Нина Шнирман. Счастливая девочка

   – Ты почему здесь сидишь?
   Я говорю:
   – Там очень свет яркий!
   Она говорит:
   – А где твой подарок?
   – Нет, – говорю.
   – А ты что, не выступала? – Она так удивилась, что у неё глаза стали широкие-широкие.
   – Не выступала. – И я на неё хочу строго посмотреть, как иногда Мамочка смотрит, чтобы она меня не тащила на этот яркий свет, но у меня ничего не получается, она берёт меня за руку и говорит:
   – Как же я пропустила… пойдём скорее, тебе надо выступить, а то начнётся хоровод и ты останешься без подарка!
   – Не надо подарка, – прошу я.
   – Надо! – говорит Эллочка. – Спой что-нибудь.
   – Не хочу им петь, – сержусь я.
   – Тогда скажешь стихотворение. – Эллочка начинает тащить меня на свет.
   – Я не помню ничего, – говорю. Мы уже на свету. Эллочка говорит:
   – Глупости, ты знаешь очень много стихотворений.
   – Она ставит меня около ёлки и говорит тихо:
   – Расскажи «Курица-бездельница». – И быстро уходит.
   Я начинаю: «Курица-бездельница, сколько тебе лет? А она в ответ говорит и сердится – года ещё нет!» Я не люблю это стихотворение, просто так не люблю, и мне кажется, что оно для совсем маленьких, но теперь ничего не поделаешь – придётся рассказать до конца. Я быстро рассказываю до конца, слышу, как мне хлопают, из-за ёлки выходит женщина и даёт мне блестящий мешочек, я говорю «Спасибо», отхожу к стенке и удивляюсь, почему я раньше не могла смотреть на этот свет, а сейчас могу. Вижу – Эллочка тащит Володьку из нашего подъезда, он очень глупый и смешной. И слышу, как Эллочка говорит:
   – Ты что, совсем ничего не умеешь делать?!
   – Ничего не умею, – говорит Володька.
   – Тогда изобрази что-нибудь, ты же во что-нибудь играешь, – строго говорит Эллочка, отпускает его руку и быстро уходит.
   Володька стоит – и такое у него глупое лицо, что хочется хохотать. Вдруг он поднимает не очень высоко руки, хмурится, надувает щёки – и как побежит по кругу около ёлки, и как завоет: «У-у-у!» Бежит и воет, и подвывает, и немножко наклоняется то туда, то туда. Все смеются и хлопают, и мне тоже сразу видно, что это самолёт. Он несколько кругов пробежал и остановился, и все ему хлопали, и пришла женщина, и подарила ему подарок. А я в это время немножко сержусь на Эллочку. Я знаю столько хороших стихотворений: «Мишка, Мишка, как не стыдно, вылезай из-под комода…», и «…В лес поедем к бабке Мирл по кривой дорожке», и «Он весел и счастлив от пят до макушки…», и много других, а она эту глупую курицу вспомнила!
   Я разглядываю ёлку, она очень большая и очень красивая! И у всех весёлые лица. «А теперь хоровод», – кричит Эллочка, она очень умная, и мне кажется, что она здесь лучше всех!
   Она подбегает ко мне, хватает мой подарок, он куда-то девается, хватает меня за руку, я хватаю за руку Володьку, он тоже кого-то хватает за руку – нас очень много, получается большой хоровод, и мы все бежим, бежим, бежим, взявшись за руки!
   И всё вокруг мелькает и сверкает – это так хорошо!

В коробке

   Сейчас пойду и посмотрю на куклу с закрывающимися глазами. Мне её подарили, я на неё тогда смотрела, и положила обратно в коробку, и поставила в шкаф. А сегодня я про неё вспомнила – надо посмотреть.
   Иду, открываю шкаф, вынимаю коробку, ставлю на пол. Сняла крышку коробки – она там лежит с закрытыми глазами, мне это не нравится! Я сажаю её – она открывает глаза, у неё длинные ресницы, красивые волосы, красивое платье, но что-то у меня в груди не так. Я опять кладу её – она закрывает глаза. Тогда я быстро её поднимаю и ставлю на ноги, а на ногах у неё носки и туфли, я в тот раз это не видела. Она стоит на ногах с открытыми глазами, а я держу её за обе руки, потому что Мамочка сказала, что с ней надо обращаться аккуратно – она очень «бьющаяся»!
   Я смотрю на неё, держу её за руки и не знаю, что с ней делать?! Сажаю её в коробке – она непонятно куда смотрит, а ресницы у неё, как у Анночки, длинные и наверх загибаются.
   Когда я первый раз её смотрела, Мамочка спросила меня: «Тебе она нравится?» Я думала-думала и не знала, что сказать. Мамочка засмеялась и сказала: «Ты иногда её вынимай, посади и смотри – вдруг она тебе понравится!»
   Отхожу немножко назад и смотрю на неё – она ведь не совсем кукла, потому что у неё глаза открываются, как у нас, но она совсем не живая девочка. Это, как Лиса делает, – обман! Я подхожу к коробке и быстро кладу куклу – она закрывает глаза, и тогда я сразу закрываю коробку крышкой! Сажусь на пол рядом с коробкой и думаю: почему мне всё это не нравится? Она лежит сейчас в коробке с закрытыми глазами. А вдруг она лежит с открытыми?! Немножко поднимаю крышку коробки и подглядываю туда – она лежит неподвижно и глаза у неё закрыты. Не хочу больше – потом посмотрю!
   Ставлю коробку обратно в шкаф, теперь надо куда-нибудь залезть или попрыгать. Иду прыгать на Эллочкиной «атаманке», прыгаю и вижу: в углу сидит Эллочкин Тигрёнок, мне он нравится! Слезаю с «атаманки», бегу к навалке и беру своего Барбоса – он очень хороший! Залезаю с ним на Бабушкину кровать и глажу его, а когда его гладишь, руке очень хорошо!
   У моего Барбоса есть короткий хвост, если его повернуть в сторону, то Барбос тихо рычит. Но Бабуся говорила, что нельзя кошек и собак дёргать за хвост – им больно! Я никогда не трогаю Барбоса за хвост, я просто его обнимаю и глажу. Я знаю, что он – игрушка, и я его люблю, а он любит меня. Вот и всё!

Извинение

   – Ниночка, извинись перед Папочкой, скажи, что больше не будешь, – просит меня Анночка.
   – Нет, – сержусь я, – не буду извиняться!
   – Ну, пожалуйста, извинись! – просит она, руки к груди прижала, а на глазах слёзы.
   Я не люблю, когда она плачет, – мне её жалко, очень жалко, но извиняться я не хочу – за что извиняться, я не знаю! Не понимаю! Папа опять про это: «Ты, Мартышка, очень плохо себя ведёшь!» Я ему что-то сказала, не помню что. Он тоже что-то сказал, я тоже что-то сказала – совсем всё это было неинтересно и непонятно! А теперь надо извиняться! Не буду!
   – Ну, Ниночка, пожалуйста, я придумала – тебе ничего не надо говорить! – Она так руки крепко на груди сжала, и слёзы, и улыбается.
   Я удивляюсь и спрашиваю:
   – Как это – «ничего не надо говорить»?!
   Она очень обрадовалась и рассказывает:
   – Папочка сейчас в столовой, сидит на своём месте, ты войдешь, а я буду сзади идти, буду держать тебя за платье, он меня не заметит, ты к столу подойдешь, а я скажу: «Папочка, извини меня, я больше не буду!», а ты будешь только ротик открывать.
   Я смотрю на неё и удивляюсь – какая она умная, ведь ей только что исполнилось два года! Я думаю: но мне-то уже четыре года, и для меня это, наверное, «ужасная глупость», как говорит Эллочка, но мне жалко Анночку – она же ангел!
   – Ладно, – говорю, – пошли!
   Она так обрадовалась, что захлопала в ладошки, и мы пошли в столовую. Дверь в столовую закрыта, я встала перед дверью, Анночка сзади взяла меня за платье, я смотрю назад – она даже немножко присела, чтобы её было не видно. Молодец! Идти не хочется, но надо. Я быстро и сильно толкаю дверь – она открывается, и мы заходим в столовую. Папа сидит на своём месте, и Мамочка сидит на своём месте – они пьют чай. Увидели нас, и у них стали такие странные лица! Я подхожу к столу, кладу руку на стол, сама не знаю зачем! Смотрю на Папу, он тоже смотрит на меня большими-большими глазами. Анночка дёргает меня за платье и говорит из-за моей спины: «Папочка! Извини меня, я больше не буду». А я не могу открыть рот – раньше думала, что открою, а сейчас не открываю, не могу, тоже не знаю почему. Папа смотрит на меня очень большими глазами, а я смотрю на Мамочку – она то откроет глаза, то закроет, то откроет, то закроет. И в комнате что-то булькает. Анночка дёргает меня за платье и тащит назад. Мы идём спиной назад, выходим в коридор, и я закрываю дверь в столовую. Немножко стоим, я слышу – Мамочка хохочет.
   Анночка спрашивает:
   – Ты ротик открывала?
   – Нет, – говорю, – не открывала.
   – Почему? – удивляется она.
   – Не знаю, – говорю, – но всё хорошо, пойдём в кубики играть!
   – Пойдём! – радуется Анночка.
   Мы идём в детскую, достаем кубики, а я думаю: Мамочка с Папой часто смеются, говорят о чем-то и смеются. Мамочка сейчас смеётся, а почему Папа не смеётся?!

Волшебство

   У нас дома очень много волшебства, особенно у Мамочки!
   Она играет на рояле. Идёт в столовую, закрывает дверь. А я тогда бегу к двери, тихо-тихо немножко её открываю, сажусь на ящик для сапожных щёток у нас под вешалкой и слушаю, как Мамочка играет, – это волшебство! Она так играет, что у меня всё в груди распухает.
   Потом, она танцует! Она кружится, прыгает, летает по комнате или по траве на даче – это волшебство, я знаю, что люди летать не могут, мне Мамочка сказала, что люди летают только в сказках, но мне кажется, что она летает!
   Она рисует нам все картинки, какие мы только попросим, рассказывает нам сказки, которые нигде не написаны, поёт с нами, учит Эллочку играть на рояле, а меня научила считать до ста!
   Она надевает шляпу – я тогда сажусь в прихожей на ящик, в котором лежат щётки, и смотрю. Мамочка смотрит в зеркало, трогает шляпу – Мамочка такая же и шляпа там же. Опять смотрит в зеркало, опять трогает шляпу – опять Мамочка такая же и шляпа там же, а она всё трогает и трогает. Потом говорит: «Вот теперь хорошо». Целует меня и уходит – это тоже волшебство!
   У Бабуси тоже много волшебства. Она читает нам сказки! Она так интересно читает, что, когда она говорит «Ну всё, детишки, на сегодня всё», мы начинаем громко-громко её просить: «Ну, Бабуся, ну, пожалуйста, почитай ещё немножко!» Она смеётся, качает головой и обязательно ещё читает. И когда она читает, я всё это вижу и слышу: как плохие гуси-лебеди летят, как печке жарко и как девочка Лялечка – так Эллочкину подругу зовут – одна гуляет, только с куклой, и на Таврической улице вдруг увидала слона!
   Бабуся нам поёт! Она так поёт, что хочется, чтобы она пела и пела. Мне очень надо её потрогать, когда она поёт, потому что мне всегда кажется, что это не наша Бабуся, а кто-то другой! Но я не могу это сделать почему-то. Думаю, сейчас потрогаю, а потом не трогаю. Это – волшебство!
   Иногда ночью я просыпаюсь, а Бабуся меня поит вкусным тёплым молоком – это тоже волшебство, я тогда не кашляю.
   У Папы есть два волшебства. Железная дорога – он все рельсы соберёт, поезд на них поставит, потом все вагоны поставит, и они все друг за друга хватаются, все соберёт-соберёт, мы с Эллочкой положим в вагоны, что мы хотим, и поезд поедет, а я сделаю одну «аварию» – мне Папа разрешает, а Эллочка сердится. Это большое волшебство! И ещё с Папой можно летать на велосипеде – это волшебство!
   И у Эллочки есть волшебство – она умеет говорить «по-немецки»! Она ходит в «группу», там Марта Густавовна с ними гуляет и говорит «по-немецки». Мамочка говорит, что скоро и я буду ходить в эту группу. Но мне не хочется, потому что я не люблю ходить, а люблю бегать.
   Анночка – ангел, это тоже волшебство!
   У меня нет никакого волшебства. Я люблю всегда что-нибудь делать – и мне нравится придумать что-нибудь другое. Сейчас я хочу сделать, чтобы всё лежало и стояло не так. Я иду в нашу комнату и ставлю танк на бок, и корабль на бок, и пушку кладу на бок – это очень интересно, они стали совсем другие! Эллочка сидит на своей кровати и читает. Поднимает голову, смотрит на меня и на все, как стало. Говорит:
   – Поставь, как было!
   Я не понимаю, почему ей не нравится?
   – Почему? – говорю.
   Она встаёт с кровати, идёт и ставит их, как они были раньше.
   Я говорю:
   – Почему? Я хочу, чтобы всё было по-другому!
   А она говорит:
   – Нет, танк не может лежать на боку, и корабль тоже, и пушка так не стреляет!
   А я говорю:
   – Мне хочется, чтобы они лежали на боку, зачем ты их поставила обратно?!
   И я опять кладу их на бок, а Эллочка говорит:
   – Не смей их класть на бок! – И опять их ставит, как было, и сердится, и говорит:
   – Иди к Маме и спроси у неё, может ли танк лежать на боку? И корабль тоже.
   Я очень сержусь, бегу к Мамочке и кричу:
   – Ма-моч-ка-а! Я хочу, чтобы танк лежал на боку!
   Мамочка сидит за столом в другой комнате и пишет, я подбегаю к ней. Мне жарко, я сержусь и кричу:
   – Ма-моч-ка-а! Я хочу…
   – Нинуша, сядь! – говорит Мамочка.
   Я сажусь на стул рядом с ней, мне уже не так жарко, но я сержусь и только хочу спросить, а Мамочка говорит:
   – Знаешь, Нинуша, ты очень похожа на меня.
   Я от радости так удивилась, что ничего не могу сказать. Я так хочу быть похожа на Мамочку, и она говорит, что я на неё похожа!
   – И ещё, Нинуша, – говорит Мамочка, – мы с тобой очень похожи на твоего Дедушку!
   Дедушка – это мой папа.
   – А где он? – спрашиваю.
   – Его с нами здесь нет, но мы – ты и я – очень на него похожи, мы все очень «вспыльчивые»!
   Мамочка объясняет мне, что такое «вспыльчивые»: это когда ты очень сердишься, тебе вот помешали что-то сделать – и ты сразу сердишься, кричишь, машешь кулаками, топаешь ногой и говоришь: нет, нет, нет!
   – А что же делать, – спрашиваю я, – если я иногда так сержусь, что мне даже хочется… кого-нибудь поколотить?
   – Это очень просто, – говорит Мамочка вдруг очень тихо, и я начинаю очень тихо дышать, – только это будет наша тайна, согласна?
   – Да! – Я тоже говорю очень тихо.
   – Как только ты очень рассердишься и тебе захочется топать ногами или кого-нибудь поколотить, – и тут Мамочка говорит каким-то другим голосом, как будто волшебство начинается, – ты сразу говоришь себе: «Нинуша, сядь!»
   – А-а-а… это будет волшебство? – спрашиваю. Я так рада, что мне даже в груди что-то мешает.
   – Да, это будет твое волшебство, только твое волшебство! Вот слушай, – говорит Мамочка, – если ты вдруг очень рассердишься и тебе захочется топать ногами и махать кулаками, ты быстро скажешь про себя, обязательно не вслух, потому что это волшебная тайна, её никто не должен знать, ты скажешь себе: «Нинуша, сядь!» И тебе сразу станет прохладно, ты сразу перестанешь сердиться и просто будешь разговаривать – ты умная девочка и всегда обо всём сможешь договориться.
   – Даже с Эллочкой? – спрашиваю.
   – Почти со всеми можно договориться! – смеётся Мамочка.
   – Спасибо, Мамочка! – Я бегу в нашу комнату. Помню, что у меня есть волшебство, и говорю: – Мамочка сказала, что… со всеми можно «договориться», но… – Я не знаю, что сказать дальше, и стою как глупенькая.
   – Договориться! – Эллочка пожимает плечами. – Ты уже взрослый человек, тебе уже че-ты-ре года, и прекрасно ты понимаешь, что танк, пушка и корабль должны стоять, а не лежать на боку!
   – А я хочу, чтобы всё было по-другому и чтобы они все лежали на боку! – кричу я.
   Приходит Мамочка:
   – Девочки, как дела?
   – Я хочу, – кричу я и топаю ногой, – чтобы всё лежало на боку!
   Мамочка начинает смеяться, даже хохочет, снимает очки и глаза вытирает. Мы с Эллочкой очень удивляемся, а Мамочка вдруг ко мне наклоняется, смеётся громко, а говорит тихо:
   – Нинуша, сядь! Ой-ой-ой! Я забыла про свое волшебство!
   Я наклоняю голову, чтобы Эллочка не увидела, не услышала и не узнала мою тайну, и тихо-тихо, про себя, говорю: «Нинуша, сядь!» Потом смотрю на Эллочку, она смотрит на меня, и я говорю – мне даже кажется, что немножко похоже на Мамочку говорю:
   – Ну ведь можно… «договориться»!
   – Договориться?! – У Эллочки глаза стали тонкие-тонкие.
   – Нам с тобой договориться? О чём?
   Я не знаю, с чего начать, ну вот я скажу: «Я хочу, чтобы всё было по-другому» – и что будет? И вообще, я не знаю, что такое – «договориться».
   – Эллочка, – говорит Мамочка, она уже перестала смеяться, – как ты считаешь, вот танк, корабль, пушка – они настоящие, с ними можно воевать?
   – Ну, Мамочка, – возмущается Эллочка, – конечно, они ненастоящие! Это игрушки!
   – А где они у вас ночуют? – спрашивает Мамочка.
   – За шкафом, – говорю я, – там у нас все игрушки ночуют.
   – Там, по-моему, очень мало места, – говорит Мамочка, – значит, все игрушки лежат друг на друге?
   – Да, – говорю я, – это «навалка».
   – Вот и прекрасно, – радуется Мамочка, – значит, они и днём могут немножко полежать на боку. Эллочка, как ты думаешь?
   – Пусть лежат! – Эллочка пожимает плечами и закидывает голову.
   – Я пошла. – Мамочка машет нам рукой и выходит из комнаты.
   Я кладу пушку, корабль и танк на бок – смотрю на них, а Эллочка берёт книгу на колени.
   Думаю: надо у Мамочки спросить, что такое «договориться»?
   Как хорошо – у меня теперь тоже есть свое волшебство. Но волшебство трудное!

«Маленька девочка»

   Я сижу на своей кровати и смотрю книжку «День малютки». Там красивые картинки, и книжка хорошая, только эти малютки очень рано ложатся спать. Их укладывают в шесть часов! Хорошо, что нас так рано не укладывают. Всё остальное мне очень нравится. Некоторые места я немножко читаю, потому что знаю буквы и умею складывать слоги. Слышу что-то непонятное! Встаю с кровати и выбегаю в коридор, а там на корзинке для сапожных щёток, под вешалкой, сидит Анночка, куклу качает и поёт. Она очень хорошо поёт, но песню эту я не знаю и не понимаю слова.
   – Что это за песня? – спрашиваю.
   – Моя, – говорит Анночка.
   – Как это – твоя? – Я удивляюсь и не понимаю.
   – Я её придумала, – объясняет Анночка. И поёт:

 
Ма-лень-ка де-воч-ка,
Ум-рёт и за-ре-жет,
Ба-а-нки по-ста-вить,
Во-ди-чки дать!
 

   – Очень хорошая песня, – говорю я. – Очень!
   Бегу в столовую, там Мамочка с Эллочкой что-то смотрят. Я кричу:
   – Анночка песню придумала!
   Мамочка с Эллочкой идут в коридор, а там уже Бабуся стоит. Анночка заканчивает «водички дать» и начинает сначала:

 
Маленька девочка,
Умрёт и зарежет,
Банки поставить,
Водички дать!
 

   – «Умрёт и зарежет» – какая глупость! – говорит Эллочка и делает совсем кривую голову. – И всего три ноты!
   – Нот вообще всего семь, – говорит Мамочка, – а Анночке два года! Анночка, мне понравилась твоя песня, – говорит Мамочка.
   Бабуся складывает руки на груди и говорит:
   – Деточка, деточка милая, какую песню чудесную ты сочинила!
   Мамочка с Эллочкой уходят в столовую. Анночка немножко улыбается, но, по-моему, она улыбается не нам, а неизвестно кому. Я смотрю на Анночку, как она баюкает свою куклу, как поёт и поёт песню, и думаю, что она нас не очень замечает. Наверное, думаю я, ей очень хочется эту песню петь и петь, потому что она её сама придумала!
   Мы с Бабусей стоим около Анночки – она всё качает куклу и поёт песню. Песня грустная и очень хорошая!
   А я думаю: что же всё-таки будет с «маленькой девочкой»?

Матрос в отпуску

   Ура-а-а! Сейчас будет Железная дорога! Папа почти всё собрал. Я сижу на полу и смотрю, как он крутит какие-то верёвки – он их называет «провода». Рельсы уже все собраны, он ставит на них паровоз! Ух, какой он красивый, этот паровоз, он самый красивый из всей Железной дороги! Но вагоны тоже красивые, и платформы – вот, все уже друг за друга схватились и стоят на рельсах. Эллочка приготовила всё, что хотела везти на поезде, а я забыла. Сейчас всё принесу.
   – Мартышка, – говорит вдруг Папа, – я хочу предложить тебе одну интересную вещь!
   – Да-да, – говорю я и радуюсь, потому что «интересная вещь» – это же очень интересно!
   Папа берёт меня на руки, сажает на Бабусину кровать, а сам садится рядом.
   – Я хочу предложить тебе вступить в одну должность, – говорит он, – называется она Матрос в отпуску.
   Название мне нравится, но я не знаю, что это такое, и спрашиваю у Папы. Папа мне рассказывает про море, корабли – у нас дома есть корабль-линкор, – про матросов, какие они всегда мокрые, смелые и сильные и какая у них трудная жизнь! Они долго работают, а потом идут в отпуск – это значит, что они уходят с корабля, больше не работают, и вот тут у них начинается очень интересная жизнь! Я говорю Папе, что я согласна быть Матросом в отпуску, и спрашиваю: а что я буду делать?
   – Вот это и есть самое интересное, – говорит Папа. Он берёт одну из Бабусиных подушек, ставит её к стенке, сажает меня к этой подушке, и я получаюсь около двух подушек – у меня за спиной подушка и под рукой подушка. – Ты будешь здесь сидеть и за всем наблюдать, наблюдать – это значит смотреть, – объясняет он.
   – В общем, ты будешь Матросом в отпуску! Я никогда ещё так не сидела и никогда не была Матросом в отпуску. Папа мне улыбается, встаёт с кровати и пускает Железную дорогу. И как всё поехало, поехало – и светофор горит, и стрелка переключается! У Бабуси высокая кровать, и всё, когда отсюда смотришь, получается совсем по-другому – это очень интересно!
   Поезд уже проехал несколько раз, и ещё не было ни одной аварии. Я уже давно сижу, и мне хочется немножко попрыгать на кровати, потому что мне что-то неудобно, где, не знаю. Но прыгать нельзя – я Матрос в отпуску, а он должен сидеть и за всем наблюдать! И я тогда то одну ногу подниму, то другую, то на один бок лягу, то на другой.
   Мне везде неудобно. Если встать и попрыгать, сразу станет удобно. Но встать я не могу, потому что я «вступила в должность». Я теперь Матрос в отпуску. И я должна сидеть!
   Я очень долго Матрос в отпуску, и мне становится так душно, как в стенном шкафу, когда там мало дверь открыта. И вдруг – поезд остановился. Папа снимает меня с кровати, ставит на пол и говорит:
   – Ну вот, всё, игра закончилась – ты теперь больше не Матрос в отпуску!
   – Спасибо, – говорю я Папе.
   Бегу в коридор и прыгаю там и бегаю. Останавливаюсь и думаю: как хорошо, что я больше не Матрос в отпуску! И ещё думаю: не хочу больше быть Матросом в отпуску! Не буду!!!

Папа скоро приедет

   Я проснулась и сразу очень обрадовалась, потому что вспомнила – сегодня воскресенье и нас с Эллочкой поведут на «ВэСэХаВэ», и там мы будем кататься на лодке! А Бабуся вчера вечером сказала:
   – Вавочка, – она так называет Мамочку, – как же так, вы собираетесь катать детей на лодке, но они ещё очень маленькие, они не умеют плавать, а что, если лодка опрокинется?
   – Ничего страшного, – говорит Мамочка, – мы с Жоржиком, – она так зовёт Папу, – хорошо плаваем. Схватим каждый по ребёнку и поплывём к берегу!
   И все, кроме Бабуси, стали смеяться и хохотать, потому что это очень смешно – «схватим каждый по ребёнку»! А Бабуся рассердилась – она очень редко сердится – и сказала: это «легкомыслие»!
   Эллочка с Анночкой уже встали – сейчас умоюсь, оденусь… поедем на «ВэСэХаВэ» – мне это очень нравится! Бегу в коридор. Там Мамочка и Бабуся дверь на лестницу запирают. Я кричу «Доброе утро!» и спрашиваю:
   – Мамочка, мы когда поедем на лодке кататься? Мамочка говорит:
   – Нинуша, мы не поедем.
   – Почему? – спрашиваю.
   – Потому что война началась, – говорит Мамочка, и они с Бабусей идут в столовую.
   Я думаю: ну война – не знаю, что такое, – если не поедем в это воскресенье, тогда поедем в другое воскресенье. А сейчас пойду и поговорю по телефону – у нас есть детский телефон! Один телефон висит в нашей комнате, над Эллочкиной кроватью, а другой телефон висит на стене в столовой. Сейчас найду Эллочку и мы с ней будем говорить по телефону.
   Эллочка сидит на кухне и ничего не делает. Я спрашиваю:
   – Кто приходил?
   – Дворник, – говорит Эллочка.
   Я говорю:
   – Пойдём по телефону поговорим?
   Она:
   – Нет, нет! – И идёт в столовую.
   Я иду в нашу комнату, достаю из навалки своего Барбоса, он очень хороший – большой, чёрный, и, когда его гладишь, руке так хорошо!
 
   Открываю глаза – темно, но где-то свет, я не понимаю, где я? Потом понимаю – я сижу на полу около ножки рояля. Кто-то идёт, я спрашиваю: а что такое? Мамочкин голос мне говорит: воздушная тревога, спи, Нинуша! Хорошо, говорю, и закрываю глаза.
 
   Открываю глаза – темно, и слышу что-то противное громко воет и воет! Слышу Бабушкин голос: спи, деточка, спи, милая! Я закрываю глаза.
 
   Открываю глаза – я у Бабуси на руках, на коленях, не знаю, где мы, мало света, и мне душно. Что, деточка? – спрашивает Бабуся. Душно, говорю. Сейчас, сейчас будет хорошо, говорит Бабуся и поднимает меня головой к себе на плечо. Я смотрю, и мне кажется, что мы в Красном уголке, я закрываю глаза.
 
   Мы стоим около поезда – на настоящей железной дороге, около настоящего поезда. Мы едем в «эвакуацию»! Нам с Анночкой всё здесь очень нравится, и тётя Витя с дядей Зямой тоже стоят с нами. Тётя Витя подарила нам большую красивую книжку – она называется «Как Братец Кролик победил Льва», я её держу. На ней нарисован заяц в голубых штанишках, в руке у него шляпа – у Мамочки такой нет, – а Братец Кролик никого не боится, это сразу видно!
   Мамочка говорит, что пора садиться в вагон, – вагон такой же красивый, как на нашей Железной дороге. Тётя Витя берёт меня на руки и целует – у неё мокрое лицо, забыла вытереть после умывания, у дяди Зямы щекочется борода. Папа высоко меня поднимает, улыбается и говорит:
   – Мар-тыш-ка!
   Я тоже ему улыбаюсь!
   Мы идём в вагон и садимся – я, Анночка, Эллочка на одну скамейку, Бабуся и Мамочка на другую скамейку, перед нами, а между нами окно, и там стоят Папа, тётя Витя и дядя Зяма. В вагоне много народа – потом со всеми поговорю! И вдруг я очень хочу есть! Говорю: