денег. В этот раз к деньгам добавилась еще и политика. Деньги шли из Европы и требовали кучи согласований. Когда русский батальон вошел в Приштину, американцы этот кран немедленно перекрыли. Французы говорили, что они возмущались и пытались пробить деньги: при чем, дескать, тут Украина? Но американцы сказали, что при том. И Европейский банк финансирование остановил. Хотя я, по правде говоря, не очень этой басне верю...