Страница:
– Что же ты, милая, с собой сделала? Ведь ему-то, членососу хренову, все равно, а ты даже любви не попробовала, – частил скороговоркой Верблюд.
Он снял халат и распустил ремень на брюках. Девчонка была девственницей, что придавало предстоящей процедуре особый смысл.
– Ну, ничего, это мы исправим. И больно не будет. Ты не беспокойся, уж я потихоньку, я аккуратно.
Широко раздвинув бледные ноги трупа, он спустил до колен длинные трусы в белесых пятнах спермы и, неловко переступая коленями по шуршащему целлофану, стал подбираться поближе. Чтобы было сподручней попасть членом в мертвое тело, он положил колени девушки себе на сгибы локтей. Подавшись вперед, приподнял ей бедра и, сдвигая холодную мертвую кожу, уперся ладонями в едва оформившиеся груди.
– Сейчас, милая, сейчас, – бормотал он.
Почувствовав, как головка члена коснулась лобковых волос, Верблюд, постанывая от нетерпения, подался тазом вперед. Тягучая слюна сорвалась с подбородка и упала на бледные синеватые губы покойницы. И тут Верблюд увидел, как внезапно распахнулись веки трупа и на него глянули белки закатившихся глаз. От неожиданности Верблюд выдохнул, и скопившаяся во рту слюна тягучим водопадом упала на лицо мертвой девушки. Синий длинный язык выскользнул изо рта покойницы, слизнул липкую, в пузырьках массу и остался лежать, свесившись из угла рта забытой синевато-розовой тряпкой. Издав хриплый задушенный крик, Верблюд, скользя ладонями по холодной коже, попытался оттолкнуться от трупа. Колени покойницы, лежавшие на его локтях, сжались, прижимая ему руки к грудной клетке. Голени и ступни сомкнулись на спине, придавливая Верблюда к обнаженному холодному телу, и он закричал и забился в смертельных объятиях, как попавший в капкан хорек.
Крик его сорвался на визг такой силы, что казалось, звук этот прорвется сквозь облицованные кафелем стены морга и переполошит всю больницу.
Ноги трупа все сильнее пригибали его вниз, пальцами он царапал и рвал мертвую плоть, пытаясь оттолкнуть от себя оживший труп. С пола взметнулась худая детская рука, синяя от прилившей крови, и тонкие пальцы сомкнулись на горле Верблюда. Ухоженные длинные ногти с остатками черного лака впились в шею, протыкая кожу, мышцы и смыкаясь за трахеей и пищеводом. Верблюд захлебнулся визгом, всхлипнул, глаза его полезли из орбит. Ноги покойницы оттолкнули его и одновременно рука дернула на себя и в сторону захваченные в горсть кадык, пищевод и трахею, вырывая их из тела вместе с куском кожи от шеи до губ. Кровь из разорванного горла хлынула на покойницу, обтекая ее тело и образуя на полу липкие лужицы. Костлявые девчоночьи коленки разжались, выпустив бьющегося Верблюда, и оттолкнули его в сторону. Голова Верблюда со стуком ударилась об пол, свободно вытекающая из огромной раны кровь впитывалась в белый халат и рассыпавшиеся волосы. Пальцы Верблюда еще скребли кафель, но взгляд уже застыл в одной точке. Слюна свисала дрожащим мостиком с быстро синеющих отвислых губ, смешиваясь на полу с густеющей кровью.
Бледное голое тело покойницы перекатилось на живот, подтянуло ноги и, покачиваясь, встало на ноги. Худые руки и ноги трупа начали обрастать плотью. Тело становилось приземистым и узловатым. Под хруст костей менялось лицо: вытягивался нос и подбородок, проваливались глазницы. Темная сутана покрыла возникшее существо. Резкими птичьими движениями подобравшись к телу Верблюда, оно перевернуло его на спину, сложило на груди руки и выпрямило согнутые конвульсией ноги. Склонившись, оно припало к разорванной шее Верблюда, закрыв растянутым тонкогубым ртом огромную рану. Словно мышечная судорога пробежала по трупу Верблюда, в последний раз сжались альвеолы, выталкивая задержавшийся в легких воздух. Существо приняло в себя последний выдох Верблюда. Затем, достав из складок одежды книгу в потрескавшемся кожаном переплете, встало у изголовья. Ломкими сухими пальцами раскрыв книгу, существо провело по странице пропитанной зловонной жидкостью тряпицей. Пахнуло холодом, погасла бестеневая лампа. Только слабый свет горевших вполнакала светильников на стенах освещал морг. Костлявые пальцы все быстрее перекидывали страницы книги, лишенный эмоций голос проговаривал возникающие строки. Сумрак, постепенно сгущаясь, обступал труп Верблюда и стоявшее над ним существо. Запах разложения, чуть слышный в стерильном помещении морга, стал явственным.
Перевернув последнюю страницу, демон спрятал книгу в складках одежды, опустился на колени и, пережав у корня член и мошонку Верблюда, вырвал гениталии из тела.
Волохов перевернулся на бок, рука наткнулась на что-то шуршащее, колючее. Он открыл глаза. Солнце рвалось в комнату сквозь задернутые шторы. Волохов привстал на локте и огляделся. Половина комнаты была занята расстеленными на полу газетами, на которых Иван положил сушиться травы, собранные в лесу. Воздух, словно на сеновале, был пропитан пряным запахом. Иван еще спал, свесив с кровати тонкую руку. Лицо его было нахмурено, меж густых бровей залегла складка.
Волохов поднялся с матраса и, стараясь не наступить на газеты, пошел в ванную.
Вчера, вернувшись с сенокоса, как называл Волохов их вылазку за город, они, не заходя домой, пошли на рынок – Ивану понадобился мед. Банки с медом всех оттенков, от янтарного до темно-коричневого, стояли аккуратными пирамидками. Тут же лежали соты, завернутые в прозрачный целлофан. Угадав покупателей, торговки стали наперебой завлекать их, протягивая полоски бумаги с образцами.
– А вот гречишный! Полезный, лечебный, от всех хворей…
– … вам нужен исключительно горный!
– …липовый, незаменим при простуде.
– Облепиховый, натуральный. Мужчина, берите – не пожалеете! Ваша девушка мне спасибо скажет, вот увидите.
Волохов сделал задумчивое лицо и, облизав все предложенные бумажки, поблагодарил и повернулся к Ивану.
– Слушай, облепиховый – это сила. У меня один дед знакомый был, спирт на облепихе настаивал. Вот, скажу тебе, вещь!
– Павел, – тихо, немного отвернувшись, заметил Иван, – облепихового меда не бывает. У цветков облепихи нет запаха, нет нектара, она опыляется ветром пыльцой с мужского растения. Облепиха – двудомное…
– Хватит, – прервал Волохов лекцию, – понял. И здесь обман трудящихся. Тогда какой возьмем?
Иван слизнул с протянутой румяной теткой бумажки липовый мед, растер языком по небу, почмокал.
– Я бы взял этот.
Купив литровую банку, они вернулись домой. Иван целый день перебирал травы и раскладывал их на газетах, а Волохов, зевая от скуки, слонялся по квартире, смотрел телевизор. Спать легли рано – за окном молодежь еще голосила под гитару, подвыпившие мужики ругались и пилили упавшие деревья.
Приняв холодный душ, так же осторожно, чтобы не разбудить мальчишку, Волохов прошел в кухню и сварил постные щи из квашеной капусты. Посмотрев на спящего Ивана, он быстро зажарил кусок мяса и съел его с хлебом под пустые щи. Выпив холодного чаю и почувствовал относительную сытость, Волохов удовлетворенно вздохнул.
– Мы в монахи не пойдем, нам пост ни к чему, – пробормотал он.
Вымыв посуду, он заглянул в комнату. Иван в черных сатиновых трусах до колен, сидел на корточках, перебирая травы.
– Добрый день, – щека у него была примята подушкой, но лицо было свежее, и он как всегда улыбался.
– Добрый, добрый, – ответил Волохов, – что, сено на обед выбираешь?
– Нет, – парнишка заулыбался еще шире, – проверяю, готовы ли травы.
– Там я постные щи сварил. Если хочешь, конечно.
– Еще как хочу.
Волохов налил тарелку до краев и присел напротив.
Съев щи, Иван стал не спеша прихлебывать чай, хрустя сухарями.
– А мед что не ешь?
– М-м, – задумался Иван, – вообще, он мне для отвара нужен, но, пожалуй, немного можно. Павел, вы не расскажете мне, что знаете о нашем противнике?
– О противнике? Слово-то какое… – Волохов задумался. – Хоть я и встречался с ним, но по-прежнему не могу сказать ничего конкретного. Тебе Александр Ярославович что-нибудь рассказывал?
– Он сказал, что вы введете меня в курс дела.
– Ага, – Волохов побарабанил пальцами по столу, – ну что ж, введу. Если коротко, то противник нам неизвестен. У нас есть туманное пророчество, мы знаем, что он достал книгу, пролежавшую в тайнике почти пятьсот лет. Мы знаем, что он убивает психически ненормальных и просто погрязших в пороках людей. Убивает в момент соития, попросту говоря, когда они кого-то трахают. Ну, ну, не буду. Не красней. Убивает и забирает гениталии. Он уродует трупы недавно умерших и так же лишает их тела семяпроизводящих частей. Короче говоря, собирает испорченную сперму. Об этом сказано в пророчестве. Вот, собственно, и все, что у нас есть. Это – если коротко.
– Вы помните пророчество?
– Помнить-то помню, – Волохов пожал плечами, – слово в слово не смогу, но за точность ручаюсь. Слушай: В лето жаркое, когда…
Волохов медленно, стараясь вспомнить как можно точнее, прочитал послание, дошедшее через века. Иван слушал, затаив дыхание и прикрыв глаза.
– Да, это прямое предостережение, – сказал он, когда Волохов замолчал, – а что из этого уже сбылось?
Загибая пальцы, Волохов перечислил события, так или иначе вписывающиеся в предсказание. Он рассказал о визите лжесвященника для проведения отпевания и про след демона, который он почувствовал. Об убитом диггере, о древнем схроне со свинцовыми стенами, о письме из Ватикана. Он не делал никаких выводов, предоставляя заниматься этим Ивану, он просто рассказывал то, что знал и о том, в чем участвовал.
– Расскажите мне о вашей встрече с ним, – попросил Иван, – мне будет легче подготовиться.
– Рассказать, – Волохов вздохнул, – могу рассказать. Хреновый из меня экзорцист получился. Неприятно признавать, но я оказался неподготовлен. Просто чудо, что я ушел живым.
Он рассказал Ивану о схватке на Тверском бульваре. Иван прерывал его короткими вопросами. Его интересовал внешний вид демона, пытался ли он подавить волю, вызвать видения. Подробно расспросил о симптомах отравления после схватки на Тверском бульваре, даже, краснея, узнал, была ли похищенная девушка девственна.
– За это я могу ручаться, – подкручивая воображаемый ус, самодовольно заявил Волохов, – девственной она не была!
– Павел, – укоризненно сказал Иван.
– Ваня, ну что ты говоришь! Какая девственность! Ей уже двадцать лет. В наше время, если девушка невинна в таком возрасте, ей самое место в красной книге! О, темпора, о, морес! Кстати, ты знаешь итальянский, – спросил он, вспомнив свой телефонный разговор с Ватиканом.
– Не очень хорошо, но поговорить смогу. А книги откуда у вас?
– Книги я взял дома у отца Василия.
– Вы их похитили? – простодушно спросил Иван.
– Знаешь что, Ваня…
– Что? – мальчишка непонимающе захлопал ресницами.
– Ничего, – буркнул Волохов, – да, я их похитил. Попросту спер – и все тут!
Светка развернула матрас к зеркальной стене, чтобы не видеть кресло со сладко спящим Димкой. Волнами накатывала дикая головная боль. Такая сильная, что хотелось стучать по вискам кулаками, но хуже, что ее всю ломало. Суставы просто выворачивало наизнанку, она корчилась, то сворачиваясь эмбрионом, то вытягиваясь, как на дыбе. Тихо постанывая сквозь стиснутые зубы, она, как ей казалось, облегчала страдания. Пропитанные потом простыни сбились в комок, озноб сотрясал так, что стучали зубы. Запах пота, липкого и ужасно пахнущего, казалось, повис над ней, накрыв, словно мокрым грязным покрывалом. Иногда, если приступы затихали, она гляделась в зеркало. Слипшиеся от пота волосы висели сосульками, закрывая половину лица, под глазами залегли черные тени. Один раз она увидела себя во время приступа и поразилась, что тело может так извиваться.
Услышав движение за спиной, она замерла. Димка завозился в кресле. Сквозь опущенные ресницы она посмотрела в зеркало. Он стоял над ней, разглядывая с таким благоговением, что если бы могла, она подняла его на смех. Запищал сигнал сотового телефона, и Димка бросился к креслу и зашуршал курткой, доставая его.
– Да? Привет, Рец. Все в порядке. Она отдыхает, – он старался говорить тихо, чтобы не побеспокоить ее, – сейчас я посмотрю.
Он прошел к холодильнику.
– Еды мало, только яблоки. Ага, хорошо, я схожу. Я куплю что-нибудь калорийное. Ладно, пока.
Дима потянулся, поводя плечами, словно у него тоже начиналась ломота. Снова заглянул в холодильник, вынул несколько ампул, но, подумав, убрал обратно. Забрав с кресла куртку, он, на ходу надевая ее, прошел к входной двери. Защелкали замки, открылась и снова закрылась дверь.
Полежав немного, прислушиваясь к тишине пустой квартиры, Светка приподнялась. Она была одна, можно было не сдерживаться, и Светка, мучительно стоная, свилась в клубок. На память пришел случайно подслушанный разговор двух посетителей ресторана. Один, судя по всему, запойный алкоголик, одетый, тем не менее, очень прилично, делился опытом. Главное, говорил он, доверительно склонившись к приятелю, найти себе дело в момент выхода из запоя. Какое угодно. Можешь квартиру убирать, можешь обед варить, обои клеить, все, что угодно, только не думать о своем состоянии. И побольше пить. Не лезет, а все равно пить. Минералку, кефир, чай.
Боже мой, я же работала в «Пицце», вдруг вспомнила она, сколько же я отсутствую? Меня уволят, если уже не уволили… А Пашка? Он же с ума сходит, водолаз мой сумасшедший… Что я тут делаю?
Светка поднялась на ноги, коленки подгибались. В зеркале отразилась согнутая, ломающая руки фигура. Добравшись до лампы, она зажмурилась и включила полный свет. Потихоньку, чтобы привыкли глаза, она открыла их и посмотрела на себя, на оплетенное красноватыми шрамами тело, на изрезанную грудь с отвернутой подсыхающей кожей, похожей на ломтики чипсов. На руки с извлеченными из тела пульсирующими венами.
Голова закружилась, и она ухватилась за ручку кресла, чтобы не упасть. В голове будто пронесся ураган, опустошив мозг и не оставив ни одной мысли. Пришло странное спокойствие.
– Что я теперь буду делать? – спросила себя Светка.
И сама же ответила:
– Ты ничего не сможешь сделать.
– А пластическую операцию?
– Не смеши! Посмотри на себя. Какая пластика. Тебя станут обходить, как чумную. Мужики просто шарахаться будут! Ты даже у врача застыдишься раздеться.
– А Паша?
– А Паша будет навещать тебя в больнице, будет плакать и пить горькую. Может, даже встретит тебя после выписки с цветами, а потом пропадет. И хорошо, если будет иногда звонить и просить прощения, что не смог тебя, такую, принять. Ты никому не будешь нужна!
Светка погасила лампу и присела на краешек кресла.
– Я никому не буду нужна, – прошептала она.
Я убью его! Я убью этого тронутого! А он-то при чем, снова возразил рассудительный голос. Он молится на тебя, он готов на руках тебя носить. Ты – его мадонна, богоматерь. Он верит в новый мир, он живет этим. Только он любит тебя. Он не виноват, что такой. А кто виноват? Есть кто-то еще. Кто-то, кто наставляет его, кто играет его и твоей жизнью, дергая за ниточки. За ниточки золотой паутины, оплетающей твое тело. Кукловод. Тебе осталась только месть. За себя, за погубленного Димку, за одиночество Паши. За все, чего тебя лишили: за несостоявшуюся семью, за не родившихся детей, за поломанную, украденную жизнь. Если ты сможешь найти кукловода, если сумеешь отомстить, это будет хоть малая, но расплата за все, что ты потеряла.
Она вовремя услышала скрежет ключа в замке и успела упасть на матрас. Дима тихо прикрыл дверь и прошел в кухню. Зашуршали пакеты, видимо, он выгружал покупки.
Светка услышала, как он подошел и присел возле нее. Стоило неимоверных усилий сохранить расслабленную позу, свойственную спящим. Она почувствовала его руку на плече. Он легонько погладил ее, потом потряс.
– Света, просыпайся.
Светка сладко потянулась, взглянула на него и, будто стыдясь, прикрыла грудь простыней.
– Ой, Дим, ты все время на меня смотришь.
Он отвел глаза.
– Я просто любуюсь. В этом нет ничего плохого. Ты для меня, как…, – он закрыл глаза и покачал головой, – я не найду слова, чтобы это выразить. Ты такая чистая, прекрасная.
Светка погладила его по руке.
– Ты дурачок. Я – обычная девчонка. Это тебе спасибо, что я меняюсь.
– Как ты себя чувствуешь?
– Хорошо, только как-то тянет везде, – Светка с наслаждением потянулась.
– Это ничего, так должно быть. Вставай.
Они прошли на кухню. На столе стояло несколько коробок шоколадных конфет, на полу две упаковки минеральной воды. Светка вдруг ужасно захотела шоколада. Она протянула руку, вопросительно взглянув на Дмитрия.
– Конечно, это тебе, – сказал он, открывая коробки.
Света набила рот шоколадом, на время даже забыв о боли и ломоте в суставах. Они сидели и ели конфеты, запивая их минералкой прямо из горлышка, передавая друг другу бутылку. Глаза Димы лучились радостью, и Светка погладила его по лицу. На его щеке остался след от растаявшего в пальцах шоколада, и она хихикнула.
– Дим, мне немного не по себе, – сообщила она, поежившись.
– Это ничего.
Он открыл холодильник и достал небольшой пузырек, потом сходил в комнату и принес из куртки сигареты.
– Ты куришь?
– Редко, – Светка представила, как она глотнет дым, и ее затошнило. – Может, не надо?
– Давай попробуем. Если не понравится – не будем.
Дима вытряхнул из пачки сигарету, открыл пузырек и обмакнул спичку в желтоватую маслянистую жидкость. Подождав, пока капля упадет обратно, он провел спичкой по сигарете, смазывая ее. Потом, перевернув ее, намазал с другой стороны. Аккуратно закрыв, он убрал пузырек обратно в холодильник и помахал сигаретой, что подсушить.
Светку опять стало ломать, и она едва сдерживалась, глядя на Димку исподлобья. Он прикурил сигарету. Запах был странный, будто где-то в соседней комнате курились благовония.
Затянувшись, он передал сигарету ей. Сглотнув слюну, Светка поднесла сигарету к губам и сделала маленькую затяжку. Дым проскользнул в горло, слегка теплый, маслянистый. Впрочем, ей это, наверное, почудилось. Дима ободряюще кивнул. Она затянулась снова, поглубже, и почувствовала, как отступает боль и тело успокаивается, становится расслабленным и невесомым. Словно сквозь туман она увидела, что Дима протягивает руку, прося сигарету. Еще раз затянувшись, она передала ее. Каждое движение вдруг показалось ей значительным, исполненным особого смысла, как танцевальные па. Сигаретный дымок плавал между ними, свиваясь спиралями, снежинками, готическими соборами. Посверкивал разноцветными искорками. Она вдруг увидела, какой чудесный парень сидит напротив и любуется ее красотой и грацией. Она распахнула простыню на груди и протянула ему руку, словно разрешая ему увидеть то, о чем он мечтает. Он встал перед ней на колени, и в распахнутом вороте рубашки она увидела его покрытое рисунком тело. Расстегнув на нем рубашку, она сняла ее с плеч и погладила его по груди. Он глубоко вдохнул дым и приблизил губы к ее лицу, предлагая поделиться волшебством. И она припала к его мягким губам, вдыхая этот сказочный туман. Словно летя по воздуху, они очутились в комнате, воздушная постель будто приглашала их прилечь. Он снял одежду и они легли, обнявшись, сплетаясь прекрасными телами в вечном как мир движении.
Глава 20
Он снял халат и распустил ремень на брюках. Девчонка была девственницей, что придавало предстоящей процедуре особый смысл.
– Ну, ничего, это мы исправим. И больно не будет. Ты не беспокойся, уж я потихоньку, я аккуратно.
Широко раздвинув бледные ноги трупа, он спустил до колен длинные трусы в белесых пятнах спермы и, неловко переступая коленями по шуршащему целлофану, стал подбираться поближе. Чтобы было сподручней попасть членом в мертвое тело, он положил колени девушки себе на сгибы локтей. Подавшись вперед, приподнял ей бедра и, сдвигая холодную мертвую кожу, уперся ладонями в едва оформившиеся груди.
– Сейчас, милая, сейчас, – бормотал он.
Почувствовав, как головка члена коснулась лобковых волос, Верблюд, постанывая от нетерпения, подался тазом вперед. Тягучая слюна сорвалась с подбородка и упала на бледные синеватые губы покойницы. И тут Верблюд увидел, как внезапно распахнулись веки трупа и на него глянули белки закатившихся глаз. От неожиданности Верблюд выдохнул, и скопившаяся во рту слюна тягучим водопадом упала на лицо мертвой девушки. Синий длинный язык выскользнул изо рта покойницы, слизнул липкую, в пузырьках массу и остался лежать, свесившись из угла рта забытой синевато-розовой тряпкой. Издав хриплый задушенный крик, Верблюд, скользя ладонями по холодной коже, попытался оттолкнуться от трупа. Колени покойницы, лежавшие на его локтях, сжались, прижимая ему руки к грудной клетке. Голени и ступни сомкнулись на спине, придавливая Верблюда к обнаженному холодному телу, и он закричал и забился в смертельных объятиях, как попавший в капкан хорек.
Крик его сорвался на визг такой силы, что казалось, звук этот прорвется сквозь облицованные кафелем стены морга и переполошит всю больницу.
Ноги трупа все сильнее пригибали его вниз, пальцами он царапал и рвал мертвую плоть, пытаясь оттолкнуть от себя оживший труп. С пола взметнулась худая детская рука, синяя от прилившей крови, и тонкие пальцы сомкнулись на горле Верблюда. Ухоженные длинные ногти с остатками черного лака впились в шею, протыкая кожу, мышцы и смыкаясь за трахеей и пищеводом. Верблюд захлебнулся визгом, всхлипнул, глаза его полезли из орбит. Ноги покойницы оттолкнули его и одновременно рука дернула на себя и в сторону захваченные в горсть кадык, пищевод и трахею, вырывая их из тела вместе с куском кожи от шеи до губ. Кровь из разорванного горла хлынула на покойницу, обтекая ее тело и образуя на полу липкие лужицы. Костлявые девчоночьи коленки разжались, выпустив бьющегося Верблюда, и оттолкнули его в сторону. Голова Верблюда со стуком ударилась об пол, свободно вытекающая из огромной раны кровь впитывалась в белый халат и рассыпавшиеся волосы. Пальцы Верблюда еще скребли кафель, но взгляд уже застыл в одной точке. Слюна свисала дрожащим мостиком с быстро синеющих отвислых губ, смешиваясь на полу с густеющей кровью.
Бледное голое тело покойницы перекатилось на живот, подтянуло ноги и, покачиваясь, встало на ноги. Худые руки и ноги трупа начали обрастать плотью. Тело становилось приземистым и узловатым. Под хруст костей менялось лицо: вытягивался нос и подбородок, проваливались глазницы. Темная сутана покрыла возникшее существо. Резкими птичьими движениями подобравшись к телу Верблюда, оно перевернуло его на спину, сложило на груди руки и выпрямило согнутые конвульсией ноги. Склонившись, оно припало к разорванной шее Верблюда, закрыв растянутым тонкогубым ртом огромную рану. Словно мышечная судорога пробежала по трупу Верблюда, в последний раз сжались альвеолы, выталкивая задержавшийся в легких воздух. Существо приняло в себя последний выдох Верблюда. Затем, достав из складок одежды книгу в потрескавшемся кожаном переплете, встало у изголовья. Ломкими сухими пальцами раскрыв книгу, существо провело по странице пропитанной зловонной жидкостью тряпицей. Пахнуло холодом, погасла бестеневая лампа. Только слабый свет горевших вполнакала светильников на стенах освещал морг. Костлявые пальцы все быстрее перекидывали страницы книги, лишенный эмоций голос проговаривал возникающие строки. Сумрак, постепенно сгущаясь, обступал труп Верблюда и стоявшее над ним существо. Запах разложения, чуть слышный в стерильном помещении морга, стал явственным.
Перевернув последнюю страницу, демон спрятал книгу в складках одежды, опустился на колени и, пережав у корня член и мошонку Верблюда, вырвал гениталии из тела.
Волохов перевернулся на бок, рука наткнулась на что-то шуршащее, колючее. Он открыл глаза. Солнце рвалось в комнату сквозь задернутые шторы. Волохов привстал на локте и огляделся. Половина комнаты была занята расстеленными на полу газетами, на которых Иван положил сушиться травы, собранные в лесу. Воздух, словно на сеновале, был пропитан пряным запахом. Иван еще спал, свесив с кровати тонкую руку. Лицо его было нахмурено, меж густых бровей залегла складка.
Волохов поднялся с матраса и, стараясь не наступить на газеты, пошел в ванную.
Вчера, вернувшись с сенокоса, как называл Волохов их вылазку за город, они, не заходя домой, пошли на рынок – Ивану понадобился мед. Банки с медом всех оттенков, от янтарного до темно-коричневого, стояли аккуратными пирамидками. Тут же лежали соты, завернутые в прозрачный целлофан. Угадав покупателей, торговки стали наперебой завлекать их, протягивая полоски бумаги с образцами.
– А вот гречишный! Полезный, лечебный, от всех хворей…
– … вам нужен исключительно горный!
– …липовый, незаменим при простуде.
– Облепиховый, натуральный. Мужчина, берите – не пожалеете! Ваша девушка мне спасибо скажет, вот увидите.
Волохов сделал задумчивое лицо и, облизав все предложенные бумажки, поблагодарил и повернулся к Ивану.
– Слушай, облепиховый – это сила. У меня один дед знакомый был, спирт на облепихе настаивал. Вот, скажу тебе, вещь!
– Павел, – тихо, немного отвернувшись, заметил Иван, – облепихового меда не бывает. У цветков облепихи нет запаха, нет нектара, она опыляется ветром пыльцой с мужского растения. Облепиха – двудомное…
– Хватит, – прервал Волохов лекцию, – понял. И здесь обман трудящихся. Тогда какой возьмем?
Иван слизнул с протянутой румяной теткой бумажки липовый мед, растер языком по небу, почмокал.
– Я бы взял этот.
Купив литровую банку, они вернулись домой. Иван целый день перебирал травы и раскладывал их на газетах, а Волохов, зевая от скуки, слонялся по квартире, смотрел телевизор. Спать легли рано – за окном молодежь еще голосила под гитару, подвыпившие мужики ругались и пилили упавшие деревья.
Приняв холодный душ, так же осторожно, чтобы не разбудить мальчишку, Волохов прошел в кухню и сварил постные щи из квашеной капусты. Посмотрев на спящего Ивана, он быстро зажарил кусок мяса и съел его с хлебом под пустые щи. Выпив холодного чаю и почувствовал относительную сытость, Волохов удовлетворенно вздохнул.
– Мы в монахи не пойдем, нам пост ни к чему, – пробормотал он.
Вымыв посуду, он заглянул в комнату. Иван в черных сатиновых трусах до колен, сидел на корточках, перебирая травы.
– Добрый день, – щека у него была примята подушкой, но лицо было свежее, и он как всегда улыбался.
– Добрый, добрый, – ответил Волохов, – что, сено на обед выбираешь?
– Нет, – парнишка заулыбался еще шире, – проверяю, готовы ли травы.
– Там я постные щи сварил. Если хочешь, конечно.
– Еще как хочу.
Волохов налил тарелку до краев и присел напротив.
Съев щи, Иван стал не спеша прихлебывать чай, хрустя сухарями.
– А мед что не ешь?
– М-м, – задумался Иван, – вообще, он мне для отвара нужен, но, пожалуй, немного можно. Павел, вы не расскажете мне, что знаете о нашем противнике?
– О противнике? Слово-то какое… – Волохов задумался. – Хоть я и встречался с ним, но по-прежнему не могу сказать ничего конкретного. Тебе Александр Ярославович что-нибудь рассказывал?
– Он сказал, что вы введете меня в курс дела.
– Ага, – Волохов побарабанил пальцами по столу, – ну что ж, введу. Если коротко, то противник нам неизвестен. У нас есть туманное пророчество, мы знаем, что он достал книгу, пролежавшую в тайнике почти пятьсот лет. Мы знаем, что он убивает психически ненормальных и просто погрязших в пороках людей. Убивает в момент соития, попросту говоря, когда они кого-то трахают. Ну, ну, не буду. Не красней. Убивает и забирает гениталии. Он уродует трупы недавно умерших и так же лишает их тела семяпроизводящих частей. Короче говоря, собирает испорченную сперму. Об этом сказано в пророчестве. Вот, собственно, и все, что у нас есть. Это – если коротко.
– Вы помните пророчество?
– Помнить-то помню, – Волохов пожал плечами, – слово в слово не смогу, но за точность ручаюсь. Слушай: В лето жаркое, когда…
Волохов медленно, стараясь вспомнить как можно точнее, прочитал послание, дошедшее через века. Иван слушал, затаив дыхание и прикрыв глаза.
– Да, это прямое предостережение, – сказал он, когда Волохов замолчал, – а что из этого уже сбылось?
Загибая пальцы, Волохов перечислил события, так или иначе вписывающиеся в предсказание. Он рассказал о визите лжесвященника для проведения отпевания и про след демона, который он почувствовал. Об убитом диггере, о древнем схроне со свинцовыми стенами, о письме из Ватикана. Он не делал никаких выводов, предоставляя заниматься этим Ивану, он просто рассказывал то, что знал и о том, в чем участвовал.
– Расскажите мне о вашей встрече с ним, – попросил Иван, – мне будет легче подготовиться.
– Рассказать, – Волохов вздохнул, – могу рассказать. Хреновый из меня экзорцист получился. Неприятно признавать, но я оказался неподготовлен. Просто чудо, что я ушел живым.
Он рассказал Ивану о схватке на Тверском бульваре. Иван прерывал его короткими вопросами. Его интересовал внешний вид демона, пытался ли он подавить волю, вызвать видения. Подробно расспросил о симптомах отравления после схватки на Тверском бульваре, даже, краснея, узнал, была ли похищенная девушка девственна.
– За это я могу ручаться, – подкручивая воображаемый ус, самодовольно заявил Волохов, – девственной она не была!
– Павел, – укоризненно сказал Иван.
– Ваня, ну что ты говоришь! Какая девственность! Ей уже двадцать лет. В наше время, если девушка невинна в таком возрасте, ей самое место в красной книге! О, темпора, о, морес! Кстати, ты знаешь итальянский, – спросил он, вспомнив свой телефонный разговор с Ватиканом.
– Не очень хорошо, но поговорить смогу. А книги откуда у вас?
– Книги я взял дома у отца Василия.
– Вы их похитили? – простодушно спросил Иван.
– Знаешь что, Ваня…
– Что? – мальчишка непонимающе захлопал ресницами.
– Ничего, – буркнул Волохов, – да, я их похитил. Попросту спер – и все тут!
Светка развернула матрас к зеркальной стене, чтобы не видеть кресло со сладко спящим Димкой. Волнами накатывала дикая головная боль. Такая сильная, что хотелось стучать по вискам кулаками, но хуже, что ее всю ломало. Суставы просто выворачивало наизнанку, она корчилась, то сворачиваясь эмбрионом, то вытягиваясь, как на дыбе. Тихо постанывая сквозь стиснутые зубы, она, как ей казалось, облегчала страдания. Пропитанные потом простыни сбились в комок, озноб сотрясал так, что стучали зубы. Запах пота, липкого и ужасно пахнущего, казалось, повис над ней, накрыв, словно мокрым грязным покрывалом. Иногда, если приступы затихали, она гляделась в зеркало. Слипшиеся от пота волосы висели сосульками, закрывая половину лица, под глазами залегли черные тени. Один раз она увидела себя во время приступа и поразилась, что тело может так извиваться.
Услышав движение за спиной, она замерла. Димка завозился в кресле. Сквозь опущенные ресницы она посмотрела в зеркало. Он стоял над ней, разглядывая с таким благоговением, что если бы могла, она подняла его на смех. Запищал сигнал сотового телефона, и Димка бросился к креслу и зашуршал курткой, доставая его.
– Да? Привет, Рец. Все в порядке. Она отдыхает, – он старался говорить тихо, чтобы не побеспокоить ее, – сейчас я посмотрю.
Он прошел к холодильнику.
– Еды мало, только яблоки. Ага, хорошо, я схожу. Я куплю что-нибудь калорийное. Ладно, пока.
Дима потянулся, поводя плечами, словно у него тоже начиналась ломота. Снова заглянул в холодильник, вынул несколько ампул, но, подумав, убрал обратно. Забрав с кресла куртку, он, на ходу надевая ее, прошел к входной двери. Защелкали замки, открылась и снова закрылась дверь.
Полежав немного, прислушиваясь к тишине пустой квартиры, Светка приподнялась. Она была одна, можно было не сдерживаться, и Светка, мучительно стоная, свилась в клубок. На память пришел случайно подслушанный разговор двух посетителей ресторана. Один, судя по всему, запойный алкоголик, одетый, тем не менее, очень прилично, делился опытом. Главное, говорил он, доверительно склонившись к приятелю, найти себе дело в момент выхода из запоя. Какое угодно. Можешь квартиру убирать, можешь обед варить, обои клеить, все, что угодно, только не думать о своем состоянии. И побольше пить. Не лезет, а все равно пить. Минералку, кефир, чай.
Боже мой, я же работала в «Пицце», вдруг вспомнила она, сколько же я отсутствую? Меня уволят, если уже не уволили… А Пашка? Он же с ума сходит, водолаз мой сумасшедший… Что я тут делаю?
Светка поднялась на ноги, коленки подгибались. В зеркале отразилась согнутая, ломающая руки фигура. Добравшись до лампы, она зажмурилась и включила полный свет. Потихоньку, чтобы привыкли глаза, она открыла их и посмотрела на себя, на оплетенное красноватыми шрамами тело, на изрезанную грудь с отвернутой подсыхающей кожей, похожей на ломтики чипсов. На руки с извлеченными из тела пульсирующими венами.
Голова закружилась, и она ухватилась за ручку кресла, чтобы не упасть. В голове будто пронесся ураган, опустошив мозг и не оставив ни одной мысли. Пришло странное спокойствие.
– Что я теперь буду делать? – спросила себя Светка.
И сама же ответила:
– Ты ничего не сможешь сделать.
– А пластическую операцию?
– Не смеши! Посмотри на себя. Какая пластика. Тебя станут обходить, как чумную. Мужики просто шарахаться будут! Ты даже у врача застыдишься раздеться.
– А Паша?
– А Паша будет навещать тебя в больнице, будет плакать и пить горькую. Может, даже встретит тебя после выписки с цветами, а потом пропадет. И хорошо, если будет иногда звонить и просить прощения, что не смог тебя, такую, принять. Ты никому не будешь нужна!
Светка погасила лампу и присела на краешек кресла.
– Я никому не буду нужна, – прошептала она.
Я убью его! Я убью этого тронутого! А он-то при чем, снова возразил рассудительный голос. Он молится на тебя, он готов на руках тебя носить. Ты – его мадонна, богоматерь. Он верит в новый мир, он живет этим. Только он любит тебя. Он не виноват, что такой. А кто виноват? Есть кто-то еще. Кто-то, кто наставляет его, кто играет его и твоей жизнью, дергая за ниточки. За ниточки золотой паутины, оплетающей твое тело. Кукловод. Тебе осталась только месть. За себя, за погубленного Димку, за одиночество Паши. За все, чего тебя лишили: за несостоявшуюся семью, за не родившихся детей, за поломанную, украденную жизнь. Если ты сможешь найти кукловода, если сумеешь отомстить, это будет хоть малая, но расплата за все, что ты потеряла.
Она вовремя услышала скрежет ключа в замке и успела упасть на матрас. Дима тихо прикрыл дверь и прошел в кухню. Зашуршали пакеты, видимо, он выгружал покупки.
Светка услышала, как он подошел и присел возле нее. Стоило неимоверных усилий сохранить расслабленную позу, свойственную спящим. Она почувствовала его руку на плече. Он легонько погладил ее, потом потряс.
– Света, просыпайся.
Светка сладко потянулась, взглянула на него и, будто стыдясь, прикрыла грудь простыней.
– Ой, Дим, ты все время на меня смотришь.
Он отвел глаза.
– Я просто любуюсь. В этом нет ничего плохого. Ты для меня, как…, – он закрыл глаза и покачал головой, – я не найду слова, чтобы это выразить. Ты такая чистая, прекрасная.
Светка погладила его по руке.
– Ты дурачок. Я – обычная девчонка. Это тебе спасибо, что я меняюсь.
– Как ты себя чувствуешь?
– Хорошо, только как-то тянет везде, – Светка с наслаждением потянулась.
– Это ничего, так должно быть. Вставай.
Они прошли на кухню. На столе стояло несколько коробок шоколадных конфет, на полу две упаковки минеральной воды. Светка вдруг ужасно захотела шоколада. Она протянула руку, вопросительно взглянув на Дмитрия.
– Конечно, это тебе, – сказал он, открывая коробки.
Света набила рот шоколадом, на время даже забыв о боли и ломоте в суставах. Они сидели и ели конфеты, запивая их минералкой прямо из горлышка, передавая друг другу бутылку. Глаза Димы лучились радостью, и Светка погладила его по лицу. На его щеке остался след от растаявшего в пальцах шоколада, и она хихикнула.
– Дим, мне немного не по себе, – сообщила она, поежившись.
– Это ничего.
Он открыл холодильник и достал небольшой пузырек, потом сходил в комнату и принес из куртки сигареты.
– Ты куришь?
– Редко, – Светка представила, как она глотнет дым, и ее затошнило. – Может, не надо?
– Давай попробуем. Если не понравится – не будем.
Дима вытряхнул из пачки сигарету, открыл пузырек и обмакнул спичку в желтоватую маслянистую жидкость. Подождав, пока капля упадет обратно, он провел спичкой по сигарете, смазывая ее. Потом, перевернув ее, намазал с другой стороны. Аккуратно закрыв, он убрал пузырек обратно в холодильник и помахал сигаретой, что подсушить.
Светку опять стало ломать, и она едва сдерживалась, глядя на Димку исподлобья. Он прикурил сигарету. Запах был странный, будто где-то в соседней комнате курились благовония.
Затянувшись, он передал сигарету ей. Сглотнув слюну, Светка поднесла сигарету к губам и сделала маленькую затяжку. Дым проскользнул в горло, слегка теплый, маслянистый. Впрочем, ей это, наверное, почудилось. Дима ободряюще кивнул. Она затянулась снова, поглубже, и почувствовала, как отступает боль и тело успокаивается, становится расслабленным и невесомым. Словно сквозь туман она увидела, что Дима протягивает руку, прося сигарету. Еще раз затянувшись, она передала ее. Каждое движение вдруг показалось ей значительным, исполненным особого смысла, как танцевальные па. Сигаретный дымок плавал между ними, свиваясь спиралями, снежинками, готическими соборами. Посверкивал разноцветными искорками. Она вдруг увидела, какой чудесный парень сидит напротив и любуется ее красотой и грацией. Она распахнула простыню на груди и протянула ему руку, словно разрешая ему увидеть то, о чем он мечтает. Он встал перед ней на колени, и в распахнутом вороте рубашки она увидела его покрытое рисунком тело. Расстегнув на нем рубашку, она сняла ее с плеч и погладила его по груди. Он глубоко вдохнул дым и приблизил губы к ее лицу, предлагая поделиться волшебством. И она припала к его мягким губам, вдыхая этот сказочный туман. Словно летя по воздуху, они очутились в комнате, воздушная постель будто приглашала их прилечь. Он снял одежду и они легли, обнявшись, сплетаясь прекрасными телами в вечном как мир движении.
Глава 20
С утра Волохов пошел на рынок, как обычно наказав Ивану не подходить к двери. Вернувшись, открыл входную дверь и сразу почувствовал странный запах. Он был не то чтобы неприятный, но какой-то тяжелый, терпкий, немного напоминавший аптеку и парфюмерию одновременно.
Он выглянул из прихожей. Кухонная дверь была закрыта, Волохов распахнул ее и от хлынувшего потока запахов едва устоял на ногах. Иван, раскрасневшийся от жары, стоял у плиты, на которой на всех четырех конфорках что-то булькало в разнокалиберных кастрюлях. На столе стояли несколько керамических мисок с растертыми в кашу корешками и травами. Помахав ладонью перед лицом, Волохов спросил:
– Иван, что тут происходит?
Парнишка повернул к нему сосредоточенное лицо.
– Я варю травы, – просто сказал он.
– Я вижу, что не пиво пьешь, – подойдя к окну, Волохов распахнул его настежь, – здесь помереть можно! Чисто газовая атака под Ипром.
– Извините, я не хотел… Но мне необходимо приготовить отвар.
– Хоть бы окно открыл, – проворчал Волохов, выгружая покупки.
Он вернулся в комнату и распахнул все окна, включая балконную дверь, устроив небольшой сквозняк. Вернувшись на кухню, присел к столу. Иван помешал большой ложкой в кастрюле, прикрыл ее крышкой и начал деревянной толкушкой растирать в миске несколько полупрозрачных кристаллов, похожих на слюду. Потом снял с груди полотняный мешочек, развязал его и стал что-то по щепотке добавлять в миску, продолжая растирать.
– Что это?
– Земля, – Иван завязал мешочек и повесил его на грудь, – святая земля. Вот что я забыл, так это уголь, – он виновато посмотрел на Волохова, – а мне он очень понадобится.
– Антрацит?
Парнишка хихикнул.
– Нет, что вы, обычный березовый уголь.
– Я видел в аптечке активированный.
– Это не подойдет. Мне немного надо, горсточку.
Волохов со вздохом поднялся с табуретки.
– Сейчас что-нибудь придумаем.
Он вышел из квартиры, тщательно запер дверь, и спустился во двор.
Поваленные деревья распилили и увезли. В песочнице под чудом уцелевшим грибком копошились двое малышей. В стороне, покуривая, стояли молодые мамы, оживленно что-то обсуждая. На подъездной дорожке притулился грузовик с помятой крышей и без стекол. Волохов, глядя под ноги, пошатался по двору, подобрал несколько сломанных березовых веток с листьями, кусок коры.
– Никак в баню собираемся? – игриво спросила одна из мамаш.
Было ей лет двадцать, но оплывшая фигура добавляла еще десяток лет. Как говорил про таких Витек: легче перепрыгнуть, чем обойти.
– Не угадали. Шашлычок сбацаем, – в тон ответил Волохов.
Вернувшись домой, он показал ветки и кору Ивану. Тот одобрительно кивнул и взял одну веточку с молодыми, чуть подвядшими листьями, а Волохов достал из духовки противень, отнес его в ванную и, положив на кафельный пол, поломал ветки и соорудил из них на противне колодец.
– Гори, гори ясно, чтобы не погасло, – он вложил внутрь колодца кору и поджег ее.
Кора взялась сразу, но ветки были сыроваты. Пришлось раздувать затухающий огонек. Дым ел глаза, Волохов чертыхался, но, наконец, пламя, сворачивая листья в трубочки, побежало по веткам.
– Мой костер в тумане светит, – Волохов вышел и плотно прикрыл за собой дверь.
Запах, который ошеломил его с утра, ощущался гораздо меньше. Иван процеживал отвар через марлю, Волохов помог ему, понаблюдал немного и вернулся в ванную. Дыма было столько, что он закашлялся. Костерок прогорел, из тлеющих веток валил едкий белый дым. Разгоняя его рукой, Волохов отмел обгорелые ветки в сторону, собрал кучкой уголь, переложил его в блюдце и отнес Ивану.
– Хватит?
– Вполне.
– Ну, слава богу, – глаза у Волохова стали красными от дыма.
Теперь к запаху варева прибавился еще дым, заполнивший маленькую прихожую. В комнате он плавал пластами, как туман в безветренное утро. Волохов, размахивая противнем, погнал его к открытым окнам.
– Видела бы Светка, во что ее квартира превратилась, – вздохнул он.
Они проснулись почти одновременно. Сквозь дрему Светка почувствовала как мягкие губы робко касаются ее щеки. Она открыла глаза. Димка лежал на боку и смотрел на нее.
– Спасибо, – шепнул он, – спасибо тебе.
Светка улыбнулась, хотя чувствовала, что вчерашний кошмар вот-вот вернется. Опять в висках скреблась боль и суставы начинало ломить. Она не выдержит еще один день ломки, но погружаться в дурман тоже нельзя.
– Нам теперь постоянно нужны уколы? – будто невзначай спросила она.
– Нет, что ты! Просто они позволяют видеть то, что скрыто бытовыми проблемами, мелкими дрязгами, погоней за мелким мещанским счастьем в своей норке. Мы объединяемся в единое с целым миром, который закрыт от зашторенных глаз обывателей. Ты чего-то боишься?
Димка встал с матраса. Тело у него было худое, но не дряблое. Узкие бедра, широкие плечи. Шрамы на теле делали его похожим на воина дикого племени с тропических островов. Светка отметила, что ожоговых рубцов на животе и ягодицах у него не было.
– Я не хочу все время витать в сказочных видениях, – чуть капризно сказала она. – Нам нужны соратники, ты сам говорил, а нас всего двое. Так много еще нужно сделать.
– Нас не двое. Есть еще мой учитель. Он открыл мне глаза, он удивительный.
– Это он нашел меня? – осторожно спросила Светка.
Дима задумался.
– Я видел тебя во сне, только лица не мог разобрать, но это была точно ты. А потом Рец показал тебя наяву в ресторане, и я сразу узнал твое лицо, твое тело. Ты словно всегда была со мной, только до поры пряталась в подсознании, – он закурил, подошел к окну и отдернул тяжелые гардины.
За окном, сквозь пожухлые от июньской жары листья, проглядывал соседняя типовая пятиэтажка. Серая, с покосившимися телевизионными антеннами на крыше, она казалась могилой с завалившимися крестами.
Он выглянул из прихожей. Кухонная дверь была закрыта, Волохов распахнул ее и от хлынувшего потока запахов едва устоял на ногах. Иван, раскрасневшийся от жары, стоял у плиты, на которой на всех четырех конфорках что-то булькало в разнокалиберных кастрюлях. На столе стояли несколько керамических мисок с растертыми в кашу корешками и травами. Помахав ладонью перед лицом, Волохов спросил:
– Иван, что тут происходит?
Парнишка повернул к нему сосредоточенное лицо.
– Я варю травы, – просто сказал он.
– Я вижу, что не пиво пьешь, – подойдя к окну, Волохов распахнул его настежь, – здесь помереть можно! Чисто газовая атака под Ипром.
– Извините, я не хотел… Но мне необходимо приготовить отвар.
– Хоть бы окно открыл, – проворчал Волохов, выгружая покупки.
Он вернулся в комнату и распахнул все окна, включая балконную дверь, устроив небольшой сквозняк. Вернувшись на кухню, присел к столу. Иван помешал большой ложкой в кастрюле, прикрыл ее крышкой и начал деревянной толкушкой растирать в миске несколько полупрозрачных кристаллов, похожих на слюду. Потом снял с груди полотняный мешочек, развязал его и стал что-то по щепотке добавлять в миску, продолжая растирать.
– Что это?
– Земля, – Иван завязал мешочек и повесил его на грудь, – святая земля. Вот что я забыл, так это уголь, – он виновато посмотрел на Волохова, – а мне он очень понадобится.
– Антрацит?
Парнишка хихикнул.
– Нет, что вы, обычный березовый уголь.
– Я видел в аптечке активированный.
– Это не подойдет. Мне немного надо, горсточку.
Волохов со вздохом поднялся с табуретки.
– Сейчас что-нибудь придумаем.
Он вышел из квартиры, тщательно запер дверь, и спустился во двор.
Поваленные деревья распилили и увезли. В песочнице под чудом уцелевшим грибком копошились двое малышей. В стороне, покуривая, стояли молодые мамы, оживленно что-то обсуждая. На подъездной дорожке притулился грузовик с помятой крышей и без стекол. Волохов, глядя под ноги, пошатался по двору, подобрал несколько сломанных березовых веток с листьями, кусок коры.
– Никак в баню собираемся? – игриво спросила одна из мамаш.
Было ей лет двадцать, но оплывшая фигура добавляла еще десяток лет. Как говорил про таких Витек: легче перепрыгнуть, чем обойти.
– Не угадали. Шашлычок сбацаем, – в тон ответил Волохов.
Вернувшись домой, он показал ветки и кору Ивану. Тот одобрительно кивнул и взял одну веточку с молодыми, чуть подвядшими листьями, а Волохов достал из духовки противень, отнес его в ванную и, положив на кафельный пол, поломал ветки и соорудил из них на противне колодец.
– Гори, гори ясно, чтобы не погасло, – он вложил внутрь колодца кору и поджег ее.
Кора взялась сразу, но ветки были сыроваты. Пришлось раздувать затухающий огонек. Дым ел глаза, Волохов чертыхался, но, наконец, пламя, сворачивая листья в трубочки, побежало по веткам.
– Мой костер в тумане светит, – Волохов вышел и плотно прикрыл за собой дверь.
Запах, который ошеломил его с утра, ощущался гораздо меньше. Иван процеживал отвар через марлю, Волохов помог ему, понаблюдал немного и вернулся в ванную. Дыма было столько, что он закашлялся. Костерок прогорел, из тлеющих веток валил едкий белый дым. Разгоняя его рукой, Волохов отмел обгорелые ветки в сторону, собрал кучкой уголь, переложил его в блюдце и отнес Ивану.
– Хватит?
– Вполне.
– Ну, слава богу, – глаза у Волохова стали красными от дыма.
Теперь к запаху варева прибавился еще дым, заполнивший маленькую прихожую. В комнате он плавал пластами, как туман в безветренное утро. Волохов, размахивая противнем, погнал его к открытым окнам.
– Видела бы Светка, во что ее квартира превратилась, – вздохнул он.
Они проснулись почти одновременно. Сквозь дрему Светка почувствовала как мягкие губы робко касаются ее щеки. Она открыла глаза. Димка лежал на боку и смотрел на нее.
– Спасибо, – шепнул он, – спасибо тебе.
Светка улыбнулась, хотя чувствовала, что вчерашний кошмар вот-вот вернется. Опять в висках скреблась боль и суставы начинало ломить. Она не выдержит еще один день ломки, но погружаться в дурман тоже нельзя.
– Нам теперь постоянно нужны уколы? – будто невзначай спросила она.
– Нет, что ты! Просто они позволяют видеть то, что скрыто бытовыми проблемами, мелкими дрязгами, погоней за мелким мещанским счастьем в своей норке. Мы объединяемся в единое с целым миром, который закрыт от зашторенных глаз обывателей. Ты чего-то боишься?
Димка встал с матраса. Тело у него было худое, но не дряблое. Узкие бедра, широкие плечи. Шрамы на теле делали его похожим на воина дикого племени с тропических островов. Светка отметила, что ожоговых рубцов на животе и ягодицах у него не было.
– Я не хочу все время витать в сказочных видениях, – чуть капризно сказала она. – Нам нужны соратники, ты сам говорил, а нас всего двое. Так много еще нужно сделать.
– Нас не двое. Есть еще мой учитель. Он открыл мне глаза, он удивительный.
– Это он нашел меня? – осторожно спросила Светка.
Дима задумался.
– Я видел тебя во сне, только лица не мог разобрать, но это была точно ты. А потом Рец показал тебя наяву в ресторане, и я сразу узнал твое лицо, твое тело. Ты словно всегда была со мной, только до поры пряталась в подсознании, – он закурил, подошел к окну и отдернул тяжелые гардины.
За окном, сквозь пожухлые от июньской жары листья, проглядывал соседняя типовая пятиэтажка. Серая, с покосившимися телевизионными антеннами на крыше, она казалась могилой с завалившимися крестами.