Николаев Владимир. Красное самоубийство

   Позже, когда была создана комиссия Политбюро ЦК КПСС по Афганистану, я не раз встречался там с начальником Генштаба маршалом Ахромеевым. Он был в числе генералов, которые вводили войска в 1979-м. Однажды на узком заседании, в ограниченном кругу лиц, он сказал: “Через три месяца моего прибытия в Афганистан я понял, что оттуда надо уходить. И не потому, что наша армия слаба, а потому, что те афганцы, с которыми мы имеем дело, не хотят того, чего хотим мы”. Меня тогда поразили эти слова, хотя я сам видел, что строить “социализм” у афганцев получается хуже, чем у нас. А наших советников, с их неотесанностью (к афганским министрам дверь, что называется, ногой открывали) и начальственными замашками, афганцы терпели с трудом…»
   Козырев – человек знающий. В 1986 году он стал секретарем упомянутой выше комиссии Политбюро по Афганистану. Ее председателем был министр иностранных дел Шеварднадзе, в нее входили все члены Политбюро, председатель Госплана, несколько министров, руководители армии и КГБ, Козырев вспоминает о потерях наших войск (думаю, что при 15 тысячах погибших за десять лет он так о них не сокрушался бы). Он пишет о ведущей роли во всей этой истории председателя КГБ В. Крючкова:

...

   «… Один раз летал в Афганистан. Вместе с Шеварднадзе, который дважды в год в Кабуле лично проводил “инвентаризацию”. Собирал колоссальные, по 6 – 7 часов, заседания со всеми афганскими министрами во главе с Наджибуллой, и каждый докладывал по своему направлению. Крючков участвовал в этих “инвентаризациях”, но у него была другая задача – поддержать Наджибуллу. Это был их человек. Его воспитало КГБ, ведь Наджибулла сначала возглавлял службу безопасности Афганистана и очень тесно сотрудничал с нашим КГБ. Именно КГБ рекомендовало его на пост генерального секретаря ЦК НДПА…»
   Вот как и чьими руками делалась мировая революция по-кремлевски!
   В нашей многогранной политике по отношению к развивающимся странам была еще одна сторона, которую, мне кажется, можно назвать даже трагикомической: сотням миллионов полуголодных и полуграмотных забитых людей мы пытались экспортировать свою философию, точнее – так называемый марксизм-ленинизм. Даже для подавляющего большинства населения СССР это «учение» после XX съезда партии было дискредитировано, тем не менее мы настойчиво продолжали внедрять его в развивающихся странах, которые нуждались просто-напросто в нормальной системе самого элементарного образования. Меня, например, поразили такие потуги наших пропагандистов в Южном Йемене, одной из самых отсталых стран из тех, где мне удалось побывать. Подчинив эту страну себе на какое-то время из стратегических соображений (из-за порта Аден), прежде всего мы поспешили возвести там совершенно несоразмерную по местным масштабам высшую партийную школу, меня просто поразил размах деятельности наших красных профессоров в ней. В то время у нас в стране всем были известны многочисленные ВПШ (высшие партийные школы), имевшиеся в республиках, краях и областях. Они были не столько учебными центрами, сколько отстойниками излишних партийных кадров, которые как бы дозревали в них под руководством ученых марксистов-ленинцев сталинской закваски.
   В Южном Йемене наша партийная школа принесла странные плоды: после нескольких лет ее деятельности в стране произошло несколько кровавых заговоров, в которых одни выпускники этой «школы» убивали других. Перед моим приездом в Южный Йемен там правила недолго совместно троица лидеров. Затем произошел очередной переворот, в результате двое из них уничтожили третьего. Я застал по всей стране старые плакаты, их из экономии не сняли, а просто оторвали одного из правителей, благо тот был изображен не в центре, а сбоку. А вскоре из той троицы остался у власти только один лидер. Но и ему не повезло: Южный Йемен присоединился к Северному, своему соседу, который придерживался западной ориентации. Так что и наша ВПШ не помогла!..
   Появление партшколы в Южном Йемене объясняется еще и тем, что наша партийная профессура расплодилась в таком количестве (хлеб-то легкий!), что наступило ее явное перепроизводство (процесс, аналогичный тому же, что тогда наблюдалось в армии и КГБ), вот она и начала, словно саранча, разлетаться в качестве довеска к нашей «помощи».
   На создание партийной школы в диком Йемене у нас ума хватило, а вот его явно недостает на серьезный анализ проблем огромного мусульманского мира, агрессивность которого мы столь бездумно сами разогревали. С началом третьего тысячелетия, после атаки исламских боевиков на небоскребы Нью-Йорка, требуется прежде всего четкое отношение к этой трагедии и к тем кардинальным изменениям в мире, которые произошли после нее.
   Как известно, по сравнению с христианством и буддизмом, ислам является молодой религией, а потому и более агрессивной. Его духовные лидеры не скрывают (или плохо скрывают) своих притязаний на мировое государственно-религиозное господство. Точно так же, как большевики или нацисты в свое время. Один миллиард мусульман – огромная сила, но внутри нее заложены большие противоречия. Первое и главное – резкое расслоение на подавляющее большинство бедных и крошечную кучку сказочно богатых людей. Последние диктуют своим подданным религиозные нормы, которые оставляют полунищие массы в повиновении и невежестве. Крайний результат такого воспитания с раннего детства – боевики-самоубийцы.
   Баснословно богатые лидеры мусульманского мира воспитаны в лучших университетах Америки и Англии, по сравнению со своими народами они являются как бы инопланетянами. В этом я лично не раз убеждался, находясь в арабских странах. До последнего времени их духовных и политических лидеров вполне устраивал существующий порядок. Что же стряслось теперь? Верхушку мусульманского мира обуял страх за свое будущее. Они испугались глобализации, в которую втягиваются все новые и новые страны. Этот процесс, несомненно, подорвет устои религиозно-феодального уклада исламского мира. Предельно такой страх выражен в движении талибов. Зачинщиком глобализации ее противники считают США, потому они и обрушили на них свой удар. Кстати, тут дело вовсе не в американских агрессивных устремлениях: это – историческая закономерность, очередная стадия развития нашей цивилизации. Процесс глобализации неодолим. Нам остается только один выход – стоять на стороне исторического прогресса. Ответные удары объединенных под эгидой США сил – это только начало наступления на исламский терроризм, который распространился по всему миру. Если мы вместе с Америкой и Европой не сможем пресечь террор, то борьба с ним примет затяжной характер, в результате придут в упадок и Запад, и Восток. Разве что только один Китай от этого выиграет…
   В связи с такой резкой переменой в международной ситуации с самого начала нынешнего века нам предстоит четко определить свою позицию, имея при этом в виду, что мы оказались полными банкротами с нашим пролетарским интернационализмом и мировой революцией. К чему бы ни прикасались эти идеи, все рушилось и погибало, от отдельных личностей до целых государств и даже государственных блоков (например, так называемый социалистический лагерь). Только с мертвой сказочной водой можно сравнить учение Маркса– Ленина–Сталина, в котором эти идеи были на первом месте. Собственно, грех называть учением разработанный ими регламент по захвату власти кучкой авантюристов, в которой уголовники перемешивались с несостоявшимися интеллигентами. Оглянемся на события недавней истории, на несколько примеров, проходивших у меня на глазах.
   Наверное, мне довелось быть последним иностранным журналистом, бравшим интервью у египетского президента Насера весной 1970 года, он умер вскоре после моего возвращения в Москву. Он был президентом с 1956 года и к тому времени очень сильно сдал не по возрасту. Его внушительная фигура как бы обмякла, живые глаза потускнели, и в них поселилась печаль. Полагаю, что он так и не смог оправиться после «шестидневной войны» с Израилем в 1967 году, когда Египет потерпел молниеносное сокрушительное поражение. Насеру не помогли ни горы нашего оружия, ни наша экономическая помощь. До той войны египтяне, как и другие арабы, не раз доверительно говорили мне, что они ждут только одного – приказа выступить против Израиля. Когда я замечал, что война – дело рискованное, они только смеялись в ответ. И в самом деле, сто миллионов арабов многих государств этого региона плотным кольцом окружили крошечный Израиль, население которого к тому времени составляло два миллиона, соответственной такому количеству была и армия страны. К тому же у арабов бытовало мнение, что евреи вообще не способны воевать.
   Сокрушительный разгром Египта в той войне был и нашим поражением. Значит, наша помощь была не на высоте, в первую очередь военная, не по ее количеству, тут мы не скупились, а с точки зрения ее качества и современных боевых характеристик. Гордый, сильный и самоуверенный Насер, похоже, не смог простить себе такого позора в той войне, после которой Израиль еще прочнее стал на ноги в этом регионе. Несгибаемый и могучий на вид Насер умер, не дожив до пятидесяти лет. Его ровесник Садат стал президентом… В 1976 году он разорвал советско-египетский договор о дружбе и сотрудничестве, разочаровавшись в эффективности нашей помощи, и переориентировался на запад, занялся умиротворением с Израилем, даже получил за это Нобелевскую премию мира. Но роман Садата с нами был слишком продолжительным, он уже был помечен нашей мертвой водой, жизнь его оборвалась трагически, его убили арабы-террористы.
   Трагедия с похожим сюжетом произошла в том же роковом регионе в конце 1995 года: в Иерусалиме был убит террористом-сионистом премьер-министр Израиля, легендарный герой страны Ицхак Рабин. С точки зрения израильских экстремистов, он в своей политике умиротворения слишком сблизился с палестинским лидером Ясиром Арафатом (которого мы всегда носили на руках) и даже получил Нобелевскую премию мира 1994 года, разделив ее с Арафатом. И вот стоило Рабину связаться с ним (с нами – через него!) – и нет премьера Израиля!..
   Мне в моих корреспондентских скитаниях сильно повезло: пять раз я был в Индии, много путешествовал по этой волшебной стране. Думаю, мы помогли ей не меньше, чем Египту. Содействовали там становлению металлургической и машиностроительной промышленности, добыче нефти и развитию нефтеперерабатывающего производства… Много помогали и вооруженным силам страны. Когда я впервые приехал в Индию в 1966 году, премьер-министром там стала Индира Ганди, дочь основателя новой и свободной Индии Джавахарлала Неру. Признаться, меня поражало, что и после освобождения многомиллионный народ Индии продолжал пребывать в очень трудном положении. Да, росла промышленность, развивалась наука, но низкий уровень жизни населения оставался в основном прежним. Прямо, как у нас: индустрия уже есть, а счастья, благополучия нет. Прогресс во имя прогресса, а не во имя человека. Я отношу это за счет того, что лидеры страны все же засорили свою экономику социалистическими элементами, пустили ее развитие не по естественному, а по искусственному пути, несвойственному человеку и его психологии. Тут уже и мы, разумеется, с нашей идеологией и советами приложили свою руку.
   Мне посчастливилось познакомиться с Индирой Ганди, она пригласила меня к себе домой, мы беседовали вдвоем.
   Скромный двухэтажный особняк, внутри него, по стенам, много картин, на одной из них – даже зимний русский пейзаж. Вокруг дома такой же низкий заборчик, каким у нас обычно огораживаются подмосковные дачи. Небольшой сад с аккуратными дорожками, много цветов. Там, в саду, я и фотографировал ее. Обаятельная стройная женщина, на ней было изумительное элегантное красное сари и белый платок, наброшенный на плечи. Умное волевое лицо, которое немного портил большой нос. Мне пришлось сделать немало кадров, чтобы как-то пригасить этот дефект. Похоже, своего я добился. В журнале «Огонек» можно увидеть ее цветной портрет на целую журнальную полосу, она снята в полный рост во всем своем великолепии. В ответ на посланный в Дели номер журнала я получил в подарок от Индиры Ганди первые часы индийского производства, а сделанное мною фото увеличили и повесили над дверью у входа в московское посольство Индии.
   В том же саду, где я снимал ее, она была убита своими же телохранителями. Мало этого. Ее сын, Раджив Ганди, ставший тоже премьер-министром и продолжавший дело деда и матери, погиб от рук террористов. Снова и снова люди, так или иначе связавшие свою политику с нами, трагически уходили из жизни. Перед тем как побывать в гостях у Индиры Ганди, я путешествовал на вертолете по соседней с Индией республике Бангладеш. Потом ее президент Муджибур Рахман был расстрелян из автомата вместе со всей своей семьей, когда случился военный переворот. Я помню, как он принимал меня в своем кабинете, полный сил и надежд на будущее, делился планами строительства новой жизни в молодой республике. На столе у него стоял небольшой бюст Ленина. Над креслом висел портрет самого хозяина кабинета, а на противоположной стене – его же портрет, на котором почему-то летели над ним самолеты. А пока я сидел в приемной до встречи с ним, туда принесли еще одно живописное изображение Муджибура Рахмана в полный рост (у нас так раньше изображали царей и Сталина). Эта живописная суета выглядела довольно странно. Республика тогда находилась в очень трудном положении. Может, обилием портретов вождя старались ослабить довольно напряженную обстановку в стране? Впрочем, у нас при тишайшем застое точно такая же портретная суета царила при Брежневе, мы в «Огоньке» часто печатали его живописные изображения. Тогда, будучи в Бангладеш, я прочитал в местной газете «Пипл», что «подрастающее поколение в Бангладеш говорит на языке Маркса». Думаю, это обстоятельство во многом и решило судьбу первого президента Бангладеш.
   Как известно, и на цивилизованном Западе марксизм-ленинизм тоже никому ничего хорошего не принес. В Италии, Франции, в Скандинавских странах я во время зарубежных поездок много лет наблюдал за конвульсиями коммунистических движений. Даже в условиях западной демократии они так и не смогли добиться сколько-нибудь заметного успеха. Значит, не помогали даже наши постоянные финансовые вливания в них! А подавление народного восстания в Венгрии, разгром пражской весны, агрессия в Афганистане вконец подорвали западноевропейские компартии. Я уже не говорю о той жалкой роли, какую играла в США так называемая американская компартия, ее верхушка состояла из самых оголтелых просоветских лидеров, прекрасно живших на щедрые подачки Москвы.
   Кстати, затеянный выше разговор о лидерах разных стран и наших с ними взаимоотношениях касается и США. Как известно, до сих пор так и не установлена истина об убийстве президента Кеннеди. При этом нельзя забывать, что Кеннеди, незадолго до покушения на него, резко повернул свою политику на сближение с нашей страной. Это могло не устраивать самые разные силы как в Америке, так и в Советском Союзе. Не стоит выдвигать эту причину как главную, в заговоре против президента тогда сошлись самые разные интересы, но, может быть, политика Кеннеди в отношении СССР стала еще одним из факторов, решивших его судьбу. С нами безболезненно сближаются и, как правило, от этого никак не страдают одни диктаторы и террористы (Саддам Хусейн, Фидель Кастро, Ким Ир Сен, Ясир Арафат и т. п.). Призвали наконец к ответу Хусейна, но это сделали не мы…

О чем писали и говорили

   Известный историк Д. Волкогонов с большим знанием дела подвел итог большевистской политике мировой революции. Его дочь вспоминает, как на их домашней кухне «был сформулирован потрясающий по своей очевидной невозможности вопрос: почему все наши союзники, “строящие социализм”, столь бедны, а наши противники, наплевавшие на идею социалистического равенства, не только процветают, но и в этом равенстве могут дать нам фору?»
   Сам Волкогонов так вспоминает о том же самом:

...

   «Драма отказа от убеждений. Тех убеждений, которым “молился” всю жизнь. Я не просто верил в то, чему служил, но и сделал немало, чтобы этому поверили другие… Первые глубокие сомнения закрались в сознание в семидесятых – начале восьмидесятых, особенно после поездок в Эфиопию, Южный Йемен, Сомали… Страны, которые пошли за нами, стали еще беднее. Всеобщая нищета превратилась в образ жизни. Одновременно – множество поставленных из СССР танков, ракет, авиации. Вооруженная до зубов бедность с продажными руководителями. Мы их щедро кормили, они затевали бессмысленные конфликты.
   Почему мы и сами за семь десятилетий не смогли толком накормить, одеть свой народ? Почему враждовали со всем миром? “Почему” родились давно, сначала не хотелось об этом думать… Я долго верил, что можно путем реформ, эволюции либерализовать Систему. Теперь – не верю. Перестройка – дорога в этом направлении. Но ленинская система такова: или она есть, или ее нет. Реформы к ней неприменимы».

Братство по-кремлевски

   После окончания Второй мировой войны в 1945 году Советский Союз подчинил себе несколько восточноевропейских стран от Балтийского моря до Черного, прихватив к тому же Югославию и Албанию. В число так называемых тогда стран народной демократии попали еще Монголия, Вьетнам, Куба, Северная Корея и отчасти – Китай, который с годами делался все более независимым. Думаю, сегодня мало кто помнит о тяжкой судьбе этих стран уже в первые послевоенные годы. Сталина не устраивало то, что в бывших до войны независимых государствах все еще сохранились кое-какие остатки либерально-буржуазных порядков. Тем не менее, в полном соответствии с нашей традиционной коммунистической демагогией, отношения СССР со странами народной демократии (вскоре их стали называть социалистическими!) были провозглашены братскими. Ни больше, ни меньше!..
   В 1948 году против сталинского диктата восстала Югославия во главе со своим лидером маршалом Тито. Известно, в какое бешенство пришел Сталин в связи с этим. О реакции нашего вождя на югославский бунт красноречиво говорит опубликованный в то время в «Правде» памфлет К. Симонова, написанный по прямому указанию Сталина и носящий явные следы его личной редактуры. Итак:

...

   «Когда ренегат, то есть отступник и предатель, приходит к власти, обманув народ явной демагогией и устранив опасных для себя честных людей тайными убийствами, – он стремится поскорее приобрести возможно более достойный и пышный, по его мнению, вид…»
   Далее Симонов сравнивает Тито с Герингом, ближайшим соратником Гитлера:

...

   «Если бы спросить самого ренегата, то в глубине души мысль о таком сходстве ему бы только польстила. В глубине души ему нравится Геринг – это настоящий, по его мнению, барин с его маршальским жезлом, его замками, охотами, любовницами, мундирами и перстнями…»
   Выясняется, что ренегат – не просто отступник с революционным прошлым, которое он предал. Выясняется, что у него никогда не было этого прошлого, что он просто – старый полицейский провокатор… Он оказывается еще и старым шпионом сначала одной державы, потом другой, потом третьей.
   Клубок, в котором он, казалось бы, так тщательно обрезал все концы, клубок, который он, казалось бы, так густо позолотил руками своих придворных летописцев.
   Главная неприятность состоит в том, что клубок начинает угрожающе разматываться в других странах, за пределами власти ренегата…
   Он начинает охранять свое “доброе” имя.
   Тех, кто знает, – убить! Тех, кто, может быть, знает, – убить! Тех, кто может догадаться, – убить! Тех, кто может услышать и поверить, – за решетку!.. (Неужели Симонову и его заказчику Сталину не видно, что пишется все это словно про советскую действительность?! – В. Н .).
   Он лучше, чем всякий другой, заставит молчать. Всех! Всех! Всех! Он сгноит в тюрьмах, если надо, – сто тысяч, если надо – миллион. Он убьет столько, сколько нужно убить! Пятьдесят тысяч? Подумаешь! Он убьет сто, двести тысяч…
   Он начинает засыпать… И видит сон, тяжелый, необыкновенный сон: на главной площади Белграда стоит виселица, на виселице болтается человек, похожий на Геринга, на столбе виселицы дощечка с надписью:
   Иосип Броз Тито
   Предатель. Провокатор. Шпион».
   Как известно, после смерти Сталина вся эта чудовищная клевета сразу испарилась. А тогда гнев вождя был столь велик, потому что он был еще страшно перепуган: чем не заразительный пример для других покоренных им стран народной демократии?! Тут же по Восточной Европе прокатилась волна массового террора, какого мир не знал с 30-х годов, когда наша страна превратилась в один сплошной ГУЛАГ. В страны Восточной Европы были направлены бригады следователей и палачей из КГБ, и они, опираясь, естественно, на штыки наших армий, организовали серию зловещих судебных процессов по образцу таких же судилищ 30-х годов в Москве и других городах нашей страны. Руководители «братских» стран были обвинены во всех смертных грехах: югославские пособники, шпионы, агенты империализма, предатели, провокаторы и т. п. На сей раз московские палачи-режиссеры приговаривали свои жертвы не только к расстрелу, но и к повешению. Тысячи невинных людей были замучены и уничтожены, брошены в тюрьмы и концлагеря. Братское советское иго растянулось на десятилетия… Вот так и шагала по планете затеянная еще в 1917 году наша мировая революция!
   Из всех восточноевропейских стран, которые поневоле попали в так называемый социалистический лагерь, возглавляемый СССР, Югославия изначально занимала особое место. Сразу после войны ее у нас с гордостью называли шестнадцатой советской республикой (тогда их у нас было пятнадцать), можно сказать, с радостью зачисляли в свою семью. На то были причины. Югославия в годы войны так же героически боролась с фашизмом, как и Советский Союз. Если брать потери в людях по отношению к ее населению, то они сравнимы с нашими.
   Я полюбил эту красивую и благодатную страну и не раз бывал в ней. У нас мало кто знает, что война в Югославии была не только жестокой и кровопролитной, но и не совсем обычной. Страна страдала сразу от четырех терзавших ее сил. Югославы считают самой страшной из них болгарскую армию (она была на стороне Гитлера). Следующими по жестокости югославы называют своих соотечественников, усташей и четников, боровшихся против национально-освободительного демократического движения. Затем, по мнению, повторяю, самих югославов, шли итальянские оккупанты и только уже после них – немецкие. Такой вот четырехслойный пирог ужаса и крови.
   Советско-югославская любовь и дружба резко оборвалась в 1948 году, когда Тито, герой борьбы с фашизмом и непререкаемый лидер страны, порвал со Сталиным. Но и после смерти Сталина наши отношения с Югославией еще долго не приходили в норму. Тито намного пережил Сталина и умер в 1980 году. При нем Югославия начала продвигаться вперед, меняла свой облик на западный, внутри страны проходили весьма сложные и необычные процессы. Было введено так называемое рабочее самоуправление, при котором хозяевами предприятий и прочих объектов становились сами труженики, они из своей среды избирали себе руководителей. С другой стороны, существовала сильная централизованная власть во главе с Тито, который с годами обрастал диктаторскими замашками. В обществе вызревал тот же самый конфликт, с которым мы столкнулись в ходе перестройки в середине 80-х годов: Югославия и ее народ, ее руководство, не были готовы к введению подлинно демократических порядков западного образца. Это была отнюдь не Чехословакия и даже – не Польша. В результате Югославию сотрясли внутренние конфликты, и дело дошло до страшной гражданской войны.
   И вот уже нет ни Югославии, ни Советского Союза. Корень у обеих этих трагедий один и тот же – многонациональный конгломерат вместо единого и разумно устроенного государства. Мы изначально были обречены на погибель все той же идеей интернационализма. Югославы раньше нас стали отходить от марксистско-ленинской схоластики, но ее народы не были готовы к быстрой перестройке. Уж никак не о высоком уровне общественного сознания свидетельствовала братоубийственная война в Югославии. В ней боевые действия велись в основном не в чистом поле, не в лесах и горах, не на море и не в небе, а в густо населенных городах, бомбы, снаряды, пули убивали мирных жителей, убивали не случайно, а прицельно, преднамеренно. В нашей стране межнациональная рознь тоже привела к трагедии, но все же не к гражданской войне. Что касается нашей страны, то есть Советского Союза, то, думается, более целесообразным и устойчивым государственным устройством в нем был бы губернский принцип (по типу дореволюционной России), а не национальный. Но большевики после 1917 года скроили все по-своему. Результат известен…
   Мне довелось довольно близко узнать жизнь Югославии во второй половине прошлого века. Узнать только одним единственно верным путем – через людей. И главным из них оказался Мирко Боич, широко известный в стране публицист. Он любил и хорошо знал Россию, неплохо говорил по-русски, много раз путешествовал по нашей стране, забираясь в самые отдаленные места. Зачастую интересовавшие его адреса смущали наши бдительные органы безопасности и цензуры и мне, используя влияние «Огонька», приходилось помогать ему. А он так же заботился обо мне, когда я приезжал в Югославию. Мирко много лет подряд возглавлял самый популярный в Югославии журнал «Илустрована политика», похожий на известные американские еженедельники «Тайм» и «Ньюсуик». Кстати, на примере редакции руководимого Боичем журнала я наблюдал, как происходила передача собственности в руки рабочих коллективов. Это был интересный и многообещающий эксперимент. У нас об этом югославском опыте много писали и говорили, но решиться на него не рискнули, пошли по другому пути – по пути приватизации…