Страница:
К хохоту первокурсников присоединился и остальной стол, слышавший эту историю не менее восемнадцати раз.
«Почему люди, отмечая торжественное событие, так любят есть вместе?» – неслышно спросила Никки у кибердруга, беря с тарелки бутерброд с сёмгой и сыром.
Робби ответил, тоже неслышно:
«Первобытная традиция: коллективное поедание мамонта, ассоциированное с праздником. Совместная еда – это торжественный парад победы после удачной охоты».
Загорелая светловолосая Изабелла, заметно подросшая и похорошевшая за лето, сказала сидящей напротив Никки:
– Меня все каникулы донимали расспросами о твоей победе в Лунной Регате.
– Облёт вокруг Луны – это было сделано классно! Молодец! – с энтузиазмом воскликнул Смит Джигич, и остальные поддержали его мнение. Кудрявая черноволосая девочка, в первый раз попавшая за шумный стол Леопардов, смотрела на Никки во все глаза цвета тёмного ореха.
– Пришлось пошевелить мозгами, – пожала плечами Маугли, – ничем другим перед пилотами-профи я козырнуть не могла.
– У тебя здорово получилось! – воскликнула Изабелла. – И это не удивительно, ведь твои мозги…
– …это самое могучее оружие на свете! – заревели Леопарды, и в зале на них стали оглядываться.
– Да бросьте вы, – засмущалась Никки, – мне просто повезло… какой из меня пилот – я после финиша отрубилась от перегрузки, и Робби сам шлюпку назад вёл. После приземления очнулась, смотрю в зеркало: ужас! глаза с синяками, рожа в крови… – чуть снова в обморок не упала. Я даже про премию ничего не знала. На призовой чек таращилась, как робот на новый шлюз. Просто повезло.
– Я давно замечаю, – задумчиво сказал огромный пятикурсник Влад, – как дьявольски везёт этой маленькой Никки. Да и Багстоун мне об этом всё толковал – повезло ей, просто повезло…
Услышав про Багстоуна, закончившего Колледж Эйнштейна в прошлом году, стол Леопардов снова покатился от смеха: все помнили, как Никки разгромила этого чемпиона школы в поединке на мечах.
– А у принца Дитбита после битвы с «Летающими Леопардами», – серьёзно сказал веснушчатый Бимбо, – появилась новая привычка: почёсывать себе поясницу.
Студенты зашлись в весёлом ржании.
– И он стал здороваться с Мином-Драконом так ласково, так по-дружески! – Бимбо подбавил масла в огонь. Но Никки лишь слегка улыбалась среди общего хохота. Она помнила, как жёстко расправилась с Дитбитом и Мином во время воздушного боя, но это были не очень приятные воспоминания.
– А я видел, как профессор Дермюррей, заметив Никки в коридоре, резко сменил курс! – ухмыльнулся Смит.
– Решил не испытывать на себе её везение, – язвительно отметил кто-то.
– Зато профессор Гутт раскланивается с ней самым почтительным образом! – крикнули с конца стола.
– Ребята, – взмолилась Никки, – вам что – больше не о чем поговорить?
– Ладно, отстаньте от неё, – сказал могучий пятикурсник Влад, – разве не видите – дети джунглей равнодушны к славе.
Никки благодарно посмотрела на него.
– Лучше расскажу вам одну несмешную историю, – продолжал Влад. – Я вылетел вчера из космопорта Хитроу с опозданием и вляпался в кошмарные пересадки и состыковки. На Европлатформе встречаю Санди-Дракона. В Колледже мы практически не общаемся, а на геостационаре обрадовались друг другу как братья: ещё бы – три часа шаттл в Луна-Сити ждать. Сели кофейку в баре выпить, и тут Санди поцыкал зубом на мои мускулы… – Влад согнул руку и картинно напряг рельефный бицепс, – …и начал травить о том, что скоро крупные компании на работу будут принимать только после генетического тестирования. Пора, мол, отделять генетически чистых от нечистых, и скоро наш мир будет разделен на рай для существ с ангельским ДНК и на ад для геногрешников.
– Чтоб он подавился молоком Тауруса! – возмутился смуглый третьекурсник Джеймс. – На работу после ДНК-тестирования? А ООНовская Конвенция о генетическом равноправии?
– Санди сам такое не выдумает, он повторяет чужие слова, – размышляюще сказал Смит. – Бизнес его семьи имеет прямое отношение к фармазаводам и генной инженерии.
Второкурсник Билджи, чей отец входил в десятку виднейших ООНовских политиков, заёрзал на месте и не выдержал:
– Ладно, выдам один секрет, недолго ему осталось быть секретом… ООН скоро примет закон, разрешающий свободу генетических модификаций, – выпалил он, зачем-то оглянувшись через плечо.
Стол недоверчиво зашумел.
– Закон о свободе геноулучшения десять лет назад уже пытались принять, – сказал Влад. – Он был провален подавляющим большинством голосов.
Билджи сказал тихо, косясь по сторонам:
– Сейчас не провалится…
– Ты уверен? – встревожился Влад.
Сын ООНовского политика кивнул и сказал ещё тише:
– Кто-то с помощью политических взяток и угроз провёл гигантскую работу по пробиванию закона. Большинство голосов уже куплено, и всё решено ещё до голосования.
Смит присвистнул:
– Копыто Венеры! Геносвобода взорвет всю земную политику и экономику… Традиционные производства рухнут, и наступят тяжёлые времена!
– Да бросьте, власть над геномом – это здорово, мы будем повелевать человеческой природой как боги… – сказала Олам. – Экономика-то тут причём?
– Трогательная наивность! – фыркнул Смит, занимающийся макроэкономическим планированием. – Улучшение человеческой породы станет супертоваром экстремального спроса, обрушит рынок модной одежды, дорогих машин и домов – люди предпочтут вкладывать деньги не в роскошь, а в своё долголетие и в будущее детей. Как следствие – кризис в экономике, банкротство обычных производств и сотни миллионов безработных.
– И ещё возникнет генодискриминация, – хмуро сказал Влад. – Компании предпочтут нанимать модифицированных людей – здоровых, с высоким интеллектом и приятной внешностью.
– Но Конвенция о генетическом равноправии уже принята – значит, её поддерживает большинство населения планет, – отметила Никки.
– Правильно, – вздохнул Влад, – но хорошо организованное меньшинство часто побеждает дремлющее большинство.
– Значит, его надо будить! – решительно заявила Никки. – Я не знаю состава своих генов и не хочу, чтобы кто-то решал мою судьбу на основании химанализов!
– С тобой это вряд ли получится в любом случае, – прищурил умные глаза Влад, – тебе… э-э… повезло с характером, но по большинству людей свобода геномодификаций и генная дискриминация ударят очень сильно. И многие возмутятся не на шутку!
– Начались мрачные пророчества! – скривила губы Олам.
Неожиданно в разговор вступил Робби:
– Десять лет назад, во время первого обсуждения в ООН закона о генной свободе, в крупных городах восьмидесяти двух стран прошли две тысячи демонстраций с общим числом участников в тринадцать миллионов человек. В стычках с полицией было арестовано пятнадцать тысяч человек, ранено – шестьсот, убито – сорок два. Сожжены сотни зданий и множество автомобилей. Волнения прекратились после провала закона.
– Суп из тролля! – выругался Джеймс.
– Кто протестовал против закона? – спросила Никки.
– Левые, зелёные, антирасистские и религиозные организации. Принятие генозакона вызовет социальную напряжённость, не ограниченную во времени.
– Крупные города во время протестов превращаются в кошмар, – несмело сказал первокурсник со старомодной причёской цвета позеленевшей вишни. – Драки, полиция, колоссальные автомобильные пробки. Я живу в Париже – всякого насмотрелся…
– Мочёные уши эльфов… – протянул Влад. – А вы знаете, что последние месяцы собственность в даунтаунах столиц стала падать в цене? Здания в мировых центрах активно распродаются, и все аналитики ломают над этим голову…
– Значит, кто-то всерьёз готовится к последствиям принятия закона… – кивнул Смит.
– Бросьте вы каркать! – гнула свою линию Олам. – Всё скоро утрясётся, а нервные люди успокоятся…
– Да? И не мечтай. Я тоже взбунтуюсь и выйду на улицу! – сердито сказала красивая оливковолицая Гита с длинной гривой иссиня-чёрных волос.
– На кой Цельсий тебе это надо? – удивилась Олам. – Ты же студентка суперэлитного Колледжа!
– Из-за меня родители залезли в пожизненную банковскую кабалу. Я выросла в небогатом районе, а на океанском побережье красовались шикарные виллы. Один Шива знает, как мы ненавидели их владельцев. Они отгораживались от неприкасаемых высоким забором. Я с друзьями понимала, что если мы будем умнее детей надменных брахманов, то у нас появится хороший шанс. А теперь? Аристократы дадут детям ум, красоту и долгую жизнь, а наши кварталы навсегда станут гетто для людей третьего сорта!
– Разрушение социальных лифтов… – пробормотал внимательно слушавший Смит.
Гита продолжала бушевать:
– Значит, если я не накоплю денег на дорогую геномодификацию, то мои дети будут обречены на риск рака и слабоумия, на отставание в школе, на несмываемое клеймо «генетически ущербных»? Да я в клочья разнесу всех, кто так унизит меня!
На поверхности стола Леопардов неожиданно загорелись алые слова. Они поползли, огибая чашки и тарелки:
«Если перед богатыми родителями вдруг откроется возможность усилить ум своих детей и их потомков, то мы получим основание не только для моральной дилеммы, но и для полномасштабной классовой войны. Фукуяма».
Смит проворчал:
– Вот, даже Волди понимает, что в мире свободного ДНК-изменения возникнет генетическая элита… вполне возможно, нечеловеческая элита, – и тогда в обществе заискрит такая враждебность, что расизм, сексизм или брейнизм покажутся цветочками!
Влад добавил:
– Помните скандал вокруг процента неандертальских генов, после чего приняли закон о генетической тайне? Я согласен со Смитом: старая история человечества заканчивается. Начинается новая, и никто не знает, куда она нас приведёт.
Гита с мрачной физиономией сказала:
– Если мир расколется на суперлюдей и просто людей, то настанет эпоха обид и мести. Она приведёт к социальному коллапсу!
Олам фыркнула, и все обернулись к ней. Она смутилась под взглядами Леопардов, но не сдалась:
– Какого Фаренгейта вы на меня таращитесь? Если модифицированные люди станут здоровее и умнее – не будут же они из-за этого отдельной кастой жить! Даже смешно…
– Что ты понимаешь в кастах, Вульпекула бритая… – свирепо прошипела смуглая индийка Гита, метнув огненный взгляд на белёсую Олам шведских кровей.
Бимбо сказал с мечтательной улыбкой на веснушчатой физиономии:
– Всё-таки представьте, какими умными и сильными станут люди, если мы сможем легко менять геном.
Никки вспомнила мутантов Запретных пещер. Управляемая эволюция может привести как к великолепным, так и ужасающим результатам.
Часть Леопардов, занятая обменом впечатлениями о летнем отдыхе, не обратила на эту дискуссию внимания, но на лицах многих студентов проглянула серьёзная озабоченность.
В Колледже Эйнштейна собралась умная и честолюбивая молодёжь, которая не привыкла думать, что человечеством управляют небожители, знающие всё лучше всех. Среди политиков немало дураков, а мерзавцев ещё больше, и за ними нужен глаз да глаз. Выходцы из влиятельных кланов и семей образованной элиты, эйнштейнианцы сами собирались встать вскоре у руля цивилизации и уже сейчас внимательно следили за мировыми процессами.
Будущее скачет на Настоящем, безжалостно пришпоривая его. Кто не поймёт этого в молодости, тот не успеет понять вообще.
Быстрей беги, лошадка, не отставай! Ты устала, твои бока в кровавом мыле? Всадник терзает тебя шпорами лживой надежды?
Скачи изо всех силёнок, лошадка, иначе тебя обгонят другие!
Хочешь сбросить жестокого наездника, свернуть с дороги и отдохнуть?
Даже не надейся. Куда ты денешься от будущего?
Глава 2
«Почему люди, отмечая торжественное событие, так любят есть вместе?» – неслышно спросила Никки у кибердруга, беря с тарелки бутерброд с сёмгой и сыром.
Робби ответил, тоже неслышно:
«Первобытная традиция: коллективное поедание мамонта, ассоциированное с праздником. Совместная еда – это торжественный парад победы после удачной охоты».
Загорелая светловолосая Изабелла, заметно подросшая и похорошевшая за лето, сказала сидящей напротив Никки:
– Меня все каникулы донимали расспросами о твоей победе в Лунной Регате.
– Облёт вокруг Луны – это было сделано классно! Молодец! – с энтузиазмом воскликнул Смит Джигич, и остальные поддержали его мнение. Кудрявая черноволосая девочка, в первый раз попавшая за шумный стол Леопардов, смотрела на Никки во все глаза цвета тёмного ореха.
– Пришлось пошевелить мозгами, – пожала плечами Маугли, – ничем другим перед пилотами-профи я козырнуть не могла.
– У тебя здорово получилось! – воскликнула Изабелла. – И это не удивительно, ведь твои мозги…
– …это самое могучее оружие на свете! – заревели Леопарды, и в зале на них стали оглядываться.
– Да бросьте вы, – засмущалась Никки, – мне просто повезло… какой из меня пилот – я после финиша отрубилась от перегрузки, и Робби сам шлюпку назад вёл. После приземления очнулась, смотрю в зеркало: ужас! глаза с синяками, рожа в крови… – чуть снова в обморок не упала. Я даже про премию ничего не знала. На призовой чек таращилась, как робот на новый шлюз. Просто повезло.
– Я давно замечаю, – задумчиво сказал огромный пятикурсник Влад, – как дьявольски везёт этой маленькой Никки. Да и Багстоун мне об этом всё толковал – повезло ей, просто повезло…
Услышав про Багстоуна, закончившего Колледж Эйнштейна в прошлом году, стол Леопардов снова покатился от смеха: все помнили, как Никки разгромила этого чемпиона школы в поединке на мечах.
– А у принца Дитбита после битвы с «Летающими Леопардами», – серьёзно сказал веснушчатый Бимбо, – появилась новая привычка: почёсывать себе поясницу.
Студенты зашлись в весёлом ржании.
– И он стал здороваться с Мином-Драконом так ласково, так по-дружески! – Бимбо подбавил масла в огонь. Но Никки лишь слегка улыбалась среди общего хохота. Она помнила, как жёстко расправилась с Дитбитом и Мином во время воздушного боя, но это были не очень приятные воспоминания.
– А я видел, как профессор Дермюррей, заметив Никки в коридоре, резко сменил курс! – ухмыльнулся Смит.
– Решил не испытывать на себе её везение, – язвительно отметил кто-то.
– Зато профессор Гутт раскланивается с ней самым почтительным образом! – крикнули с конца стола.
– Ребята, – взмолилась Никки, – вам что – больше не о чем поговорить?
– Ладно, отстаньте от неё, – сказал могучий пятикурсник Влад, – разве не видите – дети джунглей равнодушны к славе.
Никки благодарно посмотрела на него.
– Лучше расскажу вам одну несмешную историю, – продолжал Влад. – Я вылетел вчера из космопорта Хитроу с опозданием и вляпался в кошмарные пересадки и состыковки. На Европлатформе встречаю Санди-Дракона. В Колледже мы практически не общаемся, а на геостационаре обрадовались друг другу как братья: ещё бы – три часа шаттл в Луна-Сити ждать. Сели кофейку в баре выпить, и тут Санди поцыкал зубом на мои мускулы… – Влад согнул руку и картинно напряг рельефный бицепс, – …и начал травить о том, что скоро крупные компании на работу будут принимать только после генетического тестирования. Пора, мол, отделять генетически чистых от нечистых, и скоро наш мир будет разделен на рай для существ с ангельским ДНК и на ад для геногрешников.
– Чтоб он подавился молоком Тауруса! – возмутился смуглый третьекурсник Джеймс. – На работу после ДНК-тестирования? А ООНовская Конвенция о генетическом равноправии?
– Санди сам такое не выдумает, он повторяет чужие слова, – размышляюще сказал Смит. – Бизнес его семьи имеет прямое отношение к фармазаводам и генной инженерии.
Второкурсник Билджи, чей отец входил в десятку виднейших ООНовских политиков, заёрзал на месте и не выдержал:
– Ладно, выдам один секрет, недолго ему осталось быть секретом… ООН скоро примет закон, разрешающий свободу генетических модификаций, – выпалил он, зачем-то оглянувшись через плечо.
Стол недоверчиво зашумел.
– Закон о свободе геноулучшения десять лет назад уже пытались принять, – сказал Влад. – Он был провален подавляющим большинством голосов.
Билджи сказал тихо, косясь по сторонам:
– Сейчас не провалится…
– Ты уверен? – встревожился Влад.
Сын ООНовского политика кивнул и сказал ещё тише:
– Кто-то с помощью политических взяток и угроз провёл гигантскую работу по пробиванию закона. Большинство голосов уже куплено, и всё решено ещё до голосования.
Смит присвистнул:
– Копыто Венеры! Геносвобода взорвет всю земную политику и экономику… Традиционные производства рухнут, и наступят тяжёлые времена!
– Да бросьте, власть над геномом – это здорово, мы будем повелевать человеческой природой как боги… – сказала Олам. – Экономика-то тут причём?
– Трогательная наивность! – фыркнул Смит, занимающийся макроэкономическим планированием. – Улучшение человеческой породы станет супертоваром экстремального спроса, обрушит рынок модной одежды, дорогих машин и домов – люди предпочтут вкладывать деньги не в роскошь, а в своё долголетие и в будущее детей. Как следствие – кризис в экономике, банкротство обычных производств и сотни миллионов безработных.
– И ещё возникнет генодискриминация, – хмуро сказал Влад. – Компании предпочтут нанимать модифицированных людей – здоровых, с высоким интеллектом и приятной внешностью.
– Но Конвенция о генетическом равноправии уже принята – значит, её поддерживает большинство населения планет, – отметила Никки.
– Правильно, – вздохнул Влад, – но хорошо организованное меньшинство часто побеждает дремлющее большинство.
– Значит, его надо будить! – решительно заявила Никки. – Я не знаю состава своих генов и не хочу, чтобы кто-то решал мою судьбу на основании химанализов!
– С тобой это вряд ли получится в любом случае, – прищурил умные глаза Влад, – тебе… э-э… повезло с характером, но по большинству людей свобода геномодификаций и генная дискриминация ударят очень сильно. И многие возмутятся не на шутку!
– Начались мрачные пророчества! – скривила губы Олам.
Неожиданно в разговор вступил Робби:
– Десять лет назад, во время первого обсуждения в ООН закона о генной свободе, в крупных городах восьмидесяти двух стран прошли две тысячи демонстраций с общим числом участников в тринадцать миллионов человек. В стычках с полицией было арестовано пятнадцать тысяч человек, ранено – шестьсот, убито – сорок два. Сожжены сотни зданий и множество автомобилей. Волнения прекратились после провала закона.
– Суп из тролля! – выругался Джеймс.
– Кто протестовал против закона? – спросила Никки.
– Левые, зелёные, антирасистские и религиозные организации. Принятие генозакона вызовет социальную напряжённость, не ограниченную во времени.
– Крупные города во время протестов превращаются в кошмар, – несмело сказал первокурсник со старомодной причёской цвета позеленевшей вишни. – Драки, полиция, колоссальные автомобильные пробки. Я живу в Париже – всякого насмотрелся…
– Мочёные уши эльфов… – протянул Влад. – А вы знаете, что последние месяцы собственность в даунтаунах столиц стала падать в цене? Здания в мировых центрах активно распродаются, и все аналитики ломают над этим голову…
– Значит, кто-то всерьёз готовится к последствиям принятия закона… – кивнул Смит.
– Бросьте вы каркать! – гнула свою линию Олам. – Всё скоро утрясётся, а нервные люди успокоятся…
– Да? И не мечтай. Я тоже взбунтуюсь и выйду на улицу! – сердито сказала красивая оливковолицая Гита с длинной гривой иссиня-чёрных волос.
– На кой Цельсий тебе это надо? – удивилась Олам. – Ты же студентка суперэлитного Колледжа!
– Из-за меня родители залезли в пожизненную банковскую кабалу. Я выросла в небогатом районе, а на океанском побережье красовались шикарные виллы. Один Шива знает, как мы ненавидели их владельцев. Они отгораживались от неприкасаемых высоким забором. Я с друзьями понимала, что если мы будем умнее детей надменных брахманов, то у нас появится хороший шанс. А теперь? Аристократы дадут детям ум, красоту и долгую жизнь, а наши кварталы навсегда станут гетто для людей третьего сорта!
– Разрушение социальных лифтов… – пробормотал внимательно слушавший Смит.
Гита продолжала бушевать:
– Значит, если я не накоплю денег на дорогую геномодификацию, то мои дети будут обречены на риск рака и слабоумия, на отставание в школе, на несмываемое клеймо «генетически ущербных»? Да я в клочья разнесу всех, кто так унизит меня!
На поверхности стола Леопардов неожиданно загорелись алые слова. Они поползли, огибая чашки и тарелки:
«Если перед богатыми родителями вдруг откроется возможность усилить ум своих детей и их потомков, то мы получим основание не только для моральной дилеммы, но и для полномасштабной классовой войны. Фукуяма».
Смит проворчал:
– Вот, даже Волди понимает, что в мире свободного ДНК-изменения возникнет генетическая элита… вполне возможно, нечеловеческая элита, – и тогда в обществе заискрит такая враждебность, что расизм, сексизм или брейнизм покажутся цветочками!
Влад добавил:
– Помните скандал вокруг процента неандертальских генов, после чего приняли закон о генетической тайне? Я согласен со Смитом: старая история человечества заканчивается. Начинается новая, и никто не знает, куда она нас приведёт.
Гита с мрачной физиономией сказала:
– Если мир расколется на суперлюдей и просто людей, то настанет эпоха обид и мести. Она приведёт к социальному коллапсу!
Олам фыркнула, и все обернулись к ней. Она смутилась под взглядами Леопардов, но не сдалась:
– Какого Фаренгейта вы на меня таращитесь? Если модифицированные люди станут здоровее и умнее – не будут же они из-за этого отдельной кастой жить! Даже смешно…
– Что ты понимаешь в кастах, Вульпекула бритая… – свирепо прошипела смуглая индийка Гита, метнув огненный взгляд на белёсую Олам шведских кровей.
Бимбо сказал с мечтательной улыбкой на веснушчатой физиономии:
– Всё-таки представьте, какими умными и сильными станут люди, если мы сможем легко менять геном.
Никки вспомнила мутантов Запретных пещер. Управляемая эволюция может привести как к великолепным, так и ужасающим результатам.
Часть Леопардов, занятая обменом впечатлениями о летнем отдыхе, не обратила на эту дискуссию внимания, но на лицах многих студентов проглянула серьёзная озабоченность.
В Колледже Эйнштейна собралась умная и честолюбивая молодёжь, которая не привыкла думать, что человечеством управляют небожители, знающие всё лучше всех. Среди политиков немало дураков, а мерзавцев ещё больше, и за ними нужен глаз да глаз. Выходцы из влиятельных кланов и семей образованной элиты, эйнштейнианцы сами собирались встать вскоре у руля цивилизации и уже сейчас внимательно следили за мировыми процессами.
Будущее скачет на Настоящем, безжалостно пришпоривая его. Кто не поймёт этого в молодости, тот не успеет понять вообще.
Быстрей беги, лошадка, не отставай! Ты устала, твои бока в кровавом мыле? Всадник терзает тебя шпорами лживой надежды?
Скачи изо всех силёнок, лошадка, иначе тебя обгонят другие!
Хочешь сбросить жестокого наездника, свернуть с дороги и отдохнуть?
Даже не надейся. Куда ты денешься от будущего?
Глава 2
Будущее как оружие
На следующий день, за завтраком, Никки и Джерри наконец смогли спокойно поговорить с друзьями-сотрапезниками, с которыми они лишь бегло поздоровались после Церемонии Старой Шляпы.
По традиции за каждым столом в кафе сидели четверо – по одному представителю каждого Ордена Колледжа. Невозмутимый китайский математик Хао Шон из Ордена Оленей за время каникул на Земле заметно подрос и отпустил длинные волосы, собрав их сзади в пучок-косичку. Представитель Драконов, русская принцесса и поэтесса Дзинтара Шихина провела каникулы в лунном замке своей династии и не выросла – она и так была высокой девушкой, – зато неожиданно сменила стиль.
Пышные чёрные волосы превратились в короткую стрижку «под мальчика», сногсшибательно дорогие и модные платья сменились на потёртые джинсы в обтяжку и расчётливо драную футболку – впрочем, тоже совсем не дешёвую. От этого принцесса потеряла часть своей величественности, зато… как бы это точнее сказать… очаровательно приблизилась к собеседнику или к любому восхищённо глазеющему субъекту.
– Как вам мой новый стиль «гаврош»? – спросила Дзинтара.
– Шикарно! – одобрил Джерри, а немногословный Хао лишь с энтузиазмом кивнул.
Никки пожала плечами:
– Раньше мне больше нравилось. Платья были такие красивые.
– Дикий робинзон! – отмахнулась Дзинтара. – Твоим мнением пренебрежём. Ты не понимаешь роли демократичного стиля в… э-э…
– …в личной жизни, – догадался Джерри.
– Правильно. – Голос принцессы остался спокойным, но её загорелые щеки стали капельку румянее. – Мне тоже хочется положить руку на чью-нибудь шею, и чтобы она при этом не отвешивала почтительный поклон.
Тут уже Джерри покраснел, а Никки озадаченно подняла брови.
– Неужели всё так плохо? – старательно небрежно спросил Джерри.
– Эх, Джерри, – вздохнула Дзинтара, – жаль, что у тебя нет второй головы и шеи…
Первая откровенность такого рода со стороны Дзинтары показала, что благородная принцесса окончательно перевела Джерри в разряд друзей и не собирается смотреть на него другими глазами. Утренняя мимолётная сцена между Никки и Джерри вызвала неожиданный резонанс.
Юноша покраснел ещё больше, а Никки расхохоталась:
– Представляю себе: Джерри с двумя шеями, и на каждой висит по девице!
– После того огненного танго на Балу Выпускников лучше превратить Джерри в двенадцатиголового дракона, чтобы успеть пристроиться хотя бы к одной шее! – усмехнулась Дзинтара.
Джерри совсем смутился и заёрзал на стуле. А Никки вдруг прекратила смеяться.
– Кажется, у меня проблемы… – сказала она. – А я, как назло, чертовски вспыльчива…
Из ожерелья Никки, где обитало много хитрых штучек, вырвался красный лазерный луч и погас в чашке чая, стоящей перед девушкой. Чай взбурлил, но быстро успокоился, исходя паром. Никки осторожно отпила из чашки и удовлетворённо кивнула.
– Нет у тебя никаких проблем, – проворчал Джерри. – Не кипятись.
– Вы как-то странно изменились за лето… Что случилось? – не смогла сдержать любопытства Дзинтара.
– Мы с Джерри теперь больше, чем друзья! Гораздо больше! – смело сказала Никки. – Он теперь мой Лев, а я – его Леопард. Я влюблена в него больше, чем в шоколад.
Джерри заалел и сказал смущённо:
– Никки, это не принято – так откровенно хвастаться личными делами.
– Почему? – рассмеялась Никки. – Люди, вы странные! Хвастаться одеждой и машинами – можно, а своим Львом – нет? Ну-ка, немедленно похвастайся мной!
Джерри глубоко вздохнул и смущённо улыбнулся.
– Не могу. Это глубоко внутри и не выворачивается наружу.
Никки не была привередлива:
– Молодец! Всё равно хорошо сказал… – И она, улыбаясь, снова поерошила длинные каштановые волосы Джерри.
– Сил нет смотреть на вас, влюблённых идиотов… – проворчала размягчённо Дзинтара.
А Хао действительно опустил глаза и стал похож на задумчивого Будду.
Джерри с Никки не были бы так безмятежно поглощены друг другом, если бы знали, что в это же самое утреннее время проходили два совещания – на соседней планете и в ближайшем городе.
Одна встреча посвящалась Джерри, на другой обсуждалась судьба Никки.
В четырёхстах тысячах километрах от Колледжа, в просторной комнате с низким потолком и без окон, вокруг круглого стола сидели трое мужчин. Внешне все они были как на подбор: среднего возраста, с невыразительными лицами, в неброских костюмах. Лишь голоса обладали индивидуальностью: один человек был пискляв, второй говорил баритоном, а третий хрипел и покашливал.
Хриплый сказал:
– С сегодняшнего дня я возглавляю операцию «Наследник» и хочу, чтобы до «Беседы» мы задействовали «Сирену».
– Чёрт побери, ты уже третий раз это говоришь, – пробурчал баритон.
– Мы знаем, чего ты хочешь, – перебил писклявый. – Но пока «Профессор» не войдёт в активную фазу, мы не сможем спланировать следующие шаги.
– Ждать недолго, – сказал кашляющий. – «Профессор» активизируется уже сегодня.
– Не верю я в этого профессора, – пробормотал баритон, – в нём обаяния ни на грош. От него воняет…
Другая встреча проходила в светлой роскошной комнате всего в пятистах километрах от кафе, где сидели четверо наших друзей. В огромное окно заглядывали солнце и вершины городских небоскрёбов.
Делового стола в комнате не было. Просто стеклянная сверкающая пластина с парой бокалов на ней непонятным образом висела между мягкими креслами.
В одном из этих кресел сидел красивый высокий человек и повелительным тоном говорил собеседнику:
– Сейчас она практически безопасна. Прикормите её немного, приручите – и достаточно. И так слишком много шума вокруг этой Маугли.
Второй человек слушал молча. Откуда-то сквозило ледяной очевидностью, что он безоговорочно предан говорящему. Ему было всё равно, что делать – приручить указанную зверюшку или оторвать ей голову. Он выполнит всё, что прикажет прикормивший его всесильный хозяин.
– Будет сделано, ваше величество, – почтительно сказал он в конце встречи, вставая с кресла и привычно поклонившись.
При этом его правая щека сильно дёрнулась, обнажив белый верхний клык.
Ничего страшного, просто нервный тик.
Увторокурсников лекции проходили по разным факультетам, и Никки с Джерри впервые оказались порознь. Это внесло грустную ноту в сентябрьский день. Зато последняя лекция по социологии была общая – Никки и Джерри обрадовались встрече и сели, конечно, вместе. Лекцию читал новый преподаватель – профессор Тхимсот. Ещё до начала занятия Линней-Сова успел всем рассказать, что Тхимсот – известнейший социолог и мировой авторитет.
Это был пожилой приземистый человек. Обильная сероватая шевелюра кудрявилась вокруг бледного лица с веснушками и маленьким носиком. Тхимсот носил старомодные оптические очки – такие толстые, что они скрывали цвет его глаз.
Никки первый раз увидела очки, так сильно искривляющие свет.
«Зачем он носит искажающие очки?» – неслышно удивилась она.
«Кривое для одного – прямое для другого, – философски ответил Робби. – Профессор корректирует неправильное фокусное расстояние своей глазной системы».
«Почему же он не пройдёт обычную процедуру исправления зрения?» – недоумевала девушка.
«Кажется, ты навсегда останешься Маугли, не понимающей азов человеческой психологии, – язвительно отметил друг. – А я, вернувшись из космоса, уже прочитал пару сотен книжек по психологии. И всё теперь знаю про вас, обезьян-переростков. Очки для вас – это не только оптическое устройство, но и эффективный корректор лица, конструктор нужного имиджа и декларатор консервативных ценностей. А испуганным людям очки заменяют маскировочную сетку».
«Очки как декларатор ценностей?» – Никки потрясённо замолчала, подавленная непостижимостью человеческого общества.
Первый вопрос лектора к аудитории был неожиданным:
– Кто любит истории о путешественниках во времени?
Поднялось несколько рук. Лектор удовлетворённо сделал вывод:
– Полагаю, вы знакомы и с концепцией «машины времени». Данное устройство упоминается в тысячах книг, где хрононавты меняют настоящее и будущее, производя небольшие изменения в прошлом. Как привлекательна возможность исправления совершённых ошибок! Отправиться назад во времени и остроумно ответить какому-нибудь нахалу, или не опоздать на свидание с любимой девушкой…
Некоторые студенты в аудитории заулыбались.
– Кроме машины времени, для изменения истории нужен ещё способ расчёта её альтернативных вариантов. Увы, машина времени – вещь фантастическая, хотя математики упорно пытаются скрестить квантовые червоточины с замкнутыми времениподобными кривыми в четырёхмерном пространстве. Зато предсказание истории теоретически реально. О, если бы мы имели чудесный способ математического расчёта будущего!
Глаза лектора мечтательно закрылись, и он сделал паузу.
– Ведь для изменения истории машина времени совсем не нужна! Повернуть историю просто: достаточно понять – какое изменение в настоящем мы должны сделать, чтобы получить нужное нам будущее.
Аудитория зашумела. Лектор мягко улыбнулся.
– Это может показаться невероятным: управлять своим будущим, решать его как математическое уравнение?! Но концепция математического предсказания будущего появилась ещё в двадцатом веке. Тогдашние модели мировой экономики и демографии были до смешного примитивны и рассчитывались на древних компьютерах, похожих на ящики с гирляндами новогодних лампочек. Но общая идея первых футурологических моделей была совершенно правильна: нужно взять основные компоненты настоящего, задать взаимосвязи между ними – и спрогнозировать их развитие.
– Как мы узнаем, что наша модель будущего правильна, если до будущего ещё далеко? – спросил Линней.
Лектор так одобрительно кивнул на вопрос любопытного студента, что очки чуть не соскользнули с его короткого носика.
– Проверкой моделей будущего служит их способность описывать прошлую историю – вплоть до настоящего момента.
– И что же самое сложное в таких прогнозах? – снова не утерпел Линней, ероша рыжие волосы.
Профессор Тхимсот ответил, придерживая очки:
– Главная трудность фьючермоделирования – проблема хаотичности, нестабильности социологических процессов. Аналогичная сложность существует в атмосферных течениях – их плохая предсказуемость хорошо известна метеорологам.
– Вы хотите сказать, что будущее, как погоду, можно предсказать лишь на несколько дней? – насмешливо спросил принц Дитбит.
Тхимсот осторожно улыбнулся.
– Трудно ругать метеоспециалистов за неверный прогноз – ведь непреодолимым препятствием для точного расчёта погоды является принципиальная случайность динамики воздушных масс. Эта стохастичность выражается в неизбежном расщеплении пучка эволюционных траекторий, разбегание которых характеризуется показателем Ляпунова.
Лектор обратился к аудитории.
– Все знают знаменитого русского математика, создавшего основы науки об устойчивости?
Профессор получил ответный кивок лишь от Хао, но продолжил:
– Чем быстрее расходятся пути грядущего, тем короче срок возможных предсказаний. Но даже в турбулентной атмосфере есть свои инварианты и законы. Поэтому социологи ищут стабильные математические характеристики человеческой цивилизации, которые сделают футурологию точной наукой. Будущее должно предсказываться на срок, в два-три раза превышающий типичные времена исторических изменений. Социолог посмотрел на принца:
– Это может составлять столетия, ваше высочество…
В ответ принц величественно качнул головой.
Сердж-Леопард крикнул из зала:
– А можно предсказать, какой билет мне выпадет на экзамене? И – согласится ли Элиза потанцевать со мной на Рождественском Балу?
В качестве предсказания сердитая Элиза показала Серджу кулак.
Все засмеялись, лектор тоже улыбнулся.
– Для предсказания поведения отдельного человека обычно не хватает нужного количества инвариантов. Социологическое моделирование прогнозирует лишь базисные культурно-экономические тенденции, и даже там оно вероятностно, а надёжность его падает со временем. Известен «тройственный закон футурологии», принадлежащий перу древнего мыслителя, доказывавшего предсказуемость будущего.
Лектор махнул рукой, и на настенном экране появилась цитата:
«Чем масштабнее исторический перелом, тем медленнее он наступает, надёжнее предсказывается и сложнее избегается. Добин-Го».
– Добин-Го известен тем, что осмысливал научные проблемы эмоционально-литературными способами…
По знаку лектора на экране возник текст:
ИСТОРИЯ
– История – медленная толстая Гусеница, мохнатая миллионами ног… – изрек почтенный Рукимошвари и шагнул белой пешкой Иту-Ифор.
– История – норовистый Скакун, ждущий верной руки! – возразил дерзкий Ал-Бу и прыгнул горячим конём над пригнувшимся чёрным строем.
– Одинокие голоса тонут в гуле марширующих миллиардов! – невозмутимо настоял Рукимошвари и безукоризненно вежливо, но суховато, не вставая с ковра, поцеловал правое колено Сонь-И Эйтак, почти случайно залетевшей на осеннюю свечу беседы Идущих Вглубь.
– Только мечтая о короне Ферзя, получаешь шанс стать Пешкой. – Голос Сонь-И Эйтак прозвенел для Ал-Бу оазисным ручьем. – Если метить на место Пешки, то на Шахматную Доску вообще не забраться!
По традиции за каждым столом в кафе сидели четверо – по одному представителю каждого Ордена Колледжа. Невозмутимый китайский математик Хао Шон из Ордена Оленей за время каникул на Земле заметно подрос и отпустил длинные волосы, собрав их сзади в пучок-косичку. Представитель Драконов, русская принцесса и поэтесса Дзинтара Шихина провела каникулы в лунном замке своей династии и не выросла – она и так была высокой девушкой, – зато неожиданно сменила стиль.
Пышные чёрные волосы превратились в короткую стрижку «под мальчика», сногсшибательно дорогие и модные платья сменились на потёртые джинсы в обтяжку и расчётливо драную футболку – впрочем, тоже совсем не дешёвую. От этого принцесса потеряла часть своей величественности, зато… как бы это точнее сказать… очаровательно приблизилась к собеседнику или к любому восхищённо глазеющему субъекту.
– Как вам мой новый стиль «гаврош»? – спросила Дзинтара.
– Шикарно! – одобрил Джерри, а немногословный Хао лишь с энтузиазмом кивнул.
Никки пожала плечами:
– Раньше мне больше нравилось. Платья были такие красивые.
– Дикий робинзон! – отмахнулась Дзинтара. – Твоим мнением пренебрежём. Ты не понимаешь роли демократичного стиля в… э-э…
– …в личной жизни, – догадался Джерри.
– Правильно. – Голос принцессы остался спокойным, но её загорелые щеки стали капельку румянее. – Мне тоже хочется положить руку на чью-нибудь шею, и чтобы она при этом не отвешивала почтительный поклон.
Тут уже Джерри покраснел, а Никки озадаченно подняла брови.
– Неужели всё так плохо? – старательно небрежно спросил Джерри.
– Эх, Джерри, – вздохнула Дзинтара, – жаль, что у тебя нет второй головы и шеи…
Первая откровенность такого рода со стороны Дзинтары показала, что благородная принцесса окончательно перевела Джерри в разряд друзей и не собирается смотреть на него другими глазами. Утренняя мимолётная сцена между Никки и Джерри вызвала неожиданный резонанс.
Юноша покраснел ещё больше, а Никки расхохоталась:
– Представляю себе: Джерри с двумя шеями, и на каждой висит по девице!
– После того огненного танго на Балу Выпускников лучше превратить Джерри в двенадцатиголового дракона, чтобы успеть пристроиться хотя бы к одной шее! – усмехнулась Дзинтара.
Джерри совсем смутился и заёрзал на стуле. А Никки вдруг прекратила смеяться.
– Кажется, у меня проблемы… – сказала она. – А я, как назло, чертовски вспыльчива…
Из ожерелья Никки, где обитало много хитрых штучек, вырвался красный лазерный луч и погас в чашке чая, стоящей перед девушкой. Чай взбурлил, но быстро успокоился, исходя паром. Никки осторожно отпила из чашки и удовлетворённо кивнула.
– Нет у тебя никаких проблем, – проворчал Джерри. – Не кипятись.
– Вы как-то странно изменились за лето… Что случилось? – не смогла сдержать любопытства Дзинтара.
– Мы с Джерри теперь больше, чем друзья! Гораздо больше! – смело сказала Никки. – Он теперь мой Лев, а я – его Леопард. Я влюблена в него больше, чем в шоколад.
Джерри заалел и сказал смущённо:
– Никки, это не принято – так откровенно хвастаться личными делами.
– Почему? – рассмеялась Никки. – Люди, вы странные! Хвастаться одеждой и машинами – можно, а своим Львом – нет? Ну-ка, немедленно похвастайся мной!
Джерри глубоко вздохнул и смущённо улыбнулся.
– Не могу. Это глубоко внутри и не выворачивается наружу.
Никки не была привередлива:
– Молодец! Всё равно хорошо сказал… – И она, улыбаясь, снова поерошила длинные каштановые волосы Джерри.
– Сил нет смотреть на вас, влюблённых идиотов… – проворчала размягчённо Дзинтара.
А Хао действительно опустил глаза и стал похож на задумчивого Будду.
Джерри с Никки не были бы так безмятежно поглощены друг другом, если бы знали, что в это же самое утреннее время проходили два совещания – на соседней планете и в ближайшем городе.
Одна встреча посвящалась Джерри, на другой обсуждалась судьба Никки.
В четырёхстах тысячах километрах от Колледжа, в просторной комнате с низким потолком и без окон, вокруг круглого стола сидели трое мужчин. Внешне все они были как на подбор: среднего возраста, с невыразительными лицами, в неброских костюмах. Лишь голоса обладали индивидуальностью: один человек был пискляв, второй говорил баритоном, а третий хрипел и покашливал.
Хриплый сказал:
– С сегодняшнего дня я возглавляю операцию «Наследник» и хочу, чтобы до «Беседы» мы задействовали «Сирену».
– Чёрт побери, ты уже третий раз это говоришь, – пробурчал баритон.
– Мы знаем, чего ты хочешь, – перебил писклявый. – Но пока «Профессор» не войдёт в активную фазу, мы не сможем спланировать следующие шаги.
– Ждать недолго, – сказал кашляющий. – «Профессор» активизируется уже сегодня.
– Не верю я в этого профессора, – пробормотал баритон, – в нём обаяния ни на грош. От него воняет…
Другая встреча проходила в светлой роскошной комнате всего в пятистах километрах от кафе, где сидели четверо наших друзей. В огромное окно заглядывали солнце и вершины городских небоскрёбов.
Делового стола в комнате не было. Просто стеклянная сверкающая пластина с парой бокалов на ней непонятным образом висела между мягкими креслами.
В одном из этих кресел сидел красивый высокий человек и повелительным тоном говорил собеседнику:
– Сейчас она практически безопасна. Прикормите её немного, приручите – и достаточно. И так слишком много шума вокруг этой Маугли.
Второй человек слушал молча. Откуда-то сквозило ледяной очевидностью, что он безоговорочно предан говорящему. Ему было всё равно, что делать – приручить указанную зверюшку или оторвать ей голову. Он выполнит всё, что прикажет прикормивший его всесильный хозяин.
– Будет сделано, ваше величество, – почтительно сказал он в конце встречи, вставая с кресла и привычно поклонившись.
При этом его правая щека сильно дёрнулась, обнажив белый верхний клык.
Ничего страшного, просто нервный тик.
Увторокурсников лекции проходили по разным факультетам, и Никки с Джерри впервые оказались порознь. Это внесло грустную ноту в сентябрьский день. Зато последняя лекция по социологии была общая – Никки и Джерри обрадовались встрече и сели, конечно, вместе. Лекцию читал новый преподаватель – профессор Тхимсот. Ещё до начала занятия Линней-Сова успел всем рассказать, что Тхимсот – известнейший социолог и мировой авторитет.
Это был пожилой приземистый человек. Обильная сероватая шевелюра кудрявилась вокруг бледного лица с веснушками и маленьким носиком. Тхимсот носил старомодные оптические очки – такие толстые, что они скрывали цвет его глаз.
Никки первый раз увидела очки, так сильно искривляющие свет.
«Зачем он носит искажающие очки?» – неслышно удивилась она.
«Кривое для одного – прямое для другого, – философски ответил Робби. – Профессор корректирует неправильное фокусное расстояние своей глазной системы».
«Почему же он не пройдёт обычную процедуру исправления зрения?» – недоумевала девушка.
«Кажется, ты навсегда останешься Маугли, не понимающей азов человеческой психологии, – язвительно отметил друг. – А я, вернувшись из космоса, уже прочитал пару сотен книжек по психологии. И всё теперь знаю про вас, обезьян-переростков. Очки для вас – это не только оптическое устройство, но и эффективный корректор лица, конструктор нужного имиджа и декларатор консервативных ценностей. А испуганным людям очки заменяют маскировочную сетку».
«Очки как декларатор ценностей?» – Никки потрясённо замолчала, подавленная непостижимостью человеческого общества.
Первый вопрос лектора к аудитории был неожиданным:
– Кто любит истории о путешественниках во времени?
Поднялось несколько рук. Лектор удовлетворённо сделал вывод:
– Полагаю, вы знакомы и с концепцией «машины времени». Данное устройство упоминается в тысячах книг, где хрононавты меняют настоящее и будущее, производя небольшие изменения в прошлом. Как привлекательна возможность исправления совершённых ошибок! Отправиться назад во времени и остроумно ответить какому-нибудь нахалу, или не опоздать на свидание с любимой девушкой…
Некоторые студенты в аудитории заулыбались.
– Кроме машины времени, для изменения истории нужен ещё способ расчёта её альтернативных вариантов. Увы, машина времени – вещь фантастическая, хотя математики упорно пытаются скрестить квантовые червоточины с замкнутыми времениподобными кривыми в четырёхмерном пространстве. Зато предсказание истории теоретически реально. О, если бы мы имели чудесный способ математического расчёта будущего!
Глаза лектора мечтательно закрылись, и он сделал паузу.
– Ведь для изменения истории машина времени совсем не нужна! Повернуть историю просто: достаточно понять – какое изменение в настоящем мы должны сделать, чтобы получить нужное нам будущее.
Аудитория зашумела. Лектор мягко улыбнулся.
– Это может показаться невероятным: управлять своим будущим, решать его как математическое уравнение?! Но концепция математического предсказания будущего появилась ещё в двадцатом веке. Тогдашние модели мировой экономики и демографии были до смешного примитивны и рассчитывались на древних компьютерах, похожих на ящики с гирляндами новогодних лампочек. Но общая идея первых футурологических моделей была совершенно правильна: нужно взять основные компоненты настоящего, задать взаимосвязи между ними – и спрогнозировать их развитие.
– Как мы узнаем, что наша модель будущего правильна, если до будущего ещё далеко? – спросил Линней.
Лектор так одобрительно кивнул на вопрос любопытного студента, что очки чуть не соскользнули с его короткого носика.
– Проверкой моделей будущего служит их способность описывать прошлую историю – вплоть до настоящего момента.
– И что же самое сложное в таких прогнозах? – снова не утерпел Линней, ероша рыжие волосы.
Профессор Тхимсот ответил, придерживая очки:
– Главная трудность фьючермоделирования – проблема хаотичности, нестабильности социологических процессов. Аналогичная сложность существует в атмосферных течениях – их плохая предсказуемость хорошо известна метеорологам.
– Вы хотите сказать, что будущее, как погоду, можно предсказать лишь на несколько дней? – насмешливо спросил принц Дитбит.
Тхимсот осторожно улыбнулся.
– Трудно ругать метеоспециалистов за неверный прогноз – ведь непреодолимым препятствием для точного расчёта погоды является принципиальная случайность динамики воздушных масс. Эта стохастичность выражается в неизбежном расщеплении пучка эволюционных траекторий, разбегание которых характеризуется показателем Ляпунова.
Лектор обратился к аудитории.
– Все знают знаменитого русского математика, создавшего основы науки об устойчивости?
Профессор получил ответный кивок лишь от Хао, но продолжил:
– Чем быстрее расходятся пути грядущего, тем короче срок возможных предсказаний. Но даже в турбулентной атмосфере есть свои инварианты и законы. Поэтому социологи ищут стабильные математические характеристики человеческой цивилизации, которые сделают футурологию точной наукой. Будущее должно предсказываться на срок, в два-три раза превышающий типичные времена исторических изменений. Социолог посмотрел на принца:
– Это может составлять столетия, ваше высочество…
В ответ принц величественно качнул головой.
Сердж-Леопард крикнул из зала:
– А можно предсказать, какой билет мне выпадет на экзамене? И – согласится ли Элиза потанцевать со мной на Рождественском Балу?
В качестве предсказания сердитая Элиза показала Серджу кулак.
Все засмеялись, лектор тоже улыбнулся.
– Для предсказания поведения отдельного человека обычно не хватает нужного количества инвариантов. Социологическое моделирование прогнозирует лишь базисные культурно-экономические тенденции, и даже там оно вероятностно, а надёжность его падает со временем. Известен «тройственный закон футурологии», принадлежащий перу древнего мыслителя, доказывавшего предсказуемость будущего.
Лектор махнул рукой, и на настенном экране появилась цитата:
«Чем масштабнее исторический перелом, тем медленнее он наступает, надёжнее предсказывается и сложнее избегается. Добин-Го».
– Добин-Го известен тем, что осмысливал научные проблемы эмоционально-литературными способами…
По знаку лектора на экране возник текст:
ИСТОРИЯ
– История – медленная толстая Гусеница, мохнатая миллионами ног… – изрек почтенный Рукимошвари и шагнул белой пешкой Иту-Ифор.
– История – норовистый Скакун, ждущий верной руки! – возразил дерзкий Ал-Бу и прыгнул горячим конём над пригнувшимся чёрным строем.
– Одинокие голоса тонут в гуле марширующих миллиардов! – невозмутимо настоял Рукимошвари и безукоризненно вежливо, но суховато, не вставая с ковра, поцеловал правое колено Сонь-И Эйтак, почти случайно залетевшей на осеннюю свечу беседы Идущих Вглубь.
– Только мечтая о короне Ферзя, получаешь шанс стать Пешкой. – Голос Сонь-И Эйтак прозвенел для Ал-Бу оазисным ручьем. – Если метить на место Пешки, то на Шахматную Доску вообще не забраться!