На другом конце Марсобара девушка в золотистом платье следила за мной, подперши кулачком подбородок. Я встал и направился к ней.
   Голова у меня была ясная, как стеклышко. Это первое, что я проверил, когда проснулся. По-видимому, я не забыл принять таблетки от похмелья.
   На моем колене лежала нога. Это было очень приятно, хотя под действием непривычного веса моя нога слегка затекла. Под самым моим носом рассыпались ароматные темные волосы. Я старался не шевелиться, так как мне не хотелось, чтобы она знала, что я проснулся. Дьявольски неловкое чувство, когда просыпаешься рядом с девушкой и не можешь припомнить, как ее зовут.
   Что ж, поглядим. Золотистое платье аккуратно свисало с дверной ручки...
   Я вспомнил многое из своих похождений прошлым вечером. Девушку из Марсобара. Кукольный театр. Очень много разной музыки. Я рассказывал ей об Оуэне, а она заставляла меня сменить тему разговора, потому что это портило ей настроение. Потом...
   Ага! Таффи. А фамилию все-таки забыл!
   - Доброе утро! - произнес я.
   - Доброе, - ответила она. - Не пытайся шевелиться. Мы спутались ногами.
   Светлым, трезвым утром она была прелестна. Длинные черные волосы, карие глаза, кремовая кожа без загара. Красота, сохраняющаяся по утрам очень редкая штука! Я сказал ей это и она улыбнулась.
   Пока мы одевались, Таффи болтала без умолку.
   - Эта третья рука такая необыкновенная. Я помню, как ты меня держал двумя сильными руками, а третьей щекотал мне затылок. Это было очень приятно. И сколько всего девушек ты подцепил этим фокусом с сигаретой?
   - Красивее тебя - ни одной.
   - А скольким девушкам ты говорил эти слова?
   - Не припоминаю. Раньше это всегда срабатывало. А может быть, на сей раз это правда?
   Мы обменялись улыбками.
   Минуту спустя я перехватил ее хмурый, задумчивый взгляд, направленный мне в затылок.
   - Что-нибудь не так?
   - Просто задумалась. Прошлым вечером ты на самом деле гулял напропалую. Надеюсь, обычно ты не пьешь так много.
   - С чего это ты обо мне так беспокоишься?
   Она покраснела.
   - Мне следовало бы сразу тебе сказать. В сущности, мне кажется, я вчера это уже сделал. Дело в том, что вчера я справлял ритуальную тризну. Когда умирает друг, нужно обязательно напиться до чертиков.
   Таффи облегченно вздохнула.
   - Я совсем не имела в виду...
   - Обидеть меня? Ничего страшного. Ты права. И кроме того, мне нравятся... - мне не хотелось говорить, что мне нравятся женщины, по-матерински о мне заботящиеся, - мне нравятся люди, которые обо мне беспокоятся.
   Таффи прикоснулась к волосам чем-то вроде сложной гребенки. Несколько прядей тотчас легли на свое место. Статическое электричество, что ли?
   - Попойка была хорошая, - сказал я. - Оуэн был бы доволен. Но больше я не буду его оплакивать. - Я развел руками. - Все!
   - Это не такой уж плохой способ уйти из жизни, - задумчиво произнесла девушка. - Электрическое стимулирование, вот я о чем говорю. Я имею в виду, что если уж понадобилось распрощаться с жизнью...
   - Не смей так говорить! - не знаю, почему это я так быстро распалился. Передо мной вдруг возник иссохший, словно призрак, улыбающийся труп Оуэна в кресле. Слишком долго пытался я отогнать от себя этот образ. - Разве недостаточно просто броситься с моста? Умирать целый месяц, пока ток полностью не выжжет мозг - что может быть отвратительнее?
   Таффи, похоже, смутилась.
   - Но твой друг пошел на это, не так ли? Судя по твоим рассказам, он совсем не был слабаком.
   - Нисколько. Он этого не делал. Его...
   Я вдруг осекся. Да, именно так. Меня охватило чувство уверенности в этом. Должно быть, я осознал все, покуда был пьян или во сне. Конечно же, он вовсе не убивал себя. Это не походило на Оуэна. Так же, как совершенно не вязалось с его образом то, что он стал электронаркоманом.
   - Его убили, - сказал я. - Точно, убили. Почему я сразу этого не понял?
   Быстро набрав телефонный номер, я говорил уже через секунду:
   - Мне нужен Ордац.
   Девушка на видеоэкране кивнула и попросила подождать.
   - Доброе утро, мистер Гамильтон! - На этот раз инспектор-детектив Ордац выглядел очень свежим и аккуратным. Я сразу вспомнил, что сам еще не побрился. - Я вижу, - продолжал полицейский, - вы не забываете принимать пилюли против похмелья.
   - Не забываю. А вам, Ордац, не приходила в голову мысль, что Оуэна, возможно, убили?
   - Приходила. Но это невозможно!
   - А я думаю, что возможно. Предположим, он...
   - Мистер Гамильтон!
   - Да?
   - У нас с вами встреча в обед. Давайте, тогда же обсудим и этот вопрос. Встречайте меня возле вашей конторы в 12.00.
   - Добро. Об одном я хотел бы сказать - чтобы вы заблаговременно побеспокоились узнать, не запрашивал ли Оуэн лицензию на нудизм.
   - Вы полагаете, он бы мог обратиться с подобной просьбой?
   - Да. А почему - это я вам расскажу за ленчем.
   - Очень хорошо.
   - Не отключайтесь. Вы говорили, что нашли того, кто продал Оуэну дроуд и штекер. Как его зовут?
   - Кеннет Грэхем.
   - Я так и думал, - сказал я и выключил видеофон.
   Таффи дотронулась до моего плеча.
   - Ты... ты на самом деле считаешь, что его могли... убить?
   - Да. Все было рассчитано на то, что он не сможет...
   - Не надо. Я ничего не хочу об этом слышать.
   Я повернулся к ней. Она действительно ничего не хотела об этом знать. Сама тема - говорить о смерти абсолютно незнакомого ей человека была девушке неприятна.
   - Так и быть. Я немного не в своей тарелке, это точно. До сих пор не предложить девушке позавтракать! Но ты должна понимать, что я должен сейчас же приняться за дело Оуэна. Позволь, я вызову такси?
   Когда появилось такси, я бросил монету в прорезь и помог ей сесть. Прежде, чем она уехала, я взял ее адрес.
   В конторе РУК, как и каждое утро, все говорило об обычной бурной деятельности. Я машинально обменивался приветствиями, не останавливаясь для разговоров. Все равно что-либо важное через некоторое время просочится ко мне.
   Проходя мимо клетушки Джули, я заглянул внутрь. Она вся углубилась в работу, расслабившись на своем диване и делая время от времени с закрытыми глазами какие-то пометки.
   Кеннет Грэхем. Устройство для обмена информацией с подвальным компьютером занимало большую часть моего письменного стола. Чтобы научиться им пользоваться, у меня ушло несколько месяцев. Я отпечатал заказ на печенье и кофе, а мгновение спустя добавил:
   ПОИСК ИНФОРМАЦИИ. КЕННЕТ ГРЭХЕМ.
   ОГРАНИЧЕННАЯ ЛИЦЕНЗИЯ: ХИРУРГИЧЕСКИЕ ОПЕРАЦИИ.
   ОСНОВНАЯ ЛИЦЕНЗИЯ: ПРОДАЖА ЭЛЕКТРОСТИМУЛИРУЮЩЕЙ АППАРАТУРЫ.
   АДРЕС: ЗАПАДНЫЙ ЛОС-АНДЖЕЛЕС.
   Из приемной щели тотчас поползла лента, виток за витком опускаясь на мой стол. Мне не нужно было ее читать, чтобы удостовериться, что я прав.
   Новые технические средства порождают новое законодательство, новую этику, новые преступления. Добрая половина деятельности полиции ООН и РУК направлена на преступления, которых еще столетие назад не существовало. Преступная торговля человеческими органами - органлеггерство - была результатом тысячелетнего развития медицины, итогом миллионов жизней, бескорыстно отданных идеалам лечения больных. Прогресс сделал эти идеалы реальностью и породил, как обычно, новые проблемы.
   В 1900 году Карл Ландштейнер разделил человеческую кровь на четыре группы, впервые дав пациентам реальную возможность выжить после переливания крови. Способы трансплантации совершенствовались в течение всего двадцатого столетия. Вся кровь, сухие кости, кожа, живые почки, живое сердце - все это могло быть пересажено от одного тела к другому. Доноры спасли за эти сто лет десятки тысяч жизней, добровольно предоставляя свои тела медицине.
   Но число доноров было ограниченно и немногие умирали так, что хоть некоторые органы оставались пригодными для использования.
   Коренной переворот произошел чуть меньше ста лет назад. Один здоровый донор (хотя такого зверя, разумеется, не существовало) мог спасти жизнь более чем десятку людей. Тогда почему осужденные на смерть убийцы должны умирать зря? Сначала несколько государств, потом большинство народов мира приняли новые законы. Преступники, приговоренные к смертной казни должны были принять смерть в госпиталях, где хирурги изымали у них различные органы для помещения в специальные хранилища - банки органов.
   Миллиарды жителей земного шара хотели жить и банки органов стали символом жизни. Человек мог бы жить вечно, если бы врачи вставляли в него новые органы быстрее, нежели изнашивались его собственные. Но делать это они могли только в том случае, если бы в банках органов планеты всегда имелись в наличии необходимые запасные части.
   Сотни разрозненных движений за отмену смертной казни умерли тихой, ненашумевшей смертью. Рано или поздно, в конце концов все заболевают.
   И все же банки органов испытывали дефицит. Пациенты по-прежнему продолжали умирать от нехватки частей тела, которые бы могли их спасти. Законодатели по всей планете не могли не уступить непрерывному давлению народа. Смертная казнь была введена за убийство первой, второй или третьей степени. За нападение со смертельным исходом. А потом за такие преступления как: изнасилование, подделку денег, растрату, противозаконное деторождение, за четыре или более случая лживой рекламы. На продолжении почти целого века эта тенденция продолжала нарастать, питаемая стремлением избирателей оградить свое право на вечную жизнь.
   Но даже сейчас органов для трансплантации не хватало. Женщина с больными почками могла целый год ожидать ожидать здоровую почку, которая бы потом могла исправно служить ей всю оставшуюся жизнь. Тридцатипятилетнему сердечнику приходилось жить с еще исправным, но сорокалетним сердцем. Приходилось жить с одним легким, частью печени, протезами, которые слишком быстро изнашивались, много весили или не были достаточно эффективны. Преступников по-прежнему не хватало. И неудивительно - смертная казнь не давала людям нарушать законы. Они предпочитали воздержаться от преступления, нежели рискнуть оказаться в донорском покое госпиталя.
   Чтобы немедленно заменить поврежденный пищеварительный тракт, трансплантировать себе молодое здоровое сердце или здоровую печень взамен разрушенной алкоголем - за всем этим приходилось обращаться к какому-нибудь органлеггеру.
   Органлеггерство как подпольный бизнес имеет три аспекта:
   Первый - похищение с последующим убийством. Дело очень рискованное. Так как казнь приговоренных преступников - монополия правительства, донора нужно разрабатывать себе самому - на переполненных людьми городских тротуарах, на аэровокзалах, останавливая на шоссе машины, при помощи заряженных конденсаторов... Где угодно...
   Конечная цель дела - продажа - особенно опасная фаза, так как даже у смертельно больного человека может вдруг проснуться совесть. Он приобретет нужный ему трансплантант, а потом отправится прямиком в РУК и облегчит совесть, выдав всю банду. Поэтому продажа совершается анонимно, а так как повторные продажи случаются нечасто, для дела это большого значения не имеет.
   Третий аспект - технический, медицинский. Пожалуй, самая безопасная часть дела. Госпиталь велик, контрабандный орган может храниться где угодно, часто помеченный ярлычком, как непригодный.
   Однако на практике все не так просто, как на бумаге. Нужны врачи. Притом хорошие врачи.
   Вот в этом-то и была главная сила Лорана. На это у него была монополия.
   Где он их добывал? Это мы до сих пор пытаемся выяснить. Каким-то образом один-единственный человек открыл совершенно безопасный способ рекрутировать талантливых, но бесчестных врачей практически в массовых масштабах. Был ли то на самом деле всего один человек? Все наши источники информации это подтверждали. И в кулаке у него была зажата половина западного побережья Северной Америки.
   Лоран! Ни голограмм, ни отпечатков пальцев или снимков сетчатки глаза, ни хотя бы описания внешности. Все, чем мы располагали - одно имя и несколько возможных связных.
   Одним из них и был Кеннет Грэхем.
   Голограмма была очень хорошая. Вероятно, сделанная в фотоателье. У Кеннета Грэхема было вытянутое, как у шотландца, лицо со впалыми щеками и небольшим жестким ртом. На голограмме он пытался улыбнуться и одновременно выказать чувство собственного достоинства. И все же чувствовал он себя при этом неуютно. У него были светлые, коротко подстриженные волосы и настолько светлые брови над серыми глазами, что они почти не просматривались.
   Прибыл завтрак. Я обмакнул печенье в кофе, надкусил и обнаружил, что куда сильнее проголодался, нежели мне казалось.
   На компьютерной ленте воспроизводилась вереница голограмм. Я быстро просмотрел остальные, держа в одной руке еду, а другой переключая тумблеры. Некоторые снимки были довольно неразборчивые, сделанные при помощи специальной подсветки сквозь окна магазина Грэхема. Ни на одном отпечатке не было ничего, компрометирующего хозяина. Ни на одном из них он не улыбался.
   Он торговал электрическим наслаждением вот уже двенадцать лет.
   У пристрастившегося к электростимуляции есть перед поставщиком одно преимущество. Электричество дешево. Цена на наркотик всегда может повыситься, а с электричеством такого не происходит. Экстаз у продавца бывает только раз - когда он зарабатывает на операции. И больше никогда. Никто не попадает сюда случайно. В пристрастии к электростимуляции есть нечто честное. Клиент всегда понимает, на что идет и что ему от этого будет.
   И все-таки нужно иметь некоторое отсутствие человеческих чувств, чтобы зарабатывать на жизнь таким способом, как Кеннет Грэхем. Иначе можно остаться без клиентуры. Пагубное пристрастие к электрическому току ни в ком не вырабатывается постепенно. Надо однажды решиться заплатить за операцию прежде, чем хотя бы раз вкусить ее прелесть.. КАждый клиент Кеннета Грэхема переступал порог его магазина после того, как решал себя поставить вне рода человеческого.
   Какой поток потерявших надежду и отчаявшихся должен был пройти через магазин Грэхема! Неужели они не снились ему по ночам? И если Кеннет Грэхем спит по ночам спокойно, значит...
   Значит, вовсе неудивительно, если он станет организатором органлеггеров.
   У него было для этого неплохое положение. Отчаяние - характерная черта будущих электронаркоманов. Никому не ведомые, никем не любимые, эти люди постоянным потоком проходили через магазин Кеннета Грэхема.
   И некоторые из них не выходили. Кто бы это заметил?
   Я быстро пробежался по ленте, чтобы выяснить, кто наблюдает за Грэхемом. Ага, Джексон Бера. Я позвонил вниз.
   - Да, - сказал Бера, - мы делали с него скрытые снимки недели три назад. Должен вам сказать, что это попросту пустая трата времени высокооплачиваемых агентов РУК. Он наверняка ни в чем не замешан.
   - Тогда почему с него не сняли наблюдение?
   Бера недоуменно посмотрел на меня.
   - Потому что мы наблюдаем за ним всего три недели. Как вы думаете, сколько им нужно доноров в год? Два. Прочитайте сообщения. Общий барыш с одного донора превышает миллион марок ООН. Грэхем может позволить себе осторожничать в их выборе. И все же он был недостаточно осторожен. По крайней мере двое его клиентов исчезли в прошлом году. Клиентов, имеющих семьи. Вот это и вывело нас на него, но мое мнение по этому поводу вам уже известно.
   - Значит, вам придется наблюдать за ним еще шесть месяцев, не имея никакой гарантии на успех. Может быть, он поджидает момент, когда в магазин войдет подходящий посетитель.
   - Вот именно. Он обязан сообщать подробные сведения о каждом клиенте. Это дает ему право задавать личные вопросы. Если у парня есть родственники, Грэхем его отпускает. Как вы понимаете, у большинства людей родственники, разумеется, есть. И это, - Бера печально покачал головой, дает ему возможность делать свое дело, не привлекая внимания. Время от времени какой-нибудь любитель электростимуляции бесследно исчезает.
   - Почему я не смог найти ни одной фотографии Грэхема у себя дома? Не могли же вы следить только за его магазином?
   Джексон Бера почесал голову. Длинные, черные курчавые волосы, как у бушмена, выглядели у него довольно непривлекательно.
   - Конечно, мы следим за его домом, но снимки скрытой камерой делать не можем. У него внутренняя квартира, без окон наружу. Вы хорошо знакомы с техникой скрытой съемки?
   - Не очень. Особенно с современной, при помощи тайной подсветки.
   - Техника такая же старая, как сами лазеры. Весь фокус в том, чтобы поместить в помещение, которое нужно просматривать, зеркало. Потом сквозь окно - даже сквозь плотные гардины - направляется лазерный луч и отражается от зеркала. Когда вы его после этого улавливаете, он искажен колебаниями в стекле. Это дает прекрасную запись того, что говорят в комнате. Но чтобы получить изображение требуется нечто поизощренней.
   - И к каким же ухищрениям вам приходится прибегать?
   - Мы можем скрытно направить луч в любую комнату, где есть окно и даже сквозь стены из определенного материала. Дайте нам оптически ровную поверхность, и мы сможем это сделать даже из-за угла.
   - Но вам нужна наружная стена.
   - Точно.
   - А что Грэхем делает сейчас?
   - Секундочку. - Бера исчез из поля зрения. - К нему только что кто-то вошел. Грэхем с ним разговаривает. Хотите изображение?
   - Конечно! Оставьте его на мониторе. Когда мне надоест, я сам выключу.
   Лицо Беры исчезло с экрана видеофона. Миг спустя я смотрел на врачебный кабинет. Внешне он напоминал зубоврачебный: здесь было удобное поворотное кресло с подушечками под голову и подставкой для ног. На стоявшем рядом с креслом шкафчике, на чистом белом чехле лежали инструменты. В углу стоял письменный стол. Кеннет Грэхем беседовал с невзрачной, усталого вида девушкой.
   Я прислушивался к как бы отеческим заверениям Грэхема, к его красочным описаниям прелестей электростимуляции. Когда я смог слышать больше, то уменьшил звук. Девушка заняла место в кресле и Грэхем поместил что-то над ее головой.
   Невзрачное лицо девушки сделалось вдруг прекрасным.
   Счастье прекрасно само по себе. Счастливый человек сам по себе прекрасен. Неожиданно и всецело лицо девушки наполнилось радостью и я понял, что на самом деле ничего не знаю о торговле дроудами. По-видимому, у Грэхема был индуктор, с помощью которого он мог передать ток в любое место мозга без помощи проводов. Он имел возможность показать клиенту, что такое электростимуляция, не прибегая к вживлению проводов!
   Какой это был убедительный аргумент!
   Грэхем выключил устройство. Словно саму девушку выключил. Некоторое время она сидела в ошеломлении, потом быстро потянулась к сумке и принялась в ней рыться.
   Больше выдержать я не мог и выключил изображение.
   Совершенно неудивительно, если Грэхем стал органлеггером. Он, должно быть, начисто лишен всяких человеческих чувств, чтобы так спокойно продавать свой товар. Стоило ему только начать, подумал я...
   Итак, он чуточку более бессердечен, чем остальные миллиарды жителей планеты. Но ненамного. Каждый избиратель был в душе отчасти органлеггером. Голосуя за смертную казнь по множеству преступлений, законодатели просто уступали давлению со стороны избирателей. Пересадка органов имела и свою теневую сторону - все более терялось уважение к человеческой жизни. Светлой же стороной было продление жизни для каждого. Один осужденный на смерть преступник спасал дюжину достойных граждан. Так кто же стал бы на это жаловаться?
   В поясе астероидов мы относились к этому совершенно иначе. В поясе умение выжить само по себе было добродетелью, а жизнь - драгоценностью, столь редкой среди безжизненных скал и столь хрупкой в безжалостном межпланетном пространстве.
   Поэтому-то мне и пришлось вернуться на Землю, чтобы мне сделали пересадку.
   Моя заявка была принята к исполнению через два месяца после моего приземления. Так быстро? Позже я узнал, что в банках органов всегда некоторый избыток определенных частей тела. В наше время мало кто теряет руки. Я узнал также, через год после трансплантации, что рука, которой я пользовался, была извлечена из конфискованного тайника органлеггеров.
   Это меня потрясло. Я надеялся, что моя рука принадлежала закоренелому убийце; кому-нибудь, перестрелявшему с крыши дома четырнадцать обывателей. Вовсе нет. Это была какая-то безликая, безымянная жертва, которой выпало несчастье нарваться на вампира.
   Что же, я вернул свою новую руку в припадке отвращения? Нет, как ни странно сказать, не вернул. Но я пошел работать в РУК, носивший некогда название Регионального Усиленного Корпуса, а теперь получивший новое имя Полиция Организации Объединенных Наций. Пусть я пользуюсь украденной у мертвеца рукой, зато теперь я буду охотиться за сообщниками тех, кто его умертвил.
   Благородный пыл этого решения в последние несколько лет утонул в бумажной волоките. Наверное, я несколько почерствел, подобно плоскоземельцам - тем, другим плоскоземельцам вокруг меня, которые год за годом голосовали за введение смертной казни за все более ничтожные преступления: уклонение от уплаты подоходного налога, полеты над городом в летательных аппаратах при ручном управлении.
   Намного ли хуже других Кеннет Грэхем?
   Разумеется, хуже. Этот негодяй вживил провод в череп Оуэна Джеймисона.
   Я двадцать минут ждал, пока выйдет Джули. Я бы мог послать ей записку, но до полудня оставалась еще уйма времени. Однако этого времени явно не хватало, чтобы что-нибудь сделать... Мне хотелось поговорить с нею.
   - Привет! - поздоровалась она. - Спасибо за кофе. Ну, и как похмелье после торжественных поминок? О, понимаю. Как это было поэтично!
   Верно, поэтично! Я вспомнил, как меня будто молнией озарило, когда снизошло вдохновение прибегнуть к предложенной Оуэном приманке с парящей сигаретой. Разве можно было лучше почтить его память, чем подцепить девушку с помощью этого фокуса?
   - Верно! - согласился я. - Но ты, похоже, кое-что упустила. Фамилия Таффи?
   - Не припоминаю. Она записала ее на...
   - Чем она занимается, чтобы заработать на жизнь?
   - Откуда мне знать?
   - Какой веры она придерживается? Где она выросла?
   - Черт побери! Полчаса назад ты с величайшим самодовольством размышлял над тем, насколько все мы, плоскоземельцы, стали безликими, кроме тебя. Так кто же такая Таффи, личность или подстилка? - Джули стояла, уперев руки в бедра и глядя на меня снизу вверх, как невысокая, но очень строгая учительница.
   Сколько все-таки людей сидит в Джули? Некоторые из нас никогда не видали этой ее оборонительной стороны. Как страшна она в этом своем качестве! Случись это во время свидания, мужчина, который в тот момент находился бы с нею, остался бы импотентом на всю оставшуюся жизнь.
   Но этого никогда не случалось. Когда замечание было заслуженным, Джули высказывала его откровенно. Все для того, чтобы разделить свои функции, но от этого принимать их было не легче.
   Так же, как не было смысла доказывать, что это не ее дело.
   Я пришел, чтобы просить Джули взять меня под свою защиту. Стоило мне потерять любовь этой девушки, самую-самую малость ее - и мой разум закрывался от Джули глухой стеной. А каким тогда образом она могла узнать, что я попал в беду? Каким образом она могла бы послать ко мне помощь? Моя личная жизнь именно была ее делом, ее единственной и самой важной работой.
   - Я - как и Таффи, - возразил я. - Мне было все равно, кто она, когда мы повстречались. А теперь она мне нравится и, мне кажется, я ей нравлюсь тоже. Чего же еще требовать от первой встречи?
   - Тебе лучше знать. Можешь припомнить другие свои свидания, когда вы могли проговорить всю ночь на диване просто из удовольствия получше узнать друг друга, - она назвала три имени и я покраснел. Джули знает, какие слова могут мигом тебя всего перевернуть и вывернуть наизнанку. - Таффи личность, а вовсе не эпизод, не символ чего-то, не просто приятно проведенная ночь. Каково твое мнение о ней?
   Я задумался об этом, стоя прямо там, в коридоре. Забавно - я не раз уже сталкивался с такой Джули - Джули-охранительницей - но мне никогда и в голову не приходило просто уйти прочь, чтобы покончить с неприятной ситуацией. Надо будет поразмышлять об этом попозже, а пока лучше постоять лицом к лицу с ангелом-хранителем, судией и учителем в одном лице. Я стал думать о Таффи.
   - Она чудесная, - сказал я. - И совсем не безликая, даже щепетильная. Хорошей няньки из нее не получится. Я бы даже сказал, что она весьма уязвима.
   - Дальше.
   - Мне хочется снова увидеться с нею, но говорить о своих делах мне бы не хотелось. В сущности... лучше было бы не встречаться с нею, пока не разделаюсь с этим делом Оуэна. Не то Лоран ей может заинтересоваться. Или... она может увлечься мной и я, возможно, причиню ей боль... Я ничего не упустил?
   - Похоже, нет. Ты должен был ей позвонить. Если ты несколько дней не сможешь с ней встречаться, то позвони и скажи ей об этом.
   - Хорошо. - Я повернулся, но вовремя вспомнил причину, по которой сюда пришел...
   - Знаю, тебе нужно время контроля. Давай я буду проверять тебя каждое утро в 9.45?
   - Это немного рановато. Обычно я нахожусь в смертельной опасности в разгар ночи.
   - По ночам я бездействую. Девять сорок пять - это все, что я могу. Мне очень жаль, Джил, но ничего не поделаешь. Так что, брать тебя на контроль или нет?
   - Бери. 9.45.
   - Хорошо. Дай мне знать, если добудешь реальное доказательство, что Оуэн был убит. Тогда я дам тебе еще одно контрольное время. Ты ведь тогда больше будешь подвержен конкретной опасности.