– Расстрел сотен парижских уголовников в фортах в тысяча девятьсот четырнадцатом году граф Игнатьев подтверждал. Он как раз в Париже был военным атташе, – опровергает мои сомнения Дима.
В свою очередь излагаю все, что было с нами за время отсутствия Николаича. Прошу присмотреть за Ленькой. Слушают внимательно, только хмыкают и переглядываются.
– Получается так: не зря я говорил, что малокалиберное оружие еще как запонадобится! – усмехается Николаич, когда речь заходит о чистке цехов с оборудованием.
– Неправда, это я первым сказал «э-э-э-э», – посмеивается Дима-опер.
Ну да, в общем-то тир по его наводке нашли.
– А курсантера этого надо вашего «Найденыша» отправить мыть, – предлагает опер.
– Поздно, – отвечает Николаич.
– Что так? Не отмыть, что ли, уже ваш бронетранспортер?
– Нет, его уже женщины вымыли. Насколько знаю – весьма удачно вышло. Почти не пахнет. Кто-то нашел грузовик с просроченной кока-колой, вот ее и применили. Такое шоу вышло. А то эти балованные дети задолбали уже своими просьбами. Вот им и показали, что кока-кола – это хорошее моющее средство, вроде мыла и стирального порошка.
– Ну а как же всякие вонючие машины с трупами? – одинаково удивляемся мы с Димой.
– Получается так, что разная техника, – наставительно подняв вверх указательный палец, вразумляет нас Николаич, – а может, женщины усерднее оказались.
– Меня вот больше интересует, что за морф в Рамбове, на которого нас послали.
Что интересно, меня и впрямь это волнует больше, чем промытый «Найденыш». Помыли бронетранспортер от кровищи и рваных ошметьев – и ладно. То, что люди с автоматами не справились с морфом, это уже посерьезнее, на мой взгляд, дурного запаха.
Николаич вздыхает, косится на Диму.
– Да бросьте, «старшой». Ему туда все равно ехать, лучше рассказать тут.
– А я уверен, что это не один морф, – ворчит Николаич.
– Не буду спорить. Но по описаниям вроде и один может быть.
– Получается так, что не может. Просто люди там хронометрию не ведут, вот что плохо. Отсюда и легенды о сверхбыстром. А он ни черта не сверхбыстрый. Просто они совместно действуют.
– Я, честно признаться, не пойму о чем это вы, – вмешиваюсь я в непонятный разговор.
Николаич опять вздыхает:
– В Ораниенбауме выжившие собрались в одном районе – у пирсов. Там воинские части, режимный завод, корабли, с Кронштадтом связь. Даже паром наладили. Там, правда, та еще катавасия получилась, но сейчас он уже в порядке. Так вот, пропадают люди. Уже восемь человек. Причем непонятно как пропадают. Сначала пара детей – ну те шелапутные были, особо никто и не подумал. Решили, что сами виноваты. Потом девчонка-подросток. Та уже была поумнее. Люди насторожились. Потом часовой. Прямо с поста сняли. Да и за последние дни еще четверо. Не лопухи и вооруженные.
– Прямо как в вестернах с индейцами.
– Во-во. Причем вроде как морфа-то видят. Но видят с одной стороны, а люди пропадают с другой. Ну и сейчас там все на нервах, понимаете ли. А работать надо, и работы много. Публика там собралась сбродная, но не так чтоб бестолковая. И караулы выставляют, и патрули, и секреты. Вот из секретов двоих последних и вытащили, к слову.
В дверь палаты деликатно стучат, и заявляется, отдуваясь, майор-танкист.
– Не возражаешь, Николаич? Не помешаю?
– Да нет, о чем речь, располагайся.
Ковыляющий майор располагается, отчего в тесной палате места становится совсем мало. Подозреваю, что тут было какое-то подсобное помещение, ну да в остальных палатах люди как селедки в бочке. Однако вроде терпят. А больничка уже себе здорово очков набрала – конкурентов у нее нет. Центр цивилизации, короче. К слову, слышал, что еще и кинотеатр работает – в виде поощрения для особо отличившихся, ну и детей водят…
– Как лекция прошла? – спрашивает Дима майора-танкиста.
– Да ничего вроде бы. Публика уж больно сырая. Раньше после НВП десятиклассницы толковее были. А вы о чем говорили?
– Да вот, женщины в крепости героически отмыли бронетранспортер наш. Да я тебе говорил – воняло там несусветно, – поясняет Николаич.
– Ну, – подтверждаю я, – а ведь все знают, что машину, в которой трупы завоняли, хрен отмоешь.
– Хм, военная техника специально так делается, что если экипаж погиб – выгребли его, кровь смыли, дыру залатали – и давай следующих на замену сажай. Это ж не легковушки, всяких полостей внутренних, пустотелых ребер жесткости и прочих фигулек с дырочками, чтоб корпус облегчить, там нету. Это одно из требований – упрощенная чистка экипажем своей бронетехники. От предыдущего экипажа. – Майор потирает распухшие заметно коленки.
– Надо же. Все просто, – вертит головой Дима.
– Ну не очень. Хотя во всяких ветеранских воспоминаниях намеки на такое были, только я сейчас их понял, – признаюсь и я.
– Ты чего такой смурной? – осведомляется Николаич у майора.
– Да ругался только что. Тут киндеров на патриотический военный фильм водили, ага. А я считаю, что такой фильм либо совсем малым детям казать, либо уже шибко взрослым. Потому как не фильм, а мозгозасирание.
– Что, опять какое-нибудь гамно вроде «Сволочей»?
– Нет. «Мы из будующева» называется. Я его глянул – ну недалеко от «Сволочей». Разумеется, высказал свое мнение. А мне в ответ – да вы что, очень хороший военно-патриотический фильм. Даже Гоблин уж на что суров, а и то рекомендовал. Мне-то какое дело до гламурного пендрилы-кинокритика? Свои глаза есть! – злится танкист.
– Ващета Гоблин не гламурный. Бывший мент, бывший опер, нормальное такое быдло, как мы тут все, я его читал – правильные вещи пишет… – деликатно замечает Дима.
– Так тогда зачем хвалил? Вранье-то в фильме – по основному мажет. Основное – войну наши выиграли потому, что воевали серьезно, с умом. Немцы тоже воевали серьезно. А всех их в этом фильме придурками выставили. Мракобесие! – злится майор.
– Ну вроде не совсем придурками-то. Коп там чудовищный бред, это есть… – начинаю я.
– Вы не увидели, в чем наши – да и немцы – выставлены придурками? Во всем, что касается боевых действий. Хоть о разведке сказать. На фронте разведка постоянно работает над тем, чтоб получить любую информацию о противнике. Любую! Потому что это жизненно важно. В кино – все ровно наоборот. Вот заявляются на передовую четверо голых, пухлых, упитанных парней. И им с ходу и оружие, и обмундирование, и без проверки вообще. Да на деревенской свадьбе, где всех прохожих к столу приглашают, и то к таким сомнительным голым гостям отнеслись бы куда серьезнее… – зло говорит майор-кинокритик.
Я представляю деревенскую свадьбу, на которую припрутся четверо голых обалдуев, и мне становится весело.
– А тут ни наших, ни немцев такой источник информации НЕ ПАРИТ ВОВСЕ! Это не выставление придурками? Толстые – на голодном Ленинградском фронте, мычащие, будто они из будущего… И никого это не интересует. Все четыре солдата бредят одинаково. Ага, как же! Вы бред видали в жизни? Это работа своего мозга, поэтому четверо бредят категорически по-разному. Вот сценарий – бред. Это да. И халтура. Ровно такая же пежня, как то, что всех бывших в плену и окружении сажали на двадцать пять лет на Колыму. Не сажали. Но проверяли – всех. Потому что война, и диверсантов заслать – обязанность противника. И если противник не лопух, то пошлет. Да еще как пошлет! – Майор переводит дух и продолжает: – Вот нашим надо было клин вбить между немцами и казацким руководством, так спроворили «перевербовку» работавшего на немцев агента. Причем действительно агента, взятого с поличным и на горячем. Так ему светило до расстрела, а тут тупые контрразведчики сотрудничество предлагают. Он, естественно, согласился. Тем более что речь шла о заброске его в немецкий тыл, типа, щуку бросили в реку. Ну проинструктировали. Снарядили, выдали документацию, оружие, то-се. Ну и парашютировали у немцев. Что вы на меня так уставились? Натурально парашют у перевербованного не раскрылся по причине типовой ошибки при укладке. Немцы труп, разумеется, раньше партизан нашли, и партизанам тело отбить натурально не удалось, хотя старались, да. Оказались на трупе тепленьком еще такие документики, что казаков с фронта сняли, разоружили и отправили куда подале в Европу. К сожалению, и у немцев весьма достойные операции были… – Майор потирает коленки. – А такой благости с двойной выдачей оружия пес знает кому не было, эта чушь потрясает незамутненностью. Так могла бы описать все это блондинка – начинающий сценарист. А у матерого это либо халтура, либо маразм. Ну ладно, немца-полковника не интересует Сталинград. Но вот кто ему противостоит тут, на этом участке Ленфронта, – а у нас тут молотилка была очень жесткая, немецких кладбищ полно в Ленобласти, – крайне важная, жизненная для него и его солдат информация. И откуда эти упитанные красноармейцы взялись, это ж явно пополнение с Большой земли. Значит, новая часть. Значит, наступление русских на его участке… А полкану насрать… Вот именно поэтому – халтура.
– «Пипл схавает!» – вспоминает известную формулу качества Дима-опер.
– Почему, интересно, у того же сценариста в другом фильме – «Проверка на дорогах» есть такая деталь: отощавших от голодухи партизан, которые намерены захватить на станции состав с продуктами и потому едут в немецкой форме на эту диверсию, специально подкармливают, чтоб на сытых немцев хоть чутка походили? Потому что старший Герман – хороший режиссер и старался сделать фильм без халтуры. Да и у сценариста еще была не полная свобода ерунду писать… И немцы-минометчики у Германа не по-русски говорили. И пулемет работал именно как положено пулемету: эпичный погром ОДНИМ пулеметчиком на желдорстанции – это блестящий эпизод. Потому получился у Германа отличный фильм. Без халтуры. Вы просто соскучились по кино, в котором мы не козлы позорные. Вот и купились. Надо же – солдат наших на этот раз говном не полили! Ура!
– Ну и как бы вы проверили таких мутных новичков? – интересуюсь я.
– Это как раз просто, – вступает Дима. – Развели бы всех четверых, чтоб они ответы дружков не слыхали, и ну спрашивать простые вещи – кто, откуда, как здесь оказались, какой трамвай рядом ходит, есть ли напротив родного дома пивной ларек, ну и в таком духе. Четверо главгероев – полные бакланы, прокололись бы сразу и моментально. Ну а дальше голубчиков – к более серьезным дознавателям. И понеслось. А что там со Сталинградом? Как дошли до Сталинграда? Как закончилась Любанская операция? А что еще делала 2-я ударная армия? Ах, еще и Синявинская операция? И не одна, а целых шесть? О, а Манштейн тут как оказался с осадной артиллерией в сорок втором году?
– Вот-вот, и я о том же. Ну-ка, кто из современных помнит, что Невский проспект назывался имени Двадцать пятого Октября? Что по нему трамваи ходили? Что десятки улиц была названы тогда по-другому? Что жаргон был другой? Что куча бытовых нюансов этим бакланам по определению неизвестна? Весь город тогда еду на примусах и керосинках готовил, например. И с немцем, что характерно, ровно та же картина. Понимаешь, если четверо не могут сказать, где они вчера были, но зато четко описывают схему метро, которое в Питере построили уже после войны, тут любой задумается. Да еще и с деталями – какой интерьер на станции «Площадь Восстания», а какой – на станции «Гостиный двор»… У них еще и прически непривычные, да татуировочки, да наконец серьги были, да еще, скажем, пломбы в зубах не такие, как в сороковых годах делали… Тут только успевай записывать.
– И кто бы им поверил, что они из будущего? – Я-то согласен с ними, но любопытно, что еще скажут.
– Да нашлись бы люди. Я ж говорю – не дураки воевали. Все очень серьезно было. Особенно в разведке и контрразведке. Так что мнение вашего Гоблина мне побоку. Между прочим, в США одно безголовое сообщество футуристов издало сборник весьма убогой фантастики, и в нарушение правил в выходных данных на книжках напечатали не тот год, что был, а из будущего тысячелетия. Это все еще в двадцатом веке произошло. Так вот читателей этой книги на полном серьезе арестовывали и ФБР, и полиция, и ЦРУ – по сообщениям рядовых граждан, которые засекали, что книжечка-то издана, судя по дате выпуска, в будущем. Потом разобрались и влепили издательству такие штрафные санкции, что больше об этих издателях никто слыхом не слыхал. Чтоб больше таким образом никто не баловался. Так что в случае одного только подозрения, что это гости из будущего, такая проверка будет организована, мама не горюй! Ладно, черт с ним, с кином. Как там на заводе?
Я коротенечко рассказываю о ситуации – ну бедлам и бедлам, все через задницу.
Майор-танкист, однако, опять хмыкает очень ядовито:
– Знаете, могу сравнить рассказы об одной и той же ситуации, как ее наши излагают и как о ровно такой же, скажем, немцы, – говорит он.
– Это вы о чем? – уточняет Дима.
– Вот что пришло в голову. Два варианта одной истории про починку автомобиля. Немецкий вариант: «По причине непредвиденных сложностей ремонт машины затянулся, пришлось посылать на склад за дополнительными запчастями и выделить в помощь дополнительных людей. Благодаря слаженным действиям личного состава ремонт закончен в срок». Русский вариант: «Эти криворукие долбодятлы протянули вола и даже не смогли сразу обнаружить все пустяковые неисправности. Пришлось, высунув язык, мотаться за запчастями, ставить на уши всю роту, отрывать людей от важных дел, все носились как угорелые, дым из задницы, в парке мат-перемат стоял до утра. Кому-то кувалдой по ноге засветили. Еле-еле успели, чудом просто. Ну барда-а-а-а-ак!» Чувствуете разницу? – с подковыркой спрашивает майор.
– Ну с нашей стороны присутствует самоирония, – отвечаю я как умная Маша.
– Ага. А с их стороны – самоуважение, – парирует он.
– Считаете, нам у них в этом поучиться стоит?
– А почему бы и нет? Больно уж мы самоиронизировались, уже так к себе относимся – хоть метлой в угол сметай. И детей потому так воспитываем. Себя не уважаем, дедов не уважаем, страну не уважаем. Потом удивляемся результатам.
– Ну почему уж сразу так, по-всякому воспитывают. – Я стараюсь проявить самоуважение, как только что учили.
– Ага. Есть еще порох в пороховницах. И ягоды в ягодицах. Но как покатило с Отечественной, что в основном в школе училки, так и катит. В итоге у парней женская манера поведения. Папы-то очень сильно не у всех есть, а если есть – так работа, пиво и футбол. А мальчишке надо показывать, как мужчина себя ведет. Вон как Маугли в школе учили. У нас же сюси-масюси. Оне ж еще дети! Потому пивасик и герыч эти дети потребляют, а что толковое – шиш. И ни хрена никто им толкового не предлагает, что характерно. А вот пивасик с герычем – толпа рекламщиков и продавателей всегда рядом. Это ничего, это можно. – Майор переводит дух.
Ну в общем я тут с ним согласен. Дети – они очень устойчивы и специально подготовлены для усвоения важных правил. Это в них природа заложила. И сопли на тему того, что их, бедняжек, надо от всего оберегать, как раз к герычу и ведут.
Касаемо жестокости и детей я до Беды еще думал… Приятель-коллега обеспокоился тем, что его старшая дочка лет в восемь запироманила. С чего совершенно нормальной девчонке понравилось играть с огнем, разводя микрокостерчики в неподходящих местах, неведомо. После пары локальных пожаров дома он ее отвел в ожоговый центр и показал обгоревших детей. И пироманство как рукой сняло. Теперь красивая пятнадцатилетняя девушка с совершенно нормальной психикой. Им я успел отзвониться тогда в первый день, надеюсь, что выжили, – папа у них крут и толков.
Социальная реклама в Англии и Франции стала очень жесткой – без эвфемизмов. Ну показывают там вроде не совсем детей – лет так под восемнадцать, но жестко: не пристегнулся – харя всмятку, мозги на асфальте, отвлекся от дороги – та же участь. И самое смешное – количество смертей в ДТП у них РЕЗКО упало.
Вот и я считаю, что эти сюси-масюси не для детей, это скорее для старых дев преклонного возраста. Дети как раз все секут правильно, функция у них такая природная – учиться и готовиться к жизни.
В прошлом году оказался свидетелем необычного начинания – церковь профинансировала детский лагерь. Ну это-то ладно, хотя в основном церковь деньги берет, а не дает, да и лагерь детский – тож бывает такое.
Но тут достаточно сложных подростков отправили на коп – окончательная проверка местности на предмет сбора останков наших солдат. И после этой зачистки, значится, она идет в дело, костей там нет. Радует такой подход, при Хрущеве запахивали и не заморачивались.
Только вот воспитателями поехали ветераны довольно гремучего подразделения. Оказывается, их товарищ, значится, подался в лоно церкви – ну и упросил своих братьев по вере поддержать такое действо деньгами. А его сослуживцы согласились присмотреть, чтоб дело не зачахло. Лагерь тут же приобрел военизированный оттенок, да в придачу еще и караул на ночь, оказывается, надо выставлять. Выдали ветераны двум подросткам первой смены пневматические ружья в виде АК-74 и проинструктировали.
Ночью подростки, естественно, завалились спать. Утром оказалось, что все сладкое из лагеря пропало бесследно. Ну а пацанам объяснили, что, будь такое в реале, они бы не проснулись вообще. Пацаны задумались. Дрыхливым караульным не смогли выдать люлей только потому, что ветераны и не разрешили, и проследили. Пару дней дети страдали от отсутствия сладкого, но многократные проверки показали – теперь бдят. Службу поняли желудком.
Потому после инструктажа прочесали близлежащий лес в поисках тайников и схронов. И таки нашли, чему были рады несказанно. Попутно занимались поиском бойцов – и несколько человек подняли. Ну тут понятно: шли очень частой гребенкой и очень старались. А толковые мужики еще и картинку боя расписали по следам на земле и по документам о том, что в этих местах происходило. Пацаны поняли службу сердцем.
Потом ветераны еще отработали нападение на лагерь. Мальчишки удивили, реально оказавшись сообразительными и толковыми…
Ну и много чего еще там ветераны химичили. В этом году вдвое бы больше народу поехало, да не срослось… Жаль…
– Трофеями-то разжились? – интересуется о сокровенном Николаич.
– Да, даже бронетехнику собрали. Только я как-то не представляю, как ее будем в крепость доставлять, – пожимаю я плечами.
– Помнишь, когда твой брательник спор устроил по поводу никудышной военной техники? – спрашивает майор.
– Ну помню, конечно.
– Так вот, водоплавающую технику можно спокойно тащить на буксире. Как связку барж малого водоизмещения. И спокойно по каналу, что ледоколишко пробил, до крепости доволочь. Дела на пять минут.
– А там как вытягивать? – Но это я по глупости спросил. Тот же «Найденыш» вытягает…
– Саперы есть – разберутся. Мне больше неясно, как это морфов врукопашную кромсать предлагают при зачистке госпиталя.
– Получается так, что это вообще-то возможно, – задумчиво говорит «старшой».
– И как? – интересуется Дима-опер.
– Да были у нас в гостях омоновцы…
– И?
– Один из них фанатик холодного оружия. И в Артмузее такого же нашел себе на пару, – напоминает Николаич.
– Не, Николаич, это невозможно. Двуручем махать в госпитале места нет, – вмешиваюсь я.
– А кто говорит про двуруч? Но, в конце концов, рыцарскую латную кавалерию останавливали пикинерами. Морф при всем при том всяко по возможностям не конный рыцарь. Скорее медведь, тигр, лев. А этих зверюшек вполне брали на ту же рогатину, например, царь Александр Второй так медведей валил, те же масаи львов так дерут.
– Все равно поединок – это слишком опасно, – возражаю я, потому что внятно представляю, каково будет лечить бойца после такого поединка. Видывал уже, что морф может.
– А кто говорит про поединок? Организация, вот что важно. Тех же омоновцев вообще-то учат рукопашному бою. Так что сколотить из них десяток-другой копейщиков вполне можно, – поддерживает Николаича майор.
– Это не выйдет. Я вот помню несколько описаний, как человека дырявили пикой, а он подтягивался по древку поближе к обидчику и на последних крохах сил кишки обидчику выпускал.
– Э, доктор, вы в оружии явно не разбираетесь. Есть пики – броню прошибать, а есть копья с ограничителем, чтоб не доползти было. Те же рогатины, протазаны-алебарды, наконец. Если не растеряться, в десяток алебард вполне можно морфа и принять, и зафиксировать, и упокоить. А в Артмузее такого должно быть навалом. И доспехов хватит. А не хватит, в Монетном дворе такое соорудят без натуги. Нет, идея вполне себе живая. Был бы помоложе, сам бы попросился.
Не, ну ни фига себе? Алебардщики, а? ОМОН с протазанами… Хотя тот же Павел Александрович утверждал, что в римском легионе омоновцы не смотрелись бы глупо.
– Вы, кстати, к повару этому толстому присмотритесь. Такого бы эрудита к нам перетащить, – замечает Николаич, пока у меня перед мысленным взором проносятся картины алебардщиков в сияющих надраенных фуражках-мисюрках, проверяющих документики у гастарбайтеров из крепости…
– Ну если получится, то позову.
– Будете звать, заодно скажите этому всезнайке, что есть еще четвертый способ выживания, – смеется майор.
– Это какой? – Я спрашиваю с искренним интересом, потому что сам думал на эту тему и, к своему стыду, не придумал ничего.
– Еврейский! Ходишь по пустыне, а тебе кашу с неба сбрасывают!
– Ну это ж мифология… – Я разочарован.
– Ни разу не мифология. Я сам так выживал с сослуживцами.
– И какую кашу вам сбрасывали? Манну?
– Так далеко не заходило. Ту, которая в армейском рационе – рисовая с мясом, гречневая с мясом, ну и перловая, конечно, тоже с мясом. Главное, чтоб банки по голове не попали.
Дима с Николаичем хохочут. Присоединяюсь, когда и до меня доходит…
Отсмеявшись, Николаич очень серьезно говорит:
– Знаете, вот когда так полежишь, много всяких мыслей в голову приходит. Так-то некогда все, дела косяком. А вот когда есть время подумать, по-другому вещи видишь. Мне даже захотелось начать дневник вести.
– Ну это дело известное. В блокаду очень многие люди тоже дневники писали: событие было настолько из ряда вон выходящее, что хотелось записать все детали, чтоб потом люди другие знали, как оно было, – говорю я.
– Блокада когда уж была, сколько воды утекло, – замечает опер.
– Сравнивая количество лично мной прожитых лет с количеством лет, прошедших после войны, я понял, что она была совсем недавно. В детстве мне так не казалось, в детстве она была невообразимо давно. А сейчас получается так, что совсем недавно, – возражает Николаич.
– Смотря какая война. Были и попозже.
– Да что попозже. Попозже уже смысла в этих войнах такого не было. Та же Чечня так и не война вроде. Так, восстановление какого-то мистического конституционного порядка. И кто воевал там – вроде и ветераны, а формально и не воевали. С Афганистаном еще та щемота. Вроде как тоже не воевали, а ездили туда цветочки сажать и котяток кормить. Таких замполитов, чтоб прямо говорили: «Не войдем мы – войдут американцы, и нам от их соседства хреново придется», – мало было. А ведь правы оказались, амеры вошли, и от афганского героина нашей молодежи в год втрое гибнет больше, чем за все время войны в Афгане. В Отечественную-то иначе выходило, там ясно было – война идет за свою жизнь. Это сейчас брехня валом, что нас освобождать от жидобольшевиков шли, вообще чуть ли не благодетельствовать и шоколадом кормить. Развелось подлецов. Кол им в зубы, чтоб голова не качалась…
– Это ты о ком, Николаич? – Дима, видно, не слишком много читал в прошлой жизни.
– Об историках. Тех, которые объективно берутся рассмотреть историю Большой войны. Не попадались?
– Шутите. Чукча не читатель, чукча – писатель. Писанины у нас было столько, что я даже свою-то писанину не перечитывал, а тут еще история… Но объективно-то вроде ж и неплохо разобраться?
– Объективность – она разная. Вот можно совершенно объективно описывать немецких асов. И завалить этой макулатурой все книжные полки. А про наших воинов не писать ничего, кроме гадостей. Можно совершенно объективно описывать эсэсовцев. Героически воевали, не отнимешь. И даже кое-что документами подтверждается. А про наших гвардейцев, которые этих эсэсовцев били, не писать. Можно объективно написать, что у СССР было двадцать четыре тысячи танков на двадцать второе июня тысяча девятьсот сорок первого года. А у немцев – три с хвостиком тысячи. И все – совершенно объективно.
– И что, раз уж об этом заговорили?
– То, что, если все время писать о немецких воинах, для наших места не остается. Что мало кто будет разбираться в передергивании тех же танков, потому как в СССР подсчитываются все вообще броняшки – включая до смерти убитые, неремонтопригодные, неисправные. Стоящие на Дальнем Востоке и даже первые английские, которые уже поставлены в виде памятников. А у немцев засчитываются только те, которые были исправны и стояли на Восточном фронте. Понимаешь разницу? Ни трофеи немецкие не зачтены, а их у немцев после захвата Европы несколько тысяч, ни те, которые в ремонте… Если же посчитать те, которые могут пойти в дело, так в СССР их сразу становится вдвое меньше, а в рейхе – втрое больше. И так во всем. Да и документация у гансов лукавая: когда читал Мюллера-Гиллебрандта, сложилось такое впечатление, что вот захватили наши французский танк, приволокли на выставку трофейной техники в Москву. И немцы подтверждают: да, был такой танк. Один. Вот командиру захотелось на таком в СССР въехать. Зашел, типа, в салон, взял себе в кредит, оригинал этакий. Попались фото, скажем, французских танков в Бресте. Да, подтверждают очевидное немцы, таки три танка и там имелось. А куда остальные делись из пяти тысяч? А неизвестно. Куда английские пропали? Польские? А хрен его знает. Затерялись. Это у немцев-то, да?
– Ну. Есть признаки либераса-псевдоисторика, который говорит про объективность, а сам врет неистощимо. Дык давно уже оттоптано и отшлифовано. Поменьше говорить, что мы победили. Ни в коем разе не упоминать, что рейх разгромлен с безоговорочной капитуляцией. После такой можно просто побежденных вырезать поголовно – юридически это будет правомочно. Потому как капитуляция без условий, без развернутых знамен, без запрещения грабежей и насилий и пули за щекой. Ровно противоположно – с побежденным можно делать что угодно. Такой побежденный вместе со шпагой теряет и честь. Издавна так было, позорищем такая сдача считалась. И немцы сдались именно позорно. Потому об этом – молчок. Поменьше упоминать, что закончилась война – как и перед ней Отечественная тысяча восемьсот двенадцатого года – в столице врага и полным крахом этого врага во всех смыслах. Поменьше говорить про своих солдат и уж тем более не делать из них героев. Если есть герои – найти в них мразоту какую-нибудь. Побольше говорить о немецких героях, старательно мусолить тему их суперасов. Отсюда переходить к теме жутких потерь СССР. Ну типа, Хартман сбил триста пятьдесят самолетов, еще двести асов – по двести, а все остальные – по сто. Кто будет подсчитывать, что из сорока шести тысяч сбитых советских самолетов двести тридцать асов сбили двадцать тысяч самолетов, а на всех остальных истребителей – и на бомберов, и на зенитки, и на наземные части, которые в сорок первом – сорок втором годах нашу авиацию на аэродромах не раз уничтожали, остается жалких двадцать шесть тысяч. Отсюда к невиданным потерям совков и тезису «мясом завалили». Выкапывается тезис – победили, но неправильно. Типа, с большими потерями, а вот у рейха сил было с гулькин нос и потерь практически никаких. Дальше начинаются бурные фантазии на темы немыслимых советских потерь и скрупулезнейшее вычисление потерь немецких – тут уже без фантазий и допусков, только по документам и то выборочно, в основном по мемуарной немецкой литературе. При общеизвестном факте отсутствия части документов с немецкой стороны, это получается чистым говноедством, потому как у немцев точных данных потерь всех военнослужащих банально нет. У нас есть данные Кривошеева, таких внятных с немецкой стороны я не видел. Немецкие потери принято считать по Мюллеру-Гиллебрандту. А у него, к слову, даже в потерях вермахта чудеса, потому что учтены только немцы, а фольксдойчи уже в потерях не значатся. Как и всякие там поляки-чехи. Такие артели, которые воевали, вроде фольксштурма, организации Тодта, полиции, вспомогательных военизированных частей, тоже не вермахт и потому в нетях. А за 1945 год и вообще данные отсутствуют. Считай – не хочу. В итоге Кариус – это супербог. Ну а какой-нибудь там Оськин, или Колобанов, или Пегов – ну просто не о чем говорить. Да, а еще сморкались в кулак и всех немок изнасиловали… Ну вот, собственно, в таком апсекте. Ну и наконец последний маркер убогого либераса – обязательное тыканье оппонента мордой в тезис о том, что патриотизм – явственный признак негодяя. То есть патриот в России по определению негодяй, подлец и сволочь!
В свою очередь излагаю все, что было с нами за время отсутствия Николаича. Прошу присмотреть за Ленькой. Слушают внимательно, только хмыкают и переглядываются.
– Получается так: не зря я говорил, что малокалиберное оружие еще как запонадобится! – усмехается Николаич, когда речь заходит о чистке цехов с оборудованием.
– Неправда, это я первым сказал «э-э-э-э», – посмеивается Дима-опер.
Ну да, в общем-то тир по его наводке нашли.
– А курсантера этого надо вашего «Найденыша» отправить мыть, – предлагает опер.
– Поздно, – отвечает Николаич.
– Что так? Не отмыть, что ли, уже ваш бронетранспортер?
– Нет, его уже женщины вымыли. Насколько знаю – весьма удачно вышло. Почти не пахнет. Кто-то нашел грузовик с просроченной кока-колой, вот ее и применили. Такое шоу вышло. А то эти балованные дети задолбали уже своими просьбами. Вот им и показали, что кока-кола – это хорошее моющее средство, вроде мыла и стирального порошка.
– Ну а как же всякие вонючие машины с трупами? – одинаково удивляемся мы с Димой.
– Получается так, что разная техника, – наставительно подняв вверх указательный палец, вразумляет нас Николаич, – а может, женщины усерднее оказались.
– Меня вот больше интересует, что за морф в Рамбове, на которого нас послали.
Что интересно, меня и впрямь это волнует больше, чем промытый «Найденыш». Помыли бронетранспортер от кровищи и рваных ошметьев – и ладно. То, что люди с автоматами не справились с морфом, это уже посерьезнее, на мой взгляд, дурного запаха.
Николаич вздыхает, косится на Диму.
– Да бросьте, «старшой». Ему туда все равно ехать, лучше рассказать тут.
– А я уверен, что это не один морф, – ворчит Николаич.
– Не буду спорить. Но по описаниям вроде и один может быть.
– Получается так, что не может. Просто люди там хронометрию не ведут, вот что плохо. Отсюда и легенды о сверхбыстром. А он ни черта не сверхбыстрый. Просто они совместно действуют.
– Я, честно признаться, не пойму о чем это вы, – вмешиваюсь я в непонятный разговор.
Николаич опять вздыхает:
– В Ораниенбауме выжившие собрались в одном районе – у пирсов. Там воинские части, режимный завод, корабли, с Кронштадтом связь. Даже паром наладили. Там, правда, та еще катавасия получилась, но сейчас он уже в порядке. Так вот, пропадают люди. Уже восемь человек. Причем непонятно как пропадают. Сначала пара детей – ну те шелапутные были, особо никто и не подумал. Решили, что сами виноваты. Потом девчонка-подросток. Та уже была поумнее. Люди насторожились. Потом часовой. Прямо с поста сняли. Да и за последние дни еще четверо. Не лопухи и вооруженные.
– Прямо как в вестернах с индейцами.
– Во-во. Причем вроде как морфа-то видят. Но видят с одной стороны, а люди пропадают с другой. Ну и сейчас там все на нервах, понимаете ли. А работать надо, и работы много. Публика там собралась сбродная, но не так чтоб бестолковая. И караулы выставляют, и патрули, и секреты. Вот из секретов двоих последних и вытащили, к слову.
В дверь палаты деликатно стучат, и заявляется, отдуваясь, майор-танкист.
– Не возражаешь, Николаич? Не помешаю?
– Да нет, о чем речь, располагайся.
Ковыляющий майор располагается, отчего в тесной палате места становится совсем мало. Подозреваю, что тут было какое-то подсобное помещение, ну да в остальных палатах люди как селедки в бочке. Однако вроде терпят. А больничка уже себе здорово очков набрала – конкурентов у нее нет. Центр цивилизации, короче. К слову, слышал, что еще и кинотеатр работает – в виде поощрения для особо отличившихся, ну и детей водят…
– Как лекция прошла? – спрашивает Дима майора-танкиста.
– Да ничего вроде бы. Публика уж больно сырая. Раньше после НВП десятиклассницы толковее были. А вы о чем говорили?
– Да вот, женщины в крепости героически отмыли бронетранспортер наш. Да я тебе говорил – воняло там несусветно, – поясняет Николаич.
– Ну, – подтверждаю я, – а ведь все знают, что машину, в которой трупы завоняли, хрен отмоешь.
– Хм, военная техника специально так делается, что если экипаж погиб – выгребли его, кровь смыли, дыру залатали – и давай следующих на замену сажай. Это ж не легковушки, всяких полостей внутренних, пустотелых ребер жесткости и прочих фигулек с дырочками, чтоб корпус облегчить, там нету. Это одно из требований – упрощенная чистка экипажем своей бронетехники. От предыдущего экипажа. – Майор потирает распухшие заметно коленки.
– Надо же. Все просто, – вертит головой Дима.
– Ну не очень. Хотя во всяких ветеранских воспоминаниях намеки на такое были, только я сейчас их понял, – признаюсь и я.
– Ты чего такой смурной? – осведомляется Николаич у майора.
– Да ругался только что. Тут киндеров на патриотический военный фильм водили, ага. А я считаю, что такой фильм либо совсем малым детям казать, либо уже шибко взрослым. Потому как не фильм, а мозгозасирание.
– Что, опять какое-нибудь гамно вроде «Сволочей»?
– Нет. «Мы из будующева» называется. Я его глянул – ну недалеко от «Сволочей». Разумеется, высказал свое мнение. А мне в ответ – да вы что, очень хороший военно-патриотический фильм. Даже Гоблин уж на что суров, а и то рекомендовал. Мне-то какое дело до гламурного пендрилы-кинокритика? Свои глаза есть! – злится танкист.
– Ващета Гоблин не гламурный. Бывший мент, бывший опер, нормальное такое быдло, как мы тут все, я его читал – правильные вещи пишет… – деликатно замечает Дима.
– Так тогда зачем хвалил? Вранье-то в фильме – по основному мажет. Основное – войну наши выиграли потому, что воевали серьезно, с умом. Немцы тоже воевали серьезно. А всех их в этом фильме придурками выставили. Мракобесие! – злится майор.
– Ну вроде не совсем придурками-то. Коп там чудовищный бред, это есть… – начинаю я.
– Вы не увидели, в чем наши – да и немцы – выставлены придурками? Во всем, что касается боевых действий. Хоть о разведке сказать. На фронте разведка постоянно работает над тем, чтоб получить любую информацию о противнике. Любую! Потому что это жизненно важно. В кино – все ровно наоборот. Вот заявляются на передовую четверо голых, пухлых, упитанных парней. И им с ходу и оружие, и обмундирование, и без проверки вообще. Да на деревенской свадьбе, где всех прохожих к столу приглашают, и то к таким сомнительным голым гостям отнеслись бы куда серьезнее… – зло говорит майор-кинокритик.
Я представляю деревенскую свадьбу, на которую припрутся четверо голых обалдуев, и мне становится весело.
– А тут ни наших, ни немцев такой источник информации НЕ ПАРИТ ВОВСЕ! Это не выставление придурками? Толстые – на голодном Ленинградском фронте, мычащие, будто они из будущего… И никого это не интересует. Все четыре солдата бредят одинаково. Ага, как же! Вы бред видали в жизни? Это работа своего мозга, поэтому четверо бредят категорически по-разному. Вот сценарий – бред. Это да. И халтура. Ровно такая же пежня, как то, что всех бывших в плену и окружении сажали на двадцать пять лет на Колыму. Не сажали. Но проверяли – всех. Потому что война, и диверсантов заслать – обязанность противника. И если противник не лопух, то пошлет. Да еще как пошлет! – Майор переводит дух и продолжает: – Вот нашим надо было клин вбить между немцами и казацким руководством, так спроворили «перевербовку» работавшего на немцев агента. Причем действительно агента, взятого с поличным и на горячем. Так ему светило до расстрела, а тут тупые контрразведчики сотрудничество предлагают. Он, естественно, согласился. Тем более что речь шла о заброске его в немецкий тыл, типа, щуку бросили в реку. Ну проинструктировали. Снарядили, выдали документацию, оружие, то-се. Ну и парашютировали у немцев. Что вы на меня так уставились? Натурально парашют у перевербованного не раскрылся по причине типовой ошибки при укладке. Немцы труп, разумеется, раньше партизан нашли, и партизанам тело отбить натурально не удалось, хотя старались, да. Оказались на трупе тепленьком еще такие документики, что казаков с фронта сняли, разоружили и отправили куда подале в Европу. К сожалению, и у немцев весьма достойные операции были… – Майор потирает коленки. – А такой благости с двойной выдачей оружия пес знает кому не было, эта чушь потрясает незамутненностью. Так могла бы описать все это блондинка – начинающий сценарист. А у матерого это либо халтура, либо маразм. Ну ладно, немца-полковника не интересует Сталинград. Но вот кто ему противостоит тут, на этом участке Ленфронта, – а у нас тут молотилка была очень жесткая, немецких кладбищ полно в Ленобласти, – крайне важная, жизненная для него и его солдат информация. И откуда эти упитанные красноармейцы взялись, это ж явно пополнение с Большой земли. Значит, новая часть. Значит, наступление русских на его участке… А полкану насрать… Вот именно поэтому – халтура.
– «Пипл схавает!» – вспоминает известную формулу качества Дима-опер.
– Почему, интересно, у того же сценариста в другом фильме – «Проверка на дорогах» есть такая деталь: отощавших от голодухи партизан, которые намерены захватить на станции состав с продуктами и потому едут в немецкой форме на эту диверсию, специально подкармливают, чтоб на сытых немцев хоть чутка походили? Потому что старший Герман – хороший режиссер и старался сделать фильм без халтуры. Да и у сценариста еще была не полная свобода ерунду писать… И немцы-минометчики у Германа не по-русски говорили. И пулемет работал именно как положено пулемету: эпичный погром ОДНИМ пулеметчиком на желдорстанции – это блестящий эпизод. Потому получился у Германа отличный фильм. Без халтуры. Вы просто соскучились по кино, в котором мы не козлы позорные. Вот и купились. Надо же – солдат наших на этот раз говном не полили! Ура!
– Ну и как бы вы проверили таких мутных новичков? – интересуюсь я.
– Это как раз просто, – вступает Дима. – Развели бы всех четверых, чтоб они ответы дружков не слыхали, и ну спрашивать простые вещи – кто, откуда, как здесь оказались, какой трамвай рядом ходит, есть ли напротив родного дома пивной ларек, ну и в таком духе. Четверо главгероев – полные бакланы, прокололись бы сразу и моментально. Ну а дальше голубчиков – к более серьезным дознавателям. И понеслось. А что там со Сталинградом? Как дошли до Сталинграда? Как закончилась Любанская операция? А что еще делала 2-я ударная армия? Ах, еще и Синявинская операция? И не одна, а целых шесть? О, а Манштейн тут как оказался с осадной артиллерией в сорок втором году?
– Вот-вот, и я о том же. Ну-ка, кто из современных помнит, что Невский проспект назывался имени Двадцать пятого Октября? Что по нему трамваи ходили? Что десятки улиц была названы тогда по-другому? Что жаргон был другой? Что куча бытовых нюансов этим бакланам по определению неизвестна? Весь город тогда еду на примусах и керосинках готовил, например. И с немцем, что характерно, ровно та же картина. Понимаешь, если четверо не могут сказать, где они вчера были, но зато четко описывают схему метро, которое в Питере построили уже после войны, тут любой задумается. Да еще и с деталями – какой интерьер на станции «Площадь Восстания», а какой – на станции «Гостиный двор»… У них еще и прически непривычные, да татуировочки, да наконец серьги были, да еще, скажем, пломбы в зубах не такие, как в сороковых годах делали… Тут только успевай записывать.
– И кто бы им поверил, что они из будущего? – Я-то согласен с ними, но любопытно, что еще скажут.
– Да нашлись бы люди. Я ж говорю – не дураки воевали. Все очень серьезно было. Особенно в разведке и контрразведке. Так что мнение вашего Гоблина мне побоку. Между прочим, в США одно безголовое сообщество футуристов издало сборник весьма убогой фантастики, и в нарушение правил в выходных данных на книжках напечатали не тот год, что был, а из будущего тысячелетия. Это все еще в двадцатом веке произошло. Так вот читателей этой книги на полном серьезе арестовывали и ФБР, и полиция, и ЦРУ – по сообщениям рядовых граждан, которые засекали, что книжечка-то издана, судя по дате выпуска, в будущем. Потом разобрались и влепили издательству такие штрафные санкции, что больше об этих издателях никто слыхом не слыхал. Чтоб больше таким образом никто не баловался. Так что в случае одного только подозрения, что это гости из будущего, такая проверка будет организована, мама не горюй! Ладно, черт с ним, с кином. Как там на заводе?
Я коротенечко рассказываю о ситуации – ну бедлам и бедлам, все через задницу.
Майор-танкист, однако, опять хмыкает очень ядовито:
– Знаете, могу сравнить рассказы об одной и той же ситуации, как ее наши излагают и как о ровно такой же, скажем, немцы, – говорит он.
– Это вы о чем? – уточняет Дима.
– Вот что пришло в голову. Два варианта одной истории про починку автомобиля. Немецкий вариант: «По причине непредвиденных сложностей ремонт машины затянулся, пришлось посылать на склад за дополнительными запчастями и выделить в помощь дополнительных людей. Благодаря слаженным действиям личного состава ремонт закончен в срок». Русский вариант: «Эти криворукие долбодятлы протянули вола и даже не смогли сразу обнаружить все пустяковые неисправности. Пришлось, высунув язык, мотаться за запчастями, ставить на уши всю роту, отрывать людей от важных дел, все носились как угорелые, дым из задницы, в парке мат-перемат стоял до утра. Кому-то кувалдой по ноге засветили. Еле-еле успели, чудом просто. Ну барда-а-а-а-ак!» Чувствуете разницу? – с подковыркой спрашивает майор.
– Ну с нашей стороны присутствует самоирония, – отвечаю я как умная Маша.
– Ага. А с их стороны – самоуважение, – парирует он.
– Считаете, нам у них в этом поучиться стоит?
– А почему бы и нет? Больно уж мы самоиронизировались, уже так к себе относимся – хоть метлой в угол сметай. И детей потому так воспитываем. Себя не уважаем, дедов не уважаем, страну не уважаем. Потом удивляемся результатам.
– Ну почему уж сразу так, по-всякому воспитывают. – Я стараюсь проявить самоуважение, как только что учили.
– Ага. Есть еще порох в пороховницах. И ягоды в ягодицах. Но как покатило с Отечественной, что в основном в школе училки, так и катит. В итоге у парней женская манера поведения. Папы-то очень сильно не у всех есть, а если есть – так работа, пиво и футбол. А мальчишке надо показывать, как мужчина себя ведет. Вон как Маугли в школе учили. У нас же сюси-масюси. Оне ж еще дети! Потому пивасик и герыч эти дети потребляют, а что толковое – шиш. И ни хрена никто им толкового не предлагает, что характерно. А вот пивасик с герычем – толпа рекламщиков и продавателей всегда рядом. Это ничего, это можно. – Майор переводит дух.
Ну в общем я тут с ним согласен. Дети – они очень устойчивы и специально подготовлены для усвоения важных правил. Это в них природа заложила. И сопли на тему того, что их, бедняжек, надо от всего оберегать, как раз к герычу и ведут.
Касаемо жестокости и детей я до Беды еще думал… Приятель-коллега обеспокоился тем, что его старшая дочка лет в восемь запироманила. С чего совершенно нормальной девчонке понравилось играть с огнем, разводя микрокостерчики в неподходящих местах, неведомо. После пары локальных пожаров дома он ее отвел в ожоговый центр и показал обгоревших детей. И пироманство как рукой сняло. Теперь красивая пятнадцатилетняя девушка с совершенно нормальной психикой. Им я успел отзвониться тогда в первый день, надеюсь, что выжили, – папа у них крут и толков.
Социальная реклама в Англии и Франции стала очень жесткой – без эвфемизмов. Ну показывают там вроде не совсем детей – лет так под восемнадцать, но жестко: не пристегнулся – харя всмятку, мозги на асфальте, отвлекся от дороги – та же участь. И самое смешное – количество смертей в ДТП у них РЕЗКО упало.
Вот и я считаю, что эти сюси-масюси не для детей, это скорее для старых дев преклонного возраста. Дети как раз все секут правильно, функция у них такая природная – учиться и готовиться к жизни.
В прошлом году оказался свидетелем необычного начинания – церковь профинансировала детский лагерь. Ну это-то ладно, хотя в основном церковь деньги берет, а не дает, да и лагерь детский – тож бывает такое.
Но тут достаточно сложных подростков отправили на коп – окончательная проверка местности на предмет сбора останков наших солдат. И после этой зачистки, значится, она идет в дело, костей там нет. Радует такой подход, при Хрущеве запахивали и не заморачивались.
Только вот воспитателями поехали ветераны довольно гремучего подразделения. Оказывается, их товарищ, значится, подался в лоно церкви – ну и упросил своих братьев по вере поддержать такое действо деньгами. А его сослуживцы согласились присмотреть, чтоб дело не зачахло. Лагерь тут же приобрел военизированный оттенок, да в придачу еще и караул на ночь, оказывается, надо выставлять. Выдали ветераны двум подросткам первой смены пневматические ружья в виде АК-74 и проинструктировали.
Ночью подростки, естественно, завалились спать. Утром оказалось, что все сладкое из лагеря пропало бесследно. Ну а пацанам объяснили, что, будь такое в реале, они бы не проснулись вообще. Пацаны задумались. Дрыхливым караульным не смогли выдать люлей только потому, что ветераны и не разрешили, и проследили. Пару дней дети страдали от отсутствия сладкого, но многократные проверки показали – теперь бдят. Службу поняли желудком.
Потому после инструктажа прочесали близлежащий лес в поисках тайников и схронов. И таки нашли, чему были рады несказанно. Попутно занимались поиском бойцов – и несколько человек подняли. Ну тут понятно: шли очень частой гребенкой и очень старались. А толковые мужики еще и картинку боя расписали по следам на земле и по документам о том, что в этих местах происходило. Пацаны поняли службу сердцем.
Потом ветераны еще отработали нападение на лагерь. Мальчишки удивили, реально оказавшись сообразительными и толковыми…
Ну и много чего еще там ветераны химичили. В этом году вдвое бы больше народу поехало, да не срослось… Жаль…
– Трофеями-то разжились? – интересуется о сокровенном Николаич.
– Да, даже бронетехнику собрали. Только я как-то не представляю, как ее будем в крепость доставлять, – пожимаю я плечами.
– Помнишь, когда твой брательник спор устроил по поводу никудышной военной техники? – спрашивает майор.
– Ну помню, конечно.
– Так вот, водоплавающую технику можно спокойно тащить на буксире. Как связку барж малого водоизмещения. И спокойно по каналу, что ледоколишко пробил, до крепости доволочь. Дела на пять минут.
– А там как вытягивать? – Но это я по глупости спросил. Тот же «Найденыш» вытягает…
– Саперы есть – разберутся. Мне больше неясно, как это морфов врукопашную кромсать предлагают при зачистке госпиталя.
– Получается так, что это вообще-то возможно, – задумчиво говорит «старшой».
– И как? – интересуется Дима-опер.
– Да были у нас в гостях омоновцы…
– И?
– Один из них фанатик холодного оружия. И в Артмузее такого же нашел себе на пару, – напоминает Николаич.
– Не, Николаич, это невозможно. Двуручем махать в госпитале места нет, – вмешиваюсь я.
– А кто говорит про двуруч? Но, в конце концов, рыцарскую латную кавалерию останавливали пикинерами. Морф при всем при том всяко по возможностям не конный рыцарь. Скорее медведь, тигр, лев. А этих зверюшек вполне брали на ту же рогатину, например, царь Александр Второй так медведей валил, те же масаи львов так дерут.
– Все равно поединок – это слишком опасно, – возражаю я, потому что внятно представляю, каково будет лечить бойца после такого поединка. Видывал уже, что морф может.
– А кто говорит про поединок? Организация, вот что важно. Тех же омоновцев вообще-то учат рукопашному бою. Так что сколотить из них десяток-другой копейщиков вполне можно, – поддерживает Николаича майор.
– Это не выйдет. Я вот помню несколько описаний, как человека дырявили пикой, а он подтягивался по древку поближе к обидчику и на последних крохах сил кишки обидчику выпускал.
– Э, доктор, вы в оружии явно не разбираетесь. Есть пики – броню прошибать, а есть копья с ограничителем, чтоб не доползти было. Те же рогатины, протазаны-алебарды, наконец. Если не растеряться, в десяток алебард вполне можно морфа и принять, и зафиксировать, и упокоить. А в Артмузее такого должно быть навалом. И доспехов хватит. А не хватит, в Монетном дворе такое соорудят без натуги. Нет, идея вполне себе живая. Был бы помоложе, сам бы попросился.
Не, ну ни фига себе? Алебардщики, а? ОМОН с протазанами… Хотя тот же Павел Александрович утверждал, что в римском легионе омоновцы не смотрелись бы глупо.
– Вы, кстати, к повару этому толстому присмотритесь. Такого бы эрудита к нам перетащить, – замечает Николаич, пока у меня перед мысленным взором проносятся картины алебардщиков в сияющих надраенных фуражках-мисюрках, проверяющих документики у гастарбайтеров из крепости…
– Ну если получится, то позову.
– Будете звать, заодно скажите этому всезнайке, что есть еще четвертый способ выживания, – смеется майор.
– Это какой? – Я спрашиваю с искренним интересом, потому что сам думал на эту тему и, к своему стыду, не придумал ничего.
– Еврейский! Ходишь по пустыне, а тебе кашу с неба сбрасывают!
– Ну это ж мифология… – Я разочарован.
– Ни разу не мифология. Я сам так выживал с сослуживцами.
– И какую кашу вам сбрасывали? Манну?
– Так далеко не заходило. Ту, которая в армейском рационе – рисовая с мясом, гречневая с мясом, ну и перловая, конечно, тоже с мясом. Главное, чтоб банки по голове не попали.
Дима с Николаичем хохочут. Присоединяюсь, когда и до меня доходит…
Отсмеявшись, Николаич очень серьезно говорит:
– Знаете, вот когда так полежишь, много всяких мыслей в голову приходит. Так-то некогда все, дела косяком. А вот когда есть время подумать, по-другому вещи видишь. Мне даже захотелось начать дневник вести.
– Ну это дело известное. В блокаду очень многие люди тоже дневники писали: событие было настолько из ряда вон выходящее, что хотелось записать все детали, чтоб потом люди другие знали, как оно было, – говорю я.
– Блокада когда уж была, сколько воды утекло, – замечает опер.
– Сравнивая количество лично мной прожитых лет с количеством лет, прошедших после войны, я понял, что она была совсем недавно. В детстве мне так не казалось, в детстве она была невообразимо давно. А сейчас получается так, что совсем недавно, – возражает Николаич.
– Смотря какая война. Были и попозже.
– Да что попозже. Попозже уже смысла в этих войнах такого не было. Та же Чечня так и не война вроде. Так, восстановление какого-то мистического конституционного порядка. И кто воевал там – вроде и ветераны, а формально и не воевали. С Афганистаном еще та щемота. Вроде как тоже не воевали, а ездили туда цветочки сажать и котяток кормить. Таких замполитов, чтоб прямо говорили: «Не войдем мы – войдут американцы, и нам от их соседства хреново придется», – мало было. А ведь правы оказались, амеры вошли, и от афганского героина нашей молодежи в год втрое гибнет больше, чем за все время войны в Афгане. В Отечественную-то иначе выходило, там ясно было – война идет за свою жизнь. Это сейчас брехня валом, что нас освобождать от жидобольшевиков шли, вообще чуть ли не благодетельствовать и шоколадом кормить. Развелось подлецов. Кол им в зубы, чтоб голова не качалась…
– Это ты о ком, Николаич? – Дима, видно, не слишком много читал в прошлой жизни.
– Об историках. Тех, которые объективно берутся рассмотреть историю Большой войны. Не попадались?
– Шутите. Чукча не читатель, чукча – писатель. Писанины у нас было столько, что я даже свою-то писанину не перечитывал, а тут еще история… Но объективно-то вроде ж и неплохо разобраться?
– Объективность – она разная. Вот можно совершенно объективно описывать немецких асов. И завалить этой макулатурой все книжные полки. А про наших воинов не писать ничего, кроме гадостей. Можно совершенно объективно описывать эсэсовцев. Героически воевали, не отнимешь. И даже кое-что документами подтверждается. А про наших гвардейцев, которые этих эсэсовцев били, не писать. Можно объективно написать, что у СССР было двадцать четыре тысячи танков на двадцать второе июня тысяча девятьсот сорок первого года. А у немцев – три с хвостиком тысячи. И все – совершенно объективно.
– И что, раз уж об этом заговорили?
– То, что, если все время писать о немецких воинах, для наших места не остается. Что мало кто будет разбираться в передергивании тех же танков, потому как в СССР подсчитываются все вообще броняшки – включая до смерти убитые, неремонтопригодные, неисправные. Стоящие на Дальнем Востоке и даже первые английские, которые уже поставлены в виде памятников. А у немцев засчитываются только те, которые были исправны и стояли на Восточном фронте. Понимаешь разницу? Ни трофеи немецкие не зачтены, а их у немцев после захвата Европы несколько тысяч, ни те, которые в ремонте… Если же посчитать те, которые могут пойти в дело, так в СССР их сразу становится вдвое меньше, а в рейхе – втрое больше. И так во всем. Да и документация у гансов лукавая: когда читал Мюллера-Гиллебрандта, сложилось такое впечатление, что вот захватили наши французский танк, приволокли на выставку трофейной техники в Москву. И немцы подтверждают: да, был такой танк. Один. Вот командиру захотелось на таком в СССР въехать. Зашел, типа, в салон, взял себе в кредит, оригинал этакий. Попались фото, скажем, французских танков в Бресте. Да, подтверждают очевидное немцы, таки три танка и там имелось. А куда остальные делись из пяти тысяч? А неизвестно. Куда английские пропали? Польские? А хрен его знает. Затерялись. Это у немцев-то, да?
– Ну. Есть признаки либераса-псевдоисторика, который говорит про объективность, а сам врет неистощимо. Дык давно уже оттоптано и отшлифовано. Поменьше говорить, что мы победили. Ни в коем разе не упоминать, что рейх разгромлен с безоговорочной капитуляцией. После такой можно просто побежденных вырезать поголовно – юридически это будет правомочно. Потому как капитуляция без условий, без развернутых знамен, без запрещения грабежей и насилий и пули за щекой. Ровно противоположно – с побежденным можно делать что угодно. Такой побежденный вместе со шпагой теряет и честь. Издавна так было, позорищем такая сдача считалась. И немцы сдались именно позорно. Потому об этом – молчок. Поменьше упоминать, что закончилась война – как и перед ней Отечественная тысяча восемьсот двенадцатого года – в столице врага и полным крахом этого врага во всех смыслах. Поменьше говорить про своих солдат и уж тем более не делать из них героев. Если есть герои – найти в них мразоту какую-нибудь. Побольше говорить о немецких героях, старательно мусолить тему их суперасов. Отсюда переходить к теме жутких потерь СССР. Ну типа, Хартман сбил триста пятьдесят самолетов, еще двести асов – по двести, а все остальные – по сто. Кто будет подсчитывать, что из сорока шести тысяч сбитых советских самолетов двести тридцать асов сбили двадцать тысяч самолетов, а на всех остальных истребителей – и на бомберов, и на зенитки, и на наземные части, которые в сорок первом – сорок втором годах нашу авиацию на аэродромах не раз уничтожали, остается жалких двадцать шесть тысяч. Отсюда к невиданным потерям совков и тезису «мясом завалили». Выкапывается тезис – победили, но неправильно. Типа, с большими потерями, а вот у рейха сил было с гулькин нос и потерь практически никаких. Дальше начинаются бурные фантазии на темы немыслимых советских потерь и скрупулезнейшее вычисление потерь немецких – тут уже без фантазий и допусков, только по документам и то выборочно, в основном по мемуарной немецкой литературе. При общеизвестном факте отсутствия части документов с немецкой стороны, это получается чистым говноедством, потому как у немцев точных данных потерь всех военнослужащих банально нет. У нас есть данные Кривошеева, таких внятных с немецкой стороны я не видел. Немецкие потери принято считать по Мюллеру-Гиллебрандту. А у него, к слову, даже в потерях вермахта чудеса, потому что учтены только немцы, а фольксдойчи уже в потерях не значатся. Как и всякие там поляки-чехи. Такие артели, которые воевали, вроде фольксштурма, организации Тодта, полиции, вспомогательных военизированных частей, тоже не вермахт и потому в нетях. А за 1945 год и вообще данные отсутствуют. Считай – не хочу. В итоге Кариус – это супербог. Ну а какой-нибудь там Оськин, или Колобанов, или Пегов – ну просто не о чем говорить. Да, а еще сморкались в кулак и всех немок изнасиловали… Ну вот, собственно, в таком апсекте. Ну и наконец последний маркер убогого либераса – обязательное тыканье оппонента мордой в тезис о том, что патриотизм – явственный признак негодяя. То есть патриот в России по определению негодяй, подлец и сволочь!
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента