Страница:
Позднее в Нанте видели купленную для мальчика маленькую лошадь. Но она принадлежала уже кому-то другому. Об этом стало известно в Ла-Рош-Бернаре. Перрина Лоссар, мать мальчика, спросила у проезжавших людей маршала, где ее сын. Ей ответили: «Не беспокойся. Если он не в Машкуле, то в Тиффоже или в Шантосе».
Наконец, отбросив хотя бы видимость приличия, Жиль де Рэ стал выбирать жертвы чуть ли не во дворе своего замка. Однажды вечером, заметив в соседней деревне миловидного 18-летнего ученика портного, чинившего платья, маршал пожелал видеть его у себя.
В этом деле участвовали Жиль де Силле, кузен Жиля де Рэ, и другой его сообщник — Роже де Бриквилль.
Когда они пришли к портному, чтобы заказать себе перчатки для соколиной охоты, то тоже увидели этого ученика — маленького прелестного Гандрона. Они тут же отослали его в замок с поручением для слуги Жиля. «Но берегись, — советовали ему, — не иди через Долину Камней. Старых и уродливых там убивают, но они хватают молодых и красивых».
Даже поварята на кухне не чувствовали себя в безопасности, когда туда спускались слуги маршала. Однажды вечером привлекательного юношу, поворачивавшего вертел на кухне, заметил сквозь дым очага один из господских слуг. На следующий день мальчик исчез, и его больше не видели. Из двух братьев Гамелин один был намного красивее другого. Понятно, Жиль выбрал первого, но убил обоих.
Особенно часто дети исчезали в дни раздачи милостыни. В это время мосты у ворот замка опускались, и слуги распределяли подаяние между бедными: еду, немного денег, одежду. И если замечали среди детей особенно красивых, то уводили с собой под предлогом дать им на кухне чего-нибудь еще.
Все хитрости, которые придумывались для успокоения населения, со временем потеряли всякую убедительность. С каждым годом люди видели, что все больше и больше исчезает мальчиков — даже если учитывать нападения волков, болезни, гиблые болота, уголовных убийц.
Ханжески фанатичная и предусмотрительная герцогиня Анна Бретонская распорядилась, чтобы каждое мгновение суда над Жилем де Рэ было зафиксировано и сохранено в архивах Нанта.
Главные сообщники, друзья Жиля, его кузен Жиль де Силле и Роже де Бриквилль, струсили сразу. При первом же намеке на опасность они вскочили на коней и умчались прочь из Машкуля. Кроме двух слуг, с Жилем никто не остался, но в последний момент они тоже стали свидетельствовать против него, «чтобы не быть против Бога и не оказаться навечно лишенными небесного милосердия».
Как мы уже писали, арестовывать маршала пришли в середине сентября 1440 года. Под стенами Машкуля капитан эскорта Жан Лаббе потребовал опустить мосты и впустить в замок солдат герцога Бретонского. Услышав имя Лаббе, Жиль перекрестился, поцеловал талисман и сказал Жилю де Силле: «Достойный кузен, вот момент обращения к Господу».
Жан Лаббе приказал маршалу следовать за ним. Ан-риет и Пуату пожелали сопровождать своего господина. Остальные же, как говорилось, предпочли спасаться бегством.
Яков V запретил обыскивать замок, чтобы выиграть время для получения убедительных доказательств преступлений. Маршал оседлал коня и последовал за бретонцами. Его губы шевелились в молитве. Когда проезжали деревни, со всех сторон дороги раздавались проклятия. В Нанте, вместо того чтобы отправить де Рэ в замок Тур-Нев, где остановился герцог, Жиля, к его удивлению, препроводили в зловещий замок Буффэй, место отправления правосудия в герцогстве. К счастью, там он не остался один. Кроме слуг, ему позволили оставить своего органиста, хотя конечно же в тюрьме не было ни органа, ни архидьякона, ни певчих.
Тем временем от архиепископа пришло указание запретить арестованному маршалу исповедоваться и вообще любое общение с внешним миром. Церковный трибунал, как он заявил, должен был знать обо всем происходящем в человеческой душе и судить об этом по поведению узника. Поэтому важно было знать, через какое расстройство органов чувств сатана проникает в человеческое существо.
Чтобы умилостивить инквизиторов и «спасти свою душу», Анриет давал показания первым. Он подробно рассказал, как около восьми лет назад по указанию Жиля де Рэ, которому тогда было очень скучно, читал вслух своему хозяину труды Светония и Татица, переводя с латыни, о преступлениях Тиберия, Калигулы и других цезарей. Именно той ночью, по его словам, быстрее заструилась кровь в жилах маршала, было найдено несколько жертв и совершены первые сексуальные преступления. После этого Жиль де Рэ доверился своему кузену де Силле и его другу Роже де Бриквиллю. В тот год было убито 120 детей. Анриет повторил: во всем виновато чтение.
Чтобы осудить Жиля, инквизиция искала такое преступление, для которого не существует возможности божественного милосердия. Этот язычник, как она считала, погрязший в грехах римских цезарей, был не совсем тем объектом, который нужен был суду по делу, связанному с колдовством. Стоя под распятием, Анриет свидетельствовал, что его господин был человеком чувственным и не лишенным театральности. Выходя из большой комнаты после совершенного преступления, он ступал величаво и торжественно, словно играл на сцене. Тем временем все, кто находился вне комнаты, кроме ближайших сообщников, вряд ли подозревали о телах, в последних судорогах бьющихся по углам комнаты де Рэ, и едва ли слышали слабые стоны, так как детям затыкали рты, чтобы не слышать их плача. И после того как Жиль в самый последний момент делал разрез на шее мальчика, чтобы тот стал «спокойней», а скорее — чтобы насладиться его предсмертными конвульсиями, слуги уносили тело, чтобы их господин мог без промедления броситься в постель и предаться молитвам.
Еще, если верить показаниям Анриета, тела долго свисали с больших крюков на стенах покоев маршала. Даже таким способом Жиль де Рэ получал удовольствие. Когда все было кончено, слуги относили тела вниз, отделяли головы и показывали их хозяину, чтобы тот оценил, достаточно ли они хороши. Иногда его охватывала дьявольская ярость и он требовал множества детей, которых вначале пытали самым чудовищным образом, а потом убивали. Жиль де Рэ привык купаться в крови, разрезая свои жертвы и ложась между ними. Иногда он опускался на колени перед горящими телами и смотрел в лица, освещенные лижущими их языками пламени; он любил созерцать головы, которые были засолены в сундуках, «самые красивые, чтобы сохранить их подольше» и целовать их в губы. Эти ужасные заготовки осуществлял Пуату.
Ни во время этих оргий, ни при безумствовании в наслаждениях Жиль де Рэ не переставал бормотать молитвы, обращенные одновременно и к господу и к дьяволу, и убеждал свои жертвы молиться о нем в небесах. На следующий день проводилась большая месса, посвященная жертвам.
Существует либо безумное, либо очень коварное письмо маршала королю, где де Рэ признавался, что удалился от его двора в свое поместье потому, что почувствовал к дофину Франции «такую страсть и нечестивое желание, что однажды убил бы его». В то же время он умолял короля позволить ему удалиться в монастырь к кармелиткам.
Это привело к тому, что король, прекрасно зная, что Жиль не безумен, полностью перестал принимать участие в процессе против одного из самых высокопоставленных военных чинов королевства.
24 октября узника ввели в зал для допросов в замке Буффэй. В облачении ордена кармелиток, опустившись на колени, де Рэ начал молиться. За свисающими с потолка гобеленами были приготовлены все инструменты для допроса: дыба, клинья и веревки. Жиль полагал, что герцог Бретонский находится там же, за занавесью. Сенешаль Пьер де л'Опиталь призвал его исповедоваться. Великий сенешаль заявил, что слуги рассказали почти все. И ему зачитали показания Пуату и Анриет. Бледный как смерть, Жиль подтверждал, что они рассказали правду, что он действительно забирал детей у матерей и делал с ними вышеописанное и иногда вскрывал трупы, чтобы изучать строение сердца и внутренностей; некоторые из таких случаев он описал на допросах, вспоминая красоту умерщвленных им детей, согласился с восемьюстами убийствами и магическими попытками вызвать дьявола — одной в Тиффоже, другой в Бурнеф-ан-Рэ; где происходила третья, он не мог сказать, так как это было ночью и случайно. Доказательства колдовства и содомии были полностью очевидны.
Жиль не просил правителя Бретани оспорить законность процедуры суда инквизиции. Он покорился судьбе.
Суд был недолгим. Были обнародованы результаты предварительного расследования. Обвинения были следующими: преступления против Бога и человека — убийства, изнасилования и содомия. Но страшнее всего было такое «святотатство, отсутствие благочестия, составление дьявольских заклинаний и другая настойчивая деятельность в вызывании дьявола, магия, алхимия и колдовство».
Наконец, когда епископ посоветовал Жилю готовиться к смерти, он начал защищаться, заявив: «Связанный кровными узами с герцогом Бретонским, высший военный чин французской короны и первый барон Бретани, я мог предстать только перед судом равных и с разрешения короля и герцога Бретонского».
Епископ Жан де Шатогирон ответил: «Суд церкви — высший суд и осуждает преступления, а не лицо, совершившее их. Кроме того, король и герцог согласны с тем, что приговор должен быть вынесен».
И Жиль де Рэ взял себя в руки. «Господа, — заявил он суду, — молитесь теперь, чтобы моя смерть была легкой и безгрешной».
Приговор гласил: «Повесить и сжечь; после пыток, перед тем как тело будет расчленено и сожжено, оно должно быть изъято и помещено в гроб в церкви Нанта, выбранной самим осужденным. Анриет и Пуату должны быть сожжены отдельно, и их прах развеян над Луарой».
На следующий день площадь перед замком Буффэй была заполнена народом. Жиль появился во всем черном, под бархатным черным капюшоном на голове и в черном шелковом камзоле, отделанном мехом того же цвета. Спокойно и твердо он повторил, что говорил только правду.
26 октября в 9 часов утра по городу двинулась процессия священников, несущих святое причастие, сопровождаемая толпой, молящейся за трех преступников, останавливавшаяся у всех церквей. В 12 часов Жиль де Рэ, Пуату и Анриет были доставлены на луг в Бьессе, на окраине Нанта, выше мостов через Луару. Там уже были сооружены три виселицы, одна выше, чем остальные. Внизу были разложены дрова и сухой хворост.
Стояла прекрасная погода. Небеса отражались в реке, тополя и ивы шелестели листьями на ветру. Вокруг виселиц собралась невообразимая толпа. В ней бесновались и рвали на себе волосы и одежду матери убитых детей. Более всего матерей повергало в отчаяние то, что имя сатаны действительно было вырезано на сердце одного из их детей, а правая рука другого смазана жиром проклятых животных, чтобы Жиль де Рэ мог сделать из них талисман, охраняющий его от боли, которая может быть причинена водой, огнем или железом.
Когда представители герцога Бретонского прибыли в Машкуль, Жиль повсюду искал этот талисман; слуга Пуату рассказывал: «Как только Жан Лаббе вошел в замок, мой хозяин вскричал: „Пусть найдут скорее мой черный бархатный берет, в нем моя жизнь, честь и свобода“. Это и была та самая рука ребенка, высушенная над раскаленными углями, которую однажды вечером под полой плаща Жиль де Рэ принес Франческо Прелати, когда тот беседовал с духами тьмы. Однако сколько слуги ни искали, талисман они не нашли. Видимо, дьявол забрал себе то, что по праву ему принадлежало.
Медленно читая «De Profundis», осужденные приблизились к месту казни. Толпа неистовствовала, и каждый присутствующий влил свой голос в общий хор. Эхо этих звуков достигало слуха герцога, который остался в своем замке, чтобы в последний момент не проявить слабость и не помиловать осужденных.
Трагический реквием последовал за «De Profundis». Жиль поцеловал Пуату и Анриета, сказав: «Нет такого греха, которого бы Господь не мог простить, если человек, просящий об этом, действительно раскаивается. Смерть — это всего лишь немного боли». Затем он откинул капюшон, поднес к губам распятие и начал произносить слова последней молитвы. Палач набросил петлю, Жиль поднялся на помост, и палач коснулся горящим факелом хвороста. Помост просел, и Жиль де Рэ повис; языки пламени лизали его тело, раскачивающееся на крепкой веревке. После протяжного звона кафедральных колоколов толпа, наблюдающая сцену искупления, затянула «Dies irae».
Шесть женщин, закутанных в белое, и шесть сестер кармелиток двинулись через коленопреклоненную толпу, неся гроб. Одной из женщин была мадам де Рэ; остальные принадлежали к самым известным бретонским фамилиям. Палач обрезал веревку. Тело упало в железный ящик, приготовленный заранее, и это сооружение было извлечено из пламени, прежде чем тело успело загореться, согласно приговору трибунала.
Шесть женщин в белом низко склонились и взялись за шесть поручней гроба. Труп, только немного обуглившийся, с рыжими волосами и черной бородой, казалось, внимательно смотрел мертвыми глазами в серо-голубое небо. Пение затихло. Женщина, стоявшая во главе, сделала знак, и они медленно двинулись со своей ношей в монастырь кармелиток в Нанте.
Пропитанное смертью дуновение ветра окутало тополя и ивы, пляшущие языки пламени и струилось по поверхности воды. Воздух был насыщен колокольным звоном и пением. Первый барон Бретани, предводитель дворянства герцогства, маршал Франции Жиль де Лаваль барон де Рэ был чувственным, развратным, переполненным волнами садизма; он был глубоко привязан к этой жизни, наслаждался, совершал преступления, раскаивался. Но нельзя сказать, что это не был его собственный выбор; скорее наоборот, у этого вампира все планировалось очень тщательно. В поведении Синей Бороды, как называли его, не было ничего беспричинного, случайного; и самые страшные преступления хранили следы разумного и обдуманного выбора — что самое чудовищное и до сегодняшнего дня необъяснимое явление…
ПРАВДА И МИФЫ О ВАМПИРАХ
НАСТОЯЩИЙ ВАМПИР ИЗ ТРАНСИЛЬВАНИИ
Наконец, отбросив хотя бы видимость приличия, Жиль де Рэ стал выбирать жертвы чуть ли не во дворе своего замка. Однажды вечером, заметив в соседней деревне миловидного 18-летнего ученика портного, чинившего платья, маршал пожелал видеть его у себя.
В этом деле участвовали Жиль де Силле, кузен Жиля де Рэ, и другой его сообщник — Роже де Бриквилль.
Когда они пришли к портному, чтобы заказать себе перчатки для соколиной охоты, то тоже увидели этого ученика — маленького прелестного Гандрона. Они тут же отослали его в замок с поручением для слуги Жиля. «Но берегись, — советовали ему, — не иди через Долину Камней. Старых и уродливых там убивают, но они хватают молодых и красивых».
Даже поварята на кухне не чувствовали себя в безопасности, когда туда спускались слуги маршала. Однажды вечером привлекательного юношу, поворачивавшего вертел на кухне, заметил сквозь дым очага один из господских слуг. На следующий день мальчик исчез, и его больше не видели. Из двух братьев Гамелин один был намного красивее другого. Понятно, Жиль выбрал первого, но убил обоих.
Особенно часто дети исчезали в дни раздачи милостыни. В это время мосты у ворот замка опускались, и слуги распределяли подаяние между бедными: еду, немного денег, одежду. И если замечали среди детей особенно красивых, то уводили с собой под предлогом дать им на кухне чего-нибудь еще.
Все хитрости, которые придумывались для успокоения населения, со временем потеряли всякую убедительность. С каждым годом люди видели, что все больше и больше исчезает мальчиков — даже если учитывать нападения волков, болезни, гиблые болота, уголовных убийц.
Ханжески фанатичная и предусмотрительная герцогиня Анна Бретонская распорядилась, чтобы каждое мгновение суда над Жилем де Рэ было зафиксировано и сохранено в архивах Нанта.
Главные сообщники, друзья Жиля, его кузен Жиль де Силле и Роже де Бриквилль, струсили сразу. При первом же намеке на опасность они вскочили на коней и умчались прочь из Машкуля. Кроме двух слуг, с Жилем никто не остался, но в последний момент они тоже стали свидетельствовать против него, «чтобы не быть против Бога и не оказаться навечно лишенными небесного милосердия».
Как мы уже писали, арестовывать маршала пришли в середине сентября 1440 года. Под стенами Машкуля капитан эскорта Жан Лаббе потребовал опустить мосты и впустить в замок солдат герцога Бретонского. Услышав имя Лаббе, Жиль перекрестился, поцеловал талисман и сказал Жилю де Силле: «Достойный кузен, вот момент обращения к Господу».
Жан Лаббе приказал маршалу следовать за ним. Ан-риет и Пуату пожелали сопровождать своего господина. Остальные же, как говорилось, предпочли спасаться бегством.
Яков V запретил обыскивать замок, чтобы выиграть время для получения убедительных доказательств преступлений. Маршал оседлал коня и последовал за бретонцами. Его губы шевелились в молитве. Когда проезжали деревни, со всех сторон дороги раздавались проклятия. В Нанте, вместо того чтобы отправить де Рэ в замок Тур-Нев, где остановился герцог, Жиля, к его удивлению, препроводили в зловещий замок Буффэй, место отправления правосудия в герцогстве. К счастью, там он не остался один. Кроме слуг, ему позволили оставить своего органиста, хотя конечно же в тюрьме не было ни органа, ни архидьякона, ни певчих.
Тем временем от архиепископа пришло указание запретить арестованному маршалу исповедоваться и вообще любое общение с внешним миром. Церковный трибунал, как он заявил, должен был знать обо всем происходящем в человеческой душе и судить об этом по поведению узника. Поэтому важно было знать, через какое расстройство органов чувств сатана проникает в человеческое существо.
Чтобы умилостивить инквизиторов и «спасти свою душу», Анриет давал показания первым. Он подробно рассказал, как около восьми лет назад по указанию Жиля де Рэ, которому тогда было очень скучно, читал вслух своему хозяину труды Светония и Татица, переводя с латыни, о преступлениях Тиберия, Калигулы и других цезарей. Именно той ночью, по его словам, быстрее заструилась кровь в жилах маршала, было найдено несколько жертв и совершены первые сексуальные преступления. После этого Жиль де Рэ доверился своему кузену де Силле и его другу Роже де Бриквиллю. В тот год было убито 120 детей. Анриет повторил: во всем виновато чтение.
Чтобы осудить Жиля, инквизиция искала такое преступление, для которого не существует возможности божественного милосердия. Этот язычник, как она считала, погрязший в грехах римских цезарей, был не совсем тем объектом, который нужен был суду по делу, связанному с колдовством. Стоя под распятием, Анриет свидетельствовал, что его господин был человеком чувственным и не лишенным театральности. Выходя из большой комнаты после совершенного преступления, он ступал величаво и торжественно, словно играл на сцене. Тем временем все, кто находился вне комнаты, кроме ближайших сообщников, вряд ли подозревали о телах, в последних судорогах бьющихся по углам комнаты де Рэ, и едва ли слышали слабые стоны, так как детям затыкали рты, чтобы не слышать их плача. И после того как Жиль в самый последний момент делал разрез на шее мальчика, чтобы тот стал «спокойней», а скорее — чтобы насладиться его предсмертными конвульсиями, слуги уносили тело, чтобы их господин мог без промедления броситься в постель и предаться молитвам.
Еще, если верить показаниям Анриета, тела долго свисали с больших крюков на стенах покоев маршала. Даже таким способом Жиль де Рэ получал удовольствие. Когда все было кончено, слуги относили тела вниз, отделяли головы и показывали их хозяину, чтобы тот оценил, достаточно ли они хороши. Иногда его охватывала дьявольская ярость и он требовал множества детей, которых вначале пытали самым чудовищным образом, а потом убивали. Жиль де Рэ привык купаться в крови, разрезая свои жертвы и ложась между ними. Иногда он опускался на колени перед горящими телами и смотрел в лица, освещенные лижущими их языками пламени; он любил созерцать головы, которые были засолены в сундуках, «самые красивые, чтобы сохранить их подольше» и целовать их в губы. Эти ужасные заготовки осуществлял Пуату.
Ни во время этих оргий, ни при безумствовании в наслаждениях Жиль де Рэ не переставал бормотать молитвы, обращенные одновременно и к господу и к дьяволу, и убеждал свои жертвы молиться о нем в небесах. На следующий день проводилась большая месса, посвященная жертвам.
Существует либо безумное, либо очень коварное письмо маршала королю, где де Рэ признавался, что удалился от его двора в свое поместье потому, что почувствовал к дофину Франции «такую страсть и нечестивое желание, что однажды убил бы его». В то же время он умолял короля позволить ему удалиться в монастырь к кармелиткам.
Это привело к тому, что король, прекрасно зная, что Жиль не безумен, полностью перестал принимать участие в процессе против одного из самых высокопоставленных военных чинов королевства.
24 октября узника ввели в зал для допросов в замке Буффэй. В облачении ордена кармелиток, опустившись на колени, де Рэ начал молиться. За свисающими с потолка гобеленами были приготовлены все инструменты для допроса: дыба, клинья и веревки. Жиль полагал, что герцог Бретонский находится там же, за занавесью. Сенешаль Пьер де л'Опиталь призвал его исповедоваться. Великий сенешаль заявил, что слуги рассказали почти все. И ему зачитали показания Пуату и Анриет. Бледный как смерть, Жиль подтверждал, что они рассказали правду, что он действительно забирал детей у матерей и делал с ними вышеописанное и иногда вскрывал трупы, чтобы изучать строение сердца и внутренностей; некоторые из таких случаев он описал на допросах, вспоминая красоту умерщвленных им детей, согласился с восемьюстами убийствами и магическими попытками вызвать дьявола — одной в Тиффоже, другой в Бурнеф-ан-Рэ; где происходила третья, он не мог сказать, так как это было ночью и случайно. Доказательства колдовства и содомии были полностью очевидны.
Жиль не просил правителя Бретани оспорить законность процедуры суда инквизиции. Он покорился судьбе.
Суд был недолгим. Были обнародованы результаты предварительного расследования. Обвинения были следующими: преступления против Бога и человека — убийства, изнасилования и содомия. Но страшнее всего было такое «святотатство, отсутствие благочестия, составление дьявольских заклинаний и другая настойчивая деятельность в вызывании дьявола, магия, алхимия и колдовство».
Наконец, когда епископ посоветовал Жилю готовиться к смерти, он начал защищаться, заявив: «Связанный кровными узами с герцогом Бретонским, высший военный чин французской короны и первый барон Бретани, я мог предстать только перед судом равных и с разрешения короля и герцога Бретонского».
Епископ Жан де Шатогирон ответил: «Суд церкви — высший суд и осуждает преступления, а не лицо, совершившее их. Кроме того, король и герцог согласны с тем, что приговор должен быть вынесен».
И Жиль де Рэ взял себя в руки. «Господа, — заявил он суду, — молитесь теперь, чтобы моя смерть была легкой и безгрешной».
Приговор гласил: «Повесить и сжечь; после пыток, перед тем как тело будет расчленено и сожжено, оно должно быть изъято и помещено в гроб в церкви Нанта, выбранной самим осужденным. Анриет и Пуату должны быть сожжены отдельно, и их прах развеян над Луарой».
На следующий день площадь перед замком Буффэй была заполнена народом. Жиль появился во всем черном, под бархатным черным капюшоном на голове и в черном шелковом камзоле, отделанном мехом того же цвета. Спокойно и твердо он повторил, что говорил только правду.
26 октября в 9 часов утра по городу двинулась процессия священников, несущих святое причастие, сопровождаемая толпой, молящейся за трех преступников, останавливавшаяся у всех церквей. В 12 часов Жиль де Рэ, Пуату и Анриет были доставлены на луг в Бьессе, на окраине Нанта, выше мостов через Луару. Там уже были сооружены три виселицы, одна выше, чем остальные. Внизу были разложены дрова и сухой хворост.
Стояла прекрасная погода. Небеса отражались в реке, тополя и ивы шелестели листьями на ветру. Вокруг виселиц собралась невообразимая толпа. В ней бесновались и рвали на себе волосы и одежду матери убитых детей. Более всего матерей повергало в отчаяние то, что имя сатаны действительно было вырезано на сердце одного из их детей, а правая рука другого смазана жиром проклятых животных, чтобы Жиль де Рэ мог сделать из них талисман, охраняющий его от боли, которая может быть причинена водой, огнем или железом.
Когда представители герцога Бретонского прибыли в Машкуль, Жиль повсюду искал этот талисман; слуга Пуату рассказывал: «Как только Жан Лаббе вошел в замок, мой хозяин вскричал: „Пусть найдут скорее мой черный бархатный берет, в нем моя жизнь, честь и свобода“. Это и была та самая рука ребенка, высушенная над раскаленными углями, которую однажды вечером под полой плаща Жиль де Рэ принес Франческо Прелати, когда тот беседовал с духами тьмы. Однако сколько слуги ни искали, талисман они не нашли. Видимо, дьявол забрал себе то, что по праву ему принадлежало.
Медленно читая «De Profundis», осужденные приблизились к месту казни. Толпа неистовствовала, и каждый присутствующий влил свой голос в общий хор. Эхо этих звуков достигало слуха герцога, который остался в своем замке, чтобы в последний момент не проявить слабость и не помиловать осужденных.
Трагический реквием последовал за «De Profundis». Жиль поцеловал Пуату и Анриета, сказав: «Нет такого греха, которого бы Господь не мог простить, если человек, просящий об этом, действительно раскаивается. Смерть — это всего лишь немного боли». Затем он откинул капюшон, поднес к губам распятие и начал произносить слова последней молитвы. Палач набросил петлю, Жиль поднялся на помост, и палач коснулся горящим факелом хвороста. Помост просел, и Жиль де Рэ повис; языки пламени лизали его тело, раскачивающееся на крепкой веревке. После протяжного звона кафедральных колоколов толпа, наблюдающая сцену искупления, затянула «Dies irae».
Шесть женщин, закутанных в белое, и шесть сестер кармелиток двинулись через коленопреклоненную толпу, неся гроб. Одной из женщин была мадам де Рэ; остальные принадлежали к самым известным бретонским фамилиям. Палач обрезал веревку. Тело упало в железный ящик, приготовленный заранее, и это сооружение было извлечено из пламени, прежде чем тело успело загореться, согласно приговору трибунала.
Шесть женщин в белом низко склонились и взялись за шесть поручней гроба. Труп, только немного обуглившийся, с рыжими волосами и черной бородой, казалось, внимательно смотрел мертвыми глазами в серо-голубое небо. Пение затихло. Женщина, стоявшая во главе, сделала знак, и они медленно двинулись со своей ношей в монастырь кармелиток в Нанте.
Пропитанное смертью дуновение ветра окутало тополя и ивы, пляшущие языки пламени и струилось по поверхности воды. Воздух был насыщен колокольным звоном и пением. Первый барон Бретани, предводитель дворянства герцогства, маршал Франции Жиль де Лаваль барон де Рэ был чувственным, развратным, переполненным волнами садизма; он был глубоко привязан к этой жизни, наслаждался, совершал преступления, раскаивался. Но нельзя сказать, что это не был его собственный выбор; скорее наоборот, у этого вампира все планировалось очень тщательно. В поведении Синей Бороды, как называли его, не было ничего беспричинного, случайного; и самые страшные преступления хранили следы разумного и обдуманного выбора — что самое чудовищное и до сегодняшнего дня необъяснимое явление…
ПРАВДА И МИФЫ О ВАМПИРАХ
НАСТОЯЩИЙ ВАМПИР ИЗ ТРАНСИЛЬВАНИИ
Дракула… В сознании миллионов людей это имя связано с образом легендарного вампира из мрачной и загадочный страны Трансильвании — днем он притворяется безжизненным телом, а ночью выходит на тропу убийств, наводя ужас на целые поколения жителей и… зрителей, а также читателей начиная аж с 1897 года. Именно в тот год он стал главным действующим лицом имевшего ошеломляющий успех романа ужасов Брэма Стокера.
Но гораздо меньшее число людей знает, что имя бессмертного персонажа Стокера позаимствовано у настоящего Дракулы, жившего в реальной Трансильвании за четыре века до этого. И хотя тот Дракула не был вовсе кровопийцей в прямом смысле этого слова, он стяжал себе не менее жуткую славу как кровавый тиран, чья жестокость стала извечным и самым, пожалуй, ярким примером садизма.
Настоящий Дракула родился в 1430 или 1431 году в старинном Трансильванском городке Сигишоаре и был вторым сыном Влада II — князя Валахии. Унаследовав власть отца, он стал Владом III, хотя больше был известен как Влад Цепеш, то есть Сажатель на кол. Отца его звали Дракул — «дьявол», — может, потому, что он был неустрашимым бойцом, или же из-за того — и это вернее всего, — что являлся членом католической секты ордена дракона, а в тех местностях дракон был синонимом дьявола. Во всяком случае, Влад III нарек себя Дракул ой, сыном Дракула.
Он был храбрым воином, но подчас трудно было понять, чью сторону он занимал в той или иной схватке между восточными и западными религиями, церквами и культурами, смешавшимися в подвластном ему княжестве. То он склонялся к туркам, то к венграм, от римской католической церкви переходил к ортодоксальной, воевал под знаменами ислама на стороне османов. В политическом хаосе той эпохи он никогда твердо не стоял на ногах. Трижды терял и вновь обретал Валахию — часть Южной Румынии, включающую и области Трансильвании.
Брэм Стокер, автор «Дракулы». Рожденный фантазией автора в 1897 году, граф-вампир до сих пор бродит по свету в фильмах, романах и пьесах
Впервые он оказался на валахском троне в 1443 году, на который его посадили турки, после того как отец и старший брат пали от рук венгерских наемников. Напуганный турками, которые одно время покровительствовали ему, он бежал, но вернулся на трон в 14S6 году, уже при венгерской поддержке. Следующие шесть лет его правления отмечены жестокостями. В те времена пытки и убийства политических противников были обычным делом — XIV — XV века запечатлелись в истории как эпоха неслыханных зверств и преступлений. Но выходки Влада, ставшие впоследствии примером для Ивана Грозного, перекрыли рекорды даже тех лет. Число его жертв не поддается счету. По одной из легенд, он заманил в засаду отряд турок, с которыми должен был мирно встретиться для переговоров, пригласив их в город Тирговиште, снял с них одежду, посадил на колья и сжег живьем.
Его жертвами становились не только враги, но и собственные подданные — знать и обычные крестьяне, а также случайные путники. Подозревая всех без разбора, он казнил невиновных людей. Так, его солдаты обнаружили и сожгли группу купцов, пересекавших его земли. Не забыли умертвить даже возниц. В другой раз, по тем же причинам, он собрал вместе 400 иностранных учеников, в основном мальчиков, изучавших в Валахии язык и обычаи, загнал их в одно помещение, запер и поджег дом.
Обычно он сажал свои жертвы на колья. Но этого ему казалось мало, и садист придумывал для жертв всяческие другие способы умерщвления — протыкал их кольями спереди, сзади, сбоку, через грудь, живот, пупок, пах. Нанизывал их на колья через рот, вниз головой; придумывал такие способы, чтобы человек дольше мучился. Изобретал разные виды смерти для людей различного возраста, пола и положения. Готовил с этой целью специальные колья в виде геометрических фигур, особенно любил изогнутые. По неизвестной причине казнил население всей деревни, расставив колья разной длины по кругу на склоне холма, разместив старосту и других представителей местной власти сверху, чтобы те могли оттуда в последний раз окинуть затуманенным взором свои бывшие владения.
Он украшал общую картину казней выдранными ногтями, головами, ушами и половыми органами. Тех, кому недоставало кольев, душил, варил в масле или ослеплял. Особое удовольствие получал, когда жертвы «плясали и извивались на своих кольях». Наблюдая за их мучениями, он говаривал: «О, какие чудные мгновения они испытывают!»
Благодаря недавнему для того времени изобретению печатного станка истории о «художествах» Дракулы распространялись по Европе еще при его жизни. Он стал излюбленным персонажем памфлетистов, чьи произведения были популярны во многих странах. Будучи предтечами будущих иллюстрированных журналов, эти издания на титульных листах помещали обращения к замиравшим от ужаса читателям типа: «Кошмарная история чудовища и мучителя по имени Дракула, отличившегося такими враждебными христианству деяниями, как сажание людей на кол, разрубание их на куски, варение женщин и детей живьем, а также каннибализм». Публика скупала и читала такие книжонки, млея от страха и любопытства одновременно и забывая при этом, что их родная инквизиция была горазда на не менее страшные действа…
Так Дракула стал первым международным персонажем средств массовой информации.
Но, невзирая на свои преступления, на родине, в румынском фольклоре, он остался героической фигурой, изгнавшей захватчиков. Немцы же в издаваемых ими книгах особо подчеркивали жестокость и садизм Дракулы, поскольку среди его жертв-трансильванцев было много выходцев из Германии. Но множество леденящих душу сцен было почерпнуто и из других источников — русских свидетельств, воспоминаний папы Пия II (его легат в Венгрии встречался с Дракулой), румынских баллад и сказаний, только подтверждавших и множивших немецкие примеры.
Одно из самых запоминающихся зверств Дракулы имело место 2 апреля 1459 года вБрашове и стало результатом длительного спора Влада с местными купцами. В конце дня отряды князя стали сгонять народ на холм у часовни на окраине города. Всего набралось около 20 тысяч человек, главным образом представителей местной знати. Они в ужасе наблюдали за тем, как солдаты жгли их дома, а потом началась традиционная процедура водружения на колья.
Ближе к ночи склон холма превратился в лес кольев, по которому лились потоки крови и катились головы тех, кому не нашлось места на остриях. Во время казни один местный боярин, как передают, содрогнулся от жуткого запаха и вида крови. И Дракула, обладавший своеобразным чувством юмора, приказал посадить несчастного на самый высокий кол, чтобы его меньше беспокоили неприятные ароматы. Самого же князя ни само зрелище, ни зловоние не смущали. По преданию, он преспокойно обедал возле умерших и умирающих в мучениях сограждан.
Его нельзя было обвинить и в предпочтении того или иного сословия. Однажды он собрал бояр целой области и стал расспрашивать их, кто при чьем правлении жил. Они не подозревали, что Дракула вознамерился отомстить за жестокое убийство своего брата и отца и пытался выяснить, кто из бояр мог присутствовать при их смерти. В результате более 500 человек были посажены на колья и умерли страшной смертью возле его дворца.
В другой раз он пригласил к себе во дворец бедных жителей, предложил им раздеться, угостил обедом. Когда те расслабились, все двери неожиданно захлопнулись и дом запылал сразу с разных углов. «Я сделал это для того, чтобы навсегда искоренить бедность в моем государстве, чтобы никто более не страдал», — с циничным юмором заявил князь.
Женщины были особой мишенью для этого монстра. История повествует о том, что однажды Дракула встретил бедно одетого крестьянина. «Твоя жена явно не достойна тебя», — заявил он. И хотя крестьянин пытался уверить князя, что жена его вполне устраивает, он приказал посадить ее на кол, а вдовцу подобрать новую женщину.
Неверные жены, девушки, рано потерявшие невинность, и вдовы, нарушившие траур, подвергались немедленному наказанию. Им вырезали половые органы, сдирали кожу живьем и выставляли на всеобщее обозрение.
Одна из легенд донесла до наших дней случай с одной из его любовниц, которой тоже не удалось избежать смерти. Застав господина в сварливом состоянии, она попыталась вернуть его в хорошее расположение духа, поведав, что беременна. Дракула обвинил ее во лжи. Желая доказать, что она его обманывает, он вытащил меч и распорол ей живот. Легенда не сообщает, оказался ли он прав в своей догадке.
Коварный нрав Дракулы проявился и когда к нему прибыли послы турецкого султана, но не сняли тюрбанов, когда кланялись. Дракула осведомился, почему они не выказали ему уважения. «Таков обычай нашей страны», — ответили те. На это граф сказал, что поддерживает этот обычай, и приказал приколотить их тюрбаны к головам гвоздями.
Никто не знает, сколько человек казнил или замучил разными способами этот тиран. Папский легат, епископ Эрлау, у которого не было оснований преувеличивать, сообщает, что Дракула обрек на погибель 100 тысяч человек, но другие источники наводят на подозрение, что и это число занижено.
«Повесть о Дракуле-воеводе»… В «Истории государства Российского» Н. М. Карамзин назвал эту повесть «первым русским историческим романом». Рукопись ее заканчивается именем переписчика — это монах Кирилло-Белозерского монастыря Ефросин. Но кто автор? Известно, что в 1482 году Иван III посылал в Буду дипломата Федора Курицына. По предположению академика А. X. Востокова, «довольно вероятно можно приписывать сочинение этой повести или самому Курицыну, или кому-нибудь из его свиты, слышавшему описания происшедшего его очевидца».
Вот краткое содержание «Повести» в передаче Н. М. Карамзина.
Был в Мунтьянской земле воевода, христианин греческой веры, имя его по-валашски — Дракула, а по-нашему — Дьявол. Так жесток и мудр был, что, каково имя, такова была и жизнь его.
Однажды пришли к нему послы от турецкого царя и, войдя, поклонились по своему обычаю, а колпаков своих с голов не сняли. Он же спросил их: «Почему так поступили: пришли к великому государю и такое бесчестие мне нанесли?» Они же отвечали: «Таков обычай, государь, наш и в земле нашей». А он сказал им: «И я хочу закон ваш подтвердить, чтобы крепко его держались». И приказал прибить колпаки к их головам железными гвоздиками…
Царь же весьма разгневался, и пошел на Дракулу войной, и напал на него с великими силами. Тот же, собрав все войско свое, ударил на турок ночью и перебил их множество. Но не смог со своей небольшой ратью одолеть огромного войска и отступил. И стал сам осматривать всех, кто вернулся с ним с поля битвы: кто был ранен в грудь, тому воздавал почести и в витязи того производил, а кто в спину — того велел сажать на кол…
И отправил царь к Дракуле посла, требуя от него дани. Дракула же воздал послу тому пышные почести, и показал ему свое богатство, и сказал ему: «Я не только готов платить дань царю, но со всем воинством своим и со всем богатством хочу пойти к нему на службу, и как повелит мне, так ему служить буду…» И рад был царь, ибо в то время вел войну на востоке. И тотчас послал объявить по всем городам и по всей земле, что когда пойдет Дракула, никто никакого зла бы ему не причинял, а, напротив, встречали бы его с почетом. Дракула же, собрав все войско, двинулся в путь, и сопровождали его царские приставы, и воздали ему великие почести. Он же, углубившись в турецкую землю на пять дневных переходов, внезапно повернул назад, и начал разорять города и села, и людей множество пленил и перебил, одних турок на колья сажал, других рассекал надвое и сжигал, не щадя и грудных младенцев. Ничего не оставил на пути своем, всю землю в пустыню превратил, а бывших там христиан увел и поселил в своей земле. И возвратился восвояси, захватив несметные богатства, а приставов царских отпустил с почестями, напутствуя: «Идите и поведайте царю вашему обо всем, что видели: сколь смог, послужил ему. И если люба ему моя служба, готов и еще ему так же служить, сколько сил моих станет».
Но гораздо меньшее число людей знает, что имя бессмертного персонажа Стокера позаимствовано у настоящего Дракулы, жившего в реальной Трансильвании за четыре века до этого. И хотя тот Дракула не был вовсе кровопийцей в прямом смысле этого слова, он стяжал себе не менее жуткую славу как кровавый тиран, чья жестокость стала извечным и самым, пожалуй, ярким примером садизма.
Настоящий Дракула родился в 1430 или 1431 году в старинном Трансильванском городке Сигишоаре и был вторым сыном Влада II — князя Валахии. Унаследовав власть отца, он стал Владом III, хотя больше был известен как Влад Цепеш, то есть Сажатель на кол. Отца его звали Дракул — «дьявол», — может, потому, что он был неустрашимым бойцом, или же из-за того — и это вернее всего, — что являлся членом католической секты ордена дракона, а в тех местностях дракон был синонимом дьявола. Во всяком случае, Влад III нарек себя Дракул ой, сыном Дракула.
Он был храбрым воином, но подчас трудно было понять, чью сторону он занимал в той или иной схватке между восточными и западными религиями, церквами и культурами, смешавшимися в подвластном ему княжестве. То он склонялся к туркам, то к венграм, от римской католической церкви переходил к ортодоксальной, воевал под знаменами ислама на стороне османов. В политическом хаосе той эпохи он никогда твердо не стоял на ногах. Трижды терял и вновь обретал Валахию — часть Южной Румынии, включающую и области Трансильвании.
Впервые он оказался на валахском троне в 1443 году, на который его посадили турки, после того как отец и старший брат пали от рук венгерских наемников. Напуганный турками, которые одно время покровительствовали ему, он бежал, но вернулся на трон в 14S6 году, уже при венгерской поддержке. Следующие шесть лет его правления отмечены жестокостями. В те времена пытки и убийства политических противников были обычным делом — XIV — XV века запечатлелись в истории как эпоха неслыханных зверств и преступлений. Но выходки Влада, ставшие впоследствии примером для Ивана Грозного, перекрыли рекорды даже тех лет. Число его жертв не поддается счету. По одной из легенд, он заманил в засаду отряд турок, с которыми должен был мирно встретиться для переговоров, пригласив их в город Тирговиште, снял с них одежду, посадил на колья и сжег живьем.
Его жертвами становились не только враги, но и собственные подданные — знать и обычные крестьяне, а также случайные путники. Подозревая всех без разбора, он казнил невиновных людей. Так, его солдаты обнаружили и сожгли группу купцов, пересекавших его земли. Не забыли умертвить даже возниц. В другой раз, по тем же причинам, он собрал вместе 400 иностранных учеников, в основном мальчиков, изучавших в Валахии язык и обычаи, загнал их в одно помещение, запер и поджег дом.
Обычно он сажал свои жертвы на колья. Но этого ему казалось мало, и садист придумывал для жертв всяческие другие способы умерщвления — протыкал их кольями спереди, сзади, сбоку, через грудь, живот, пупок, пах. Нанизывал их на колья через рот, вниз головой; придумывал такие способы, чтобы человек дольше мучился. Изобретал разные виды смерти для людей различного возраста, пола и положения. Готовил с этой целью специальные колья в виде геометрических фигур, особенно любил изогнутые. По неизвестной причине казнил население всей деревни, расставив колья разной длины по кругу на склоне холма, разместив старосту и других представителей местной власти сверху, чтобы те могли оттуда в последний раз окинуть затуманенным взором свои бывшие владения.
Он украшал общую картину казней выдранными ногтями, головами, ушами и половыми органами. Тех, кому недоставало кольев, душил, варил в масле или ослеплял. Особое удовольствие получал, когда жертвы «плясали и извивались на своих кольях». Наблюдая за их мучениями, он говаривал: «О, какие чудные мгновения они испытывают!»
Благодаря недавнему для того времени изобретению печатного станка истории о «художествах» Дракулы распространялись по Европе еще при его жизни. Он стал излюбленным персонажем памфлетистов, чьи произведения были популярны во многих странах. Будучи предтечами будущих иллюстрированных журналов, эти издания на титульных листах помещали обращения к замиравшим от ужаса читателям типа: «Кошмарная история чудовища и мучителя по имени Дракула, отличившегося такими враждебными христианству деяниями, как сажание людей на кол, разрубание их на куски, варение женщин и детей живьем, а также каннибализм». Публика скупала и читала такие книжонки, млея от страха и любопытства одновременно и забывая при этом, что их родная инквизиция была горазда на не менее страшные действа…
Так Дракула стал первым международным персонажем средств массовой информации.
Но, невзирая на свои преступления, на родине, в румынском фольклоре, он остался героической фигурой, изгнавшей захватчиков. Немцы же в издаваемых ими книгах особо подчеркивали жестокость и садизм Дракулы, поскольку среди его жертв-трансильванцев было много выходцев из Германии. Но множество леденящих душу сцен было почерпнуто и из других источников — русских свидетельств, воспоминаний папы Пия II (его легат в Венгрии встречался с Дракулой), румынских баллад и сказаний, только подтверждавших и множивших немецкие примеры.
Одно из самых запоминающихся зверств Дракулы имело место 2 апреля 1459 года вБрашове и стало результатом длительного спора Влада с местными купцами. В конце дня отряды князя стали сгонять народ на холм у часовни на окраине города. Всего набралось около 20 тысяч человек, главным образом представителей местной знати. Они в ужасе наблюдали за тем, как солдаты жгли их дома, а потом началась традиционная процедура водружения на колья.
Ближе к ночи склон холма превратился в лес кольев, по которому лились потоки крови и катились головы тех, кому не нашлось места на остриях. Во время казни один местный боярин, как передают, содрогнулся от жуткого запаха и вида крови. И Дракула, обладавший своеобразным чувством юмора, приказал посадить несчастного на самый высокий кол, чтобы его меньше беспокоили неприятные ароматы. Самого же князя ни само зрелище, ни зловоние не смущали. По преданию, он преспокойно обедал возле умерших и умирающих в мучениях сограждан.
Его нельзя было обвинить и в предпочтении того или иного сословия. Однажды он собрал бояр целой области и стал расспрашивать их, кто при чьем правлении жил. Они не подозревали, что Дракула вознамерился отомстить за жестокое убийство своего брата и отца и пытался выяснить, кто из бояр мог присутствовать при их смерти. В результате более 500 человек были посажены на колья и умерли страшной смертью возле его дворца.
В другой раз он пригласил к себе во дворец бедных жителей, предложил им раздеться, угостил обедом. Когда те расслабились, все двери неожиданно захлопнулись и дом запылал сразу с разных углов. «Я сделал это для того, чтобы навсегда искоренить бедность в моем государстве, чтобы никто более не страдал», — с циничным юмором заявил князь.
Женщины были особой мишенью для этого монстра. История повествует о том, что однажды Дракула встретил бедно одетого крестьянина. «Твоя жена явно не достойна тебя», — заявил он. И хотя крестьянин пытался уверить князя, что жена его вполне устраивает, он приказал посадить ее на кол, а вдовцу подобрать новую женщину.
Неверные жены, девушки, рано потерявшие невинность, и вдовы, нарушившие траур, подвергались немедленному наказанию. Им вырезали половые органы, сдирали кожу живьем и выставляли на всеобщее обозрение.
Одна из легенд донесла до наших дней случай с одной из его любовниц, которой тоже не удалось избежать смерти. Застав господина в сварливом состоянии, она попыталась вернуть его в хорошее расположение духа, поведав, что беременна. Дракула обвинил ее во лжи. Желая доказать, что она его обманывает, он вытащил меч и распорол ей живот. Легенда не сообщает, оказался ли он прав в своей догадке.
Коварный нрав Дракулы проявился и когда к нему прибыли послы турецкого султана, но не сняли тюрбанов, когда кланялись. Дракула осведомился, почему они не выказали ему уважения. «Таков обычай нашей страны», — ответили те. На это граф сказал, что поддерживает этот обычай, и приказал приколотить их тюрбаны к головам гвоздями.
Никто не знает, сколько человек казнил или замучил разными способами этот тиран. Папский легат, епископ Эрлау, у которого не было оснований преувеличивать, сообщает, что Дракула обрек на погибель 100 тысяч человек, но другие источники наводят на подозрение, что и это число занижено.
«Повесть о Дракуле-воеводе»… В «Истории государства Российского» Н. М. Карамзин назвал эту повесть «первым русским историческим романом». Рукопись ее заканчивается именем переписчика — это монах Кирилло-Белозерского монастыря Ефросин. Но кто автор? Известно, что в 1482 году Иван III посылал в Буду дипломата Федора Курицына. По предположению академика А. X. Востокова, «довольно вероятно можно приписывать сочинение этой повести или самому Курицыну, или кому-нибудь из его свиты, слышавшему описания происшедшего его очевидца».
Вот краткое содержание «Повести» в передаче Н. М. Карамзина.
Был в Мунтьянской земле воевода, христианин греческой веры, имя его по-валашски — Дракула, а по-нашему — Дьявол. Так жесток и мудр был, что, каково имя, такова была и жизнь его.
Однажды пришли к нему послы от турецкого царя и, войдя, поклонились по своему обычаю, а колпаков своих с голов не сняли. Он же спросил их: «Почему так поступили: пришли к великому государю и такое бесчестие мне нанесли?» Они же отвечали: «Таков обычай, государь, наш и в земле нашей». А он сказал им: «И я хочу закон ваш подтвердить, чтобы крепко его держались». И приказал прибить колпаки к их головам железными гвоздиками…
Царь же весьма разгневался, и пошел на Дракулу войной, и напал на него с великими силами. Тот же, собрав все войско свое, ударил на турок ночью и перебил их множество. Но не смог со своей небольшой ратью одолеть огромного войска и отступил. И стал сам осматривать всех, кто вернулся с ним с поля битвы: кто был ранен в грудь, тому воздавал почести и в витязи того производил, а кто в спину — того велел сажать на кол…
И отправил царь к Дракуле посла, требуя от него дани. Дракула же воздал послу тому пышные почести, и показал ему свое богатство, и сказал ему: «Я не только готов платить дань царю, но со всем воинством своим и со всем богатством хочу пойти к нему на службу, и как повелит мне, так ему служить буду…» И рад был царь, ибо в то время вел войну на востоке. И тотчас послал объявить по всем городам и по всей земле, что когда пойдет Дракула, никто никакого зла бы ему не причинял, а, напротив, встречали бы его с почетом. Дракула же, собрав все войско, двинулся в путь, и сопровождали его царские приставы, и воздали ему великие почести. Он же, углубившись в турецкую землю на пять дневных переходов, внезапно повернул назад, и начал разорять города и села, и людей множество пленил и перебил, одних турок на колья сажал, других рассекал надвое и сжигал, не щадя и грудных младенцев. Ничего не оставил на пути своем, всю землю в пустыню превратил, а бывших там христиан увел и поселил в своей земле. И возвратился восвояси, захватив несметные богатства, а приставов царских отпустил с почестями, напутствуя: «Идите и поведайте царю вашему обо всем, что видели: сколь смог, послужил ему. И если люба ему моя служба, готов и еще ему так же служить, сколько сил моих станет».