Никитин Юрий Александрович. Придон (Троецарствие - 2)

   - Надеюсь, наш любезный Промек просто передает слова этого простого грубого дикаря. Так, надеюсь, надо понимать это оскорбление.
   Кожастый пробормотал:
   - Тут нет значков, что это он передает слова артан... Впрочем, если он писал после пира, то... гм... понятно, он же упился по-артански, только эти свиньи упиваются, как... как...
   Кто-то сказал с недоумением:
   - Но ведь артане вина не пьют?
   - Это истинные не пьют, - объяснил Кожастый.
   - А эти какие?
   - Не совсем истинные, - объяснил Кожастый старательно. - Хотя на самом деле именно они истинные, ибо раньше артане упивались так, что и нам в зависть, но потом у них появился какой-то пророк, что убедил отказаться от вина... бывает же такая дикость!.. Большая часть артан от вина отказались и стали именоваться чистыми артанами, а всех остальных стали называть нечистыми.
   - И много таких?
   - Да с десяток племен. Некоторые даже вроде бы вовсе не подчиняются артанскому владыке. Другие подчиняются, но на условиях. Правда, когда началась война, то они все двинулись на нашу Куявию, но все они идут своими родами, дороги выбирают сами. И на кого напасть - тоже. Как вот этот Ральсвик.
   Кожастый скривился, похоже, прикидывал, как использовать таких артан против Придона, а Годлав в нетерпении ткнул его посохом в грудь:
   - Запнешься еще раз - казню, видят боги! Да где же этот чертов палач?
   Кожастый сказал торопливо:
   - Да читаю, читаю... Государственные дела поспешательства не терпят. Ваш батюшка не был таким... прыткучим. Всегда все решал неспешно, в избирательной рассудительности. Обязательно после сытного обеда, когда мысли рождаются мудрые, неторопливые... Да-да, читаю: "...упиваются по-куявски... На пир подали жареных Лебедев, а потом принесли уже печеных гусей. Ну, гусь это тоже почти лебедь, но все-таки гусь, и если бы не дивная гречневая каша, что внутрях, да печеные яблоки, то и ваще до лебедев им бы далеко, а так еще и со жгучими травками, да когда жареные перепелочки по бокам..."
   Он читал, читал, читал, слушающие начали причмокивать, громко глотать слюни, кто-то не выдержал и побежал на кухню. Годлав, ранее от гнева красный, теперь начал медленно бледнеть. Кожастый бубнил, бубнил, иногда увлекался так, что начинал причмокивать и сладострастно облизываться.
   Годлав грянул страшно:
   - Палач!.. Если еще раз скажет про еду - руби ему голову! Мне эти жареные кабанчики уже в печенках сидят! Только услышу про жареных кабанчиков - у меня разлитие желчи начинается!
   Советники задвигались, загудели. Казидуб, старый и мудрый, скрюченный от многих болезней, ему лекари велели есть только овсяную кашу, да и то не больше двух горшков в день, из-за чего он все остальное ел только по ночам, поддержал подобострастно:
   - Истинно рек, князь-батюшка!.. Что ты все о еде и еде?.. Пропусти это все к такой матери!.. Сказано - пропусти, вот и пропусти!.. Давай сразу о вине. Что он там написал о подвалах?.. Правду ли, что у Велигора вина со времен самого славного Тараса Младшего? Или брешут?..
   Годлав уже не бледнел, дальше некуда, бледность медленно и страшно сменялась жуткой синевой.
   Кожастый уткнулся носом, бормотал, пускал слюни, возвращался и начинал сначала, наконец отыскал место, где Промек описывал подвалы, где бочки в один ряд, кувшины в другой, подвал таков, что половину дворца можно упрятать, но это только первый подвал, а там ниже еще один, и вот уже когда спустились туда...
   Тут уже чмокали и роняли слюни все, кроме князя, что стиснул кулаки, стиснул челюсти, стиснул сердце и волю в кулак, стиснулся весь, чтобы не сорваться и не начать крушить, убивать, истреблять это все двуногое скотство, расплодившееся в отсутствие очистительной артанской грозы.
   - Ишь ты, - донесся как сквозь вату задумчивый голос одного из воевод за спиной Годлава. - Выходит, не врали старики... Да, ради глотка такого вина можно хоть в ад. А они, бесстыдники, кувшинами хлестали! Никакого уважения к сединам такого напитка.
   Кожастый сказал почтительно:
   - Говорят, когда подают такое вино, за стол вместе с гостями незримо садятся сами боги. И пируют.
   Воевода почесал затылок:
   - Да? То-то помню, хорошее вино всегда кончается быстрее...
   Годлав выдохнул жар, заставил себя успокоиться, он же князь, а не раб, князь должен уметь держать себя в руках, сказал ровным голосом, хотя великая тоска и безнадежность заползли в измученное сердце:
   - И это все?.. Больше ничего не написал?
   - Все, - подтвердил Кожастый. - Твой сын, великий князь, совершил настоящий воинский подвиг! Он пошел доблестно к врагу, упоил его вусмерть...
   Воевода поддержал:
   - И его военачальников. Так что сегодня битвы не будет. У нас еще не меньше суток, чтобы набрать войско.
   - А то и больше, - подал голос кто-то сзади. - Молодой Промек хошь слона упоит. Чудо-юдо рыбу-кит перепьет!.. Там все сейчас лежат покотом, хоть иди и вяжи.
   Годлав сидел настолько слабый, что впервые не было сил даже шевельнуться. Мелькнула мысль, что впервые его поднимут под руки, как уже десяток лет водят престарелого Дубинца, препроводят в покои. В покои, на покой. В покойники.
   - Нет, - прошептал он. Сделал усилие, напрягся, стараясь, чтобы жалкий шепот перерос в привычный властный рев. - Нет... быть такого не может. Я не люблю сына... И он меня не любит... Но чтобы вот так...
   Кожастый с недоумением перевел взгляд на лист, повел носом, вскричал радостно и удивленно:
   - Ага!.. Тут после всех этих "Любящий сын" и прочей хреновины... ха-ха, любящий, еще и маленькая приписка. Мелкими буковками, совсем мелкими... Да еще как курица лапой... Слепая курица хромой лапой... Ага, вот: "...я уговорил Ральсвика двинуть войска против нашего соседа князя Огрядного. Двое суток войско отдохнет, приведет себя в порядок!..", ага, отдохнет!.. На такую ораву запасов вина в подвалах как раз на двое суток беспробудного... "...в порядок, после чего я вернусь, бодаться с Огрядным мне неинтересно". Ну, еще бы! Мы все знаем, что наследнику интереснее... "...на сем кончаю письмо окончательно, целую еще раз, любящий сын. Кстати, Илона передает привет и тоже тебя любит".
   Годлав вздрогнул, безжизненное тело словно пронзило судорогой.
   - Что? Что ты прочел?
   Кожастый снова повел носом по листу бумаги:
   - Тут так написано, князь-батюшка. Правда, коряво, но теперь я Промека не виню. После тех подвалов... он в самом деле свершил подвиг - такое писать.
   Воевода скептически хмыкнул:
   - Промек?.. Да он лежит под столом в жопу пьяный. Это кто-то из варваров.
   На него набросились:
   - Варвары - неграмотные!
   - А варвары не упились?
   - Если Промек диктовал - то он, значитца, не пьяный!
   Годлав ощутил, что его поднимает неведомая сила. Тело налилось горячей мощью, он проревел страшным голосом:
   - Что написано в приписке? Палач!
   Появился наконец-то палач, вытащил из-за спины длинный меч с широким мясницким лезвием. Помощник палача выкатил на ковер перед троном дубовую колоду.
   Кожастый торопливо пробубнил:
   - "Илона передает привет и тоже тебя любит". "Илона передает привет и тоже тебя любит". Тут так и написано: "Илона передает тебе привет и тоже тебя любит"!.. Наверное, он хотел сказать, что и на небесах твоя дочь смотрит на тебя с умилением и дочерней любовью, даже там не перестает любить тебя, хотя там ее окружают достойные лю... тьфу, достойные существа, как то боги, пэри и всякие дэвы.
   Годлава трясло, челюсти стиснул с такой силой, что зубы погружались в челюсти, как в мокрую глину. Сын никогда не вспоминал о существования богов или асуров. Если он сказал, что Илона передает привет, то он видел Илону и она в самом деле передавала ему, отцу, привет!.. Но как это может быть?
   - Вернирог, - велел он резко. - Вели запрячь самых быстрых коней. Рудник, ты сейчас же отправишься в стан варваров. Узнаешь, что случилось с моим сыном. И вообще... узнаешь все. Ты меня понял?
   Рудник поклонился:
   - Понял. Как не понять? Когда велишь отправляться?
   Годлав гаркнул:
   - Сейчас!!! Немедля!!!
   Рудника вымело из покоев, как ветром выдувает пух. Советники переглядывались, Кожастый сказал сожалеюще:
   - У него желудок больной. Ему вина давно уже нельзя. Это надо Лабунца послать... Быстрее бы почтового голубя оказался там.
   Ральсвик в самом деле повернул войско и двинул по восточной дороге, что вела в богатые земли наместника Прилесья князя Огрядного, соперника семейства Годлава вот уже лет тридцать, гели не сорок.
   Все войско, что привел Промек, двигалось сзади. Сам Промок не просыхал, ибо племя Ральсвика придерживалось закона, что в Артании нужно быть артанином до мозга костей, а попадая к другие земли, дозволяется пить и есть то, что употребляют местные.
   Рудник догнал их, когда артане уже вторглись в Прилесье. Впереди поднималось зарево пожаров, артанские отряды рассыпались по всей земле, шел грабеж богатых домов, а где обнаруживался большой гарнизон, туда мгновенно собирался большой отряд артанских удальцов.
   Промек встретил Рудника вяло, уже опух от пьянства, его везли в телеге. Рядом с телегой ехали Мунгу и Евлан, Мунгу с перевязанной головой, а Евлан просто с опухшей рожей настолько, словно его долго били по этой самой роже палицами.
   Мунгу широко заулыбался Руднику:
   - Беспокоится отец? Еще бы... Мы уж собрались отправляться к праотцам!.. А тут вдруг такая родня!
   - Родня? - переспросил Рудник.
   - А ты не знал?.. Хо-хо, мы сами не знали. Илона ведь не погибла, ее Ральсвик тогда увез с собой, сделал служанкой. А она возьми и роди ему сына!.. Словом, сейчас у нее уже четыре сына и две дочери. Хотела тоже ехать, да артанским женщинам нельзя в набеги... Но велела мужу не обижать родню. Вот и двинули они на этого Огрядного, ибо Илона помнит о нашей вражде...
   Рудник шумно поскреб затылок крепкими когтями, задумался. С одной стороны, вроде бы нехорошо идти на своего же соотечественника, пусть и следом за артанами, зато с другой... Как говорится, двух ворон одним камнем. И старого врага наконец-то к ногтю, да и самим остаться живыми - разве не мечта любого куява?
   - Хорошо, - решил он. - Побьем князя Огрядного, на том и остановимся. Пусть артане идут дальше, а мы на этих землях распорядимся. Здесь столько богатств, что артане за сто лет не вывезут!
   Глава 13
   Придон часто выезжал впереди войска, вместе с передовым отрядом рыскал в поисках переправ, удобных дорог, складов с продовольствием.
   Торговцы и лазутчики то и дело приносили известия, что впереди широкая река, мосты порушены, брода надо ждать до липня, когда река обмелеет, а на той стороне собрались не просто отдельные отряды, как было с этим ополчением Долонца, а сосредотачивается огромное войско. По слухам, командует им известный артанам Одер.
   Придон вернулся к основной массе войск и, как и положено вожаку, дальше ехал во главе. За ним везли знамена, знаки племен, родов. Все огромное войско, конное и пешее, с обозами, продвигалось достаточно неспешно, заполняя собой, как при весеннем половодье, все низины, открытые места, проходя через леса, что оставались сзади сильно поредевшими, а мелкие рощи так и вовсе исчезали, превратившись в угли костров да взлетевший к небу дым.
   Щецин, избежав топора палача, из десятника в начале создания войска стал темником. При нем была сотня телохранителей, но оставлял ее позади, он-де еще не стар, чтобы оберегали, сам кого угодно обидит, к тому же при нем обычно держались двое-трое из его сыновей, редкие по силе, отваге и бесстрашию богатыри.
   Аснерд оглянулся на стук копыт, кивнул:
   - А, Щецин... Что-то не видел тебя весь день.
   - Проверял обозы, - буркнул Щецин. - Самое слабое наше место!
   - Еще бы, - ответил Аснерд с налетом презрения. - Это не артанское дело - таскать обозы.
   - А как же добыча?
   Аснерд засмеялся.
   - Будто не помнишь, что под добычу хватаем телеги на месте!
   - Да помню, помню... Но сейчас тащим не пустые телеги - стенобитные орудия! А их то и дело норовят бросить...
   Он вздохнул, проследил за взглядом Аснерда. Старый полководец посматривал на всадника впереди, тоже едет в одиночестве, а кто подъезжает чересчур близко, отскакивает, как ошпаренный.
   - Ничего, - сказал Щецин успокаивающе, - его час настал.
   - Да уж...
   - Утолит месть, станет дружелюбнее.
   Аснерд помолчал, буркнул:
   - Никто не знает, каким он станет.
   - Ну да!.. А если получит Итанию?
   - Все равно. Прежним уже не станет. В нем слишком много выгорело. Он об этом еще не знает, думает, что он - прежний Придон! Но мы-то видим, что это уже другой человек. Может быть, даже и не Придон вовсе.
   Щецин тоже долго смотрел в спину одинокого всадника.
   - Ты прав, - сказал он со вздохом. - Нет человека, который бы не жалел, не страдал с ним. Его сердце сгорело, он выгорел весь дотла... Теперь это другой человек. Но разве любовь - беда? Разве приносит несчастья?
   Аснерд хмыкнул:
   - Не смеши. Когда это приносила счастье? А вот несчастья - всегда! Разница в том, что и эти несчастья не хотим менять на тепленькое счастье, если оно без любви. А несчастьями гордимся, как старый воин гордится былыми ранами. О страданиях вспоминаем так, как вспоминает ветеран о тяжелых переходах, лишениях, потерях. И свысока посматриваем на тех, кто не любил, не страдал, не терял. Эти люди для нас - еще и не люди даже. Так, человеки. Могут стать людьми, если их коснется это священное неистовство, могут не стать...
   Щецин ехал рядом, их ноги в стременах соприкасались с легким звоном. Оба неотрывно и с тревожным сочувствием посматривали на юного тцара.
   - Наверное, - проговорил Щецин с усилием, - ему надо бы завидовать... Но я не могу. Слишком тяжелую гору на себе прет, слишком большой огонь выжигает ему грудь. Он уже почернел весь, в душе пепел. Ночами скрипит зубами, думая, что никто не слышит...
   - Трудно не услышать, - согласился Аснерд. - Мы тут все друг у друга на виду. Да, его все еще ведет та божественная страсть, то безумие, для которого нет недостижимых вершин, нет непроходимых гор или болот, нет усталости или неприступных крепостей. Ты прав, он скрипит зубами и даже плачет во сне, но он счастливее нас, хотя мы спим как колоды!
   Щецин с неудовольствием пожал плечами. Глаза старого воина не отрывали взгляда от спины Придона.
   - Говоришь, любовь не знает... неприступных крепостей?
   - Говорил, - сказал Аснерд и осекся. Повернул голову, наткнулся на прямой взгляд Щецина. - Ты на что смотришь?..
   - Да так просто. Чую, не зимовать нам в степях Артании!
   * * *
   Приходилось щуриться от ослепительного блеска на земле и небе: легкий дождь, казалось, весь собрался в широких листьях, что устилают землю, солнце играет в мириадах жемчужин, и вся степь впереди усыпана этим блеском.
   В версте слева медленно проплывал темный лес, иногда прерывался светлым заметным издали березняком, рощи выступили впереди ухоженные, настоящие куявские. Выдвинулся из-за леса и медленно пошел мимо, как бы сам по себе, пологий зеленый холм с почерневшей от огня сторожевой вышкой. Была бы из дерева, остались бы одни уголья, а камни уцелели. Захвативший ее отряд ускакал вперед.
   Копыта сухо гремели по утоптанной дороге, Придон приподнял от конской шеи голову и подставил лицо ветру. Справа и слева неслись воины передовой сотни, у всех на лицах страсть и знакомая жажда помчаться на крыльях впереди коней.
   Придон взглянул на молодого воина справа раз-другой, спросил с суровой простотой:
   - Зброяр... Тебя Зброяром зовут? У тебя что-то стряслось, Зброяр?
   Воин взглянул на тцара-полководца с испугом.
   - Н-нет, - ответил он и запнулся. - А... что?
   - У тебя лицо... - сказал Придон и сам запнулся, ибо нельзя сказать воину, что у него в глазах блестят слезы, мужчины не должны плакать. - У тебя такое лицо...
   - Мой вождь, - ответил Зброяр с почтением, - ты все зришь в наших сердцах и душах! Для тебя все открыто. Дело в том, что мы едем по тем местам, где пять лет назад отряд моего старшего брата наткнулся на войска Михна. Брат всегда был моим отцом, ибо отец погиб давно, брат учил меня ездить на коне, владеть топором, стрелять из лука... Мать со дня его гибели не снимает черного платка печали, а я...
   Он умолк, кадык дернулся. Придон спросил участливо:
   - Что ты?
   - Я стал старше своего брата, - прошептал молодой воин. - Оттого мне горько и больно.
   Придон пустил коня вперед. Мимо все так же плавно проплывали, покачиваясь в такт, зеленые холмы, рощи, в ушах грохот копыт, но странным образом запали в череп эти горькие слова, ибо он сам... тоже. Пока был Скилл, хорошо и беспечно было за его широкой спиной. Но теперь он сам старший. Он принимает решения. И, хуже всего, отчего по спине часто холодок страха, - он и отвечает за них.
   Впереди степь выглядела странно голубовато-зеленой, словно зеленую траву примяли крупные кристаллы льда. Высланные вперед отряды вернулись, сообщив, что там веет лютым холодом, словно вдруг настала зима. И что это в самом деле не какая-то трава, а настоящий лед.
   Придон выехал вперед, трава впереди на глазах теряла зеленый цвет, темнела, покрывалась мелкими кристалликами льда. Сок замерзал, прорывал листья, кристаллы быстро росли, а воздух становился все холоднее.
   - Призвать Вяземайта! - велел он отрывисто. - Быстрее!
   Вяземайт явился не скоро, Придон видел, как он изменился в лице.
   - Началось...
   - Что? - выкрикнул Придон.
   - Какой-то колдун поставил ловушку. Ничего, Придон, это я сейчас, сейчас... А вообще-то с передовыми отрядами надо посылать по колдуну. Даже удивительно, что до сих пор ни одного мага не встретили!
   Придон прорычал:
   - Вяземайт, в каком мире живешь? Разве не видел, что все они в Куябе?
   Вяземайт, не отвечая, шептал артанские заклятия, вязал в воздухе сложный узор. Воздух потеплел, под ногами заблистало, Придон даже отступил, из-под подошв выкатилась искорка, понеслась над землей, на ходу превращалась в красный комок. Вяземайт вздохнул с облегчением, взмахнул руками. Целая стая огоньков брызнула у него из-под ног и помчалась к ледяному полю.
   Кристаллы заблистали, массивные и неприступные, красные огни красиво отражались в блестящих боках. Огненные шары, теперь размером с перекати-поле, наткнулись на ледяную ограду, остановились, сзади наперли еще и еще. Придон не мог оторвать взгляда от страшного поединка: ледяное поле кристаллов походило на правильно поставленную армию куявов безукоризненность строя, пугающая неподвижность, холодное молчание.
   А огненные шары, ударившись о преграду, остановились, сзади налетали еще и еще, образовалась сплошная стена из жаркого огня, что напирала, давила, старалась сломить безукоризненный, выверенный строй куявского войска. Придон с шумом выдохнул: в одном месте кристаллы начали с треском лопаться, в воздух взлетели мелкие сверкающие на солнце острые льдинки. Появилась крохотная брешь, даже не брешь, но уже ущербинка в непрошибаемой стене. Туда сразу же вломился огненный шар, выемка стала расширяться, уже несколько огневушек пошли расширять клин, кристаллы щелкали все чаще, воздух наполнился сверкающими льдинками.
   Вяземайт сказал настойчиво:
   - Я дам с десяток колдунов в летучие отряды. Чем глубже в Куявию, тем больше будет колдунов. Я не хочу, чтобы они испугали наших удальцов.
   - А что их может испугать?
   Вяземайт сказал раздраженно:
   - Придон, сам знаешь, одно дело - не пугаться армии, другое - темного угла в собственной комнате.
   - Извини, ты прав. А я, как всегда, дурак.
   Он опустил покаянно голову, но их кони от нетерпения уже вырыли копытами большую яму. Вяземайт сказал с чувством:
   - Придон, а ведь мы уже тряхнули проклятую Куявию! И это только начало.
   - Иначе не стоило бы и начинать, - ответил Придон жестко.
   Слева раздался потрясенный вскрик. Придон резко обернулся, молодой воин дрожащей рукой указывал на далекий город - красочный, весь из белого камня, радостно сверкающий на солнце, как будто приподнятый над землей, город богатых и счастливых людей, радостных и довольных...
   Город ярко и четко выступал из предутреннего тумана, солнце блистало на высоких куполах, дробилось в резких переходах стен дворцов и крепостных стен.
   - Что... это? - спросил он почему-то шепотом.
   Взгляд Вяземайта был суров, лицо стало жестоким и непреклонным, а посадка в седле тверже и увереннее.
   - Ирам, - ответил он с отвращением.
   Придон спросил непонимающе:
   - Но... что с ним?..
   Блистающий великолепием город приподнялся еще выше, под ним был туман, он вырастал из тумана и одновременно приподнимался вместе с ним.
   - Город порока, - ответил Вяземайт. - Город, где люди возгордились... но не нашей гордостью артан, а низменной, отделив от себя остальные, менее удачно расположенные города, которым доставалось и набегов, и пожаров, засух и бескормиц. В Ираме горожане вели настолько распутную и мерзкую жизнь, что Творец разгневался, а гнев Творца всегда страшен... На землю сошел один из его посланцев с мечом... ну, ты знаешь, что это за меч, и уничтожил этот город вместе с его жителями. Но в назидание образ нечестивого града остался витать вот так, дабы предостеречь... Понял?
   Придон проводил долгим взглядом уплывающий вдаль призрачный город.
   - Да... Но все равно жаль... Красивый.
   - Красота бывает обманчива, - буркнул Вяземайт. Он взглянул коротко, отвел глаза в сторону. - А пока поймешь, что ошибался, жизнь уже кончится. Потому мы сразу должны выбирать прямую дорогу артанина!
   Его раздражало обилие обозов, но Аснерд постоянно твердил, что для большой войны мало стремительной конной армии, это ж не в набеге, и Придон смирялся, только сам с десятком героев выезжал далеко вперед, ввязывался в стычки, но это не остужало жар в крови и не утоляло ненасытный голод по Итании.
   Рано утром он выехал, по обыкновению, впереди войска, возглас довольного Аснерда заставил оглянуться. Воинский стан снимался с мест, всадники лихо гарцевали, стягивались под значки своего отряда. Огромное поле, где ночью цвели огненные цветы костров, на короткое время показалось выжженной степью, а затем, когда развернули стяги, поле преобразилось, покрылось совсем другими цветами: утренними, чистыми, радостными.
   Всадники стягивались в тугие компактные отряды по родам, роды группировались по племенам, везде реяли стяги с изображениями зверей, птиц, хищных рыб и даже могучих деревьев. Первой двинулась тысяча резвого Норника, его легкие, но хорошо вооруженные конники резво понеслись плотной массой, над ними реяли стяги, значки, сами всадники блестели под солнцем здоровой, обцелованной солнцем кожей, вздымали к небу топоры и от избытка силы швыряли их вверх, ловили на скаку.
   Тысячи Волина и Щецина двинулись, чуть поотстав, справа и слева от Норника. Они отличались только цветом стягов да конских попон, но все поле покрылось этими дивными цветами, мир стал цветным и радостным. За ними, отделенные небольшим интервалом, шли десять тысяч Краснотала, ударный отряд, вооруженный до зубов, составленный из рослых и уже побывавших не меньше чем в трех сражениях опытных бойцов. Они выступали под стягом летящего орла на красном полотнище, навершие шеста было увенчано сложной пирамидой из знаков и отличий всех кланов и родов, входящих в войско.
   Они шли, разрушая дома в брошенных селах, где летучие отряды передового войска уже успели порубить всех, чтобы никто не успел подать весть противнику.
   На третий день после странной и непонятной победы над ополчением Долонца на горизонте засверкали высокие золотые крыши града. День на редкость чистый, небо синее, солнце высвечивало все до мельчайших деталей, все увидели этот золотой блеск, в рядах грянули победные кличи.
   Вяземайт выехал вперед, все видели, как он соскочил с коня и распростерся на земле. Он поцеловал ее трижды, встал на колени и, раскинув широко руки, объявил:
   - Великие боги!.. Я приветствую вас на этой древней нашей земле, с которой нас в старые времена, преступно воспользовавшись нашей временной слабостью, изгнали проклятые и подлые куявы!.. Но теперь... мы вернулись!
   По движению руки Придона вперед выехали запевалы, трубачи. Часто и громко загрохотали бубны, затрещало, засвистело, загрохотало, а запевалы грянули песню. Все войско подхватило в едином порыве.
   Придон чувствовал, как волосы поднимаются по всему телу. Кожа пошла пупырышками. Ощущение было таким, словно он стоял перед огромным и всесильным богом и тот говорил с ним... Нет, это он сам стал богом, могучим и всесильным...
   От песни сотрясалась земля, сжимался воздух и трепетало небо. Войско двигалось, как наступающее море, Придон смотрел на их просветленные лица и понимал, что и он сейчас такой же, преображенный песней... Сейчас это даже не войско, это движется один человек, огромный, из десятков тысяч тел, с десятками тысяч голов... нет, это вообще одно существо с одним-единственным сердцем на всех и одной душой!
   На безопасном расстоянии от ворот остановился гонец, протрубил в рог. С ворот прокричали:
   - Говори, артанин!.. Слушаем.
   Гонец прокричал сильным зычным голосом, стараясь, чтобы услышало как можно больше народу и передали другим:
   - Великий тцар Артании Придон требует сдачи города! Если откроете врата, город и его жители будут пощажены. От вас потребуется только сто телег с зерном для наших коней.
   С ворот глумливо закричали:
   - Пусть ваш Придон перецелует наших ослов в зад, тогда посмотрим. Может быть, и откроем ворота... га-га-га! А может - и нет...
   Гонец крикнул:
   - Вы все слышали? Вы слышали, что сказал этот человек от имени города?