Сильная рука старшего брата с такой силой натянула повод его коня, что Придон едва не вылетел через конскую голову.
– Куда собрался?
Придон вскрикнул:
– Кто это был? Брат, кто это…
Скилл сдвинул плечами, оглянулся. Из-за коней вынырнул Черево, бледный, глаза навыкате, губы дрожат. Суетливо отряхнулся, ибо какой-то из коней, воспользовавшись остановкой, вывалил ему на одежду и сапоги груду теплых пахнущих каштанов.
– Повезло! – вскрикнул он счастливо. – Просто повезло!.. Нам нельзя было даже смотреть в ту сторону!
Скилл обронил спокойно:
– Артане без страха смотрят в лица даже богам.
– Вы не понимаете, – проговорил Черево торопливо. – Это Итания, дочь тцара! Она так нежна, что если мимо пролетит даже самая крохотная в мире бабочка, то Итания мерзнет от взмахов ее крыльев! Если в ее комнату ворвется солнечный луч, то мгновенно обожжет ее кожу!.. Она…
Придон слышал и не слышал, перед остановившимися глазами все еще та откинутая занавеска, а прямо на него смотрит девичье лицо с высоко подведенными бровями. Она казалась удивленной. Придон ощутил себя так, как если бы его в солнечное сплетение лягнул конь.
Черево прав, что там боги, разве их можно равнять с Нею? Богов множество, а она – Единственная.
Могучая рука с такой силой тряхнула за плечо, что лязгнули зубы.
– Что с тобой?.. – спросил Скилл резко, Придон уловил в голосе брата глубоко запрятанную нежность и тревогу. – Тебя не околдовали?
Придон сказал хриплым голосом:
– Брат мой… Разве это дочь тцара?.. Нет, это само солнце… Я ослеплен, я ничего не вижу, кроме ее лица, кроме ее глаз!
– Проклятые колдуны, – пробормотал Скилл люто. Пальцы его метнулись к боевому топору. – Уже навели порчу!.. Держись, брат. Мы – сильные. Им нас не сломить, не запугать.
Аснерд и Вяземайт сделали отгоняющие знаки, а Черево посматривал на артан с испугом. По мясистому лицу снова покатился пот, а щеки обвисли еще больше. Скиллу даже показалось, что толстяк побелел от страха.
– Я не хочу, – прошептал Придон, – чтобы от меня отводили эту порчу…
– Это Итания, – повторил Черево торопливо. – Ваше счастье, что вы – артане! Любой куяв уже поплатился бы головой. Никто не смеет на улицах смотреть на дочь тцара даже искоса, даже украдкой. А ты, дерзкий, смотрел в упор! Не удивлюсь, если на ее нежной коже будут кровоподтеки.
Придон воскликнул воспламененно:
– От моего взгляда?.. Да я всю кровь отдам, только бы ни пылинка ее не коснулась! Я… я…
Он сам поперхнулся горячим потоком, что фонтаном вырывался из души. Скилл засмеялся, похлопал по широкой спине брата ладонью. Звук был такой, словно шлепал коня по крупу.
– Ах вот оно что, – сказал он с облегчением. – Это колдовство мы все знаем. Ты сам готов стать той занавесью, что защищает ее от солнца, ты сам готов убить всех носильщиков и носить ее сам, ты многое… даже все готов! Но сейчас утри слюни и сопельки, прими надлежащий вид. Мы едем не просто зреть погрязшие в роскоши земли, где скоро будут пастись наши кони. Нам надлежит увидеть и услышать больше, чем удается узнать торговцам и не совсем торговцам, что ходят здесь под личиной торговых людей. Мы – сыновья тцара! Значит, должны видеть и понимать больше.
Голос его накатывался, как могучие волны. Когда дует южный ветер, вода поднимается на высоту двух копий, жители прибрежных сел бросают все и бегут, но Придон сейчас превратился в тот утес, что даже не замечает этих волн. Целое море прокатывается мимо, оставив на камне клочья пены, а он все такой же, смотрит поверх волн на далекое золотое облачко.
– Брат, – прошептал он.
Голос дрогнул, Придон со страхом и стыдом ощутил в горле тугой комок. Только дважды он проглатывал этот ком: когда умерла любимая собака и когда видел умирающую мать. Сейчас же никто не умер, напротив – он увидел самую красивую… да что там красивую, нет слов, чтобы выразить то, что увидел… но в груди тоска, глаза щиплет, душа в тревоге, словно оказалась на краю пропасти.
– Брат, – повторил Придон с трудом, – брат мой… Я ничего не понимаю. В один миг простой и ясный мир кто-то смел одним ударом… как проигравший игрок сбрасывает доску с костями! Я околдован, ослеплен и ничего… ничего не понимаю, что ясно знал раньше! Все не так, все не так. Но одно точно: я жил… я существовал не там, где должен!
Скилл проворчал уже с некоторой тревогой:
– Придон, ты что-то не то говоришь.
– Да все то, – сказал Придон смятенно, – теперь я здесь, с тобой. Потому что эта Итания здесь, в этом мире. Мы с ней ходим под одним солнцем. Брат мой, я ничего не вижу, кроме ее лица!.. Я не слышу, о чем говорят, в ушах звучит ее волшебный голос. Прости, но я не смогу ничего запомнить и рассказать на Совете.
Скилл хмыкнул:
– Но о тцарской дочери рассказать же сможешь? Кстати, как ты услышал ее голос, да еще волшебный?
Придон смотрел растерянно, за спиной Тур хмыкнул:
– А ведь ротик не открывала, все верно!
– Все равно, – прошептал Придон. – Я слышу… Даже сейчас.
Аснерд довольно гоготнул. Вяземайт сочувствующе качал головой, Олекса и Тур откровенно пялили глаза. Придон сказал растерянно:
– Нет. На свете нет таких слов… Их еще не придумали! Брат, я схожу с ума, но я умру, если завтра же ее не увижу. Не знаю, что со мной, но я прошу тебя… Иди к куявскому тцару, проси отдать ее за меня! Проси, уговаривай, умоляй. Я не могу без нее жить, дышать, смотреть…
Скилл хмуро молчал. Аснерд громыхнул:
– Да, разбежался!.. Так и отдаст!
Скилл после долгого молчания вдруг сказал:
– А почему нет?
Воевода уставился во все глаза.
– Ты чего?
– Ее отдать могут, – сказал Скилл. – Мы разве не тцарская кровь?.. Кроме того, Куявия всегда в страхе перед нашей растущей мощью. А этот брак мог бы укрепить союз. Если не союз, то все-таки родство! А это обязывает.
Аснерд скептически хмыкнул:
– Как будто родня не режет друг друга! Еще как… Но если говоришь так, то, наверное, правильно. Ну что, поедем?
Он подобрал поводья, толкнул коня под бока каблуками. Скилл смотрел с сомнением.
– Вот так на коне во дворец? Боюсь, эти тупые куявы не поймут наших шуток. Хотя, конечно, хорошо бы вот так подъехать к трону, сообщить тамошнему тцару свое решение, девку поперек седла и – в родную Степь!
– Хорошо, – сказал Аснерд убежденно. – Так едем?
Скилл вздохнул:
– Куявы будут против. А с этими свиньями придется считаться. Пока что. Мы на их земле, а когда договаривались о торговле и свободном проезде, то клялись соблюдать обычаи друг друга.
Аснерд промолчал, но обидчиво вскинулся Вяземайт:
– Так наши обычаи правильные, их все должны соблюдать! Но почему мы должны блюсти их дурости?
Черево слушал их с ужасом, мясистое лицо побелело, а толстые губы съежились.
– Что вы говорите? – вскричал он. – Как вы можете?.. Вы же знаете, что это невозможно! Вам плевать, что мне голову снимут, но вы сами вызовете войну! Что, к вашему тцару можно вот так на коне… в шатер? Или в шалаш, что там у вас? Вы же понимаете, как трудно вообще…
Аснерд тяжело громыхнул:
– А трудности надо преодолевать!
Черево огрызнулся:
– Только артане преодолевают трудности. Куявы их обходят.
Он волновался, хрипел, брызгал слюной. Скилл брезгливо подал коня в сторону. Аснерд покосился на тцаредворца и покачал головой. Вяземайт смотрел поверх крыш в сторону храма куявских богов.
Скилл поморщился.
– Ты прав, но только чуть-чуть. Если чужеземцы просят нашего тцара о встрече, тот обычно допускает их. Не сразу, это неприлично, но через день-другой…
Черево всплеснул короткими, как у уродца, ручками.
– Так я о чем и говорю! Дайте время. Я сегодня должен рассказать тцару, что встретил вас и определил в доме, где вас и коней покормят, одним – овса, другим – мяса… вы только напомните, кому из вас овес, а кому мясо, а там в разговоре передам вашу просьбу…
Вяземайт рыкнул:
– Просьбу?
Скилл похлопал волхва по плечу. Тот засопел и отвернулся. Черево продолжал, но глаза пугливо поворачивались в орбитах в сторону свирепого артанского волхва:
– Думаете, только у вас блюдутся какие-то приличия? Простолюдину велят, а к тцарам обращаются с просьбами. Я вам предложил возможность, а вы… а вы…
Скилл сказал успокаивающе:
– А мы не такие дураки, чтобы отказываться. Только насчет дома и корма, это ты зря. В Куябе есть постоялые дворы? Вот там и остановимся. У нас есть чем платить за ночлег и еду.
Черево развел руками. Посмотрел на Скилла, снова развел руками.
– Хорошо, – сказал он наконец. – Как хотите. Что я могу?.. Только проводить до постоялого двора, который выберете, конечно же, сами. Вам же надо выказать свою независимость? Ну вот. А мне надо знать, где и под каким столом вас искать.
Скилл кивнул, обратился к друзьям:
– Видите, все понимает! А вы говорите, тупые куявы, тупые…
Аснерд ехал впереди, все такой же влитой в седло, недвижимый, но теперь указывал кивком или глазами на дворцы, улицы, площади, называл, рассказывал, объяснял: он бывал в Куябе в молодости часто, знал где и что.
Он и привел к постоялому двору, где, по его словам, кормили почти по-артански, что значило – хорошо кормили. Придон издали увидел дом в два этажа, весь задвинут в глубину широкого двора, ворота гостеприимно распахнуты. Конь радостно ржанул, бодро тряхнул гривой, мол, совсем и не устал, просто интересно зайти, посмотреть на этот постоялый двор.
Вяземайт насмешливо скалил зубы. Аснерд перехватил его взгляд, кивнул, соглашаясь, да, перебор, у этих жалких куявов нет ни достоинства, ни чувства меры. Придон проследил за их взглядами: намалеванные драконы на стене, дракон из дерева на крыше, еще глаза царапнули два толстых столба на въезде в постоялый двор – поднявшие к небу морды драконы ждут приказа богов броситься на обидчиков.
Аснерд сказал насмешливо:
– Видишь? У этих крылья с крючьями на концах. Ну как?
Вяземайт коротко хохотнул.
– А ты не заметил дом бера, что мы проехали… нет, по ту сторону базара! Там дракон во всю стену. Так вот у него на голове гребень.
– Как у петуха?
– Да. Только во всю спину.
Оба захохотали. Придон подумал завистливо, что ветераны умеют замечать такие тонкости, что сразу хвастливых куявов на чистую воду. Если одни изображают драконов так, а другие иначе, то, значит, драконов попросту не видели.
– А какие драконы у них на щитах? – спросил Вяземайт.
– Думаешь, не заметил? С ящериц делали. Для куявов и ящерки – драконы!
Двор широкий, с длинной коновязью, конюшней и тремя пристройками к главному дому. Из одной несутся мерные удары молота, из другой пахнет свежим хлебом, в третьей торгуют горшками из красной глины. Когда Придон еще только въехал во двор, на прилавке было три горшка, но затем один сдвинулся, и Придон понял, что это не горшок, а огромная красная рожа горшечника, такая же круглая, огромная, с торчащими, как ручки, оттопыренными ушами.
Он вздрогнул от могучего шлепка по голой спине. Аснерд смотрел пристально, на широком окаменевшем лице проступила некая озабоченность.
– Очнись, Придон!
Придон пробормотал:
– Да я что, я ничего…
– На свете есть лишь одна женщина, – проговорил Аснерд наставительно, – предназначенная тебе богами. И если ты не встретишь ее, ты спасен.
Придон спросил настороженно:
– А если встречу?
– Погиб, – ответил Аснерд просто.
Придон смолчал, отвел взгляд в сторону. Аснерд снова шлепнул по спине, но уже иначе, как шлепнул бы идущего на гибель.
Олекса и Тур переглянулись, Олекса сказал хмуро:
– Любовь – это умопомрачение. Лечение только одно: палкой по голове.
– Если бы, – ответил Тур. – Думаешь, наш батя его уже не врезал бы? Как кроля между ушей?
Куявская корчма, как показалось Придону, почти ничем не отличается от артанской, разве что сложена не из обожженной глины, а из добротных каменных блоков. Это уже на века, снести лихим набегом артанской конницы непросто. Чем-то напоминает куявские дома, тот же камень, та же манера прятать дом в самой что ни есть глубине. Сам двор весь впереди, тут и колодец, и коновязь, и всякие пристройки вроде кузницы или пекарни. Здесь сразу видно, что корчмарь старается разрастить свое хозяйство до крупного постоялого двора, чтобы не только простолюдье, но и песиглавцы, а то и беричи не проезжали мимо.
Навстречу выбежал мальчишка, настолько услужливый и предупредительный, что явно сын хозяина, а не слуга. Он суетился, бестолково и храбро хватал коней под уздцы, пытался одновременно отвести их к коновязи и помочь гостям слезть на землю. Уже потом, когда Придон сидел в корчме, он вспомнил, что так и не рассмотрел услужливого мальчонку в лицо.
Аснерд с сожалением миновал корчму, сразу понес вещи в отведенную им комнату. Комната как комната, за одну серебряную монету – клетушка с ложем на дубовых чурбанах, стол и две длинных лавки. Тараканы, крупные и черные, как поспевший чернослив, с любопытством смотрели на новых постояльцев изо всех щелей. Усики шевелились, ловили запахи, а заодно тараканы сплетничали и перемывали новоприбывшим кости.
– Вяземайт на ложе, – распорядился Аснерд, – он у нас старый, у него эти… кости… Вы двое – на лавках.
– А ты?
– Я у двери на полу, – гордо сообщил Аснерд. – Кто-то должен первым быть на варте?
Олекса сказал возмущенно:
– Обижаешь, батя… За что?
А Тур лишь сверкнул глазами исподлобья. Аснерд отмахнулся.
– Там за стеной еще комнатенка. Здесь не поместимся. Вам туда.
Вяземайт сказал обидчиво:
– Почему не я на полу? У меня кости не тоньше твоих.
– Зато внутри пустые, – пояснил Аснерд. – Вон, как у кур. Еще у гусей с виду кости толстые, а внутри… Эт чтоб летать легче. Из таких костей свиристелки делать хорошо. И всякие разные дудки, сопелки. Ты ж променял топор на жезл? Променял. Значит, кости у тебя пустотелые.
– А у тебя голова, – огрызнулся Вяземайт.
Аснерд постучал костяшками пальцев по лбу, прислушался. Постучал еще. Лицо стало задумчивым. Придон и даже Скилл остановились, смотрели заинтересованно. Наконец Аснерд сказал хладнокровно:
– Брешешь.
– Почему?
– Литая, – сообщил Аснерд гордо. – Без всяких пустот.
Он неторопливо прохаживался по комнате, похлопывал ладонью по голому животу. Звук был такой, словно поленом постукивали в каменную стену. Вяземайт смотрел выпученными глазами. В другое время и Придон ломал бы голову над связью пустотелых костей с магией, но сейчас поспешил сбросить перевязь с топором и повернулся к Скиллу:
– Пойдем обедать?
Скилл расхохотался.
– Уже проголодался?
– Не совсем, – ответил Придон смущенно, – я только…
Аснерд пророкотал благодушно:
– Не дразни мальца. Ему все в диковинку. Должен посмотреть мир!
– Да, – сказал Скилл со странным выражением, – корчма… как раз и есть мир.
Придон быстро взглянул на старшего брата, выискивал в глазах искорки смеха, но лицо Скилла оставалось совершенно серьезным.
Они заперли за собой дверь, да не войдет никто другой, уши ловили гул голосов снизу, а ноздри трепетали от возбуждающих запахов жареного мяса. Пахло еще чем-то странным, волнующим, но эти ароматы Придон не знал, ноги сами несли по ступенькам вниз, говор все громче, долетели песни, хохот, выкрики…
Большое помещение открылось полностью, он остановился на лестнице, одним взглядом охватывая корчму. Стены не из бревен, а из красного обожженного кирпича, такие простоят дольше, да и далековато отсюда лес, а глина везде под ногами, потолок и стены черные от копоти, с потолочных балок свисают черные космы, паук бегает лохматый и черный, зато на уровне спин стены блестят, собрав пот и жир со всех приезжих, гостей и местных гуляк.
На стенах вместо дымных факелов чаши светильников, в воздухе плавает запах бараньего жира. Хорошо, не рыбьего. Между столами тот же вертлявый парнишка, и снова Придон не рассмотрел его лица. А тот ловко проныривал между столами, на подносе что-то коричневое, три глиняные кружки, слышен пряный запах…
Сейчас, когда он обвел взглядом всех, сидящих за столами, артане всей необъятной страны Артании показались родными братьями, настолько похожи друг на друга, в сравнении с этими людьми. Здесь белокожие и смуглые, одетые так же легко, как артане, и укутанные в меха, словно и среди лета мерзнут, одни в легких накидках, другие в лязгающем и громыхающем железе, кто-то ест мясо и рыбу, другие поглощают только пучки травы, словно и не люди вовсе, а какие-то козы, одни выглядят нищими бродягами, другие – тцарами в изгнании, ибо за кольца и браслеты на их руках можно купить целые города или нанять огромную армию.
Скилл с артанами уже выбрали пустой стол и призывно махали оттуда руками. Придон наконец очнулся, заставил деревянные ноги двигаться, проломился сквозь пар, дым, испарения, громкие голоса, крики, хохот, пьяные песни.
Аснерд прогудел довольно:
– Ну что, тряхнуло?
Придон прошептал потрясенно:
– Откуда… откуда столько дивных людей? Из каких стран?
Скилл отмахнулся.
– Да это все куявы.
– Но как же…
– Да так, – сказал Скилл еще равнодушнее. – Просто, как вороны, любят наряжаться. Вот и тащат в гнезда все яркое и пестрое, и на себя тоже цепляют. Как женщины… ну, им можно, так и мужчины.
– Что совсем стыд, – проскрежетал зубами Вяземайт. – Это позор, это оскорбление для мужчин! Такие люди должны быть уничтожены. А их землю должен заселить достойный народ.
Олекса и Тур переглянулись, волхв не сказал какой, но кто из артан не знает, какой из народов на свете самый достойный?
Подошел толстый мужик, одетый как луковица. Из-под одной одежды торчит другая, а из-под этой – третья. К тому же чувствовалось, что есть еще и четвертая, что сразу наполнило душу Придона неимоверным презрением. Тут же хлестнула волна страстного желания схватить Итанию на руки и увезти на быстром коне в вольную чистую степь, где чистый воздух, чистые реки, сильные мужчины и гордые женщины.
– Что будете есть? – осведомился мужик сиплым голосом.
Скилл покосился на Придона, губы раздвинулись в загадочной улыбке.
– Знаешь, – сказал он, – неси мясо… но зажаренное по-куявски… Неси сыр, но только тот, что привозят с гор…
Мужик кивал, спросил:
– Какое вино? Есть очень достойное, прямо от винодела, что поставляет прямо во дворец…
Придон вспыхнул от оскорбления, а Скилл сказал мягко:
– Разве не видишь, что мы – артане?
В голосе старшего брата Придон ощутил угрозу. Ощутил ее и мужик. Побледнел чуть, торопливо поклонился:
– Да, но… вдруг вы на службе великого тцара… Нет-нет, я не хотел оскорбить, просто на службу тцару нанимаются самые разные люди…
– Но не артане, – сказал Скилл, он говорил все еще мягко, но как-то с нажимом, даже за соседними столами ощутили угрозу. – Да и мясо, как ты понимаешь, мы едим не всякое, так что будь осторожен… Но, чтобы ты повеселел, можешь принести нам рыбу, что плавает только высоко… Понимаешь?
Аснерд добавил:
– И не ту, что в горных озерах, хотя и она божественно хороша, а ту, с красными перьями, что только в быстрых реках, в водопадах. Я видел, как скачет через камни…
Хозяин сказал испытующе:
– Вы же знаете, та рыба очень дорогая.
– Неси, – распорядился Скилл.
– Эту рыбу доставляют живой, – добавил хозяин. Он не двигался с места. – А чтобы доставить с высоких гор, приходится везти в чане с водой, куда каждые полчаса бросают колотый лед…
Скилл засмеялся.
– Прекрасно! Давай эту дивную рыбу. И постарайся, чтобы хватило на всех. Учти, мои люди жрут так, что коня съедают за мгновение ока.
Он бросил на стол горсть золотых монет. Хозяин неверяще смотрел на блестящую россыпь, схватил один кругляш, попробовал на зуб, расплылся в улыбке.
– Вы получите лучшую рыбу, которую ест только сам тцар!
Сгреб, исчез, тут же появилось множество челяди, стол еще раз вытерли, застелили чистой скатертью, перед каждым артанином поставили пустое блюдо и положили ножи и двузубые вилки. Придон вспыхнул от оскорбления, это намек, что его нож за поясом недостаточно хорош? – но следующая вереница слуг тут же начала перегружать им на эти пустые блюда жареное мясо, различных животных, зажаренных птичек, кровяные колбаски, и он забыл возмутиться громко и с достоинством.
Ноздрей достиг волшебный запах, он осторожно отрезал своим ножом кусок мяса и отправил в рот. Приятно обожгло, мясо оказалось сочным, просто тает во рту, это не по-мужски, но он внезапно ощутил, что сок уже потек по гортани, влился в жилы, в голове разом прояснилось, а усталость улетучивается с каждым мгновением. Он снова силен и бодр, настолько бодр, что готов подпрыгнуть до потолка. Просто так, взять и подпрыгнуть…
Скилл кивнул Аснерду на раскрасневшегося Придона:
– Смотри, что делают пряности с нашим мальцом.
– Зажгли огонь в крови, – подтвердил Аснерд. – Я тоже помню, как в первый раз…
Ели с удовольствием, быстро, но степенно, переговаривались, посмеивались, поглощали это дивное мясо, хватали жареных птичек и тоже отправляли целиком в рот. Аснерд предупредил, что полагается жевать, а комок выплевывать, там же косточки, но сам ел целиком, и Придон тоже ел целиком, какие там косточки у таких крохотных птичек, мельче воробья…
А потом подали ту самую рыбу. Придон еще издали ощутил ее приближение, по необычному запаху, что донесся из раскрытых дверей кухни, да и все за столами насторожились. Даже песни за дальним столом оборвались, все провожали взглядами самого хозяина, что торжественно нес на вытянутых руках широкое блюдо.
За хозяином двигались повара, сами, без слуг, перекладывали на стол знатных гостей дорогую рыбу, заодно поглядывали любопытствующе, кто же может позволить себе такое дорогое удовольствие, роскошество даже.
Придон жевал эту божественно нежную рыбу, вкус необыкновенный, а глаза то и дело поворачивались в орбитах. За столом у окна в окружении четверых мужчин сидит и спокойно отхлебывает из кубка необычно одетая женщина. Да и вся она выглядит необычно, начиная с того, что находится в корчме. В Артании, самой правильной стране, ни одна женщина не позволит себе зайти в корчму. Даже те, кто путешествует, все же завтракают и обедают обязательно в своей комнате, а не в окружении мужчин и под взглядами множества мужчин…
…которые, к удивлению Придона, вовсе не таращили глаза на эту женщину, не пытались приставать, а ели, пили, горланили песни, бахвалились, затевали борьбу на локтях. Женщина перехватила жадный взгляд Придона, ее тонкие брови чуть приподнялись, затем отхлебнула вина и, слегка отвернувшись, преспокойно продолжала обсуждать что-то со спутниками, больше не замечая Придона, его друзей, вообще мужчин в корчме и саму корчму.
Придон со жгучим интересом всматривался в ее фигуру с гордо приподнятыми плечами. Воротник стоймя, тонкая элегантная шея, круглое милое и одновременно строгое лицо, густые, но гладко уложенные снежно-белые волосы. Такие волосы, и в то же время темное от загара лицо, он впился взглядом в ее глаза, по телу пробежала дрожь. Ощутил, что не в состоянии оторвать взора. Впервые видел глаза цвета светлого меда, желтые, почти оранжевые. Чистые алебастровые белки и крупная радужка желтого цвета, где в самом центре крохотные черные точки зрачков…
Он снова и снова пробегал по ней взглядом, стараясь делать это не чересчур открыто, что выглядело бы вызовом. Ладная крепкая фигура, очень женственная, но в то же время фигура сильной женщины. Он бы даже сказал – женщины-воина, если бы такое дикое сочетание было возможным. Наконец сообразил, что его поразило больше всего: впервые увидел женщину в мужской одежде. Правда, одежда так ушита и подогнана по ее фигуре, что не выглядит грубой мужской, вот крупная грудь оттопыривает спереди, но жакет от самого горла, расстегнута только верхняя пуговица, а от нее до груди далеко, ни хрена не видно, так что она не старается привлечь внимание мужчин своей доступностью или нежностью кожи…
Он скользнул взглядом по ее ногам, плотно втиснутым в хорошо выделанную кожу. Чуть ниже колен начинаются сапоги, такие же плотно сидящие, как только и натягивает, двойная подошва, приподнятый каблук…
– Кто это? – шепнул он в сторону Скилла, словно женщина могла услышать. – Почему она…
– Тс-с-с, – ответил Скилл. – Если не кричит свое имя, значит – предпочитает неузнанность. Придон, в Куявии больше разнообразия, чем в Артании, как в гниющем трупе всегда больше червей, чем на чистой лужайке. Но и пожирающие трупы черви нужны, иначе те своим смрадом задушили бы весь мир!.. Ты только в одной Куябе увидишь столько всякой дряни, сколько никогда не встретишь во всей необъятной Артании. Но здесь попадаются и драгоценные жемчужины, которых у нас тоже, увы, не встретишь…
Голос его на краткий миг стал печальным, даже в глазах промелькнуло нечто, но Придон не успел среагировать, на свободное место вышла молодая красивая женщина, за ее спиной выстроились музыканты, женщина гордо вскинула руки, музыканты разом ударили по струнам, задудели в деревянные и медные трубы, рожки, пищалки, а женщина начала танец.
Придон встрепенулся, музыка звучит непривычно, но в груди сразу же отозвалось что-то, дрогнуло, а потом сладко заныло. Сквозь ряды музыкантов протиснулся подросток, вскинул лицо к закопченному потолку и запел. Придон вздрогнул, по всему телу прошла дрожь, волосы зашевелились. Мальчишка пел, подняв лицо, такое чистое и серьезное, словно видит сквозь все этажи чистое небо, а на нем небожителей…
Да каких небожителей, мелькнуло в голове смятенное. Небожители – это грозные и свирепые воители, их лица перекошены яростью, в глазах огонь битв, голоса подобны грому, а взгляды высекают молнии. Этот же поет настолько сладко и щемяще, что в груди началось какое-то задыхание, сдавило, сперло. Придон прижал ладонь к сердцу, оно дергается не в лад, словно раненый зверек, что попал одной лапой в капкан и в ужасе старается освободиться.