Но, чтобы усыпить бдительность руководства нашей страны и добиться уже в самом начале войны решающего преимущества, как было показано в первой части книги, Гитлер к внезапному нападению на СССР готовился основательно, годами. Он лукавил и нередко многим рисковал, например: поставлял новейшую боевую технику и оборудование для наших научно – исследовательских институтов и оборонных заводов; подписывал явно ущербные для себя договоры. Гитлер писал письма И. В. Сталину, с клятвенными заверениями в самых лучших чувствах к нему и к нашей стране, якобы на деле показывая свое миролюбие к Советскому Союзу.
Чтобы не было разгадано истинное намерение фюрера, при разработке плана «Барбаросса» он потребовал принятия дополнительных мероприятий для дезинформации советской стороны. Так, с этой целью были разработаны операции «Изабелла» (захват Гибралтара), «Аттила» (оккупация Южной Франции), «Гарпун» (вторжение в Англию с территории Норвегии). В действительности, эти операции предназначались для отвлечения советского руководства от переброски немецко – фашистских войск на восток, к нашей границе.
Вместе с тем, если в данном контексте мы сосредоточим только внимание на Гитлере, как носителе самых ужасных пороков, какие когда-либо были присущи человеческому существу, то мы сильно ошибемся: стремление внезапно напасть на свою жертву было свойственно завоевателям всех времен и народов. Знаменитые слова киевского князя Святослава: «Иду на вы» уже давно к тому времени канули в вечность.
Уже много столетий, начиная войну, противники стремились, стремятся и будут стремиться в будущем напасть друг на друга внезапно. Более того, сам принцип внезапного нападения на противника вошел в каноны военной науки в качестве основного приема для достижения победы над врагом.
Так что в устремлениях Гитлера напасть внезапно на нашу страну, казалось, не было ничего нового. Именно точно так же фюрер начинал войны с Польшей и Францией в сентябре 1939 и в мае 1940 г., соответственно. Тогда, в результате внезапного удара и активных наступательных действий немцев с самыми решительными целями, упомянутые государства уже в самом начале войны теряли свои армии, а, следовательно, лишались всяких надежд на сколько-нибудь благоприятный исход войны. Польша и Франция вынуждены были, по существу, в течение нескольких дней прекратить сопротивление и сдаться на милость победителя. Точно на такой же сценарий рассчитывал Гитлер, начиная войну с Советским Союзом.
Уже тогда, после публичной, неоднократной и очень убедительной демонстрации всему миру использования немецкими генералами эффекта внезапности на своих зазевавшиеся жертвах в Польше, Франции и других странах (вместе, разумеется, с другими своими не менее эффективными новыми разработками в военной науке), на подобную «удочку», казалось, могут попасться только очень наивные люди, если не сказать круче – круглые дураки.
Однако же попались, не только французские и английские, но, к сожалению, и наши, советские, маршалы и генералы. Вместе с тем, прослужив в армии 35 лет, могу заверить читателя, что дураков, тем более – круглых, среди генералов не бывает. Однако неподготовленные к выполнению тех или иных конкретных задач встречаются достаточно часто, особенно в наше перестроечное время, начиная, например, с нынешнего министра обороны, бывшего директора мебельного магазина.
Однако и здесь не все так просто. Увидеть новое, перспективное в любом деле, тем более в военном, не всегда могут даже и профессионалы. История нам неоднократно демонстрировала тот факт, что сила инерции мышления человека подчас сопоставима с силой инерции огромных космических тел и планет. Чтобы поменять точку зрения человека на что-то, необходимо, действительно, необычайные усилия, события и факты. Как мы знаем, что даже сам богочеловек Иисус Христос не мог справиться с подобной задачей, и был распят на кресте. Чувство нового далеко не всем по плечу.
Таким образом, мы видим, что трагедия начала Великой Отечественной войны была связана не только с внезапностью нападения на нашу страну гитлеровской Германии, не только с просчетами нашего командования при оценке возможного времени нападения на Советский Союз и, следовательно, с запоздалым приведением в полную готовность войск наших приграничных военных округов, а, прежде всего, – это результат нерешенности кадровых вопросов, отсутствия в Красной Армии к военачальников высшего звена, способных предвидеть ход предстоящих событий, в данном случае – предвидеть начало войны и принципиально новый характер вооруженной борьбы с немецкой армией.
Следовательно, наши поражения и огромные потери были связаны не столько с беспечностью и безответственностью наших командиров и военачальников, не столько с плохой организацией связи в Красной Армии, это – результат слабой военно – теоретической подготовкой советских маршалов и генералов. Уровень подготовки военных кадров в нашей стране после революции по ряду важных причин, на которых мы остановимся ниже, не соответствовал требованиям того времени.
Из-за отсутствия необходимых знаний и навыков, даже высшие военачальники в необычной обстановке терялись, не зная что делать. Драгоценные часы и минуты уходили на так называемую техническую обработку полученных свыше документов. Каждый старался уйти от ответственности за отдаваемый приказ, сославшись на указание вышестоящего начальника, и в дополнение к Директиве № 1 требовал бесконечных пояснений и инструкций по ее исполнению, от дачи которых начальники всех уровней всячески увиливали, поскольку сами не понимали, как её надлежит выполнять. Тем более что некоторые пункты этой директивы, в принципе, выполнить было невозможно.
Именно поэтому Директива № 1 «Военным советам западных приграничных округов о возможном нападении немцев 22–23.06.41 и мероприятиях по приведению войск в боевую готовность с ограничениями, маскировке войск, готовности ПВО» так и не была доведена до войск. Что позволило Гитлеру и его генералам эффект внезапности использовать в максимальной степени. А, в конечном счете, это стало одной (подчеркнем еще раз – только одной, наряду с рядом других не менее важных причин) из причин крупных поражений и огромных потерь личного состава и боевой техники советских Вооруженных Сил в течение первых часов, дней и месяцев войны.
Уже первые минуты и часы нападения на Советский Союз показали Гитлеру, что его решение использовать еще раз внезапность, как один из эффективных приемов военного искусства, теперь уже против Советского Союза, себя более чем оправдало. Интуиция фюрера не подвела, «навар» от его трудов по подготовке внезапного удара получился волне приличным.
Тогда, утром 22 июня 1941 г., немецкая армия действовала чрезвычайно активно и решительно; Гитлер, как никогда, излучал оптимизм, все шло как по маслу, до краха Германии было еще очень далеко.
Вот свидетельства эффективности принятых немцами мер по дезинформации советской стороны. Начнем с немецкого генерал – полковника Ф. Гальдера и его знаменитого «Военного дневника», где было записано:
«22 июня 1941 г. (воскресенье) 1–й день войны:
Утренние сводки сообщают, что все армии, кроме 11–й (на правом флаге группы армий «Юг», в Румынии), перешли в наступление согласно плану. Наступление наших войск, по – видимому, явилось для противника на всем фронте полной тактической внезапностью.
Пограничные мосты через Буг и другие реки всюду захвачены нашими войсками без боя и в полной сохранности. О полной неожиданности нашего наступления для противника свидетельствует тот факт, что части были захвачены врасплох в казарменном положении, самолеты стояли на аэродромах, покрытые брезентом, а передовые части, внезапно атакованные нашими войсками, запрашивали командование о том, что им делать. Можно ожидать еще большего влияния элемента внезапности на дальнейший ход событий в результате быстрого продвижения наших подвижных частей, для чего в настоящее время всюду есть полная возможность. Военно – морское командование также сообщает о том, что противник, видимо, застигнут врасплох. За последние дни он совершенно пассивно наблюдал за всеми проводившимися нами мероприятиями и теперь сосредотачивает свои военно – морские силы в портах, очевидно опасаясь мин».
А вот как описывает события последних дней, часов и минут накануне своего вторжения в Советский Союз генерал – полковник немецкой армии Гудериан Х. В. (1988–1954), в дальнейшем командующий 2–й танковой армией и начальник генерального штаба (с июля 1944 по март 1945 г.) сухопутных войск Германии:
«Марш на место сосредоточения и окончательная подготовка к наступлению прошли достаточно гладко. 17 июля я провел за изучением реки Буг – первого рубежа, который мы должны преодолеть… 20–го и 21–го я находился в передовых частях своих войск, проверяя, все ли полностью готово для начала наступления. Подробное изучение поведения русских говорило о том, что им о наших намерениях ничего неизвестно. План Брестской крепости был у нас как на ладони, и мы видели, как они весь день маршируют повзводно под музыку военного оркестра. Ключевые позиции на берегу Буга оставались незанятыми. Признаков строительства дополнительных укреплений за последние несколько недель мы тоже не видели. Наша атака явно должна была застать их врасплох, и было неясно, нужна ли на самом деле запланированная часовая артподготовка. В конце концов, я решил не отменять ее, чтобы какие-нибудь неожиданности со стороны русских не причинили нам ненужных потерь…
В 3.15 наша артиллерия открыла огонь, в 4.15 авангард 17–й и 18–й бронетанковых дивизий приступил к форсированию Буга. В 4.45 первые танки 18–ой бронетанковой вышли на тот берег».
Таким образом, перед нами достаточно подробное и правдоподобное описание начала агрессии против нашей страны, представленное весьма известными немецкими генералами и непосредственными соучастниками этой же агрессии. В свете изложенного всякие измышления некоторых так называемых историков, типа Суворова – Резуна, на тему, кто на кого напал 22 июня 1941 г., просто неуместны, ввиду абсолютной очевидности ответа на данный вопрос.
Кроме того, представленные свидетельства немецких генералов – это еще одно убедительное доказательство, но теперь уже со стороны врага, того, что приказ И. В. Сталина (Директиву № 1), о приведении советских войск в боевую готовность, наши генералы во главе с наркомом обороны С. К. Тимошенко и начальником Генерального штаба Г. К. Жуковым не выполнили. Высшему командованию Красной Армии не хватило для этого 5 часов 40 минут (Директива № 1 была утверждена И. В. Сталиным не позже 22 часов 20 минут 21 июня 1941 г.), хотя подобные приказы в армии должны выполняться немедленно. Уже только за это Маршал Советского Союза С. К. Тимошенко и генерал армии Г. К. Жуков могли на всех основаниях пополнить «список безвинных жертв сталинизма». Тогда С. К. Тимошенко и Г. К. Жукову крупно повезло, скорее всего, потому, что подходящей замены им не было.
Особенно важно, используя внезапность, нашему противнику было (как, кстати, в Польше и во Франции) буквально с первых минут войны захватить господство в воздухе.
Первый день войны был для нас самым драматичным днем всей Великой Отечественной войны. Удар врага получился внезапным по спящим мирным сном воинским частям гарнизонов приграничных округов. И это притом, что немцы уже к 3 часам и 07 минутам успели долететь без каких-либо себя последствий до Севастополя и даже пытались приступить к его бомбардировке, а затем и других упомянутых выше городов.
Так, только в течение первых 18 суток войны безвозвратные и санитарные потери Северо – Западного, Западного Юго – Западного фронтов составляли: 588 598 человек, танков – 18 703 единицы, орудий и минометов – 18 794 единицы, свыше половины складов с боеприпасами, горючим и продовольствием.
Только на Западном фронте в первую неделю боевых действий (22–29 июня) было потеряно:
– 10 артиллерийских складов,
– 25 тыс. вагонов боеприпасов,
– 25 баз с горючим, 50 тыс. тонн (50 % запаса),
– 14 складов с почти 40 тыс. тонн продфуража (50 % запаса).
Особенно сильный урон был нанесен авиации наших приграничных округов. Всего за первые 18 суток войны немцами было уничтожено 3985 самолетов. Немецкая авиация бомбила в первую очередь те аэродромы, где располагались новейшие типы советских истребителей и бомбардировщиков ЯК-1, ЛаГГ-3, МиГ-3, Пе-2.
Для этого немцы заблаговременно, начиная с февраля 1941 г., совершали облеты всей западной части территории Советского Союза, вплоть до Крыма, ведя аэрофотосъемку советских аэродромов и других военных объектов. Так, только за первую половину 1941 г. было 324 случая вторжения германских самолетов в воздушное пространство нашей страны.
Такие разведывательные полеты давали немецкому командованию подробные сведения о расположении советских воинских аэродромов; о количестве и типах самолетов на этих аэродромах, а также о средствах нашей противовоздушной обороны.
Советское командование сделало крупную ошибку, что оно, стремясь не обострять отношения с Гитлером, не пресекало такие полеты. Таким образом, для немецких летчиков еще до начала войны все цели были хорошо известны, чем они и воспользовались в полной мере уже в первые минуты нападения на нашу страну.
Рано утром 22 июня воздушному нападению подверглись практически все аэродромы наших приграничных военных округов. А указанных аэродромов было немало: 26 – в Западном, 23 – Киевском, 11 – Прибалтийском и 6 аэродромов в Одесском военном округе.
Катастрофа развивалась самым стремительным образом: множество немецких бомбардировщиков, воспользовавшись внезапностью, пересекая границы летных полей аэродромов, устремлялись к длинным шеренгам, стоявших на стоянках, как на параде, советским самолетам. При подлете к нашим самолетам, из люков немецких бомбардировщиков, как из рога изобилия, сыпалось авиационные бомбы.
Эти бомбы были хотя и небольшой мощности, но применялись в огромных количествах. При взрыве они превращались в тысячи мелких раскаленных осколков, которые, разлетаясь, превращали в решето все, что попадало на их пути, в том числе и бензобаки советских самолетов. Горящий бензин, растекаясь по летному полю, окончательно уничтожал то, что еще оставалось от наших самолетов.
Для советских аэродромов первый налет немцев был совершенно неожиданным, поэтому летчики люфтваффе, отбомбившись практически без потерь, уже к 4.30 вернулись на свои аэродромы, где наземные команды спешно готовили их к повторному вылету. Хотя при втором ударе фашистам пришлось уже встретиться с небольшим числом дежурных советских истребителей и понести первые потери, однако, в целом, и второй вылет был для немецких летчиков также вполне удачным.
В результате внезапности к полудню первого дня войны, 22 июня, советские Военно – воздушные силы потеряли 1200 самолетов, из них 900 было уничтожено на аэродромах и 300 – сбито в воздушных боях. Особенно тяжелые потери понесла авиация Западного особого военного округа, на территории которого 525 самолетов было уничтожено на земле и 210 – в воздухе.
Потрясенный масштабами потерь подчиненных авиачастей, понимая свою меру ответственности за происшедшее, командующий ВВС Западного особого военного округа, Герой Советского Союза и герой Испании И. И. Копец застрелился.
Очень жаль этого, безусловно, не только вдающегося летчика, но и исключительного порядочного человека. По крайней мере, в отличие от многих генералов и даже маршалов, Иван Иванович Копец не искал виновников происшедшей трагедии среди подчиненных, а свою и чужую вину принял полностью ее на себя. Оставаясь живым, он мог бы внести весьма существенный свой личный вклад в дело достижения Великой Победы. Хотя в то время, скорее всего, у него такой возможности могло и не быть, за такие дела тогда не прощали.
Вместе с тем, чтобы представить читателю масштабы общих потерь нашей авиации, приведем некоторые статистические данные. В начале войны советские авиационные дивизии состояли из 3–5 авиаполков, а уже с августа 1941 г. состав каждой такой дивизии уменьшился до двух авиаполков. Следовательно, количество самолетов в авиационных дивизиях за это время сократилось в несколько раз: с 150–180 до 40–50 единиц.
Таким образом, используя эффект внезапности и беспечность наших военачальников, немцам в течение 7–8 часов удалось уничтожить около 20 полнокровных авиационных дивизий ВВС Красной Армии.
Однако это еще не все. Как известно, одна беда не приходит. За огромными потерями истребителей последовали и крупные потери в бомбардировочной авиации. И это несмотря на то, что она была расположена сравнительно далеко от границы, поэтому ущерб, нанесенный ей в первые минуты и часы войны, был значительно меньшим, чем истребительной авиации.
Советское высшее командование, стремясь хоть как-то реабилитировать себя за провал начала войны в глазах И. В. Сталина, совершает очередную крупную ошибку: издает Директиву № 2, подписанную Тимошенко, Маленковым и Жуковым. Указанные лица, из-за потери связи абсолютно не представляя себе реальной ситуации на границе, однако в 7 часов 15 минут первого дня войны отдают приказ Ленинградскому, Прибалтийскому
Западному, Киевскому и Одесскому военным округам: «мощными ударами бомбардировочной и штурмовой авиации уничтожить авиацию на аэродромах противника и разбомбить основные группировки его наземных войск. Удары авиацией наносить на глубину германской территории до 100–150 км. Разбомбить Кенигсберг и Мемель».
Таким образом, указанный удар должен был наноситься немедленно, то есть в светлое время суток и без прикрытия истребителей, поскольку к этому времени почти вся истребительная авиация, расположенная близ границы, уже была уничтожена немцами.
В результате многие наши тихоходные бомбардировщики ТБ-3, ДБ-3ф и СБ всех приграничных военных округов стали легкой добычей для «мессершмиттов» и зенитной артиллерии немецких частей ПВО в первые часы и дни войны.
Однако и это еще не все. Потеряв в самом начале войны практически всю фронтовую штурмовую авиацию (к тому же тогда еще не многочисленную: всего 100 самолетов), советское командование решило использовать бомбардировщики в качестве штурмовиков для уничтожения проникших глубоко на нашу территорию танковых колонн немцев.
Поскольку бомбить с большой высоты малоразмерные цели бесполезно, чтобы повысить эффективность своих ударов, наши летчики вынуждены были снижаться до предельно низких высот. Но на таких высотах не имеющие никакого бронирования бомбардировщики были весьма уязвимы от всех средств ПВО противника, включая даже пуль обычных армейских винтовок, при попадании их в наиболее ответственные части самолета, например, в бензобак, мотор и т. д.
В результате такого применения нашей бомбардировочной авиации гибли не только дорогостоящие самолеты, но и, что самое главное, – высоко – подготовленные экипажи боевых машин.
Так погиб капитан Гастелло Николай Францевич (1908–1941), Герой Советского Союза (1941, посмертно), который, будучи командиром эскадрильи 207 авиаполка, 42–й бомбардировочной авиадивизии, 26 июня 1941 г. получил задачу нанести удар по танковой колонне немцев на участке дороги Молодечно – Радошковичи, Западный фронт, Белоруссия.
Бомбардировщик Гастелло Н. Ф. при заходе на цель был элементарно, по указанной причине, подбит. Возник пожар, и командир, предпочитая смерть плену, направил горящий огромный самолет на вражескую технику. Вместе с командиром бомбардировщика погиб его весь экипаж: лейтенанты А. А. Бурденюк, Г. Н. Скоробогатый и старший сержант А. А. Калинин.
Вот что пишет о масштабах потерь бомбардировщиков в начальный период войны будущий Главный маршал авиации А. Е. Голованов (с февраля 1941 г. командир 212–го дальнебомбардировочного авиаполка) в своих мемуарах: «К концу дня 29 июня 1941 г. из 72 осталось только 14 машин».
Таким образом, уже в первые часы и дни войны ВВС наших западных военных округов потеряли почти всю свою не только истребительную, штурмовую, но и бомбардировочную авиацию.
Огромные потери наших самолетов и летчиков в начале войны, безусловно, явились одной из главных причин, что советская авиация, несмотря на самолеты, сохранившиеся в восточных и южных военных округах страны, надолго, примерно до лета 1943 года, потеряла господство в воздухе. А это, в свою очередь, самым отрицательным образом отразилось на ходе боевых действий не только в воздухе, но и на земле.
Так, например, уже на другой день войны, 23 июня, в районе Луцк – Броды – Ровно развернулось самое крупное в начальный период войны встречное танковое сражение. По количеству участвующих этом сражении танков оно сопоставимо с Курской битвой.
Тогда, с целью разгрома немецкой группы армий «Юг» генерал – фельдмаршала К. Рундштедта, включая 1–ю танковую группу (по существу – танковую армию) генерал – полковника Э. Клейста, командующий Юго – Западным фронтом генерал – полковник М. П. Кирпонос вместе с генералом армии Г. К. Жуковым организовали контрудар. (К этому времени Г. К. Жуков как представитель Ставки Главного командования был направлен И. В. Сталиным на Юго – Западный фронт для оказания помощи в начальный период войны, когда было потеряно управление войсками). Для решения поставленной задачи, включающей также и захват стратегической инициативы, указанными военачальниками, наряду с советскими общевойсковыми соединениями, было привлечено большое количество танков – 6 механизированных корпусов.
Однако стремление, как можно быстрее отличиться, разгромить крупную группу немецких армий в условиях сильной распыленности собственных сил, привело к тому, что наши корпуса не смогли сосредоточиться к установленному сроку для согласованного удара по противнику. Поэтому советские войска вступали в сражение неорганизованно: по частям, в спешке, без должной разведки, и особенно – без налаженной связи.
По штату механизированный корпус должен был иметь 36 080 человек личного состава, 1031 танк (в том числе 420 Т-34), 268 бронемашин, 172 орудия, 186 минометов, 5165 автомашин, 352 трактора и 1672 мотоцикла. Однако на 22 июня 1941 г. из двадцати мехкорпусов Западных приграничных округов только три было укомплектованы согласно штату. Формируемые мехкорпуса были обеспечены материально – технической частью всего на 30 процентов, особенно острый недостаток ощущался в транспорте: не хватало 300 тыс. автомобилей и 43 тыс. тракторов. Этот транспорт предполагалось получить из гражданских организаций после начала войны. И все же не это, как будет показано ниже, было решающим в тех событиях начального этапа войны.
Беспрекословно повинуясь, как и должно быть в армии, срочным приказам вышестоящих военачальников, огромные массы наших людей и техники, прежде чем вступить в бой, вынуждены были совершать длительные марши, на расстояния до 500 километров, в самых не благоприятных условиях. Конец июня, время самых коротких ночей года, когда темного времени в течение суток по – настоящему и не бывает. В этот период года на скрытное передвижение войск рассчитывать было нечего.
Кроме того, танки и другая гусеничная техника на маршах при движении поднимала огромные облака пыли, поэтому для немецкой авиационной разведки не было никаких проблем определить: где, когда, сколько, куда и какая техника движется.
Таким образом, в условиях полного господства в воздухе немецкой авиации, марши наших механизированных корпусов осуществлялись под контролем немцев и, следовательно, при активном их противодействии.
А из этого следует, что о внезапности наших ударов по немецким войскам не могло быть и речи. В указанных условиях наши механизированные корпуса каждый раз при соприкосновении с противником наталкивались на сильную, заранее подготовленную немцами противотанковую оборону, включая минные поля, неся при этом огромные неоправданные потери танков.
Кроме того, по указанным причинам, еще до контакта с противником, советские войска на маршах подвергались самым жестоким бомбардировкам. Особенно большой урон нашим войскам наносили немецкие фронтовые пикирующие бомбардировщики «Юнкерс» Ю-87. Шасси у этого самолета в полете не убиралось, каждое колесо имело аэродинамический обтекатель. Эти обтекатели в советской армии получили название «лапти», а сами самолеты Ю-87 в нашими солдатами назвались – «лаптежниками».
Этот самолет выпускался в Германии с 1935 г. и имел в горизонтальном полете скорость всего 310 километров в час. Однако во время пикирования Ю-87, как бы падая с высоты на цель, развивал очень большую скорость, поэтому указанный самолет во время атаки очень сложно было сбить.
Следует при этом также учитывать, что механизированные и танковые части (полки, бригады, дивизии, корпуса) имели в своем составе множество обычных (грузовых) и специальных автомобилей: связных, медицинских, продовольственных, заправщиков горючим, подвозчиков боеприпасов, передвижных ремонтных мастерских, и т. д. Общее число таких автомобилей почти на порядок превышало численность танков и другой бронированной техники. Именно эти автомобили, не имеющие никакого бронирования, уничтожались авиацией противника на маршах в первую очередь.
Чтобы не было разгадано истинное намерение фюрера, при разработке плана «Барбаросса» он потребовал принятия дополнительных мероприятий для дезинформации советской стороны. Так, с этой целью были разработаны операции «Изабелла» (захват Гибралтара), «Аттила» (оккупация Южной Франции), «Гарпун» (вторжение в Англию с территории Норвегии). В действительности, эти операции предназначались для отвлечения советского руководства от переброски немецко – фашистских войск на восток, к нашей границе.
Вместе с тем, если в данном контексте мы сосредоточим только внимание на Гитлере, как носителе самых ужасных пороков, какие когда-либо были присущи человеческому существу, то мы сильно ошибемся: стремление внезапно напасть на свою жертву было свойственно завоевателям всех времен и народов. Знаменитые слова киевского князя Святослава: «Иду на вы» уже давно к тому времени канули в вечность.
Уже много столетий, начиная войну, противники стремились, стремятся и будут стремиться в будущем напасть друг на друга внезапно. Более того, сам принцип внезапного нападения на противника вошел в каноны военной науки в качестве основного приема для достижения победы над врагом.
Так что в устремлениях Гитлера напасть внезапно на нашу страну, казалось, не было ничего нового. Именно точно так же фюрер начинал войны с Польшей и Францией в сентябре 1939 и в мае 1940 г., соответственно. Тогда, в результате внезапного удара и активных наступательных действий немцев с самыми решительными целями, упомянутые государства уже в самом начале войны теряли свои армии, а, следовательно, лишались всяких надежд на сколько-нибудь благоприятный исход войны. Польша и Франция вынуждены были, по существу, в течение нескольких дней прекратить сопротивление и сдаться на милость победителя. Точно на такой же сценарий рассчитывал Гитлер, начиная войну с Советским Союзом.
Уже тогда, после публичной, неоднократной и очень убедительной демонстрации всему миру использования немецкими генералами эффекта внезапности на своих зазевавшиеся жертвах в Польше, Франции и других странах (вместе, разумеется, с другими своими не менее эффективными новыми разработками в военной науке), на подобную «удочку», казалось, могут попасться только очень наивные люди, если не сказать круче – круглые дураки.
Однако же попались, не только французские и английские, но, к сожалению, и наши, советские, маршалы и генералы. Вместе с тем, прослужив в армии 35 лет, могу заверить читателя, что дураков, тем более – круглых, среди генералов не бывает. Однако неподготовленные к выполнению тех или иных конкретных задач встречаются достаточно часто, особенно в наше перестроечное время, начиная, например, с нынешнего министра обороны, бывшего директора мебельного магазина.
Однако и здесь не все так просто. Увидеть новое, перспективное в любом деле, тем более в военном, не всегда могут даже и профессионалы. История нам неоднократно демонстрировала тот факт, что сила инерции мышления человека подчас сопоставима с силой инерции огромных космических тел и планет. Чтобы поменять точку зрения человека на что-то, необходимо, действительно, необычайные усилия, события и факты. Как мы знаем, что даже сам богочеловек Иисус Христос не мог справиться с подобной задачей, и был распят на кресте. Чувство нового далеко не всем по плечу.
Таким образом, мы видим, что трагедия начала Великой Отечественной войны была связана не только с внезапностью нападения на нашу страну гитлеровской Германии, не только с просчетами нашего командования при оценке возможного времени нападения на Советский Союз и, следовательно, с запоздалым приведением в полную готовность войск наших приграничных военных округов, а, прежде всего, – это результат нерешенности кадровых вопросов, отсутствия в Красной Армии к военачальников высшего звена, способных предвидеть ход предстоящих событий, в данном случае – предвидеть начало войны и принципиально новый характер вооруженной борьбы с немецкой армией.
Следовательно, наши поражения и огромные потери были связаны не столько с беспечностью и безответственностью наших командиров и военачальников, не столько с плохой организацией связи в Красной Армии, это – результат слабой военно – теоретической подготовкой советских маршалов и генералов. Уровень подготовки военных кадров в нашей стране после революции по ряду важных причин, на которых мы остановимся ниже, не соответствовал требованиям того времени.
Из-за отсутствия необходимых знаний и навыков, даже высшие военачальники в необычной обстановке терялись, не зная что делать. Драгоценные часы и минуты уходили на так называемую техническую обработку полученных свыше документов. Каждый старался уйти от ответственности за отдаваемый приказ, сославшись на указание вышестоящего начальника, и в дополнение к Директиве № 1 требовал бесконечных пояснений и инструкций по ее исполнению, от дачи которых начальники всех уровней всячески увиливали, поскольку сами не понимали, как её надлежит выполнять. Тем более что некоторые пункты этой директивы, в принципе, выполнить было невозможно.
Именно поэтому Директива № 1 «Военным советам западных приграничных округов о возможном нападении немцев 22–23.06.41 и мероприятиях по приведению войск в боевую готовность с ограничениями, маскировке войск, готовности ПВО» так и не была доведена до войск. Что позволило Гитлеру и его генералам эффект внезапности использовать в максимальной степени. А, в конечном счете, это стало одной (подчеркнем еще раз – только одной, наряду с рядом других не менее важных причин) из причин крупных поражений и огромных потерь личного состава и боевой техники советских Вооруженных Сил в течение первых часов, дней и месяцев войны.
Уже первые минуты и часы нападения на Советский Союз показали Гитлеру, что его решение использовать еще раз внезапность, как один из эффективных приемов военного искусства, теперь уже против Советского Союза, себя более чем оправдало. Интуиция фюрера не подвела, «навар» от его трудов по подготовке внезапного удара получился волне приличным.
Тогда, утром 22 июня 1941 г., немецкая армия действовала чрезвычайно активно и решительно; Гитлер, как никогда, излучал оптимизм, все шло как по маслу, до краха Германии было еще очень далеко.
Вот свидетельства эффективности принятых немцами мер по дезинформации советской стороны. Начнем с немецкого генерал – полковника Ф. Гальдера и его знаменитого «Военного дневника», где было записано:
«22 июня 1941 г. (воскресенье) 1–й день войны:
Утренние сводки сообщают, что все армии, кроме 11–й (на правом флаге группы армий «Юг», в Румынии), перешли в наступление согласно плану. Наступление наших войск, по – видимому, явилось для противника на всем фронте полной тактической внезапностью.
Пограничные мосты через Буг и другие реки всюду захвачены нашими войсками без боя и в полной сохранности. О полной неожиданности нашего наступления для противника свидетельствует тот факт, что части были захвачены врасплох в казарменном положении, самолеты стояли на аэродромах, покрытые брезентом, а передовые части, внезапно атакованные нашими войсками, запрашивали командование о том, что им делать. Можно ожидать еще большего влияния элемента внезапности на дальнейший ход событий в результате быстрого продвижения наших подвижных частей, для чего в настоящее время всюду есть полная возможность. Военно – морское командование также сообщает о том, что противник, видимо, застигнут врасплох. За последние дни он совершенно пассивно наблюдал за всеми проводившимися нами мероприятиями и теперь сосредотачивает свои военно – морские силы в портах, очевидно опасаясь мин».
А вот как описывает события последних дней, часов и минут накануне своего вторжения в Советский Союз генерал – полковник немецкой армии Гудериан Х. В. (1988–1954), в дальнейшем командующий 2–й танковой армией и начальник генерального штаба (с июля 1944 по март 1945 г.) сухопутных войск Германии:
«Марш на место сосредоточения и окончательная подготовка к наступлению прошли достаточно гладко. 17 июля я провел за изучением реки Буг – первого рубежа, который мы должны преодолеть… 20–го и 21–го я находился в передовых частях своих войск, проверяя, все ли полностью готово для начала наступления. Подробное изучение поведения русских говорило о том, что им о наших намерениях ничего неизвестно. План Брестской крепости был у нас как на ладони, и мы видели, как они весь день маршируют повзводно под музыку военного оркестра. Ключевые позиции на берегу Буга оставались незанятыми. Признаков строительства дополнительных укреплений за последние несколько недель мы тоже не видели. Наша атака явно должна была застать их врасплох, и было неясно, нужна ли на самом деле запланированная часовая артподготовка. В конце концов, я решил не отменять ее, чтобы какие-нибудь неожиданности со стороны русских не причинили нам ненужных потерь…
В 3.15 наша артиллерия открыла огонь, в 4.15 авангард 17–й и 18–й бронетанковых дивизий приступил к форсированию Буга. В 4.45 первые танки 18–ой бронетанковой вышли на тот берег».
Таким образом, перед нами достаточно подробное и правдоподобное описание начала агрессии против нашей страны, представленное весьма известными немецкими генералами и непосредственными соучастниками этой же агрессии. В свете изложенного всякие измышления некоторых так называемых историков, типа Суворова – Резуна, на тему, кто на кого напал 22 июня 1941 г., просто неуместны, ввиду абсолютной очевидности ответа на данный вопрос.
Кроме того, представленные свидетельства немецких генералов – это еще одно убедительное доказательство, но теперь уже со стороны врага, того, что приказ И. В. Сталина (Директиву № 1), о приведении советских войск в боевую готовность, наши генералы во главе с наркомом обороны С. К. Тимошенко и начальником Генерального штаба Г. К. Жуковым не выполнили. Высшему командованию Красной Армии не хватило для этого 5 часов 40 минут (Директива № 1 была утверждена И. В. Сталиным не позже 22 часов 20 минут 21 июня 1941 г.), хотя подобные приказы в армии должны выполняться немедленно. Уже только за это Маршал Советского Союза С. К. Тимошенко и генерал армии Г. К. Жуков могли на всех основаниях пополнить «список безвинных жертв сталинизма». Тогда С. К. Тимошенко и Г. К. Жукову крупно повезло, скорее всего, потому, что подходящей замены им не было.
Особенно важно, используя внезапность, нашему противнику было (как, кстати, в Польше и во Франции) буквально с первых минут войны захватить господство в воздухе.
Первый день войны был для нас самым драматичным днем всей Великой Отечественной войны. Удар врага получился внезапным по спящим мирным сном воинским частям гарнизонов приграничных округов. И это притом, что немцы уже к 3 часам и 07 минутам успели долететь без каких-либо себя последствий до Севастополя и даже пытались приступить к его бомбардировке, а затем и других упомянутых выше городов.
Так, только в течение первых 18 суток войны безвозвратные и санитарные потери Северо – Западного, Западного Юго – Западного фронтов составляли: 588 598 человек, танков – 18 703 единицы, орудий и минометов – 18 794 единицы, свыше половины складов с боеприпасами, горючим и продовольствием.
Только на Западном фронте в первую неделю боевых действий (22–29 июня) было потеряно:
– 10 артиллерийских складов,
– 25 тыс. вагонов боеприпасов,
– 25 баз с горючим, 50 тыс. тонн (50 % запаса),
– 14 складов с почти 40 тыс. тонн продфуража (50 % запаса).
Особенно сильный урон был нанесен авиации наших приграничных округов. Всего за первые 18 суток войны немцами было уничтожено 3985 самолетов. Немецкая авиация бомбила в первую очередь те аэродромы, где располагались новейшие типы советских истребителей и бомбардировщиков ЯК-1, ЛаГГ-3, МиГ-3, Пе-2.
Для этого немцы заблаговременно, начиная с февраля 1941 г., совершали облеты всей западной части территории Советского Союза, вплоть до Крыма, ведя аэрофотосъемку советских аэродромов и других военных объектов. Так, только за первую половину 1941 г. было 324 случая вторжения германских самолетов в воздушное пространство нашей страны.
Такие разведывательные полеты давали немецкому командованию подробные сведения о расположении советских воинских аэродромов; о количестве и типах самолетов на этих аэродромах, а также о средствах нашей противовоздушной обороны.
Советское командование сделало крупную ошибку, что оно, стремясь не обострять отношения с Гитлером, не пресекало такие полеты. Таким образом, для немецких летчиков еще до начала войны все цели были хорошо известны, чем они и воспользовались в полной мере уже в первые минуты нападения на нашу страну.
Рано утром 22 июня воздушному нападению подверглись практически все аэродромы наших приграничных военных округов. А указанных аэродромов было немало: 26 – в Западном, 23 – Киевском, 11 – Прибалтийском и 6 аэродромов в Одесском военном округе.
Катастрофа развивалась самым стремительным образом: множество немецких бомбардировщиков, воспользовавшись внезапностью, пересекая границы летных полей аэродромов, устремлялись к длинным шеренгам, стоявших на стоянках, как на параде, советским самолетам. При подлете к нашим самолетам, из люков немецких бомбардировщиков, как из рога изобилия, сыпалось авиационные бомбы.
Эти бомбы были хотя и небольшой мощности, но применялись в огромных количествах. При взрыве они превращались в тысячи мелких раскаленных осколков, которые, разлетаясь, превращали в решето все, что попадало на их пути, в том числе и бензобаки советских самолетов. Горящий бензин, растекаясь по летному полю, окончательно уничтожал то, что еще оставалось от наших самолетов.
Для советских аэродромов первый налет немцев был совершенно неожиданным, поэтому летчики люфтваффе, отбомбившись практически без потерь, уже к 4.30 вернулись на свои аэродромы, где наземные команды спешно готовили их к повторному вылету. Хотя при втором ударе фашистам пришлось уже встретиться с небольшим числом дежурных советских истребителей и понести первые потери, однако, в целом, и второй вылет был для немецких летчиков также вполне удачным.
В результате внезапности к полудню первого дня войны, 22 июня, советские Военно – воздушные силы потеряли 1200 самолетов, из них 900 было уничтожено на аэродромах и 300 – сбито в воздушных боях. Особенно тяжелые потери понесла авиация Западного особого военного округа, на территории которого 525 самолетов было уничтожено на земле и 210 – в воздухе.
Потрясенный масштабами потерь подчиненных авиачастей, понимая свою меру ответственности за происшедшее, командующий ВВС Западного особого военного округа, Герой Советского Союза и герой Испании И. И. Копец застрелился.
Очень жаль этого, безусловно, не только вдающегося летчика, но и исключительного порядочного человека. По крайней мере, в отличие от многих генералов и даже маршалов, Иван Иванович Копец не искал виновников происшедшей трагедии среди подчиненных, а свою и чужую вину принял полностью ее на себя. Оставаясь живым, он мог бы внести весьма существенный свой личный вклад в дело достижения Великой Победы. Хотя в то время, скорее всего, у него такой возможности могло и не быть, за такие дела тогда не прощали.
Вместе с тем, чтобы представить читателю масштабы общих потерь нашей авиации, приведем некоторые статистические данные. В начале войны советские авиационные дивизии состояли из 3–5 авиаполков, а уже с августа 1941 г. состав каждой такой дивизии уменьшился до двух авиаполков. Следовательно, количество самолетов в авиационных дивизиях за это время сократилось в несколько раз: с 150–180 до 40–50 единиц.
Таким образом, используя эффект внезапности и беспечность наших военачальников, немцам в течение 7–8 часов удалось уничтожить около 20 полнокровных авиационных дивизий ВВС Красной Армии.
Однако это еще не все. Как известно, одна беда не приходит. За огромными потерями истребителей последовали и крупные потери в бомбардировочной авиации. И это несмотря на то, что она была расположена сравнительно далеко от границы, поэтому ущерб, нанесенный ей в первые минуты и часы войны, был значительно меньшим, чем истребительной авиации.
Советское высшее командование, стремясь хоть как-то реабилитировать себя за провал начала войны в глазах И. В. Сталина, совершает очередную крупную ошибку: издает Директиву № 2, подписанную Тимошенко, Маленковым и Жуковым. Указанные лица, из-за потери связи абсолютно не представляя себе реальной ситуации на границе, однако в 7 часов 15 минут первого дня войны отдают приказ Ленинградскому, Прибалтийскому
Западному, Киевскому и Одесскому военным округам: «мощными ударами бомбардировочной и штурмовой авиации уничтожить авиацию на аэродромах противника и разбомбить основные группировки его наземных войск. Удары авиацией наносить на глубину германской территории до 100–150 км. Разбомбить Кенигсберг и Мемель».
Таким образом, указанный удар должен был наноситься немедленно, то есть в светлое время суток и без прикрытия истребителей, поскольку к этому времени почти вся истребительная авиация, расположенная близ границы, уже была уничтожена немцами.
В результате многие наши тихоходные бомбардировщики ТБ-3, ДБ-3ф и СБ всех приграничных военных округов стали легкой добычей для «мессершмиттов» и зенитной артиллерии немецких частей ПВО в первые часы и дни войны.
Однако и это еще не все. Потеряв в самом начале войны практически всю фронтовую штурмовую авиацию (к тому же тогда еще не многочисленную: всего 100 самолетов), советское командование решило использовать бомбардировщики в качестве штурмовиков для уничтожения проникших глубоко на нашу территорию танковых колонн немцев.
Поскольку бомбить с большой высоты малоразмерные цели бесполезно, чтобы повысить эффективность своих ударов, наши летчики вынуждены были снижаться до предельно низких высот. Но на таких высотах не имеющие никакого бронирования бомбардировщики были весьма уязвимы от всех средств ПВО противника, включая даже пуль обычных армейских винтовок, при попадании их в наиболее ответственные части самолета, например, в бензобак, мотор и т. д.
В результате такого применения нашей бомбардировочной авиации гибли не только дорогостоящие самолеты, но и, что самое главное, – высоко – подготовленные экипажи боевых машин.
Так погиб капитан Гастелло Николай Францевич (1908–1941), Герой Советского Союза (1941, посмертно), который, будучи командиром эскадрильи 207 авиаполка, 42–й бомбардировочной авиадивизии, 26 июня 1941 г. получил задачу нанести удар по танковой колонне немцев на участке дороги Молодечно – Радошковичи, Западный фронт, Белоруссия.
Бомбардировщик Гастелло Н. Ф. при заходе на цель был элементарно, по указанной причине, подбит. Возник пожар, и командир, предпочитая смерть плену, направил горящий огромный самолет на вражескую технику. Вместе с командиром бомбардировщика погиб его весь экипаж: лейтенанты А. А. Бурденюк, Г. Н. Скоробогатый и старший сержант А. А. Калинин.
Вот что пишет о масштабах потерь бомбардировщиков в начальный период войны будущий Главный маршал авиации А. Е. Голованов (с февраля 1941 г. командир 212–го дальнебомбардировочного авиаполка) в своих мемуарах: «К концу дня 29 июня 1941 г. из 72 осталось только 14 машин».
Таким образом, уже в первые часы и дни войны ВВС наших западных военных округов потеряли почти всю свою не только истребительную, штурмовую, но и бомбардировочную авиацию.
Огромные потери наших самолетов и летчиков в начале войны, безусловно, явились одной из главных причин, что советская авиация, несмотря на самолеты, сохранившиеся в восточных и южных военных округах страны, надолго, примерно до лета 1943 года, потеряла господство в воздухе. А это, в свою очередь, самым отрицательным образом отразилось на ходе боевых действий не только в воздухе, но и на земле.
Так, например, уже на другой день войны, 23 июня, в районе Луцк – Броды – Ровно развернулось самое крупное в начальный период войны встречное танковое сражение. По количеству участвующих этом сражении танков оно сопоставимо с Курской битвой.
Тогда, с целью разгрома немецкой группы армий «Юг» генерал – фельдмаршала К. Рундштедта, включая 1–ю танковую группу (по существу – танковую армию) генерал – полковника Э. Клейста, командующий Юго – Западным фронтом генерал – полковник М. П. Кирпонос вместе с генералом армии Г. К. Жуковым организовали контрудар. (К этому времени Г. К. Жуков как представитель Ставки Главного командования был направлен И. В. Сталиным на Юго – Западный фронт для оказания помощи в начальный период войны, когда было потеряно управление войсками). Для решения поставленной задачи, включающей также и захват стратегической инициативы, указанными военачальниками, наряду с советскими общевойсковыми соединениями, было привлечено большое количество танков – 6 механизированных корпусов.
Однако стремление, как можно быстрее отличиться, разгромить крупную группу немецких армий в условиях сильной распыленности собственных сил, привело к тому, что наши корпуса не смогли сосредоточиться к установленному сроку для согласованного удара по противнику. Поэтому советские войска вступали в сражение неорганизованно: по частям, в спешке, без должной разведки, и особенно – без налаженной связи.
По штату механизированный корпус должен был иметь 36 080 человек личного состава, 1031 танк (в том числе 420 Т-34), 268 бронемашин, 172 орудия, 186 минометов, 5165 автомашин, 352 трактора и 1672 мотоцикла. Однако на 22 июня 1941 г. из двадцати мехкорпусов Западных приграничных округов только три было укомплектованы согласно штату. Формируемые мехкорпуса были обеспечены материально – технической частью всего на 30 процентов, особенно острый недостаток ощущался в транспорте: не хватало 300 тыс. автомобилей и 43 тыс. тракторов. Этот транспорт предполагалось получить из гражданских организаций после начала войны. И все же не это, как будет показано ниже, было решающим в тех событиях начального этапа войны.
Беспрекословно повинуясь, как и должно быть в армии, срочным приказам вышестоящих военачальников, огромные массы наших людей и техники, прежде чем вступить в бой, вынуждены были совершать длительные марши, на расстояния до 500 километров, в самых не благоприятных условиях. Конец июня, время самых коротких ночей года, когда темного времени в течение суток по – настоящему и не бывает. В этот период года на скрытное передвижение войск рассчитывать было нечего.
Кроме того, танки и другая гусеничная техника на маршах при движении поднимала огромные облака пыли, поэтому для немецкой авиационной разведки не было никаких проблем определить: где, когда, сколько, куда и какая техника движется.
Таким образом, в условиях полного господства в воздухе немецкой авиации, марши наших механизированных корпусов осуществлялись под контролем немцев и, следовательно, при активном их противодействии.
А из этого следует, что о внезапности наших ударов по немецким войскам не могло быть и речи. В указанных условиях наши механизированные корпуса каждый раз при соприкосновении с противником наталкивались на сильную, заранее подготовленную немцами противотанковую оборону, включая минные поля, неся при этом огромные неоправданные потери танков.
Кроме того, по указанным причинам, еще до контакта с противником, советские войска на маршах подвергались самым жестоким бомбардировкам. Особенно большой урон нашим войскам наносили немецкие фронтовые пикирующие бомбардировщики «Юнкерс» Ю-87. Шасси у этого самолета в полете не убиралось, каждое колесо имело аэродинамический обтекатель. Эти обтекатели в советской армии получили название «лапти», а сами самолеты Ю-87 в нашими солдатами назвались – «лаптежниками».
Этот самолет выпускался в Германии с 1935 г. и имел в горизонтальном полете скорость всего 310 километров в час. Однако во время пикирования Ю-87, как бы падая с высоты на цель, развивал очень большую скорость, поэтому указанный самолет во время атаки очень сложно было сбить.
Следует при этом также учитывать, что механизированные и танковые части (полки, бригады, дивизии, корпуса) имели в своем составе множество обычных (грузовых) и специальных автомобилей: связных, медицинских, продовольственных, заправщиков горючим, подвозчиков боеприпасов, передвижных ремонтных мастерских, и т. д. Общее число таких автомобилей почти на порядок превышало численность танков и другой бронированной техники. Именно эти автомобили, не имеющие никакого бронирования, уничтожались авиацией противника на маршах в первую очередь.