- Я замечаю, - сказал он, - что тебе не терпится. Вот если бы я отдал приказ атаковать генерала Колли... - Вот именно! - с жаром воскликнул Питер Мариц. - Я уверен, что пять-шесть сотен наших молодцов - только прикажите! - забрали бы этого Колли со всем его лагерем и обозом, так что он и не пикнул бы! - Верю, - серьезно произнес Жубер. - И я подумывал об этом, конечно, еще до прихода этих подкреплений. Но вот в чем дело... Ты парень молодой, но заслуживаешь полного доверия. Я скажу тебе: военачальнику приходится считаться со многими обстоятельствами. Прежде всего - характер наших буров. Они беспощадны и непобедимы, когда им наступают на ногу, но они не любят лезть в драку. Хорошо или худо, с этим приходится считаться. А затем - политика. Правительство наше в Претории все еще надеется, что англичане образумятся и пойдут на примирение, а потому оно настоятельно рекомендует оборону в пределах необходимой самозащиты. Возможно, что это и неправильно, но... я должен и с этим считаться. И все же, - добавил он, сверкнув глазами, - ты не смущайся: англичане будут разбиты. Мы прогоним этих торгашей из нашей страны! И он отпустил своего молодого собеседника, крепко пожав ему руку. Ободренный его словами, Питер Мариц медленно возвращался на свой пост, поглядывая на спокойные, мужественные лица, на мощные фигуры буров, предававшихся на досуге своим мирным занятиям, точно они находились у себя дома, а не в расстоянии пушечного выстрела от неприятеля. "Что же, размышлял он про себя, - может быть, Жубер и прав. Наши буры, пожалуй, действительно народ надежный, но неторопливый". Уже стемнело, когда он вернулся на аванпост, не переставая всю дорогу обдумывать положение дел. Несмотря на молодость, у него уже был большой военный опыт, который, вместе с природной сообразительностью, подсказал ему, что, получив подкрепления, англичане постараются что-нибудь предпринять. Он знал, что генерал Колли был человек с волей и энергичный, что долгое бездействие буров должно приободрить его армию, что у осажденных всегда есть стремление при малейшей перемене обстоятельств повторить попытку прорваться. Эта перемена была налицо: свежие подкрепления. Все говорило в пользу того, что со стороны английской армии надо было ждать чего-то в ближайшие дни, а может быть, и часы. Отдавшись этим мыслям, Питер Мариц тихо выехал за линию бурских аванпостов, охватывавших дугою неприятельский лагерь. Стояла чудесная лунная ночь, предметы видны были за несколько сот шагов; мрачный силуэт горы Маюбы тяжело врезался в звездное небо. Дозорный шагом направил Скакуна к линии английских аванпостов и, приблизившись к ним, стал всматриваться. Одиночки-часовые были расставлены на значительном расстоянии друг от друга, белые каски и очертания лошадиных голов ясно различались. Далее за ними мерцали огоньки вражеского лагеря. "Что там сейчас происходит?" - в сотый раз задавал себе вопрос Питер Мариц. Какой-то шум, звуки передвижений, стук и бряцанье оружия то и дело доплывали до него в ночной тишине. "Уж не готовится ли генерал Колли к новой попытке прорыва?" - спрашивал он себя тревожно. Сумасшедшая мысль вдруг промелькнула в его голове. - А ну-ка попытаться бы... - прошептал он. - Да нет, это безумие, это невозможно... - добавил он тотчас. - А если все-таки?.. Ведь в случае удачи... Нет, ерунда, немыслимо... Несколько минут прошло в этих колебаниях. Затем Питер Мариц осторожно тронул Скакуна и медленно, но твердо направился к своему посту. - Вот что, Яков, - обратился он к товарищу, слезая с коня: - я решил разузнать, что там замышляют англичане. Вот тебе мое ружье, да покарауль Скакуна. - Ладно, - ответил тот. - Только смотри, голову сломаешь. Ведь если попадешься им, мигом расстреляют. - Авось не попадусь. А попадусь - что поделаешь, война! - заметил он, вырезая между тем с ближайшего дерева толстую палку и очищая ее от коры. Хочу я попытаться поладить вот с тем драгуном, который - видишь? скучает на своем посту. Понимаешь? Так ты помни: как только я свистну, лети ко мне со всех ног. - Будет сделано, - ответил бур. - А дубинка-то тебе на что? - Пригодится, - сказал Питер Мариц, лукаво подмигнув. - Так помни: как услышишь свист, мчись быстрее ветра, И еще к тебе просьба, Яков. Ты, я знаю, выпить не дурак и всегда носишь при себе флягу с пойлом. Дай-ка ее мне! - Эх! - с грустью произнес бур. - Жалко расставаться, больно ром хорош. Отцу бы родному не дал, а тебе не могу отказать. На, бери, только смотри не потеряй. Питер Мариц надел через плечо флягу, взял в руку палку и, спустившись по склону на тракт, направился прямо к часовому. Ближайший часовой находился довольно далеко от него, уже на склоне горы. Приблизившись к драгуну шагов на двести, Питер Мариц как-то сгорбился весь, опустился и побрел по дороге, прихрамывая, постукивая палкой и кряхтя, как больной или тяжело уставший старик. Часовой стоял на самом тракте, и бур шел прямо на него. - Кто идет? - окликнул драгун, заслышав тяжелые шаги. Не останавливаясь, Питер Мариц плелся дальше, все так же кряхтя и едва волоча ноги. Драгун выждал и переспросил; - Кто идет? Отвечай! В голосе его не было заметно ни малейшей тревоги. По доносившимся до него звукам он, вероятно, предположил, что какой-нибудь простодушный старичок, не подозревающий о войне, пробирается в одну из окрестных ферм. Он даже не поднял карабина, лежавшего у него поперек седла. Расстояние между тем сокращалось, и, когда они сблизились шагов на двадцать, драгун сказал повелительно: - Остановись, старик! Ты кто? Куда идешь? - Не понимай... мой ничего не понимай... - разбитым голосом произнес Питер Мариц, путая голландский язык с ломаным английским. И, глухо кашляя, прихрамывая, плелся к драгуну. - До чего глупый народ! - воскликнул часовой и сам направил лошадь навстречу. - Здесь нет прохода, понимаешь, старина? Твой куда идешь? начал он ломать язык, чтобы лучше быть понятым. Они сблизились вплотную, и конь перегородил дорогу старику. - Ничего, ничего мой не понимай... - бормотал человек. - Да твой куда? Твой Шайнс-Хоогт ходит? - Шайнс-Хоогт, Шайнс-Хоогт!.. - обрадовался человек и даже головой замотал от удовольствия, - Здесь нельзя Шайн-Хоогт, понимай? Мой твой здесь запрещай! Вон туда, горой ступай, глупая твоя башка, понимай? Туда, туда! - тыкал он рукой по направлению к склону, где можно было обойти тракт стороною. О-о-о! - жалобно застонал старик, поняв наконец приказание. - Мой хромой человек, мой старый человек, мой не может гора ходить. Пожалуйста, добрый солдат, пусти меня Шайнс-Хоогт, я тебе за это дам хороший ром, очень-очень хороший ром... Вот тебе ром, только пусти... - И он протянул драгуну флягу с ромом. Ром - это слово понимал англичанин. Он с вожделением поглядывал на флягу и наконец нерешительно протянул руку. Вынув пробку, он понюхал и покрутил головой. - Ах, и добрый же ром, дьявол тебя возьми! - воскликнул он. - Знаешь, старик, глоток рома я все-таки хлебну, так и быть, а пропустить я тебя не могу. Придется тебе повернуть оглобли. За ром спасибо, старина, малость я выпью... И, приложив горлышко к губам, он запрокинул голову. Едва ли, впрочем, собрался драгун скромно ограничиться одним глотком. Но ему помешали: согбенная фигура хромого старика внезапно выпрямилась, и в то же мгновенье точно железные клещи сдавили драгуну горло, в которое успел попасть - увы! - всего лишь один глоток рому. Задыхаясь, он попробовал было рвануться, но клещи сжались еще плотнее. - Пикнуть попробуй - смерть на месте! - грозно произнес Питер Мариц по-английски. Он швырнул на землю карабин часового и, одною рукой продолжая сжимать ему горло, другою приставил нож к его груди. Затем он свистнул, и Яков был тут как тут. Он так и ахнул при виде фантастической картины. - Направь-ка, Яков, ружье на этого молодца, - обратился Питер Мариц к товарищу. - А ты, любезный, - сказал он по-английски обезоруженному драгуну, - если тебе еще неохота умирать, слезай с лошади и раздевайся, да поскорее, слышишь? Под наведенным на него дулом ошалевший драгун покорно слез с лошади и трясущимися руками начал расстегивать мундир. Питер Мариц тем временем также скинул с себя блузку и шляпу и скомандовал раздетому солдату: - Вот, не взыщи: пощеголяй немного в моем костюме. Он не так красив, как твой, но уж извини. Драгун оделся, действуя как автомат. - А теперь ступай вот по этому направлению, да смотри веди себя примерно, не то получишь пулю в затылок. Отведи его, Яков, к нашим, да не спускай с него глаз: он впереди, ты позади. В случае чего - мне незачем тебя учить. Впрочем, будь спокоен, он бежать не станет. - Не тревожься, дружище, - сказал Яков, - все будет исполнено... Но послушай, - вдруг заволновался он, - фляга-то моя где? Питер Мариц расхохотался. - Где-нибудь здесь, - успокоил он друга. - Да вот она, у твоих ног. И ром почти цел; я боюсь, что помешал этому бедняге утолить жажду. Дай ему в дороге ради утешения разок-другой хлебнуть. Право, он заслужил. - Ну нет, дудки! - запротестовал Яков. - Ром у меня прежде всего для себя, потом для друзей. У этих чертей и так всякого добра вволю, чтоб еще бурским ромом их поить. И он повел пленника, все еще продолжая ворчать. Питер Мариц облекся в драгунский мундир, надел каску, портупею с палашом, накинул на плечи шинель и, сев на лошадь часового, взял в руки карабин. - Эх, тесновато немного, - произнес он с усмешкой, поводя плечами и двигая руками, - под мышками режет... Ну, и на том спасибо. Солдату рассуждать не приходится. А теперь - внимание: я несу службу часового в армии ее величества королевы Англии. Он занял освободившийся пост и, еле сдерживая распиравшую его радость, стал дожидаться смены. Безумно смелое предприятие только начиналось, главные трудности были еще впереди, но первая удача окрылила его отважную душу, и теперь он был уверен в успехе. Он понимал, что в лагере генерала Колли он может столкнуться с людьми, которые встречались с ним во время войны с зулусами. Во всяком случае, оружие было при нем, и он решил живым не сдаваться. Прошли полчаса, показавшиеся вечностью. Наконец послышались шаги, и появились силуэты всадников. Это был разводящий унтер-офицер с шестью драгунами. - Кто идет! - окликнул смену Питер Мариц. - Смена! - Пароль? - Маюба! - сказал разводящий. - Правильно. Давай смену. - Ну, что нового? - спросил унтер-офицер. - Ничего нового, сержант! - по форме отрапортовал мнимый часовой. Один из драгун занял его пост, а Питер Мариц отправился с остальными к другим постам, ожидавшим смены, раздумывая, случайно ли взял генерал Колли слово "Маюба" для сегодняшнего пароля, или это с чем-то связано. Возвращаясь с усталыми сменными часовыми в лагерь, Питер Мариц внимательно ко всему присматривался. Лагерь оказался укреплен так же, как в войну с зулусами. Было холодно от ночного ветра, все кутались в шинели. Питер Мариц, воспользовавшись этим, закрыл себе воротником лицо и, привязав в конюшне лошадь рядом с остальными лошадьми сменившихся часовых, отправился бродить по лагерю, всё время стараясь держаться подальше от света. Сразу же он убедился, что в лагере царит не совсем обычное оживление. Прибывшие свежие войска, особенно все офицеры, и прежние и новые, бодрствовали, курили, пили, беседовали и переходили от костра к костру. Помещение, занимаемое генералом, было ярко освещено, и оттуда то и дело выходили и вновь туда возвращались его адъютанты, передавая что-то офицерам, сидевшим у костра. Побродив по лагерю, Питер Мариц подошел к костру, вокруг которого расположились только что прибывшие гусары. Они не участвовали в войне с зулусами, - он отлично помнил с тех пор все войсковые части, - и не могли его признать. Между ними шла беседа о новых местах. - Экий холодище! - воскликнул молодой гусар, потирая над костром зазябшие руки. - Я, когда плыли сюда, думал, здесь жарища, а тут впору блох морозить. - Это только по ночам - заметил Питер Мариц. - А ты давно, старина, в Африке? - Давненько. Еще с зулусами дрался. - Цел и невредим? - Разик царапнули. - Копьем? - Нет, ассагаем в руку. - Это что же за чертовщина - ассагай? - Да вроде копья, только обычно его издали кидают. - Эх, и возились же вы с ними! Жаль, нас, гусаров, здесь не было. Нарубили бы мы котлет из этих зулусов. - Нарубите теперь из буров, - утешил его Питер Мариц. - Нарубишь из них... - недовольно заметил другой гусар. - Говорят, эти черти неуловимы, да и стрелять мастера. - Стреляют-то они метко, но теперь, получив подкрепление, мы их живо прикончим, - заметил Питер Мариц. - Кавалерии тут неудобно действовать, вот в чем беда, - пожаловался первый гусар. - На лошади по этим проклятым горам в атаку не кинешься, а буры, сказывали нам, лежат себе за камнями и кустиками да и постреливают на выбор. Подберись-ка к ним! - Да, нелегко, что и толковать, - согласился со вздохом Питер Мариц. - Но ведь, надо думать, сегодняшними подкреплениями дело не ограничится. Где сейчас генерал Вуд? - Когда нас отправляли, он стоял еще в Натале, но поговаривали, что он должен выступить на другой день - Я думаю, что через неделю он будет здесь с тысячными отрядами. - Слишком они тянут, - пожаловался Питер Мариц. - Без солидных подкреплений мы ничего тут не сделаем. - А ты, дружище, как я погляжу, не храброго десятка, - смеясь вмешался в разговор рослый гусар со сбитой набекрень шапочкой. - Не беспокойся: с нами, с гусарами, у вас тут дело пойдет по-иному. Меня не надо учить, я вижу по всему, что бравый Колли нас-то и дожидался; и попомни мое слово завтра утром быть сражению. Нам бы только выманить этих бородатых пастухов в открытое поле, а уж там пойдет потеха! Посмотрел бы ты, что мы делали в Афганистане под командой генерала Робертса! Накрошили там капусты из этих желтолицых дураков с их бараньими шапками. То же и здесь будет, вот посмотришь! В это время из дверей освещенного дома вышла группа офицеров и направилась к восточной части лагеря, оживленно разговаривая на ходу. Когда они проходили мимо костра, Питер Мариц без труда узнал среди них генерала Колли. Он перестал поддерживать беседу с гусарами, выждал минуту и, не торопясь, поднялся. - Пойти разве к шотландцам виски хлебнуть, - проговорил он потягиваясь. - Ступай, ступай, - поощрил его высокий гусар, - это не вредно перед сражением, да и после сражения полезно. У шотландцев всегда есть запасы этого добра. Питер Мариц отошел от костра и направился к шотландцам, занимавшим восточную часть лагеря. Расположившись вокруг костров, они действительно тянули пунш из виски и курили. Молодой бур наметил себе костер неподалеку от остановившейся группы офицеров с генералом Колли и, подойдя, поклонился. - Жорж, - сказал один из шотландцев, - подвинься малость, этому бедняге надо согреться. Вишь как он закутался! - Лихорадка проклятая замучила, - молвил Питер Мариц, поблагодарив и присаживаясь к костру. Офицеры стояли шагах в десяти, и разговор их ясно был слышен. - Самое удобное время, - говорил, жестикулируя, генерал: настолько темно, чтобы остаться незамеченными, и настолько светло, чтобы не сбиться с дороги. Часа два пути, не более. Аванпосты буров тянутся дугою вот так, он обвел рукой полукруг, - но на юге путь открыт и, если обойти по горам, ни одна бурская скотина нас не заметит. - Ты, верно, оглох от лихорадки, - вдруг насильно оторвал Питера Марица от поглотивших все его внимание слов генерала сосед по костру. - Я уже второй раз тебя спрашиваю: разве драгунам полагаются по уставу вот эдакие брюки? И он указал на выглядывавшие из-под шинели кожаные желтые брюки Питера Марица. У того сразу перехватило дыхание. Молнией мелькнуло в его голове все то ужасное, что должно было сейчас произойти. Но он подавил волнение и ответил с оттенком беспечности: - Брось, старина! Нам здесь не до этих тонкостей. Вот потреплись с мое в этих проклятых горах, так рад будешь чем угодно прикрыть грешное тело. "По уставу!" Это тебе, дружище, не парад, а война. - Справедливо! - подхватил другой шотландец. - Вот и у нас в походе... И они оживленно заговорили между собой, оставив в покое Питера Марица и дав ему возможность подслушать беседу офицеров. - Да, - говорил Колли, - гора крута и подъем будет труден, но зато какая превосходная у нас будет позиция! Ровное плато с каменными глыбами по краям, дающими великолепное прикрытие стрелкам. У меня только одно сомнение: удастся ли нам втащить туда хотя бы одно орудие? Животным туда не взобраться, об этом и думать нечего, но нельзя ли при помощи людей? Как вы считаете, любезный Ромилли, ваши молодцы боадицейцы не справились бы с этой целью? Высокий офицер, судя по мундиру - из морской бригады, ответил почтительно, но с достоинством: - Если, генерал, это в пределах человеческих сил, то орудие будет туда доставлено. - Благодарю вас. Непременно надо будет постараться, - продолжал Колли. Ведь наше единственное преимущество перед бурами - это артиллерия: в ружейном огне нам с ними не состязаться. Они, теряют одного, в то время как мы - десять. Правда, до сих пор преимущество господствующей позиции было на их стороне, и потому-то я придаю такое решающее значение занятию Маюбы: там мы получим качественный перевес позиции над бурами, если только проделаем этот маневр незаметно. Я готов признать, что до сих пор буры пользовались горными позициями лучше нас, и в этом отношении я не стыжусь - у них кой-чему поучиться. Но я думаю, что если эти бравые шотландцы займут хорошую позицию, то их из нее сам дьявол не выбьет. Ваше мнение, майор Гэй? - Благодарю вас, генерал, за лестный отзыв о моих шотландцах, - учтиво, но сдержанно произнес офицер с клетчатым пледом через плечо. - Они, конечно, исполнят свой долг, как всегда. Тем не менее я прошу позволить мне высказать одно сомнение. - А именно? - Я имею лишь самое общее представление о том, что собой представляет гора Маюба. Но по опыту должен сказать, что позиция на вершине горы в две тысячи футов едва ли хороша. Это чересчур высоко. Взобравшись на такую позицию, мы сами себя отрежем от путей сообщения, в том числе и от путей отступления, и, в сущности, будем обречены на неподвижность. - Вы ошибаетесь, майор! - воскликнул генерал Колли. - У подножия горы будут мною расположены для связи с лагерем и для прикрытия на случай отступления две роты и эскадрон гусар. - Все равно. Позиция на высокой и обособленной горе сама по себе опасна. Она неудобна для перестрелки, и защищать ее неимоверно трудно. Гора не может иметь повсюду скаты. Несомненно, там имеются всевозможные уступы, глыбы, вероятно, есть и кустарник - вот вам и готовое прикрытие для неприятеля, который окажется неуязвим при нашей неподвижности и для которого мы окажемся чем-то вроде птенцов, высовывающих головы из гнезда. - Бог знает, что вы говорите, майор Гэй! Вы просто незнакомы ни с театром войны, ни с неприятелем. Да ведь плато - неприступная позиция! Как только бур высунет голову над краем плато, наши солдаты преспокойно подстрелят его, как куропатку, оставаясь за своими прикрытиями. Да буры и не пойдут в атаку, к этому они непривычны, неспособны. Лезть в гору, подставляя себя под выстрелы, - это не по ним. Они превосходные стрелки, но исключительно из-за надежных прикрытий. Будь они хоть в малой мере способны к атаке, то уж давно атаковали бы нас после этих горестных поражений при Лангес-Неке и Шайнс-Хоогте, когда мы были совершенно бессильны. О чем же говорит их бездействие? Ясное дело, о чем: о неспособности к атаке, о незнании военной тактики. Нет, майор, вы жестоко заблуждаетесь: план великолепен, остановка за его выполнением, быстрым и решительным. Попомните мое слово: войну решит взятие Маюбы. Через четыре дня подоспеет со своей армией генерал Вуд, и если мы до той поры удержимся на горе, легко будет установить с ним сношения при помощи гелиографа. И тогда мы сразу будем угрожать бурам с двух сторон: генерал Вуд из лагеря, мы с Маюбы. Бурам останется одно - сложить оружие и просить мира. Тогда мы сами определим меру нашего великодушия. Они, надо им отдать справедливость, прекрасно обращаются с нашими ранеными, о чем я и доносил уже правительству, но все же они бунтовщики, а бунтовщикам нельзя делать уступки. Положат оружие тогда разговор другой... Итак, господа офицеры, сейчас уже, - генерал вынул часы и повернулся к костру, - половина первого. Через полтора часа мы должны быть у подошвы Маюбы, а на заре наши пушки должны разбудить буров. Генерал закутался в плащ и вместе с другими офицерами направился в помещение штаба. Питер Мариц глядел ему вслед. Старый шотландский солдат с серебряными нитями в бороде, также все время прислушивавшийся к беседе офицеров, покачал головой и, кинув в костер охапку хвороста, произнес задумчиво: - Эх-хе-хе... Не нравится мне наш генерал. - Чем это он тебе не угодил, Мак-Грегор? - иронически спросил его сосед, крупный шотландский сержант. - Э, глупости ты говоришь, любезный. "Не угодил"! Не в том дело, понимаешь? - А в чем же? - Да я и сам не знаю, в чем. Понимаешь, точно он смертью отмечен. - Ну, закаркала старая ворона! - пренебрежительно сказал сержант.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
Штурм Маюбы. Разгром
Питер Мариц поднялся и медленно удалился от костра. Теперь он был всецело поглощен стремлением как можно скорее предупредить Жубера о плане генерала Колли, чтобы буры имели возможность напасть на англичан еще до того, как ими будет закончено выполнение маневра. Но вопрос был в том, каким образом ему незаметно отсюда бежать. Удрать на лошади нельзя было из-за часовых. Убраться пешком? Это было легче, но грозила опасность опоздать, упустить время. Другого исхода, однако, не было, и Питер Мариц быстро составил план: где-нибудь в темном месте перелезть через вал, добраться пешком до своих аванпостов, а там вскочить на Скакуна и мчаться к Жуберу. Он уже направился к темному углу лагеря, как все вокруг него сразу оживилось, заволновалось, повсюду показались торопливые фигуры офицеров, вестовых, из уст в уста передавался приказ генерала Колли начинать выступление. Солдаты строились, кавалеристы садились на коней, все разбирали сумки с запасными патронами и заготовленные рационы продовольствия на три дня. Вскоре появился и сам генерал в одежде, приспособленной для восхождения на гору, в башмаках с гамашами и с палкой в руке. Всего выступило сто восемьдесят шотландцев, триста пехотинцев прежних, потрепанных бурами полков, семьдесят матросов морской бригады, эскадрон гусар верхом на конях и эскадрон драгун, среди которых занял место и Питер Мариц. Остальное войско генерала Колли осталось в лагере, чтобы защищать его до прибытия генерала Вуда. Выполняя приказание, солдаты соблюдали тишину, и отряд в полном безмолвии потянулся к югу, в горы, а затем стал огибать их, заходя к Маюбе. Генерал шел впереди, то и дело высылая во все стороны драгун на разведку. Питер Мариц умышленно не выдвигался, чтобы не попасть в число разведчиков. Теперь, когда под ним была лошадь, он предпочел подольше задержаться в отряде и выведать все подробности маневра, чем скрыться с риском возбудить подозрение со стороны англичан. Одно он твердо решил: исчезнуть еще до восхода солнца - тогда и буры будут предупреждены своевременно. Он в душе вполне соглашался с шотландским майором в оценке позиции на Маюбе и всей этой затеи, открывавшей бурам возможность напасть порознь на разделившиеся силы англичан, и не мог надивиться безрассудству такого опытного воина, как генерал Колли. Он знал также, что подъем будет необычайно труден, так как один лишь склон Маюбы, обращенный к лагерю буров, был пологим, все же остальные были одинаково круты и неудобны. Когда отряд достиг главной крутизны, неодолимой для кавалерии, генерал приказал остановиться. Две роты пехоты, гусары и драгуны были оставлены здесь; остальные, в количество четырехсот человек при двадцати офицерах, двинулись во главе с генералом вверх по плато. Сразу же начались трудности. Склон горы был весь усеян глыбами, изборожден расселинами, провалами. Колонны с первых же шагов рассыпались, каждый был занят только самим собой. Лучше других карабкались привычные к горам своей родины шотландцы, и они порой должны были на руках втаскивать беспомощных солдат, выбивавшихся из сил на крутых выступах. Всего, однако, труднее была участь моряков, впрягшихся в орудие. Как ни старались эти мощные люди, как ни цеплялись за все что попало, подталкивая орудие и сзади и с боков, ухватившись за спицы колес, за раму лафета, все их усилия оказались тщетны, и орудие пришлось бросить на склоне. Изнемогшие моряки потащились за пехотой с одними ружьями. Питер Мариц вместе с оставшимися у подошвы горы солдатами наблюдал снизу за этой картиной, покуда с востока не потянуло предрассветным ветерком. Офицеры так были поглощены картиной восхождения отряда на гору, что еще не успели распорядиться выставить посты. На бура никто не обращал внимания, и он шагом пустил коня в сторону, поминутно останавливаясь и поглядывая вместе с остальными на гору. Миновав последних драгун, из которых иные прикорнули, он некоторое время продолжал еще подвигаться шагом, но затем, отдалившись, толкнул коня и сразу пустил его во весь мах, держа в руке палаш с надетым на острие его платком. Предосторожность эта не была лишней. Начало светать. Вскоре конь вынес его на тракт прямехонько к бурскому пикету, уже приготовившему ружья навстречу скачущему драгуну. Велико было изумление буров, когда драгун издали крикнул им приветствие и когда вслед за тем они узнали в нем своего товарища. Двумя-тремя словами удовлетворив их нетерпение, он поскакал далее, в бурский лагерь. Там царили тишина и спокойствие, никому и не снилась безумная затея англичан. Питер Мариц направил коня к палатке Жубера, который в эту минуту как раз выходил с подзорной трубой взглянуть на окрестности, что он проделывал постоянно по утрам. В первый момент он поразился, увидев у себя в лагере английского драгуна, но тотчас же узнал под этой маской своего отважного воина. Выслушав подробное донесение Питера Марица, он протянул ему обе руки и воскликнул прочувствованно: - Спасибо, спасибо тебе, дорогой друг!
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
Штурм Маюбы. Разгром
Питер Мариц поднялся и медленно удалился от костра. Теперь он был всецело поглощен стремлением как можно скорее предупредить Жубера о плане генерала Колли, чтобы буры имели возможность напасть на англичан еще до того, как ими будет закончено выполнение маневра. Но вопрос был в том, каким образом ему незаметно отсюда бежать. Удрать на лошади нельзя было из-за часовых. Убраться пешком? Это было легче, но грозила опасность опоздать, упустить время. Другого исхода, однако, не было, и Питер Мариц быстро составил план: где-нибудь в темном месте перелезть через вал, добраться пешком до своих аванпостов, а там вскочить на Скакуна и мчаться к Жуберу. Он уже направился к темному углу лагеря, как все вокруг него сразу оживилось, заволновалось, повсюду показались торопливые фигуры офицеров, вестовых, из уст в уста передавался приказ генерала Колли начинать выступление. Солдаты строились, кавалеристы садились на коней, все разбирали сумки с запасными патронами и заготовленные рационы продовольствия на три дня. Вскоре появился и сам генерал в одежде, приспособленной для восхождения на гору, в башмаках с гамашами и с палкой в руке. Всего выступило сто восемьдесят шотландцев, триста пехотинцев прежних, потрепанных бурами полков, семьдесят матросов морской бригады, эскадрон гусар верхом на конях и эскадрон драгун, среди которых занял место и Питер Мариц. Остальное войско генерала Колли осталось в лагере, чтобы защищать его до прибытия генерала Вуда. Выполняя приказание, солдаты соблюдали тишину, и отряд в полном безмолвии потянулся к югу, в горы, а затем стал огибать их, заходя к Маюбе. Генерал шел впереди, то и дело высылая во все стороны драгун на разведку. Питер Мариц умышленно не выдвигался, чтобы не попасть в число разведчиков. Теперь, когда под ним была лошадь, он предпочел подольше задержаться в отряде и выведать все подробности маневра, чем скрыться с риском возбудить подозрение со стороны англичан. Одно он твердо решил: исчезнуть еще до восхода солнца - тогда и буры будут предупреждены своевременно. Он в душе вполне соглашался с шотландским майором в оценке позиции на Маюбе и всей этой затеи, открывавшей бурам возможность напасть порознь на разделившиеся силы англичан, и не мог надивиться безрассудству такого опытного воина, как генерал Колли. Он знал также, что подъем будет необычайно труден, так как один лишь склон Маюбы, обращенный к лагерю буров, был пологим, все же остальные были одинаково круты и неудобны. Когда отряд достиг главной крутизны, неодолимой для кавалерии, генерал приказал остановиться. Две роты пехоты, гусары и драгуны были оставлены здесь; остальные, в количество четырехсот человек при двадцати офицерах, двинулись во главе с генералом вверх по плато. Сразу же начались трудности. Склон горы был весь усеян глыбами, изборожден расселинами, провалами. Колонны с первых же шагов рассыпались, каждый был занят только самим собой. Лучше других карабкались привычные к горам своей родины шотландцы, и они порой должны были на руках втаскивать беспомощных солдат, выбивавшихся из сил на крутых выступах. Всего, однако, труднее была участь моряков, впрягшихся в орудие. Как ни старались эти мощные люди, как ни цеплялись за все что попало, подталкивая орудие и сзади и с боков, ухватившись за спицы колес, за раму лафета, все их усилия оказались тщетны, и орудие пришлось бросить на склоне. Изнемогшие моряки потащились за пехотой с одними ружьями. Питер Мариц вместе с оставшимися у подошвы горы солдатами наблюдал снизу за этой картиной, покуда с востока не потянуло предрассветным ветерком. Офицеры так были поглощены картиной восхождения отряда на гору, что еще не успели распорядиться выставить посты. На бура никто не обращал внимания, и он шагом пустил коня в сторону, поминутно останавливаясь и поглядывая вместе с остальными на гору. Миновав последних драгун, из которых иные прикорнули, он некоторое время продолжал еще подвигаться шагом, но затем, отдалившись, толкнул коня и сразу пустил его во весь мах, держа в руке палаш с надетым на острие его платком. Предосторожность эта не была лишней. Начало светать. Вскоре конь вынес его на тракт прямехонько к бурскому пикету, уже приготовившему ружья навстречу скачущему драгуну. Велико было изумление буров, когда драгун издали крикнул им приветствие и когда вслед за тем они узнали в нем своего товарища. Двумя-тремя словами удовлетворив их нетерпение, он поскакал далее, в бурский лагерь. Там царили тишина и спокойствие, никому и не снилась безумная затея англичан. Питер Мариц направил коня к палатке Жубера, который в эту минуту как раз выходил с подзорной трубой взглянуть на окрестности, что он проделывал постоянно по утрам. В первый момент он поразился, увидев у себя в лагере английского драгуна, но тотчас же узнал под этой маской своего отважного воина. Выслушав подробное донесение Питера Марица, он протянул ему обе руки и воскликнул прочувствованно: - Спасибо, спасибо тебе, дорогой друг!