Страница:
Хотелось спуститься из общаги по южной аллее с пирамидальными тополями к
набережной Днепра, к громадному пляжу. И упасть там в горячий песок.
Но злая неволя тоталитаризма заставляла нас работать на
металлургическом комбинате. Ебала в жопу. Нужно было к отчету по практике
подколоть заводскую справку о получении рабочей специальности. И у всех у
нас в этих справках с чисто заводской непосредственностью было написано
"Здал техминимум на резчика горящего металла".
Если б не работа, это была бы лучшая практика: солнце, дешевые
изобильные продукты, разные колбасы, пирожки, десятки соков, фруктовые
кефиры, печенья, фрукты, пряники, овощи, арбузы, дыни, пирожные, конфеты,
пирожки, булочки-хуюлочки, маслице-хуяслице. А в Центральном гастрономе,
несмотря на антиалкогольную компанию, светлым приветом застоя стояли батареи
разноцветных разнокалиберных бутылок. Глаза разбегались, и их потом трудно
было собрать в одну кучку. Проклятый застой! Окосеть можно! Спаивали народ
мартинями всякими.
Мы жили вшестером в одной очень большой комнате: Я, Бен, Яша, Баранов,
Вова Королев и Рубин.
Как и в Черепе скидывались помаленьку, Рубин ходил в ближайщий
гастроном, покупал сахар, сухарей-хуйрярей и какой-нибудь колбасы.
Развращенный изобилием пищи, я как-то на пробу купил кругляк узкой кровяной
колбасы черного цвета. Она почему-то омерзительно воняла. Специфически,
наверное. Как заморский плод дуриан. Колбаса лежала на столе и имела такой
непрезентабельный вид, что, когда Королев вошел в комнату и увидел ее, то
подумал, что совершен хулиганский акт: на стол насрали. Такой вид имела
запорожская кровяная колбаса. Мы ее потом съели.
А как приятны и душевны были наши вечерние чаепития! Хорошо было,
собравшись вечерком, попить чаю. Отдохновенно, на закате дня, перед
погружением в объятия Морфея испить стаканчик-другой ароматного грузинского
напитка номер 36. Под интеллигентную беседу о целках.
Раскусывая ароматный сухарик, Вова поделился, как он в общаге сломал
одну толстую целку. Был такой случай. Маленький росточком Вова задался целью
поебаться. Привел толстую девку, на которую никто не зарился, и которой тоже
давно уже пора было расставаться с девственностью, потому что дальше
оставаться целкой было уже просто неприлично. Вова замесил круто, по всем
правилам -- вино, карты, музон. Но на звуки музона после 23-00 нагрянули
оперы. И обнаружили весь спектр запретных удовольствий в Вовиной комнате:
музыка после 23-00, азартные игры, спиртные напитки и баба после 23-00 в
чужой комнате. Вове обломилось моральной пизды в виде хозработ. Но Вова не
сдался.
На второй раз все получилось. Вова наконец в беляевской общаге потерял
невинность, попутно обесчестив честную до того девушку.
-- Кстати, после этого она начала всем давать напропалую, -- закончил
свой рассказ Вова Королев, хрустя ароматным сухариком и скромно позвякивая
ложечкой в стакане.
-- Да, Вова первым взял эту крепость... Теперь там сделали музей, --
как всегда остроумно заметил я.
Между прочим, последнюю, про музей, фразу мы с Яшкой выпалили
одновременно. Он точно поймал мою мысль. Калиостро -- не хуй собачий.
Нам слишком хорошо жилось, это не могло долго продолжаться. Мы даже
съездили на "Ракете" в Днепропетровск. Мы всячески оттягивали устройство на
работу. Прослышав об этом, нас вызвал руководитель практики композитор
Берковский и сильно поругал, сказав, что мы его подводим:
-- Вам лишь бы насрать руководителю!..
Пришлось устраиваться. Нам с Яшей и Вовой Королевым не повезло больше
всех. Мы попали в ад...
Сошествие в ад.
Промедление смерти подобно, говорят некоторые. Это точно. Мы попали в
самую жопу. В теплое местечко. Я, Микоян и Королев Вова.
Мы стояли в обороне на последней точке. Мы работали на уборке
раскаленного металла с линии стана 550.
Раскаленный меньяр (короткий квадратный профиль) шел через форштосс по
рольгангу, автоматически сталкивался на боковой отвод, откуда шлепперами
сбрасывался на бугеля. Бугеля -- это вилкообразные подставки, куда падает
прокат.
Вот он падает, падает, а потом его надо краном убирать и взвешивать. Но
хуй не в этом. Искусство это не "что", искусство это "как". Хуйня крылась в
технологии подъема. Ведь просто так эту массу раскаленных докрасна
металлических прутов или бревен не поднять. Надо перевязывать как кучу
хвороста. Поэтому с двух сторон на раскаленную пачку прутов вручную
набрасывались кольца из толстой проволоки и за них вручную же цеплялись
крюки крана.
Кольца вязались из отожженной проволоки. От бунта этой проволоки нужно
было отсчитать 6 витков, положить проволоку на наковальню и отрубить
колуном. Потом связать кольцо в 4 витка -- работа очень высокой
интенсивности, поскольку в процессе производства строповочного кольца
участвовали не только руки и не только ноги (ими придерживались нижние витки
проволоки), но и живот, который служил для формовки кольца. Животом
связанному кольцу придавалась овальная форма. Методом налегания.
Два кольца накидывались по бокам на связку металла. Вот это и было
самым ужасным: 4-5 тонн раскаленного докрасна или добела металла излучали
нестерпимый жар. К этому раскаленному мареву нужно было подойти вплотную и
надеть кольца на торцы связки и зацепить за них опустившиеся крановые крюки.
Знаете, впервые я почувствовал смутное беспокойство еще когда нам троим
на складе вместо обычной спецодежды выдали штаны и куртку из толстенного
войлока. И еще рукавицы из шинельного сукна обитые кожей и пропитанные
негорючим составом. Но они все равно горели, дымясь белым дымом. Случайное
неосторожное касание металла во время строповки -- и черная рукавица
вспыхивала, а на коже оставался ожоговый, трудно выводимый черный след --
въевшиеся в руку остатки сгоревшего огнегасящего состава.
Поначалу у нас не было даже пластиковых щитков на лице, которые
пристегивались к каске. Их выдали только через несколько смен, поэтому
сперва, надевая кольца и цепляя крюк, я отворачивал рыло, щурил глаза,
работал практически вслепую и чувствовал как на лбу в буквальном смысле
закипает пот. И рожа была вся красная, обожженная. Зенки лезли из орбит. Ну
а после того как выдали щитки, стало полегче, жгло только шею.
Технология стана 550, равно как и других заводских станов,не менялась
десятилетиями. Еще отец Яшки, проходивший в свою бытность практику в
Запорожье, вязал эти кольца. А теперь мы. А говорят, в одну речку нельзя
войти дважды. До хуя можно войти. Особенно у нас.
На холодильнике проходящий металл, пока он не остыл, клеймил
специальный мужик. Подбегал, прикладывал к торцу клеймо и хуячил молотком.
Раньше здесь был специальный пневматический клеймитель, но он сломался, и
остался один мужик. Интересы у нас с мужиком были разные. Когда шел мелкий
сорт -- "макароны" -- нам была лафа: во-первых, тонкий металл успевал остыть
почти до малинового цвета, а во-вторых, пока насыплются полные бугеля этой
мелкоты, можно посидеть на лавочке. А мужик заебывался клеймить каждую
макаронину. Долбил как дятел. Зато когда катали крупный сорт, нам приходил
пиздаускас. Клеймовщик вразвалку приближался к металлу, вальяжно хуякал по
нескольким бревнам и садился. А мы въебывали как пчелки папы Карло: с одной
стороны, несколько таких бревен полностью заполняли бугеля и мы то и дело
бегали делать подъемы, вязали кольца, звонили в колокол по крану. С другой
стороны -- толстый металл не успевал остыть на холодильнике и оставался
бело-желтым. Мы горели. Горели на работе. А иногда бревно ложилось на бугеля
косо и приходилось в два лома выворачивать его в нужном направлении.
Просовываешь лом под белый раскат в плывущем мареве раскаленного воздуха и
виснешь на нем в противовес животом, а напарник в это время делает тоже с
другой стороны.
Картина дополнялась общей грохочущей чернотой гигантского цеха с
редкими белыми лампами высоко-высоко да сантиметровым слоем окалинной пыли
на всем вокруг.
Поначалу я работал в куртке-шинели, потом выбросил ее. В ней было
неудобно вязать кольца, а надевать ее перед каждым подъемом я заебывался. Мы
старались быстро накинуть кольца, зацепить крюки и отвалить от жаровни.
Какое-то непродолжительное время пока накидываешь и цепляешь, военная
рубашка, в которой я там уродовался, держала жар, потом, если замешкаешься,
так раскалялась, что обжигала кожу. После месяца работы рубашка из зеленой
превратилась в черную и почти все пуговицы на ней отгорели. Когда перед
самой первой сменой Баранов впервые увидел меня в ней, он похвалил:
-- Пиздатая рубашка.
-- Пиздатая, в смысле засрать не жалко? -- уточнил я.
-- Да, -- засмеялся Баранов.
Я ее засрал и оставил на заводе. Хуй с ней, говна не жалко. Отстирать
все равно невозможно.
Между прочим, жар от металла вредный. Клеймовщика из нашей бригады даже
в армию не взяли: из-за жара у него по телу пошли какие-то красные пятна. А
у меня не пошли.
Кроме того, бригада страдала от угрей на глазах. Раскалившись у
металла, наши бригадные люди лезли под гигантские вентиляторы, стоявшие на
треногах возле каждого рабочего места. Сильный поток воздуха людей продувал
и получались угри на веках. Я под вентилятор не лазил, пошли они на хуй со
своими угрями.
Самым большим удовольствием в работе было ее отсутствие, приятно было
также наблюдать по часам, что смена кончается. После смены можно отодрать
мочалкой черную копоть с лица, рук, тела и поехать домой.
Получали рабочие за такую работу 300 рублей и горячий стаж. А на стенах
цехов завода вместо пятилетних призывов и обещаний решения ХХХХХХVIIIII
съезда выполнить, висели плакаты : "Пройти трудовой путь без травм -- дело
чести каждого заводчанина!"
У нас травмы в один день получили двое -- Марков и Рубин. Во время
строповки им крановыми крюками раздавило пальцы. Оба потом ходили в гипсе.
Рубин заорал, когда ему пальцы-то прижало, крановщица как-то в гуле цеха
расслышала, испуганно сдала крюк вниз, потом уронила голову на руки и
зарыдала.
В металлургии много гибнет. Меньше, чем шахтеров, но тоже до хуя.
Баранов идет ебаться.
Большой кот достойного белого цвета, важный как толстый пароход, хвост
трубой,покачиваясь причалил к моим ногам и заурчал на низких оборотах.
Стоп-машина! Он терся о мои кроссовки -- белым бортом о пирсовые шины -- и
мне на мгновение показалось, что сейчас откуда-нибудь из котового уха
высунется капитан в фуражке, крикнет что-то морское в мегафон и кот уберет
трап, отдаст швартовы и протяжно загудит, предупреждая об отплытии.
-- Кис-кис-кис! -- я нагнулся и почесал большую белую голову. Кот
ткнулся лбом мне в ладонь и отчалил. А я зашел в Центральный универмаг. Там
стоял за спиртным Баранов.
...Готовилась пьянка...
Яшка стоял в соседней очереди за пряниками. "Интересно, -- подумал я.
-- А сколько стоит килограмм пиздюлей? Уж не рупь ли двадцать, как пряники?"
-- Баранов! -- я дернул Баранова за фалду фрака. -- Сколько стоит
килограмм пиздюлей?
-- Рупь 20 -- не задумываясь, ответил Баранов.
Ну вот, а вы говорите, что телепатии не бывает. Калиостро!
...Готовилась пьянка. Правда, Бен с Королевым пить не захотели. А мы
скинулись, Рубин как раз пригласил двух своих знакомых крановщиц с завода.
Это было до того, как ему прижало пальцы, но после того, как мы переехали из
нашей большой 6-местной комнаты в две соседние трехместные и разработали
систему перестуков. Я жил с Барановым и Королевым. Бен с Рубиным и Микояном.
Мы перестукивались. Два стука в стену означало "иди ко мне пить чай".
4 стука -- "иду к тебе".
3 стука -- "хуйня поперла".
3 стука означало следующее. Нетрезвые или трезвые Медведкин,
Марципанов, Соломонов и т.п. начинали вдруг от нечего делать, по общежитской
привычке, шастать по комнатам в пустых рассуждениях или поисках открывалки.
Их общество на хуй было нам не интересно, поэтому, если к кому-то из нас
шатун заходил в комнату, это означало, что он скорее всего мог позже зайти
докучать и к соседям. Как вариант -- вслед за ним могли зайти остальные
шатуны и по-хозяйски рассесться на кроватях. Выпроводить этих закоренелых
общажников было нелегко. Поэтому та комната, в которую забредал шатун,
давала три стука в стену: хуйня поперла, закрывайте двери, прикидывайтесь,
что вас нет.
... Готовилась пьянка...
Ее идейным вдохновителем и идеологом был,конечно, Баранов, поскольку
рассчитывал поебаться с крановщицей. Организатором -- Рубин. А мы с Яшей
готовились хорошенько надристаться. Во славу Господа.
...Одна крановщица была толстая и все время липла ко мне -- потанцевать
там, то да се, поебаться. Но как можно ебаться с толстыми? Никак невозможно.
А просто так плясать я не люблю, хуевое это занятие. Только если с
перспективой на поебку, тогда могу еще пляски вытерпеть, хуй с ним, я с
тобой попляшу, но потом за это выебу хорошенько. Если ты не толстая,
конечно. У толстых нет перспективы. Но толстая не знала моей жизненной
философии, поэтому все липла, тянула плясать, а хули плясать без толку? Я
твердо понимал свою боевую задачу -- пить спиртосодержащие напитки (раз
деньги плочены). И на толстые провокации не шел. Пошла ты на хуй, девушка...
Пока мы с Яшей успешно шли к намеченной цели -- упорно надристаться
водярки -- Баранов методично соблазнял вторую крановщицу. Он, противу
ожидания, тоже изрядно надристался и пьяный вусмерть пошел с тонкой
крановщицей в туалет блевать. Она тоже была бухая в жопу. Поблевав, Баранов
вышел из туалета и сказал своей девушке:
-- Давай ебаться.
-- Потом, -- ответила девушка.
А мы с Яшкой тем временем пошли вниз смотреть в телевизор... С этим
кино -- одна неясность. Я давно заметил -- как выпьешь, так фильм не
понимаешь.
-- Пойдем, Микоян, там сейчас кино "Игрушка".
-- Но ведь мы же ничего не поймем.
-- Не поймем... Комедия французская...
Ничего, конечно, не поняли. Когда пьян, всегда так -- каждое отдельное
слово, предложение, действие -- понятны. А общий смысл пропадает. И исчезает
интерес вообще смотреть этот фильм, напрягаться. Все вокруг чего-то
смеялись, а мы с Яшей, нахмурившись, сосредоточенно смотрели в экран.
-- Пойдем отсюда, -- дернул я Яшку. -- Хуйня какая-то, ничего
непонятно.
Стоило нам выйти на воздух, как мы тут же развеселились без всякого
кино. Пьяный человек самодостаточен. Мы пошли быстрым шагом вниз, к Днепру,
по пути болтая на каких-то иностранных языках. Потом побродили по воде и
быстрым шагом погуляли обратно.
А Баранов с Рубиным отправились провожать крановщиц до их общаги. На
пути следования Адам периодически блевал в кусты. Но несмотря на эти
досадные отвлечения, вроде бы у них все уже было на мази. Они сосались, и
крановщица пригласила Баранова к себе через несколько дней. Проводив,
Баранов и Рубин приползли обратно, и я уложил Баранова спать, потому что он
был совсем квелый.
Это случилось уже под конец практики, мы уже не работали, а писали
отчеты. Точнее, списывали с каких-то старых, позапрошлогодних отчетов.
(Благо технология десятками лет не меняется.) А в воскресение решили
расслабиться и съездить на Хортицу. Это такой заповедный остров на Днепре с
музеями и озерами. Большой.
А Баранов сидел и сосредоточенно хуячил отчет. Вообще-то, время
действительно поджимало. Скоро была защита.Но как же не посмотреть Хортицу,
на которую мы уже два месяца собирались!
-- Адам! Поедем с нами на Хортицу. А то уедешь, так и не увидишь!
-- Не пойду! -- твердо сказал Баранов. Ч Буду отчет писать. Вам хорошо.
Вы придете и будете писать отчет вечером, а мне надо идти ебаться!
-- Старик, ебли у тебя в жизни будет еще до хуя, а Хортица -- одна.
Уникальный шанс упускаешь!
Но в те годы для юного Баранова и ебля была уникальным событием. Бедный
Адам к тому времени поебался только один раз в жизни и хотел второй. А свою
официальную московскую невесту Белову не ебал.
Так Баранов променял вечное на сиюминутное. Любовь к пиздам и деньгам
не доводит до добра, а ведет к погублению бессмертной души.
...Когда мы вернулись с Хортицы, Адам уже закончил списывать отчет и
даже успел сбегать в магазин за презентами крановщице. Он купил бутылку
коньяка, бутылку вина и, что нас более всего развеселило и поразило, коробку
шоколадных конфет.
-- Ты бы еще цветов купил! -- уссывались мы с Королевым. -- Ты же
ебаться к крановщице идешь, а не с родителями профессорской дочки
знакомиться!
Но у Адама деформированные мозги: он купил крановщице -- коробку
конфет! Разве нормальному человеку в голову придет?.. Я думаю, в данной
ситуации даже бутылка коньяка была лишней.
Короче, ебля обошлась Адаму, как он сам подсчитал, примерно в 35
рублей, учитывая первую пьянку -- охуенные деньги.
-- Хуйня, мне на еблю денег не жалко, -- утешал себя Адам.
-- Хуйня, ты давай рассказывай, как все было, -- наседал Яшка.
-- Хули, блядь... Пришел я к ней, а у нее уже какой-то народ, сидят,
пьют. Ну я, конечно, огорчился, думаю, не судьба, наверное, поебаться. Начал
бутылки вынимать, думаю, зря деньги трачены. Но она вдруг говорит: погоди.
Положила это все, кроме коньяка в мою сумку, и мы ушли в соседнюю комнату,
закрылись. Там ебнули и стали ебаться. Я две палочки бросил. Но она потом в
слезы пустилась, плакать начала. Я, говорит, поняла, что у тебя в Москве
кто-то есть. Это морально очень тяжело, бабские слезы... Пизда у нее такая
склизкая...
А вскоре после поебки Баранов подрался с пьяным Соломоном. Пришел я,
почистив зубы -- и отсутствовал-то всего минут 5, хуйня, а Королев мне и
говорит: мол, Баранов с Соломоном подрались. Пришел-де, Соломон в комнату в
жопу пьяный, начал говно мутить. Вот на этой почве и задрались мужички.
Ладно, хуйня, думаю. Вернулся откуда-то гневный Баранов. Сели за стол, пишем
отчет. Вскоре опять вваливается пьяный Соломон. Баранов встретил его почти у
самых дверей и хотел вытолкать из апартаментов, но Соломон как ебнул ему по
ебальнику! А Баранову это показалось обидным и он Соломону тоже как ебнул по
ебальнику! Хуяк! Они и сцепились. Моментом все произошло. Мы с Королевым
ломанулись из-за стола разнимать. Королев сидел ближе и вылетел первый, влез
между Соломоном и Бараном и начал их расталкивать. Я сбоку растаскиваю. Но
пьяный боров Соломон прет как кабан, наклонив лысеющую башку. В этот момент
проходил мимо по коридору нетрезвый Крупихин из параллельной группы, который
на следующий день распустил слух,что Королев и Баранов били Соломона.
Соломон ходил с фингалом. А когда я пришел зачем-то к нему в комнату,
Соломон хмуро осведомился:
--Шеф, ты зачем мне вчера фингал поставил?
...Сохранилась фотография -- как мы уезжаем. Ох и до хуя же вещей у нас
было! Чего мы там до хуя купили, я уже мало помню. Ну, штормовку, кепку за
рупь, вельветовые штаны за 16 (я в них сейчас на даче картошку копаю). Кепка
мне теперь мала, голова с тех пор охуенно выросла, увеличилась в размерах,
опухла что ли... А может просто кепка села после стирки.
Но вот что я очень хорошо помню -- кроссовки. Стояли там в спортивном
магазине красивые кроссовки, бело-сине-красные, охуенно дорогие -- 33 рубля.
И мы очень долго решали -- покупать или нет. Много раз ходили в магазин,
смотрели их. Первым не выдержал Баранов -- купил.
-- Мне на хорошие вещи денег не жалко!
Потом и мы с Яшкой и Беном купили (сохранилась фотография, на которой
мы все стоим в одинаковых кроссовках.) Много воды с тех пор утекло, у нас с
Яшкой давно эти кроссы разорвались к хуям и выбросились. И только у
педантичного немца Баранова они до сих пор как новые. Умеет, сволочь...
В поезде наша банда ехала, естественно, в одном купе. Мы чинно
закрылись и не выглядывали в коридор. Только пили. Мы затарились вином и
двумя бутылками совхозного шампанского. На этикетках шампанских бутылок с
алюминиевой фольгой на пробках было написано, что это ягодное шипучее вино
производства такого-то совхоза имени кого-то. На этикетку, в самую середку,
прямо на яблочко, я наклеил вырезанное по овалу лицо Баранова с фотографии
3х4. И всю дорогу мы это шампанское винцо называли "Барановским шампанским".
Уж очень удачно смотрелась рожа Баранова на этикетке.
Кстати, винцо-то было говенным. Даже господин Баранов, по легенде его
производитель, который, между прочим, хмелеет быстрее всех из нас, морщился
и делал попытки сблевнуть "барановским".
А наутро проводница несправедливо, но ласково назвала нас тихими
алкоголиками.
И вот еще что необходимо заметить: я в Запоре, в урне нашел пачку
надорванных порнографических фотографий и притащил ее в общагу. Все
восторженно загудели и слетелись смотреть. Посмотрел внимательно и Баранов,
после чего заявил:
-- У меня хуй встал!
Как я на спор поебался.
Однажды мне надоело неебаное положение и я решил подойти к проблеме
поебки вплотную. Чтобы подстегнуться, я заключил с Яшкой спор.
-- Яшка, поебаться не проблема, -- говорил я. -- Ни хуя не проблема.
Давай спорить, что в течении 2, ну хуй с ним, 3 недель я, блядь, кого-нибудь
выебу. На пятерку спорим. Давай даже заключим взаимный спор. Ты со мной тоже
поспорь, что кого-нибудь выебешь за 3 недели. То есть засунешь хуй в пизду.
И вся любовь. Таким образом, если мы оба просрем или оба выиграем, то никто
никому ничего не будет должен. А если один просрет, а другой выиграет, то
просравший выплачивает выигравшему червонец. Свой проигрыш и его выигрыш.
Мы поспорили...
Объяснения для читателя. Это ясно. Спор-то двойной. Я с ним спорю, что
выебу, и он, что выебет. Он просирает, я выигрываю. Я выигрываю -- он
просирает.
Оба тут же приступили к активным действиям. Задача осложнялась извечным
советским вопросом -- ГДЕ? У меня дома предки, у него тоже. А ебать где-то
надо. Причем еще не ясно кого.
И пошла гонка... Мы с Яшей рванули каждый в своем направлении напролом,
ломая кусты и ветки, топоча по опавшим листьям по следу ебова, которое нужно
было взять первым.
Сам факт поебки подтверждался честным словом. Мы знали, что друг друга
не обманем. И мы оба вели отчет о проделываемой работе.
...Не то чтобы каждый день из этих этапных и судьбоносных мы с утра до
ночи бегали -- язык на плечо -- в поисках пизды. Нет, были дни, когда в
отчете появлялись надписи типа "практически ничего не сделано". Или:
"Проебал позицию. День пропал."
И вот под фанфары души в моем отчете на 13-й день появилась запись:
"СВЕРШИЛОСЬ... НЕ ЗНАЮ, ЧТО И ПИСАТЬ-ТО. В ОБЩЕМ, ПРОСРАЛ МАКЕЙ."
Как же это случилось? Сейчас, сейчас, поудобнее сяду и все-все хорошо и
подробненько опишу. Бля буду.
У меня была телефонная тактика: ходить по улицам и снимать баб было
некогда, я сидел на аппарате и обзванивал плохо знакомый и незнакомый
бабский пол. Яшка же вручную разрабатывал старые связи. Я палил веером,
работал по площадям. Он методично бил в одну цель. У Яши была какая-то, с
его точки зрения, перспективная в этом плане знакомая. И он решил ее срочно
доработать. Она была дура, и у Яши были шансы. Забегая вперед, скажу, что на
следующий день после моей победы ему удалось привести эту бабу к себе домой,
раздеть до пояса и щупать за сиськи. Штаны ему с бабы снять не удалось,
несмотря на все попытки, хотя от трения яшкиными ладонями по сисьскам баба
тащилась. Но хуй дала.
У меня же клюнула некая Оксана. На голый крючок взяла. Здесь необходима
предыстория. Ведь кто такая Оксана... О-о, я буду рассказывать в
подробностях! Слушайте все, как я поебался, и что этому предшествовало!
Однажды, когда Яшкины предки по традиции смотались в Литву отдыхать
(никто и подумать не мог тогда, что это заграница), я и Саша Суворов по той
же традиции приехали к Яшке с ночевкой. У нас, помню, не было выпивки.
-- Может одеколону ебнуть? -- усомнился я. -- Люди же пьют.
Микоян тут же достал большой пузырь заграничного одеколона, мы налили 3
маленьких стопочки, добавили "Тройного". Для коктейля, наверное. Сейчас не
помню. После добавления "Тройного" на поверхности жидкости появилась белая
пена. Из стопок резко разило одеколоном. Некоторое время мы сидели за столом
над этими стопками, но выпить так и не решились. Вылили в раковину.
-- Тогда давай сделаем чефир, -- выдвинул я новую версию кайфа. -- Люди
же пьют.
Мы вбухали в заварной чайник пачку чая и заварили крутым кипятком.
Когда заварилось, опять наполнили стопки.
Я опустил язык в рюмочку.
-- Ф-фу, бля!.. -- меня перекосоебило. -- Ф-фу, бля, горечь! Хинин!
Бля!
Тем не менее, мы хлопнули по две стопки этой срани.
Сидим, ждем кайфа... Но он не пришел. Зато мгновенно распухла голова.
Рожи раскраснелись, давление повысилось. Башка стала тяжелой. А кайфа не
было.
После игры в карты мужчины пошли спать. В одну комнату, чтоб попиздеть
перед сном. Яшка спал на своем диване, Суворов на кровати, а я на
раскладушке. И в темноте предсонного пиздежа Суворов рассказал историю про
Оксану. Как я теперь понимаю, все он напиздил. Все, кроме телефона и имени.
За Суворовым это водится, он большой пиздун и распиздяй. Ему спиздить, что
мне два пальца обоссать. А я это запросто. Лучше многих.
...Якобы, он обнаружил у себя в институте на парте телефон и имя
"Оксана". Якобы ходили слухи по институту, что Ксюша баба блядовитая. Он
позвонил, они начали встречаться. И у нее дома он ее выебал.
Фантазия Суворова не знала лимита. По его словам получалось, что он
набережной Днепра, к громадному пляжу. И упасть там в горячий песок.
Но злая неволя тоталитаризма заставляла нас работать на
металлургическом комбинате. Ебала в жопу. Нужно было к отчету по практике
подколоть заводскую справку о получении рабочей специальности. И у всех у
нас в этих справках с чисто заводской непосредственностью было написано
"Здал техминимум на резчика горящего металла".
Если б не работа, это была бы лучшая практика: солнце, дешевые
изобильные продукты, разные колбасы, пирожки, десятки соков, фруктовые
кефиры, печенья, фрукты, пряники, овощи, арбузы, дыни, пирожные, конфеты,
пирожки, булочки-хуюлочки, маслице-хуяслице. А в Центральном гастрономе,
несмотря на антиалкогольную компанию, светлым приветом застоя стояли батареи
разноцветных разнокалиберных бутылок. Глаза разбегались, и их потом трудно
было собрать в одну кучку. Проклятый застой! Окосеть можно! Спаивали народ
мартинями всякими.
Мы жили вшестером в одной очень большой комнате: Я, Бен, Яша, Баранов,
Вова Королев и Рубин.
Как и в Черепе скидывались помаленьку, Рубин ходил в ближайщий
гастроном, покупал сахар, сухарей-хуйрярей и какой-нибудь колбасы.
Развращенный изобилием пищи, я как-то на пробу купил кругляк узкой кровяной
колбасы черного цвета. Она почему-то омерзительно воняла. Специфически,
наверное. Как заморский плод дуриан. Колбаса лежала на столе и имела такой
непрезентабельный вид, что, когда Королев вошел в комнату и увидел ее, то
подумал, что совершен хулиганский акт: на стол насрали. Такой вид имела
запорожская кровяная колбаса. Мы ее потом съели.
А как приятны и душевны были наши вечерние чаепития! Хорошо было,
собравшись вечерком, попить чаю. Отдохновенно, на закате дня, перед
погружением в объятия Морфея испить стаканчик-другой ароматного грузинского
напитка номер 36. Под интеллигентную беседу о целках.
Раскусывая ароматный сухарик, Вова поделился, как он в общаге сломал
одну толстую целку. Был такой случай. Маленький росточком Вова задался целью
поебаться. Привел толстую девку, на которую никто не зарился, и которой тоже
давно уже пора было расставаться с девственностью, потому что дальше
оставаться целкой было уже просто неприлично. Вова замесил круто, по всем
правилам -- вино, карты, музон. Но на звуки музона после 23-00 нагрянули
оперы. И обнаружили весь спектр запретных удовольствий в Вовиной комнате:
музыка после 23-00, азартные игры, спиртные напитки и баба после 23-00 в
чужой комнате. Вове обломилось моральной пизды в виде хозработ. Но Вова не
сдался.
На второй раз все получилось. Вова наконец в беляевской общаге потерял
невинность, попутно обесчестив честную до того девушку.
-- Кстати, после этого она начала всем давать напропалую, -- закончил
свой рассказ Вова Королев, хрустя ароматным сухариком и скромно позвякивая
ложечкой в стакане.
-- Да, Вова первым взял эту крепость... Теперь там сделали музей, --
как всегда остроумно заметил я.
Между прочим, последнюю, про музей, фразу мы с Яшкой выпалили
одновременно. Он точно поймал мою мысль. Калиостро -- не хуй собачий.
Нам слишком хорошо жилось, это не могло долго продолжаться. Мы даже
съездили на "Ракете" в Днепропетровск. Мы всячески оттягивали устройство на
работу. Прослышав об этом, нас вызвал руководитель практики композитор
Берковский и сильно поругал, сказав, что мы его подводим:
-- Вам лишь бы насрать руководителю!..
Пришлось устраиваться. Нам с Яшей и Вовой Королевым не повезло больше
всех. Мы попали в ад...
Сошествие в ад.
Промедление смерти подобно, говорят некоторые. Это точно. Мы попали в
самую жопу. В теплое местечко. Я, Микоян и Королев Вова.
Мы стояли в обороне на последней точке. Мы работали на уборке
раскаленного металла с линии стана 550.
Раскаленный меньяр (короткий квадратный профиль) шел через форштосс по
рольгангу, автоматически сталкивался на боковой отвод, откуда шлепперами
сбрасывался на бугеля. Бугеля -- это вилкообразные подставки, куда падает
прокат.
Вот он падает, падает, а потом его надо краном убирать и взвешивать. Но
хуй не в этом. Искусство это не "что", искусство это "как". Хуйня крылась в
технологии подъема. Ведь просто так эту массу раскаленных докрасна
металлических прутов или бревен не поднять. Надо перевязывать как кучу
хвороста. Поэтому с двух сторон на раскаленную пачку прутов вручную
набрасывались кольца из толстой проволоки и за них вручную же цеплялись
крюки крана.
Кольца вязались из отожженной проволоки. От бунта этой проволоки нужно
было отсчитать 6 витков, положить проволоку на наковальню и отрубить
колуном. Потом связать кольцо в 4 витка -- работа очень высокой
интенсивности, поскольку в процессе производства строповочного кольца
участвовали не только руки и не только ноги (ими придерживались нижние витки
проволоки), но и живот, который служил для формовки кольца. Животом
связанному кольцу придавалась овальная форма. Методом налегания.
Два кольца накидывались по бокам на связку металла. Вот это и было
самым ужасным: 4-5 тонн раскаленного докрасна или добела металла излучали
нестерпимый жар. К этому раскаленному мареву нужно было подойти вплотную и
надеть кольца на торцы связки и зацепить за них опустившиеся крановые крюки.
Знаете, впервые я почувствовал смутное беспокойство еще когда нам троим
на складе вместо обычной спецодежды выдали штаны и куртку из толстенного
войлока. И еще рукавицы из шинельного сукна обитые кожей и пропитанные
негорючим составом. Но они все равно горели, дымясь белым дымом. Случайное
неосторожное касание металла во время строповки -- и черная рукавица
вспыхивала, а на коже оставался ожоговый, трудно выводимый черный след --
въевшиеся в руку остатки сгоревшего огнегасящего состава.
Поначалу у нас не было даже пластиковых щитков на лице, которые
пристегивались к каске. Их выдали только через несколько смен, поэтому
сперва, надевая кольца и цепляя крюк, я отворачивал рыло, щурил глаза,
работал практически вслепую и чувствовал как на лбу в буквальном смысле
закипает пот. И рожа была вся красная, обожженная. Зенки лезли из орбит. Ну
а после того как выдали щитки, стало полегче, жгло только шею.
Технология стана 550, равно как и других заводских станов,не менялась
десятилетиями. Еще отец Яшки, проходивший в свою бытность практику в
Запорожье, вязал эти кольца. А теперь мы. А говорят, в одну речку нельзя
войти дважды. До хуя можно войти. Особенно у нас.
На холодильнике проходящий металл, пока он не остыл, клеймил
специальный мужик. Подбегал, прикладывал к торцу клеймо и хуячил молотком.
Раньше здесь был специальный пневматический клеймитель, но он сломался, и
остался один мужик. Интересы у нас с мужиком были разные. Когда шел мелкий
сорт -- "макароны" -- нам была лафа: во-первых, тонкий металл успевал остыть
почти до малинового цвета, а во-вторых, пока насыплются полные бугеля этой
мелкоты, можно посидеть на лавочке. А мужик заебывался клеймить каждую
макаронину. Долбил как дятел. Зато когда катали крупный сорт, нам приходил
пиздаускас. Клеймовщик вразвалку приближался к металлу, вальяжно хуякал по
нескольким бревнам и садился. А мы въебывали как пчелки папы Карло: с одной
стороны, несколько таких бревен полностью заполняли бугеля и мы то и дело
бегали делать подъемы, вязали кольца, звонили в колокол по крану. С другой
стороны -- толстый металл не успевал остыть на холодильнике и оставался
бело-желтым. Мы горели. Горели на работе. А иногда бревно ложилось на бугеля
косо и приходилось в два лома выворачивать его в нужном направлении.
Просовываешь лом под белый раскат в плывущем мареве раскаленного воздуха и
виснешь на нем в противовес животом, а напарник в это время делает тоже с
другой стороны.
Картина дополнялась общей грохочущей чернотой гигантского цеха с
редкими белыми лампами высоко-высоко да сантиметровым слоем окалинной пыли
на всем вокруг.
Поначалу я работал в куртке-шинели, потом выбросил ее. В ней было
неудобно вязать кольца, а надевать ее перед каждым подъемом я заебывался. Мы
старались быстро накинуть кольца, зацепить крюки и отвалить от жаровни.
Какое-то непродолжительное время пока накидываешь и цепляешь, военная
рубашка, в которой я там уродовался, держала жар, потом, если замешкаешься,
так раскалялась, что обжигала кожу. После месяца работы рубашка из зеленой
превратилась в черную и почти все пуговицы на ней отгорели. Когда перед
самой первой сменой Баранов впервые увидел меня в ней, он похвалил:
-- Пиздатая рубашка.
-- Пиздатая, в смысле засрать не жалко? -- уточнил я.
-- Да, -- засмеялся Баранов.
Я ее засрал и оставил на заводе. Хуй с ней, говна не жалко. Отстирать
все равно невозможно.
Между прочим, жар от металла вредный. Клеймовщика из нашей бригады даже
в армию не взяли: из-за жара у него по телу пошли какие-то красные пятна. А
у меня не пошли.
Кроме того, бригада страдала от угрей на глазах. Раскалившись у
металла, наши бригадные люди лезли под гигантские вентиляторы, стоявшие на
треногах возле каждого рабочего места. Сильный поток воздуха людей продувал
и получались угри на веках. Я под вентилятор не лазил, пошли они на хуй со
своими угрями.
Самым большим удовольствием в работе было ее отсутствие, приятно было
также наблюдать по часам, что смена кончается. После смены можно отодрать
мочалкой черную копоть с лица, рук, тела и поехать домой.
Получали рабочие за такую работу 300 рублей и горячий стаж. А на стенах
цехов завода вместо пятилетних призывов и обещаний решения ХХХХХХVIIIII
съезда выполнить, висели плакаты : "Пройти трудовой путь без травм -- дело
чести каждого заводчанина!"
У нас травмы в один день получили двое -- Марков и Рубин. Во время
строповки им крановыми крюками раздавило пальцы. Оба потом ходили в гипсе.
Рубин заорал, когда ему пальцы-то прижало, крановщица как-то в гуле цеха
расслышала, испуганно сдала крюк вниз, потом уронила голову на руки и
зарыдала.
В металлургии много гибнет. Меньше, чем шахтеров, но тоже до хуя.
Баранов идет ебаться.
Большой кот достойного белого цвета, важный как толстый пароход, хвост
трубой,покачиваясь причалил к моим ногам и заурчал на низких оборотах.
Стоп-машина! Он терся о мои кроссовки -- белым бортом о пирсовые шины -- и
мне на мгновение показалось, что сейчас откуда-нибудь из котового уха
высунется капитан в фуражке, крикнет что-то морское в мегафон и кот уберет
трап, отдаст швартовы и протяжно загудит, предупреждая об отплытии.
-- Кис-кис-кис! -- я нагнулся и почесал большую белую голову. Кот
ткнулся лбом мне в ладонь и отчалил. А я зашел в Центральный универмаг. Там
стоял за спиртным Баранов.
...Готовилась пьянка...
Яшка стоял в соседней очереди за пряниками. "Интересно, -- подумал я.
-- А сколько стоит килограмм пиздюлей? Уж не рупь ли двадцать, как пряники?"
-- Баранов! -- я дернул Баранова за фалду фрака. -- Сколько стоит
килограмм пиздюлей?
-- Рупь 20 -- не задумываясь, ответил Баранов.
Ну вот, а вы говорите, что телепатии не бывает. Калиостро!
...Готовилась пьянка. Правда, Бен с Королевым пить не захотели. А мы
скинулись, Рубин как раз пригласил двух своих знакомых крановщиц с завода.
Это было до того, как ему прижало пальцы, но после того, как мы переехали из
нашей большой 6-местной комнаты в две соседние трехместные и разработали
систему перестуков. Я жил с Барановым и Королевым. Бен с Рубиным и Микояном.
Мы перестукивались. Два стука в стену означало "иди ко мне пить чай".
4 стука -- "иду к тебе".
3 стука -- "хуйня поперла".
3 стука означало следующее. Нетрезвые или трезвые Медведкин,
Марципанов, Соломонов и т.п. начинали вдруг от нечего делать, по общежитской
привычке, шастать по комнатам в пустых рассуждениях или поисках открывалки.
Их общество на хуй было нам не интересно, поэтому, если к кому-то из нас
шатун заходил в комнату, это означало, что он скорее всего мог позже зайти
докучать и к соседям. Как вариант -- вслед за ним могли зайти остальные
шатуны и по-хозяйски рассесться на кроватях. Выпроводить этих закоренелых
общажников было нелегко. Поэтому та комната, в которую забредал шатун,
давала три стука в стену: хуйня поперла, закрывайте двери, прикидывайтесь,
что вас нет.
... Готовилась пьянка...
Ее идейным вдохновителем и идеологом был,конечно, Баранов, поскольку
рассчитывал поебаться с крановщицей. Организатором -- Рубин. А мы с Яшей
готовились хорошенько надристаться. Во славу Господа.
...Одна крановщица была толстая и все время липла ко мне -- потанцевать
там, то да се, поебаться. Но как можно ебаться с толстыми? Никак невозможно.
А просто так плясать я не люблю, хуевое это занятие. Только если с
перспективой на поебку, тогда могу еще пляски вытерпеть, хуй с ним, я с
тобой попляшу, но потом за это выебу хорошенько. Если ты не толстая,
конечно. У толстых нет перспективы. Но толстая не знала моей жизненной
философии, поэтому все липла, тянула плясать, а хули плясать без толку? Я
твердо понимал свою боевую задачу -- пить спиртосодержащие напитки (раз
деньги плочены). И на толстые провокации не шел. Пошла ты на хуй, девушка...
Пока мы с Яшей успешно шли к намеченной цели -- упорно надристаться
водярки -- Баранов методично соблазнял вторую крановщицу. Он, противу
ожидания, тоже изрядно надристался и пьяный вусмерть пошел с тонкой
крановщицей в туалет блевать. Она тоже была бухая в жопу. Поблевав, Баранов
вышел из туалета и сказал своей девушке:
-- Давай ебаться.
-- Потом, -- ответила девушка.
А мы с Яшкой тем временем пошли вниз смотреть в телевизор... С этим
кино -- одна неясность. Я давно заметил -- как выпьешь, так фильм не
понимаешь.
-- Пойдем, Микоян, там сейчас кино "Игрушка".
-- Но ведь мы же ничего не поймем.
-- Не поймем... Комедия французская...
Ничего, конечно, не поняли. Когда пьян, всегда так -- каждое отдельное
слово, предложение, действие -- понятны. А общий смысл пропадает. И исчезает
интерес вообще смотреть этот фильм, напрягаться. Все вокруг чего-то
смеялись, а мы с Яшей, нахмурившись, сосредоточенно смотрели в экран.
-- Пойдем отсюда, -- дернул я Яшку. -- Хуйня какая-то, ничего
непонятно.
Стоило нам выйти на воздух, как мы тут же развеселились без всякого
кино. Пьяный человек самодостаточен. Мы пошли быстрым шагом вниз, к Днепру,
по пути болтая на каких-то иностранных языках. Потом побродили по воде и
быстрым шагом погуляли обратно.
А Баранов с Рубиным отправились провожать крановщиц до их общаги. На
пути следования Адам периодически блевал в кусты. Но несмотря на эти
досадные отвлечения, вроде бы у них все уже было на мази. Они сосались, и
крановщица пригласила Баранова к себе через несколько дней. Проводив,
Баранов и Рубин приползли обратно, и я уложил Баранова спать, потому что он
был совсем квелый.
Это случилось уже под конец практики, мы уже не работали, а писали
отчеты. Точнее, списывали с каких-то старых, позапрошлогодних отчетов.
(Благо технология десятками лет не меняется.) А в воскресение решили
расслабиться и съездить на Хортицу. Это такой заповедный остров на Днепре с
музеями и озерами. Большой.
А Баранов сидел и сосредоточенно хуячил отчет. Вообще-то, время
действительно поджимало. Скоро была защита.Но как же не посмотреть Хортицу,
на которую мы уже два месяца собирались!
-- Адам! Поедем с нами на Хортицу. А то уедешь, так и не увидишь!
-- Не пойду! -- твердо сказал Баранов. Ч Буду отчет писать. Вам хорошо.
Вы придете и будете писать отчет вечером, а мне надо идти ебаться!
-- Старик, ебли у тебя в жизни будет еще до хуя, а Хортица -- одна.
Уникальный шанс упускаешь!
Но в те годы для юного Баранова и ебля была уникальным событием. Бедный
Адам к тому времени поебался только один раз в жизни и хотел второй. А свою
официальную московскую невесту Белову не ебал.
Так Баранов променял вечное на сиюминутное. Любовь к пиздам и деньгам
не доводит до добра, а ведет к погублению бессмертной души.
...Когда мы вернулись с Хортицы, Адам уже закончил списывать отчет и
даже успел сбегать в магазин за презентами крановщице. Он купил бутылку
коньяка, бутылку вина и, что нас более всего развеселило и поразило, коробку
шоколадных конфет.
-- Ты бы еще цветов купил! -- уссывались мы с Королевым. -- Ты же
ебаться к крановщице идешь, а не с родителями профессорской дочки
знакомиться!
Но у Адама деформированные мозги: он купил крановщице -- коробку
конфет! Разве нормальному человеку в голову придет?.. Я думаю, в данной
ситуации даже бутылка коньяка была лишней.
Короче, ебля обошлась Адаму, как он сам подсчитал, примерно в 35
рублей, учитывая первую пьянку -- охуенные деньги.
-- Хуйня, мне на еблю денег не жалко, -- утешал себя Адам.
-- Хуйня, ты давай рассказывай, как все было, -- наседал Яшка.
-- Хули, блядь... Пришел я к ней, а у нее уже какой-то народ, сидят,
пьют. Ну я, конечно, огорчился, думаю, не судьба, наверное, поебаться. Начал
бутылки вынимать, думаю, зря деньги трачены. Но она вдруг говорит: погоди.
Положила это все, кроме коньяка в мою сумку, и мы ушли в соседнюю комнату,
закрылись. Там ебнули и стали ебаться. Я две палочки бросил. Но она потом в
слезы пустилась, плакать начала. Я, говорит, поняла, что у тебя в Москве
кто-то есть. Это морально очень тяжело, бабские слезы... Пизда у нее такая
склизкая...
А вскоре после поебки Баранов подрался с пьяным Соломоном. Пришел я,
почистив зубы -- и отсутствовал-то всего минут 5, хуйня, а Королев мне и
говорит: мол, Баранов с Соломоном подрались. Пришел-де, Соломон в комнату в
жопу пьяный, начал говно мутить. Вот на этой почве и задрались мужички.
Ладно, хуйня, думаю. Вернулся откуда-то гневный Баранов. Сели за стол, пишем
отчет. Вскоре опять вваливается пьяный Соломон. Баранов встретил его почти у
самых дверей и хотел вытолкать из апартаментов, но Соломон как ебнул ему по
ебальнику! А Баранову это показалось обидным и он Соломону тоже как ебнул по
ебальнику! Хуяк! Они и сцепились. Моментом все произошло. Мы с Королевым
ломанулись из-за стола разнимать. Королев сидел ближе и вылетел первый, влез
между Соломоном и Бараном и начал их расталкивать. Я сбоку растаскиваю. Но
пьяный боров Соломон прет как кабан, наклонив лысеющую башку. В этот момент
проходил мимо по коридору нетрезвый Крупихин из параллельной группы, который
на следующий день распустил слух,что Королев и Баранов били Соломона.
Соломон ходил с фингалом. А когда я пришел зачем-то к нему в комнату,
Соломон хмуро осведомился:
--Шеф, ты зачем мне вчера фингал поставил?
...Сохранилась фотография -- как мы уезжаем. Ох и до хуя же вещей у нас
было! Чего мы там до хуя купили, я уже мало помню. Ну, штормовку, кепку за
рупь, вельветовые штаны за 16 (я в них сейчас на даче картошку копаю). Кепка
мне теперь мала, голова с тех пор охуенно выросла, увеличилась в размерах,
опухла что ли... А может просто кепка села после стирки.
Но вот что я очень хорошо помню -- кроссовки. Стояли там в спортивном
магазине красивые кроссовки, бело-сине-красные, охуенно дорогие -- 33 рубля.
И мы очень долго решали -- покупать или нет. Много раз ходили в магазин,
смотрели их. Первым не выдержал Баранов -- купил.
-- Мне на хорошие вещи денег не жалко!
Потом и мы с Яшкой и Беном купили (сохранилась фотография, на которой
мы все стоим в одинаковых кроссовках.) Много воды с тех пор утекло, у нас с
Яшкой давно эти кроссы разорвались к хуям и выбросились. И только у
педантичного немца Баранова они до сих пор как новые. Умеет, сволочь...
В поезде наша банда ехала, естественно, в одном купе. Мы чинно
закрылись и не выглядывали в коридор. Только пили. Мы затарились вином и
двумя бутылками совхозного шампанского. На этикетках шампанских бутылок с
алюминиевой фольгой на пробках было написано, что это ягодное шипучее вино
производства такого-то совхоза имени кого-то. На этикетку, в самую середку,
прямо на яблочко, я наклеил вырезанное по овалу лицо Баранова с фотографии
3х4. И всю дорогу мы это шампанское винцо называли "Барановским шампанским".
Уж очень удачно смотрелась рожа Баранова на этикетке.
Кстати, винцо-то было говенным. Даже господин Баранов, по легенде его
производитель, который, между прочим, хмелеет быстрее всех из нас, морщился
и делал попытки сблевнуть "барановским".
А наутро проводница несправедливо, но ласково назвала нас тихими
алкоголиками.
И вот еще что необходимо заметить: я в Запоре, в урне нашел пачку
надорванных порнографических фотографий и притащил ее в общагу. Все
восторженно загудели и слетелись смотреть. Посмотрел внимательно и Баранов,
после чего заявил:
-- У меня хуй встал!
Как я на спор поебался.
Однажды мне надоело неебаное положение и я решил подойти к проблеме
поебки вплотную. Чтобы подстегнуться, я заключил с Яшкой спор.
-- Яшка, поебаться не проблема, -- говорил я. -- Ни хуя не проблема.
Давай спорить, что в течении 2, ну хуй с ним, 3 недель я, блядь, кого-нибудь
выебу. На пятерку спорим. Давай даже заключим взаимный спор. Ты со мной тоже
поспорь, что кого-нибудь выебешь за 3 недели. То есть засунешь хуй в пизду.
И вся любовь. Таким образом, если мы оба просрем или оба выиграем, то никто
никому ничего не будет должен. А если один просрет, а другой выиграет, то
просравший выплачивает выигравшему червонец. Свой проигрыш и его выигрыш.
Мы поспорили...
Объяснения для читателя. Это ясно. Спор-то двойной. Я с ним спорю, что
выебу, и он, что выебет. Он просирает, я выигрываю. Я выигрываю -- он
просирает.
Оба тут же приступили к активным действиям. Задача осложнялась извечным
советским вопросом -- ГДЕ? У меня дома предки, у него тоже. А ебать где-то
надо. Причем еще не ясно кого.
И пошла гонка... Мы с Яшей рванули каждый в своем направлении напролом,
ломая кусты и ветки, топоча по опавшим листьям по следу ебова, которое нужно
было взять первым.
Сам факт поебки подтверждался честным словом. Мы знали, что друг друга
не обманем. И мы оба вели отчет о проделываемой работе.
...Не то чтобы каждый день из этих этапных и судьбоносных мы с утра до
ночи бегали -- язык на плечо -- в поисках пизды. Нет, были дни, когда в
отчете появлялись надписи типа "практически ничего не сделано". Или:
"Проебал позицию. День пропал."
И вот под фанфары души в моем отчете на 13-й день появилась запись:
"СВЕРШИЛОСЬ... НЕ ЗНАЮ, ЧТО И ПИСАТЬ-ТО. В ОБЩЕМ, ПРОСРАЛ МАКЕЙ."
Как же это случилось? Сейчас, сейчас, поудобнее сяду и все-все хорошо и
подробненько опишу. Бля буду.
У меня была телефонная тактика: ходить по улицам и снимать баб было
некогда, я сидел на аппарате и обзванивал плохо знакомый и незнакомый
бабский пол. Яшка же вручную разрабатывал старые связи. Я палил веером,
работал по площадям. Он методично бил в одну цель. У Яши была какая-то, с
его точки зрения, перспективная в этом плане знакомая. И он решил ее срочно
доработать. Она была дура, и у Яши были шансы. Забегая вперед, скажу, что на
следующий день после моей победы ему удалось привести эту бабу к себе домой,
раздеть до пояса и щупать за сиськи. Штаны ему с бабы снять не удалось,
несмотря на все попытки, хотя от трения яшкиными ладонями по сисьскам баба
тащилась. Но хуй дала.
У меня же клюнула некая Оксана. На голый крючок взяла. Здесь необходима
предыстория. Ведь кто такая Оксана... О-о, я буду рассказывать в
подробностях! Слушайте все, как я поебался, и что этому предшествовало!
Однажды, когда Яшкины предки по традиции смотались в Литву отдыхать
(никто и подумать не мог тогда, что это заграница), я и Саша Суворов по той
же традиции приехали к Яшке с ночевкой. У нас, помню, не было выпивки.
-- Может одеколону ебнуть? -- усомнился я. -- Люди же пьют.
Микоян тут же достал большой пузырь заграничного одеколона, мы налили 3
маленьких стопочки, добавили "Тройного". Для коктейля, наверное. Сейчас не
помню. После добавления "Тройного" на поверхности жидкости появилась белая
пена. Из стопок резко разило одеколоном. Некоторое время мы сидели за столом
над этими стопками, но выпить так и не решились. Вылили в раковину.
-- Тогда давай сделаем чефир, -- выдвинул я новую версию кайфа. -- Люди
же пьют.
Мы вбухали в заварной чайник пачку чая и заварили крутым кипятком.
Когда заварилось, опять наполнили стопки.
Я опустил язык в рюмочку.
-- Ф-фу, бля!.. -- меня перекосоебило. -- Ф-фу, бля, горечь! Хинин!
Бля!
Тем не менее, мы хлопнули по две стопки этой срани.
Сидим, ждем кайфа... Но он не пришел. Зато мгновенно распухла голова.
Рожи раскраснелись, давление повысилось. Башка стала тяжелой. А кайфа не
было.
После игры в карты мужчины пошли спать. В одну комнату, чтоб попиздеть
перед сном. Яшка спал на своем диване, Суворов на кровати, а я на
раскладушке. И в темноте предсонного пиздежа Суворов рассказал историю про
Оксану. Как я теперь понимаю, все он напиздил. Все, кроме телефона и имени.
За Суворовым это водится, он большой пиздун и распиздяй. Ему спиздить, что
мне два пальца обоссать. А я это запросто. Лучше многих.
...Якобы, он обнаружил у себя в институте на парте телефон и имя
"Оксана". Якобы ходили слухи по институту, что Ксюша баба блядовитая. Он
позвонил, они начали встречаться. И у нее дома он ее выебал.
Фантазия Суворова не знала лимита. По его словам получалось, что он