Страница:
Более того, есть основания полагать, что возвращение зарегистрированной в Тихвине общине церкви «Крылечко» в 1944 году тоже как-то было связано с планами возвращения иконы.
Переговоры велись трудно.
По мнению Николая Петровского, затруднения с возвращением Тихвинской иконы были связаны с подписанием США, Великобританией и Францией 5 августа 1946 года секретного меморандума, в котором предусматривалось не передавать Москве культурные ценности, вывезенные из Прибалтики.
Если это так, то очевидно, что хранители Тихвинской иконы покривили душою, выдавая ее за культурную ценность, вывезенную из Прибалтики. Ведь в Риге, как это явствует из документов, Чудотворный образ находился всего несколько месяцев и был привезен туда из Пскова.
Пытаясь переломить ситуацию, Главнокомандующий Группой Советских оккупационных войск и Главноначальствующий Советской Военной Администрации в Германии маршал Соколовский 5 марта 1949 года направил в адрес Главнокомандующего и Военного Губернатора США в Германии генерала Клея письмо, в котором просил содействия в возвращении в СССР Тихвинской иконы.
И казалось, что на первых порах американская администрация отнеслась к этой просьбе вполне сочувственно.
В Мюнхен, чтобы провести идентификацию Тихвинской иконы, должны были выехать эксперты Московской патриархии, которым Министерство финансов СССР уже выделило на поездку 4800 марок, но вдруг все разладилось. Американцы запретили въезд в Баварию экспертам Московской Патриархии, а епископу Иоанну (Гарклавсу) тем временем спешно предоставили политическое убежище в США.
Связано это было с тем, что именно в 1949 году изменилась реституционная политика союзников, и культурные ценности решено было возвращать не правительствам, а частным лицам.
Как сообщает в книге «Трофеи войны и империя» профессор Гарвардского университета П. Кеннеди Гримстед, Тихвинская икона была ввезена в Америку по подложным документам и оформлена на военной таможне, как малоценная копия XIX века.
В Америку епископ Рижский Иоанн прибыл 22 июля 1949 года.
Вскоре его назначили епископом Детройтским и Кливлендским, а в 1955 году ему поручили управление Чикагской и Миннеаполисской епархией и возвели в сан архиепископа.
И где бы ни оказывался владыка Иоанн: в Бостоне или Нью-Йорке, Детройте или Чикаго, всегда вместе с ним находилась Тихвинская Чудотворная икона Божией Матери.
В сентябре 1978 года архиепископу Чикагскому и Миннеаполисскому Иоанну исполнилось 80 лет, он ушел на покой и переехал в семью приемного сына Сергея, служившего настоятелем Свято-Пантелеймоновской церкви в городке Арго – пригороде Чикаго.
С этих пор Тихвинская икона находилась в доме протоиерея Сергия Гарклавса, в комнате архиепископа Иоанна.
Здесь, в этой комнате, архиепископ Иоанн и встретил Вербное воскресенье 11 апреля 1982 года. Утром он помолился, и, чувствуя слабость, сел в кресло перед иконой и начал читать акафист. За чтением акафиста и застала его смерть…
Тихвинскую икону архиепископ Иоанн передал на хранение своему приемному сыну, завещав вернуть святыню в ее родной дом – Тихвинский Богородичный Успенский монастырь…
А на следующий год протоиерея Сергия Гарклавса назначили настоятелем Свято-Троицкого собора в Чикаго, построенного священномучеником Иоанном Кочуровым, и с тех пор икона постоянно пребывала в Чикаго.
И хотя с годами разъезжались выросшие дети [17], протоиерей Сергий рассказывает, что не было такого случая, чтобы все вместе уехали из дома и из храма, а икона осталась.
7
Ожидание
1
2
3
4
5
Переговоры велись трудно.
По мнению Николая Петровского, затруднения с возвращением Тихвинской иконы были связаны с подписанием США, Великобританией и Францией 5 августа 1946 года секретного меморандума, в котором предусматривалось не передавать Москве культурные ценности, вывезенные из Прибалтики.
Если это так, то очевидно, что хранители Тихвинской иконы покривили душою, выдавая ее за культурную ценность, вывезенную из Прибалтики. Ведь в Риге, как это явствует из документов, Чудотворный образ находился всего несколько месяцев и был привезен туда из Пскова.
Пытаясь переломить ситуацию, Главнокомандующий Группой Советских оккупационных войск и Главноначальствующий Советской Военной Администрации в Германии маршал Соколовский 5 марта 1949 года направил в адрес Главнокомандующего и Военного Губернатора США в Германии генерала Клея письмо, в котором просил содействия в возвращении в СССР Тихвинской иконы.
И казалось, что на первых порах американская администрация отнеслась к этой просьбе вполне сочувственно.
В Мюнхен, чтобы провести идентификацию Тихвинской иконы, должны были выехать эксперты Московской патриархии, которым Министерство финансов СССР уже выделило на поездку 4800 марок, но вдруг все разладилось. Американцы запретили въезд в Баварию экспертам Московской Патриархии, а епископу Иоанну (Гарклавсу) тем временем спешно предоставили политическое убежище в США.
Связано это было с тем, что именно в 1949 году изменилась реституционная политика союзников, и культурные ценности решено было возвращать не правительствам, а частным лицам.
Как сообщает в книге «Трофеи войны и империя» профессор Гарвардского университета П. Кеннеди Гримстед, Тихвинская икона была ввезена в Америку по подложным документам и оформлена на военной таможне, как малоценная копия XIX века.
В Америку епископ Рижский Иоанн прибыл 22 июля 1949 года.
Вскоре его назначили епископом Детройтским и Кливлендским, а в 1955 году ему поручили управление Чикагской и Миннеаполисской епархией и возвели в сан архиепископа.
И где бы ни оказывался владыка Иоанн: в Бостоне или Нью-Йорке, Детройте или Чикаго, всегда вместе с ним находилась Тихвинская Чудотворная икона Божией Матери.
В сентябре 1978 года архиепископу Чикагскому и Миннеаполисскому Иоанну исполнилось 80 лет, он ушел на покой и переехал в семью приемного сына Сергея, служившего настоятелем Свято-Пантелеймоновской церкви в городке Арго – пригороде Чикаго.
С этих пор Тихвинская икона находилась в доме протоиерея Сергия Гарклавса, в комнате архиепископа Иоанна.
Здесь, в этой комнате, архиепископ Иоанн и встретил Вербное воскресенье 11 апреля 1982 года. Утром он помолился, и, чувствуя слабость, сел в кресло перед иконой и начал читать акафист. За чтением акафиста и застала его смерть…
Тихвинскую икону архиепископ Иоанн передал на хранение своему приемному сыну, завещав вернуть святыню в ее родной дом – Тихвинский Богородичный Успенский монастырь…
А на следующий год протоиерея Сергия Гарклавса назначили настоятелем Свято-Троицкого собора в Чикаго, построенного священномучеником Иоанном Кочуровым, и с тех пор икона постоянно пребывала в Чикаго.
И хотя с годами разъезжались выросшие дети [17], протоиерей Сергий рассказывает, что не было такого случая, чтобы все вместе уехали из дома и из храма, а икона осталась.
7
Роль епископа Иоанна (Гарклавса) в судьбе Тихвинской иконы заслуживает подробного разговора и вполне может стать темой большого художественного повествования – столько в этой роли драматичности, исторических обстоятельств, клеветы, непонимания и… Божьего Промысла.
С одной стороны, «спасение» епископом Иоанном иконы, если встать на позицию его советских обвинителей, совершенно определенно можно квалифицировать как похищение духовной и материальной ценности, принадлежащей России.
Тем более что и рассуждения о спасении иконы от советских безбожников содержит долю лукавства. Мы видели, что, вывозя икону в США из Германии, архиепископ Иоанн «спасал» ее не только от чекистов, но еще и от экспертов Патриархии Русской Православной Церкви.
И легко, очень легко тут и поставить точку в обсуждении, но, поступив так, мы обнаружим, что за скобками наших рассуждений оказывается сама Тихвинская икона, которая, как говорит нынешний настоятель Тихвинского монастыря игумен Евфимий, «имеет одну особенность – она уходит из тех мест, где царит неверие, неправда и братоненавидение».
Почему Тихвинская икона Божией Матери ушла в 1944 году из России?
Конечно же, если бы она была возвращена Церкви в 1949 году, ее бы не уничтожили и скорее всего (по крайней мере при И.В. Сталине) оставили бы в распоряжении Патриархии. И.В. Сталин тогда поддерживал дружественные отношения с Русской Православной Церковью.
Но даже если бы и случилось так, все равно ведь и тогда икона не смогла бы вернуться на место, избранное Ею для своего пребывания – в Тихвин…
Едва ли решились бы хранить эту икону в церкви «Крылечко»…
Кроме того, как явствует из Летописи, составленной иноком Варлаамом, в 1949 году, когда решался вопрос о возвращении Тихвинской иконы Божией Матери, в самом монастыре паперти Успенского собора первый этаж южных братских келий был передан цехам и службам Общества слепых.
Есть, есть некая символика в этом. «Слепые» населили Дом иконы, не видели, не постигали они, для чего предназначен он…
Как бы ни оценивали мы мотивы поступков епископа Иоанна, очевидно, что потому и удалось ему вывезти икону из России, что это совпадало с волею самой иконы, которая не могла вернуться в Тихвин.
Так было в Константинополе в XIII веке, так случилось и в 1945 году.
Не епископ Рижский Иоанн вывез Тихвинскую икону Божией Матери, а она сама ушла из России…
И, конечно же, нельзя забывать и того, что не могли знать в 1949 году ни представители Московской Патриархии, ни епископ Иоанн (Гарклавс) того, что знаем мы, живущие шестьдесят лет спустя после этих событий.
Пройдет четыре года, и последышами ленинской гвардии будет выведен из жизни Иосиф Виссарионович Сталин, и к власти в нашей стране придет злобный русофоб и гонитель Православия Никита Сергеевич Хрущев.
Тогда, в 1950-е годы, пожарная часть города Тихвина произвела на свои средства ремонт Крестовоздвиженской церкви и вселила туда, на первый этаж, цех зарядки огнетушителей и на второй этаж – бухгалтерию.
Какая-то злобная насмешка чудится нам в размещении в доме Чудотворной иконы Божией Матери цеха зарядки огнетушителей.
Впрочем, что же еще могло разместиться здесь в хрущевские времена, если в огне раздуваемого «на горе всем буржуям» пожарища исчезали тогда не буржуи, а остатки Святой Руси?
В углях этих пожарищ и пропала тогда, казалось, навсегда для России сама Чудотворная икона Тихвинской Божией Матери…
С одной стороны, «спасение» епископом Иоанном иконы, если встать на позицию его советских обвинителей, совершенно определенно можно квалифицировать как похищение духовной и материальной ценности, принадлежащей России.
Тем более что и рассуждения о спасении иконы от советских безбожников содержит долю лукавства. Мы видели, что, вывозя икону в США из Германии, архиепископ Иоанн «спасал» ее не только от чекистов, но еще и от экспертов Патриархии Русской Православной Церкви.
И легко, очень легко тут и поставить точку в обсуждении, но, поступив так, мы обнаружим, что за скобками наших рассуждений оказывается сама Тихвинская икона, которая, как говорит нынешний настоятель Тихвинского монастыря игумен Евфимий, «имеет одну особенность – она уходит из тех мест, где царит неверие, неправда и братоненавидение».
Почему Тихвинская икона Божией Матери ушла в 1944 году из России?
Конечно же, если бы она была возвращена Церкви в 1949 году, ее бы не уничтожили и скорее всего (по крайней мере при И.В. Сталине) оставили бы в распоряжении Патриархии. И.В. Сталин тогда поддерживал дружественные отношения с Русской Православной Церковью.
Но даже если бы и случилось так, все равно ведь и тогда икона не смогла бы вернуться на место, избранное Ею для своего пребывания – в Тихвин…
Едва ли решились бы хранить эту икону в церкви «Крылечко»…
Кроме того, как явствует из Летописи, составленной иноком Варлаамом, в 1949 году, когда решался вопрос о возвращении Тихвинской иконы Божией Матери, в самом монастыре паперти Успенского собора первый этаж южных братских келий был передан цехам и службам Общества слепых.
Есть, есть некая символика в этом. «Слепые» населили Дом иконы, не видели, не постигали они, для чего предназначен он…
Как бы ни оценивали мы мотивы поступков епископа Иоанна, очевидно, что потому и удалось ему вывезти икону из России, что это совпадало с волею самой иконы, которая не могла вернуться в Тихвин.
Так было в Константинополе в XIII веке, так случилось и в 1945 году.
Не епископ Рижский Иоанн вывез Тихвинскую икону Божией Матери, а она сама ушла из России…
И, конечно же, нельзя забывать и того, что не могли знать в 1949 году ни представители Московской Патриархии, ни епископ Иоанн (Гарклавс) того, что знаем мы, живущие шестьдесят лет спустя после этих событий.
Пройдет четыре года, и последышами ленинской гвардии будет выведен из жизни Иосиф Виссарионович Сталин, и к власти в нашей стране придет злобный русофоб и гонитель Православия Никита Сергеевич Хрущев.
Тогда, в 1950-е годы, пожарная часть города Тихвина произвела на свои средства ремонт Крестовоздвиженской церкви и вселила туда, на первый этаж, цех зарядки огнетушителей и на второй этаж – бухгалтерию.
Какая-то злобная насмешка чудится нам в размещении в доме Чудотворной иконы Божией Матери цеха зарядки огнетушителей.
Впрочем, что же еще могло разместиться здесь в хрущевские времена, если в огне раздуваемого «на горе всем буржуям» пожарища исчезали тогда не буржуи, а остатки Святой Руси?
В углях этих пожарищ и пропала тогда, казалось, навсегда для России сама Чудотворная икона Тихвинской Божией Матери…
Ожидание
И все же Тихвинская Чудотворная икона Божией Матери, уходя из России, уходила не навсегда…
Как залог своего возвращения икона оставила в России заместительницу себе, свою местоблюстительницу в Свято-Успенском Тихвинском мужском монастыре – так называемую Тихвинскую Богородицу «на крылечке».
Как залог своего возвращения икона оставила в России заместительницу себе, свою местоблюстительницу в Свято-Успенском Тихвинском мужском монастыре – так называемую Тихвинскую Богородицу «на крылечке».
1
Поражает красота и гармония совпадений, с которыми сталкиваемся мы, размышляя о Тихвинской Чудотворной иконе Божией Матери.
Чудотворный образ исчез из Влахернского храма за семьдесят лет до захвата Византии турками.
Достаточно определенно можно утверждать, что Чудотворная икона находилась в Тихвинском монастыре вплоть до 1926 года, пока не закрыли Успенский собор.
Этот 1926 год и можно считать годом ухода иконы…
И вот если мы перенесемся на семьдесят лет назад, в 1856 год, то обнаружим там одно крайне любопытное событие.
Тихвинский мещанин Александр Боровской страдал эпилепсией и болезнью ног. После того как он переболел горячкой, ноги свело в коленях, и он мог передвигаться только на костылях.
Ночью на 31 января 1856 года Боровскому приснился сон, будто рассекли его на части, а потом снова соединили. Недоумевая, что бы это значило, весь день провел он в беспокойстве и слабости, а когда вечером задремал, сразу же растолкали его.
– Вставай! – услышал Александр голос. – Довольно пострадал, иди за мной.
Александр обернулся и увидел старца с золотым крестом в руках, ликом, напоминающим образ святителя Николая Чудотворца, что находился с правой стороны от Тихвинской иконы Богоматери на «крылечке».
Александр послушно встал, оделся и, взяв костыли, незаметно вышел из дома. Старец довел его до моста через Тихвинку и, сказав: «Иди туда!» – исчез.
На следующий день Александр попросил зятя отвести его на «крылечко».
На коленях забрался он по лестнице на площадку перед иконой и начал молиться, и после трех поклонов вдруг ощутил силу в ногах, встал с колен и приложился образу.
С «крылечка» он спустился самостоятельно, без костылей. А на другой день сходил в Николо-Беседный монастырь и возвратился совершенно здоровым.
Архимандрит Владимир засвидетельствовал чудо исцеления, произошедшее от образа Тихвинской Богородицы на «крылечке», и с тех пор 1 февраля всегда служится перед этой иконой благодарственный молебен.
Тогда же была выстроена над «крылечком» часовня по проекту Н.А. Бенуа.
И было все это за семьдесят лет до страшного 1926 года…
Ну а в 1944 году, когда началась перевозка Тихвинской иконы Божией Матери через Ригу в Германию, а потом в Америку, в самом Тихвине удалось зарегистрировать церковную общину.
И передали этой общине «в бесплатное пользование» как раз эту самую монастырскую часовню «Крылечко». Здесь и был освящен престол во имя Тихвинской иконы Божией Матери…
И, конечно, можно назвать это простым совпадением, но именно через семьдесят лет после того, как солдаты выгнали из монастыря последних монахов и в мутноватой полутьме советской действительности пропала сама Чудотворная икона, в церкви на «крылечке» начали служить иноки вновь воссозданного Тихвинского монастыря…
30 апреля 1995 года, в день памяти обретения мощей Александра Свирского, митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Иоанн в своей резиденции на Каменном острове перед образом Тихвинской иконы Божией Матери благословил иеромонахов Валаамского монастыря Александра (Гордеева) и Феофана (Краснова) возобновить Тихвинский Богородичный Успенский монастырь.
Тогда же был подписан Устав монастыря, и началось, как говорил игумен Александр (Гордеев), «хождение по мукам» – оформление документов.
Как видно из составленной отцом Варлаамом летописи, 12 мая 1995 года Управление юстиции Ленинградской области зарегистрировало Гражданский устав монастыря.
Чудотворный образ исчез из Влахернского храма за семьдесят лет до захвата Византии турками.
Достаточно определенно можно утверждать, что Чудотворная икона находилась в Тихвинском монастыре вплоть до 1926 года, пока не закрыли Успенский собор.
Этот 1926 год и можно считать годом ухода иконы…
И вот если мы перенесемся на семьдесят лет назад, в 1856 год, то обнаружим там одно крайне любопытное событие.
Тихвинский мещанин Александр Боровской страдал эпилепсией и болезнью ног. После того как он переболел горячкой, ноги свело в коленях, и он мог передвигаться только на костылях.
Ночью на 31 января 1856 года Боровскому приснился сон, будто рассекли его на части, а потом снова соединили. Недоумевая, что бы это значило, весь день провел он в беспокойстве и слабости, а когда вечером задремал, сразу же растолкали его.
– Вставай! – услышал Александр голос. – Довольно пострадал, иди за мной.
Александр обернулся и увидел старца с золотым крестом в руках, ликом, напоминающим образ святителя Николая Чудотворца, что находился с правой стороны от Тихвинской иконы Богоматери на «крылечке».
Александр послушно встал, оделся и, взяв костыли, незаметно вышел из дома. Старец довел его до моста через Тихвинку и, сказав: «Иди туда!» – исчез.
На следующий день Александр попросил зятя отвести его на «крылечко».
На коленях забрался он по лестнице на площадку перед иконой и начал молиться, и после трех поклонов вдруг ощутил силу в ногах, встал с колен и приложился образу.
С «крылечка» он спустился самостоятельно, без костылей. А на другой день сходил в Николо-Беседный монастырь и возвратился совершенно здоровым.
Архимандрит Владимир засвидетельствовал чудо исцеления, произошедшее от образа Тихвинской Богородицы на «крылечке», и с тех пор 1 февраля всегда служится перед этой иконой благодарственный молебен.
Тогда же была выстроена над «крылечком» часовня по проекту Н.А. Бенуа.
И было все это за семьдесят лет до страшного 1926 года…
Ну а в 1944 году, когда началась перевозка Тихвинской иконы Божией Матери через Ригу в Германию, а потом в Америку, в самом Тихвине удалось зарегистрировать церковную общину.
И передали этой общине «в бесплатное пользование» как раз эту самую монастырскую часовню «Крылечко». Здесь и был освящен престол во имя Тихвинской иконы Божией Матери…
И, конечно, можно назвать это простым совпадением, но именно через семьдесят лет после того, как солдаты выгнали из монастыря последних монахов и в мутноватой полутьме советской действительности пропала сама Чудотворная икона, в церкви на «крылечке» начали служить иноки вновь воссозданного Тихвинского монастыря…
30 апреля 1995 года, в день памяти обретения мощей Александра Свирского, митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Иоанн в своей резиденции на Каменном острове перед образом Тихвинской иконы Божией Матери благословил иеромонахов Валаамского монастыря Александра (Гордеева) и Феофана (Краснова) возобновить Тихвинский Богородичный Успенский монастырь.
Тогда же был подписан Устав монастыря, и началось, как говорил игумен Александр (Гордеев), «хождение по мукам» – оформление документов.
Как видно из составленной отцом Варлаамом летописи, 12 мая 1995 года Управление юстиции Ленинградской области зарегистрировало Гражданский устав монастыря.
2
Не менее символично и другое совпадение.
Мы уже отмечали, что в 1928 году, когда красноармейцы выгоняли последних монахов из Свято-Успенского Тихвинского монастыря, в роддоме на территории обители родился Александр Гордеев, которому суждено будет стать первым игуменом возрожденного Свято-Успенского Тихвинского мужского монастыря…
Детство его прошло на погосте Сенно, из окрестностей которого при Василии III Иоанновиче возили в Тихвин известняк для строительства Успенского собора. Здесь, в Сенно, служил в храме дед Александра Гордеева, здесь и воцерковлялся будущий настоятель Тихвинского монастыря…
Сам он офицер, военный летчик.
Когда вышел в отставку, работал в музее «Исаакиевский собор», потом принял постриг на Валааме, а 16 июля 1995 года Постановлением Священного Синода назначен настоятелем Свято-Успенского Тихвинского монастыря.
На первых порах монастырю вернули кроме «церкви на крылечке» лишь Поварской корпус с совершенно не приспособленными для проживания помещениями. Даже настоятелю негде было поселиться, и он жил в ризнице, где располагались тогда еще и монастырская библиотека, и канцелярия…
Помню, когда я первый раз увидел на службе эту монастырскую братию, защемило сердце. Никак не соответствовала ее численность размерам монастыря и объему предстоящей монахам работы.
Но шла служба, неторопливо, состоятельно расспрашивая каждого, вел исповедь настоятель. И хотя порою в молитвы врывались доносящиеся с расположенного рядом с церковью катка: «Девочка! Девочка! Я тебя хочу!» – нынешняя, бесстыдно-разухабистая музыка, но стоящие в церкви, казалось, и не слышали ничего, молитвенно-отрешенными были их лица.
И в этой неспешности исповеди, когда, казалось бы, можно и поторопиться, поскольку кругом одни неотложные дела, и в этой молитве, перекричать которую не мог радиорупор, ощущались неколебимая твердость и бесстрашие.
Помню, что тогда меня удивило спокойствие, с которым игумен Александр (Гордеев) говорил и про разухабистую музыку, и про оскверненное монастырское кладбище. Не было в нем никакого раздражения, все время игумен улыбался – яркому солнцу, моим вопросам, мальчишке, пристроившемуся к нам и время от времени встревавшему в разговор со своими рассказами.
Отгадка была в словах, сказанных о пожилом настоятеле соминским священником отцом Геннадием Беловоловым: «Бог дал, что у него нет памяти на зло». Наверное, это беспамятство на зло и помогало игумену Александру в возрождении обители…
И вот, хотя и приходилось монахам жить в немыслимой тесноте и тягости, уже 1 ноября 1995 года, как раз за день до своей кончины, владыка Иоанн благословил постриг в монахи двух первых послушников – Александра Викторовича Кокочева с наречением имени Германа и Сергея Алексеевича Васильева с наречением имени Стефана.
Мы уже отмечали, что в 1928 году, когда красноармейцы выгоняли последних монахов из Свято-Успенского Тихвинского монастыря, в роддоме на территории обители родился Александр Гордеев, которому суждено будет стать первым игуменом возрожденного Свято-Успенского Тихвинского мужского монастыря…
Детство его прошло на погосте Сенно, из окрестностей которого при Василии III Иоанновиче возили в Тихвин известняк для строительства Успенского собора. Здесь, в Сенно, служил в храме дед Александра Гордеева, здесь и воцерковлялся будущий настоятель Тихвинского монастыря…
Сам он офицер, военный летчик.
Когда вышел в отставку, работал в музее «Исаакиевский собор», потом принял постриг на Валааме, а 16 июля 1995 года Постановлением Священного Синода назначен настоятелем Свято-Успенского Тихвинского монастыря.
На первых порах монастырю вернули кроме «церкви на крылечке» лишь Поварской корпус с совершенно не приспособленными для проживания помещениями. Даже настоятелю негде было поселиться, и он жил в ризнице, где располагались тогда еще и монастырская библиотека, и канцелярия…
Помню, когда я первый раз увидел на службе эту монастырскую братию, защемило сердце. Никак не соответствовала ее численность размерам монастыря и объему предстоящей монахам работы.
Но шла служба, неторопливо, состоятельно расспрашивая каждого, вел исповедь настоятель. И хотя порою в молитвы врывались доносящиеся с расположенного рядом с церковью катка: «Девочка! Девочка! Я тебя хочу!» – нынешняя, бесстыдно-разухабистая музыка, но стоящие в церкви, казалось, и не слышали ничего, молитвенно-отрешенными были их лица.
И в этой неспешности исповеди, когда, казалось бы, можно и поторопиться, поскольку кругом одни неотложные дела, и в этой молитве, перекричать которую не мог радиорупор, ощущались неколебимая твердость и бесстрашие.
Помню, что тогда меня удивило спокойствие, с которым игумен Александр (Гордеев) говорил и про разухабистую музыку, и про оскверненное монастырское кладбище. Не было в нем никакого раздражения, все время игумен улыбался – яркому солнцу, моим вопросам, мальчишке, пристроившемуся к нам и время от времени встревавшему в разговор со своими рассказами.
Отгадка была в словах, сказанных о пожилом настоятеле соминским священником отцом Геннадием Беловоловым: «Бог дал, что у него нет памяти на зло». Наверное, это беспамятство на зло и помогало игумену Александру в возрождении обители…
И вот, хотя и приходилось монахам жить в немыслимой тесноте и тягости, уже 1 ноября 1995 года, как раз за день до своей кончины, владыка Иоанн благословил постриг в монахи двух первых послушников – Александра Викторовича Кокочева с наречением имени Германа и Сергея Алексеевича Васильева с наречением имени Стефана.
3
Побывав тогда в Тихвинском монастыре, я задумался о природе чуда в России. Подтолкнул меня к этим мыслям камень, положенный в фундамент Успенского собора.
Это гигантский, приплывший на льдине к стенам монастыря булыжник.
Камень вытащили, подняли на крутой берег, сделали на нем надпись и положили в фундамент Ильинского придела.
Чудо? Конечно, чудо. Как и сам, словно бы приподнятый своими огромными куполами над землей, Успенский собор.
Вторая редакция чуда возникла уже в советские годы, и у истоков ее стояла директор местного краеведческого музея Мария Леонтьевна Самушенкова. Почему-то она решила, что указанием даты прибытия камня к стенам монастыря надпись не ограничивается, и на перевернутой к земле стороне булыжника есть сообщение об особой чудодейственной силе его.
Поскольку перевернуть лежащий в фундаменте храма булыжник невозможно, невозможно и опровергнуть это предположение.
И вот давно уже нет Марии Леонтьевны в музее, но придуманный ею миф укоренился, и о чудодейственной силе камня знали в Тихвине все.
Всегда этот камень был отрыт от снега. И свадьбы приходили сюда, и желания здесь загадывались, и всегда монетки блестят на камне. И даже в духовенстве, которое посещает Тихвинский монастырь, тоже распространилось почитание камня. Прикладываются к нему и иереи, и архиереи.
Впрочем, никакого прегрешения в этом почитании камня нет.
Отчего же не почитать камень, приплывший по реке к стенам монастыря и положенный в основание Ильинского придела?
И какое значение имеет то, что традицию почитания заложил весьма далекий от православия человек?
Неведомыми нам путями творится Воля Господня.
Это гигантский, приплывший на льдине к стенам монастыря булыжник.
Камень вытащили, подняли на крутой берег, сделали на нем надпись и положили в фундамент Ильинского придела.
Чудо? Конечно, чудо. Как и сам, словно бы приподнятый своими огромными куполами над землей, Успенский собор.
Вторая редакция чуда возникла уже в советские годы, и у истоков ее стояла директор местного краеведческого музея Мария Леонтьевна Самушенкова. Почему-то она решила, что указанием даты прибытия камня к стенам монастыря надпись не ограничивается, и на перевернутой к земле стороне булыжника есть сообщение об особой чудодейственной силе его.
Поскольку перевернуть лежащий в фундаменте храма булыжник невозможно, невозможно и опровергнуть это предположение.
И вот давно уже нет Марии Леонтьевны в музее, но придуманный ею миф укоренился, и о чудодейственной силе камня знали в Тихвине все.
Всегда этот камень был отрыт от снега. И свадьбы приходили сюда, и желания здесь загадывались, и всегда монетки блестят на камне. И даже в духовенстве, которое посещает Тихвинский монастырь, тоже распространилось почитание камня. Прикладываются к нему и иереи, и архиереи.
Впрочем, никакого прегрешения в этом почитании камня нет.
Отчего же не почитать камень, приплывший по реке к стенам монастыря и положенный в основание Ильинского придела?
И какое значение имеет то, что традицию почитания заложил весьма далекий от православия человек?
Неведомыми нам путями творится Воля Господня.
4
Возрождение Тихвинского монастыря дало новый толчок разговорам о судьбе самой иконы.
Вспомнили о выпущенной в Финляндии в 1976 году монографии Ауне Яскинен. Еще в начале семидесятых она исследовала хранящуюся у архиепископа Чикагского и Миннеаполисского Иоанна (Гарклавса) святыню.
Вспомнили о выпущенной в Финляндии в 1976 году монографии Ауне Яскинен. Еще в начале семидесятых она исследовала хранящуюся у архиепископа Чикагского и Миннеаполисского Иоанна (Гарклавса) святыню.
«Архиепископ православной епархии Чикаго и Миннеаполиса Иоанн имеет в своем владении икону, почитаемую православием в США как бывшую святыню Тихвинского монастыря, как подлинную Пресвятую Деву Тихвинскую, – писала финская исследовательница. – Обычно икона покрыта позолоченной серебряной ризой, украшенной драгоценными камнями. Согласно русской надписи на ней, риза изготовлена в Тихвинском монастыре в 1718 году по поручению архимандрита Рувима. Нимб Марии возвышается над верхним краем ризы, к которому прикреплена дополнительная пластина…Составление подобного, пусть вполне научного и объективного, описания иконы занятие рискованное. Хотя и точно описано все, но сама Тихвинская Чудотворная икона Божией Матери как бы исчезает из этого текста, и ни «гармоничное равновесие очертаний фигуры», ни «нежное воздушное излучение, исходящее от живописи», не способны вернуть ее.
Осенью 1973 года архиепископ Иоанн позволил мне в течение недели провести осмотр иконы… Мои впечатления от иконы следующие. Пресвятая Дева Тихвинская – это живописное произведение, написанное на холсте, прикрепленном к деревянной основе. Изображение носит различные следы поновлений. Архиепископ Иоанн сказал мне, что икона реставрировалась в 1949 году после ее прибытия в США, но он не помнит деталей этой процедуры… Сейчас икона находится не в хорошем состоянии: краски продолжают осыпаться. Чтобы это разрушение ослабить, прозрачная пластиковая плата герметично закрывает поверхность живописи.
Высота иконной доски – 88,5 см, ширина – 66 см, а толщина – 2,4 см. С лицевой стороны на доске трещина сверху донизу. На обратной стороне – два поддерживающих клина (шпонки), на них наклеены кусочки холста. И все это покрыто горчично-коричневой пластикоподобной массой. Она скрывает оборотную сторону доски и какие-либо надписи, которые могут быть там.
Сравнительно узкие кромки сверху и снизу окантованы красной линией (приблизительно 2,2 см). Изображение находится примерно на 1 см ниже кромки. Кромки и фон покрыты листовым золотом, на нем – многочисленные шероховатости и потертые места. Контуры нимбов написаны на заднем плане. Монограммы и крест на нимбе Иисуса написаны красным.
На иконе Дева Мария и Младенец Иисус изображены в композиции типа Одигитрия. Оба представлены в полупрофиль. Мария обращается к ребенку правой рукой. Иисус изображен сидящим боком и повернут к материнскому плечу, он дает благословение правой рукой и держит свиток в левой. Руки обоих написаны с особым мастерством и светотенью.
Голова Марии слегка наклонена к Младенцу. Привлекает внимание особо удлиненная форма головы Иисуса. Гармоничное равновесие очертаний фигуры Иисуса, утонченность линий свидетельствуют о высоком мастерстве неизвестного художника. Печаль выражения обеих персон подчеркивает нежное воздушное излучение, исходящее от живописи…
Судя по поверхности картины, очень трудно вывести заключение о древности иконы. Поновления, выполненные в разное время, обманывают впечатление, а технические анализы материала отсутствуют…
Из-за этого подлинность красок не может быть проверена. Все же создается впечатление, что позднее улучшение деталей не вызвало сколько-нибудь заметных изменений в цветовой гамме оригинала. Тем не менее, под красно-коричневым покровом Марии я разглядела зеленоватые или голубоватые тона, но из-за обстоятельств было невозможно произвести цветовые тесты, чтобы подтвердить наблюдение. Складки покрова написаны более темными линиями того же цвета. Украшение каймы покрова выполнено золотыми и красными полосами, а три золотые звезды сложены из упрощенного орнамента на мотив лилии. Что касается одежды Марии, то можно добавить, что чепец и рукав хитона зеленые…
Удлиненное лицо Марии мастерски оживлено яркими бликами и тенями. Свет, падая, соединяет непрерывной линией нос, подбородок и шею, точно так же на бровях и под глазами. По сторонам лица оливково-зеленая грунтовая краска формирует тень, в добавление к которой глубокая тень положена под нижней губой и вокруг глаз. Теплый и светлый румянец щек и красно-кадмиевая окраска верхней губы вместе с их густыми тенями и светлыми пятнами дают лицу ритм, который делает его живым и выразительным. Основной цвет лица коричневый, того же оттенка, что и лицо Иисуса. Лицо, руки и ноги Иисуса также искусно оттенены и оживлены пятнами света…
Сравнивая эту икону с фотографией прежней святыни Тихвинского монастыря, опубликованной перед Второй мировой войной, я убедилась в идентичности этих двух работ… Уверенность укрепилась под воздействием копии Тихвинской святыни, написанной в мастерской Чирикова после реставрации иконы, которую я увидела в Русском музее в Ленинграде 21 мая 1974 года…»
5
Это какой-то филологический феномен…
Чудотворная икона исчезает из посвященных ей научных рассуждений…
Ну а как икона становится неразличимой и невоспринимаемой в ожесточенности споров вокруг нее, можно проследить на примере текста выдающегося церковного писателя Сергея Нилуса, созданного незадолго до Первой мировой войны.
«Сегодня прочел в „Колоколе“, что престарелый архиепископ одной из древнейших русских епархий, запутавшись ногами в ковре своего кабинета, упал, и так разбил себе голову и лицо, что все праздники не мог служить, да и теперь еще лежит с повязкой на лице и никого не принимает…
В конце октября или в начале ноября прошлого года был из епархии этого архиепископа на богомолье, в Оптиной один офицер; заходил он и ко мне и рассказал следующее:
– Незадолго перед отъездом моим в Оптину, я был на празднике одной обители, ближайшей к губернскому городу, где стоит мой полк, и был настоятелем ее приглашен к трапезе. Обитель эта богатая; приглашенных к трапезе было много, и возглавлял ее наш местный викарный епископ; он же и совершал в тот день литургию. В числе почетных посетителей был и некий штатский „генерал“ из синодской канцелярии. Между ним и нашим викарным зашла речь о том, что получено благословение, откуда следует, по представлению архиепископа, на реставрацию лика одной чудотворной иконы Божией Матери, находящейся в монастыре нашей епархии. Иконе этой верует и поклоняется вся православная Россия, и она, по преданию, писана при жизни на земле Самой Царицы Небесной св. Апостолом и Евангелистом Лукой. Нашло, видите ли, монастырское начальство, что лик иконы стал так темен, что и разобрать на нем ничего невозможно. Тут явились откуда-то реставраторы со своими услугами, с каким-то новым способом реставрации, и старенького нашего епархиального владыку уговорили дать благословение на возобновление апостольского письма новыми вапами (славян. – краски).
– Как же это? – перебил я. – Неужели открыто, на глазах верующих?
– Нет, – ответил мне офицер, – реставрацию предположено было совершать по ночам, частями: выколупывать небольшими участками старые краски и на их место, как мозаику, вставлять новые под цвет старых, но так, чтобы восстанавливался постепенно древний рисунок.
– Да ведь это кощунство, – воскликнул я, – кощунство не меньшее, чем совершил воин царя-иконоборца, ударивший копьем в Пречистый Лик Иверской иконы Божией Матери!
– Так на это дело, как выяснилось, смотрел и викарный епископ, но не такого о нем мнения был его собеседник, „генерал“ из синодальных приказных. А между тем, слух об этой кощунственной реставрации уже теперь кое-где ходит по народу, смущая совесть последнего остатка верных… Не вступитесь ли вы, С. А., за обреченную на поругание святыню?
Я горько улыбнулся: кто меня послушает?! Тем не менее, по отъезде этого офицера, я собрался с духом и написал письмо тоже одному из синодских „генералов“, Скворцову, с которым мне некогда пришлось встретиться в Орле, во дни провозглашения Стаховичем на миссионерском съезде пресловутой „свободы совести“.
Вслед за этим письмом, составленном в довольно энергичных выражениях, я написал большое письмо к викарному епископу той епархии, впоследствии замученному епископу Пермскому, где должна была совершиться „реставрация“ св. иконы. Епископа этого я знал еще архимандритом, видел от него к себе знаки расположения и думал, что письмо мое будет принято во внимание и, во всяком случае, благожелательно. Тон письма был почтительный, а содержание исполнено теплоты сердечной, поскольку она доступна моему малочувственному сердцу. Написал я епископу и, вдруг, вспомнил, что, приступая к делу такой важности и живя в Оптиной, я не подумал посоветоваться со старцами. Обличил я себя в этом недомыслии, пожалел о том, что „генералу“ письмо уже послано, и с письмом к епископу, отправился к своему духовнику и старцу о. Варсанофию в скит. Пошел я к нему с женой в полной уверенности, что растрогаю сердце моего старца своей ревностью и уже, конечно, получу благословение выступить на защиту чудотворной иконы.
Батюшка-старец не задержал меня приемом.
Чудотворная икона исчезает из посвященных ей научных рассуждений…
Ну а как икона становится неразличимой и невоспринимаемой в ожесточенности споров вокруг нее, можно проследить на примере текста выдающегося церковного писателя Сергея Нилуса, созданного незадолго до Первой мировой войны.
«Сегодня прочел в „Колоколе“, что престарелый архиепископ одной из древнейших русских епархий, запутавшись ногами в ковре своего кабинета, упал, и так разбил себе голову и лицо, что все праздники не мог служить, да и теперь еще лежит с повязкой на лице и никого не принимает…
В конце октября или в начале ноября прошлого года был из епархии этого архиепископа на богомолье, в Оптиной один офицер; заходил он и ко мне и рассказал следующее:
– Незадолго перед отъездом моим в Оптину, я был на празднике одной обители, ближайшей к губернскому городу, где стоит мой полк, и был настоятелем ее приглашен к трапезе. Обитель эта богатая; приглашенных к трапезе было много, и возглавлял ее наш местный викарный епископ; он же и совершал в тот день литургию. В числе почетных посетителей был и некий штатский „генерал“ из синодской канцелярии. Между ним и нашим викарным зашла речь о том, что получено благословение, откуда следует, по представлению архиепископа, на реставрацию лика одной чудотворной иконы Божией Матери, находящейся в монастыре нашей епархии. Иконе этой верует и поклоняется вся православная Россия, и она, по преданию, писана при жизни на земле Самой Царицы Небесной св. Апостолом и Евангелистом Лукой. Нашло, видите ли, монастырское начальство, что лик иконы стал так темен, что и разобрать на нем ничего невозможно. Тут явились откуда-то реставраторы со своими услугами, с каким-то новым способом реставрации, и старенького нашего епархиального владыку уговорили дать благословение на возобновление апостольского письма новыми вапами (славян. – краски).
– Как же это? – перебил я. – Неужели открыто, на глазах верующих?
– Нет, – ответил мне офицер, – реставрацию предположено было совершать по ночам, частями: выколупывать небольшими участками старые краски и на их место, как мозаику, вставлять новые под цвет старых, но так, чтобы восстанавливался постепенно древний рисунок.
– Да ведь это кощунство, – воскликнул я, – кощунство не меньшее, чем совершил воин царя-иконоборца, ударивший копьем в Пречистый Лик Иверской иконы Божией Матери!
– Так на это дело, как выяснилось, смотрел и викарный епископ, но не такого о нем мнения был его собеседник, „генерал“ из синодальных приказных. А между тем, слух об этой кощунственной реставрации уже теперь кое-где ходит по народу, смущая совесть последнего остатка верных… Не вступитесь ли вы, С. А., за обреченную на поругание святыню?
Я горько улыбнулся: кто меня послушает?! Тем не менее, по отъезде этого офицера, я собрался с духом и написал письмо тоже одному из синодских „генералов“, Скворцову, с которым мне некогда пришлось встретиться в Орле, во дни провозглашения Стаховичем на миссионерском съезде пресловутой „свободы совести“.
Вслед за этим письмом, составленном в довольно энергичных выражениях, я написал большое письмо к викарному епископу той епархии, впоследствии замученному епископу Пермскому, где должна была совершиться „реставрация“ св. иконы. Епископа этого я знал еще архимандритом, видел от него к себе знаки расположения и думал, что письмо мое будет принято во внимание и, во всяком случае, благожелательно. Тон письма был почтительный, а содержание исполнено теплоты сердечной, поскольку она доступна моему малочувственному сердцу. Написал я епископу и, вдруг, вспомнил, что, приступая к делу такой важности и живя в Оптиной, я не подумал посоветоваться со старцами. Обличил я себя в этом недомыслии, пожалел о том, что „генералу“ письмо уже послано, и с письмом к епископу, отправился к своему духовнику и старцу о. Варсанофию в скит. Пошел я к нему с женой в полной уверенности, что растрогаю сердце моего старца своей ревностью и уже, конечно, получу благословение выступить на защиту чудотворной иконы.
Батюшка-старец не задержал меня приемом.