Николай Чадович. Щепки плахи, осколки секиры

   Ко сну отходили полуголодными, но окрыленными надеждой на скорое изобилие. Все уже засыпали, когда Зяблик поднял голову и замогильным голосом произнес:
   – А ведь соврал этот жук навозный, что егерем назвался… Если здесь повсюду такие цветочки растут, то и патронов у его шоблы должно быть навалом…
   Никто ничего ему не ответил, да Зяблик уже и сам храпел, как лошадь перед непогодой.
 
   – Без костра мы тут скоро загнемся все к хренам собачьим! – клацая зубами, сказал наутро Зяблик.
   – Было бы хоть одно поленце с собой, – мечтательно произнес Смыков, вместо шапки, утерянной еще в Нейтральной зоне, водрузивший себе на голову чалму из махрового полотенца. – Мы бы его размножали ежедневно.
   – А жрали бы что? – буркнула Верка, покрасневшими руками ломая очередную плитку шоколада. – Угольки?
   Уже окончательно рассвело, и хрустальный чертог, полный смутных теней и обманчивых миражей, вновь засиял вокруг всеми оттенками лазоревого цвета.
   – Публика уже на ногах, – сообщил Цыпф, внимательно следивший за суетой, царившей вдали и вблизи. – Блохи очнулись от спячки. Представление возобновляется.
   – Тогда, может, и мы пойдем, – предложила Верка. – Или будем сигнала дожидаться?
   – Пойдем, пойдем, – поддержал ее Смыков. – Я так думаю, что рассвет сам по себе и есть сигнал. Персонально каждого здесь уговаривать не будут.
   На этот раз в путь стали собираться с охотой – хотелось побыстрее размять закоченевшие конечности и разогреть кровь.
   – Давайте оставим вещи здесь, – закапризничала Лилечка, когда Цыпф стал навьючивать на нее дорожный мешок. – Что с ними станется? Мы же опять сюда вернемся.
   – Ни в коем случае, – сразу всполошился Смыков. – Не будем рисковать. Сначала нужно убедиться, что это система, а не случай.
   – Мне, честно сказать, сюда и возвращаться не хочется, – Верка покосилась на разбросанные повсюду растоптанные окурки. – Не люди мы, а свиньи…
   – Свиньи в небо не смотрят, зато как живут, – философски заметил Зяблик.
   Новый день ничем не отличался от предыдущего. Ватага, не выбирая пути (который, учитывая местную специфику, и выбирать-то было невозможно), двигалась вперед, и то же самое, по-видимому, делали сотни, если не тысячи, других землян, искавших здесь покоя и отдохновения, а в результате получивших нечто прямо противоположное.
   Нельзя было даже сказать, идет ватага прямо или выписывает зигзаги. Любой из ориентиров, которым они пытались воспользоваться, в конце концов обманывал их. Изумрудные айсберги, на манер облаков висевшие в зените, внезапно исчезали. Кучки людей, до этого двигавшихся параллельным с ватагой курсом, как будто бы под землю проваливались. Поблескивающие бриллиантовыми гранями фантастические структуры, на которые они обратили внимание еще вчера, оборачивались сизым туманом. Все было зыбко, неопределенно, непредсказуемо…
   Чем еще поражал чужой мир, так это своей абсолютной тишиной. Если что и происходило – то совершенно беззвучно. Шум создавали только люди – их голоса, дыхание, топот, позвякивание амуниции. Поэтому, когда позади вдруг раздался резкий разбойничий посвист, сразу стало ясно, что это шалят не лиловые стрекозы, и не фиолетовые чаши-кормушки, и даже не пресловутые хозяева здешнего мира, а какая-нибудь талашевская или кастильская шантрапа, вляпавшаяся в чужое пространство, как пьяницы вляпываются в грязную лужу.
   – Эй, орлы! Сбавьте ход! – явной угрозы в этих словах не было, но в сочетании со свистом они вызывали тревожное предчувствие. – Есть о чем побазарить!
   Видя, что остальные члены ватаги на этот призыв никак не реагируют, Лилечка неуверенно произнесла:
   – Нас зовут, кажется…
   – Девочка, никогда не откликайся на свист, – наставительно сказала Верка. – А тем более на всякие «Эй, ты…». Но и не паникуй. Иди как шла.
   – Сколько их? – Зяблик не оглядывался принципиально.
   – Много. – Смыков заглянул в маленькое зеркальце, которое носил при себе именно для таких случаев.
   – Вооружены?
   – Пистолеты в кобурах… Автоматы за спиной висят.
   – А сами они кто?
   – Подорожная вольница, как раньше говорили… Лихой народ.
   Сзади снова раздалось грозное:
   – Вам что, уши заложило? – судя по учащенному дыханию, преследователи с шага перешли на трусцу.
   – А ведь не отцепятся, – негромко сказал Смыков. – Придется с ними и в самом деле побазарить.
   – Надо так надо, – с притворной покорностью согласился Зяблик. – Люблю послушать то, чего сам не знаю.
   Ватага остановилась, но не кучей, а развернувшись в цепь, как и положено в таких случаях. За спинами друзей осталась одна только Лилечка, незаметно передавшая свой пистолет Смыкову.
   Приближавшаяся к ним толпа состояла из десяти или двенадцати пестро одетых мужчин.
   Мало сказать, что их вид не внушал доверия. Он должен был внушать страх. Такие типчики подходят к посторонним людям не для того, чтобы осведомиться о здоровье или поболтать о погоде. Цель у них только одна – отнимать. Отнимать чужое добро, чужое здоровье, чужую жизнь. Зачастую даже не корысти ради, а ради собственного удовольствия. Нешуточные намерения банды подчеркивала богатая коллекция стрелкового оружия, кроме всего прочего, содержавшая еще и парочку автоматов.
   Физиономия бывшего егеря Басурманова своей гнусностью выделялась даже среди этих разбойничьих рож.
   – В чем дело? – процедил Зяблик сквозь зубы.
   – Привет, паря, – один из громил дурашливо поклонился. – Чересчур ты грозный, как я погляжу. О деле не хочешь побазарить?
   – Я с такими, как ты, захарчеванными чуванами, отродясь дел не имел, – холодно ответил Зяблик. – Вон тот мудак локшевый, – он ткнул пальцем в Басурманова, – уже ломал наши ксивы. Что еще?
   – Так ты же турнул его от себя, – бандит, чем-то похожий на Малюту Скуратова, как его изображают в учебниках истории, развел руками. – Бедняга чуть в штаны не наделал. Нехорошо так со своими поступать…
   – Моих на этом свете мало осталось. Вот, наверное, последние, – Зяблик кивнул на членов ватаги, стоявших по обе стороны от него. – А новых корешей я себе не ищу. Поздно уже…
   – Что же так? – деланно удивился бандит. – Гамузом всегда легче прожить. Это даже волки понимают… Не говоря уже о вождях мирового пролетариата… Присоединяйся. Мы здесь всех вот так держим, – он протянул вперед раскрытую пятерню, а потом резко сжал ее в кулак, – свою долю от всего иметь будешь.
   – Грабите, значит, – Зяблик изобразил на лице отеческую печаль. – Гопничаете?
   – Грабили мы дома, – ухмыльнулся в ответ главарь. – А тут свое берем. Поскольку власти выше нас здесь нет. Мы и милиция, и прокуратура, и министерство финансов. Соображаешь?
   – А эти… паханы местные… которые вас туда-сюда гоняют?
   – Им дела наши мелкие до фени. Да и не видел их никто никогда… Ну так что ты решил? Идешь под наши знамена?
   – Кем же я среди вас буду? Агнцом промеж козлищ рогатых?
   – Ах вот ты о чем, – понимающе усмехнулся главарь. – Нет, этого можешь не бояться. Мы-то и рогов толковых не успели отрастить. Давно от аггелов отбились. Они там – сами себе, а мы здесь – сами себе. Хоть и не по своей воле, а отмежевались.
   – Все равно не лежит у меня к вам душа. Я когда срок доматывал, решил завязать узелок. Клятву давал. На крови и хлебе. С тех пор даже спички чужой не брал. Не по пути нам, жиганы.
   – Ну как хочешь, – презрительно скривился главарь. – Не нравятся тебе фартовые люди, так оставайся с голытьбой. Будете нам мзду платить, как положено.
   – Это чем же? Рыжьем или капустой? А может, натурой? – осведомился Зяблик.
   – Как придется… Бабы ваши нам не нужны, такого добра здесь хватает. А вот барахлом придется поделиться. Прикид у вас с иголочки, да и мешки по швам лопаются.
   – Кнацай сюда, – Зяблик показал главарю кукиш. – Нравится?
   – Рискуешь, паря… – тот потянулся к затвору автомата.
   Почти в то же мгновение пистолет Зяблика уперся ему в глазницу, выдавив глаз чуть ли не на висок. Выхватили оружие и остальные члены ватаги, кроме Лилечки, естественно. Смыков вдобавок еще и гранатой замахнулся.
   – Стоять! – дико заорал он. – Руки! Не шевелиться! Иначе на требуху всех разнесу!
   Банда опешила, хотя, похоже, напугала ее не столько угроза оружия, сколько решительные действия Зяблика и луженая глотка Смыкова. Многие отшатнулись назад, почти все выполнили команду Смыкова.
   – На кого ты, шантрапа поганая, бочку катишь? – проникновенно сказал Зяблик, все глубже вдавливая ствол пистолета в глазницу бандита. – Вояки зачуханные! Да вы тут давно забыли, чем затвор от запора отличается! А я десять лет пистолет из рук не выпускаю! У меня на указательном пальце мозоль от спуска! Да любой из вас мигнуть не успеет, как я из него решето сделаю! Может, проверим?
   – Пусти, сейчас глаз лопнет! – прохрипел главарь.
   – Так как же насчет мзды? А если вместо нее твой глаз зачтется?
   – Хрен с тобой! – главарь, в отличие от Басурманова, был не из робкого десятка. – Подавись ты этой мздой! Жили без нее и еще проживем!
   – Да ты, я вижу, наивный, как божий бычок, – Зяблик овладел автоматом главаря, и тот, оказавшись на свободе, отскочил в сторону. – Думаешь, я над добром своим трясусь? Или над шкурой? Нет уж! Я тебя на место ставить буду! И тебя, и всю твою братию! Чужого вы больше ни на копейку не возьмете и никого пальцем не тронете! Жрать будете только то, что вам от хозяйских щедрот перепадет! На общих основаниях!
   Главарь, прикрывая пострадавший глаз ладонью, медленно пятился.
   – Ухарь ты, конечно, еще тот… Ничего не скажешь, – зловеще произнес он. – Наблатыкался у себя в Отчине… Но только здесь не Отчина, а совсем другое место. Синькой называется. И о нем ты пока ничего не знаешь. А я тут столько лет кантуюсь, что уже и не припомнить. Кое-чему научился. А в своей норе, говорят, лис собаке никогда не уступит…
   – Не пугай, – сплюнул Зяблик. – А не то я сейчас передумаю. Опять твоими шнифтами займусь.
   – Я тебя не пугаю, – главарь вырвал у кого-то из своих приятелей ружейный обрез и взвел разом оба курка. – Но и ты меня на характер не бери. Хочешь жить спокойно – живи. Заслуживаешь. Так и быть, трогать вас не будем. А поперек дороги встанешь – чучело из тебя сделаем.
   – Вот страх-то! – усмехнулся Зяблик. – Слыхал я, что здесь человеку чуть ли не по десять жизней полагается. Как Кощею Бессмертному. Так неужели же мое чучело не оживет?
   – От кого ты, интересно, такое слыхал? – главарь покосился на Басурманова. – Ты, что ли, проболтался?
   – Под пыткой у меня признание вырвали! – Басурманов саданул себя кулаком в грудь. – Чтоб я так жил!
   – Разберемся, – главарь убрал руку от лица и теперь глядел на Зяблика уже обоими глазами, один из которых блестел мутной слезой и наливался кровью. – А тебе, паря, я вот что скажу… Не все так просто, как тебе кажется. Смерть всегда штука поганая, даже если ты и оживешь потом. Да и не все подряд оживают… Не уследить хозяевам за каждой мелочью. У них и своих забот хватает… И вообще, канительное это дело… Ох, канительное… Очухаешься без ног, с брюхом распоротым, а рядом еще один жмурик протухает… Без головы… Боль нестерпимая… Страх, тоска… И кто-то неведомый над тобой колдует – или чужие ноги тебе пришпандорить, или твою башку на чужие плечи пришить. Кто такое однажды пробовал, в другой раз лучше дотла себя сожжет.
   – Каркаешь ты складно, – сказал Зяблик. – Как лабух по нотам. Но только я на такие параши ложил с прицепом… Подбери сопли и вали отсюда. Маза ваша кончилась. Только заикнись еще раз, что ты здесь верховная власть. Собаки будут твои куски по всей этой Синьке собирать. Уж я-то позабочусь, чтоб тебя больше не оживили.
   – Ну тогда до свиданьица! – продолжая целиться в Зяблика из обреза, главарь стал отступать. – Сегодня у нас вроде как смотрины были. А свадьба еще впереди… Ох, повеселимся, чует мое сердце…
   – Это просто наказание какое-то! – воскликнула Верка, когда бандиты исчезли в сиреневых далях. – Мы, наверное, даже на Сириусе себе врагов найдем.
   – Что ты предлагаешь? Лобызаться со всякой рванью? – Зяблик до отказа оттянул затвор автомата и выругался. – Ах, сучий потрох, пусто! Ни одного патрона! Вот так трофейчик!
   – А что, если у них и в самом деле боеприпасов нету, – сказал Смыков.
   – С чего бы это? На кого они их тут могли истратить? На будетляндцев блаженных? Или на хозяев местных? Нет, просто отвыкли эти гады от оружия… Голыми руками нас хотели взять.
   Поколебавшись немного, он закинул автомат за плечо, и ватага продолжила путь. Перетрудив язык в перебранке с бандитами, Зяблик все оставшееся до сумерек время молчал и лишь иногда кивал, соглашаясь с какой-нибудь очередной сентенцией Цыпфа. Смыков, видя, в каком настроении пребывает приятель, старался ему лишний раз не докучать. Верка и Лилечка тащились в хвосте, обсуждая свои женские дела.
   Едва-едва сияющий хрусталем и лазурью окружающий мир стал меркнуть, как повторилась вчерашняя история: человеческие души обособились от тела, ничтожными, но равноправными каплями влились в океан всего сущего, безучастными созерцательницами прошли сквозь прошлое и будущее, а затем, вновь соединившись с плотью, стремительно низверглись в свое настоящее, сосредоточенное в том самом месте, где они впервые осознали этот мир.
   Фиолетовая чаша-кормушка своим появлением как бы подтвердила, что ватага взята на учет и имеет статус полноправной участницы некой грандиозной игры, с человеческой точки зрения абсолютно бессмысленной.
   После долгого и бурного обсуждения Веркин план умножения запасов все же был принят, хотя не обошлось без компромиссов – Зяблику был обещан стакан спирта, а Лилечке лишняя шоколадка. Фляжка с водой, помещенная в кормушку, немедленно дала приплод в виде трех совершенно идентичных экземпляров (на большее объема фиолетовой чаши просто не хватило).
   Вволю поев и напившись – с режимом экономии можно было проститься, – ватага легла опочивать, сбившись в кучу на манер цыганской семьи. Вопрос об организации ночного дежурства, внесенный Смыковым, был отклонен большинством голосов. То, что бандиты сумеют отыскать их бивуак в почти непроницаемых сумерках местной ночи, представлялось делом маловероятным.
   Примерно в том же плане прошло еще пять или шесть суток (никто, кроме Смыкова, их не считал) – однообразных до тошноты. Днем они рыскали в запутанных лабиринтах иномерного мира, устройство которого по-прежнему оставалось для них тайной за семью печатями, а ночью коченели под своими никудышными одеялами.
   Единственным развлечением были эксперименты с кормушкой, регулярно появлявшейся на исходе дня и исчезавшей сразу после опорожнения. У ватаги теперь было вдоволь и воды, и шоколада, и печенья, и всякой другой вкуснятины. Наращивание запасов спирта и бдолаха в данный момент признали нецелесообразным, поскольку сойти с ума здесь можно было и без помощи всякой дури.
   Зато с носильными вещами выходила полная непруха. Возможности кормушки ограничивались ее размерами. При желании туда можно было запихнуть куртку или брюки, но, поскольку для второго экземпляра места не хватало, процесс умножения состояться просто не мог. Единственное, что удалось Верке, никого к фиолетовой чаше не подпускавшей, – это изготовление пяти пар перчаток по образцу, принадлежавшему Лилечке (впрочем, Зяблику они не подошли). Смыков выпрашивал для себя шапку, аналогичную той, которую носил Цыпф, но с этим решили повременить. По общему мнению, наследники дела товарища Дзержинского должны были априорно иметь холодные головы.
   Бандиты о своем существовании ничем не напоминали, и оставалось неясным, выполнили они ультиматум Зяблика или нет. С будетляндцами, несколько раз встречавшимися на пути ватаги, установить контакт не удавалось. То, что они не понимали ни русского, ни испанского языков, было еще не главным. Незадачливых потомков отпугивал сам вид выходцев из Отчины, внешне свидетельствовавший об их общности с экс-аггелами. Не помогло даже то, что Зяблик выбросил совершенно бесполезный автомат (предварительно, правда, приведя его в полную негодность).
   Все изменилось в середине одного ничем не примечательного дня, когда Смыков, раньше всегда гордившийся своей зоркостью, но в сиреневом мире несколько сдавший, попросил вдруг Цыпфа:
   – Вы, братец мой, вон туда гляньте. Что-то я двумя глазами не разберу… Может, четырьмя у вас лучше получится.
   Ватага, для которой любое непредвиденное событие было просто отрадой, немедленно остановилась. Обоих наблюдателей завалили советами, самый безобидный из которых предполагал размножение Левкиных очков в кормушке.
   Не снисходя до пустопорожней полемики, Цыпф тщательно протер стекла, помассировал глазные яблоки и устремил взор туда, куда указывал Смыков.
   Спустя полминуты он хмуро поинтересовался:
   – Что, собственно говоря, я должен увидеть?
   – А то, что есть, то и должны… – неопределенно ответил Смыков.
   – Так нет же ничего!
   – Это вам кажется. Лучше смотрите.
   – Люди, как всегда, бегают… Вон там, там и там… Больше ничего.
   – Братец мой, вы не просто так смотрите, а присматривайтесь! – осерчал Смыков. – Вон к той группе, что справа… Над ними еще тень какая-то нависает, как баклажан, синенькая.
   – Это от вашей руки тень… А группа как группа, ничего особенного.
   – А вот хрен вам, – сказал Зяблик, вместо оптического прибора использовавший два своих пальца, сложенные колечком. – Никакая это не группа… Скотина, похоже, какая-то… Вроде быка, а может, и побольше…
   – Верно… Теперь вижу… Как же я так… – устыдился Лева. – Слон не слон… Крокодил не крокодил… Знаете, кого это существо больше всего мне напоминает?
   – Знаю, – кивнул Зяблик. – Зверя Барсика… Который был очень мил с нами, не мог закрывать глазки, но на стороне шуровал все живое так, что даже костей не оставалось.
   – Неужели они здесь водятся? – наивно воскликнула Лилечка.
   – Ну ты что! – Цыпф с укоризной посмотрел на свою подругу. – Такой тип существ здесь невозможен морфологически. Точно так же, как и люди. Это, конечно же, тот самый Барсик, принимавший участие в погребении Эрикса.
   – В качестве катафалка… – добавил Смыков.
   – А вдруг Эрикс здесь ожил? – ахнула Верка.
   – Не исключено, – пожал плечами Цыпф. – Хотя совсем не обязательно, что после этого они с Барсиком подружились.
   – Так или не так, а проверить надо, – заявила Верка решительно. – По крайней мере, у нас будет хоть какая-то цель.
   – Цель-то, может, и будет, – задумчиво произнес Цыпф. – Но вот вопрос: располагаем ли мы средствами для ее достижения?
   Весь остаток дня ватага была занята охотой на Барсика, что по сути своей напоминало попытки кошки поймать птичку, порхающую на экране телевизора. Были моменты, когда казалось, что их пути обязательно пересекутся где-то хоть и в далекой, но во вполне реальной перспективе, однако в прихотливых изломах иномерного и чужеродного пространства могли заблудиться не то что люди, а даже планеты. Кончилось все тем, что зверь, у которого теперь даже хвост можно было разглядеть, перевернулся вверх ногами (подобные оптические иллюзии ватаге уже доводилось наблюдать) и пропал без следа в нагромождении каких-то призрачных пиков, существовавших не сами по себе, а как отражение чего-то совсем иного.
   Верка печально сказала:
   – Мне показалось, что рядом с Барсиком кто-то шел… Не с той стороны, которая к нам, а с другой…
   С ней не стали спорить, хотя всем было известно, что в сиреневом мире Верка ориентируется, как курица в сумерках.
   В свой срок возвращенные неведомой силой на бивуак, пленники Синьки плотно поужинали («Огурец бы сейчас соленый, – ворчал Зяблик, – а то все сладкое да сладкое») и, пользуясь последним светом уходящего дня, занялись неотложными делами.
   Лилечка штопала Левкину рубаху, Зяблик, буквально вымоливший у Смыкова с десяток блокнотных листков, старательно изготовлял игральные карты, Верка же, как всегда, посвятила свой досуг манипуляциям с кормушкой.
   Согласно единодушно утвержденному накануне плану, сегодня наступил черед размножения патронов, запас которых не мешало пополнить в преддверии возможной стычки с бандой. Для этой цели Верка получила от Зяблика наиболее надежный из его магазинов (каким способом он определил таковой, для всех оставалось загадкой).
   Зяблик уже заканчивал рисовать трефовую даму, когда Верка, подойдя к нему, протянула вперед сжатый кулак и загадочно сказала:
   – Угадай, что у меня есть.
   – Я только погоду могу угадывать да в каком ухе звенит, – сказал Зяблик, чтобы отвязаться от нее.
   – А ты все же попробуй, – настаивала она.
   – Пуговица от смыковских кальсон, – ничего более неправдоподобного Зяблик придумать не мог.
   – А вот и нет! – Верка разжала кулак. – Получай сувенир.
   На ладошке у нее лежал пистолетный магазин – совсем как настоящий, только размером с фасолину.
   Зяблик некоторое время рассматривал его, а потом иголкой, позаимствованной у Лилечки, выщелкнул один патрончик – крохотный, как рисовое зернышко, но ощутимо тяжелый.
   – Это какой же калибр получается? – прищурился он. – Полмиллиметра, а то и меньше… Много такого добра получилось?
   – Нет, – ответила Верка. – Всего одна штука. Вот эта самая.
   Вокруг них собралась уже вся ватага.
   – Это надо так понимать, что наказаны мы! – жизнерадостно сказал Смыков. – Лишены на ужин крем-брюле.
   – Можно? – Цыпф переложил магазин себе на ноготь. – Занятная вещица, хоть и бесполезная… А знаете, чего-то похожего я ожидал. Занявшись поисками Барсика, мы нарушили какие-то незыблемые правила… Расстроили общую дислокацию игры. Но, возможно, это еще не наказание, а только предупреждение.
   – Ясно, – буркнул Зяблик. – Когда пайки лишают, это еще не наказание, а так… мера профилактики. Вот когда вологодский конвой за тобой придет, это другое дело. Те или в штрафняк отведут, или, как раньше… высшую меру социальной защиты за саботаж.
   – А как же дальше с Барсиком быть? – поинтересовалась Верка.
   – Придется эту идею оставить, – Цыпф развел руками. – Пусть гуляет себе…
   – Интересные дела получаются! – возмутилась Верка. – Бандитам, значит, все можно! Что хотят, то и творят! Болтаются, где им вздумается! А мы один раз оступились – и сразу тряпкой по роже! Нечестно!
   – Разговор беспредметный, – попытался убедить ее Цыпф. – Такие категории, как «честно» или «не честно», вряд ли имеют в этом мире хоть какое-то значение… И потом, ведь мы же ничего не знаем… Думаю, что бандитам персональные кормушки вообще не нужны. Они могут грабить всех подряд.
   – А почему хозяева не вмешиваются? Это же натуральный произвол!
   – Возможно, это не нарушает правил… Не мешает, так сказать, общему замыслу.
   Уже окончательно стемнело, а ватага все продолжала спор. В конце концов было решено прекратить мероприятия по поискам Барсика. Овчинка явно не стоила выделки. Во-первых, не было никаких гарантий, что Барсик ходит на пару с Эриксом (наблюдениями Верки вполне можно было пренебречь). Во-вторых, хищный и довольно примитивный зверь мог не признать своих бывших попутчиков и воспользоваться ими как дополнением к своему рациону. В-третьих, перспектива встречи с Эриксом радовала далеко не всех. Уроженцы Талашевского района, в отличие от жителей Ямайки или Гаити, не имели опыта общения с ожившими мертвецами.
   Чутье не подвело Зяблика и на этот раз. Все крепко спали, а он, словно получив пинок от ангела-хранителя, внезапно воспрянул ото сна.
   Он хорошо помнил, что доверять звукам, особенно доносящимся издалека, здесь нельзя. Шаги, раздававшиеся впереди, могли, к примеру, принадлежать человеку, подкрадывающемуся сзади. Ползущий червяк мог издавать пугающий грохот, а огромная толпа – легкий шорох.
   Поэтому, заподозрив неладное, Зяблик немедленно растолкал Смыкова – одна пара ушей хорошо, а две лучше.
   – Чего надо? – сонно пробормотал тот.
   – Ходит тут кто-то поблизости… Послушай…
   – Пусть ходит… Не запретишь… Главное, чтобы близко не подходил. – Было слышно, как Смыков шарит по карманам в поисках гранаты.
   Их разговор разбудил остальных, и ватага без промедления изготовилась к отражению возможного нападения. Однако время шло, а ночь что-то не спешила огорошить их каким-нибудь неприятным сюрпризом. Напряжение понемногу стало спадать.
   – Не приснилось ли вам все это, братец мой? – не без ехидства поинтересовался Смыков.
   – Присниться мне что угодно может, – ответил Зяблик веско. – Раз даже ты приснился. Можешь представить, с женскими сиськами и конским мудьем. Но я же от этого не просыпаюсь. А вот когда поблизости кто-то топает, как портовый грузчик по сходням, сон от меня белой птицей летит.
   – Нда-а, – Смыков оглянулся по сторонам. – И не скажешь, что совсем темно, а ничего не видно. Гранатой что-ли шарахнуть?
   – Даже думать не смей! – набросилась на него Верка. – Еще пришьешь кого-нибудь местного по ошибке…
   – Местные если шум и производят, то нам его слышать не дано. Так что не паникуйте, Вера Ивановна…
   – Левка, отстань! – взвизгнула Лилечка. – Нашел время лизаться!
   – Это не я, – смутился Цыпф. – Как ты могла подумать?
   – Кто же тогда? Ай… опять…
   – Пропустите-ка меня! – Расталкивая остальных, Зяблик подался на ее голос и вдруг заорал что есть мочи: – Поймал! Держу! Ей-Богу, держу!