Николаев Андрей. Таро Бафомета

   По особняку разносились гулкие удары, Корсаков морщился - охрана антикварного магазина могла поднять тревогу, несмотря на предупреждение о проводимых работах.
   Кирпичи подались и рухнули в образовавшееся отверстие. Трофимыч уронил кувалду себе на ногу, выругался и припал к пролому.
   -- Темно, как у негра в желудке и воздух какой-то пыльный.
   -- Если эту дверь заложили хотя бы в семнадцатом году - это неудивительно, - сказал Корсаков.
   Они быстро разобрали остатки стены, за которой оказалась полураскрытая дверь.
   -- Ишь, даже не заперли, - проворчал Трофимыч, распахивая дверь настежь, - Игорек, тащи-ка переноску.
   Корсаков отцепил переноску от крюка в потолке, подтянул провод к пролому. Стоваттная лампа осветила небольшую комнату, бюро возле противоположной стены, полированный стол на гнутых ножках. На столе лежали стопка книг, разбросанные карты, стоял подсвечник с наполовину прогоревшими свечами. Все было покрыто толстым слоем слежавшейся, похожей на войлок, пыли.
   Трофимыч ринулся к бюро. Корсаков повесил переноску на дверь и прошел в комнату.
   -- Пусто, - разочарованно сказал Трофимыч, - пусто, мать его так!
   -- Ты погоди, не мельтеши. Оглядись повнимательней, - сказал Корсаков.
   -- А чего тут глядеть, - Трофимыч повел рукой.
   Комната и вправду была пуста. Игорь подошел к столу, заглянул за него.
   -- Ты рассказывал, как мужики вино нашли, - напомнил он, - вот, полюбуйся.
   За столом стоял полупустой ящик, наполненный какой-то трухой, из которой торчали горлышки запечатанных сургучом бутылок. Трофимыч метнулся к столу, выхватил бутылку, протер ее ладонью.
   -- Хе... а, черт, не по-нашему написано
   -- Дай-ка, - Корсаков взял у него бутылку, повернулся к свету, "Henessey", тысяча... - он почувствовал, как у него перехватило дыхание.
   -- Чего? - насторожился Трофимыч, - барахло?
   Корсаков откашлялся.
   -- Трофимыч, ты хочешь купить этот особняк?
   -- А на хрена он мне? - озадаченно спросил напарник.
   -- Пивную устроишь, - ответил Игорь, чувствуя, что сердце забухало так, что вот-вот могло проломить ребра.
   -- Не люблю я пива, - сказал Трофимыч, - что с вином-то?
   -- Это не вино, родной ты мой, это коньяк!
   -- Хрен редьки не слаще. Продать можно будет?
   -- Можно, еще как можно. Только с умом надо, понял?
   Игорь присел на край стола, лихорадочно соображая.
   -- Так, Трофимыч. Ты сидишь здесь, стережешь коньяк и все остальное, Игорь поставил бутылку на стол, взял в руки книгу, смахнул ладонью пыль и полистал ее.
   Трофимыч заглянул через плечо.
   -- Тоже не по-русски.
   -- Эта - на французском, - Корсаков отложил книгу и взял другую, - а эта на латыни. Эта... я даже не знаю на каком языке, но... - сказал он и замолчал.
   На открытой странице он увидел удивительно знакомые символы. Именно такие он перенес на свою картину "Знамение", заставив человеческие фигуры тянуться к ним сквозь багровый туман.
   -- Что там?
   -- Не знаю, - задумчиво сказал Корсаков, - но книги тоже, мне кажется, немалых денег стоят.
   -- Вот свезло, так свезло, - выдохнул Трофимыч, - я одного барыгу знаю - книги можно разом ему сдать, и винцо тоже.
   -- Ты не спеши. Если я правильно понимаю, то у твоего барыги денег не хватит все это купить, - пробормотал Игорь.
   -- А картишки? Смотри ты, пакость какая, - Трофимыч скривился, рассматривая карты, размером с почтовую открытку, - прям порнуха, прости Господи.
   -- Это карты Таро, - пояснил Корсаков, - специальные карты для гадания. Играть в них нельзя, - он собрал карты и сложил в плоский футляр. Трофимыч, слушай команду: сидишь здесь, стережешь это добро. Ни ногой отсюда!
   -- Может, мужиков позвать?
   -- Я тебе позову! Сначала надо знающего человека найти, оценить товар, продать и при этом не продешевить. А мужиков угостишь с выручки, понял?
   -- Понял.
   -- Ну, то-то, - Корсаков спрятал футляр с картами в карман, прихватил со стола бутылку и двинулся к двери. - Через час, ну, полтора, я вернусь. Ты даже не представляешь, что мы нашли. Одна такая бутылка целого состояния стоит. А если все продадим, то послезавтра уже будем на Канарах загорать.
   -- А почему послезавтра?
   -- Потому что паспорта заграничные еще сделать надо, - пояснил Корсаков. - Мебель тоже продать можно, но с ней хлопот много, а коньяк, дай Бог, сегодня уйдет.
   -- Понял, - радостно закивал Трофимыч, - давай, Игорек, не мешкай. А где это - Канары?
   -- Там, где всегда лето и все тетки загорают без лифчиков, - не пускаясь в детальные объяснения, сказал Корсаков.
   Был почти час ночи, моросил дождь и на Арбате остались только самые голодные музыканты и самые влюбленные парочки. Впрочем, возможно, им просто некуда было пойти.
   Корсаков почти бегом добежал до метро "Арбатская" и успел купить телефонную карту в закрывающейся кассе. Теперь бы еще вспомнить телефон Лени Шестоперова! Несколько раз он попадал не туда, наконец в трубке прозвучал недовольный голос Шестоперова. У него была странная манера говорить по телефону: вместо "алле", или "слушаю вас", Леня вопрошал "чего надо?".
   -- Чего надо? - раздалось в трубке и Корсаков с облегчением вздохнул.
   -- Леня?
   -- Я за него, - пробурчал Шестоперов. Он был явно не в духе.
   -- Как здоровье драгоценное?
   -- Ты что, смеешься? Только из-под капельницы.
   -- Что-о? - испугался Корсаков.
   -- Что слышал. Я, как с тобой расстался, так и не смог остановиться. Этот Георгин, в рот ему талоны...
   -- Герман, что ли? - уточнил Корсаков.
   -- Ну да. Просто бездонная бочка какая-то. И заводной, как апельсин. Константин на второй день сломался - мы его к маме отвезли, а сами продолжили. В моем возрасте после такого загула только с помощью капельницы отойти можно.
   -- Не обязательно. Я вот сам выхожу из штопора, - похвалился Корсаков, не упомянув, чего это ему стоит. - Но я по другому поводу звоню. Дело есть, Леня.
   -- Слушай, Игорек, давай завтра, а?
   -- Никак нельзя завтра - опоздать можем. Ты скажи, твой знакомый, ну тот, банкир, все еще на свободе?
   -- Михаил Максимович? - помолчав, вспомнил Леня, - Пока да. У него то ли Зюйд-банк, то ли Зип-банк, а что?
   -- А старье он до сих пор коллекционирует?
   -- Антиквариат? Да. Я его в Лондоне встречал - он на аукцион приезжал.
   -- У меня есть кое-что для него, - сказал Корсаков.
   Шестоперов долго вздыхал, сопел в трубку. Игорь понял, что Леня не верит, будто он может предложить что-нибудь ценное.
   -- Ты уверен, что он заинтересуется? - наконец спросил Леонид.
   -- Думаю, что заинтересуется.
   -- Что именно ты хочешь предложить и причем здесь я, ты ведь и сам с ним знаком.
   -- Не по рангу мне теперь с Михаилом Максимовичем общаться, усмехнулся Корсаков, - другое дело - ты. Известный живописец, живой классик...
   -- Ну ладно, ты уж совсем-то... - заскромничал Леня, - давай, дело говори.
   -- Говорю дело: есть коньячок. Старинный коньячок, французский.
   -- Ага, - буркнул Леня, - коньяк он может взять. Особенно, если начала двадцатого, или конца девятнадцатого века. Погоди, я ручку возьму, данные записать, - он пропал на несколько минут, - ничего не найдешь в этом бардаке. Все, диктуй.
   -- Пиши, - как можно небрежней сказал Корсаков, - коньяк "Henessey", на этикетке фамильный герб рода Хенесси - рука с секирой, пробка сургучная, выдержка двадцать пять лет. Записал?
   -- Записал, - деловито сказал Шестоперов, - все это хорошо, но главное - год производства. Год обозначен?
   -- Обозначен, - успокоил его Игорь, - пиши: год производства... - он выдержал паузу, - одна тысяча семьсот девяносто третий.
   -- Пишу, - повторил Леня, - одна тысяча... как? Что? Какой год? внезапно заволновался он, - ты трезвый, Игорек? Не шути святыми вещами!
   -- Я не шучу, Леня. Год - тысяча семьсот девяносто третий. Год французской революции.
   -- Так... так... - Шестоперов быстро терял способность к членораздельной речи, - Игорь, э-э... м-м... Вот! Игорь, сковырни пробку! В начале девятнадцатого века, а может и в восемнадцатом, бутылки с коньяком запечатывали помимо пробки и сургуча расплавленными золотыми луидорами.
   Корсаков расковырял сургуч, в тусклом свете уличных фонарей блеснул желтый металл.
   -- Если это не золото, то я не великий русский живописец, - заявил Корсаков, сдерживая ликование.
   -- Так, я сейчас звоню Максимычу, - зачастил Леня, - а ты стой там и жди нас, все, пока.
   -- Стой, - заорал Корсаков, - ты хоть спроси, где я.
   -- Черт, действительно. Ты где?
   -- Я у метро "Арбатская". Встречу вас на Гоголевском бульваре возле памятника Николаю Васильевичу. Через полчаса я туда подойду. Узнаешь меня по "стетсону". И главное - не задерживайся. Ты же знаешь, спиртное, даже раритетное, на Арбате долго не хранится.
   -- Игорек, да я... пчелкой, птичкой, ракетой... Слушай, - внезапно опомнился Шестоперов, - а я что с этого буду иметь? Как посредник, а? Десять процентов от сделки...
   -- Нет уж, дорогой, - категорично возразил Игорь, - пусть тебе банкир платит процент. Зря что ли ты его "Максимычем" зовешь.
   -- Ладно, черт с тобой. Но кабак и девки с тебя.
   -- Заметано, - с готовностью согласился Корсаков.
   Игорь присел на скамейку во дворе в Филипповском переулке, недалеко от здания театра Новой Оперы. Полчаса можно было посидеть, подумать.
   Постепенно радость от находки схлынула, оставляя множество вопросов так дождевая вода уходит в водосток, оставляя после себя окурки, спички, павшие листья. Если Трофимыч удержится, чтобы не позвать мужиков обмыть находку, то коньяк они продадут - в этом Игорь был уверен. Деньги никогда не помешают, а деньги должны быть немалые. Можно будет наконец снять студию, поработать нормально. Ирке деньжат подкинуть - алименты ведь Корсаков не платил: при разводе решили, что хватит с Ирины квартиры, которую он ей оставил. Нет, не предстоящая сделка с банкиром беспокоила его, а книги. Письмена, которые Игорь увидел, не давали ему покоя. Он постарался припомнить обстановку потайной комнаты: голые стены, бюро, стол, ящик с коньяком, книги, карты... карты! Корсаков пошарил по карманам, ага, вот они. Он достал плоский футляр, погладил пальцами глянцевую поверхность. У него была одна знакомая, потомственная колдунья, как она себя называла. Гадала она по хрустальному шару, по пеплу, и в том числе по картам Таро.
   Игорь открыл футляр, вынул колоду и раскрыл карты веером. Нет, у гадалки карты были другие - с ярким рисунком, а эти выполнены в двух-трех цветах: серо-черном и фиолетовым, что ли? Корсаков вытянул одну карту, повернулся к свету, разглядывая рисунок. К камню прикованы обнаженные мужчина и женщина, а над ними, восседая на камне, расправил перепончатые крылья демон, или языческое божество. Что-то знакомое было в изображении нависшего над людьми чудища. Помнится, когда Игорь начинал свой цикл "Руны и Тела", он изучал скандинавские руны - футарк, еврейские письмена, египетские иероглифы, и тогда ему попался на глаза шифр тамплиеров. Точно! Этого демона почитали рыцари храма, несмотря на свою приверженность христианской религии, а может, именно поэтому. Бафомет, вот как его называют. Одно из имен или воплощений Люцифера, падшего ангела. И кажется франкмасоны - вольные каменщики, переняли многое от разгромленного ордена тамплиеров. Надо будет сходить к этой гадалке, как ее теперь зовут, Лиана, Вивиана?
   Занятый своими мыслями, он не услышал приближающихся шагов и поэтому вздрогнул, когда услышал, что к нему обращаются.
   -- Что за картинки? Порнушка?
   Корсаков поднял голову. Рядом стоял Сергей Семенович Федоров участковый. Вид у него был помятый: фуражка криво сидела на круглой голове, плащ был распахнут, галстук торчал из нагрудного кармана.
   -- Да вот, решил миниатюрой заняться, - сказал Корсаков, убирая карты в футляр и пряча его в карман.
   -- Что, платят больше?
   -- Платят меньше, но и расходов немного, - Игорь принюхался. От участкового крепко пахло спиртным, - празднуете что-то?
   -- А что, только в праздник пьют? - вопросом на вопрос ответил Федоров, - с горя тоже принимают, и бывает покруче, чем с радости.
   -- Что-то случилось?
   -- А-а, - Федоров махнул рукой, присел рядом, - выпьешь со мной? Не могу один, а выпить надо, - участковый с надеждой посмотрел на Игоря.
   -- Да я в завязке, Сергей Семенович, - попытался отказаться Корсаков.
   -- Ну, хоть по пять грамм, а?
   -- Если только по пять грамм, - согласился Игорь, проклиная свою интеллигентскую мягкотелость.
   Федоров поставил на скамейку бутылку, в которой плескалось грамм сто пятьдесят водки, достал из кармана плаща два смятых пластиковых стаканчика и, расправив их, посмотрел на свет - не порвались ли.
   -- У меня и закуска есть, - он вытащил пакет соленого арахиса, бросил на скамейку и разлил водку.
   -- За что пьем? - спросил Корсаков.
   -- За Родину-мать! - неожиданно рявкнул Федоров и опрокинул водку в рот.
   -- Давно не пил за Родину, - пробормотал Игорь, осторожно выпил и, поставив стаканчик, прислушался к ощущениям. Вроде, водка прошла нормально.
   -- Понимаешь какое дело, Игорек, - Федоров разорвал пакет с орешками и сунул в рот горсть, - собирают нас сегодня в отделении и зачитывают приказ: в составе сводного отряда ГУВД такие-то и такие-то направляются в Чечню. Два дня на сборы, мать их за ногу. Вот и я сподобился на пятом десятке бандюганов по горам ловить. Будто мне их здесь не хватает. А я "калашников" с самой армии в руках не держал - двадцать лет с лишним.
   -- Да-а... - только и смог сказать Корсаков, - а что, подмазать кого-нибудь нельзя?
   -- Э-э, милый. Приказ из министерства, а там знаешь сколько живоглотов? Всех не подмажешь. Так что остаешься ты без прикрытия - капитана Немчинова тоже забирают.
   Плохи дела, - подумал Корсаков. Коньяк продам, книги спрятать можно, а мебель надо побыстрее сбыть. И притихнуть, не высовываться, а то и съехать с Арбата. Если из "пятерки" ребят заберут, то сюда подкинут кого ни попадя. Такой беспредел начнется, что только держись.
   Федоров с сожалением отправил пустую бутылку в урну, посмотрел на Корсакова.
   -- Может, еще возьмем?
   -- Еще? - Корсаков подумал, - Есть у меня, Сергей Семенович, что выпить. Коньяк будете?
   -- Видать, неплохо ты заработал, раз на коньяк перешел, - удивился участковый, - а чего ж не выпить, давай.
   -- Нож есть?
   -- Держи, - Федоров подал ему нож с выкидным лезвием.
   Корсаков сбил сургуч, долго ковырял полурасплавленный луидор с чьим-то портретом.
   -- Давай горлышко отобьем, - предложил истомившийся Федоров.
   -- Нет, мне бутылка нужна.
   -- Сдавать что ли пойдешь?
   -- Сдавать... - усмехнулся Корсаков, - а что, сдам. Тоже деньги. Вот, все. Штопор есть?
   Федоров подал ему свою универсальную открывалку, Игорь зажал бутылку между коленей, поднатужился. Пробка пошла с трудом, неохотно расставаясь с горлышком, в котором сидела два века. Наконец она с хлопком выскочила. В ночном воздухе разлился сказочный аромат. Участковый принюхался.
   -- А ничего пахнет. Французский, никак?
   -- Точно, французский, - подтвердил Корсаков, наливая по половине стаканчика.
   -- Давай уж по целому, чего тянуть, - предложил Федоров.
   Игорь долил до краев темно-янтарную жидкость. Участковый приподнял стаканчик, пробормотал: "ну, будем", и в три глотка выпил коньяк. Игорь поднес свой к лицу, вдохнул аромат. У коньяка был смешанный букет запахов: пахло цветущими лугами, фруктами, выделанной кожей, дубом, но над всеми оттенками царил тонкий аромат ванили.
   Федоров передернулся.
   -- Эх, хорошо пошел, только бочкой отдает. Левый, небось?
   -- Надеюсь, что нет, - пробормотал Корсаков и, по примеру участкового, залпом выпил двухсотлетний напиток.
   Коньяк теплом скользнул в желудок, ударил мягкой волной в голову, слегка закружил ее. Игорь выдохнул и с блаженством откинулся на спинку скамьи.
   -- На, закуси, - Федоров протянул ему горсть орешков, - лимончик бы сейчас. Помню, с приятелем посидели мы за коньячком. Эх, жизнь была. Моя благоверная на дачу укатила, а мы...
   Корсакова охватила приятная расслабленность. Он закурил, ощущая спокойствие и умиротворение.
   Уедет Сергей Семенович? Ну что ж, проживем. И не из таких переделок выходили. Деньги вот только получить с банкира. В том, что напиток настоящий, старинный, Корсаков теперь не сомневался, хоть и не был большим специалистом по коньякам. Не может быть у подделки такого волшебного вкуса и аромата.
   Федоров снова налил по полному стакану, выпил залпом, теперь даже не закусывая и продолжал что-то бубнить о тяжелой доле простого мента, на котором ездят все, кому не лень, а чтоб зарплату прибавить, так это хрен!
   Наслаждаясь вкусом, Игорь покатал коньяк во рту. Что тебе зарплата, подумал он, ты с лоточников и с нас в пять раз больше имеешь. Мы ж не против - всем жить надо, а ты когда никогда поможешь. Вот, как с Владиком. Уехал Лось, где-то теперь свои картины малюет? А все-таки жалко, что и Анюта исчезла... Было в ней что-то такое, необычное. Тайна, не тайна, но загадка какая-то присутствовала. Не даром же она снилась. Кареты, шляпки, дамы, балы... Вот так подойдешь к ней, щелкнешь каблуками, склонишь голову: позвольте на тур вальса? И закружишься с ней, поплывешь под "Сказки венского леса"... нет, Лист тогда еще не родился. Ну, какая разница? Танец унесет, опьянит. Свечи, хрусталь в люстрах, платья дам, мундиры кавалеров - все кружится, мелькает вокруг. Музыка затихнет и ты проводишь ее к открытому окну, она обмахивается веером, глаза блестят, дыхание прерывистое. Вы простудитесь, Анна Александровна, осень на дворе, ветер такой холодный...
   Корсаков очнулся рывком, словно его окатили холодной водой. Скамейка была пуста - видно Федоров заметил, что Игорь заснул и ушел. Черт, вспомнил Корсаков, а сколько времени я проспал. Он схватил стоящую возле него пустую бутылку и бросился к бульвару.
   На Арбатской площади еще тусовался народ, по Гоголевскому в сторону храма Христа Спасителя двигались парочки и группы любителей ночных гуляний. Редкие машины проносились, разбрызгивая лужи и вызывая вслед возмущенные крики.
   Машина банкира должна была припарковаться где-то здесь. Игорь огляделся. Нет, ни одного автомобиля, стоявшего возле тротуара не видно. Корсаков почувствовал беспокойство - Леня давно должен был приехать. Трофимыч там один...
   Ладно, решил он, сбегаю, посмотрю, все ли в порядке и мигом назад. Если банкир заинтересовался - будет ждать.
   Быстрым шагом он пошел к старому особняку, петляя в арбатских двориках. Вот и особняк. Игорь открыл дверь. На лестнице было темно. Не должно такого быть - отсвет от переноски был бы виден на лестнице. Снова нехорошее предчувствие заворочалось в груди. Корсаков чиркнул зажигалкой и стал подниматься по лестнице. В особняке стояла странная тишина, присущая только пустым зданиям. Неужели Трофимыч ушел? Вряд ли.
   Мог приятелей позвать - выпить на халяву, но тогда их было бы слышно.
   Осторожно ступая через кирпичи Игорь подошел к пролому. Внутри темно, ни отсвета, ни звука. Переступив через остатки стены Корсаков шагнул к потайную комнату. Пламя зажигалки металось, бросая на стены кривые тени. В комнате было пусто. Игорь подошел к столу. Книг не было... он заглянул за стол, увидел ящик с коньяком и облегченно вздохнул. Наверное Трофимыч решил спрятать книги, пока есть время. Игорь поднял руку повыше. Зажигалка нагрелась и он выключил ее, успев заметить на полу в углу комнаты что-то похожее на кучу тряпья.
   Сделав несколько осторожных шагов Корсаков чиркнул колесиком зажигалки и едва сдержал крик - на полу, разбросав руки, лежал Трофимыч. Мятущееся пламя отражалось в мертвых глазах, горло было вскрыто от уха до уха и огромный разрез щерился на Корсакова, словно чудовищный рот, наполненный кровью.
   Игорь пришел в себя от боли в руке - зажигалка опять нагрелась, и погасил огонь. Отступив к столу, он пошарил рукой позади себя, наткнулся на столешницу и привалился к ней. В голове было пусто, только перед глазами стояло мертвое лицо Трофимыча и лужа крови вокруг головы. Игорь нащупал на столе подсвечник, чиркнул зажигалкой. Как ни странно, свечи зажглись. Корсаков тупо уставился на пламя, боясь обернуться и вновь увидеть труп. Ему внезапно пришло в голову, что тот, кто зарезал Трофимыча, может быть еще в доме и он почувствовал, как страх сжал горло, а по спине поползла струйка холодного пота. Надо было выбираться из особняка.
   Игорь вытащил из ящика бутылки. Всего их было пять штук, да еще одну они с Федоровым уговорили. Рассовав бутылки по кармана куртки и брюк, Корсаков погасил свечи, включил зажигалку и осторожно направился к выходу. Если повезет - никто не заметит, как он выходит из особняка. Ну и, конечно, оставалось только молиться, что Трофимыч никому не сказал, с кем будет ломать стены.
   Спустившись по лестнице, Корсаков замер, прислушиваясь и выглянул в переулок. Никого. Он почти бегом перебежал по переулку, нырнул в какой-то двор и остановился, привалившись к стене. Сердце колотилось, во рту пересохло. Как же так, Трофимыч? Всю жизнь ты ждал свой шанс и когда выпал счастливый билет - такой нелепый конец... кто же это так с тобой? Корсаков вспомнил, как Трофимыч принес ему спирт, когда он лежал пластом после драки с охранниками Александра Александровича и ощутил, как к горлу подкатил комок и глаза наполнились слезами.
   -- Суки... - прошептал Корсаков, вытирая рукавом глаза, - за что? За коньяк? За книги? Твари...
   Он поднял лицо к небу и глубоко вздохнул. Сырой холодный воздух привел его в чувство. Надо было уходить подальше от особняка, а еще лучше вообще валить, куда глаза глядят. Его могли видеть, когда он выходил, направляясь на встречу с Леней, а если так, то вскоре придут и за ним. Теперь и Федоров не прикроет - с мокрым делом он связываться не станет, к тому же послезавтра он "убывает" к новому месту службы.
   Корсаков с трудом оторвался от стены и побрел, не разбирая дороги. Надо было выйти к Гоголевскому, может Леня все-таки привез банкира. Игорь огляделся, соображая, куда зашел. Ага, вот там церковь Воскресения, значит туда. Он перебежал Филлиповский переулок, нырнул в тень. Мимо церкви можно было выйти на бульвар. Вот с проблемами разберусь - закажу службу за упокой Трофимыча, подумал он. Вспомнить бы еще как его звали, а то все - Трофимыч, Трофимыч.
   Корсаков вышел на бульвар. Фонари освещали мокрую мостовую, серые фасады домов. В скверике через дорогу было темно, с деревьев капало, на дорожках стояли лужи. Ни Лени, ни банкира... Куда теперь?
   -- Игорь! - Шестоперов, махая руками, как мельница, бежал через бульвар, - ну сколько же ждать можно?
   -- Я подходил раньше, вас не было, - пробормотал Корсаков.
   -- Мы минут двадцать, как подъехали. Пришлось его с банкета вытаскивать. Ты смотри, если коньяк туфтовый...
   -- Плевать, - сказал Корсаков, - какой есть - такой есть. Где этот Михаил Максимович? - ему показалось, что бутылки в карманах изрядно потяжелели и захотелось поскорее от них избавиться.
   -- Вон там, на той стороне, - Леня показал рукой в сторону скверика, пойдем быстрее, а то он уже извелся весь.
   -- Мне бы его проблемы, - пробормотал Корсаков.
   Въехав двумя колесами на тротуар под фонарем стоял шестисотый "мерин", чуть поодаль мок под дождем джип охраны. Из джипа им наперерез выскочили двое парней в темных костюмах, привычно прохлопали одежду на предмет оружия. Леня пытался возмущаться, мол, только что с вами приехал, но пришлось подчиниться. Да парни и не спрашивали разрешения - обыскали молча и быстро. В "Мерседесе" опустилось тонированное стекло, из полумрака салона показалось лицо с глазами навыкате, крючковатым носом и эспаньолкой.
   -- Добрый вечер, Игорь э-э... Алексеевич, - голос у банкира был тихий и изнеможенный, словно он только что сказал длинную речь и голосовые связки отказывались издавать более громкие звуки, - позвольте посмотреть на товар.
   Корсаков достал из кармана бутылку и шагнул было к машине, но охранник остановил его, взял из руки бутылку и, осмотрев, передал в салон. Тонированное стекло поднялось, отгораживая банкира от ночной сырости. Игорь хмыкнул и закурил. Леня топтался рядом, пытаясь выспросить, откуда у Корсакова такой коньяк.
   -- Леня, не мельтеши, - наконец сказал Игорь, - тебе какая разница? Меньше знаешь - лучше спишь. И дольше живешь, кстати, - добавил он, вспомнив лежавшее в особняке тело Трофимыча.
   Стекло в "Мерседесе" вновь поползло вниз.
   -- Господа, присаживайтесь, - сказал банкир, едва шевеля губами.
   Из-за спины Игоря выскочил охранник, распахнул перед ним дверцу. Чуть пригнувшись, Корсаков и Шестоперов вошли в салон, устроились напротив банкира. Мягко хлопнула дверца.
   -- Анатолий, будьте любезны, поезжайте на набережную, - чуть слышно сказал Михаил Максимович. Бутылка с коньяком покоилась на сиденье подле него.
   "Мерседес" тронулся с места, развернулся на Арбатской площади и покатил вниз по бульвару. Кроме банкира в салоне находилась дама лет двадцати в струящемся по телу черном платье с блестками, с тонким нервным лицом. Высокая прическа почти касалась крыши салона, скромная нитка черного жемчуга обвивала стройную шею спускаясь к вырезу глубокого декольте. В салоне витал тонкий аромат духов и дорогих сигар.
   -- Виски? - предложил Михаил Максимович, обращаясь к Игорю.
   -- Если не затруднит, - принимая его тон, сказал Корсаков.
   -- Дорогая, будь любезна.
   Дама привычно открыла бар, наполнила на треть хрустальный бокал и не глядя протянула Корсакову, одновременно закрывая бар. Ах ты стерва - Игорь залпом выпил виски и вернул бокал.
   -- Не будете так любезны повторить?
   Дама, приподняв в недоумении бровь, взглянула на Михаила Максимовича. Тот прикрыл глаза, подтверждая просьбу Корсакова. Леня, видимо ожидавший, что виски предложат и ему, демонстративно отвернулся к окну.