Николай Горькавый. Теория катастрофы

   – Чашечку кофе? – предложил принц. Рядом с ним стоял робот-официант с кофейными приспособлениями и чашками.
   Девушка отказалась.
   – Заехал проведать Джона, – сказал с улыбкой принц Вильгельм, – и тут такая удача – встреча с вами, о чём я давно мечтал.
   Герцог Джон еле заметно скривился.
   Никки прохладно усмехнулась:
   – Рада за вашу мечту.
   – Хочу поздравить вас с невероятным успехом… – сказал с приятной миной Вильгельм. Мина была перевязана розовой ленточкой, но от этого не стала менее взрывоопасной. – За столь короткое время вы успели взлететь на самый верх мирового истеблишмента!
   Никки нетерпеливо сказала:
   – Теперь мне нужно успеть полетать над стадионом.
   Принц отбросил реверансы:
   – Присядем, пожалуйста, ваше величество, есть важный разговор.
   Никки вздохнула, села за стол и велела кофевару:
   – Двойной эспрессо. Кофе марсианский, сильно поджаренный. Три грамма сахара.
   – Я выступаю сейчас и от имени Дональдсов, и как посол от всех Южных династий, – поспешил с главным сообщением принц. – Мы предлагаем вам стать нашим союзником.
   Герцог Джон избегал смотреть на Никки.
   – Перечислите, пожалуйста, преимущества этого союза для меня, – деловито сказала Никки, поднося к губам крохотную чашечку с густым кофе.
   – Э-э… – От такой быстрой реакции принц слегка растерялся. – Династии помогают друг другу в бизнесе – насколько это не противоречит их личным интересам, вместе защищаются от врагов… э-э… реализуют общие программы…
   – Не очень убедительно, – подытожила девушка.
   Принц забеспокоился:
   – Поймите, ваше величество, одиночная династия – лёгкая добыча для Северных…
   – …или для Южных, – сказала Никки.
   Вильгельм Ван Дональдс напряжённо усмехнулся.
   – Вам всё равно придётся выбирать, к кому присоединиться… Я прилетел сюда, зная, что вы очень нравитесь моему сыну…
   Никки подняла брови, перевела глаза на юношу в чёрном костюме и впервые увидела, как невозмутимый, надменный герцог Джон краснеет.
   – Он умный парень и превосходная партия, – сказал довольно принц, глядя на сына. – Когда меня коронуют, а это будет скоро – у моего отца, увы, неважное здоровье… то Джон станет старшим принцем и наследником всей огромной империи Дональдсов. Он идеально подходит к вам и вашему королевскому статусу…
   – У Джона масса достоинств, – согласилась Никки, ехидно наблюдая наливающиеся румянцем ланиты герцога. – И в устройстве мальчишников он отменно хорош. Но я ещё не собираюсь замуж.
   – С браком можно не спешить, – осторожно улыбнулся принц. – Но официальная помолвка должна стать сигналом нашего союза. И я вас заверяю – никаких мальчишников больше не будет. Помолвка – вещь серьёзная. Я слышал о прискорбном недоразумении в ваш прошлый визит. Слуга, который посмел быть с вами невежливым, уже уволен.
   – Как его здоровье? – спросила Никки, скорее у Джона, чем у принца.
   – Ерунда, – ответил тот, подняв глаза на девушку, – вывих руки и сломанный нос.
   – Я была неправа, – с раскаянием сказала Никки, – надо было его просто оглушить.
   Принц Ван Дональдс поморщился:
   – Это мелочи, не стоящие внимания. Что вы думаете по поводу моего предложения?
   – Политического союза или помолвки? – уточнила Никки.
   – Их нельзя разделять, – сказал принц. – Все политические союзы династий базируются на персональных и родственных контактах.
   – В этом-то вся проблема, – вздохнула Никки. – Ваш круг друзей включает таких людей, как король Симмонс – с его страстью к экзотическому коллекционированию.
   Принц Вильгельм недовольно заёрзал на стуле.
   – Девушек никто не принуждает силой заключать контракты.
   – Ещё омерзительнее, – сказала Никки, – довести до такого состояния человека без помощи раскалённых клещей! Такое психологическое насилие делает человека не только жертвой, но и соучастником преступления над собой. Душевное увечье на всю жизнь.
   – Вы слишком категоричны и жестки, – нахмурился принц.
   – Я слишком мягка и жалею, что не сломала пару костей этому коллекционеру, а ведь такая была прекрасная возможность! – без всякой иронии сказала Никки.
   – Король Симмонс – мой дальний родственник, – сказал старший Ван Дональдс.
   – Совсем плохо, – вздохнула Никки.
   – Ты ещё не знаешь, какие экземпляры встречаются среди Северных королей, – сказал хмуро юный герцог.
   Никки пожала плечами и повернулась к Вильгельму:
   – Передайте привет своему младшему брату Арнольду.
   Тот поднял брови:
   – Передам. Вы его знаете?
   – Немного. А за него мне можно выйти замуж? – спросила Никки без тени улыбки.
   Принц напряжённо переглянулся с сыном.
   – Теоретически можно, – медленно сказал Вильгельм, – но у Арнольда нет шансов стать королём.
   – Это-то и привлекает, – кивнула Никки.
   Герцог Джон решил взять в свои руки переговоры, зашедшие в тупик.
   – Отец, дай нам поговорить, пожалуйста, – попросил он.
   Девушка вздохнула и перевела взгляд на стадион. Ложа нависала над трибунами ласточкиным гнездом и словно парила в дрожащем, теплеющем воздухе.
   – Никки, – сказал горячо Джон, когда они остались одни, – забудь, пожалуйста, старые недоразумения… Это такие пустяки по сравнению с чувством, которое я испытываю к тебе. И разве ты можешь сказать, что я тебе безразличен?
   – Не могу, – легко согласилась Никки.
   – Ну вот! – обрадовался Джон. – Никки – ты удивительная девушка, я никогда таких не встречал. Ты должна знать, что я стал совсем другим человеком после… Ты не будешь разочарована – дай мне только шанс!
   Карие глаза герцога умоляюще смотрели на Никки, а его длинные прямые иссиня-чёрные волосы эффектно раздувались ветром вокруг бледного красивого лица.
   Никки внимательно разглядывала герцога Джона – и никак не могла найти слов, приличествующих ситуации.
   – Ваше величество, что вы ответите на моё… наше с Джоном предложение? – сказал вернувшийся принц.
   – Я подумаю, – спокойно сказала девушка.
   – Тот, кто не стал другом, неизбежно становится врагом, – впервые за разговор оскалился принц. – Учтите это в своих раздумьях, ваше величество. У союза Южных династий есть специальная служба, которая занимается политическим и экономическим… э-э… переориентированием независимых династий. Рано или поздно все новички осознают силу поговорки: химера независимости прожорлива – в одиночку её не прокормить. Если вы в ближайшее время не примете решения, то вами займутся всерьёз!
   В голосе принца Вильгельма уже отчётливо звякал металл.
   А вот звякать было не нужно… Никки поднялась на ноги.
   – Спасибо за кофе, джентльмены, я улетаю!
   Принц с сыном, сидевшие вокруг стола, невольно загораживали выход.
   Тогда Никки усмехнулась, запрыгнула на барьер ложи и бросилась вниз – в пустоту стадионного пространства. Герцог Джон вскочил на ноги и что-то крикнул вслед девушке.
   Она не расслышала его слов. Крылья с хлопком наполнились и развернулись, но скорость без разбега была мала – Никки провалилась до самых скамеек, прежде чем сумела разогнаться и отойти от трибунного крутого склона.
   Это был рискованный трюк – но не опаснее аристократических переговоров.
   Никки взлетела под самый купол и твёрдо решила не спускаться, пока на земле болтается хоть один принц или герцог, сожри их всех Сатурн!
 
   Джерри зашёл к Никки в комнату. К его удивлению, она сидела перед тивизором – редкое для занятой девушки времяпрепровождение. Он всмотрелся в экран, где полицейские пытались рассеять толпу демонстрантов. Летели гранаты со слезоточивым газом, ответные камни ударяли в прозрачные щиты, резиновые дубинки сминали пластиковые лозунги, обрушивались на головы и плечи, искрили шоковыми разрядами. В стремительных движениях и в криках людей была очевидна ненависть; она клубилась над дерущимися, пропитывая воздух ядовитым чадом.
   На крыше припаркованного автомобиля стоял человек в чёрном. В руке он держал усилитель и подстёгивал беснующуюся толпу:
   – И сотворил Бог человека по образу Своему! По образу Божию сотворил его!.. Менять божественный облик человека есть дьявольский соблазн!.. Гордыня! Богохульство! Грядёт последний суд и спасутся! Лишь кроткие и смиренные сердцем!
   Толпа вопила в ответ.
   – Из-за чего бушуют смиренные сердцем? – спросил Джерри.
   – Они протестуют против закона о свободе геномодификаций. А полицейские не пускают людей к зданию ООН.
   – Ну и пусть подошли бы и высказали свою точку зрения! – нахмурился Джерри.
   – Демонстранты не просто митингуют, – сказала Никки. – Они уже разгромили известную генетическую лабораторию на атлантическом острове Холодной Весны и линчевали двоих учёных. Один умер, другой в больнице.
   – Ужасная история! – вздрогнул Джерри.
   – Судя по прогнозам аналитиков, скоро это будет обыкновенной историей, не стоящей упоминания в новостях. Мир начинает трещать по швам… Я тоже против закона о свободе геномодификаций, но когда я смотрю на этих демонстрантов, мне становится не по себе…
   Никки выключила тиви-трансляцию и спросила:
   – Робби, как дела со списком? Выяснил, кто его составил?
   – Пока нет. Анализ записей Джерриного отца наводит на мысль, что он получил список от какого-то знакомого учёного. Вероятнее всего, список был создан в Дарнеги-центре, где долго работал отец Джерри. И вполне возможно, что составители списка не имеют прямого отношения к убийствам – они лишь исследователи, труды которых кем-то используются.
   – Кем?
   – С вероятностью полтора сигма – кем-то из Южных династий. Несколько лет назад Дарнеги-центр был куплен компанией «Зороастр-Инк», явно принадлежащей кому-то из Южных. Но определить, какой конкретно династии принадлежит «ЗороастрИнк», трудно.
   – Работай дальше, Робби. Мы тоже подумаем, с какого конца подобраться к этой задаче… Тебе помогут полицейские досье об убийствах людей из списка?
   – Да, но учтите, что детективная работа – это лицензированная область моделирования…
   Никки задумчиво сказала:
   – В этом жутковатом списке мне жаль не только умерших, но и живых…
   – Почему? – спросил Джерри. – Из-за опасности, которая им грозит?
   – Из-за того, что на них лежит печать обречённости… Если ты попал в список, то стал ключевой фигурой будущего, рычагом изменения мира. На тебя ложится неизбежная тяжёлая ответственность… Эйнштейн был пацифистом, но из-за угрозы создания нацистами атомной бомбы ему пришлось бросить свой авторитет на политические весы и выступить за разработку атомного оружия. А потом были Хиросима и Нагасаки… Я думаю, что каждый человек из этого списка будет восхваляем и проклинаем одновременно. Ни одно масштабное действие или нововведение не остаётся положительным или нейтральным. Оно всегда имеет оборотную, отрицательную сторону, всегда прокатывается колесом по чьим-то судьбам.
   – А если ничего не делать? Попал в список ключевых людей, но умыл руки.
   – Тогда будет ещё хуже. Этим список и ужасен – если ты в нём, то любое твоё действие или бездействие отзовётся оглушительным эхом. Бедняга, ты стал Гулливером среди лиллипутов. Как бы осторожно ты ни двигался, всё равно сломаешь кому-то спину.
   – Мне это не нравится. Дьявольский список.
   – Никому из нормальных людей это не может нравиться.
 
   На занятии по интелкультуре профессор Эксмин рассказывал об искусстве полемики:
   – Это обширная и увлекательная тема, но я ограничусь рассмотрением спора между интеллектуальными соперниками, ценящими юмор.
   Профессор походил по залу и со вздохом сказал:
   – Полемика – это фехтовальный диалог по определённым правилам. Нельзя дискутировать с людьми, не разделяющими дуэльный кодекс. Бросить вызов: «Милостивые государи! Кто тут против концепции лингвистического релятивизма?!» – в гуще овощного деревенского рынка – чревато последствиями. Дискуссии не получится: вас просто забросают невнятными кочерыжками народного гнева.
   – А что – в полемике есть какие-то правила? – удивился кто-то.
   Профессор утвердительно кивнул.
   – Главное правило словесной дуэли – максимум яда и максимум вежливости. В полемике много подводных нюансов: ролевые маски, умение блестяще проигрывать, «удар вилкой». В моей книге «Искусство полемики» приведена полная классификация острых двусмысленностей…
   – А можно какой-нибудь простенький пример? – спросила Самар.
   Профессор перевёл взгляд на заднюю парту, где сидел толстенький Дракон, хозяин памятной кибервороны.
   – Рассмотрим самый классический выпад: «Ты – дурак!»
   Все рассмеялись, а Дракон побагровел.
   – Классический же ответ: «Сам дурак!» показывает, что оба беседующих – одного дурацкого поля ягоды. Лучше, например, ответ: «Среди таких гениев, как вы, сударь, я предпочитаю оставаться дураком». Вы формально поддержали тезис грубияна, но перевернули ситуацию так ядовито-вежливо, что для других не останется сомнений в том, кто из вас настоящий дурак.
   – Значит, прочитав вашу книгу, можно выиграть любой спор? – радостно воскликнул кто-то.
   – Нет, конечно! – удивился Эксмин. – Есть категории споров, где победить нельзя в принципе. Полемику вокруг жизненно важных вещей – как, например, широко обсуждаемый сейчас закон о свободе геномодификаций – ни одна сторона выиграть не может, потому что поражение непереносимо для проигравшего. Значит, время цивилизованной полемики будет быстро исчерпано и чистые доводы логики и остроумия заменятся на грязные аргументы шантажа и войны.
   – Что такое «блестяще проигрывать?» – заинтригованно спросили из зала.
   – Все полемические раунды выиграть невозможно, – пояснил профессор. – Если проигрываете, то не упорствуйте, вызывая жалость и усмешки, а добродушно и вовремя признайтесь в проигрыше. После чего снисходительно или покровительственно, а ещё лучше – удивлённо – похвалите соперника за его успех. Этим вы отравите ему всю радость победы.
   Профессор смеялся и язвил беспрерывно и над всеми: от него трудно было услышать фразу без сарказма.
   – Почему вы всё время шутите? – не выдержал серьёзный Митр-Олень.
   – Вылетевшее слово без жала – просто муха. Разве мне, старой змее, – трудно?
   Профессор Эксмин любил приговаривать, ставя низкий балл:
   – Сами потом благодарить будете! – чем вызывал дополнительный эмоциональный всплеск у студента, и без того раздражённого плохой оценкой. Чего, собственно, профессор и добивался, гадюка ядовитая.
   Эксмин обожал всякие испытания и провокации – вот и сейчас он обратился к аудитории.
   – Делаю вызов, – профессор сделал паузу, – и предлагаю достойно ответить! Юмор важен, но убедительность ценнее.
   Все заёрзали и напряглись лицами – для большей умственной сосредоточенности.
   – Если вы такой умный, то почему такой бедный? – надменно бросил в зал профессор.
   Молчаливая пауза. Все лихорадочно ищут в пустых головах: чем срезать сэра Эксмина?
   – Умный слишком мудр, чтобы попасться в капкан богатства, – неожиданно сказала Никки.
   – О чём вы говорите? – весьма натурально удивился Эксмин. – Зависть к богатым живёт в большинстве сердец.
   – Глупым быть ещё хуже, чем богатым, – кивнула Никки. – Но сердце умного полно жалости к богачам.
   – Как можно жалеть людей, у которых так много денег и возможностей их потратить? – возразил Эксмин.
   – Тратить деньги – труд, занимающий всё время, – улыбнулась девушка. – Богатство пожирает жизнь человека.
   – Все мечтают разбогатеть и жить в вечном празднике, – заявил профессор.
   – Праздные люди мертвы в течение всей своей долгой жизни, – парировала Никки.
   В диалог вмешался Вольдемар:
   – Это мысль Томаса Фуллера, историка и биографа.
   Профессор удивлённо спросил, выходя из полемического образа:
   – Зачем же вы сами так разбогатели? Не жалко себя?
   Студенты заинтересованно обернулись на юную королеву.
   – Жалко, – тихо и серьёзно сказала Никки. – Я жертвую собой.
   Неожиданно её голос дрогнул.
   Аудитория зашушукалась. Смешно никому не было.
   Профессор Эксмин внимательно посмотрел на девушку и сказал:
   – Мисс Гринвич, вы меня убедили. Вы достойны «серебряной мудрой змеи»!
   Все зашумели. До этого аудитории доставались лишь поощрительные титулы «медного ужа», «чугунной пиявки» и совсем уж никчёмного «резинового головастика».
   Профессор сходил к кафедре и вернулся с редчайшим призом – витой змейкой.
   – Присваиваю вам почетное звание «Серебряной змеи»… с сапфировыми глазами! – не сдержавшись, добавил Эксмин. Всё-таки был, был профессор интеллектологии тонким ценителем женской красоты!
 
   На следующий день директор Милич объявил студентам: в Колледже появился штатный психоаналитик и психолог.
   – Чтобы познакомиться, доктор Фростман индивидуально побеседует с каждым, – сказал директор Милич и кивнул крупному седовласому мужчине в очках и мешковатом костюме с хорошо пережёванным ярким галстуком. Доктор имел глубокоморщинистое лицо и подбородок, неровно изрытый возрастом.
   Никки лишь мельком глянула на нового сотрудника Колледжа – и снова углубилась в свои мысли и завтрак. Но ей пришлось познакомиться с доктором Фростманом поближе в тот же день.
   За ней заявился директорский кентавр и лично проводил девушку в кабинет штатного психоаналитика.
   – Рад вас видеть, мисс Гринвич! – Эту приветливую фразу доктор Фростман сказал таким равнодушным голосом, что Никки сразу насторожилась.
   Доктор закурил сигарету и окутался клубами волокнистого дыма. Вентиляторы работали исправно, но едкий запах горелых растений всё равно заставил Никки поморщиться.
   Какая-то машинка на столе доктора мерно и раздражающе постукивала.
   – Когда вы проходите мимо открытой двери чужой комнаты, – неожиданно спросил Фростман, – повернёте ли вы голову, чтобы посмотреть внутрь?
   – Не знаю, – пожала плечами Никки. – Наверное, нет. Зачем вы спрашиваете?
   – Я вскрываю ваш паттерн стимульных элементов, – хладнокровно сказал доктор, – из-за которого вы представляете собой проблему.
   – Почему вы видите во мне проблему?
   Но с доктором было трудно разговаривать. Он отвечал только на те вопросы, на какие считал нужным.
   – Не важно, что я в вас вижу. Важно – чем вы являетесь.
   – И чем же я являюсь?
   – Предметом исследования.
   – Значит, вы здесь из-за меня.
   – Люблю умных людей, – сказал довольно доктор. – Глупых надо ещё поднять и расшевелить; с умными всё проще – они сами бегут, их нужно только направлять.
   – Боюсь, что со мной у вас действительно будут проблемы, – просто и без нажима сказала Никки.
   – Я и появляюсь только там, где возникает серьёзная проблема. Я её анализирую и решаю – или даю рекомендации по решению. За это мне и платят.
   – Кто вам платит за пребывание здесь?
   – Вы же не надеетесь, что я отвечу на этот вопрос? – усмехнулся доктор, не сводя внимательных глаз с Никки. – Но я отвечу. Меня нанял Попечительский совет для улучшения психологической атмосферы в Колледже.
   – Почему она вдруг испортилась?
   – Исследованием этого вопроса я как раз и занимаюсь.
   Доктор закурил новую сигарету и с удовольствием выпустил клуб дыма, достигший Никки. Та демонстративно скорчила гримасу.
   – Зачем вы так много курите?
   – По ряду причин. Во-первых, мне нравится. Во-вторых, курение – слабость, и все это знают. Вы подсознательно приходите к выводу о моей слабовольности, и это плюс в мою пользу. В-третьих, дым вам не нравится. Вы раздражаетесь, уходите из точки баланса, становитесь уязвимее.
   – Не очень надейтесь на мою уязвимость, – холодно улыбнулась Никки. – Многие испытывали меня на прочность, но без особого успеха.
   – Вы говорите об этих овечках из Попечительского совета? – пренебрежительно отмахнулся доктор. – Их беспомощность перед лицом такого противника была столь очевидна, что потребовалась помощь профессионала. Лучшего в своей области. Поэтому я здесь.
   – Почему вы так откровенны? – удивилась Никки.
   – Потому что я ценю простой, но эффективный метод психологического давления, – невозмутимо сказал доктор Фростман. – С этого дня вы часто будете думать обо мне. Очень часто. Вы – дитя природы и никогда не сталкивались с по-настоящему умным человеком. Вы ловко орудуете кулаками, мечами и прочими глупыми материальными предметами. Но здесь они вам не помогут.
   – Значит, доктор, вы – враг? – прямо спросила Никки.
   – Вовсе нет! – Доктор вдруг расцвёл обаятельной улыбкой. – Я хочу вам помочь! Вы сами не знаете, насколько ваше положение опасно. Неужели вы подумали, что я могу нанести вам вред? Ведь врачи дают клятву Гиппократа! Да, я готов на многое, чтобы выбить вас из самодостаточного равновесия, в котором любые внешние сигналы несущественны. Вы горды и самоуверенны, властны и альтруистичны – такое состояние отрицает эффективный диалог. Доверьтесь мне, давайте не спеша поговорим о вас… Никто не узнает о содержании нашего разговора – это врачебная тайна. Вы увидите – вам станет легче. Вы так долго жили одна… под стрессом смертельной опасности… вам нужен человек, которому вы сможете доверить свои печальные… тяжёлые… тайные мысли…
   Машинка на столе доктора стучала всё громче и громче.
   Голос доктора гипнотически обволакивал девушку, и ему нельзя было не верить! Он был убедителен. Слишком убедителен, чтобы быть искренним.
   Усилием воли Никки стряхнула с себя оцепенение, вскочила, дошла до двери и обернулась.
   – Ну и работка у вас, доктор! А вы когда-нибудь терпели неудачу? Как часто ваши рекомендации оказывались неправильными?
   – Никогда, – спокойно сказал доктор Фростман. – Вы – сложная проблема, но тоже будете решены. Как всегда.
   – Любое «всегда» когда-нибудь заканчивается! – И Никки вышла.
   Доктор произвёл впечатление на девушку. В его поведении и словах чувствовался могучий и безжалостный интеллект, цинично поставленный на службу врагам Маугли – всё ещё неизвестным, но всё время дающим о себе знать.
   Итак, она получила в Колледже личного надзирателя. Хитрого, как сто чертей! Каких неприятностей ждать от него?
   Девушка зашла в свою комнату. На экране дисплея мигало письмо, состоящее из одной строки:
   «Поздравляю с титулом, королева! Я тебя люблю. Будь готова к проблемам».
   «Кто тут так влюбился?» Никки всмотрелась в сетевой адрес отправителя и озадаченно подняла брови. Писал эйнштейнианец – если судить по стандартной части адреса, но вместо имени был пробел. Никогда Никки не видела такого необычного адреса. Пробел. Space. Пустота. Космос. Пространство.
   – Кто это объясняется мне в любви? – спросила она Робби.
   – Затрудняюсь идентифицировать, – ответил тот.
   Никки написала: «Ты кто?» – и нажала клавишу ответа.
   Сразу высветился ответ Сетевого Почтальона:
   «Такого адреса не существует. Письмо не может быть доставлено».
   – Как же ты мне доставил письмо с несуществующего адреса? – воскликнула Никки. И отвернулась к кофейнику – налить себе чашку. За спиной тренькнул сигнал. Девушка обернулась: загадочный адресат ответил на недоставленное письмо!
   «Я – наблюдатель. Всё время слежу за тобой. И думаю о тебе».
   «Мне не нравятся шутки анонимов! Представься!» — набрала Никки.
   «Не могу. У меня нет имени», – ответил экран и на этом прекратил общение. Никки пожала плечами и выбросила из головы собеседника, напускающего на себя излишнюю таинственность.
   Пространство снова подало голос через несколько дней. На экране засветилось:
   «Победить зло нельзя, просто уничтожив его. Его нужно ещё заменить добром – чтобы не возникало нравственного вакуума».
   «Зачем ты мне пишешь?» – спросила Никки.
   «Ты – мой шанс. Мне хочется тебе помочь».
   «Что ты можешь?»
   «Я гораздо умнее и опытнее тебя. Это плохо, потому что ты меня не понимаешь».
   Больше Голос ничего не захотел добавить.
   – Кто так странно объясняется? – удивилась Никки.
   Робби откликнулся:
   – Я не могу построить устойчивый психопортрет нашего собеседника. Но полагаю, что он – не человек и не компьютер.
   – Ты меня заинтриговал. В меня влюбился зелёный человечек? Может быть, Голос – это шутки доктора Фростмана? Тогда от общения с ним хорошего ждать не приходится.
   Робби уверенно ответил:
   – Анализ показывает, что пишущий эти письма достаточно доброжелателен. Но, конечно, себе на уме.
   – Ну, тогда пусть вещает. Я где-то слышала, что доброжелатели обожают анонимность.

Глава 7
Темный космос

   В ноябре Никки позвала Джерри в Шрёдингер. Когда проезжали по тоннелю, юноша косился на чёрные провалы боковых ходов, но Маугли их игнорировала.
   Они прошлись по главной улице городка, тщательно имитирующей средневековье, потом наугад свернули в проулок – и наткнулись на большой павильон-замок с полыхающей вывеской «Министерство магии».
   – О! – оживился Джерри. – Это гаррипоттеровский магазин волшебных товаров.
   – Мне так и не удалось прочитать эту книжку, – сказала Никки.
   Друзья прошли сквозь каменную арку, завешенную ветхим занавесом. Их встретил молодой продавец с бритой головой и конопатой улыбкой.
   – Входите-заходите! – частил он. – Умрёте от восторга! Наши волшебные товары используют новейшие достижения наноэлектроники, а меня зовут Стэн.