Николай Чадович. Щепки плахи, осколки секиры

   – Кого ты держишь, кого? – надрывался рядом Цыпф.
   – Хрен его знает! Но что не Лильку твою, так это точно! Как матрас надувной… Только теплое… И течет по нему…
   Смыков щелкнул кресалом, вспыхнул фитиль, однако его тусклый огонек не мог рассеять окружающую мглу. Пришлось использовать вместо факела недавно изготовленные перчатки. Облитая спиртом шерсть вспыхнула, как сухое сено, и вся ватага дружно ахнула.
   Из сиреневой мути, как из омута, таращились на них два глаза, размер и выражение которых сразу рождали мысль о свирепых драконах-людоедах. В треугольных зрачках, подернутых пленкой прозрачных жабьих век, отражался огонь факела.
   Жуткие эти глаза существовали не сами по себе, а в комплекте с несокрушимой глыбой морды, грубыми дырами ноздрей, пилами клыков и огромным языком, за который в данный момент держался Зяблик.
   Факел горел не больше трех-четырех секунд, и столько же времени длился немой ужас, усугубленный еще тем обстоятельством, что ватага не совсем оправилась ото сна. Когда факел погас, наступил черед ужаса вопящего. Солировала в нем, безусловно, Лилечка. Остальные по мере сил помогали ей – кто благим матом, кто бессмысленными командами, а кто даже истерическим хохотом.
   В этой внезапно взорвавшейся какофонии звуков не сразу удалось расслышать смущенный человеческий голос:
   – Не надо так волноваться. Это добрый зверь. Он не кусается.
   – Эрикс, ты, что ли? – первой опомнилась Верка.
   – Кто же еще может навестить вас здесь, как не старый приятель Эрикс.
   – А зверюгу ты почему наперед себя послал?
   – Не хотел вас пугать… Вы видели мой труп. Для вас я мертвец… Очень многие люди боятся мертвецов. Я думал, что появление зверя подготовит вас к встрече со мной…
   – Идея, безусловно, блестящая, – сказала Верка. – Мы просто тащимся от восторга… Верно, Лилечка?
   – Ага, – сказала Лилечка, то ли падая, то ли ложась на руки Цыпфа. – Дайте воды… Хотя не надо… Я все равно сейчас умру.
   Пока Цыпф и Верка хлопотали над Лилечкой, между Смыковым и Эриксом завязалась несколько натянутая беседа. Зяблик был занят тем, что дергал Барсика за язык, пытаясь оттащить подальше от бивуака.
   – Я, конечно, извиняюсь, – дипломатично сказал Смыков. – Вам эта тема, может, неприятна. Но порядок есть порядок. Как говорится, всему свое время. Время начетам и время отчетам. Похоронили мы вас, значит, как полагается. Если и не по первому разряду, то вполне достойно. С цветами и музыкой. Я лично произнес речь, соответствующую моменту. Если желаете, могу повторить.
   – В другой раз, – вежливо отказался Эрикс. – Я весьма благодарен вам за то, что моя последняя воля была исполнена… У меня к вам есть очень много вопросов. Но сначала самый главный. Как вы сами здесь оказались?
   – Насели на нас аггелы. Аккурат возле этого самого Черного Яйца, которое вы на схеме изобразили. И прижали к площади… Ну, вы знаете, там еще все сияет…
   – Это есть проекция на наш мир «глубокого дромоса», туннеля, соединяющего различные пространства, – объяснил Эрикс.
   – Пусть «дромоса», кто же спорит… – согласился Смыков. – Деваться нам некуда. Вот и сунулись в тот «дромос», как куры в ощип… Кстати, мы вашего зверюгу уже видели вчера.
   – Да, да, – торопливо подтвердил Эрикс. – Я тоже вас видел. Но днем подойти не посмел… Это лучше делать ночью.
   – Вы разве ночью видите? – удивился Смыков.
   – Нет. Но зверь, наверное, видит… Ночью он ходит очень уверенно. А нашли мы вас потому, что это место мне очень хорошо знакомо… Все начинают отсюда… Потом происходят перемещения разного порядка…
   Во мраке глухо рявкнул Барсик, получивший, наконец, возможность распоряжаться собственным языком. Почти сразу после этого где-то рядом раздался голос Зяблика:
   – Ну со свиданьицем, потомок!
   Они отыскали друг друга в темноте и долго тискали в объятиях.
   – Жив, значит, курилка…
   – О да. Однако нельзя сказать, что я очень рад этому, – признался Эрикс.
   – Что так?
   – Эта жизнь недостойна человека. Она не удовлетворяет меня.
   – Нас тоже. А что делать?
   – Если бы я знал… Боюсь, что мы не в состоянии что-нибудь изменить… Послушайте, ведь вас раньше было шестеро. А я слышал голоса только пяти человек.
   – Погиб наш дорогой товарищ Толгай, – вздохнул Зяблик. – Своей жизнью за наше спасение заплатил.
   – Печально… Он заслуживал жизни, но умер. Мне же следовало умереть, а я живу… Кажется, это называется иронией судьбы.
   Снова раздался рев Барсика, чем-то, похоже, очень недовольного.
   – Любопытствую, чем вы кормите вашу скотину? – ни с того ни с сего спросил Смыков.
   – О, это долгий разговор, – судя по тону Эрикса, он пребывал в тяжелейшем цейтноте.
   – Что ты торопишься, как поповна замуж? – удивился Зяблик. – Чайник, что ли, на керогазе забыл?
   – К рассвету я должен обязательно вернуться на то место, где мне положено находиться. Возможно, мы встретимся днем, но эта встреча будет мимолетной. Специально искать меня не надо. Я постараюсь навестить вас следующей ночью.
   – Будем ждать, – проворковала Верка. – Вы Лилечку извините, она у нас девушка нежная.
   – Нет, нет… Это я должен извиниться за свою оплошность. До скорой встречи. И вот еще что… Здесь вы можете столкнуться с очень нехорошими людьми. В большинстве своем это бывшие аггелы. Они вооружены, и поэтому их легко узнать. Остерегайтесь этих людей…
   – Шакалы они, а не люди, – сказал Зяблик. – Встречались мы уже. Еле ноги успели от нас унести. Нашла коса на камень.
   – Итак, до завтра. – Во мраке послышались удаляющиеся шаги Эрикса, а потом довольное урчание Барсика.
   – Вот и опять нас стало шестеро, – задумчиво сказала Верка.
   – Я бы не стал сравнивать Эрикса с Толгаем. – Цыпфу удалось, наконец, успокоить Лилечку. – Человек он, конечно, замечательный, но… Это то же самое, что сравнивать книгу с наскальной надписью. В книге содержится намного больше информации, однако она беззащитна перед любой стихией. А наскальная надпись из десяти фраз переживет века.
   – Витиевато вы, братец мой, выражаетесь, – заметил Смыков. – Однако основная ваша мысль ясна. Свой дурак лучше чужого умника. Не так ли?
   – Совсем не так, – вздохнул Цыпф. – Я говорил совсем не о проблеме личностных качеств. Я говорил о проблеме времени и места. В уютной и безопасной келье я, конечно, отдал бы предпочтение книге. Но в огне и буре лучше полагаться на скалу.
 
   В течение следующего дня им не удалось встретиться ни с Эриксом, ни с бандитами. Да и вообще дела у ватаги на этот раз обстояли на редкость скверно. Выпадавшие на их долю пути вели или круто вверх, или еще более круто вниз, так что иногда для передвижения приходилось использовать собственный зад (по примеру заплутавших в Альпах суворовских чудо-богатырей).
   В конце концов они добрались до мест, где время текло не в десять, а почти в двадцать раз медленней, чем на родине. Пространство здесь уже не сияло чистыми оттенками голубизны, а тускло отсвечивало бутылочным стеклом. Любые звуки, сорвавшиеся с губ, даже самые глухие, немедленно переходили в визг, и членам ватаги приходилось общаться между собой жестами.
   Они еле-еле дотерпели до сумерек и вздохнули с облегчением только тогда, когда вновь вернулись на место, определенное хозяевами сиреневого мира для их ночлега. В свой срок появилась и кормушка. Неясным оставалось, как она поведет себя сегодня, однако по настоянию Верки Зяблик все же рискнул вторым магазином. Рискнул – и не прогадал. Урожай боеприпасов составил сам– десят.
   – Замечательная штука! – Это был редкий случай, когда Смыков похвалил что-то, пусть даже и неодушевленную вещь. – Эх, переправить бы ее в Отчину! Представляете, каждый день мы имели бы по ведру серебряных реалов.
   – То, о чем ты толкуешь, гражданин начальник, в уголовном кодексе определяется как подделка денежных знаков в виде промысла и при наличии отягчающих обстоятельств наказывается лишением свободы сроком от десяти до пятнадцати лет или смертной казнью, – без запинки отбарабанил Зяблик. – С конфискацией имущества, естественно. Тебе, как старому законнику, это должно быть известно лучше, чем кому-нибудь другому. Так что на эту тему лучше и не заикайся.
   Немедленно вспыхнул ожесточенный спор. Смыков доказывал, что производство полноценных серебряных денег в условиях господства натурального товарообмена есть не фальшивомонетничество, а обычная кустарно-ремесленная деятельность, сравнимая, например, с заготовкой дров или добычей торфа. Кроме того, он упирал на то, что Талашевский трактат де-юре отменил все ранее существовавшие нормативные акты, в том числе и уголовный кодекс. Однако это было еще не все. Основной аргумент Смыкова формулировался примерно так: не лезьте, братец вы мой, со свиным рылом в калашный ряд, потому что личность, вступившая в конфликт с законом, комментировать и трактовать этот закон никакого морального права не имеет.
   Ответные доводы Зяблика были не менее убедительны, но куда более лаконичны. Во-первых – ты сам свинья. Во-вторых – твой поганый кодекс давно пора отменить, но кто посмеет отменить слово Божье: «Проклят будет тот, кто обрезает монеты или ставит на них клейма свои». В третьих – грести лопатой дармовые деньги совсем не то же самое, что вкалывать на лесоповале или торфоразработках.
   Полемику, грозившую вот-вот перейти в нешуточную ссору, удалось прекратить только Верке. Зяблику за хорошее поведение была обещана в скором будущем целая кормушка махорки, а Смыкову – сколько угодно новых блокнотов.
   Уже стемнело, однако спать не ложились – ждали гостей. Тяжкую поступь Барсика расслышали еще издали, но, как и в прошлый раз, он появился совсем не с той стороны. Сопровождавший зверя Эрикс на подходе к бивуаку зажег свечку. Как он потом объяснил, такого добра у будетляндцев было предостаточно – некоторые усопшие попадали в Синьку сняряженными по христианскому обряду, то есть в гробу и со свечкой в руках. После процедуры воскрешения (которая не всегда проходила гладко – кое-кто из бывших покойников даже тронулся умом) гробы шли на устройство костров, а наиболее удачные образцы свечей тиражировались в кормушках.
   Быстро покончив с приветствиями и отпустив Барсика погулять, обе стороны без промедления приступили к переговорам. Вопросов друг к другу накопилось столько, что из-за этого даже заминка вышла – никто не знал, с чего именно начинать.
   В конце концов решили, что ответствовать сегодня будет главным образом Эрикс – как-никак, а он провел в Синьке уже достаточно долгое время.
   Право задать первый вопрос предоставили Лилечке, как особе, накануне пострадавшей от Барсика.
   – Вы как-то говорили, что ваша жена и дети находятся здесь. Нашли вы их?
   – Нет, – ответил Эрикс. – Все мои поиски закончились безрезультатно. Мир, в котором мы сейчас пребываем, имеет достаточно сложную структуру. Попавшие сюда люди распределяются по различным, не сообщающимся между собой уровням. Не исключено, что уже завтра мы с вами тоже расстанемся навсегда.
   Цыпфу так хотелось вступить в разговор, что он даже кряхтел от нетерпения. Не успела Лилечка поблагодарить Эрикса за ответ, как он нагло захватил инициативу.
   – Что вы можете сказать о топологических свойствах этого мира? На мой взгляд, его мерность отличается от мерности привычного для нас пространства. Не отсюда ли проистекают все те загадочные явления, с которыми мы здесь столкнулись?
   – Я не хотел бы делать сейчас какие-то категорические выводы, поскольку могу основываться только на собственных наблюдениях и рассуждениях, – говорил Эрикс не совсем уверенно, как человек, успевший отвыкнуть от долгих бесед. – Окажись в моем распоряжении самые простые приборы, многие проблемы заметно прояснились бы. Хотя какой смысл говорить о невозможном… Лично я придерживаюсь мнения, что все миры, составляющие нашу супервселенную, изначально располагали абсолютно идентичным набором измерений. Однако под воздействием флуктуаций, неизбежно сопровождавших развитие этой супервселенной, часть измерений компактировалась, то есть перешла в свернутое состояние. Причем для каждого отдельного мира существуют свои особенности свертывания лишних измерений. Поэтому и свойства пространства—времени в разных мирах будут различны. Все это, кстати говоря, согласуется с областью физики, изучающей так называемую теорию супергравитации.
   – Я сейчас засну, – произнесла Верка ледяным голосом. – Или закачу истерику.
   – Вера Ивановна, милая! – взмолился Цыпф. – Ну не мешайте, пожалуйста! Вы даже представить не можете, как это все важно для меня! Эрикс, продолжайте, прошу вас!
   – Если большинство присутствующих возражает… – замялся Эрикс.
   – Ничего, валяй дальше, – буркнул Зяблик. – Когда умные люди говорят, дуракам иной раз не мешает и послушать.
   – Я постараюсь изложить свои мысли как можно короче и популярней… В мире, где мы с вами родились, в свернутом состоянии пребывают все измерения, кроме трех. Здесь же картина иная. Трудно сказать, какая мерность у Синьки… ох, простите, вам, наверное, незнаком такой термин…
   – Знаком, как же, – сказал Цыпф. – Успел кое-кто просветить…
   – Спасибо им хоть за это… Ну так вот, истинная мерность Синьки остается для меня загадкой, но во всяком случае она превышает число три. Хотя это еще не все. Мерность в этом мире – понятие относительное. При мне она менялась уже несколько раз.
   – Вы хотите сказать, что раньше этот мир был другим? – Цыпф буквально глядел Эриксу в рот.
   – По крайней мере, я застал его не таким, какой он сейчас.
   – Разница большая?
   – Нет, не очень. Вот если отнять или добавить одно измерение к трехмерному миру, эффект, несомненно, будет потрясающим. Но если то же самое, к примеру, произойдет с миром десятимерным, прогресс или регресс составит минимальное значение. Для карлика лишний сантиметр роста – это величина, а для гиганта мелочь.
   – К переменам мы давно привыкли. – Зяблик от нечего делать принялся тасовать недавно изготовленную карточную колоду. – Этим нас не запугаешь… Главное, чтобы пайку не урезали.
   – Ну это главным образом зависит от вас. – Эрикс покосился на дорожные мешки, набитые продуктами до такой степени, что даже их горловины невозможно было завязать.
   – Вы говорили о непостоянстве мерности этого мира, – напомнил Цыпф. – В чем же здесь причина?
   – Я предвидел такой вопрос, – Эрикс кивнул. – Сначала мне казалось, что колебания мерности являются следствием структурной неустойчивости, свойственной всем переусложненным мирам. Но постепенно я пришел к другой точке зрения, какой бы фантастической она ни казалась… Некто, куда более могущественный, чем придуманные нашими предками боги, по собственной прихоти сворачивает и разворачивает пространства. Он обращается с ними примерно так же, как вы с этими картами.
   – По-вашему, эти неведомые сверхсущества не созидатели, а игроки? – живо поинтересовался Цыпф.
   – Разве об этом можно судить всерьез? Но с другой стороны – а почему бы и нет! Созидание – процесс вынужденный. Его назначение – обеспечивать какие-либо личные или общественные блага. А что останется могучему и изощренному уму, когда необходимость в созидании благ отпадет? Только игра. Я не согласен с тезисом, что игра является суррогатом жизни. Что, если сама наша жизнь всего лишь суррогат некой вселенской игры?
   – Блошиного цирка, – брякнула Верка.
   – Что? – не понял Эрикс.
   – Не обращайте внимания! – Цыпф замахал на Верку руками. – Это так, к слову… Забава такая была раньше… С использованием некоторых видов насекомых-паразитов. Вот один гражданин и сравнил нашу каждодневную суету с блошиным цирком.
   – Понятно… Здесь это весьма популярная тема, успевшая обрасти массой легенд. Считается, что истинные хозяева этого мира ведут между собой или сами с собой, что несущественно, грандиозную азартную игру, в которой люди используются как пешки. В пользу такой теории говорит немало фактов.
   – Но если это все же игра, то в ней должны быть определенные правила, – продолжал свои расспросы Цыпф. – Есть ли какая-нибудь закономерность в маршрутах, которые мы ежедневно преодолеваем? Прослеживается ли что-то вроде системы в манипуляциях хозяев со временем и пространством?
   – Разве пешка обязана знать правила игры, в которой участвует? Достаточно того, что их знают игроки. Тем более что жесткие правила скорее свойственны примитивным играм, какие пользовались популярностью в ваше время. В игре достаточно сложной, примером которой может служить человеческая жизнь, правила должны быть гибкими, изменчивыми. Фактор неопределенности не только разжигает азарт, но и формирует философский взгляд на вещи.
   – Допустим, – Леву обуял уже не крылатый гений познания, а козлорогий демон спора. – Но эта гибкость и изменчивость должны иметь некие границы, хотя бы моральные. Ведь как-никак роль пешек выполняют живые и, более того, разумные существа. Почему же одним пешкам позволено издеваться над другими?
   – Кстати, братец мой, а вам не досталось на орехи от этой рвани? – поинтересовался Смыков.
   – К счастью, нет. Ведь я как-никак нахожусь под охраной своего компаньона. Мало кто рискует приблизиться к нему… Зато остальные будетляндцы не могут ничего противопоставить кучке обнаглевших мерзавцев. Ежедневно кто-то из них подвергается грабежу и насилию.
   – И сегодня тоже? – Лица Зяблика не было видно в темноте, но, судя по голосу, он нахмурился, как Илья Муромец, узнавший о безобразиях, творимых Идолищем поганым.
   – Относительно сегодняшнего дня я ничего не могу сказать, но позавчера они долго издевались над человеком, не пожелавшим расстаться с едой и последней одеждой. Представляете, что это такое – на протяжении долгих часов убивать того, кто не в состоянии умереть.
   – Слова мои, значит, были сказаны впустую, – произнес Зяблик с сожалением. – Смыков, запиши это в своем талмуде. Чтоб потом меня не ставили на одну доску с каким-нибудь атаманом Кудеяром или Джеком-потрошителем.
   – А вы, братец мой, никак на лавры Дубровского претендуете? Или Робин Гуда? – сказано это было отнюдь не с ехидцей, а скорее с подозрением. – Опять какую-то авантюру затеваете?
   – Никакую не авантюру, – поспешно возразил Зяблик. – А вот маленькая правилочка не помешала бы.
   – Вы ведь знаете, что я противник любых форм насилия. – Чувствовалось, что в душе Эрикса идет какая-то борьба. – Но если вы сумеете обуздать этих варваров, то заслужите искреннюю благодарность всех будетляндцев, в том числе и меня.
   – Как же их обуздать? – Зяблик принялся рассуждать вслух, чего раньше за ним не замечалось. – Убивать бесполезно – оживут. Хари начистить – кулаки отобьешь. Душевная беседа тоже вряд ли поможет… Ладно, что-нибудь придумаем. Лично я вопросов больше не имею.
   – Вот и хорошо, – Эрикс вздохнул с облегчением. – Мое время на исходе. Пора собираться назад.
   – Остались бы у нас, – любезно предложила Верка. – Скучно ведь одному, наверное. Барсик ласкового слова не скажет.
   – Да-да, присоединяйтесь, – поддержал ее Цыпф.
   – Вряд ли это целесообразно, – вздохнул Эрикс. – И вот по какой причине. Любая устойчивая группа воспринимается хозяевами как единое целое. Для них, видимо, нет принципиальной разницы между вашей пятеркой, нашей со зверем парочкой или каким-нибудь обособленно живущим мизантропом. Каждой единице положено только по одной кормушке. Что вам пятерым, что нам двоим. Объединившись, мы лишимся половины своего пайка. Как кому, а зверю это может не понравиться. Он у меня и так недоедает.
   – Кстати! – встрепенулся вдруг Зяблик. – А как себя ведет твой зверек? За людьми не пробовал охотиться?
   – Пробовал, – признался Эрикс. – Но я его отучил.
   – А не боишься, что однажды ночью он тобой закусит?
   – Ну что вы! – Эрикс даже обиделся немного. – Такое просто невозможно. Мы очень привязаны друг к другу. Слышите, он меня зовет. – Действительно, во мраке раздался призывный рев Барсика. – Все, я пошел. До встречи. Свечу оставляю вам.
   – Долг платежом красен, – Зяблик, вскочив, стал совать в руки Эриксу шоколад и печенье.
   – Спасибо, я не донесу столько, – смутился Эрикс.
   – Ничего, – упорствовал Зяблик. – Сейчас упакуем. Верка, пожертвуй одной шалью. Я видел, сколько ты их в Будетляндии присвоила… Правильно, молодец… Что легко пришло, то легко и уйдет… Шучу-шучу, вернем мы твою шаль… Вот какой узелок аккуратный получился! Загляденье! Пошли, провожу тебя немного… Ребята, вы пока свечку не тушите.
   Зяблик ушел и как в воду канул. Ватага улеглась спать без него, но свечку оставили гореть вместо маяка.
   Вернулся он часа через полтора и сразу нырнул под одеяло.
   – Где вы шляетесь? – сонно пробормотал Смыков.
   – Да так… Поболтали чуток с Эриксом. Договорились, так сказать, о дальнейших совместных действиях. Если эти гады опять на кого-нибудь наедут, он постарается нас предупредить.
   – Ох, ищете вы приключений на свою голову. Сдержанней надо себя вести. Мы ведь не дома.
   – Верно, не дома, – согласился Зяблик. – Дома я бы быстро глянец навел…
   Прошло несколько суток, а Эрикс не подавал о себе никаких вестей. Больше всего по этому поводу переживал почему-то Цыпф. Верка своих чувств старалась не выказывать, хотя дни напролет мурлыкала лирические песни. Зяблик держался подчеркнуто индифферентно, а Смыков, косясь на него, время от времени удрученно вздыхал:
   – Чешутся у вас руки, братец мой, ох как чешутся.
   Свечи, целую кучу которых по инициативе Верки изготовила кормушка, внесли в жизнь ватаги некоторое разнообразие. Отпала необходимость сразу после наступления сумерек заваливаться на боковую. Ужин теперь растягивался на несколько часов и напоминал светский раут с карточной игрой и долгими неспешными беседами. Сначала перекидывались в дурачка, а потом Смыков (кто бы мог подумать) заразил все общество страстью к преферансу. За игрой болтали обо всем понемножку, хотя у каждого из мужчин был любимый конек. Зяблик рассказывал случаи из собственной жизни и, конечно, безбожно врал при этом. Смыков, наоборот, придерживался строгих фактов, которые по памяти черпал из бюллетеня «Следственная практика». Цыпф свой скудный жизненный опыт компенсировал начитанностью: один вечер он цитировал Ларошфуко, второй – Гомеса де ля Серну, третий – царя Соломона и так далее.
   Совершенно случайно выяснилось, что Лилечка умеет гадать на картах – бабушка в свое время научила. Сначала она упорно отнекивалась, ссылаясь на отсутствие опыта, но потом все же уступила воле большинства.
   Смыкову были предсказаны хлопоты по казенной нужде, счастье с трефовой дамой, горе от пикового короля и очень нехорошие перспективы в итоге. Зяблику, помимо хлопот, дороги и разнообразных неприятностей, в самое ближайшее время предстояло исполнение желаний через червонного туза и потеря друга. Верке сначала сплошь валили удачи, встреча со старыми друзьями, успех в задуманном, а в конце неожиданно выпали четыре семерки, означающие в лучшем случае слезы, а в худшем – смерть. То, что ожидало в будущем Цыпфа, Лилечка пожелала сохранить в тайне. И хотя все это делалось вроде шутки ради, девушка осталась сильно удрученной и карт в руки больше не брала, даже подкидного дурака игнорировала.
   Эрикс появился в очень неудобное время, в середине ночи, когда никто толком не успел выспаться. Барсика он придерживал за ухо, как шкодливого мальчишку. Зверь на этот раз выглядел как-то странно – издавал тревожные глухие звуки (что-то среднее между мычанием и рычанием), учащенно дышал, пуская из пасти густую слюну. Иногда он даже пытался вырваться из рук Эрикса, хотя скорее только обозначал эти попытки – случись у них конфликт на полном серьезе, от человека даже мокрого места не осталось бы.
   Сердобольная Лилечка первым делом поинтересовалась, не болен ли зверь. Эрикса этот вопрос почему-то привел в замешательство, зато Зяблик продемонстрировал неожиданную компетентность:
   – Загулял он. Как кот в марте. Закон природы. Понимешь? А подруги поблизости нет. Не трагедия ли это? Шекспировский сюжет, едрена вошь!
   Эрикс решительно отказался от предложенного угощения и сбивчиво поведал о том, что бандиты совершили в сумерках налет на лагерь, в котором компактно проживали несколько будетляндских семей. Как всегда, не ограничившись гребежом, они подвергли жертвы неслыханным издевательствам, стремясь удовлетворить не только свои садистские наклонности, но и извращенную любознательность. Например, проводились эксперименты по выяснению зависимости времени воскрешения человека от расстояния, на которое разнесены отчлененные части его тела. Обо всех этих ужасах Эриксу поведал единственный из обитателей лагеря, сумевший ускользнуть от бандитов.
   – Далеко это? – деловито осведомился Зяблик, рассовывая по карманам магазины.
   – Не близко, – ответил Эрикс. – Но мы успеем добраться туда еще задолго до рассвета.
   – Думаешь, эти сволочи будут нас дожидаться?
   – А куда им торопиться? Они привыкли к безнаказанности. Да и не принято здесь путешествовать по ночам.
   – Ты все сделал, как я просил? – Зяблик почему-то понизил голос.
   – Пришлось, – Эрикс вздохнул так, словно его грызла нечистая совесть.
   – Тогда айда на бранный пир.
   – Попрошу не самовольничать! – взвился вдруг Смыков. – Что это такое? Так дела не делаются! Не на пикник ведь собрались! Сначала надо все обсудить.