Страница:
Если осталось провести в этом мире, в этом особняке, на этой лучшей в мире улице всего лишь несколько дней, так не лучше ли закончить дела?
Корсаков тяжело поднялся, взял со стола стаканы со свечами и пристроил их в подставках вокруг рамы незаконченной картины. Чей-то голос в голове, причем, вполне рассудочный, твердил: что ты делаешь? Ночь, света никакого, ложись, поспи, а вот завтра… Игорь помотал головой, отгоняя расслабляющие мысли. Кто знает, может быть его соединение с Бальгардом, переход, закончится, когда он допишет картину?
Он протянул руку, и палитра взмыла со стола и легла в подставленную ладонь. На миг Корсаков оторопел. Затем повернулся к этюднику. Под его взглядом открылись застежки, откинулась крышка, тюбики с краской зашевелились, словно живые. Он еще не успел решить, какую краску использовать, а тюбик с берлинской лазурью скакнул ему в руку. Отвернулась и повисла в воздухе крышка, на палитру полезла колбаска краски. Выдавилось ровно столько, сколько было нужно, ни больше, ни меньше. Тюбик порхнул обратно в этюдник, а навстречу ему взлетел другой. Корсаков почувствовал, как нарастает ощущение торжества, он опять испытал прилив сил. Решив проверить себя, он закрыл глаза на несколько секунд, подождал немного и открыл их вновь. Краски на палитре смешивались именно в той пропорции и в той последовательности, какая ему была нужна. Можно было приступать к работе, но он еще не все попробовал. Кисточки в отделении этюдника тоже ждали своей очереди, но он хотел большего. Под его взглядом невидимая кисть взяла с палитры краску. Кисть была именно того размера, какую он и хотел использовать. Висящий в воздухе, похожий на хвост кометы, красочный след приблизился к картине и уверенно наложил мазок. Замер, словно задумавшись, и добавил еще один.
— Я сплю, — пробормотал Корсаков. — Я нарезался поганой водкой, паленой, пополам с ацетоном. Я пил ее неделю, и теперь у меня началась «белая горячка».
Между тем краски продолжали смешиваться на палитре, невидимые кисти делали свою работу, вернее работу Корсакова, а он стоял, приоткрыв рот, как ребенок, впервые увидевший новогоднюю елку. Работа шла профессионально и быстро, невидимый художник не упускал мелочей. Примерно так работал сам Игорь, если у него было желание, он был трезв и по-хорошему зол. Так он работал, когда приходило вдохновение, что теперь, увы, случалось нечасто.
Картина на глазах приобретала законченный вид, и постепенно в душу Корсакова стало закрадываться сомнение. Ему казалось, что кто-то, читающий его мысли и имеющий возможность претворять желания в жизнь, торопит его закончить земные дела и приступить, наконец, к миссии, о которой ему уже все уши прожужжали: и магистр, и Белозерская, и Хельгра, да и Анюта тоже.
«Не хочу так», — подумал он, и тотчас движение невидимых кистей прекратилось. Он снова почувствовал отупляющую усталость и едва нашел в себе силы счистить остатки краски с палитры и уложить ее в этюдник.
«Все, теперь точно спать», — решил Корсаков, задувая одну за другой свечи вокруг мольберта, как вдруг с улицы донесся негромкий свист. Мягкий и нежный, как звук флейты в замолкнувшем оркестре, он заставил Игоря сделать шаг к окну, отдернуть занавески и взглянуть вниз.
Под окном стоял магистр.
— Вы еще и художественным свистом увлекаетесь? — пробормотал Корсаков. — Вот только вас мне не хватало.
— Я тоже рад вас видеть, Игорь Алексеевич, — отозвался тот. — Позвольте войти?
— А если не позволю? — спросил Корсаков из мелкой мстительности. Как-никак опять не дали поспать.
— Тогда вам придется спуститься ко мне — разговор отложить я не могу.
— Черт с вами, входите!
Магистр оглядел пустой переулок, поднял руки, словно собирался взмахнуть ими, как крыльями, и взмыл к окну. Корсаков попятился. Он не очень удивился вновь открывшимся возможностям магистра — просто уступал ему место. Магистр шагнул на подоконник, мягко спрыгнул в комнату.
— Благодарю вас, — он отошел от окна, осмотрелся. — Лучше, если наш разговор пройдет в другой комнате. Насколько я помню, у вас ко мне накопилось несколько вопросов.
— Можно и так сказать, — согласился Корсаков.
Он сделал приглашающий жест в сторону холла. Магистр на несколько секунд задержался возле картины, хмуро кивнул и, выходя из спальни, сделал мягкий жест в сторону кровати, на которой спала Анюта.
— Будет лучше, если она не проснется, пока мы с вами не закончим, — пояснил он, устраиваясь в кресле.
Корсаков почувствовал нарастающее раздражение. В самом деле, мог бы и с ним посоветоваться. Еще один минус вам, господин магистр. Или инквизитор?
— Это зависит от точки зрения, — отозвался на невысказанный вопрос магистр и потер ладонями лицо. — Устал смертельно. Не могли бы вы заварить кофе? Да, да, и я тоже устаю. Не настолько уж я и отличаюсь от обычных людей.
— От нормальных людей, — негромко поправил его Корсаков.
Он наполнил чайник водой и включил его. Магистр, усмехнувшись, покачал головой:
— Да, Игорь Алексеевич, с вами и раньше было непросто, а теперь, когда вы почувствовали свою силу… Простите за вопрос: а себя вы считаете нормальным человеком?
Корсаков привалился к разделочному столику, скрестил руки на груди и задумался. Магистр, поставив локоть на подлокотник кресла, а подбородок положив на ладонь, с интересом ждал ответа.
— В данный момент — да. Сейчас я ощущаю себя обычным человеком, усталым, замотанным вашими дикими играми и желающим одного: лечь в постель и спокойно выспаться.
Щелкнул в тишине чайник, Корсаков заварил в кружке растворимый кофе.
— Вам с сахаром?
— Если не трудно.
— Да бросьте вы вашу напускную вежливость! — с досадой сказал Игорь. — Я же помню, что вы сделали с банкиром, который имел несчастье приобрести коньяк времен Наполеона, я видел, что вы хотели сделать с Вениамином Гладышевым и его женой. По меньшей мере ваша вежливость выглядит издевательской. Или у палачей так принято?
— Ваша обычная ершистость переходит в грубость, — спокойно заметил магистр. — Я пришел объясниться, а не выслушивать оскорбления.
— Ну так объясняйтесь.
Магистр отхлебнул кофе, задумался на минуту.
— Дело в том, что в связи с вашим «переходом», моя миссия в отношении вас заканчивается. На данном этапе. Возможно, мы больше не встретимся, Игорь Алексеевич…
— Горевать не стану.
— Это понятно. Вы и разговаривать не желаете, но послушать-то можете? Спокойно, не перебивая, выслушать то, что я скажу?
— Валяйте, — Корсаков уселся верхом на стул и опустил подбородок на сплетенные пальцы.
— Прежде всего: я выполнял свою работу. Решать, хорошо или плохо, не вам и не мне. Поверьте, отчет с меня потребуют, и отвечать за все поступки придется. У меня есть надежда, что судить будут по конечному результату, а он достигнут: вы войдете в подземный мир или, как там говорят, мир без солнца, нейтрально настроенным арбитром. Я смог пресечь попытки привлечь вас на чью-либо сторону до «перехода», а это и было главной целью. Кроме того: я не мог позволить остаться в этом мире хоть частице следа, ведущего в подземный мир. Даже такой крохотной частице, как крупинка металла, которую получил ваш друг. К сожалению, существует много организаций, начиная от разведок и заканчивая сатанинскими сектами, которые не преминули бы пойти по оставленному следу. Последствия для человечества были бы губительными настолько, что нынешние экологические проблемы и даже ядерный конфликт оказались бы, по сравнению с ними, возней в песочнице. Я сознательно ограничил вмешательство ордена самыми необходимыми…
— Что-то я не заметил вашего вмешательства, — перебил Корсаков и тут же вспомнил, что когда он вывез Рогозина с Ходынского поля, ему показалось, что в зеркало заднего вида он видел магистра.
— Это еще один плюс мне: вы и не должны были ничего заметить, особенно учитывая ваше ко мне отношение. Дело прошлое, но спросите как-нибудь у вашего бывшего тренера, с кем он пил, перед тем, как нему попал меч. Это я вывел его к месту схватки гростов Хельгры с монстрами Горланга.
— Момент! — Корсаков поднял руку, как ученик на уроке. — Кто такие гросты и кто такой Горланг?
— Противоборствующие силы. Каждая из них старалась сделать так, чтобы Меч Судьбы вы получили из их рук. Тогда исход противостояния был бы предрешен. Даже Хельгра не смогла бы противостоять вам. Кстати, как она вам понравилась? Вы ведь имели удовольствие с ней побеседовать?
— Удовольствие… — пробормотал Корсаков с сомнением, — как вам сказать…
— Скажи, как есть, — в дверях спальни стояла Анюта. — Я пойму.
Магистр встал из кресла, вежливо наклонил голову. Анюта небрежно кивнула в ответ. На ней был короткий халатик, волосы спутались, на щеке след от подушки.
— Браво, — одобрительно сказал магистр. — Эффектное появление и достойные слова. Если, конечно, вы сказали их от души.
— Я не нуждаюсь в вашем одобрении, — надменно сказала Анюта, проходя к креслу. — Вы позволите?
— Прошу вас, — магистр посторонился.
Анюта устроилась в кресле, подвернула под себя ноги и посмотрела на Корсакова.
— Итак, испытал ли ты удовольствие от беседы со старушкой Хельгрой, или какие-то другие чувства тебя охватили? Священный трепет? Животное влечение, преклонение перед мудростью или скотское желание овладеть?
— Сейчас я испытываю скотское желание выпороть тебя, — с досадой сказал Корсаков. — Кстати, почему ты не спишь? Господин магистр, в чем дело?
— Мой недосмотр. Не следовало и пытаться продлить ваше забвение, Анна Александровна. Я запамятовал, что Лада Алексеевна избрала вас своей наследницей. Надеюсь, она так же передала вам и свою выдержку, поскольку вы задали господину Корсакову весьма щекотливый вопрос.
— На который никак не дождусь ответа, — продолжила Анюта и прищурилась, глядя на Игоря.
— А что ты хочешь услышать? Да, она красивая женщина, да, она может вскружить мужчине голову, но меня она привлекает так же, как самоубийцу пузырек со снотворным. Мне не нужна богиня в постели, мне нужна ты…
— А может, попробуешь богиню, а после сравнишь?
— Если хочешь, могу и попробовать, — обозлился Корсаков.
— Препятствовать не стану, во всяком случае, постараюсь дождаться результата твоего опыта. Старая карга…
— …хотя бы имеет чувство такта и не перетряхивает грязное белье при посторонних.
— А мне плевать, пусть он знает, что эта замшелая жопа…
Магистр прыснул и быстро прикрыл рот ладонью, скрывая улыбку.
— Дамы и господа, — он воздел руки, призывая к вниманию, — пока вы не наговорили друг другу гадостей, прошу вас остановиться. Поверьте, после вам самим будет стыдно.
Анюта проглотила готовые сорваться с языка слова, Корсаков покрутил пальцем у виска.
— Сам дурак! — не выдержала Анюта и повернулась к магистру: — Вы, конечно, правы. Простите за этот досадный инцидент. Что поделаешь, мужчины иногда полностью подчиняются гормональным позывам.
— А женщины повинуются им постоянно, — буркнул Корсаков.
— А ты…
— Хватит! — прикрикнул магистр. — Вы ведете себя, как дети. Проблема еще не возникла, позвольте вам напомнить, а вы делаете все, чтобы решить ее к обоюдному проигрышу. Хельгра была бы очень довольна, выслушав весь тот вздор, который вы наговорили друг другу. И вообще, выясните отношения, когда я уйду. Если, конечно, Игорь Алексеевич не захочет взыскать с меня долги, которые, по его мнению, за мной числятся. Честно скажу, теперь я ничего не смогу противопоставить вам, господин Корсаков, но надеюсь, что я успел объяснить мотивацию своих действий до появления Анны Александровны.
— Я не стану вас задерживать, но оставляю за собой право вернуться к нашему разговору, — хмуро сказал Корсаков.
— Если ваше пребывание в «мире без солнца» не будет слишком продолжительным, я с готовностью продолжу нашу беседу, — магистр коротко поклонился Анюте, кивнул Игорю. — Прощайте, господа. Желаю вам не потерять друг друга в «потерянной стране».
Он направился к выходу.
— Проводи, — сказала Анюта.
— Сам дойдет, — буркнул Корсаков.
— Хам.
— Истеричка, — парировал Игорь, однако направился вслед за магистром.
Они вместе спустились по лестнице, Корсаков открыл дверь и вышел на улицу. Наступало утро. Он вдохнул грудью воздух, который еще не успел насытиться автомобильными выхлопами.
Магистр посмотрел на него, сунул руки в карманы плаща и пошел по направлению к Арбату.
— А как там с кислородом? — спросил Корсаков. — Как природа: птички-ласточки, муравьишки-пчелки имеются?
— Вы привыкнете, — ответил, не оборачиваясь, магистр, — со временем вы привыкнете.
Глава 15
Корсаков тяжело поднялся, взял со стола стаканы со свечами и пристроил их в подставках вокруг рамы незаконченной картины. Чей-то голос в голове, причем, вполне рассудочный, твердил: что ты делаешь? Ночь, света никакого, ложись, поспи, а вот завтра… Игорь помотал головой, отгоняя расслабляющие мысли. Кто знает, может быть его соединение с Бальгардом, переход, закончится, когда он допишет картину?
Он протянул руку, и палитра взмыла со стола и легла в подставленную ладонь. На миг Корсаков оторопел. Затем повернулся к этюднику. Под его взглядом открылись застежки, откинулась крышка, тюбики с краской зашевелились, словно живые. Он еще не успел решить, какую краску использовать, а тюбик с берлинской лазурью скакнул ему в руку. Отвернулась и повисла в воздухе крышка, на палитру полезла колбаска краски. Выдавилось ровно столько, сколько было нужно, ни больше, ни меньше. Тюбик порхнул обратно в этюдник, а навстречу ему взлетел другой. Корсаков почувствовал, как нарастает ощущение торжества, он опять испытал прилив сил. Решив проверить себя, он закрыл глаза на несколько секунд, подождал немного и открыл их вновь. Краски на палитре смешивались именно в той пропорции и в той последовательности, какая ему была нужна. Можно было приступать к работе, но он еще не все попробовал. Кисточки в отделении этюдника тоже ждали своей очереди, но он хотел большего. Под его взглядом невидимая кисть взяла с палитры краску. Кисть была именно того размера, какую он и хотел использовать. Висящий в воздухе, похожий на хвост кометы, красочный след приблизился к картине и уверенно наложил мазок. Замер, словно задумавшись, и добавил еще один.
— Я сплю, — пробормотал Корсаков. — Я нарезался поганой водкой, паленой, пополам с ацетоном. Я пил ее неделю, и теперь у меня началась «белая горячка».
Между тем краски продолжали смешиваться на палитре, невидимые кисти делали свою работу, вернее работу Корсакова, а он стоял, приоткрыв рот, как ребенок, впервые увидевший новогоднюю елку. Работа шла профессионально и быстро, невидимый художник не упускал мелочей. Примерно так работал сам Игорь, если у него было желание, он был трезв и по-хорошему зол. Так он работал, когда приходило вдохновение, что теперь, увы, случалось нечасто.
Картина на глазах приобретала законченный вид, и постепенно в душу Корсакова стало закрадываться сомнение. Ему казалось, что кто-то, читающий его мысли и имеющий возможность претворять желания в жизнь, торопит его закончить земные дела и приступить, наконец, к миссии, о которой ему уже все уши прожужжали: и магистр, и Белозерская, и Хельгра, да и Анюта тоже.
«Не хочу так», — подумал он, и тотчас движение невидимых кистей прекратилось. Он снова почувствовал отупляющую усталость и едва нашел в себе силы счистить остатки краски с палитры и уложить ее в этюдник.
«Все, теперь точно спать», — решил Корсаков, задувая одну за другой свечи вокруг мольберта, как вдруг с улицы донесся негромкий свист. Мягкий и нежный, как звук флейты в замолкнувшем оркестре, он заставил Игоря сделать шаг к окну, отдернуть занавески и взглянуть вниз.
Под окном стоял магистр.
— Вы еще и художественным свистом увлекаетесь? — пробормотал Корсаков. — Вот только вас мне не хватало.
— Я тоже рад вас видеть, Игорь Алексеевич, — отозвался тот. — Позвольте войти?
— А если не позволю? — спросил Корсаков из мелкой мстительности. Как-никак опять не дали поспать.
— Тогда вам придется спуститься ко мне — разговор отложить я не могу.
— Черт с вами, входите!
Магистр оглядел пустой переулок, поднял руки, словно собирался взмахнуть ими, как крыльями, и взмыл к окну. Корсаков попятился. Он не очень удивился вновь открывшимся возможностям магистра — просто уступал ему место. Магистр шагнул на подоконник, мягко спрыгнул в комнату.
— Благодарю вас, — он отошел от окна, осмотрелся. — Лучше, если наш разговор пройдет в другой комнате. Насколько я помню, у вас ко мне накопилось несколько вопросов.
— Можно и так сказать, — согласился Корсаков.
Он сделал приглашающий жест в сторону холла. Магистр на несколько секунд задержался возле картины, хмуро кивнул и, выходя из спальни, сделал мягкий жест в сторону кровати, на которой спала Анюта.
— Будет лучше, если она не проснется, пока мы с вами не закончим, — пояснил он, устраиваясь в кресле.
Корсаков почувствовал нарастающее раздражение. В самом деле, мог бы и с ним посоветоваться. Еще один минус вам, господин магистр. Или инквизитор?
— Это зависит от точки зрения, — отозвался на невысказанный вопрос магистр и потер ладонями лицо. — Устал смертельно. Не могли бы вы заварить кофе? Да, да, и я тоже устаю. Не настолько уж я и отличаюсь от обычных людей.
— От нормальных людей, — негромко поправил его Корсаков.
Он наполнил чайник водой и включил его. Магистр, усмехнувшись, покачал головой:
— Да, Игорь Алексеевич, с вами и раньше было непросто, а теперь, когда вы почувствовали свою силу… Простите за вопрос: а себя вы считаете нормальным человеком?
Корсаков привалился к разделочному столику, скрестил руки на груди и задумался. Магистр, поставив локоть на подлокотник кресла, а подбородок положив на ладонь, с интересом ждал ответа.
— В данный момент — да. Сейчас я ощущаю себя обычным человеком, усталым, замотанным вашими дикими играми и желающим одного: лечь в постель и спокойно выспаться.
Щелкнул в тишине чайник, Корсаков заварил в кружке растворимый кофе.
— Вам с сахаром?
— Если не трудно.
— Да бросьте вы вашу напускную вежливость! — с досадой сказал Игорь. — Я же помню, что вы сделали с банкиром, который имел несчастье приобрести коньяк времен Наполеона, я видел, что вы хотели сделать с Вениамином Гладышевым и его женой. По меньшей мере ваша вежливость выглядит издевательской. Или у палачей так принято?
— Ваша обычная ершистость переходит в грубость, — спокойно заметил магистр. — Я пришел объясниться, а не выслушивать оскорбления.
— Ну так объясняйтесь.
Магистр отхлебнул кофе, задумался на минуту.
— Дело в том, что в связи с вашим «переходом», моя миссия в отношении вас заканчивается. На данном этапе. Возможно, мы больше не встретимся, Игорь Алексеевич…
— Горевать не стану.
— Это понятно. Вы и разговаривать не желаете, но послушать-то можете? Спокойно, не перебивая, выслушать то, что я скажу?
— Валяйте, — Корсаков уселся верхом на стул и опустил подбородок на сплетенные пальцы.
— Прежде всего: я выполнял свою работу. Решать, хорошо или плохо, не вам и не мне. Поверьте, отчет с меня потребуют, и отвечать за все поступки придется. У меня есть надежда, что судить будут по конечному результату, а он достигнут: вы войдете в подземный мир или, как там говорят, мир без солнца, нейтрально настроенным арбитром. Я смог пресечь попытки привлечь вас на чью-либо сторону до «перехода», а это и было главной целью. Кроме того: я не мог позволить остаться в этом мире хоть частице следа, ведущего в подземный мир. Даже такой крохотной частице, как крупинка металла, которую получил ваш друг. К сожалению, существует много организаций, начиная от разведок и заканчивая сатанинскими сектами, которые не преминули бы пойти по оставленному следу. Последствия для человечества были бы губительными настолько, что нынешние экологические проблемы и даже ядерный конфликт оказались бы, по сравнению с ними, возней в песочнице. Я сознательно ограничил вмешательство ордена самыми необходимыми…
— Что-то я не заметил вашего вмешательства, — перебил Корсаков и тут же вспомнил, что когда он вывез Рогозина с Ходынского поля, ему показалось, что в зеркало заднего вида он видел магистра.
— Это еще один плюс мне: вы и не должны были ничего заметить, особенно учитывая ваше ко мне отношение. Дело прошлое, но спросите как-нибудь у вашего бывшего тренера, с кем он пил, перед тем, как нему попал меч. Это я вывел его к месту схватки гростов Хельгры с монстрами Горланга.
— Момент! — Корсаков поднял руку, как ученик на уроке. — Кто такие гросты и кто такой Горланг?
— Противоборствующие силы. Каждая из них старалась сделать так, чтобы Меч Судьбы вы получили из их рук. Тогда исход противостояния был бы предрешен. Даже Хельгра не смогла бы противостоять вам. Кстати, как она вам понравилась? Вы ведь имели удовольствие с ней побеседовать?
— Удовольствие… — пробормотал Корсаков с сомнением, — как вам сказать…
— Скажи, как есть, — в дверях спальни стояла Анюта. — Я пойму.
Магистр встал из кресла, вежливо наклонил голову. Анюта небрежно кивнула в ответ. На ней был короткий халатик, волосы спутались, на щеке след от подушки.
— Браво, — одобрительно сказал магистр. — Эффектное появление и достойные слова. Если, конечно, вы сказали их от души.
— Я не нуждаюсь в вашем одобрении, — надменно сказала Анюта, проходя к креслу. — Вы позволите?
— Прошу вас, — магистр посторонился.
Анюта устроилась в кресле, подвернула под себя ноги и посмотрела на Корсакова.
— Итак, испытал ли ты удовольствие от беседы со старушкой Хельгрой, или какие-то другие чувства тебя охватили? Священный трепет? Животное влечение, преклонение перед мудростью или скотское желание овладеть?
— Сейчас я испытываю скотское желание выпороть тебя, — с досадой сказал Корсаков. — Кстати, почему ты не спишь? Господин магистр, в чем дело?
— Мой недосмотр. Не следовало и пытаться продлить ваше забвение, Анна Александровна. Я запамятовал, что Лада Алексеевна избрала вас своей наследницей. Надеюсь, она так же передала вам и свою выдержку, поскольку вы задали господину Корсакову весьма щекотливый вопрос.
— На который никак не дождусь ответа, — продолжила Анюта и прищурилась, глядя на Игоря.
— А что ты хочешь услышать? Да, она красивая женщина, да, она может вскружить мужчине голову, но меня она привлекает так же, как самоубийцу пузырек со снотворным. Мне не нужна богиня в постели, мне нужна ты…
— А может, попробуешь богиню, а после сравнишь?
— Если хочешь, могу и попробовать, — обозлился Корсаков.
— Препятствовать не стану, во всяком случае, постараюсь дождаться результата твоего опыта. Старая карга…
— …хотя бы имеет чувство такта и не перетряхивает грязное белье при посторонних.
— А мне плевать, пусть он знает, что эта замшелая жопа…
Магистр прыснул и быстро прикрыл рот ладонью, скрывая улыбку.
— Дамы и господа, — он воздел руки, призывая к вниманию, — пока вы не наговорили друг другу гадостей, прошу вас остановиться. Поверьте, после вам самим будет стыдно.
Анюта проглотила готовые сорваться с языка слова, Корсаков покрутил пальцем у виска.
— Сам дурак! — не выдержала Анюта и повернулась к магистру: — Вы, конечно, правы. Простите за этот досадный инцидент. Что поделаешь, мужчины иногда полностью подчиняются гормональным позывам.
— А женщины повинуются им постоянно, — буркнул Корсаков.
— А ты…
— Хватит! — прикрикнул магистр. — Вы ведете себя, как дети. Проблема еще не возникла, позвольте вам напомнить, а вы делаете все, чтобы решить ее к обоюдному проигрышу. Хельгра была бы очень довольна, выслушав весь тот вздор, который вы наговорили друг другу. И вообще, выясните отношения, когда я уйду. Если, конечно, Игорь Алексеевич не захочет взыскать с меня долги, которые, по его мнению, за мной числятся. Честно скажу, теперь я ничего не смогу противопоставить вам, господин Корсаков, но надеюсь, что я успел объяснить мотивацию своих действий до появления Анны Александровны.
— Я не стану вас задерживать, но оставляю за собой право вернуться к нашему разговору, — хмуро сказал Корсаков.
— Если ваше пребывание в «мире без солнца» не будет слишком продолжительным, я с готовностью продолжу нашу беседу, — магистр коротко поклонился Анюте, кивнул Игорю. — Прощайте, господа. Желаю вам не потерять друг друга в «потерянной стране».
Он направился к выходу.
— Проводи, — сказала Анюта.
— Сам дойдет, — буркнул Корсаков.
— Хам.
— Истеричка, — парировал Игорь, однако направился вслед за магистром.
Они вместе спустились по лестнице, Корсаков открыл дверь и вышел на улицу. Наступало утро. Он вдохнул грудью воздух, который еще не успел насытиться автомобильными выхлопами.
Магистр посмотрел на него, сунул руки в карманы плаща и пошел по направлению к Арбату.
— А как там с кислородом? — спросил Корсаков. — Как природа: птички-ласточки, муравьишки-пчелки имеются?
— Вы привыкнете, — ответил, не оборачиваясь, магистр, — со временем вы привыкнете.
Глава 15
Вернувшись в дом после ухода магистра, Корсаков обнаружил, что Анюта снова легла. Она достала второе одеяло, положила его на видном месте и сделала вид, будто давно спит. Корсаков прилег рядом, попытался подольститься, но Анюта лишь досадливо дернула плечом и попросила прекратить «грязные домогательства». Вздохнув, Корсаков накрылся своим одеялом и постарался уснуть. Что это удастся, он не верил, но к удивлению проснулся, только когда Анюта стащила с него одеяло и энергично встряхнула. За окном уже стоял белый день, Анюта была в джинсах, майке и кроссовках.
— Я уезжаю, — заявила она.
— Девочка моя, ты что? Из-за вчерашнего, что ли? Да хочешь, я…
— Не будь дураком, Корсаков, — в редкие моменты ссор она называла его по фамилии. — Ты же без меня пропадешь. Хоть здесь, на Арбате, а хоть и в этом «мире без солнца». Звонил Сань-Сань, слезно умоляет приехать. Он выбирает место для главного офиса и хочет, чтобы я провела экспертизу на предмет нежелательных аномалий. Ну, линии Хартмана, еще там чего-то.
— Ага… — Корсаков присел на постели. — Тогда ладно, тогда я тебя люблю.
— Не надо подлизываться, — отрезала Анюта, — к вчерашнему разговору мы еще вернемся.
— Согласен. Машину оставишь?
— Оставлю. Сань-Сань пришлет за мной свою. И телефон оставлю. А вообще-то пора и свой приобрести.
— Подари.
— Перетопчешься. Вот ключи от машины.
— Ага, ладно. Мне к Борисычу надо съездить на квартиру — посмотреть, что за бардак там подземные жители устроили. А который час?
— Двенадцать уже. Проспишь царствие небесное.
— Но ведь ты разбудишь? — забормотал Корсаков, надевая джинсы. — Ты ведь не бросишь, когда запоют трубы страшного суда?
— Все шуточки тебе, — проворчала Анюта, но Игорь видел, что она уже отошла. — Все, пока.
— А поцеловать?
— Чмок, — сказала Анюта уже с лестницы. — Не скучай и не хулигань. Будет Хельгра приставать, гони в шею.
— Естественно, — согласился Корсаков, заглянул на лестницу и, убедившись, что Анюта вышла, добавил: — Может быть, не сразу, а некоторое время спустя, но выгоню непременно.
На улице заработал двигатель. Корсаков подошел к окну. Огромный джип разворачивался поперек переулка. Игорь проводил его глазами.
— Любят же некоторые пустить пыль в глаза, — сказал он, имея в виду Александра Александровича. — Купил бы сразу автобус.
Внимательно осмотрев картину, с которой так необычно поработалось ночью, он не нашел к чему придраться при дневном свете — впечатление было, будто писал ее как обычно. Пожав плечами и решив, что следует попробовать работать так в нормальном состоянии, то есть выспавшись и отдохнув, он наскоро позавтракал, сел в машину и поехал на квартиру Рогозина.
Дом, в котором жил его бывший тренер, он нашел сразу: однотипные пятиэтажки были все на одно лицо, но номера домов недавно обновили. Обойдя нужный дом вокруг, Корсаков остановился под выбитым окном на втором этаже. Судя по всему, Рогозин выпрыгнул из этого окна — на земле валялись битые стекла и обломки рамы. Трава вокруг была примята, а кое-где и вырвана вместе с дерном. Игорь присел на корточки, темные пятна привлекли его внимание, и он потрогал траву, поднес пальцы к лицу. На ладони остались следы запекшейся, уже полусмытой дождем, крови. Корсаков постарался воспроизвести события. Все правильно: выпрыгнув из окна, Рогозин не имел времени и возможности наносить смертельные удары, а после ранений гросты и уроды, как Рогозин называл солдат Горланга, исходили кровью, как вполне обычные люди. Чудо еще, что Борисычу удалось здесь оторваться от преследования.
Корсаков еще раз огляделся и вернулся к подъезду. Дверь была распахнута, кодовый замок сломан. Он поднялся на второй этаж. Дверь в квартиру Рогозина стояла, прислоненная к косяку, наполовину закрывая вход. Игорь отодвинул ее. На шум из соседней квартиры выглянул дед в застиранной до белизны майке и спортивных хлопчатобумажных штанах.
— Тебе чего тут? — грозно спросил дед, держа, однако, дверь на цепочке.
— Да вот, — снова выходя на площадку, сказал Корсаков, — Борисыч просил присмотреть за квартирой.
— А сам-то он где?
— В больнице.
— Допился, значит, Жорик, — пригорюнился дед.
— Нет, не допился. Подрался он, досталось ему, вот в больницу и положили. А вы не слышали тут никакого шума на днях? — спросил Корсаков в свою очередь.
— Нет, не слыхал, — дед откинул цепочку и раскрыл дверь пошире. — У кума, вишь ты, дело какое, внук родился. Ну и погуляли мы с ним на три дня. К ночи, обычно, так набирались, что хоть из пушки стреляй, ага. Вот вчера… постой… — дед поскреб свалявшиеся редкие волосы на затылке, — да, вчера, выхожу, значит, на лестницу. Думал, у Жорика, может, есть чем подлечиться, а ему, сердешному, дверь вынесли. Ну, я дверь-то прислонил, стало быть, чтобы хоть видимость была, и пошел, значит, себе. И что ж, крепко ему досталось?
— Операцию делали, — рассеянно ответил Корсаков, разглядывая расщепленный косяк.
— Во дела! — поскучнел дед, но тут же взбодрился. — Ну, Жорик старухе с косой не дастся. На нем все, как на собаке, заживает. Вот, помню… — дед подтянул штаны и собрался уже было пуститься в воспоминания, но Корсаков остановил его вопросом.
— Не знаете, где бы тут можно столяра найти? Борисыч просил за квартирой доглядеть, так надо, хотя бы, дверь поставить на место.
— У-у-у… — дед снова поскреб затылок. — Есть народишко, ремонтом промышляет. А деньги-то имеются у тебя?
— Найдем. А с меня вам за беспокойство магарыч.
— Так это мы мигом, — дед суетливо бросился в свою квартиру и через пару минут появился в пиджаке, который надел прямо на майку, и рваных сандалиях. — Пойдем, друг. Тебя как звать-то?
— Игорь.
— А меня Матвеич. Пойдем, пойдем, Игорек.
Он привел Корсакова к гаражам, примыкавшим к дому, попросил подождать и скрылся в одном из них. Корсаков закурил, присел на поваленное дерево и приготовился к долгому ожиданию. Однако через несколько минут дед появился в компании двух мужиков лет сорока. Один нес ящик с плотницким инструментом. Корсакову дед представил их как мастеров на все руки — «хоть машину починить, а хоть и телевизор поправить».
Оглядев фронт работ, мужики сообщили Корсакову, что косяк надо менять обязательно, дверь покупать новую, замок вставлять свежий и вообще, в квартире пора делать ремонт, и они за это возьмутся. Корсаков остановил их энтузиазм, сказав, что надо только сделать так, чтобы дверь закрывалась на ключ, а ремонт, косяк и новая дверь могут подождать. Сошлись на двух сотнях мужикам и бутылке деду Матвеичу.
Пока работа кипела, Игорь сидел у Матвеича на холостяцкой кухне, пил жидкий чай и слушал, какой хороший Жорик, пока трезвый. А вот если нетрезвый, то Жорик был плохой — мог и в морду дать, если слово поперек скажешь. «Потом, правда, каялся и водочкой угощал, да». Дед облизнулся, и Корсаков, уяснив намек, отсчитал ему на бутылку. Дед выскочил и почти моментально вернулся с двумя бутылками мутноватой жидкости. Корсаков пить отказался, чем вызвал уважение, а тут и мужики подоспели.
— Принимай работу, хозяин.
Игорь прошел на лестницу, подергал дверь. Косяк трещал, но держался крепко. Корсаков расплатился с мужиками, завесил разбитое окно одеялом. Заперев дверь, он оставил уже сильно хмельному Матвеичу свой телефон, наказав звонить, если с квартирой что не так, и с чувством выполненного долга вернулся домой.
Анюты еще не было.
Корсаков прошелся по Арбату. Коллеги уже собирались домой: день кончался, и туристы, в основном, спешили в кафе и ресторанчики. Кусок улицы возле скульптуры принцессы Турандот был огорожен лентой. Внутри ходили два-три штатских, и маялся сержант из пятого отделения. Из разговора Корсаков узнал, что у принцессы опять отпилили руку, причем, при всем честном народе, белым днем. Зеваки восхищались умельцами, насмешливо подкалывая милицейское начальство: что, мол, ответ будет адекватным?
Посидев на скамеечке возле Булата Шалвовича и сфотографировав пару забредших на Арбат японцев по их просьбе, Корсаков вернулся в особняк. Анюты не было. Он взглянул на часы. Девятнадцать тридцать… В душу начали закрадываться нехорошие мысли. Анюта обычно говорила, когда вернется, но сегодня то ли спешила, то ли решила наказать Корсакова за вчерашний скандальчик, потому что скандалом перепалку в присутствии магистра не назовешь, и отбыла, ничего не сказав. «Могла бы и позвонить», — подумал Корсаков, начиная раздражаться.
Он перемыл кисти, развернул мольберт с картиной к окну. Полотно, в общем-то, было закончено, непрописанной оставалась только фигура Хельгры. Корсаков задумался, вспоминая, какой он хотел ее изобразить. Надменной победительницей, недоступной, но желанной? Или, может быть, смягченной победами женщиной, в глазах которой светится обещание даровать блаженство лучшему из воинов? Помнится, когда она говорила с ним, на талии у нее был пояс с изображением свившихся в свастику драконов. Тогда он не придал этому значения, но теперь это показалось ему важным. Такие же драконы были на амулете, который он надел на шею, о чем потом сильно пожалел. Амулет Корсаков повесил на гвоздь, вбитый в стену над столом. Сейчас амулета на стене не было. Игорь перебрал эскизы, которыми был завален стол, осмотрел комнату, даже заглянул под стол. Или амулет взяла Анюта, или… нет, магистр был постоянно на глазах, а Лене Шестоперову амулет до лампочки.
Корсаков закрыл глаза и попытался представить амулет. Это удалось без усилий, вот только драконы светились красным светом, под стать своим рубиновым глазам. Чешуя на боках топорщилась и вроде бы ходила волнами, будто драконы ожили и вот-вот готовились плюнуть огнем. Игорь помотал головой. Да что, в самом деле, дался ему этот амулет, и куда, черт ее возьми, пропала Анюта?
За окном смеркалось. Корсаков убрал кисти, так и не сделав ни одного мазка, закрыл этюдник. Не хотелось звонить Александру Александровичу, но, видимо, придется. Игорь нашел в телефонной записной книжке номер его телефона. После пятого гудка в трубке раздался недовольный голос Сань-Саня.
— Слушает Кручинский.
— Добрый вечер, Александр Александрович! — Корсаков постарался придать голосу нейтральные нотки. — Это вас Корсаков беспокоит.
— Ну, и чего надо? — вежливость не входила в число достоинств Сань-Саня.
— Я бы хотел узнать, когда Анюта появится дома? — сдерживаясь, спросил Корсаков.
— А я откуда знаю?
— Не понял… Она ведь поехала к вам, помогать выбрать место под офис.
— Вы, милейший, или опять с похмелья, или еще не протрезвели. Сегодня я дочь не видел, да и офис мне на хрен не нужен.
Корсаков почувствовал, как сердце ухнуло в пятки, а по спине пополз холодок.
— Вы еще прислали за ней собственный джип, — уже теряя надежду, сказал он.
— Я? — последовала долгая пауза. — Что ты плетешь? Какой джип? Я никого не присылал!
Вспугнутой стаей птиц заметались мысли. Корсаков сглотнул ставшую вязкой слюну.
— Слушай, Кручинский! — тихо сказал он. — Если это очередная твоя попытка удалить Анюту от меня…
— Какая попытка? — рявкнул Сань-Сань. — А ну, всем заткнуться! — крикнул он кому-то из своего окружения. — Если бы я пытался, тебя давно бы в Москве-реке нашли, Рубенс подзаборный! Где моя дочь?
— Не знаю, — Корсаков отключился, поняв, что от папы ничего не добьешься.
Он уставился на телефон в руке. Появилось дикое желание с маху разнести его о стену, но он удержался: могла позвонить Анюта. Хотя нет, теперь звонка надо ждать не от нее, а от тех, кто приезжал за ней на джипе.
Корсаков прошел в холл, достал из холодильника бутылку водки, но, подумав, убрал обратно. Голова должна работать четко и ясно. Он заварил кофе, закурил и уселся в кресло, сжимая в руке телефон.
Звонок прозвучал через полчаса. Корсаков рывком поднял трубку к уху.
— Алло? Слушаю?
В трубке царило молчание.
Впрочем, нет. Можно было уловить слабое потрескивание, далекий шелест, а может, и чье-то тихое дыхание.
— Слушает Корсаков, говорите, что вам нужно.
Молчание.
— Я знаю, что девушка у вас, говорите, чего вы хотите.
Телефон пиликнул. «Связь завершена», — прочел Корсаков на экране.
— Ну, суки, дайте только добраться до вас! — прошептал он.
Он просидел в кресле еще с полчаса, надеясь на новый звонок. За окном смеркалось, в комнате уже царил сумрак, но он сидел, не зажигая света.
В дверь требовательно постучали. Корсаков встал, прислушался. В дверь снова ударили, похоже, ногой. Игорь прошел в спальню и, подойдя к окну, осторожно посмотрел из-за занавески вниз. Под окном бушевал Александр Александрович. Огромный джип перегородил переулок со стороны Сивцева Вражка, с Арбата Сань-Саня прикрывали трое крепких парней в темных костюмах.
— Я уезжаю, — заявила она.
— Девочка моя, ты что? Из-за вчерашнего, что ли? Да хочешь, я…
— Не будь дураком, Корсаков, — в редкие моменты ссор она называла его по фамилии. — Ты же без меня пропадешь. Хоть здесь, на Арбате, а хоть и в этом «мире без солнца». Звонил Сань-Сань, слезно умоляет приехать. Он выбирает место для главного офиса и хочет, чтобы я провела экспертизу на предмет нежелательных аномалий. Ну, линии Хартмана, еще там чего-то.
— Ага… — Корсаков присел на постели. — Тогда ладно, тогда я тебя люблю.
— Не надо подлизываться, — отрезала Анюта, — к вчерашнему разговору мы еще вернемся.
— Согласен. Машину оставишь?
— Оставлю. Сань-Сань пришлет за мной свою. И телефон оставлю. А вообще-то пора и свой приобрести.
— Подари.
— Перетопчешься. Вот ключи от машины.
— Ага, ладно. Мне к Борисычу надо съездить на квартиру — посмотреть, что за бардак там подземные жители устроили. А который час?
— Двенадцать уже. Проспишь царствие небесное.
— Но ведь ты разбудишь? — забормотал Корсаков, надевая джинсы. — Ты ведь не бросишь, когда запоют трубы страшного суда?
— Все шуточки тебе, — проворчала Анюта, но Игорь видел, что она уже отошла. — Все, пока.
— А поцеловать?
— Чмок, — сказала Анюта уже с лестницы. — Не скучай и не хулигань. Будет Хельгра приставать, гони в шею.
— Естественно, — согласился Корсаков, заглянул на лестницу и, убедившись, что Анюта вышла, добавил: — Может быть, не сразу, а некоторое время спустя, но выгоню непременно.
На улице заработал двигатель. Корсаков подошел к окну. Огромный джип разворачивался поперек переулка. Игорь проводил его глазами.
— Любят же некоторые пустить пыль в глаза, — сказал он, имея в виду Александра Александровича. — Купил бы сразу автобус.
Внимательно осмотрев картину, с которой так необычно поработалось ночью, он не нашел к чему придраться при дневном свете — впечатление было, будто писал ее как обычно. Пожав плечами и решив, что следует попробовать работать так в нормальном состоянии, то есть выспавшись и отдохнув, он наскоро позавтракал, сел в машину и поехал на квартиру Рогозина.
Дом, в котором жил его бывший тренер, он нашел сразу: однотипные пятиэтажки были все на одно лицо, но номера домов недавно обновили. Обойдя нужный дом вокруг, Корсаков остановился под выбитым окном на втором этаже. Судя по всему, Рогозин выпрыгнул из этого окна — на земле валялись битые стекла и обломки рамы. Трава вокруг была примята, а кое-где и вырвана вместе с дерном. Игорь присел на корточки, темные пятна привлекли его внимание, и он потрогал траву, поднес пальцы к лицу. На ладони остались следы запекшейся, уже полусмытой дождем, крови. Корсаков постарался воспроизвести события. Все правильно: выпрыгнув из окна, Рогозин не имел времени и возможности наносить смертельные удары, а после ранений гросты и уроды, как Рогозин называл солдат Горланга, исходили кровью, как вполне обычные люди. Чудо еще, что Борисычу удалось здесь оторваться от преследования.
Корсаков еще раз огляделся и вернулся к подъезду. Дверь была распахнута, кодовый замок сломан. Он поднялся на второй этаж. Дверь в квартиру Рогозина стояла, прислоненная к косяку, наполовину закрывая вход. Игорь отодвинул ее. На шум из соседней квартиры выглянул дед в застиранной до белизны майке и спортивных хлопчатобумажных штанах.
— Тебе чего тут? — грозно спросил дед, держа, однако, дверь на цепочке.
— Да вот, — снова выходя на площадку, сказал Корсаков, — Борисыч просил присмотреть за квартирой.
— А сам-то он где?
— В больнице.
— Допился, значит, Жорик, — пригорюнился дед.
— Нет, не допился. Подрался он, досталось ему, вот в больницу и положили. А вы не слышали тут никакого шума на днях? — спросил Корсаков в свою очередь.
— Нет, не слыхал, — дед откинул цепочку и раскрыл дверь пошире. — У кума, вишь ты, дело какое, внук родился. Ну и погуляли мы с ним на три дня. К ночи, обычно, так набирались, что хоть из пушки стреляй, ага. Вот вчера… постой… — дед поскреб свалявшиеся редкие волосы на затылке, — да, вчера, выхожу, значит, на лестницу. Думал, у Жорика, может, есть чем подлечиться, а ему, сердешному, дверь вынесли. Ну, я дверь-то прислонил, стало быть, чтобы хоть видимость была, и пошел, значит, себе. И что ж, крепко ему досталось?
— Операцию делали, — рассеянно ответил Корсаков, разглядывая расщепленный косяк.
— Во дела! — поскучнел дед, но тут же взбодрился. — Ну, Жорик старухе с косой не дастся. На нем все, как на собаке, заживает. Вот, помню… — дед подтянул штаны и собрался уже было пуститься в воспоминания, но Корсаков остановил его вопросом.
— Не знаете, где бы тут можно столяра найти? Борисыч просил за квартирой доглядеть, так надо, хотя бы, дверь поставить на место.
— У-у-у… — дед снова поскреб затылок. — Есть народишко, ремонтом промышляет. А деньги-то имеются у тебя?
— Найдем. А с меня вам за беспокойство магарыч.
— Так это мы мигом, — дед суетливо бросился в свою квартиру и через пару минут появился в пиджаке, который надел прямо на майку, и рваных сандалиях. — Пойдем, друг. Тебя как звать-то?
— Игорь.
— А меня Матвеич. Пойдем, пойдем, Игорек.
Он привел Корсакова к гаражам, примыкавшим к дому, попросил подождать и скрылся в одном из них. Корсаков закурил, присел на поваленное дерево и приготовился к долгому ожиданию. Однако через несколько минут дед появился в компании двух мужиков лет сорока. Один нес ящик с плотницким инструментом. Корсакову дед представил их как мастеров на все руки — «хоть машину починить, а хоть и телевизор поправить».
Оглядев фронт работ, мужики сообщили Корсакову, что косяк надо менять обязательно, дверь покупать новую, замок вставлять свежий и вообще, в квартире пора делать ремонт, и они за это возьмутся. Корсаков остановил их энтузиазм, сказав, что надо только сделать так, чтобы дверь закрывалась на ключ, а ремонт, косяк и новая дверь могут подождать. Сошлись на двух сотнях мужикам и бутылке деду Матвеичу.
Пока работа кипела, Игорь сидел у Матвеича на холостяцкой кухне, пил жидкий чай и слушал, какой хороший Жорик, пока трезвый. А вот если нетрезвый, то Жорик был плохой — мог и в морду дать, если слово поперек скажешь. «Потом, правда, каялся и водочкой угощал, да». Дед облизнулся, и Корсаков, уяснив намек, отсчитал ему на бутылку. Дед выскочил и почти моментально вернулся с двумя бутылками мутноватой жидкости. Корсаков пить отказался, чем вызвал уважение, а тут и мужики подоспели.
— Принимай работу, хозяин.
Игорь прошел на лестницу, подергал дверь. Косяк трещал, но держался крепко. Корсаков расплатился с мужиками, завесил разбитое окно одеялом. Заперев дверь, он оставил уже сильно хмельному Матвеичу свой телефон, наказав звонить, если с квартирой что не так, и с чувством выполненного долга вернулся домой.
Анюты еще не было.
Корсаков прошелся по Арбату. Коллеги уже собирались домой: день кончался, и туристы, в основном, спешили в кафе и ресторанчики. Кусок улицы возле скульптуры принцессы Турандот был огорожен лентой. Внутри ходили два-три штатских, и маялся сержант из пятого отделения. Из разговора Корсаков узнал, что у принцессы опять отпилили руку, причем, при всем честном народе, белым днем. Зеваки восхищались умельцами, насмешливо подкалывая милицейское начальство: что, мол, ответ будет адекватным?
Посидев на скамеечке возле Булата Шалвовича и сфотографировав пару забредших на Арбат японцев по их просьбе, Корсаков вернулся в особняк. Анюты не было. Он взглянул на часы. Девятнадцать тридцать… В душу начали закрадываться нехорошие мысли. Анюта обычно говорила, когда вернется, но сегодня то ли спешила, то ли решила наказать Корсакова за вчерашний скандальчик, потому что скандалом перепалку в присутствии магистра не назовешь, и отбыла, ничего не сказав. «Могла бы и позвонить», — подумал Корсаков, начиная раздражаться.
Он перемыл кисти, развернул мольберт с картиной к окну. Полотно, в общем-то, было закончено, непрописанной оставалась только фигура Хельгры. Корсаков задумался, вспоминая, какой он хотел ее изобразить. Надменной победительницей, недоступной, но желанной? Или, может быть, смягченной победами женщиной, в глазах которой светится обещание даровать блаженство лучшему из воинов? Помнится, когда она говорила с ним, на талии у нее был пояс с изображением свившихся в свастику драконов. Тогда он не придал этому значения, но теперь это показалось ему важным. Такие же драконы были на амулете, который он надел на шею, о чем потом сильно пожалел. Амулет Корсаков повесил на гвоздь, вбитый в стену над столом. Сейчас амулета на стене не было. Игорь перебрал эскизы, которыми был завален стол, осмотрел комнату, даже заглянул под стол. Или амулет взяла Анюта, или… нет, магистр был постоянно на глазах, а Лене Шестоперову амулет до лампочки.
Корсаков закрыл глаза и попытался представить амулет. Это удалось без усилий, вот только драконы светились красным светом, под стать своим рубиновым глазам. Чешуя на боках топорщилась и вроде бы ходила волнами, будто драконы ожили и вот-вот готовились плюнуть огнем. Игорь помотал головой. Да что, в самом деле, дался ему этот амулет, и куда, черт ее возьми, пропала Анюта?
За окном смеркалось. Корсаков убрал кисти, так и не сделав ни одного мазка, закрыл этюдник. Не хотелось звонить Александру Александровичу, но, видимо, придется. Игорь нашел в телефонной записной книжке номер его телефона. После пятого гудка в трубке раздался недовольный голос Сань-Саня.
— Слушает Кручинский.
— Добрый вечер, Александр Александрович! — Корсаков постарался придать голосу нейтральные нотки. — Это вас Корсаков беспокоит.
— Ну, и чего надо? — вежливость не входила в число достоинств Сань-Саня.
— Я бы хотел узнать, когда Анюта появится дома? — сдерживаясь, спросил Корсаков.
— А я откуда знаю?
— Не понял… Она ведь поехала к вам, помогать выбрать место под офис.
— Вы, милейший, или опять с похмелья, или еще не протрезвели. Сегодня я дочь не видел, да и офис мне на хрен не нужен.
Корсаков почувствовал, как сердце ухнуло в пятки, а по спине пополз холодок.
— Вы еще прислали за ней собственный джип, — уже теряя надежду, сказал он.
— Я? — последовала долгая пауза. — Что ты плетешь? Какой джип? Я никого не присылал!
Вспугнутой стаей птиц заметались мысли. Корсаков сглотнул ставшую вязкой слюну.
— Слушай, Кручинский! — тихо сказал он. — Если это очередная твоя попытка удалить Анюту от меня…
— Какая попытка? — рявкнул Сань-Сань. — А ну, всем заткнуться! — крикнул он кому-то из своего окружения. — Если бы я пытался, тебя давно бы в Москве-реке нашли, Рубенс подзаборный! Где моя дочь?
— Не знаю, — Корсаков отключился, поняв, что от папы ничего не добьешься.
Он уставился на телефон в руке. Появилось дикое желание с маху разнести его о стену, но он удержался: могла позвонить Анюта. Хотя нет, теперь звонка надо ждать не от нее, а от тех, кто приезжал за ней на джипе.
Корсаков прошел в холл, достал из холодильника бутылку водки, но, подумав, убрал обратно. Голова должна работать четко и ясно. Он заварил кофе, закурил и уселся в кресло, сжимая в руке телефон.
Звонок прозвучал через полчаса. Корсаков рывком поднял трубку к уху.
— Алло? Слушаю?
В трубке царило молчание.
Впрочем, нет. Можно было уловить слабое потрескивание, далекий шелест, а может, и чье-то тихое дыхание.
— Слушает Корсаков, говорите, что вам нужно.
Молчание.
— Я знаю, что девушка у вас, говорите, чего вы хотите.
Телефон пиликнул. «Связь завершена», — прочел Корсаков на экране.
— Ну, суки, дайте только добраться до вас! — прошептал он.
Он просидел в кресле еще с полчаса, надеясь на новый звонок. За окном смеркалось, в комнате уже царил сумрак, но он сидел, не зажигая света.
В дверь требовательно постучали. Корсаков встал, прислушался. В дверь снова ударили, похоже, ногой. Игорь прошел в спальню и, подойдя к окну, осторожно посмотрел из-за занавески вниз. Под окном бушевал Александр Александрович. Огромный джип перегородил переулок со стороны Сивцева Вражка, с Арбата Сань-Саня прикрывали трое крепких парней в темных костюмах.