Страница:
Вот такое видение приключилось со мной во время «рэйки». Но это еще не конец истории.
Через несколько лет я поехала в Египет. Отдыхать. В египетском аэропорту мимо меня прошли две женщины. Типичные египетские женщины – смуглые, носы с горбинкой. И я вдруг закашлялась, у меня из горла лезло какое-то незнакомое слово, я хрюкала, хмыкала, перхала: «Хр-р... хашр... хатр...» И вдруг слово вырвалось:
– Хатшепсут!
Что означает по-египетски слово «хатшепсут», я не знала, но слово запомнила. Позже, оказавшись в каирском музее, я вспомнила свое давнее видение и спросила экскурсоводшу: а есть ли в Египте такой храм, верхний ярус которого вырублен в скале и оттуда тянется к небу туннель, через который видно звезды.
Она ответила:
– Есть. В Луксоре. Это храм царицы Хатшепсут.
Я чуть не села!.. А экскурсовод, пока я в себя приходила, рассказала, что была такая очень умная и образованная царица, которую продвигали к власти жрецы. У нее был сводный брат – Тутмос II, бездарь и гуляка. По тогдашним обычаям он женился на своей сестре Хатшепсут, и фактически она стала его соправительницей, а когда он умер – регентшей пасынка Тутмоса II – Тутмоса III. И фактически единоличной правительницей.
Через несколько дней, когда мы были в Луксоре, я зашла в храм царицы Хатшепсут. Вход в верхний ярус, к той самой комнатке, вырубленной в скале, был загорожен, но на открытках, снятых с вертолета, туннель, смотрящий в небо, прекрасно виден.
Единственный вопрос, который оставался для меня неясным, был таким: я говорила со жрецом, когда он открывал мне тайну, еще не будучи царицей. И в храм он меня водил еще не как царицу. Но ведь храм Хатшепсут был построен тогда, когда она стала царицей! Как я могла посетить странную комнату в храме еще достроительства храма?
Позже от историков я узнала ответ на этот вопрос: оказывается, храм Хатшепсут – более поздняя пристройка к другому храму, который сейчас не сохранился. И та самая комнатка, вырубленная в скальном массиве, осталась от прежнего храма. Она была сделана еще до строительства того сооружения, которое получило название храма царицы Хатшепсут.
История 35
История 36
История 37
Часть 3
Глава 1
Через несколько лет я поехала в Египет. Отдыхать. В египетском аэропорту мимо меня прошли две женщины. Типичные египетские женщины – смуглые, носы с горбинкой. И я вдруг закашлялась, у меня из горла лезло какое-то незнакомое слово, я хрюкала, хмыкала, перхала: «Хр-р... хашр... хатр...» И вдруг слово вырвалось:
– Хатшепсут!
Что означает по-египетски слово «хатшепсут», я не знала, но слово запомнила. Позже, оказавшись в каирском музее, я вспомнила свое давнее видение и спросила экскурсоводшу: а есть ли в Египте такой храм, верхний ярус которого вырублен в скале и оттуда тянется к небу туннель, через который видно звезды.
Она ответила:
– Есть. В Луксоре. Это храм царицы Хатшепсут.
Я чуть не села!.. А экскурсовод, пока я в себя приходила, рассказала, что была такая очень умная и образованная царица, которую продвигали к власти жрецы. У нее был сводный брат – Тутмос II, бездарь и гуляка. По тогдашним обычаям он женился на своей сестре Хатшепсут, и фактически она стала его соправительницей, а когда он умер – регентшей пасынка Тутмоса II – Тутмоса III. И фактически единоличной правительницей.
Через несколько дней, когда мы были в Луксоре, я зашла в храм царицы Хатшепсут. Вход в верхний ярус, к той самой комнатке, вырубленной в скале, был загорожен, но на открытках, снятых с вертолета, туннель, смотрящий в небо, прекрасно виден.
Единственный вопрос, который оставался для меня неясным, был таким: я говорила со жрецом, когда он открывал мне тайну, еще не будучи царицей. И в храм он меня водил еще не как царицу. Но ведь храм Хатшепсут был построен тогда, когда она стала царицей! Как я могла посетить странную комнату в храме еще достроительства храма?
Позже от историков я узнала ответ на этот вопрос: оказывается, храм Хатшепсут – более поздняя пристройка к другому храму, который сейчас не сохранился. И та самая комнатка, вырубленная в скальном массиве, осталась от прежнего храма. Она была сделана еще до строительства того сооружения, которое получило название храма царицы Хатшепсут.
История 35
Ведомый стояком
Что-то подзабыли мы про писателя Бушкова, а это не дело. Ведь именно его набор «загадошных» историй побудил автора к написанию книги. Неблагодарность получается. Потому возвращаемся к классику.
Эту историю поведал красноярскому писателю бывший старший лейтенант, командир пехотного взвода. Часть их стояла тогда в украинском селе. Стояла долго, почти месяц. И однажды к ним прислали новую санинструкторшу Галю. Видная, надо сказать, была деваха – высокая, черноглазая, красивая, казацких кровей. Про казачку болтали, что она – потомственная ведьма. Галя многим нравилась, а один ротный капитан на нее просто, что называется, «подсел». С ума буквально сходил. Но Галя всех ухажеров обламывала. И капитана этого, с ума сошедшего, тоже. А у того серьезно, видать, крышу снесло. Окружающие даже опасались, как бы он в состоянии любовного помутнения не изнасиловал эту казачку, уж больно сильно его переклинило.
И однажды капитан таки сорвался. Хлопнул вечером у себя в хате спиртику чуть-чуть для храбрости и решительно заявил в узком кругу приятелей, что сегодня он эту казачку завалит, и будь что будет – ему уже все равно!.. И ушел. Взгляд у него был бешеный, поэтому удерживать капитана никто не решился.
А утром хлопнула дверь – вернулся капитан. Вид его был странен. То есть не был он ни разочарованным, ни довольным с виду. А выглядел, напротив, весьма озадаченным. Сел за стол и молчит. Потом спирту попросил. Хлопнул полкружки и не захмелел. Потом еще хватанул, и опять не разобрало.
В результате выяснилось следующее. Шел капитан к хате, где жили девчонки медсанбатовские, с дикой решимостью и железной эрекцией. Вошел бы – трахнул девку на месте, не обращая внимания ни на кого из присутствующих.
Вот только в хату он не вошел. Не нашел он хаты. То есть вообще. Повторю: часть стояла в селе почти месяц, все дома личным составом были изучены. С закрытыми глазами любую избу мог найти любой человек. Капитан шел с глазами открытыми, но избы не нашел.
Тот дом, что по улице донужной хаты находился, – был. Тот дом, что посленужной хаты стоял, – тоже присутствовал. А вот между ними – словно пространство свернулось и сомкнулось – не было того дома, где ведьма эта жила! Капитан ходил всю ночь, со всех сторон пытался. Возвращался к проулку и вновь шел, с огородов пытался зайти. Не было хаты! На небе – ни облачка, луна светит так, что читать можно. А хаты нет... И даже на рассвете капитан дом этот не нашел. После чего ему вдруг стало ясно, что нужно возвращаться. И он вернулся.
А днем встретил Галю. Посмотрела она на капитана своими черными глазищами и говорит:
– Смотри, не отвяжешься от меня – вообще ни на одну бабу в жизни больше не встанет!
И пошла дальше.
Конечно, он отвязался. А вы бы на его месте?..
Эту историю поведал красноярскому писателю бывший старший лейтенант, командир пехотного взвода. Часть их стояла тогда в украинском селе. Стояла долго, почти месяц. И однажды к ним прислали новую санинструкторшу Галю. Видная, надо сказать, была деваха – высокая, черноглазая, красивая, казацких кровей. Про казачку болтали, что она – потомственная ведьма. Галя многим нравилась, а один ротный капитан на нее просто, что называется, «подсел». С ума буквально сходил. Но Галя всех ухажеров обламывала. И капитана этого, с ума сошедшего, тоже. А у того серьезно, видать, крышу снесло. Окружающие даже опасались, как бы он в состоянии любовного помутнения не изнасиловал эту казачку, уж больно сильно его переклинило.
И однажды капитан таки сорвался. Хлопнул вечером у себя в хате спиртику чуть-чуть для храбрости и решительно заявил в узком кругу приятелей, что сегодня он эту казачку завалит, и будь что будет – ему уже все равно!.. И ушел. Взгляд у него был бешеный, поэтому удерживать капитана никто не решился.
А утром хлопнула дверь – вернулся капитан. Вид его был странен. То есть не был он ни разочарованным, ни довольным с виду. А выглядел, напротив, весьма озадаченным. Сел за стол и молчит. Потом спирту попросил. Хлопнул полкружки и не захмелел. Потом еще хватанул, и опять не разобрало.
В результате выяснилось следующее. Шел капитан к хате, где жили девчонки медсанбатовские, с дикой решимостью и железной эрекцией. Вошел бы – трахнул девку на месте, не обращая внимания ни на кого из присутствующих.
Вот только в хату он не вошел. Не нашел он хаты. То есть вообще. Повторю: часть стояла в селе почти месяц, все дома личным составом были изучены. С закрытыми глазами любую избу мог найти любой человек. Капитан шел с глазами открытыми, но избы не нашел.
Тот дом, что по улице донужной хаты находился, – был. Тот дом, что посленужной хаты стоял, – тоже присутствовал. А вот между ними – словно пространство свернулось и сомкнулось – не было того дома, где ведьма эта жила! Капитан ходил всю ночь, со всех сторон пытался. Возвращался к проулку и вновь шел, с огородов пытался зайти. Не было хаты! На небе – ни облачка, луна светит так, что читать можно. А хаты нет... И даже на рассвете капитан дом этот не нашел. После чего ему вдруг стало ясно, что нужно возвращаться. И он вернулся.
А днем встретил Галю. Посмотрела она на капитана своими черными глазищами и говорит:
– Смотри, не отвяжешься от меня – вообще ни на одну бабу в жизни больше не встанет!
И пошла дальше.
Конечно, он отвязался. А вы бы на его месте?..
История 36
Испепеляющая взглядом
Это очень странная семья. У них довольно большая разница в возрасте. И в миропонимании. И в образовательном уровне. Ее зовут Алла Гречихо. Его Андрей Семенович Полосин. Он – кандидат технических наук, работал советником министра в советские времена, эрудит, человек весьма разносторонних знаний, материалист, атеист. Она – образования не имеет вообще, за исключением интернатского, боговерующая, астраловерующая, и вообще ее голова забита всяческой ерундистикой, почерпнутой из дешевых восточно-оккультных брошюрок. Но! Но у нее есть некое интересное свойство.
Она может диагностировать болезни. Заявление смелое, понимаю. Для того, чтобы утверждать нечто подобное всерьез, нужно иметь либо дурную голову, либо корректно поставленный эксперимент. Козыря методологически выверенного эксперимента у меня в рукаве нет. Больше того, все эксперименты по дистанционному диагностированию, о которых я знаю, успехом не увенчались.
Помню, об одном из них мне рассказывал великий Юрий Горный. То ли в конце восьмидесятых, то ли в начале девяностых он организовал и провел уникальные массовые исследования по выявлению экстрасенсов, паранормальщиков, дистанционных диагностов. Кинули клич по всей стране и начали искать. Много народу съехалось. Ни одного не нашли.
Самые прославленные (прессой) дистанционные диагносты прокалывались на элементарных уловках: им за ширму вместо живого человека сажали манекен, и диагносты находили у него массу болезней.
Был и такой эксперимент. В белые бумажные конверты клали картонные фигурки разной формы. И экстрасенсы должны были, поводив руками над конвертами, угадать форму фигурки. Эксперимент шел много дней, результат был нулевой, и вдруг однажды к Горному прибежали взволнованные ученые:
– Есть! Один угадывает!
Действительно, один паренек точно угадывал, какой формы картонная фигурка лежит в конверте: «Здесь крест. А тут круг...»
И был-то он никто, в общем, случайный человек, оператор с телевидения, которое проводило тут съемки, – решил попробовать свои способности – и вот тебе на!.. Обнаружились!
Горный крепко задумался: «Черт возьми, экстрасенсов не бывает, как же он угадывает? Думал, думал я и понял!».
Оказалось, за те несколько дней, что конверты недвижно лежали на столах, на них осел тонкий, невидимый глазом слой пыли. Точнее, видимый, но не замечаемый сознанием. А у оператора, в отличие от обычного человека, глаз наметан, он баланс белого в своем «Бетакаме» каждый день выставляет. Подсознание оператора замечало разницу в осаждении пыли на разных конвертах и таким образом давало подсказки сознанию. На тех конвертах, где лежали кресты, пыль имела один контур, где кружки, – другой, и так далее. По совету Горного старые конверты заменили новыми, чистыми, и парень тут же перестал угадывать.
Очень показательная история. То есть, если вам показывают чудо и вы без привлечения сверхъестественных причин не можете объяснить, как оно происходит, это вовсе не значит, что естественного объяснения нет. Это просто значит, что вы не такой умный, как Горный. И объяснения просто не нашли. Увы, чудес не бывает.
А Гречихо есть...
Одна моя знакомая тридцати с небольшим лет умерла от рака мозга. При встрече с Аллой Гречихо я решил провести очередной эксперимент. Я и раньше проводил с ней подобные эксперименты. Например, спрашивал, что у меня болит. Угадывала. Правда, называла при этом еще несколько нездоровых мест, которые не болели, но которые, по ее словам, заболят вскоре, если за собой не следить.
На этот раз я попросил Аллу «погадать» на «одну мою знакомую», не говоря Алле, что знакомую уже схоронили третьего дня. Спросил, какие у женщины, о которой я сейчас буду думать, проблемы со здоровьем.
Алла погрузилась в свое внутреннее видение:
– Голова! Первое, что мне в голову приходит, – голова! Вот что-то здесь такое. – Гречихо постукала себе по черепу. – Очень с головой плохо. Что-то в мозгу. А отсюда у нее и все остальные проблемы.
Ну что тут скажешь? Угадала или нет?
– Что-то у меня в горле непонятное, – говорю Алле, – Посмотри.
– Сейчас, я в тебя войду... Как будто шарик какой-то в горле мешает глотать, да?
– Верно.
Есть талантливые механики. Есть талантливые художники. Есть талантливые изобретатели. Они чувствуют ткань предмета, с которым работают. Им это нравится. Гречихо говорит, что чувствует человека. Ею самой это ощущается, как «вход» в собеседника.
– Сейчас я в тебя войду. – это ее обычная фраза. Которая, впрочем, может дополниться необычной просьбой:
– Телефон сотовый с пояса сними. Мешает. Ага. Вот. Геммороидальные явления. И каловый камень вижу. Вот в этом вот районе. Каловые камни я ощущаю как некие твердые уплотнения, они не как камни в почках или мочевом пузыре, они по твердости сравнимы с... черным перцем в горошек, только очень большим. Нечто твердое, но поддающееся размягчению, ногтем можно продавить.
Алла любит рассказывать про жизнь на других планетах, астральные полеты и прочую чушь. Как с ней уживается ее муж-материалист, не знаю. Тем более что иногда Алла злится из-за того, что Андрей Семенович сидит у телевизора или компьютера и не обращает на нее ну никакого внимания! Тогда Алла сжигает телевизор.
Или компьютер. Пару телевизоров она уже сожгла и один компьютер. Что происходит с компьютером, мне посчастливилось увидеть.
Полосин принес нашим редакционным компьютерщикам умерший блок – с просьбой определить, можно ли его восстановить. Компьютерщик Сережа Комалеев внимательно осмотрел его и протянул мне.
– Смотри-ка! Я такого никогда в жизни не видел!
На главной микросхеме была прожжена черная дорожка, полностью уничтожившая кристалл.
– Обалдеть! – покачал головой Сергей. – Это какое же напряжение нужно подать, чтобы такое сотворить. Там и нет такого напряжения. Как это у вас произошло?..
Но Полосин и сам не мог ответить, как это произошло. Просто Алла очень рассердилась.
Она может диагностировать болезни. Заявление смелое, понимаю. Для того, чтобы утверждать нечто подобное всерьез, нужно иметь либо дурную голову, либо корректно поставленный эксперимент. Козыря методологически выверенного эксперимента у меня в рукаве нет. Больше того, все эксперименты по дистанционному диагностированию, о которых я знаю, успехом не увенчались.
Помню, об одном из них мне рассказывал великий Юрий Горный. То ли в конце восьмидесятых, то ли в начале девяностых он организовал и провел уникальные массовые исследования по выявлению экстрасенсов, паранормальщиков, дистанционных диагностов. Кинули клич по всей стране и начали искать. Много народу съехалось. Ни одного не нашли.
Самые прославленные (прессой) дистанционные диагносты прокалывались на элементарных уловках: им за ширму вместо живого человека сажали манекен, и диагносты находили у него массу болезней.
Был и такой эксперимент. В белые бумажные конверты клали картонные фигурки разной формы. И экстрасенсы должны были, поводив руками над конвертами, угадать форму фигурки. Эксперимент шел много дней, результат был нулевой, и вдруг однажды к Горному прибежали взволнованные ученые:
– Есть! Один угадывает!
Действительно, один паренек точно угадывал, какой формы картонная фигурка лежит в конверте: «Здесь крест. А тут круг...»
И был-то он никто, в общем, случайный человек, оператор с телевидения, которое проводило тут съемки, – решил попробовать свои способности – и вот тебе на!.. Обнаружились!
Горный крепко задумался: «Черт возьми, экстрасенсов не бывает, как же он угадывает? Думал, думал я и понял!».
Оказалось, за те несколько дней, что конверты недвижно лежали на столах, на них осел тонкий, невидимый глазом слой пыли. Точнее, видимый, но не замечаемый сознанием. А у оператора, в отличие от обычного человека, глаз наметан, он баланс белого в своем «Бетакаме» каждый день выставляет. Подсознание оператора замечало разницу в осаждении пыли на разных конвертах и таким образом давало подсказки сознанию. На тех конвертах, где лежали кресты, пыль имела один контур, где кружки, – другой, и так далее. По совету Горного старые конверты заменили новыми, чистыми, и парень тут же перестал угадывать.
Очень показательная история. То есть, если вам показывают чудо и вы без привлечения сверхъестественных причин не можете объяснить, как оно происходит, это вовсе не значит, что естественного объяснения нет. Это просто значит, что вы не такой умный, как Горный. И объяснения просто не нашли. Увы, чудес не бывает.
А Гречихо есть...
Одна моя знакомая тридцати с небольшим лет умерла от рака мозга. При встрече с Аллой Гречихо я решил провести очередной эксперимент. Я и раньше проводил с ней подобные эксперименты. Например, спрашивал, что у меня болит. Угадывала. Правда, называла при этом еще несколько нездоровых мест, которые не болели, но которые, по ее словам, заболят вскоре, если за собой не следить.
На этот раз я попросил Аллу «погадать» на «одну мою знакомую», не говоря Алле, что знакомую уже схоронили третьего дня. Спросил, какие у женщины, о которой я сейчас буду думать, проблемы со здоровьем.
Алла погрузилась в свое внутреннее видение:
– Голова! Первое, что мне в голову приходит, – голова! Вот что-то здесь такое. – Гречихо постукала себе по черепу. – Очень с головой плохо. Что-то в мозгу. А отсюда у нее и все остальные проблемы.
Ну что тут скажешь? Угадала или нет?
– Что-то у меня в горле непонятное, – говорю Алле, – Посмотри.
– Сейчас, я в тебя войду... Как будто шарик какой-то в горле мешает глотать, да?
– Верно.
Есть талантливые механики. Есть талантливые художники. Есть талантливые изобретатели. Они чувствуют ткань предмета, с которым работают. Им это нравится. Гречихо говорит, что чувствует человека. Ею самой это ощущается, как «вход» в собеседника.
– Сейчас я в тебя войду. – это ее обычная фраза. Которая, впрочем, может дополниться необычной просьбой:
– Телефон сотовый с пояса сними. Мешает. Ага. Вот. Геммороидальные явления. И каловый камень вижу. Вот в этом вот районе. Каловые камни я ощущаю как некие твердые уплотнения, они не как камни в почках или мочевом пузыре, они по твердости сравнимы с... черным перцем в горошек, только очень большим. Нечто твердое, но поддающееся размягчению, ногтем можно продавить.
Алла любит рассказывать про жизнь на других планетах, астральные полеты и прочую чушь. Как с ней уживается ее муж-материалист, не знаю. Тем более что иногда Алла злится из-за того, что Андрей Семенович сидит у телевизора или компьютера и не обращает на нее ну никакого внимания! Тогда Алла сжигает телевизор.
Или компьютер. Пару телевизоров она уже сожгла и один компьютер. Что происходит с компьютером, мне посчастливилось увидеть.
Полосин принес нашим редакционным компьютерщикам умерший блок – с просьбой определить, можно ли его восстановить. Компьютерщик Сережа Комалеев внимательно осмотрел его и протянул мне.
– Смотри-ка! Я такого никогда в жизни не видел!
На главной микросхеме была прожжена черная дорожка, полностью уничтожившая кристалл.
– Обалдеть! – покачал головой Сергей. – Это какое же напряжение нужно подать, чтобы такое сотворить. Там и нет такого напряжения. Как это у вас произошло?..
Но Полосин и сам не мог ответить, как это произошло. Просто Алла очень рассердилась.
История 37
Страшная сила мистики
Случай, собственноручно записанный московским журналистом и писателем, бывшим фронтовиком Виктором Комаровым.
«Шел 1943 год. К тому времени я окончил военное артиллерийское училище, стал офицером-артиллеристом. Какое-то время мы находились в резерве, но когда наши войска должны были перейти в наступление, получили приказ выдвинуться на огневые рубежи.
Мы тронулись в путь ранним утром и часам к пяти или шести пополудни добрались до большого села, в районе которого на следующий день должны были занять намеченные позиции. Укрыв орудия и машины и разместив бойцов на отды х, мы с товари щем, таки м же молодым лейтенантом, как и я, решили пройтись и осмотреть окрестности. Не торопясь мы дошли до крайних изб.
Вечерело. Наступили те особенные предсумеречные минуты, когда день встречается с ночью и на некоторое время в природе наступает своеобразное равновесие: солнце уже скрылось за горизонтом, но день еще не погас, а ночь еще не наступила. Все вокруг словно замирает, с неба со всех сторон льется мягкий ласковый свет, исчезают тени, и все предметы кажутся парящими в сгущающемся воздухе.
Обычно это удивительное состояние природы навевает какую-то бездонную безмятежность, когда словно отрешаешься от всех дел и забот, и на душе становится легко и спокойно. Но в этот летний вечер ни безмятежности, ни тем более спокойствия и отрешенности не было. Возможно, сыграло роль то обстоятельство, что мы впервые в жизни оказались в непосредственной близости от передовой. Война – это война, здесь каждого подстерегают всевозможные неожиданности, непредвиденные опасности, и как бы ни был храбр человек, он не может от этого совершенно отрешиться. Глухой рокот канонады, вспышки разрывов в вечернем небе, вереница раненых создавали ощущение тревоги, казалось, все вокруг наэлектризовано каким-то предгрозовым ожиданием.
Я захотел сказать об этом своему спутнику, но он вдруг положил руку мне на плечо и, сдавив его пальцами, взволнованно произнес:
– Тише! Слышишь?
Я прислушался, но ничего, кроме нестройного гула артиллерийских орудий, доносившихся с передовой, не обнаружил.
– Нет. Ничего такого.
– Тихо! – еще раз повторил мой приятель. – Слушай, слушай.
И тут я тоже услышал. В воздухе повис какой-то странный, непонятный, гудящий звук. Как будто вибрировала огромная натянутая струна. Звук шел словно ниоткуда, он просто существовал, сливаясь со всем окружающим, должно быть, поэтому мы не сразу обратили на него внимание.
По телу пробежал озноб, сразу стало как-то не по себе. По спине поползли мурашки. Даже сейчас, много лет спустя, вспоминая этот момент, я испытываю неприятную дрожь. Это было ощущение слепого, безотчетного, мистического страха.
Мы с тревожным недоумением взглянули друг на друга. Что это?....»
«Шел 1943 год. К тому времени я окончил военное артиллерийское училище, стал офицером-артиллеристом. Какое-то время мы находились в резерве, но когда наши войска должны были перейти в наступление, получили приказ выдвинуться на огневые рубежи.
Мы тронулись в путь ранним утром и часам к пяти или шести пополудни добрались до большого села, в районе которого на следующий день должны были занять намеченные позиции. Укрыв орудия и машины и разместив бойцов на отды х, мы с товари щем, таки м же молодым лейтенантом, как и я, решили пройтись и осмотреть окрестности. Не торопясь мы дошли до крайних изб.
Вечерело. Наступили те особенные предсумеречные минуты, когда день встречается с ночью и на некоторое время в природе наступает своеобразное равновесие: солнце уже скрылось за горизонтом, но день еще не погас, а ночь еще не наступила. Все вокруг словно замирает, с неба со всех сторон льется мягкий ласковый свет, исчезают тени, и все предметы кажутся парящими в сгущающемся воздухе.
Обычно это удивительное состояние природы навевает какую-то бездонную безмятежность, когда словно отрешаешься от всех дел и забот, и на душе становится легко и спокойно. Но в этот летний вечер ни безмятежности, ни тем более спокойствия и отрешенности не было. Возможно, сыграло роль то обстоятельство, что мы впервые в жизни оказались в непосредственной близости от передовой. Война – это война, здесь каждого подстерегают всевозможные неожиданности, непредвиденные опасности, и как бы ни был храбр человек, он не может от этого совершенно отрешиться. Глухой рокот канонады, вспышки разрывов в вечернем небе, вереница раненых создавали ощущение тревоги, казалось, все вокруг наэлектризовано каким-то предгрозовым ожиданием.
Я захотел сказать об этом своему спутнику, но он вдруг положил руку мне на плечо и, сдавив его пальцами, взволнованно произнес:
– Тише! Слышишь?
Я прислушался, но ничего, кроме нестройного гула артиллерийских орудий, доносившихся с передовой, не обнаружил.
– Нет. Ничего такого.
– Тихо! – еще раз повторил мой приятель. – Слушай, слушай.
И тут я тоже услышал. В воздухе повис какой-то странный, непонятный, гудящий звук. Как будто вибрировала огромная натянутая струна. Звук шел словно ниоткуда, он просто существовал, сливаясь со всем окружающим, должно быть, поэтому мы не сразу обратили на него внимание.
По телу пробежал озноб, сразу стало как-то не по себе. По спине поползли мурашки. Даже сейчас, много лет спустя, вспоминая этот момент, я испытываю неприятную дрожь. Это было ощущение слепого, безотчетного, мистического страха.
Мы с тревожным недоумением взглянули друг на друга. Что это?....»
Часть 3
Мозговой штурм
Глава 1
Страшная сила мистики-2
«...Это было ощущение слепого, безотчетного, мистического страха.
Мы с тревожным недоумением взглянули друг на друга. Что это?..
Наконец мой товарищ догадался:
– Провода. – произнес он с облегчением.
Да, это всего лишь гудели под ветром обыкновенные телефонные провода. Помните, как поется в знаменитой песне: „Темная ночь. Только ветер гудит в проводах, только пули свистят по степи...“ Поэт зорко подметил эти звуки фронтовой ночи. Но я никогда прежде гудения проводов не слышал. А может, просто не обращал внимания. Поэтому сам по себе сгущающийся сумрак прифронтовой ночи, далекие сполохи, зловещий треск разрывов воспринимались как нечто хотя и опасное, но само собой разумеющееся, как неизбежные спутники войны. Но тогда над всем этим повисло тоскливое ощущение чего-то потустороннего, таинственно-грозного, стоящего над судьбами людей.
Потом были долгие месяцы войны. Новые бомбежки и обстрелы, танковые атаки, критические ситуации, гибель друзей, ранения. Нередко возникало ощущение смертельной опасности. И все же того гнетущего страха я больше не испытывал ни разу».
Любопытно, что порой человека больше пугает непонятное, нежели по-настоящему опасное. А на фронте, в постоянном окружении смерти, люди становятся особо восприимчивыми ко всякого рода мистике. Вот вам вторая история от того же автора. И если бы конец у этой истории был другой, она вполне могла бы пополнить копилку бушковских страшилок.
«Хотя фронтовые будни таили в себе немало опасностей, а каждый бой требовал высшего напряжения сил, жизнь все равно оставалась жизнью, а молодость – молодостью. Как и в мирные дни, люди продолжали шутить, смеяться, дружить, чем-то увлекаться. Одним из таких увлечений молодых офицеров нашего полка было увлечение всевозможными сувенирами. В свободные минуты мастера из артиллерийской мастерской по настойчивым просьбам кого-нибудь из нас изготавливали замысловатые мундштуки, ручки для ножей, портсигары и зажигалки из разноцветных обрезков плексигласа, жести или латуни. Ценились и различные безделушки, захваченные в качестве трофеев в бою у врага. Грешил этим и я.
Однажды наш артиллерийский мастер, возвращаясь по лесной дороге с огневых позиций, заметил валявшийся под придорожным кустом рядом с убитым немецким офицером кортик. Мастер поднял его.
Придя в землянку, служившую ему мастерской, он внимательно рассмотрел свой трофей. Кортик был хорош. Отличный клинок с чернением, изготовленный, судя по всему, из золингеновской стали, изящная золоченая ручка с тонкими украшениями, черные вороненые ножны с каким-то замысловатым гербом, должно быть, фамильным, ремешки из превосходной мягкой кожи с нарядными металлическими кнопками.
Мастер тщательно протер клинок и ножны и повесил оружие над своим походным рабочим столом.
Появление красивого трофея не осталось незамеченным. Слух о нем быстро разнесся по всему полку, и к артмастеру стали один за другим наведываться молодые офицеры, мечтавшие заполучить красивую вещицу. Они делали самые заманчивые предложения, но мастер не поддавался ни на какие уговоры, хотя сам кортик и не носил. Но в конце концов непрерывное паломничество ему так надоело, что он подарил кортик помощнику начальника штаба.
Помначштаба, молодой стройный старший лейтенант, с радостью принял подарок и тут же пристегнул кортик к поясу. А через три дня был убит при разрыве случайного одиночного снаряда.
Кортик „по наследству“ перешел к близкому другу погибшего, командиру взвода управления одной из батарей. Не прошло и недели, как и он погиб в результате прямого попадания снаряда в окоп, где комвзвода в тот момент находился.
На другой же день командир батареи, в которой служил погибший, явился в мастерскую и с мрачным видом выложил кортик на стол.
– Вот, возьмите, – сухо сказал он. Мастер удивился:
– Оставили бы себе.
– Нет уж, увольте, – покачал головой комбат, – довольно и двоих. Нехороший это кортик.
– Что значит – нехороший? – не понял мастер. Но комбат не стал ничего объяснять.
– Нехороший, и все. – буркнул он и, круто повернувшись, вышел из мастерской.
По батарее пополз слушок, что злополучный кортик приносит несчастье его обладателям. И всех желавших недавно завладеть столь заманчивым трофеем словно ветром сдуло.
В какой-то мере их можно понять. Война безжалостно распоряжается человеческими жизнями. Никто не знает, доживет он до дня Победы или будет убит. При этом одно дело – смерть в сражении с врагом, нередко даже сознательное самопожертвование ради достижения успеха в бою, и совсем другое – трагическая гибель по какой-нибудь случайной причине: от шальной пули, неосторожного обращения с оружием, в автомобильной аварии. А ведь подобные случайности на фронте подстерегают человека буквально на каждом шагу, никто от них не застрахован. Такая смерть особенно нелепа и на окружающих производит тяжелое впечатление.
Как-то я зашел по делам в артиллерийскую мастерскую и увидел злополучный кортик, который снова висел на прежнем месте над столом. Артмастер перехватил мой взгляд.
– Хотите, лейтенант, – предложил он, – возьмите кортик себе.
Предложение застало меня врасплох. И вид у меня в этот момент, вероятно, был достаточно растерянный, потому что мастер иронически ухмыльнулся и пробормотал что-то ехидное. А вслух заметил:
– Вы же сами просили!
Я продолжал молча стоять, не зная, что сказать, и глядя на поблескивавшую в полумраке землянки золоченую рукоятку кортика. Честно говоря, мне очень хотелось воспользоваться предложением мастера, но я почему-то не мог на это решиться.
И я отказался. Пробормотал что-то не очень вразумительное и поспешил выбраться из землянки, провожаемый ироническим взглядом старого мастера. Он, конечно, имел все основания так на меня смотреть: еще бы, молодой офицер, комсомолец, даже комсорг штабной комсомольской организации, и вдруг.
Однако история кортика на этом не кончилась. Прошло совсем немного времени, и пролетавший ночью над нашим расположением немецкий самолет, видимо, сбросил наугад случайно оставшуюся у него бомбу. И представьте, она угодила прямо в землянку артмастерской. К счастью, бомба оказалась не очень большой, а перекрытие у землянки очень надежным – в два наката; и хотя оно все-таки обрушилось, мастер оказался жив, его только немного оглушило.
На другой день я встретил его на берегу небольшого пруда. Мастер стоял у самой воды, в руке у него я заметил кортик.
Увидев меня, он пошел навстречу и, положив руку на плечо, произнес виновато:
– Ты уж прости меня, лейтенант.
– Простить? За что? – удивился я.
– Да ведь выходит, что погубить я тебя хотел. Кортик этот проклятый взять предлагал, а ведь он и впрямь беду приносит.
– Ну что вы, – неуверенно возразил я, – не может того быть.
– Человек многого не знает, лейтенант. Нет, лучше уж подальше от греха.
И размахнувшись, он хотел швырнуть кортик в воду.
– Стойте! – вдруг раздался за нашей спиной чей-то голос.
Мы оглянулись. Позади нас стоял капитан, начальник штаба полка, присланный в нашу часть всего несколько дней тому назад.
– Разрешите? – попросил он и взял у артмастера кортик.
Повертев его в руках и осторожно проведя пальцем по лезвию, он бережно вложил клинок в ножны и, внимательно посмотрев на мастера, сказал:
– Хорошая вещь. Зачем выбрасывать? Отдайте его лучше мне.
– Не могу. Вы недавно у нас, не знаете.
– Знаю. Все знаю. Слышал эту историю. Но я не суеверный.
– Нет, не могу, – покачал головой артмастер. – Если с вами что-то случится, я всю жизнь казниться буду. Не хочу брать грех на душу.
– Уверяю вас, если со мной что-то и случится, то не из-за этого кортика, – рассмеялся начштаба.
– Не могу, – продолжал сопротивляться артмастер. Капитан стал серьезным.
– Хорошо, – сказал он. – В таком случае давайте во всем разберемся. Не могу допустить, – он снова улыбнулся, – чтобы в полку завелась нечистая сила.
– А что тут разбираться? Первый-то его хозяин, немец, где погиб? В лесу, в стороне от передовой. Значит, шальная пуля его достала. Помначштаба тоже от случайного снаряда погиб. Следующий владелец, комвзвода, в окопе – прямое попадание. И в мою землянку прямое попадание тоже. А часто такие попадания случаются, товарищ капитан?
– Как когда. Вы мне вот что лучше скажите. За то же время у вас в полку другие потери были?
– Да не без этого: война свое берет.
– Вот видите. Значит, убивают и без кортика. В общем, так: отдайте мне кортик, а для себя можете считать, что утопили его в этом пруду, а я нырнул и достал. Одним словом, ответственность беру на себя. Лейтенант – свидетель.
Мастер растерянно протянул кортик. И капитан тут же пристегнул его к поясу. С тех пор он с ним не расставался и при каждом удобном случае старался обратить на него внимание офицеров. Нет, это была не бравада: смотрите, мол, какой я смелый, – не такой это был человек. Подобным способом наш начальник штаба хотел убедить молодых офицеров, да и не только молодых, в беспочвенности суеверий.
Пример оказался впечатляющим: капитан дошел до конца войны, участвовал в боях за Будапешт и Прагу и ни разу не был опасно ранен, хотя неоднократно попадал в серьезные переделки.
Не знаю, как на других, а на меня эта история произвела очень сильное впечатление. Она окончательно убедила меня, что все происходящее, любые, даже самые загадочные события или явления, будь то в жизни или в природе, всегда имеют естественные причины, что эти события и явления всегда порождены самой реальностью, а не какими-то „потусторонними“ факторами».
Чаще всего самые загадочные случаи имеют самые простые объяснения. Ну, вот, скажем, история № 23 – про девушку, которая слышит дома в углу тикающие звуки – «часы смерти». Это жучки-древоточцы. Они жрут мебель и издают звуки, похожие на тиканье часов. Вот и все объяснение загадочного явления с книжно-таинственным названием. Раньше «часы смерти» можно было услышать едва ли не в каждом доме. А потом промышленность стала делать мебель из ДСП, которую жук не ест из-за обильного присутствия в прессованной стружке формальдегидов.
Не сложно объяснить и историю № 5 – про невидимых мышей. Помните, девочки рассказали, что в пещере шуршали невидимые мыши?.. Это не мыши шуршали. Это «глюки» шуршали. Удивительно, что они не зашуршали в головах девочек раньше. В условиях, в которых они оказались, и Дева Мария могла явиться... Сейчас объясню.
Много разных опытов над людьми ученые стали проводить, когда человечество вышло в космос. Космос – это непривычные условия. Чтобы выяснить, как в непривычных условиях будут функционировать организм и психика человека, ученые помещали испытуемых в самые разные ситуации и увлеченно наблюдали. То вниз головой подвесят, то в барокамеру засунут.
Проводились опыты и по сенсорному голоду. Человека помещают в сурдокамеру – специальное изолированное от мира помещение. Сидящий в сурдокамере человек отрезан от внешних звуков, он не знает, что снаружи – день или ночь. Оказалось, в таких условиях людей довольно быстро начинает глючить.
Мы с тревожным недоумением взглянули друг на друга. Что это?..
Наконец мой товарищ догадался:
– Провода. – произнес он с облегчением.
Да, это всего лишь гудели под ветром обыкновенные телефонные провода. Помните, как поется в знаменитой песне: „Темная ночь. Только ветер гудит в проводах, только пули свистят по степи...“ Поэт зорко подметил эти звуки фронтовой ночи. Но я никогда прежде гудения проводов не слышал. А может, просто не обращал внимания. Поэтому сам по себе сгущающийся сумрак прифронтовой ночи, далекие сполохи, зловещий треск разрывов воспринимались как нечто хотя и опасное, но само собой разумеющееся, как неизбежные спутники войны. Но тогда над всем этим повисло тоскливое ощущение чего-то потустороннего, таинственно-грозного, стоящего над судьбами людей.
Потом были долгие месяцы войны. Новые бомбежки и обстрелы, танковые атаки, критические ситуации, гибель друзей, ранения. Нередко возникало ощущение смертельной опасности. И все же того гнетущего страха я больше не испытывал ни разу».
Любопытно, что порой человека больше пугает непонятное, нежели по-настоящему опасное. А на фронте, в постоянном окружении смерти, люди становятся особо восприимчивыми ко всякого рода мистике. Вот вам вторая история от того же автора. И если бы конец у этой истории был другой, она вполне могла бы пополнить копилку бушковских страшилок.
«Хотя фронтовые будни таили в себе немало опасностей, а каждый бой требовал высшего напряжения сил, жизнь все равно оставалась жизнью, а молодость – молодостью. Как и в мирные дни, люди продолжали шутить, смеяться, дружить, чем-то увлекаться. Одним из таких увлечений молодых офицеров нашего полка было увлечение всевозможными сувенирами. В свободные минуты мастера из артиллерийской мастерской по настойчивым просьбам кого-нибудь из нас изготавливали замысловатые мундштуки, ручки для ножей, портсигары и зажигалки из разноцветных обрезков плексигласа, жести или латуни. Ценились и различные безделушки, захваченные в качестве трофеев в бою у врага. Грешил этим и я.
Однажды наш артиллерийский мастер, возвращаясь по лесной дороге с огневых позиций, заметил валявшийся под придорожным кустом рядом с убитым немецким офицером кортик. Мастер поднял его.
Придя в землянку, служившую ему мастерской, он внимательно рассмотрел свой трофей. Кортик был хорош. Отличный клинок с чернением, изготовленный, судя по всему, из золингеновской стали, изящная золоченая ручка с тонкими украшениями, черные вороненые ножны с каким-то замысловатым гербом, должно быть, фамильным, ремешки из превосходной мягкой кожи с нарядными металлическими кнопками.
Мастер тщательно протер клинок и ножны и повесил оружие над своим походным рабочим столом.
Появление красивого трофея не осталось незамеченным. Слух о нем быстро разнесся по всему полку, и к артмастеру стали один за другим наведываться молодые офицеры, мечтавшие заполучить красивую вещицу. Они делали самые заманчивые предложения, но мастер не поддавался ни на какие уговоры, хотя сам кортик и не носил. Но в конце концов непрерывное паломничество ему так надоело, что он подарил кортик помощнику начальника штаба.
Помначштаба, молодой стройный старший лейтенант, с радостью принял подарок и тут же пристегнул кортик к поясу. А через три дня был убит при разрыве случайного одиночного снаряда.
Кортик „по наследству“ перешел к близкому другу погибшего, командиру взвода управления одной из батарей. Не прошло и недели, как и он погиб в результате прямого попадания снаряда в окоп, где комвзвода в тот момент находился.
На другой же день командир батареи, в которой служил погибший, явился в мастерскую и с мрачным видом выложил кортик на стол.
– Вот, возьмите, – сухо сказал он. Мастер удивился:
– Оставили бы себе.
– Нет уж, увольте, – покачал головой комбат, – довольно и двоих. Нехороший это кортик.
– Что значит – нехороший? – не понял мастер. Но комбат не стал ничего объяснять.
– Нехороший, и все. – буркнул он и, круто повернувшись, вышел из мастерской.
По батарее пополз слушок, что злополучный кортик приносит несчастье его обладателям. И всех желавших недавно завладеть столь заманчивым трофеем словно ветром сдуло.
В какой-то мере их можно понять. Война безжалостно распоряжается человеческими жизнями. Никто не знает, доживет он до дня Победы или будет убит. При этом одно дело – смерть в сражении с врагом, нередко даже сознательное самопожертвование ради достижения успеха в бою, и совсем другое – трагическая гибель по какой-нибудь случайной причине: от шальной пули, неосторожного обращения с оружием, в автомобильной аварии. А ведь подобные случайности на фронте подстерегают человека буквально на каждом шагу, никто от них не застрахован. Такая смерть особенно нелепа и на окружающих производит тяжелое впечатление.
Как-то я зашел по делам в артиллерийскую мастерскую и увидел злополучный кортик, который снова висел на прежнем месте над столом. Артмастер перехватил мой взгляд.
– Хотите, лейтенант, – предложил он, – возьмите кортик себе.
Предложение застало меня врасплох. И вид у меня в этот момент, вероятно, был достаточно растерянный, потому что мастер иронически ухмыльнулся и пробормотал что-то ехидное. А вслух заметил:
– Вы же сами просили!
Я продолжал молча стоять, не зная, что сказать, и глядя на поблескивавшую в полумраке землянки золоченую рукоятку кортика. Честно говоря, мне очень хотелось воспользоваться предложением мастера, но я почему-то не мог на это решиться.
И я отказался. Пробормотал что-то не очень вразумительное и поспешил выбраться из землянки, провожаемый ироническим взглядом старого мастера. Он, конечно, имел все основания так на меня смотреть: еще бы, молодой офицер, комсомолец, даже комсорг штабной комсомольской организации, и вдруг.
Однако история кортика на этом не кончилась. Прошло совсем немного времени, и пролетавший ночью над нашим расположением немецкий самолет, видимо, сбросил наугад случайно оставшуюся у него бомбу. И представьте, она угодила прямо в землянку артмастерской. К счастью, бомба оказалась не очень большой, а перекрытие у землянки очень надежным – в два наката; и хотя оно все-таки обрушилось, мастер оказался жив, его только немного оглушило.
На другой день я встретил его на берегу небольшого пруда. Мастер стоял у самой воды, в руке у него я заметил кортик.
Увидев меня, он пошел навстречу и, положив руку на плечо, произнес виновато:
– Ты уж прости меня, лейтенант.
– Простить? За что? – удивился я.
– Да ведь выходит, что погубить я тебя хотел. Кортик этот проклятый взять предлагал, а ведь он и впрямь беду приносит.
– Ну что вы, – неуверенно возразил я, – не может того быть.
– Человек многого не знает, лейтенант. Нет, лучше уж подальше от греха.
И размахнувшись, он хотел швырнуть кортик в воду.
– Стойте! – вдруг раздался за нашей спиной чей-то голос.
Мы оглянулись. Позади нас стоял капитан, начальник штаба полка, присланный в нашу часть всего несколько дней тому назад.
– Разрешите? – попросил он и взял у артмастера кортик.
Повертев его в руках и осторожно проведя пальцем по лезвию, он бережно вложил клинок в ножны и, внимательно посмотрев на мастера, сказал:
– Хорошая вещь. Зачем выбрасывать? Отдайте его лучше мне.
– Не могу. Вы недавно у нас, не знаете.
– Знаю. Все знаю. Слышал эту историю. Но я не суеверный.
– Нет, не могу, – покачал головой артмастер. – Если с вами что-то случится, я всю жизнь казниться буду. Не хочу брать грех на душу.
– Уверяю вас, если со мной что-то и случится, то не из-за этого кортика, – рассмеялся начштаба.
– Не могу, – продолжал сопротивляться артмастер. Капитан стал серьезным.
– Хорошо, – сказал он. – В таком случае давайте во всем разберемся. Не могу допустить, – он снова улыбнулся, – чтобы в полку завелась нечистая сила.
– А что тут разбираться? Первый-то его хозяин, немец, где погиб? В лесу, в стороне от передовой. Значит, шальная пуля его достала. Помначштаба тоже от случайного снаряда погиб. Следующий владелец, комвзвода, в окопе – прямое попадание. И в мою землянку прямое попадание тоже. А часто такие попадания случаются, товарищ капитан?
– Как когда. Вы мне вот что лучше скажите. За то же время у вас в полку другие потери были?
– Да не без этого: война свое берет.
– Вот видите. Значит, убивают и без кортика. В общем, так: отдайте мне кортик, а для себя можете считать, что утопили его в этом пруду, а я нырнул и достал. Одним словом, ответственность беру на себя. Лейтенант – свидетель.
Мастер растерянно протянул кортик. И капитан тут же пристегнул его к поясу. С тех пор он с ним не расставался и при каждом удобном случае старался обратить на него внимание офицеров. Нет, это была не бравада: смотрите, мол, какой я смелый, – не такой это был человек. Подобным способом наш начальник штаба хотел убедить молодых офицеров, да и не только молодых, в беспочвенности суеверий.
Пример оказался впечатляющим: капитан дошел до конца войны, участвовал в боях за Будапешт и Прагу и ни разу не был опасно ранен, хотя неоднократно попадал в серьезные переделки.
Не знаю, как на других, а на меня эта история произвела очень сильное впечатление. Она окончательно убедила меня, что все происходящее, любые, даже самые загадочные события или явления, будь то в жизни или в природе, всегда имеют естественные причины, что эти события и явления всегда порождены самой реальностью, а не какими-то „потусторонними“ факторами».
Чаще всего самые загадочные случаи имеют самые простые объяснения. Ну, вот, скажем, история № 23 – про девушку, которая слышит дома в углу тикающие звуки – «часы смерти». Это жучки-древоточцы. Они жрут мебель и издают звуки, похожие на тиканье часов. Вот и все объяснение загадочного явления с книжно-таинственным названием. Раньше «часы смерти» можно было услышать едва ли не в каждом доме. А потом промышленность стала делать мебель из ДСП, которую жук не ест из-за обильного присутствия в прессованной стружке формальдегидов.
Не сложно объяснить и историю № 5 – про невидимых мышей. Помните, девочки рассказали, что в пещере шуршали невидимые мыши?.. Это не мыши шуршали. Это «глюки» шуршали. Удивительно, что они не зашуршали в головах девочек раньше. В условиях, в которых они оказались, и Дева Мария могла явиться... Сейчас объясню.
Много разных опытов над людьми ученые стали проводить, когда человечество вышло в космос. Космос – это непривычные условия. Чтобы выяснить, как в непривычных условиях будут функционировать организм и психика человека, ученые помещали испытуемых в самые разные ситуации и увлеченно наблюдали. То вниз головой подвесят, то в барокамеру засунут.
Проводились опыты и по сенсорному голоду. Человека помещают в сурдокамеру – специальное изолированное от мира помещение. Сидящий в сурдокамере человек отрезан от внешних звуков, он не знает, что снаружи – день или ночь. Оказалось, в таких условиях людей довольно быстро начинает глючить.