Она, впрочем, услышала – и поворачивается, неожиданно оказавшись совсем рядом.
Нет, это не она. То есть и Олька тоже, но больше та девчонка с крысом на плече.
Мертвая девчонка – Олька с мертвым взъерошенным крысом. Пушистые волосы сбились в паклю жгутами, как у наших недоделанных уиггеров[23], лицо сохранило приятный изящный абрис, но щеки смякли. Кожа полупрозрачная, как грязный воск, и на обнаженной груди отвратительная сетка зеленых трупных вен. Страдальческий оскал полуоткрытого рта с обсохшими зубами медленно меняется на мертвую улыбку, глаза широко открываются – узнала меня!
Деревянно протягивает в мою сторону тонкую руку с крошечной ранкой на указательном пальце, отчего мертвая грудь, обвисшая и с трупными пятнами, вздергивается совершенно нелепым рывком. Я прекрасно понимаю, что сейчас дохлый крыс со слипшейся шерстью, проскочив по ее руке мертвецким скоком, прыгнет мне в лицо.
– Наконец-то созрел для ночных поллюций? Можно поздравить? – радостно спрашивает меня братец.
– Не, – с трудом шевелю пересохшим языком, – это Оле Лукойе недоглядел. Всучил мне твой профессионально ориентированный сон!
– А что приснилось? – с интересом спрашивает с другой стороны Саша.
– Мертвая голая девушка с мертвой крысой на плече.
– Жалкий извращенец-подражатель. Считаешь, что если мне приснятся толпы обдриставшихся и взахлеб орущих младенцев – то это будет твой сон?
– Обязательно! – Тут я уже немного прихожу в себя и вижу, что свет горит, ребята встали и собираются.
– Ладно, вставай. Тут рукомойник один, так что уже толпа собралась.
– А Николаич где?
– Пошел уточнять, что там нам светит. А Володька – к БТР похилял.
– А насчет завтрака что?
– Ты глаза разлепи сначала…
Совет хороший. Вижу идиллическую картину – наши уже проснулись все, я последний валяюсь, как ненужная вещь. Кряхтя и потягиваясь, встаю. Это эпохальное событие остается незамеченным публикой. Озадаченный Дима с Ильясом рассматривают вчерашнюю малопулечную снайперку. Братец копается в какой-то рыхлой, исписанной и исчерканной тетради, совершенно антисанитарного вида. Саша роется в вещмешке, а Серега то ли сочиняет стихи, то ли просто дремлет с открытыми глазами, прислонившись к стене и скрестив на груди руки, как и положено романтическому, влюбленному герою. Непонятно, куда делся Семен Семеныч – ночевал он с нами. Ну да, скорее всего, в больницу уже побег, к сыну.
Чтоб добраться до рукомойника, приходится вылезать на улицу и стучаться к соседям. Открывают не сразу, и общее впечатление, после того как под строгие окрики: «Дверь закрывай, не май месяц!» – проскакиваю внутрь, довольно диковатое. Народ тут сидит буквально как шпроты в банке. Под строгими взглядами торопливо плещусь в холодной воде, чистку зубов скорее обозначаю, и поскорее возвращаюсь в наши хоромы. Да у нас тут хоть балы закатывай – так просторно в сравнении с соседями.
– Кстати, братец! Ты вчера грозился пересказать мне все, что я пропустил на семинаре.
– Легко. Садись – слушай! Что-то ты изумился?
– Да был уверен, что ты начнешь отбрехиваться, типа да ты и сам врач и так все знаешь…
– Э, какой с тебя врач! Короче, слушай мудрую мудрость наимудрейших и умудренных мудростью мудрых.
Братец вертит в руках замусоленную тетрадищу, по-моему, даже переворачивая вверх ногами, хотя кто ее поймет – где там у нее верх, а где низ.
– Ага, вот, значится, – задачи медицины катастроф.
Брат зачитывает пункты, о которых можно догадаться, не отягощаясь высшим образованием. Вслушиваюсь, только когда он начинает бормотать пятый.
– Организация и проведение судмедэкспертизы и освидетельствования пораженных. Как ты понимаешь, пятый пункт особенно согрел мне душу. Но тут есть нюанс. Этот «проф» добавил, что при крупном песце, который затрагивает целиком населенный пункт, реальную помощь можно оказать только со стороны. Самостоятельно справиться пострадавшие не могут.
– Это почему же? – осведомляется заинтересовавшийся Саша.
– Ну, во-первых, статистически оказывается, что адекватно оценивают ситуацию и толково действуют только полпроцента руководителей всех звеньев. Что характерно – это вневременной и интернациональный показатель, так что можно считать его оценкой человеческой сути в катастрофе. Остальные банально гибнут, получают травмы, теряют голову, впадают в психоз и отдают совершенно бессмысленные распоряжения, только усугубляющие ситуацию.
И не факт, что в полпроценте сохранивших способность к разумным действиям окажется, например, мэр, а не директор прачечной. Соответственно рушится структура управления, и ужасная из-за прихода «полярной лисы» ситуация становится совсем ужасающей. Хаос подогревается и тем, что гавкается с другими структурами и служба правопорядка – тут же начинается бандитизм и мародерство.
– Во-во, похоже, как в Петергофе! – вклинивается в разговор Серега.
– Ага. Причем совершенно все одинаково, что в итальянской Мессине, что в армянском Спитаке, что в американском Новом Орлеане.
Во-вторых, разрушаются сами организационные структуры, например, то же здравоохранение. Чисто физически.
Мне не терпится показать себя умным, чтоб братец нос не шибко задрал:
– Коллеги работали в алжирском городе Эль-Аснаме, там было землетрясение. Уцелели окраины, а центр многоэтажный сразу сложился. Как карточный домик. Наши жили за городом – ну и в целом не пострадали, хотя один мой знакомый чуть не прыгнул с балкона на четвертом этаже, когда квартира заколебалась. Остановило только то, что балкон у него на глазах отломился и улетел вниз. Другой, достаточно тертый калач, дагестанец, выпрыгнул в окно со второго этажа, правда. В полете услышал, как жена кричит: «А мы?» Тогда по лестнице вернулся и вместе с детьми вытащил ее на руках. Но дом устоял. Наши потерь не понесли. А вот центральный госпиталь рухнул кучей: накрылось и оборудование, и медикаменты, и персонал местный обученный. Ну а те, кто из медиков в городе уцелел, кинулись домой, к семьям. И все, раненых толпы, а лечить – токо голыми руками… Опять же улицы завалены. Ни пройти ни проехать, руины нестабильны, то тут, то там что-нибудь да валится… Так что понятно, что со стороны помощь необходима.
Серега фыркает:
– А нам полкан на ГО[24] толковал, что после ядерного взрыва население должно выйти из убежищ и начать расчищать улицы.
– М-да, такие только у нас есть!
– Не, это явление интернациональное. Вон в «Терминаторе» – повстанцы рассекают по разрушенному ядерным ударом городу на обычном пикапчике. Еще и из пулемета стреляют… В Хиросиме с Нагасаки было не проехать, хоть у них там домики из реечек и палочек с бумажками были, а уж современные города с многоэтажками такие бетонные завалы дают… Это ж не фигли-мигли с ВТЦ[25], когда близнецы вертикально с чего-то сложились, а прикинь, если б они набок легли.
– А убежища?
– Только для избранных. Для руководства в первую очередь. На некоторых предприятиях только для одной смены.
– То есть ложись и помирай?
– Ну почему ж. Не задумывался, что это у нас в Питере всех садоводов гнали за сто километров от города и наши садоводства у черта на куличках?
– Романов садоводов ненавидел.
– Щщазз… Предполагалось, что в случае ядерной угрозы успеют часть населения вывезти как раз туда, где ядерный взрыв уже не достанет – в Мшинскую, Бабино, Пупышево. А там уже и домики есть… Для этого и метро строилось так, чтоб конечные станции совпадали с железнодорожными. Да и само метро – это суперубежище. По нормативам, если ты в восьмистах метрах от подземки – есть реальный шанс спастись.
– А если дальше?
– Есть такое слово «Анеповезловоттебе»!
– Но ведь зальет метро-то, да и жрать там нечего!
– Не зальет, там такая система отсечных конструкций – как в подводной лодке. И склады со жратвой и медикаментами есть. Только ходят такие слухи, что под флагом обновления запасов те консервы, что раньше хранились – отличная вкусная тушенка, нежнейший сосисочный фарш и обалденные каши, – уже ловкачами распроданы, и теперь там лежит соя в жиже… Но с голодухи и нынешние консервы жрать можно.
– Мы вообще-то с темы съехали! То, что тут у нас произошло, ни в какие ворота не лезет. Потому вся система ГО без толку. В то же метро я хрен полезу!
– Нет, не все аналогов не имеет. Вот я смотрю, что мы сейчас действуем по одной из секретных инструкций НАТО. Там прямо говорилось, что в случае ядерного удара уцелевшие медики должны использовать такой инструментарий, как автомат, дабы облегчить муки тем, кто обречен. И то не всем успеют – слишком пострадавших много окажется.
– А остальные?
– Если врач видит, что у человека есть шанс, – будут выживать, как бог на душу положит. Человек живучая скотина. Почти как крыса, ворона и таракан.
– Да ну, быть такого не может!
– Почему нет? Наша агентура работала в Англии и США неплохо, пока всякие Калугины не написали подробнейшие мемуары с указанием списков, другое дело, что особого навара с этой инструкции не получишь. Подозреваю, что в душе наши с этим согласны были. Тем более что по другим ставшим известными секретным документам ядерный удар по нам намечался не по одному городу, а по нескольким десяткам сразу – тут уж хрен кто кому поможет… Так что есть параллели.
– Ладно, возвращаемся к теме. Нам еще показывали образцы имеющегося оборудования для оказания помощи вне лечебных учреждений. Вот это точно надо раздобыть.
Тут братец лезет в мешок и начинает вытаскивать оттуда всякие пластиковые и резиновые причиндалы. Большую часть вижу впервые. Уверенно опознаю только воздуховоды и пакеты с плазмозаменителем.
– Уж не обокрал ли ты уважаемого «профа», хитрый братец?
– Только б обидеть, родственничек, тоже мне… Сам дал. Я и клянчил-то недолго. Сегодня обещали после вскрытий дать куда больше. Даже и для тебя запросил.
– Чувствительно тронут. Ну, давай. Хвастайся. Мужики, на минутку! Дима, давай тоже послушай, пригодится.
Мент вместе с ухмыляющимся Ильясом пристраиваются рядом.
– Че кислый, опер упал намоченный?
– Да снайперка эта… с изъяном оказалась. Надули нас коллеги.
– Не, нас не надуешь, не лягушки, – вступается Ильяс. – Просто эта СВ-99[26] воды хлебнула, не чистили ее давно, ну и не новая, конечно. А прицельных приспособлений, кроме как через оптику, в ней не предусмотрено. Та тоже в воде побывала.
– Дык не велика беда. Андрей разберется?
– Конечно. Ну а если не сможет – махнем на аналогичный в Артмузее. Тут о чем речь-то идет?
– О «девайсах» для оказания медпомощи.
– Что посоветовать можете при ранении? Что делать? – Это Саша.
– Для начала – убраться оттуда, где ранили, пока добавка не прилетела, – меланхолично замечает Ильяс.
– Или оттащить раненого в укрытие, – дополняет Сережа.
– А потом останавливаешь кровотечение. – Братец подсматривает в тетради. – Потому что тридцать восемь процентов раненых погибают от кровопотери. В общем виде нужно остановить кровь, обезболить и эвакуировать.
Я усмехаюсь, вспомнив наши старательные, но очень неумелые тактические экзерциции на лестнице Сашкиного дома. Судя по мелькнувшей на его лице легкой ухмылке – ему это тоже вспомнилось. Словно год назад было…
Братец находит у себя в гроссбухе что-то веселое.
– Вот, инфа по стрессу. У них, оказывается, в Кронштадте тоже, как у вас в крепости, такая любовь началась. Плотская, ураганная. Соответственно публика вопрос и задала. Я тут даже записал несколько моментов из его ответа. Вот, значится, первый вывод: по физическому воздействию стресс, что положительный, что и отрицательный, оказывает на организм человека одинаковое воздействие. Помереть таким образом можно и от радости, и от горя, потому как сердце реагирует одинаково. Вся разница – в эмоциональном окрашивании, и только. Клин клином вышибают, потому одни стресс отрицательный закуривают, другие – заедают, а третьи – затрахивают. То есть долбают по отрицательному стрессу положительным. Любой путь получения эндорфинов[27] годится. Поэтому тот факт, что в стрессовой ситуации половая распущенность расцветет, – известен давно. Вот тебе известен?
– Ну то, что дистресс[28] по воздействию на организм равен аустрессу[29] – я знал. Насчет траха… Во фронтовых условиях вполне себе любовь крутили, что у нас, что у противника. Попадалась инфа, что в Германии в конце войны немки совсем стыд потеряли и вполне были не против. Ну, в общем, да, в целом стыкуется…
– То есть вся эта визготня по поводу жутких и массовых изнасилований бедных немок не совсем достоверна? Не с пустого же места пишут! И много где читал. И у наших историков тоже. Или не было двух миллионов? – Серега загорелся.
– Наоборот! Известно, что немецкие, румынские и прочие солдаты армий, пришедших к нам в гости на огонек в сорок первом году, были: импотентами; высокоморальными глубоко религиозными людьми, свято чтившими женщин как таковых. И опять же глубокими импотентами. Такими же были и пришедшие в сорок пятом в Германию войска союзников. Начиная от американцев, включая негров, до всяких колониально набранных английских войск. Одновременно известно, что все русские являются половыми гигантами и не имеют никакой морали. Так общеизвестно, что каждый русский в день совершает от трех до шести половых актов, а если выпьет водки – то от семнадцати до тридцати четырех. Длительностью до двух часов каждый. Таким образом, каждый русский солдат, выпивая наркомовскую водку и не имея возможности удовлетворить животную похоть, с июня сорок первого по май сорок пятого накопил от трех с половиной до двадцати тысяч нереализованных половых актов. Что и привело к повальному изнасилованию всего немецкого населения.
Простодушный Серега лупает глазами, потом смущенно говорит:
– Да не, я ж серьезно – столько об этом последнее время писали…
– Если серьезно, то по далеко не полным немецким данным, воины рейха изнасиловали у нас не менее десяти миллионов женщин. Скоко успели румыны, венгры, хорваты и прочая перхоть – неизвестно… Другое дело, что на фоне террора в оккупированных местностях такие преступления, как грабеж и изнасилования, уже никак не впечатляли. Деревни жгли с населением, поголовно, с детьми – чего уж тут про насилия говорить. Другое дело белорусы. Свои сожженные деревни посчитали, а русским опять все по фигу. Хотя только в Ленинградской области спалили не меньше полусотни деревень…
– А чего тогда так распинаются на тему снасилованных немок? Ведь не просто так?
– Конечно. Я так полагаю – против нас велась активная информационная война. Типа – ругаем советских, в виду имеем русских. Ни разу не слыхал, чтоб к советским преступлениям каким-то боком относили украинцев или грузин, например, хотя украинцев в армии СССР было не меньше трети, а фамилии Джугашвили и Берия сами за себя говорят. Все мерзкое советское – только русское. Все советское, точнее, русское – бесчеловечно, ужасно и омерзительно. Все немецкое, точнее, западное – прекрасно, сияюще и добродетельно. Исключение – один нехороший Гитлер. Далее можно писать любую чушь. Например, что Сталин на самом деле Гитлер, токо днем он гримировался и работал в Германии, а на ночь улетал в СССР, и гримировали его в самолете. Именно поэтому современники и вспоминают, что Сталин работал по ночам. А сам он был китайцем, женатым на Берии, который был женщиной, это всем известно. И войну они начали из-за семейной ссоры, где муж Гитлер пытался обидеть жену Берию…
– Ну это, Доктор, ты уже бредишь!
– Думаете? Да ничуть. Осокин глаза раскрывал! СССР и Германия должны были вместе завоевывать Англию, к чему и подготовились перед войной, но Черчилль сумел их поссорить. Солонин считает, что все совки рвались сдаться немцам и воевали только из боязни НКВД. Соколов отнес к убитым все мужское население страны, а особенно прославился тем, что вставил в свой исторический труд стыренный с порносайта садистского направления рассказец, выдав за исторически достоверный документ, в целом вся эта писанина производила впечатление, как если б какой-то урод надристал на братской могиле… Но ведь покупали же люди эту макулатуру!
– А другой не было.
– Почему? Дюков, Пыхалов, Лисицын, Исаев, Драбкин, Стариков, наконец…
– Доктор! Только мы о бабах заговорили – ты тут же съехал с темы. Сейчас-то после БП никто с этой дрянью к нам приставать не будет.
– Уверен?
– Уверен.
– И зря. У нас есть слой публики, которая ничему не учится. Вон – прогрессивная общественность перед революцией боготворила уголовщину и воспевала ее, как могла. Потом столкнулась с социально близкими нос к носу, без прослойки в виде городовых – и заткнулась. И не воспевали уголовников у нас по семидесятые – когда выросло новое поколение прогрессивной общественности, не встречавшееся с уголовщиной нос к носу…
– Н-да, и Высоцкий отметился…
– О чем и речь. Так что кому нас попрекать, всегда найдется.
– Доктор, а таки вернемся к разговору о половой распущенности? Оно как-то милее, знаешь…
– Да что вы прицепились! Нормальная физиологическая реакция! Дважды нормальная: во-первых, заменить отрицательные эмоции положительными, во-вторых, при угрозе уничтожения восполнить потери усиленным размножением. На крысах это доказано было.
– Тьфу, черт! Мы о бабах, ты о крысах…
– Про серого речь, а серый навстречь, – глянув в окошко, говорит Саша.
И действительно, стук в дверь. Оказывается, в гости Кабанова пришла. Не одна, с сопровождением. Тот самый мичман со склада устаревшего оружия. Держится скромно, но с достоинством.
Здороваемся. Валентина объясняет, что ей положены прогулки, а мичман оказался столь любезен, что взялся сопровождать и защищать.
Оказывается, ее очень заинтересовала наша морфиня.
– Дело в том, что мы сейчас ведем исследования по проекту «Крысиный волк». Тут несколько интересных моментов, поэтому информация о любых морфах будет полезна.
– А «Крысиный волк» – это что за экзотика такая?
– Это старое морское средство борьбы против этой живности, – замечает Николаич, – на корабле их вывести очень сложно, потому издавна так боролись, хотя и хлопотно очень. Ловится как можно больше крыс. Пить им дают вволю. А жрать – нет. Они начинают поедать друг друга. В итоге остается один – самый крутой. К людям он привыкает – матросня к этому делу относится с азартом, пари заключает, ну и фаворита балует, конечно, а вот к собратьям он уже относится как к еде. И соответственно давит и гоняет люто. Бывало, крысы при первой же возможности всем гамузом покидали корабль, где такой монстр заведется. Стоил зверь дорого, некоторые ухари неплохо зарабатывали на этом бизнесе. Правда, когда пошли всякие яды, крысиных волков перестали сотворять – хлопотно очень и ждать долго. Получается так, Валентина Ивановна, что вы пытаетесь выдрессировать крысоморфа?
– Да, вы верно сказали. Хотя зомби и резко теряют в интеллекте, но есть вероятность взаимодействия. Если уж кошек дрессировали…
– Мне кажется, хлопотно это и опасно в придачу.
– Мы и не собираемся выпускать крысиного волка. А вот результаты работы много дадут для решения вопроса: можно ли человеческого морфа направить на ликвидацию зомби? Если удастся добиться этого от крысы, то с бывшим человеком это будет проще.
– Вам бы проект «Полицай» назвать.
– Если «Крысиный волк» получится удачным, то весьма вероятно.
Интересные тут дела творятся, однако.
– А еще кто-нибудь работает по этой теме?
– Да, нам известно о проекте «Химдымы». Неподалеку отсюда «армейские» пытаются сочинить химическое оружие против зомби. Какая-то лаборатория у них есть. Обещали сообщить, если будут результаты. Хотя я сильно сомневаюсь в успехе.
– Пока неясна биохимия, непонятно, чем ее «сокрушить»?
– Да. Они пока будут действовать методом научного тыка…
Рассказываем про морфиню. Валентина делает пометки в блокнотике.
Очень не вовремя вспомнилось, что с мясом убитого лося он поспешил. Это шкуру, требуху надо было убрать моментально, а вот мясо – мясо должно было бы чуток «созреть», хотя бы сутки. Что-то такое про это толковалось, ферментация, что ли, какая-то…
С трудом, в несколько приемов, уселся. Растолкал Ирку.
– Не жизнь, а каторга! – сказала боевая подруга.
– Заткнись, корова, – обрезал Виктор.
И удивился. Обычно Ирка молча глотала все грубости, а тут ее как подменили.
– Полегче, Витенька, полегче. Еще раз вздумаешь что такое вякнуть – не порадуешься.
– Ты что, охренела?
– Это ты охренел. Я тебе, дураку, не корова.
– Как дураку? Как не корова? – Витя растерянно бормотнул нелепые фразы, и мысли раскатились, как горох по столу.
– А вот так! – торжествующе воскликнула Ирка. – Это там, в городе, я тебе была корова. Там ты мог другую себе взамен выбрать, не корову. А тут фигушки! Тут я тебе единственная и на всю жизнь. Женился ты на мне, хоть и бежал от этого всю жизнь. А теперь все! Отбегался, муженек.
– Ничего себе! С чего это я женился? Ты, скамейка коротконогая?
– Какая есть, такую выбрал. Думал, я тебе Пятница бессловесная? Так вот, голубчик, Пятница – это выдуманный герой, а я настоящая. Долго ждала, пока ты куражился, герой суперменский. А теперь все! Девок ты фиг найдешь. Я теперь твое счастье, сам выбрал.
– Вот ты как заговорила!
– А ты чего ждал, кобель? Что я тебе вечно в рот смотреть буду? Хватит, насмотрелась.
– Да я тебя сейчас изобью, как собаку!
– Попробуй только!
Виктор за всю свою жизнь все-таки несколько раз дрался, и в принципе, наверное, накостылял бы разошедшейся подруге, но его остановило выражение ее глаз. Смотрел на него из Ирки совершенно другой человек – жесткий, властный и знающий, чего хочет. Это перерождение покорной, как пластилин, девушки, всегда с восторгом смотревшей ему в рот и ловившей каждое слово, было ошеломляющим, словно ушат ледяной воды.
– Думаешь, забоюсь? Да мне тебя калечить неохота, дура!
– Не обманывай себя! Еще вопрос, кто кого искалечит. Забоишься, муженек, забоишься. Без меня тебе капец – готовить не умеешь, стирать тоже, зарастешь тут говном в берлоге этой. Мы так здорово спрятались от всех людей, что теперь нас тут только двое – ты да я.
– Да я тебя убью сейчас! Падла!
– Остынь. Никогда не задумывался, почему это заключение в одиночной камере самое худшее наказание, а? Иди лучше проветрись!
– Без твоих указивок разберусь!
– Ну-ну. Мясо-то прокиснет.
– Да к едриням это мясо! – Виктор пришел в состояние слепого бешенства, когда уже и себя не жалко. Ирка это почуяла сразу и благоразумно отступила.
– Как знаешь…
И, уже вылезши наверх, добавила оттуда в люк, как гранату кинула:
– Муженек…
Витя завалился на кровать. Голова словно вспухла. Сердце заколотилось как бешеное. Лежать в таком состоянии было физически невозможно. Злобно дергая одежду, которая словно нарочно оказалась вывернутой наизнанку, Виктор спешно оделся, выскочил наружу и остановился, не зная, что предпринять – начать колотиться своей глупой башкой о деревья, рвануть в лес и бегать кругами или все-таки отбуцкать Ирку.
Та безмятежно что-то полоскала в ручье.
В итоге новоиспеченный муженек походя пнул женушку в зад, так что она плюхнулась на руки в ручей, и, словно испугавшись сделанного, быстро заскочил в УАЗ и дернул куда глаза глядят, так что ошметки грязи взлетели из-под колес фонтаном. Мысль «застрелиться» он отложил для более детального изучения. Где-то с краешка сознания внятный голос рассудительно сказал: «Ну и что ты психуешь? Хочешь, как это любят девочки-подростки, поупиваться горем по типу «вот я буду лежать в гробу такая красивая, а им всем будет стыдно»? Так никто тебя тут не найдет».
Но «поупиваться» было все-таки немного приятно. Поэтому Виктор отогнал голос разума и предался горестному отчаянию. Впрочем, и тут ему не повезло: УАЗ на что уж был крепкой машиной, а застрял в болотистой низинке, как динозавр в асфальтовом озере.
Пришлось тащиться обратно за лопатой, решив раз и навсегда, что в машине должен быть полный набор инструментов. Хорошо, еще недалеко уехал.
На полдороге к бункеру Виктор приужахнулся. Мелкий ельник, через который он проломился на машине, как кабан сквозь камыши, затрещал. Что-то крупное лезло навстречу. Тут по спине Виктора пробежал явственный холодок, словно посыпалось мелкое ледяное крошево – выскочил-то из бункера безоружным, даже ножа нету… Ругнув еще раз себя, тупую Ирку и вообще все, вместе взятое, он приготовился дать деру, но оказалось, что это заботливая женушка со стволом наперевес отправилась глянуть, куда суженый делся. Благо мотор порычал и замолк, явно недалеко.
Виктор перевел дух, а нахальная супруга, не моргнув глазом, предложила позавтракать. Идти обратно как под конвоем не хотелось вовсе, но и тут женское чутье сработало как часы, и Ирка протянула ружье Виктору.
– Ты стреляешь лучше, так безопасней будет.
И не удержалась стерва, чтоб не кольнуть:
– А для меня и пистолета хватит.
Пистолет действительно висел в расстегнутой кобуре.
Виктор решил, что единственным выходом из положения будет «завернуться в тогу молчания». Получилось не очень складно. Обычно молчаливая Ирина теперь трещала как сорока. Оказалось, что она еще и успела сервировать раскладной столик на природе, что выглядело посреди глухого леса как-то необычно и празднично. Спугнув наглую белку, стырившую со стола сухарик, Ирка стала быстро и ловко расставлять еду. Что-то слишком много. И очень разной.
Нет, это не она. То есть и Олька тоже, но больше та девчонка с крысом на плече.
Мертвая девчонка – Олька с мертвым взъерошенным крысом. Пушистые волосы сбились в паклю жгутами, как у наших недоделанных уиггеров[23], лицо сохранило приятный изящный абрис, но щеки смякли. Кожа полупрозрачная, как грязный воск, и на обнаженной груди отвратительная сетка зеленых трупных вен. Страдальческий оскал полуоткрытого рта с обсохшими зубами медленно меняется на мертвую улыбку, глаза широко открываются – узнала меня!
Деревянно протягивает в мою сторону тонкую руку с крошечной ранкой на указательном пальце, отчего мертвая грудь, обвисшая и с трупными пятнами, вздергивается совершенно нелепым рывком. Я прекрасно понимаю, что сейчас дохлый крыс со слипшейся шерстью, проскочив по ее руке мертвецким скоком, прыгнет мне в лицо.
– Наконец-то созрел для ночных поллюций? Можно поздравить? – радостно спрашивает меня братец.
– Не, – с трудом шевелю пересохшим языком, – это Оле Лукойе недоглядел. Всучил мне твой профессионально ориентированный сон!
– А что приснилось? – с интересом спрашивает с другой стороны Саша.
– Мертвая голая девушка с мертвой крысой на плече.
– Жалкий извращенец-подражатель. Считаешь, что если мне приснятся толпы обдриставшихся и взахлеб орущих младенцев – то это будет твой сон?
– Обязательно! – Тут я уже немного прихожу в себя и вижу, что свет горит, ребята встали и собираются.
– Ладно, вставай. Тут рукомойник один, так что уже толпа собралась.
– А Николаич где?
– Пошел уточнять, что там нам светит. А Володька – к БТР похилял.
– А насчет завтрака что?
– Ты глаза разлепи сначала…
Совет хороший. Вижу идиллическую картину – наши уже проснулись все, я последний валяюсь, как ненужная вещь. Кряхтя и потягиваясь, встаю. Это эпохальное событие остается незамеченным публикой. Озадаченный Дима с Ильясом рассматривают вчерашнюю малопулечную снайперку. Братец копается в какой-то рыхлой, исписанной и исчерканной тетради, совершенно антисанитарного вида. Саша роется в вещмешке, а Серега то ли сочиняет стихи, то ли просто дремлет с открытыми глазами, прислонившись к стене и скрестив на груди руки, как и положено романтическому, влюбленному герою. Непонятно, куда делся Семен Семеныч – ночевал он с нами. Ну да, скорее всего, в больницу уже побег, к сыну.
Чтоб добраться до рукомойника, приходится вылезать на улицу и стучаться к соседям. Открывают не сразу, и общее впечатление, после того как под строгие окрики: «Дверь закрывай, не май месяц!» – проскакиваю внутрь, довольно диковатое. Народ тут сидит буквально как шпроты в банке. Под строгими взглядами торопливо плещусь в холодной воде, чистку зубов скорее обозначаю, и поскорее возвращаюсь в наши хоромы. Да у нас тут хоть балы закатывай – так просторно в сравнении с соседями.
– Кстати, братец! Ты вчера грозился пересказать мне все, что я пропустил на семинаре.
– Легко. Садись – слушай! Что-то ты изумился?
– Да был уверен, что ты начнешь отбрехиваться, типа да ты и сам врач и так все знаешь…
– Э, какой с тебя врач! Короче, слушай мудрую мудрость наимудрейших и умудренных мудростью мудрых.
Братец вертит в руках замусоленную тетрадищу, по-моему, даже переворачивая вверх ногами, хотя кто ее поймет – где там у нее верх, а где низ.
– Ага, вот, значится, – задачи медицины катастроф.
Брат зачитывает пункты, о которых можно догадаться, не отягощаясь высшим образованием. Вслушиваюсь, только когда он начинает бормотать пятый.
– Организация и проведение судмедэкспертизы и освидетельствования пораженных. Как ты понимаешь, пятый пункт особенно согрел мне душу. Но тут есть нюанс. Этот «проф» добавил, что при крупном песце, который затрагивает целиком населенный пункт, реальную помощь можно оказать только со стороны. Самостоятельно справиться пострадавшие не могут.
– Это почему же? – осведомляется заинтересовавшийся Саша.
– Ну, во-первых, статистически оказывается, что адекватно оценивают ситуацию и толково действуют только полпроцента руководителей всех звеньев. Что характерно – это вневременной и интернациональный показатель, так что можно считать его оценкой человеческой сути в катастрофе. Остальные банально гибнут, получают травмы, теряют голову, впадают в психоз и отдают совершенно бессмысленные распоряжения, только усугубляющие ситуацию.
И не факт, что в полпроценте сохранивших способность к разумным действиям окажется, например, мэр, а не директор прачечной. Соответственно рушится структура управления, и ужасная из-за прихода «полярной лисы» ситуация становится совсем ужасающей. Хаос подогревается и тем, что гавкается с другими структурами и служба правопорядка – тут же начинается бандитизм и мародерство.
– Во-во, похоже, как в Петергофе! – вклинивается в разговор Серега.
– Ага. Причем совершенно все одинаково, что в итальянской Мессине, что в армянском Спитаке, что в американском Новом Орлеане.
Во-вторых, разрушаются сами организационные структуры, например, то же здравоохранение. Чисто физически.
Мне не терпится показать себя умным, чтоб братец нос не шибко задрал:
– Коллеги работали в алжирском городе Эль-Аснаме, там было землетрясение. Уцелели окраины, а центр многоэтажный сразу сложился. Как карточный домик. Наши жили за городом – ну и в целом не пострадали, хотя один мой знакомый чуть не прыгнул с балкона на четвертом этаже, когда квартира заколебалась. Остановило только то, что балкон у него на глазах отломился и улетел вниз. Другой, достаточно тертый калач, дагестанец, выпрыгнул в окно со второго этажа, правда. В полете услышал, как жена кричит: «А мы?» Тогда по лестнице вернулся и вместе с детьми вытащил ее на руках. Но дом устоял. Наши потерь не понесли. А вот центральный госпиталь рухнул кучей: накрылось и оборудование, и медикаменты, и персонал местный обученный. Ну а те, кто из медиков в городе уцелел, кинулись домой, к семьям. И все, раненых толпы, а лечить – токо голыми руками… Опять же улицы завалены. Ни пройти ни проехать, руины нестабильны, то тут, то там что-нибудь да валится… Так что понятно, что со стороны помощь необходима.
Серега фыркает:
– А нам полкан на ГО[24] толковал, что после ядерного взрыва население должно выйти из убежищ и начать расчищать улицы.
– М-да, такие только у нас есть!
– Не, это явление интернациональное. Вон в «Терминаторе» – повстанцы рассекают по разрушенному ядерным ударом городу на обычном пикапчике. Еще и из пулемета стреляют… В Хиросиме с Нагасаки было не проехать, хоть у них там домики из реечек и палочек с бумажками были, а уж современные города с многоэтажками такие бетонные завалы дают… Это ж не фигли-мигли с ВТЦ[25], когда близнецы вертикально с чего-то сложились, а прикинь, если б они набок легли.
– А убежища?
– Только для избранных. Для руководства в первую очередь. На некоторых предприятиях только для одной смены.
– То есть ложись и помирай?
– Ну почему ж. Не задумывался, что это у нас в Питере всех садоводов гнали за сто километров от города и наши садоводства у черта на куличках?
– Романов садоводов ненавидел.
– Щщазз… Предполагалось, что в случае ядерной угрозы успеют часть населения вывезти как раз туда, где ядерный взрыв уже не достанет – в Мшинскую, Бабино, Пупышево. А там уже и домики есть… Для этого и метро строилось так, чтоб конечные станции совпадали с железнодорожными. Да и само метро – это суперубежище. По нормативам, если ты в восьмистах метрах от подземки – есть реальный шанс спастись.
– А если дальше?
– Есть такое слово «Анеповезловоттебе»!
– Но ведь зальет метро-то, да и жрать там нечего!
– Не зальет, там такая система отсечных конструкций – как в подводной лодке. И склады со жратвой и медикаментами есть. Только ходят такие слухи, что под флагом обновления запасов те консервы, что раньше хранились – отличная вкусная тушенка, нежнейший сосисочный фарш и обалденные каши, – уже ловкачами распроданы, и теперь там лежит соя в жиже… Но с голодухи и нынешние консервы жрать можно.
– Мы вообще-то с темы съехали! То, что тут у нас произошло, ни в какие ворота не лезет. Потому вся система ГО без толку. В то же метро я хрен полезу!
– Нет, не все аналогов не имеет. Вот я смотрю, что мы сейчас действуем по одной из секретных инструкций НАТО. Там прямо говорилось, что в случае ядерного удара уцелевшие медики должны использовать такой инструментарий, как автомат, дабы облегчить муки тем, кто обречен. И то не всем успеют – слишком пострадавших много окажется.
– А остальные?
– Если врач видит, что у человека есть шанс, – будут выживать, как бог на душу положит. Человек живучая скотина. Почти как крыса, ворона и таракан.
– Да ну, быть такого не может!
– Почему нет? Наша агентура работала в Англии и США неплохо, пока всякие Калугины не написали подробнейшие мемуары с указанием списков, другое дело, что особого навара с этой инструкции не получишь. Подозреваю, что в душе наши с этим согласны были. Тем более что по другим ставшим известными секретным документам ядерный удар по нам намечался не по одному городу, а по нескольким десяткам сразу – тут уж хрен кто кому поможет… Так что есть параллели.
– Ладно, возвращаемся к теме. Нам еще показывали образцы имеющегося оборудования для оказания помощи вне лечебных учреждений. Вот это точно надо раздобыть.
Тут братец лезет в мешок и начинает вытаскивать оттуда всякие пластиковые и резиновые причиндалы. Большую часть вижу впервые. Уверенно опознаю только воздуховоды и пакеты с плазмозаменителем.
– Уж не обокрал ли ты уважаемого «профа», хитрый братец?
– Только б обидеть, родственничек, тоже мне… Сам дал. Я и клянчил-то недолго. Сегодня обещали после вскрытий дать куда больше. Даже и для тебя запросил.
– Чувствительно тронут. Ну, давай. Хвастайся. Мужики, на минутку! Дима, давай тоже послушай, пригодится.
Мент вместе с ухмыляющимся Ильясом пристраиваются рядом.
– Че кислый, опер упал намоченный?
– Да снайперка эта… с изъяном оказалась. Надули нас коллеги.
– Не, нас не надуешь, не лягушки, – вступается Ильяс. – Просто эта СВ-99[26] воды хлебнула, не чистили ее давно, ну и не новая, конечно. А прицельных приспособлений, кроме как через оптику, в ней не предусмотрено. Та тоже в воде побывала.
– Дык не велика беда. Андрей разберется?
– Конечно. Ну а если не сможет – махнем на аналогичный в Артмузее. Тут о чем речь-то идет?
– О «девайсах» для оказания медпомощи.
– Что посоветовать можете при ранении? Что делать? – Это Саша.
– Для начала – убраться оттуда, где ранили, пока добавка не прилетела, – меланхолично замечает Ильяс.
– Или оттащить раненого в укрытие, – дополняет Сережа.
– А потом останавливаешь кровотечение. – Братец подсматривает в тетради. – Потому что тридцать восемь процентов раненых погибают от кровопотери. В общем виде нужно остановить кровь, обезболить и эвакуировать.
Я усмехаюсь, вспомнив наши старательные, но очень неумелые тактические экзерциции на лестнице Сашкиного дома. Судя по мелькнувшей на его лице легкой ухмылке – ему это тоже вспомнилось. Словно год назад было…
Братец находит у себя в гроссбухе что-то веселое.
– Вот, инфа по стрессу. У них, оказывается, в Кронштадте тоже, как у вас в крепости, такая любовь началась. Плотская, ураганная. Соответственно публика вопрос и задала. Я тут даже записал несколько моментов из его ответа. Вот, значится, первый вывод: по физическому воздействию стресс, что положительный, что и отрицательный, оказывает на организм человека одинаковое воздействие. Помереть таким образом можно и от радости, и от горя, потому как сердце реагирует одинаково. Вся разница – в эмоциональном окрашивании, и только. Клин клином вышибают, потому одни стресс отрицательный закуривают, другие – заедают, а третьи – затрахивают. То есть долбают по отрицательному стрессу положительным. Любой путь получения эндорфинов[27] годится. Поэтому тот факт, что в стрессовой ситуации половая распущенность расцветет, – известен давно. Вот тебе известен?
– Ну то, что дистресс[28] по воздействию на организм равен аустрессу[29] – я знал. Насчет траха… Во фронтовых условиях вполне себе любовь крутили, что у нас, что у противника. Попадалась инфа, что в Германии в конце войны немки совсем стыд потеряли и вполне были не против. Ну, в общем, да, в целом стыкуется…
– То есть вся эта визготня по поводу жутких и массовых изнасилований бедных немок не совсем достоверна? Не с пустого же места пишут! И много где читал. И у наших историков тоже. Или не было двух миллионов? – Серега загорелся.
– Наоборот! Известно, что немецкие, румынские и прочие солдаты армий, пришедших к нам в гости на огонек в сорок первом году, были: импотентами; высокоморальными глубоко религиозными людьми, свято чтившими женщин как таковых. И опять же глубокими импотентами. Такими же были и пришедшие в сорок пятом в Германию войска союзников. Начиная от американцев, включая негров, до всяких колониально набранных английских войск. Одновременно известно, что все русские являются половыми гигантами и не имеют никакой морали. Так общеизвестно, что каждый русский в день совершает от трех до шести половых актов, а если выпьет водки – то от семнадцати до тридцати четырех. Длительностью до двух часов каждый. Таким образом, каждый русский солдат, выпивая наркомовскую водку и не имея возможности удовлетворить животную похоть, с июня сорок первого по май сорок пятого накопил от трех с половиной до двадцати тысяч нереализованных половых актов. Что и привело к повальному изнасилованию всего немецкого населения.
Простодушный Серега лупает глазами, потом смущенно говорит:
– Да не, я ж серьезно – столько об этом последнее время писали…
– Если серьезно, то по далеко не полным немецким данным, воины рейха изнасиловали у нас не менее десяти миллионов женщин. Скоко успели румыны, венгры, хорваты и прочая перхоть – неизвестно… Другое дело, что на фоне террора в оккупированных местностях такие преступления, как грабеж и изнасилования, уже никак не впечатляли. Деревни жгли с населением, поголовно, с детьми – чего уж тут про насилия говорить. Другое дело белорусы. Свои сожженные деревни посчитали, а русским опять все по фигу. Хотя только в Ленинградской области спалили не меньше полусотни деревень…
– А чего тогда так распинаются на тему снасилованных немок? Ведь не просто так?
– Конечно. Я так полагаю – против нас велась активная информационная война. Типа – ругаем советских, в виду имеем русских. Ни разу не слыхал, чтоб к советским преступлениям каким-то боком относили украинцев или грузин, например, хотя украинцев в армии СССР было не меньше трети, а фамилии Джугашвили и Берия сами за себя говорят. Все мерзкое советское – только русское. Все советское, точнее, русское – бесчеловечно, ужасно и омерзительно. Все немецкое, точнее, западное – прекрасно, сияюще и добродетельно. Исключение – один нехороший Гитлер. Далее можно писать любую чушь. Например, что Сталин на самом деле Гитлер, токо днем он гримировался и работал в Германии, а на ночь улетал в СССР, и гримировали его в самолете. Именно поэтому современники и вспоминают, что Сталин работал по ночам. А сам он был китайцем, женатым на Берии, который был женщиной, это всем известно. И войну они начали из-за семейной ссоры, где муж Гитлер пытался обидеть жену Берию…
– Ну это, Доктор, ты уже бредишь!
– Думаете? Да ничуть. Осокин глаза раскрывал! СССР и Германия должны были вместе завоевывать Англию, к чему и подготовились перед войной, но Черчилль сумел их поссорить. Солонин считает, что все совки рвались сдаться немцам и воевали только из боязни НКВД. Соколов отнес к убитым все мужское население страны, а особенно прославился тем, что вставил в свой исторический труд стыренный с порносайта садистского направления рассказец, выдав за исторически достоверный документ, в целом вся эта писанина производила впечатление, как если б какой-то урод надристал на братской могиле… Но ведь покупали же люди эту макулатуру!
– А другой не было.
– Почему? Дюков, Пыхалов, Лисицын, Исаев, Драбкин, Стариков, наконец…
– Доктор! Только мы о бабах заговорили – ты тут же съехал с темы. Сейчас-то после БП никто с этой дрянью к нам приставать не будет.
– Уверен?
– Уверен.
– И зря. У нас есть слой публики, которая ничему не учится. Вон – прогрессивная общественность перед революцией боготворила уголовщину и воспевала ее, как могла. Потом столкнулась с социально близкими нос к носу, без прослойки в виде городовых – и заткнулась. И не воспевали уголовников у нас по семидесятые – когда выросло новое поколение прогрессивной общественности, не встречавшееся с уголовщиной нос к носу…
– Н-да, и Высоцкий отметился…
– О чем и речь. Так что кому нас попрекать, всегда найдется.
– Доктор, а таки вернемся к разговору о половой распущенности? Оно как-то милее, знаешь…
– Да что вы прицепились! Нормальная физиологическая реакция! Дважды нормальная: во-первых, заменить отрицательные эмоции положительными, во-вторых, при угрозе уничтожения восполнить потери усиленным размножением. На крысах это доказано было.
– Тьфу, черт! Мы о бабах, ты о крысах…
– Про серого речь, а серый навстречь, – глянув в окошко, говорит Саша.
И действительно, стук в дверь. Оказывается, в гости Кабанова пришла. Не одна, с сопровождением. Тот самый мичман со склада устаревшего оружия. Держится скромно, но с достоинством.
Здороваемся. Валентина объясняет, что ей положены прогулки, а мичман оказался столь любезен, что взялся сопровождать и защищать.
Оказывается, ее очень заинтересовала наша морфиня.
– Дело в том, что мы сейчас ведем исследования по проекту «Крысиный волк». Тут несколько интересных моментов, поэтому информация о любых морфах будет полезна.
– А «Крысиный волк» – это что за экзотика такая?
– Это старое морское средство борьбы против этой живности, – замечает Николаич, – на корабле их вывести очень сложно, потому издавна так боролись, хотя и хлопотно очень. Ловится как можно больше крыс. Пить им дают вволю. А жрать – нет. Они начинают поедать друг друга. В итоге остается один – самый крутой. К людям он привыкает – матросня к этому делу относится с азартом, пари заключает, ну и фаворита балует, конечно, а вот к собратьям он уже относится как к еде. И соответственно давит и гоняет люто. Бывало, крысы при первой же возможности всем гамузом покидали корабль, где такой монстр заведется. Стоил зверь дорого, некоторые ухари неплохо зарабатывали на этом бизнесе. Правда, когда пошли всякие яды, крысиных волков перестали сотворять – хлопотно очень и ждать долго. Получается так, Валентина Ивановна, что вы пытаетесь выдрессировать крысоморфа?
– Да, вы верно сказали. Хотя зомби и резко теряют в интеллекте, но есть вероятность взаимодействия. Если уж кошек дрессировали…
– Мне кажется, хлопотно это и опасно в придачу.
– Мы и не собираемся выпускать крысиного волка. А вот результаты работы много дадут для решения вопроса: можно ли человеческого морфа направить на ликвидацию зомби? Если удастся добиться этого от крысы, то с бывшим человеком это будет проще.
– Вам бы проект «Полицай» назвать.
– Если «Крысиный волк» получится удачным, то весьма вероятно.
Интересные тут дела творятся, однако.
– А еще кто-нибудь работает по этой теме?
– Да, нам известно о проекте «Химдымы». Неподалеку отсюда «армейские» пытаются сочинить химическое оружие против зомби. Какая-то лаборатория у них есть. Обещали сообщить, если будут результаты. Хотя я сильно сомневаюсь в успехе.
– Пока неясна биохимия, непонятно, чем ее «сокрушить»?
– Да. Они пока будут действовать методом научного тыка…
Рассказываем про морфиню. Валентина делает пометки в блокнотике.
* * *
Сюрвайвелист[30] Виктор проснулся уже уставшим. Жесткий запах лосиной кровищи провонял уютный бункер. Снилась какая-то дрянь, и во рту остался медный мерзкий привкус. Ломило руки и ноги. Погреб вчера под ледник вырыть не успел, хотя работал со скрежетом зубовным, на износ, в полный мах.Очень не вовремя вспомнилось, что с мясом убитого лося он поспешил. Это шкуру, требуху надо было убрать моментально, а вот мясо – мясо должно было бы чуток «созреть», хотя бы сутки. Что-то такое про это толковалось, ферментация, что ли, какая-то…
С трудом, в несколько приемов, уселся. Растолкал Ирку.
– Не жизнь, а каторга! – сказала боевая подруга.
– Заткнись, корова, – обрезал Виктор.
И удивился. Обычно Ирка молча глотала все грубости, а тут ее как подменили.
– Полегче, Витенька, полегче. Еще раз вздумаешь что такое вякнуть – не порадуешься.
– Ты что, охренела?
– Это ты охренел. Я тебе, дураку, не корова.
– Как дураку? Как не корова? – Витя растерянно бормотнул нелепые фразы, и мысли раскатились, как горох по столу.
– А вот так! – торжествующе воскликнула Ирка. – Это там, в городе, я тебе была корова. Там ты мог другую себе взамен выбрать, не корову. А тут фигушки! Тут я тебе единственная и на всю жизнь. Женился ты на мне, хоть и бежал от этого всю жизнь. А теперь все! Отбегался, муженек.
– Ничего себе! С чего это я женился? Ты, скамейка коротконогая?
– Какая есть, такую выбрал. Думал, я тебе Пятница бессловесная? Так вот, голубчик, Пятница – это выдуманный герой, а я настоящая. Долго ждала, пока ты куражился, герой суперменский. А теперь все! Девок ты фиг найдешь. Я теперь твое счастье, сам выбрал.
– Вот ты как заговорила!
– А ты чего ждал, кобель? Что я тебе вечно в рот смотреть буду? Хватит, насмотрелась.
– Да я тебя сейчас изобью, как собаку!
– Попробуй только!
Виктор за всю свою жизнь все-таки несколько раз дрался, и в принципе, наверное, накостылял бы разошедшейся подруге, но его остановило выражение ее глаз. Смотрел на него из Ирки совершенно другой человек – жесткий, властный и знающий, чего хочет. Это перерождение покорной, как пластилин, девушки, всегда с восторгом смотревшей ему в рот и ловившей каждое слово, было ошеломляющим, словно ушат ледяной воды.
– Думаешь, забоюсь? Да мне тебя калечить неохота, дура!
– Не обманывай себя! Еще вопрос, кто кого искалечит. Забоишься, муженек, забоишься. Без меня тебе капец – готовить не умеешь, стирать тоже, зарастешь тут говном в берлоге этой. Мы так здорово спрятались от всех людей, что теперь нас тут только двое – ты да я.
– Да я тебя убью сейчас! Падла!
– Остынь. Никогда не задумывался, почему это заключение в одиночной камере самое худшее наказание, а? Иди лучше проветрись!
– Без твоих указивок разберусь!
– Ну-ну. Мясо-то прокиснет.
– Да к едриням это мясо! – Виктор пришел в состояние слепого бешенства, когда уже и себя не жалко. Ирка это почуяла сразу и благоразумно отступила.
– Как знаешь…
И, уже вылезши наверх, добавила оттуда в люк, как гранату кинула:
– Муженек…
Витя завалился на кровать. Голова словно вспухла. Сердце заколотилось как бешеное. Лежать в таком состоянии было физически невозможно. Злобно дергая одежду, которая словно нарочно оказалась вывернутой наизнанку, Виктор спешно оделся, выскочил наружу и остановился, не зная, что предпринять – начать колотиться своей глупой башкой о деревья, рвануть в лес и бегать кругами или все-таки отбуцкать Ирку.
Та безмятежно что-то полоскала в ручье.
В итоге новоиспеченный муженек походя пнул женушку в зад, так что она плюхнулась на руки в ручей, и, словно испугавшись сделанного, быстро заскочил в УАЗ и дернул куда глаза глядят, так что ошметки грязи взлетели из-под колес фонтаном. Мысль «застрелиться» он отложил для более детального изучения. Где-то с краешка сознания внятный голос рассудительно сказал: «Ну и что ты психуешь? Хочешь, как это любят девочки-подростки, поупиваться горем по типу «вот я буду лежать в гробу такая красивая, а им всем будет стыдно»? Так никто тебя тут не найдет».
Но «поупиваться» было все-таки немного приятно. Поэтому Виктор отогнал голос разума и предался горестному отчаянию. Впрочем, и тут ему не повезло: УАЗ на что уж был крепкой машиной, а застрял в болотистой низинке, как динозавр в асфальтовом озере.
Пришлось тащиться обратно за лопатой, решив раз и навсегда, что в машине должен быть полный набор инструментов. Хорошо, еще недалеко уехал.
На полдороге к бункеру Виктор приужахнулся. Мелкий ельник, через который он проломился на машине, как кабан сквозь камыши, затрещал. Что-то крупное лезло навстречу. Тут по спине Виктора пробежал явственный холодок, словно посыпалось мелкое ледяное крошево – выскочил-то из бункера безоружным, даже ножа нету… Ругнув еще раз себя, тупую Ирку и вообще все, вместе взятое, он приготовился дать деру, но оказалось, что это заботливая женушка со стволом наперевес отправилась глянуть, куда суженый делся. Благо мотор порычал и замолк, явно недалеко.
Виктор перевел дух, а нахальная супруга, не моргнув глазом, предложила позавтракать. Идти обратно как под конвоем не хотелось вовсе, но и тут женское чутье сработало как часы, и Ирка протянула ружье Виктору.
– Ты стреляешь лучше, так безопасней будет.
И не удержалась стерва, чтоб не кольнуть:
– А для меня и пистолета хватит.
Пистолет действительно висел в расстегнутой кобуре.
Виктор решил, что единственным выходом из положения будет «завернуться в тогу молчания». Получилось не очень складно. Обычно молчаливая Ирина теперь трещала как сорока. Оказалось, что она еще и успела сервировать раскладной столик на природе, что выглядело посреди глухого леса как-то необычно и празднично. Спугнув наглую белку, стырившую со стола сухарик, Ирка стала быстро и ловко расставлять еду. Что-то слишком много. И очень разной.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента