Волохов откинул со Светки одеяло и стал развязывать веревки.
Брусницкий, поддерживая Ольгу под руку, повел ее к двери. Она обернулась.
– Павел, как вы нас нашли?
– Ваша подруга рассказала про этот дом. Роксана. Она приехала с нами, – узлы были затянуты на совесть и Волохов присел, ухватив веревку зубами.
– Роксана? Она не была здесь ни разу. Даже не знала, что я…
Волохов медленно поднял голову, чувствуя, как холодок побежал по спине.
– Ванька…
– Я понял, – Брусницкий усадил Ольгу на скамью, – подождите здесь.
Он выскочил в сени, с грохотом посыпались кадки, упало коромысло. Брусницкий выругался.
– Стой, черт тебя возьми, – заорал ему вслед Волохов, – Ольга, разрежьте веревки, соберите вещи и сидите здесь.
– Хорошо, только вещей у нас нет.
Иван, нахмурившись, смотрел на опустевшую тропинку. Он переоделся в рясу. В руках он держал свою сумку, то и дело заглядывая в нее, словно проверял, не забыл ли чего.
– Жалеешь, что не взяли, – спросила Роксана, – боишься самое интересное пропустить? Не бойся, мальчик, ты не опоздаешь к празднику.
Иван почувствовал, как рука женщины погладила его волосы и в недоумении повернулся к ней. Глаза Роксаны были пустые, черные, будто покрытые угольной пленкой. Иван рванулся в сторону, но жесткая рука удержала его за связанные в хвост волосы и дернула так, что на глазах выступили слезы.
– Вы… – прошептал он.
– Я сломаю вас поодиночке, как веточки, – приблизив к нему свое отрешенное бледное лицо, сказала женщина низким тяжелым голосом. – Сломаю, как сухие одинокие прутья.
Она схватила его за горло. Иван почувствовал, что его ноги оторвались от земли.
– Как там в песне поется? – Ее хриплый шепот, казалось, проникал прямо в мозг, парализуя волю и гася сознание.
Она с силой ударила Ивана спиной и головой о ворота, без усилий удерживая его на весу. Дыхание у него перехватило, перед глазами все пошло кругом.
Видишь, там на горе
Возвышается крест,
Под ним десяток солдат,
Повиси-ка на нем…
Сквозь пелену перед глазами Иван увидел, как демон подносит что-то блестящее к запястью его прижатой к воротам руки.
Там, где кончалась тропинка, клубился сгусток черноты. Даже на фоне ночного леса он выглядел черной дырой, ведущей в никуда. Вырастая в призрачную огромную фигуру, он плавно, медленно, но неотвратимо надвигался на замерших возле дома людей. Размазанное, быстро меняющее черты лицо под капюшоном будто светилось мертвенным светом люминесцентных ламп. Саша и Миша отступали к дому, приподняв оружие. Волохов выступил вперед, но Брусницкий придержал его за куртку.
– Погоди, Павел. Сначала мы. Огонь, – крикнул он.
Близнецы от живота ударили по неясной фигуре дождем свинца из «Калашниковых». Пули крошили ветки елей, проходя сквозь расплывчатую мишень. Бледный, как смерть Гусь, чертыхаясь, заряжал подствольник. Руки ходили ходуном и граната скользила в потных пальцах. Саня и Миша закрыли Брусницкому директорию стрельбы, он отбежал чуть в сторону и, припав на колено, бил короткими злыми очередями. Ствол «Ингрема» вело вверх и в сторону, и он каждый раз снова ловил в прицел неуязвимого врага, ожидая, что вот сейчас, наконец, тот завалится, отброшенный ливнем свинца. Он не мог промахнуться – цель была слишком велика.
– Миша, Саня, в сторону, – заорал Гусь.
Близнецы рухнули в траву, пользуясь моментом, чтобы перевернуть рожки магазинов. В наступившей тишине стал слышен шорох травы под надвигающимся на людей демоном. Он будто плыл над землей. Неуязвимый, словно отстраненный от происходящего и страшный своим неумолимым движением.
– Все напрасно, – шепнул Волохов.
Хлопнул подствольник. Блеснув в лунном свете, граната пронеслась по короткой пологой дуге и лопнула, накрыв дымным разрывом приближающуюся фигуру. Осколки, визжа, рубили ветки темных елей.
Что-то неясное, окутанное дымом вырвалось из облака и понеслось по траве, которая застывала дорожкой инея, будто от нестерпимого холода.
Близнецы, передернув затворы, поднимались на ноги, когда полоса замерзшей травы поравнялась с ними. Словно две призрачные руки вырвались из сгустившейся тьмы и вошли в их тела. Последним сознательным движением кто-то из парней нажал спусковой крючок и пули веером взрыли землю возле ног демона. Брусницкий увидел, как лопнули на спинах парней куртки, раскрываясь обрывками кожи. Как ударили из их спин черные фонтаны крови, перемешанные с обломками ребер, лопаток и позвоночных костей и приподнятые над землей тела забились в агонии, скользя подошвами по мокрой от росы траве.
Демон приподнял жертвы, наслаждаясь своей силой и неуязвимостью. После грохота стрельбы и взрыва гранаты тишина казалась неестественной, словно затишье перед овацией в театре. Стало слышно, как капает на землю кровь. Полная луна, встававшая над лесом и проложившая сквозь клочковатый туман серебристую дорожку на воде озера, добавляла происходящему нереальности.
– Сергей, берите женщин и бегите в лес. Быстрее, – крикнул Волохов, видя, что Брусницкий замер, не отводя остановившегося взгляда от агонизирующих тел.
– От этого не убежишь…
– В лес, я сказал. Времени у вас очень мало!
Брусницкий бросился в избу и через несколько мгновений появился, неся на руках закутанную в простыню Светку.
– Гусь, помоги, – заорал он.
Гусь схватил за руку появившуюся в дверях Ольгу и потащил к лесу.
Демон опустил руки и мертвые тела близнецов упали на траву. Стекавшая с его рук кровь казалась черной смолой.
– Ты не уйдешь, язычник, – низкий голос, казалось, пропитал ночной воздух влагой и холодом, – можешь принять эти слова, как вопрос или как утверждение. Как пожелаешь.
– Я не уйду, демон.
– Твой выбор!
Невыносимая боль привела Ивана в чувство. Она пронизывала запястья и стопы ног. Застонав, он посмотрел вниз. Его сложенные крест-накрест ноги были прибиты к воротам. Он висел на вбитых в дерево через запястья длинных блестящих гвоздях. Почему-то вспомнилось, как он с братией ставил часовню в лесу под монастырем. Такими же гвоздями-двухсотками сшивали толстые доски, подгоняли бревна, ставили деревянный крест на резной купол.
Где-то недалеко, разрывая тишину на куски, ударили автоматы. Иван поднял глаза к ночному небу. Звезды смотрели равнодушно. Они многое видели. Исчезли целые народы, забылись ложные божества, а они все так же спокойно смотрят на Землю. От боли Иван заплакал.
– Господи, прости мне слабость мою.
Он закусил губу. По подбородку потекла теплая струйка крови. Посмотрев на правую руку и, упершись лопатками в ворота за спиной, он потащил вперед пробитое запястье, снимая его с гвоздя. Рука упала вниз, как плеть. Он потащил с гвоздя вторую руку и, освободив ее, упал боком на землю, провернувшись на прибитых стопах. Согнувшись, он взялся пальцами за шляпку гвоздя и потащил его из прогнившего дерева ворот. Глаза будто застлало багровым туманом.
Под щекой было что-то шершавое, мягкое. Это была его сумка. Он надел ее на шею и, помогая руками, встал на пробитые ступни.
– Я иду к вам, я успею …
Он шагнул вперед и упал на колени. Встал, шагнул и снова упал. Всхлипывая и плача от боли, помогая руками, он полз к лесу, иногда вставая на ноги, но снова падая лицом в траву. Ощутив ладонями твердую почву, он понял, что добрался до тропинки.
Автоматные очереди умолкли, грохнул близкий взрыв. Иван снова поднялся на ноги и, хватаясь за стволы и ветки, пошел вперед. Иногда он припадал щекой к смолистым стволам, потом отталкивался от них, словно деревья добавляли ему сил, и шел дальше.
Закричала Ольга. Брусницкий обернулся. Там, где только что был Павел, стояло чудовище, будто вернувшееся из доисторической эпохи. Пар вырывался из ноздрей и раскрытой пасти, глаза горели желтым огнем. Низкий рев прозвучал, словно отголосок ушедшей грозы. Ящер повел бугорчатой квадратной мордой и шагнул навстречу демону. Земля дрогнула под тяжестью зверя.
Все это казалось настолько нереальным, что Брусницкий на мгновение зажмурился. Всхлипывала за спиной Ольга, последними словами ругался Гусь.
Демон двинулся прямо на противника, растекаясь в стороны, словно окружая его. Ящер ударил по земле хвостом и прыгнул вперед. В последний момент он с удивительным проворством отпрянул в сторону и, оказавшись за спиной врага, ударил когтистой лапой. Взлетели в воздух ошметки черного, маслянисто блестящего в лунном свете тела. Противники закружились, выбирая момент для удара, затем демон неуловимым движением оказался перед зверем и окутал его своей расплывчатой мантией. Ящер взревел так, что Брусницкий согнулся, зажав уши руками. Он увидел, как раскрылась огромная пасть с саблевидными белыми клыками и, погрузившись в тело демона, стала рвать его кусками. Раскачиваясь в объятьях, словно давно не видевшиеся друзья, они кружились, взрывая землю. Зубы ящера отрывали огромные куски аморфного тела врага, но раны затягивались и исчезали, как круги на воде. Ящер тянул врага к озеру, но силы явно оставляли его. Враги закачались и рухнули на землю. Рев зверя звучал все глуше.
– Гусь, – Брусницкий протянул назад руку.
Гусь подал ему автомат. Сергей проверил подствольник и прицелился. Руки тряслись, он задержал дыхание и нажал на спуск. Граната пролетела над схватившимися телами и взорвалась в воде, подняв тину и придонный ил.
– Еще одну, – заорал Брусницкий.
Внезапно демон оставил поверженного врага и отвалился в сторону. Ящер, перекатившись, приподнялся на задних лапах, заслоняя людей. По его телу через грудь шла широкая кровавая полоса. Он дышал с хрипом, из пасти капала слюна, окрашенная кровью. Упрямо пригнув голову, он ждал врага.
Демон поднялся во весь рост. По черному телу, будто отблески света звезд, пробегали сполохи света. Неловко качнувшись, он повернулся к лесу.
Под деревьями, среди сбитых осколками гранаты ветвей, стоял Иван. Спутанные волосы падали ему на лицо. Воздев правую руку с зажатым крестом, он прерывающимся голосом читал молитву. Слова то сливались, будто в песне, то звучали резко и отрывисто, как удары бича. Сияющие обручи, словно рожденные из света звезд, спеленали демона. Он выл и корчился. Видно было, как он пытается разорвать опутавшие его кольца, но они только глубже впиваются в черное тело. Внезапно Иван замолчал, рука с крестом медленно, будто нехотя опустилась, и он упал навзничь, как поваленное дерево.
Демон торжествующе взвыл, опоясывающий его свет взорвался и лопнул, распадаясь искрами, словно разбившаяся лампа.
Ящер обернулся к людям и взревел, словно укоряя за упущенную возможность спастись. Затем пригнулся к земле, вытянул передние лапы с кривыми когтями и, тяжело ступая, пошел на демона. Хвост бессильно тащился за ним, одну лапу он приволакивал.
Демон не спешил, поджидая израненного врага. Осев к земле, словно черная бесформенная медуза, рыхлая и скользкая, он выглядел намного массивней и тяжелее противника.
Брусницкий, зарядив гранату, ждал исхода схватки. Гусь молился, перемежая слова молитвы с ругательствами. Тихо и жалобно, словно ребенок, плакала Ольга.
Внезапно точно солнечный свет, искрящийся и радужный, пролился на землю, разделяя противников. Брусницкий заслонил глаза рукой.
Древний воин в сверкающих доспехах шагнул из света навстречу демону. Алый плащ вился за его спиной, словно раздуваемый порывами свежего ветра. Лучась искристыми сполохами, сверкнул, вырываясь из ножен, длинный меч. Демон взвыл и стремительно ринулся на нового врага, выбрасывая вперед скользкие, сочащиеся слизью щупальца.
Легким движением воин скользнул в сторону, словно уступая врагу дорогу, рубанул сбоку, рассекая аморфное тело блистающей сталью. Пронзительный, на пределе слышимости визг хлестнул оцепеневших людей словно многохвостой плетью. Акустический удар взметнул вырванную траву, дерн, лопнули, рассыпаясь крошкой стекла в избе. По озеру побежала рябь, метелки камыша взорвались, рассыпаясь по воде серым пухом. Рухнула, теряя сознание, Ольга, Гусь упал на колени, закрывая голову. Брусницкий, выронив автомат, поднял руки, пытаясь заслониться от летящих в лицо осколков.
Воин пошатнулся, на миг опустил меч, и тут же взлетели черные щупальца, стремясь опутать, спеленать, лишить движения. Демон навис над ним, грозя погрести под собой, раздавить, обрушиться зловонной бесформенной массой. Воин шагнул назад, словно веер раскрылся перед ним – слившийся в стремительном движении меч дробил отблеск звезд, отсекая сгустки мрака.
Дикий рев накрыл поляну:
– Князь! Он мой!!!
Ящер рухнул на демона, зубами впиваясь в аморфное тело, полосуя его кривыми когтями. Ртутной каплей выскользнув из-под него, демон поднялся в отчаянном броске над воином. Навстречу, рассекая аморфную плоть, словно молния грозовую тучу, взвилась сверкающая полоса стали.
Распадаясь грязным снегом, демон рухнул на взрытую землю. Голое человеческое тело словно из кокона выпало из тающей черной плоти и скорчилось на траве. Воин вложил меч в ножны и повернулся к ящеру.
– Все целы?
Меняющий облик Волх отозвался не сразу.
– Вы все-таки не смогли удержаться, князь.
– Не смог, язычник. Мой грех – мне и ответ держать. Вас пожалел, сирых, да немощных. Эх, знал бы ты, как соскучился я по хорошей схватке: когда меч сам просится в руку, когда видишь, как падает сраженный твоей рукой враг… прости меня, Отец Небесный.
– Но и вы опоздали, Ваше Сиятельство. Он зачал чудовище…
Воин шагнул в радужный свет, помедлил и обернулся.
– А ты уверен, Волх, что женщина носит под сердцем не твоего ребенка?
После яркого света глаза людей не сразу привыкли к темноте.
Волохов поднялся с земли и, пошатываясь, пошел к изуродованным осколками елям. Иван лежал навзничь, сжимая в руке крест. Под кистями рук и ступнями трава потемнела от пролитой крови. Волохов нащупал на шее Ивана пульс, стянул через голову майку и принялся рвать ее на полосы. Чья-то рука легла ему на плечо, он оглянулся.
– Позвольте мне, – Ольга опустилась рядом на колени, взяла полосы ткани и стала бинтовать Ивану запястья.
Брусницкий принес на руках Светку и положил ее рядом.
– Пойду, машины поближе подгоню.
Волохов кивнул. Подошел Гусь, потоптался рядом и ушел за Брусницким.
– Ольга, наверно, ваша подруга погибла. Он бы не смог перевоплотиться в Роксану, не побывав у нее. Вы знаете, где она живет?
– Знаю. Покажите-ка, что у вас, – Ольга коснулась его плеча.
Поперек груди Волохова шла широкая рваная рана. Он отвел ее руку, встал и побрел к пруду. В воде отражались звезды. Он опустился на колени, потом упал в воду лицом вниз и замер. Лежа среди тины и кувшинок, он дождался Брусницкого. Они перенесли Ивана и Светку в машины и вернулись к дому.
– Что с ребятами делать? – тихо спросил Гусь.
– Перенесем в погреб, – сказал Брусницкий. – На днях вернемся, похороним на погосте.
Волохов подошел к голому скрюченному телу и угрюмо посмотрел на него.
Гниющая кожа на теле потемнела и покрылась язвами. Черты лица расплылись, нос провалился, глазницы и рот словно запали внутрь черепа.
– Такое впечатление, что он давно мертвый, – прошептала подошедшая Ольга.
– Так и есть. Он умер, когда потерял душу.
Эпилог
Брусницкий, поддерживая Ольгу под руку, повел ее к двери. Она обернулась.
– Павел, как вы нас нашли?
– Ваша подруга рассказала про этот дом. Роксана. Она приехала с нами, – узлы были затянуты на совесть и Волохов присел, ухватив веревку зубами.
– Роксана? Она не была здесь ни разу. Даже не знала, что я…
Волохов медленно поднял голову, чувствуя, как холодок побежал по спине.
– Ванька…
– Я понял, – Брусницкий усадил Ольгу на скамью, – подождите здесь.
Он выскочил в сени, с грохотом посыпались кадки, упало коромысло. Брусницкий выругался.
– Стой, черт тебя возьми, – заорал ему вслед Волохов, – Ольга, разрежьте веревки, соберите вещи и сидите здесь.
– Хорошо, только вещей у нас нет.
Иван, нахмурившись, смотрел на опустевшую тропинку. Он переоделся в рясу. В руках он держал свою сумку, то и дело заглядывая в нее, словно проверял, не забыл ли чего.
– Жалеешь, что не взяли, – спросила Роксана, – боишься самое интересное пропустить? Не бойся, мальчик, ты не опоздаешь к празднику.
Иван почувствовал, как рука женщины погладила его волосы и в недоумении повернулся к ней. Глаза Роксаны были пустые, черные, будто покрытые угольной пленкой. Иван рванулся в сторону, но жесткая рука удержала его за связанные в хвост волосы и дернула так, что на глазах выступили слезы.
– Вы… – прошептал он.
– Я сломаю вас поодиночке, как веточки, – приблизив к нему свое отрешенное бледное лицо, сказала женщина низким тяжелым голосом. – Сломаю, как сухие одинокие прутья.
Она схватила его за горло. Иван почувствовал, что его ноги оторвались от земли.
– Как там в песне поется? – Ее хриплый шепот, казалось, проникал прямо в мозг, парализуя волю и гася сознание.
Она с силой ударила Ивана спиной и головой о ворота, без усилий удерживая его на весу. Дыхание у него перехватило, перед глазами все пошло кругом.
Видишь, там на горе
Возвышается крест,
Под ним десяток солдат,
Повиси-ка на нем…
Сквозь пелену перед глазами Иван увидел, как демон подносит что-то блестящее к запястью его прижатой к воротам руки.
Там, где кончалась тропинка, клубился сгусток черноты. Даже на фоне ночного леса он выглядел черной дырой, ведущей в никуда. Вырастая в призрачную огромную фигуру, он плавно, медленно, но неотвратимо надвигался на замерших возле дома людей. Размазанное, быстро меняющее черты лицо под капюшоном будто светилось мертвенным светом люминесцентных ламп. Саша и Миша отступали к дому, приподняв оружие. Волохов выступил вперед, но Брусницкий придержал его за куртку.
– Погоди, Павел. Сначала мы. Огонь, – крикнул он.
Близнецы от живота ударили по неясной фигуре дождем свинца из «Калашниковых». Пули крошили ветки елей, проходя сквозь расплывчатую мишень. Бледный, как смерть Гусь, чертыхаясь, заряжал подствольник. Руки ходили ходуном и граната скользила в потных пальцах. Саня и Миша закрыли Брусницкому директорию стрельбы, он отбежал чуть в сторону и, припав на колено, бил короткими злыми очередями. Ствол «Ингрема» вело вверх и в сторону, и он каждый раз снова ловил в прицел неуязвимого врага, ожидая, что вот сейчас, наконец, тот завалится, отброшенный ливнем свинца. Он не мог промахнуться – цель была слишком велика.
– Миша, Саня, в сторону, – заорал Гусь.
Близнецы рухнули в траву, пользуясь моментом, чтобы перевернуть рожки магазинов. В наступившей тишине стал слышен шорох травы под надвигающимся на людей демоном. Он будто плыл над землей. Неуязвимый, словно отстраненный от происходящего и страшный своим неумолимым движением.
– Все напрасно, – шепнул Волохов.
Хлопнул подствольник. Блеснув в лунном свете, граната пронеслась по короткой пологой дуге и лопнула, накрыв дымным разрывом приближающуюся фигуру. Осколки, визжа, рубили ветки темных елей.
Что-то неясное, окутанное дымом вырвалось из облака и понеслось по траве, которая застывала дорожкой инея, будто от нестерпимого холода.
Близнецы, передернув затворы, поднимались на ноги, когда полоса замерзшей травы поравнялась с ними. Словно две призрачные руки вырвались из сгустившейся тьмы и вошли в их тела. Последним сознательным движением кто-то из парней нажал спусковой крючок и пули веером взрыли землю возле ног демона. Брусницкий увидел, как лопнули на спинах парней куртки, раскрываясь обрывками кожи. Как ударили из их спин черные фонтаны крови, перемешанные с обломками ребер, лопаток и позвоночных костей и приподнятые над землей тела забились в агонии, скользя подошвами по мокрой от росы траве.
Демон приподнял жертвы, наслаждаясь своей силой и неуязвимостью. После грохота стрельбы и взрыва гранаты тишина казалась неестественной, словно затишье перед овацией в театре. Стало слышно, как капает на землю кровь. Полная луна, встававшая над лесом и проложившая сквозь клочковатый туман серебристую дорожку на воде озера, добавляла происходящему нереальности.
– Сергей, берите женщин и бегите в лес. Быстрее, – крикнул Волохов, видя, что Брусницкий замер, не отводя остановившегося взгляда от агонизирующих тел.
– От этого не убежишь…
– В лес, я сказал. Времени у вас очень мало!
Брусницкий бросился в избу и через несколько мгновений появился, неся на руках закутанную в простыню Светку.
– Гусь, помоги, – заорал он.
Гусь схватил за руку появившуюся в дверях Ольгу и потащил к лесу.
Демон опустил руки и мертвые тела близнецов упали на траву. Стекавшая с его рук кровь казалась черной смолой.
– Ты не уйдешь, язычник, – низкий голос, казалось, пропитал ночной воздух влагой и холодом, – можешь принять эти слова, как вопрос или как утверждение. Как пожелаешь.
– Я не уйду, демон.
– Твой выбор!
Невыносимая боль привела Ивана в чувство. Она пронизывала запястья и стопы ног. Застонав, он посмотрел вниз. Его сложенные крест-накрест ноги были прибиты к воротам. Он висел на вбитых в дерево через запястья длинных блестящих гвоздях. Почему-то вспомнилось, как он с братией ставил часовню в лесу под монастырем. Такими же гвоздями-двухсотками сшивали толстые доски, подгоняли бревна, ставили деревянный крест на резной купол.
Где-то недалеко, разрывая тишину на куски, ударили автоматы. Иван поднял глаза к ночному небу. Звезды смотрели равнодушно. Они многое видели. Исчезли целые народы, забылись ложные божества, а они все так же спокойно смотрят на Землю. От боли Иван заплакал.
– Господи, прости мне слабость мою.
Он закусил губу. По подбородку потекла теплая струйка крови. Посмотрев на правую руку и, упершись лопатками в ворота за спиной, он потащил вперед пробитое запястье, снимая его с гвоздя. Рука упала вниз, как плеть. Он потащил с гвоздя вторую руку и, освободив ее, упал боком на землю, провернувшись на прибитых стопах. Согнувшись, он взялся пальцами за шляпку гвоздя и потащил его из прогнившего дерева ворот. Глаза будто застлало багровым туманом.
Под щекой было что-то шершавое, мягкое. Это была его сумка. Он надел ее на шею и, помогая руками, встал на пробитые ступни.
– Я иду к вам, я успею …
Он шагнул вперед и упал на колени. Встал, шагнул и снова упал. Всхлипывая и плача от боли, помогая руками, он полз к лесу, иногда вставая на ноги, но снова падая лицом в траву. Ощутив ладонями твердую почву, он понял, что добрался до тропинки.
Автоматные очереди умолкли, грохнул близкий взрыв. Иван снова поднялся на ноги и, хватаясь за стволы и ветки, пошел вперед. Иногда он припадал щекой к смолистым стволам, потом отталкивался от них, словно деревья добавляли ему сил, и шел дальше.
Закричала Ольга. Брусницкий обернулся. Там, где только что был Павел, стояло чудовище, будто вернувшееся из доисторической эпохи. Пар вырывался из ноздрей и раскрытой пасти, глаза горели желтым огнем. Низкий рев прозвучал, словно отголосок ушедшей грозы. Ящер повел бугорчатой квадратной мордой и шагнул навстречу демону. Земля дрогнула под тяжестью зверя.
Все это казалось настолько нереальным, что Брусницкий на мгновение зажмурился. Всхлипывала за спиной Ольга, последними словами ругался Гусь.
Демон двинулся прямо на противника, растекаясь в стороны, словно окружая его. Ящер ударил по земле хвостом и прыгнул вперед. В последний момент он с удивительным проворством отпрянул в сторону и, оказавшись за спиной врага, ударил когтистой лапой. Взлетели в воздух ошметки черного, маслянисто блестящего в лунном свете тела. Противники закружились, выбирая момент для удара, затем демон неуловимым движением оказался перед зверем и окутал его своей расплывчатой мантией. Ящер взревел так, что Брусницкий согнулся, зажав уши руками. Он увидел, как раскрылась огромная пасть с саблевидными белыми клыками и, погрузившись в тело демона, стала рвать его кусками. Раскачиваясь в объятьях, словно давно не видевшиеся друзья, они кружились, взрывая землю. Зубы ящера отрывали огромные куски аморфного тела врага, но раны затягивались и исчезали, как круги на воде. Ящер тянул врага к озеру, но силы явно оставляли его. Враги закачались и рухнули на землю. Рев зверя звучал все глуше.
– Гусь, – Брусницкий протянул назад руку.
Гусь подал ему автомат. Сергей проверил подствольник и прицелился. Руки тряслись, он задержал дыхание и нажал на спуск. Граната пролетела над схватившимися телами и взорвалась в воде, подняв тину и придонный ил.
– Еще одну, – заорал Брусницкий.
Внезапно демон оставил поверженного врага и отвалился в сторону. Ящер, перекатившись, приподнялся на задних лапах, заслоняя людей. По его телу через грудь шла широкая кровавая полоса. Он дышал с хрипом, из пасти капала слюна, окрашенная кровью. Упрямо пригнув голову, он ждал врага.
Демон поднялся во весь рост. По черному телу, будто отблески света звезд, пробегали сполохи света. Неловко качнувшись, он повернулся к лесу.
Под деревьями, среди сбитых осколками гранаты ветвей, стоял Иван. Спутанные волосы падали ему на лицо. Воздев правую руку с зажатым крестом, он прерывающимся голосом читал молитву. Слова то сливались, будто в песне, то звучали резко и отрывисто, как удары бича. Сияющие обручи, словно рожденные из света звезд, спеленали демона. Он выл и корчился. Видно было, как он пытается разорвать опутавшие его кольца, но они только глубже впиваются в черное тело. Внезапно Иван замолчал, рука с крестом медленно, будто нехотя опустилась, и он упал навзничь, как поваленное дерево.
Демон торжествующе взвыл, опоясывающий его свет взорвался и лопнул, распадаясь искрами, словно разбившаяся лампа.
Ящер обернулся к людям и взревел, словно укоряя за упущенную возможность спастись. Затем пригнулся к земле, вытянул передние лапы с кривыми когтями и, тяжело ступая, пошел на демона. Хвост бессильно тащился за ним, одну лапу он приволакивал.
Демон не спешил, поджидая израненного врага. Осев к земле, словно черная бесформенная медуза, рыхлая и скользкая, он выглядел намного массивней и тяжелее противника.
Брусницкий, зарядив гранату, ждал исхода схватки. Гусь молился, перемежая слова молитвы с ругательствами. Тихо и жалобно, словно ребенок, плакала Ольга.
Внезапно точно солнечный свет, искрящийся и радужный, пролился на землю, разделяя противников. Брусницкий заслонил глаза рукой.
Древний воин в сверкающих доспехах шагнул из света навстречу демону. Алый плащ вился за его спиной, словно раздуваемый порывами свежего ветра. Лучась искристыми сполохами, сверкнул, вырываясь из ножен, длинный меч. Демон взвыл и стремительно ринулся на нового врага, выбрасывая вперед скользкие, сочащиеся слизью щупальца.
Легким движением воин скользнул в сторону, словно уступая врагу дорогу, рубанул сбоку, рассекая аморфное тело блистающей сталью. Пронзительный, на пределе слышимости визг хлестнул оцепеневших людей словно многохвостой плетью. Акустический удар взметнул вырванную траву, дерн, лопнули, рассыпаясь крошкой стекла в избе. По озеру побежала рябь, метелки камыша взорвались, рассыпаясь по воде серым пухом. Рухнула, теряя сознание, Ольга, Гусь упал на колени, закрывая голову. Брусницкий, выронив автомат, поднял руки, пытаясь заслониться от летящих в лицо осколков.
Воин пошатнулся, на миг опустил меч, и тут же взлетели черные щупальца, стремясь опутать, спеленать, лишить движения. Демон навис над ним, грозя погрести под собой, раздавить, обрушиться зловонной бесформенной массой. Воин шагнул назад, словно веер раскрылся перед ним – слившийся в стремительном движении меч дробил отблеск звезд, отсекая сгустки мрака.
Дикий рев накрыл поляну:
– Князь! Он мой!!!
Ящер рухнул на демона, зубами впиваясь в аморфное тело, полосуя его кривыми когтями. Ртутной каплей выскользнув из-под него, демон поднялся в отчаянном броске над воином. Навстречу, рассекая аморфную плоть, словно молния грозовую тучу, взвилась сверкающая полоса стали.
Распадаясь грязным снегом, демон рухнул на взрытую землю. Голое человеческое тело словно из кокона выпало из тающей черной плоти и скорчилось на траве. Воин вложил меч в ножны и повернулся к ящеру.
– Все целы?
Меняющий облик Волх отозвался не сразу.
– Вы все-таки не смогли удержаться, князь.
– Не смог, язычник. Мой грех – мне и ответ держать. Вас пожалел, сирых, да немощных. Эх, знал бы ты, как соскучился я по хорошей схватке: когда меч сам просится в руку, когда видишь, как падает сраженный твоей рукой враг… прости меня, Отец Небесный.
– Но и вы опоздали, Ваше Сиятельство. Он зачал чудовище…
Воин шагнул в радужный свет, помедлил и обернулся.
– А ты уверен, Волх, что женщина носит под сердцем не твоего ребенка?
После яркого света глаза людей не сразу привыкли к темноте.
Волохов поднялся с земли и, пошатываясь, пошел к изуродованным осколками елям. Иван лежал навзничь, сжимая в руке крест. Под кистями рук и ступнями трава потемнела от пролитой крови. Волохов нащупал на шее Ивана пульс, стянул через голову майку и принялся рвать ее на полосы. Чья-то рука легла ему на плечо, он оглянулся.
– Позвольте мне, – Ольга опустилась рядом на колени, взяла полосы ткани и стала бинтовать Ивану запястья.
Брусницкий принес на руках Светку и положил ее рядом.
– Пойду, машины поближе подгоню.
Волохов кивнул. Подошел Гусь, потоптался рядом и ушел за Брусницким.
– Ольга, наверно, ваша подруга погибла. Он бы не смог перевоплотиться в Роксану, не побывав у нее. Вы знаете, где она живет?
– Знаю. Покажите-ка, что у вас, – Ольга коснулась его плеча.
Поперек груди Волохова шла широкая рваная рана. Он отвел ее руку, встал и побрел к пруду. В воде отражались звезды. Он опустился на колени, потом упал в воду лицом вниз и замер. Лежа среди тины и кувшинок, он дождался Брусницкого. Они перенесли Ивана и Светку в машины и вернулись к дому.
– Что с ребятами делать? – тихо спросил Гусь.
– Перенесем в погреб, – сказал Брусницкий. – На днях вернемся, похороним на погосте.
Волохов подошел к голому скрюченному телу и угрюмо посмотрел на него.
Гниющая кожа на теле потемнела и покрылась язвами. Черты лица расплылись, нос провалился, глазницы и рот словно запали внутрь черепа.
– Такое впечатление, что он давно мертвый, – прошептала подошедшая Ольга.
– Так и есть. Он умер, когда потерял душу.
Эпилог
Иван сидел на кровати, откинувшись на подложенные под спину подушки. Руки с забинтованными запястьями покоились поверх одеяла. На прикроватном столике громоздились пакеты с фруктами, соки. Стояло несколько видеокассет. Напротив кровати, на тумбочке, стоял переносной телевизор. Волохов взял верхнюю кассету.
– «Прогулки с динозаврами», – прочитал он и взглянул на Ивана. – Интересуешься?
– Это мне Володя принес, – смутился тот. – Смотри, говорит, брат мой во Христе, а то ведь пропустил самое интересное. Они с Сергеем Владимировичем мне еще телевизор принесли и видеомагнитофон. Чтобы не скучал.
Волохов кивнул. Парнишка явно шел на поправку. Лицо его порозовело, и обычная чуть застенчивая улыбка все чаще трогала губы.
– А вы куда теперь? – спросил Иван.
– Домой, – коротко ответил Волохов.
– На озеро? А жить где будете? Там ведь нет ничего. Ах, да… – Иван опять смутился.
– Что-нибудь придумаю.
– А можно, я вас навещать буду?
– Конечно, – улыбнулся Волохов, – молиться там есть где, уху будем кушать.
Дверь в палату распахнулась. Иван выпрямился на кровати и захлопал глазами. Волохов обернулся. В дверях стоя высокий седой старик в черной рясе. На груди, на массивной цепи, висел наперстный крест. Постукивая посохом, старик шагнул к кровати. Волохов поднялся ему навстречу.
– Здравствуй, Иван, – прогудел старик.
Иван заелозил ногами под одеялом, пытаясь повыше приподняться на кровати.
– Здравствуйте, батюшка.
Старик перевел взгляд на Волохова.
– А вы м-м-м… Павел? Я не ошибаюсь?
– Не ошибаетесь, господин игумен.
Слегка прищурившись, старик оглядел его.
– Я бы хотел с вами встретиться, господин Волохов. Полагаю, нам есть что обсудить. Если, конечно, вы найдете время.
– Не вижу в этом ничего невозможного, – сухо ответил Волохов, – Иван знает, где я живу. Ну, Ваня, – он обернулся к кровати, – поправляйся. Надумаешь в гости – милости прошу.
Осторожно пожав лежавшую поверх одеяла ладонь Ивана, он коротко кивнул старику и вышел из палаты. Игумен проводил его задумчивым взглядом.
– Он хороший, батюшка, вы не обижайтесь на него, – тихо сказал Иван. – Он себя винит…
– Ему не в чем себя упрекнуть, он сделал все, что мог, – прервал его игумен. – Ну, а ты не устал тут отдыхать? Не пора ли к нам вернуться?
– А меня отпустят?
– А кто это посмеет не отпустить, хотел бы я посмотреть, – шутливо нахмурившись, сказал старик. Затем, наклонившись к Ивану, шепнул: – Через неделю тебе аудиенцию назначили. Не догадываешься, кто? Патриарх!
По обе стороны двери стояли двое мужчин в темных костюмах. Выйдя из палаты, Волохов покосился на них. Неподалеку, возле стола дежурной медсестры, маялся Гусь. Увидев Волохова, он бросился к нему.
– Паша, что за дела? Я сижу в дежурке, там такие девочки! И вдруг во-от такая морда в дверь, – Гусь развел руки на ширину плеч, показывая размеры морды, – где, говорит, такой-то лежит? Я в коридор, а там старик этот в рясе с охраной. Тоже, видать, монахи. Уж больно рожи постные.
Волохов оглянулся на стоявших у дверей мужчин.
– Да, – продолжал Гусь, – а сзади главврач семенит. То с одной стороны забежит, то с другой. Тот, который спрашивал про Ивана, прямиком к старику. Шепнул что-то – и старик к Ивану в палату. Я было сунулся, да куда там. Обожди, говорят, человече!
– Все нормально, Володя, – сказал Волохов, – это свои, – он протянул руку, – ну, будь здоров.
Гусь пожал протянутую руку. Волохов не оглядываясь пошел к выходу.
На обочине Каширского шоссе возле джипа, припаркованного почти сразу за кольцевой автодорогой, стояли Брусницкий и Волохов. Мимо со свистом проносились автомобили. День был пасмурным. Брусницкий плотнее запахнул плащ.
– На Кубани до декабря тепло, не то что у нас, – сказал он. – Ей-богу, Паша, ей там лучше будет. У Ольги там родня, свой дом в станице.
– Да я и сам понимаю, – сунув руки в карманы, Волохов смотрел, как ветер гнет к земле молодые березы на обочине шоссе. – Ты знаешь, в последнее время какие-то мерзости чудятся. Все ли мы сделали. И ребят твоих жалко. Не думал я, что так все обернется.
– Тут, скорее, моя вина. Ты предупреждал, – Брусницкий вздохнул. – Вон, кажется, едут. Гусь звонил, сказал, Ивана из ЦКБ забрали. Сейчас спросим, – Брусницкий усмехнулся, – Гусь такой набожный стал, на праздники в церковь ходит. Пост, правда, не соблюдает. И все спрашивает меня, не приснилось ли ему.
Темно-синий джип проехал чуть дальше и притормозил на обочине. Гусь выбрался из машины и поспешил к ним.
– Здорово, мужики, – он пожал обоим руки.
– Привет. Что там с Иваном?
– Ха! Смех на новогодней елке!
– Ты ближе к делу.
– А я чего, – Гусь обиженно развел руками, – ты, Паша, когда ушел, старик из палаты выглядывает, манит своих мужиков, и выносят те Ивана под руки, а тот весь светится. Я ему: чего, мол, Иван? А он: всем, говорит, привет передай. И старик мне: напомни Волохову, что я с ним повидаться хочу. Я к руке его приложился – он не отверг. И все, отбыли.
Волохов пожал плечами.
– Ну, что ж, может, и к лучшему. А если господин игумен и вправду повидаться захочет – найдет.
Брусницкий погрозил Гусю пальцем.
– Ты, давай, поаккуратней езжай.
– Серега, ты меня знаешь! Поедут, как птичка в гнездышке. Перо не шелохнется. Как доберемся – отзвоню.
Ольга, стоявшая возле джипа, направилась к ним. На ней было длинное светлое пальто, на шее легкая косынка. Ветер трепал каштановые волосы. Она была совсем непохожа на ту измученную женщину, которую они нашли в доме возле заброшенной деревни. Только круги под глазами напоминали о пережитом кошмаре.
– Наверное, нам пора, – сказала она. – Павел, я очень благодарна вам, но все-таки прошу воздержаться от прощания. Для нее сейчас все мужчины похожи на… на Вадима.
Волохов хмуро взглянул на нее.
– И как долго это будет продолжаться?
– Не знаю, – Ольга раздраженно мотнула головой. Она поправила волосы с серебряными прядями, рассыпавшиеся по лицу. – Если что-то изменится, я вам сообщу. Сергей, – она повернулась к Брусницкому, – я вас умоляю, не бросайте Роксану. Она поправится быстро – на ней как на кошке все заживает.
– Вчера я забрал ее из больницы. Главврач сказал, что ничего серьезного. Просто шок, гематомы. Внутренних повреждений нет, – Брусницкий хмыкнул, – ругается она, как извозчик. Надо же, говорит, связал и избил, как последнюю уличную девку. Она все еще думает, что это был клиент. Очень темпераментная особа.
– Почему он не убил ее, хотел бы я знать, – пробормотал Волохов.
– Павел, – Ольга взяла его за руку и отвела в сторону, – вы увидитесь с тем э-э-э… человеком, который выручил нас в заброшенной деревне?
– Не уверен, – вздохнул Волохов, – боюсь, у него большие неприятности.
– Если все же увидитесь, передайте мою благодарность. Я чувствую, что эта встреча изменила мою жизнь.
Она кивнула всем, прощаясь. Гусь пожал руки Брусницкому и Волохову и поспешил к машине. Волохов подошел поближе и заглянул в салон. Светка полулежала на сиденье. Глаза ее были закрыты, на губах блуждала расслабленная улыбка. Ольга села рядом с ней, вытерла платком нитку слюны, протянувшуюся с ее губ, и помахала из окна рукой. Гусь плавно тронул машину.
Брусницкий с Волоховым смотрели вслед джипу, пока тот не скрылся за поворотом.
– Ты сейчас куда? – спросил Брусницкий.
– Домой. Домой, Сережа.
– Хочешь – отвезу.
– Не надо. Доберусь потихоньку. Теперь спешить некуда. До весны, во всяком случае.
– А что весной?
– А весной она родит ребенка. Знать бы от кого…
Гусь сунул было в рот сигарету, но встретился взглядом в зеркальце заднего вида с Ольгой и вздохнув выбросил сигарету в окно.
Благодарно кивнув, Ольга положила голову Светы себе на плечо, баюкая ее, как маленькую.
– Все хорошо, девочка, все хорошо. Мы его никому не отдадим…
– «Прогулки с динозаврами», – прочитал он и взглянул на Ивана. – Интересуешься?
– Это мне Володя принес, – смутился тот. – Смотри, говорит, брат мой во Христе, а то ведь пропустил самое интересное. Они с Сергеем Владимировичем мне еще телевизор принесли и видеомагнитофон. Чтобы не скучал.
Волохов кивнул. Парнишка явно шел на поправку. Лицо его порозовело, и обычная чуть застенчивая улыбка все чаще трогала губы.
– А вы куда теперь? – спросил Иван.
– Домой, – коротко ответил Волохов.
– На озеро? А жить где будете? Там ведь нет ничего. Ах, да… – Иван опять смутился.
– Что-нибудь придумаю.
– А можно, я вас навещать буду?
– Конечно, – улыбнулся Волохов, – молиться там есть где, уху будем кушать.
Дверь в палату распахнулась. Иван выпрямился на кровати и захлопал глазами. Волохов обернулся. В дверях стоя высокий седой старик в черной рясе. На груди, на массивной цепи, висел наперстный крест. Постукивая посохом, старик шагнул к кровати. Волохов поднялся ему навстречу.
– Здравствуй, Иван, – прогудел старик.
Иван заелозил ногами под одеялом, пытаясь повыше приподняться на кровати.
– Здравствуйте, батюшка.
Старик перевел взгляд на Волохова.
– А вы м-м-м… Павел? Я не ошибаюсь?
– Не ошибаетесь, господин игумен.
Слегка прищурившись, старик оглядел его.
– Я бы хотел с вами встретиться, господин Волохов. Полагаю, нам есть что обсудить. Если, конечно, вы найдете время.
– Не вижу в этом ничего невозможного, – сухо ответил Волохов, – Иван знает, где я живу. Ну, Ваня, – он обернулся к кровати, – поправляйся. Надумаешь в гости – милости прошу.
Осторожно пожав лежавшую поверх одеяла ладонь Ивана, он коротко кивнул старику и вышел из палаты. Игумен проводил его задумчивым взглядом.
– Он хороший, батюшка, вы не обижайтесь на него, – тихо сказал Иван. – Он себя винит…
– Ему не в чем себя упрекнуть, он сделал все, что мог, – прервал его игумен. – Ну, а ты не устал тут отдыхать? Не пора ли к нам вернуться?
– А меня отпустят?
– А кто это посмеет не отпустить, хотел бы я посмотреть, – шутливо нахмурившись, сказал старик. Затем, наклонившись к Ивану, шепнул: – Через неделю тебе аудиенцию назначили. Не догадываешься, кто? Патриарх!
По обе стороны двери стояли двое мужчин в темных костюмах. Выйдя из палаты, Волохов покосился на них. Неподалеку, возле стола дежурной медсестры, маялся Гусь. Увидев Волохова, он бросился к нему.
– Паша, что за дела? Я сижу в дежурке, там такие девочки! И вдруг во-от такая морда в дверь, – Гусь развел руки на ширину плеч, показывая размеры морды, – где, говорит, такой-то лежит? Я в коридор, а там старик этот в рясе с охраной. Тоже, видать, монахи. Уж больно рожи постные.
Волохов оглянулся на стоявших у дверей мужчин.
– Да, – продолжал Гусь, – а сзади главврач семенит. То с одной стороны забежит, то с другой. Тот, который спрашивал про Ивана, прямиком к старику. Шепнул что-то – и старик к Ивану в палату. Я было сунулся, да куда там. Обожди, говорят, человече!
– Все нормально, Володя, – сказал Волохов, – это свои, – он протянул руку, – ну, будь здоров.
Гусь пожал протянутую руку. Волохов не оглядываясь пошел к выходу.
На обочине Каширского шоссе возле джипа, припаркованного почти сразу за кольцевой автодорогой, стояли Брусницкий и Волохов. Мимо со свистом проносились автомобили. День был пасмурным. Брусницкий плотнее запахнул плащ.
– На Кубани до декабря тепло, не то что у нас, – сказал он. – Ей-богу, Паша, ей там лучше будет. У Ольги там родня, свой дом в станице.
– Да я и сам понимаю, – сунув руки в карманы, Волохов смотрел, как ветер гнет к земле молодые березы на обочине шоссе. – Ты знаешь, в последнее время какие-то мерзости чудятся. Все ли мы сделали. И ребят твоих жалко. Не думал я, что так все обернется.
– Тут, скорее, моя вина. Ты предупреждал, – Брусницкий вздохнул. – Вон, кажется, едут. Гусь звонил, сказал, Ивана из ЦКБ забрали. Сейчас спросим, – Брусницкий усмехнулся, – Гусь такой набожный стал, на праздники в церковь ходит. Пост, правда, не соблюдает. И все спрашивает меня, не приснилось ли ему.
Темно-синий джип проехал чуть дальше и притормозил на обочине. Гусь выбрался из машины и поспешил к ним.
– Здорово, мужики, – он пожал обоим руки.
– Привет. Что там с Иваном?
– Ха! Смех на новогодней елке!
– Ты ближе к делу.
– А я чего, – Гусь обиженно развел руками, – ты, Паша, когда ушел, старик из палаты выглядывает, манит своих мужиков, и выносят те Ивана под руки, а тот весь светится. Я ему: чего, мол, Иван? А он: всем, говорит, привет передай. И старик мне: напомни Волохову, что я с ним повидаться хочу. Я к руке его приложился – он не отверг. И все, отбыли.
Волохов пожал плечами.
– Ну, что ж, может, и к лучшему. А если господин игумен и вправду повидаться захочет – найдет.
Брусницкий погрозил Гусю пальцем.
– Ты, давай, поаккуратней езжай.
– Серега, ты меня знаешь! Поедут, как птичка в гнездышке. Перо не шелохнется. Как доберемся – отзвоню.
Ольга, стоявшая возле джипа, направилась к ним. На ней было длинное светлое пальто, на шее легкая косынка. Ветер трепал каштановые волосы. Она была совсем непохожа на ту измученную женщину, которую они нашли в доме возле заброшенной деревни. Только круги под глазами напоминали о пережитом кошмаре.
– Наверное, нам пора, – сказала она. – Павел, я очень благодарна вам, но все-таки прошу воздержаться от прощания. Для нее сейчас все мужчины похожи на… на Вадима.
Волохов хмуро взглянул на нее.
– И как долго это будет продолжаться?
– Не знаю, – Ольга раздраженно мотнула головой. Она поправила волосы с серебряными прядями, рассыпавшиеся по лицу. – Если что-то изменится, я вам сообщу. Сергей, – она повернулась к Брусницкому, – я вас умоляю, не бросайте Роксану. Она поправится быстро – на ней как на кошке все заживает.
– Вчера я забрал ее из больницы. Главврач сказал, что ничего серьезного. Просто шок, гематомы. Внутренних повреждений нет, – Брусницкий хмыкнул, – ругается она, как извозчик. Надо же, говорит, связал и избил, как последнюю уличную девку. Она все еще думает, что это был клиент. Очень темпераментная особа.
– Почему он не убил ее, хотел бы я знать, – пробормотал Волохов.
– Павел, – Ольга взяла его за руку и отвела в сторону, – вы увидитесь с тем э-э-э… человеком, который выручил нас в заброшенной деревне?
– Не уверен, – вздохнул Волохов, – боюсь, у него большие неприятности.
– Если все же увидитесь, передайте мою благодарность. Я чувствую, что эта встреча изменила мою жизнь.
Она кивнула всем, прощаясь. Гусь пожал руки Брусницкому и Волохову и поспешил к машине. Волохов подошел поближе и заглянул в салон. Светка полулежала на сиденье. Глаза ее были закрыты, на губах блуждала расслабленная улыбка. Ольга села рядом с ней, вытерла платком нитку слюны, протянувшуюся с ее губ, и помахала из окна рукой. Гусь плавно тронул машину.
Брусницкий с Волоховым смотрели вслед джипу, пока тот не скрылся за поворотом.
– Ты сейчас куда? – спросил Брусницкий.
– Домой. Домой, Сережа.
– Хочешь – отвезу.
– Не надо. Доберусь потихоньку. Теперь спешить некуда. До весны, во всяком случае.
– А что весной?
– А весной она родит ребенка. Знать бы от кого…
Гусь сунул было в рот сигарету, но встретился взглядом в зеркальце заднего вида с Ольгой и вздохнув выбросил сигарету в окно.
Благодарно кивнув, Ольга положила голову Светы себе на плечо, баюкая ее, как маленькую.
– Все хорошо, девочка, все хорошо. Мы его никому не отдадим…