Страница:
– Индийским рубинам в ваших серьгах, мадам, несказанно повезло.
– Я рад, что вы нашли общий язык, – заметил Владимир Алексеевич, – предлагаю поехать ко мне немного побеседовать, вы не против?
– С удовольствием, – ответил Раджив.
5
6
7
– Я рад, что вы нашли общий язык, – заметил Владимир Алексеевич, – предлагаю поехать ко мне немного побеседовать, вы не против?
– С удовольствием, – ответил Раджив.
5
Марк ехал домой в глубокой задумчивости. Он почти понял диагноз, за исключением, может быть, сугубо индивидуальных особенностей ее организма, какой-нибудь наследственности или драматических событий детства. Он уже предвидел, как трудно будет ее переубедить бросить все без исключения лекарства, сесть на диету, заставить пить два литра воды в день, приходить на процедуры, принимать каждый час то, что он ей пропишет, следить за малейшим изменением в своих ощущениях и читать. Хотя с этим, в данном случае, проблем может и не быть. Она кажется грамотной и любопытной. Но недоверчивой и подозрительной. Наверное, давно лечится. А еще ей очень нужна вера. Ну да ладно – сердечники далеко не самый трудный вариант. Интересно, чем она занимается? Нет, это не совсем так. Просто это поможет процессу, вот и все. Но она красивая. И что? Еще жальче почему-то. Как затоптанная клумба с Елисейских Полей. Он был убежден, что там самые красивые клумбы в мире – сочетания цветов, кустов, травы – являлись как структурированная природа или даже вода в живом организме, которая божественно структурируется под каждый отдельный орган. Хотелось сесть на лавочку и смотреть на них, как смотрят на море с утеса. Кто их делал, эти клумбы? Кто знает имена их создателей? Для Марка эта клумба была нужнее многих живописных шедевров: главное – в ощущениях. Когда он видел, как голубая трава плавно переходила в серебряную и упиралась в темно-бордовые, почти черные цветы, а потом начинались сказочные заросли белого цвета, шевелящиеся от легких дуновений ветра, ему становилось хорошо на душе и он замирал, уставившись в собственную жизнь, наслаждаясь мгновением и мечтая, как мальчишка, о глупостях. Ассоциации тоже неслучайны. Он улыбнулся.
– Удивляюсь, как мы еще не сдохли в этой жаре, Марк Лазаревич, – пожаловался Леша-шофер. – Не жара даже, а гарь и срань кругом, простите за выражение.
Матом ругаться на работе Марк никому не разрешал, и Леша выбрал литературные слова.
– Мать совсем плохая – задыхается. Кондиционеров в продаже нет. Его ведь еще надо знать, как поставить. На следующей неделе обещали привезти. Прямо как в давно забытом Совке – дефицит.
– Купи увлажнитель воздуха, налей перекись водорода и поставь к ней на ночь в спальню. Будет легче. Сейчас приедем, дам капли. Напомнишь. Поездка в Женеву была утомительной, но удачной. Где-то на восемьдесят процентов.
– А я вот плохо спать стал. Сижу до трех часов – и ни в одном глазу. Это что, стресс или как? – задал Леша давно подготовленный вопрос номер два.
– Это из центра Вселенной тебе подают энергию. Лучше ночью – чище эфир, – Марку откровенно хотелось, чтобы Леша помолчал. – Засеки двадцать пять минут и вспомни все детали: что тебя отвлекает от сна, что ты слышишь, о чем думаешь, кого ненавидишь, кого любишь – все важно. Я не буду тебе мешать. Думаю, двадцать пять минут тебе будет достаточно. Потом посмотрим.
Пробки как таковой не было. Ехали со скоростью пятьдесят километров, правда, в полной загруженности дороги. Итак, из трех женевских пациентов один выздоровел, второй выздоравливает, а третий не вышел на связь, и дом его закрыт. Для второго сейчас самый ответственный момент – не сорваться и не проговориться, иначе все заслуги заберет себе официоз или того хуже – нагрянет с медосмотром и вколет какую-нибудь гадость. Такое уже было, с летальным исходом. Рассказывать об этом нельзя, так как доказать ничего практически невозможно, а родственники ничего не понимают и теряются от горя. Родственники – это вообще особая ипостась. Очень опасны взрослые дети-бизнесмены, ожидающие наследства, обиженные жены, мечтающие о мести, неверные мужья со второй семьей на соседней улице, обделенные братья и сестры. Всем им не нужно, чтобы больной встал с постели. Это не произносится, но это читается по глазам и по их рвению помешать. Особенно, когда признаки восстановления больного налицо и только что придуманные заманчивые планы рушатся на глазах. Правда, иногда болит немного совесть, но перспективы новой жизни, новых побед над женщинами и конкурентами, новых путешествий, яхт и вилл так чертовски заманчивы, что совесть можно и заткнуть. Да вот хотя бы и все тем же официозом. А то завели себе тут разных самозванцев… Старо как мир, и забывать об этом нельзя ни доктору, ни пациенту.
Но бывает и любовь, и человечность в том понимании, что мы хотели бы понимать под этим словом, бывают горькие слезы горя и сладкие – от счастья надежды или даже победы. За годы многолетней практики Марк многое видел, понимал всё с полувзгляда, но не любил осуждать. Судить – это совсем другая профессия. И вообще, что такое «профессия»? Нет, он этого не отрицал: без знаний и опыта мы опустимся в пучину хаоса и полной безответственности… А если общепризнанные знания устарели, стали совершенно неэффективны, коррумпированы и служат не человеку, а его страстям и недостойным вредным помыслам власть имущих? Если настало такое время, что доверять нельзя ни политикам, ни государственным структурам, ни бизнесу, ни науке? Что мы понимаем в нанотехнологиях? Откуда мы знаем, что каждый день чистим зубы правильной зубной пастой, что в бутылке с питьевой водой нет тяжелых металлов, пломбы в зубах не расстроят нам и без того шаткое здоровье, а вирусы не вылетели из соседней лаборатории, так как дорогостоящие прививки появляются через несколько месяцев? А кто знает, что с нами будет через пять лет от этих прививок? Кто их тестировал? Почему мы должны соблюдать законы, в правильности которых никто не уверен? А кто будет отвечать за последствия? Министр, подписавший приказ? Каким образом? Собственноручно вернет вам здоровье на серебряном подносе? Или босс фармацевтического концерна? Как-то все неправильно развивается.
Незаметно машина оказалась на Бульварном кольце – до Большого Харитоньевского осталось всего ничего. Сима, горничная, ждала его еще с утра со свекольным супом, свежими фруктами и включенным кондиционером. Она любила, когда Марк летал в Швейцарию, потому что оттуда ей всегда доставалась коробка вкуснейших шоколадных конфет. Пусть не очень полезных, с сахаром и все такое, но иногда можно всё.
– Если честно, Марк Лазаревич, мне не дают спать страхи, что прилетят пришельцы и украдут нашу жизнь, – дождался двадцати пяти минут Леша.
– Так… – протянул, вспоминая разговор, Марк, – еще что?
– Ну, помните, я говорил про Наташу?
– Конечно, помню.
– Как вы думаете, жениться сейчас или все-таки подождать? – Леша говорил улыбаясь, вроде бы шутил, но если это мешало ему спать, то тут уже было не до шуток.
– Подождать чего, Алексей? Дурью не майся, будь любезен. Почему это она будет чего-то ждать? Как ты ей это объяснишь? И чего ты, собственно, ждешь? Тройной хромосомы, что ли? Или землетрясения?
– Конечно, можно пока детей не заводить, и то правда. Просто жениться. Я кольца уже выбрал.
– А жить где будете? – поддержал разговор Марк.
– У меня. Мы же с матушкой живем в трехкомнатной квартире в Химках. Я ее не могу оставить. Думал уже. После смерти отца она очень сдала. Сам себе не прощу. А Наташка же простая, понятливая. Я ей уже намекал.
– Отец от чего умер? – спросил Марк.
– Тромб. Прямо на улице.
– Понятно. И сколько ему было лет?
– Пятьдесят семь.
– Выпивал?
– Было дело, Марк Лазаревич. Я не пью, вы знаете. Но вот как-то страшно иногда.
– Плавки у тебя с собой есть? – у Марка неожиданно чирикнул телефон, получив SMS.
– Ну да. В сумке в багажнике, а что?
– Поедем на работу, я поговорю с Леной – посидишь в джакузи с магнезией. Там, знаешь, вода проходит через специальный аппарат, он синтезирует особую форму кислорода… Короче, я совсем уже заговорился, – спохватился Марк. – Не буду тебе морочить голову. Кислород и магнезия отрегулируют твои проблемы. Думаю, эта жара бесследно не проходит.
– Да я же таблетки вот пью. Мне Наташа принесла.
– Ну-ка, покажи! – попросил Марк.
Алексей вытащил из кармана блестящий блистер.
– Психотропные! Присядешь и потом не сойдешь. Хорошо, что показал.
– Не надо было, наверное, – вздохнул он с сожалением.
– Если будешь продолжать их пить, придется искать другую работу. Ты сам увидишь, дело не во мне, – заключил Марк. – Думаю, одними пришельцами дело не ограничится.
Леша стал серьезным. Настроение резко сменило градус.
– А что, у меня есть другой шанс? – вдруг спросил Алексей.
– Ты Наташу имеешь в виду или свое здоровье? – переспросил Марк.
– Марк Лазаревич, вы знаете, я вас очень уважаю, но ведь таблетки-то помогают, если честно.
– Знаешь, Леша, я давно перестал спорить. Мне это не надо. Речь идет о тебе. На вопросы могу ответить, а убеждать просто нет энергии. Не предусмотрено.
Марк поднялся в квартиру, вручил Симе чемодан, принял душ, проглотил приготовленную еду, сказал «спасибо», надел свежую одежду, вернулся в машину, и Леша молча повез его в «Дом».
Эсэмэска была от Лены. «Мы ждем тебя в пять. Ты как?» Он не стал отвечать. Как будто засунул в рот спрятанную матерью конфету. Хотелось, чтобы она не таяла. Еще можно было вдохнуть ртом, чтобы запах шоколада был везде: не только во рту, но и в носу. Вот так замереть у холодильника и всех обмануть. Мать не покупала сладкого – конфеты приносил дядя Саша. Сейчас нет ни мамы, ни ее брата. Рак. То, с чем очень упорно борются высокооплачиваемые умы человечества, а оно об этом не знает. Сегодня бы он их вылечил. Как вылечил десятки пациентов: старых, молодых, на разных стадиях.
От того, что он увидит Лену, своих пациентов, от того, что его ждут, настроение постепенно поднималось, и он чувствовал легкое волнение перед долгожданным свиданием.
– Удивляюсь, как мы еще не сдохли в этой жаре, Марк Лазаревич, – пожаловался Леша-шофер. – Не жара даже, а гарь и срань кругом, простите за выражение.
Матом ругаться на работе Марк никому не разрешал, и Леша выбрал литературные слова.
– Мать совсем плохая – задыхается. Кондиционеров в продаже нет. Его ведь еще надо знать, как поставить. На следующей неделе обещали привезти. Прямо как в давно забытом Совке – дефицит.
– Купи увлажнитель воздуха, налей перекись водорода и поставь к ней на ночь в спальню. Будет легче. Сейчас приедем, дам капли. Напомнишь. Поездка в Женеву была утомительной, но удачной. Где-то на восемьдесят процентов.
– А я вот плохо спать стал. Сижу до трех часов – и ни в одном глазу. Это что, стресс или как? – задал Леша давно подготовленный вопрос номер два.
– Это из центра Вселенной тебе подают энергию. Лучше ночью – чище эфир, – Марку откровенно хотелось, чтобы Леша помолчал. – Засеки двадцать пять минут и вспомни все детали: что тебя отвлекает от сна, что ты слышишь, о чем думаешь, кого ненавидишь, кого любишь – все важно. Я не буду тебе мешать. Думаю, двадцать пять минут тебе будет достаточно. Потом посмотрим.
Пробки как таковой не было. Ехали со скоростью пятьдесят километров, правда, в полной загруженности дороги. Итак, из трех женевских пациентов один выздоровел, второй выздоравливает, а третий не вышел на связь, и дом его закрыт. Для второго сейчас самый ответственный момент – не сорваться и не проговориться, иначе все заслуги заберет себе официоз или того хуже – нагрянет с медосмотром и вколет какую-нибудь гадость. Такое уже было, с летальным исходом. Рассказывать об этом нельзя, так как доказать ничего практически невозможно, а родственники ничего не понимают и теряются от горя. Родственники – это вообще особая ипостась. Очень опасны взрослые дети-бизнесмены, ожидающие наследства, обиженные жены, мечтающие о мести, неверные мужья со второй семьей на соседней улице, обделенные братья и сестры. Всем им не нужно, чтобы больной встал с постели. Это не произносится, но это читается по глазам и по их рвению помешать. Особенно, когда признаки восстановления больного налицо и только что придуманные заманчивые планы рушатся на глазах. Правда, иногда болит немного совесть, но перспективы новой жизни, новых побед над женщинами и конкурентами, новых путешествий, яхт и вилл так чертовски заманчивы, что совесть можно и заткнуть. Да вот хотя бы и все тем же официозом. А то завели себе тут разных самозванцев… Старо как мир, и забывать об этом нельзя ни доктору, ни пациенту.
Но бывает и любовь, и человечность в том понимании, что мы хотели бы понимать под этим словом, бывают горькие слезы горя и сладкие – от счастья надежды или даже победы. За годы многолетней практики Марк многое видел, понимал всё с полувзгляда, но не любил осуждать. Судить – это совсем другая профессия. И вообще, что такое «профессия»? Нет, он этого не отрицал: без знаний и опыта мы опустимся в пучину хаоса и полной безответственности… А если общепризнанные знания устарели, стали совершенно неэффективны, коррумпированы и служат не человеку, а его страстям и недостойным вредным помыслам власть имущих? Если настало такое время, что доверять нельзя ни политикам, ни государственным структурам, ни бизнесу, ни науке? Что мы понимаем в нанотехнологиях? Откуда мы знаем, что каждый день чистим зубы правильной зубной пастой, что в бутылке с питьевой водой нет тяжелых металлов, пломбы в зубах не расстроят нам и без того шаткое здоровье, а вирусы не вылетели из соседней лаборатории, так как дорогостоящие прививки появляются через несколько месяцев? А кто знает, что с нами будет через пять лет от этих прививок? Кто их тестировал? Почему мы должны соблюдать законы, в правильности которых никто не уверен? А кто будет отвечать за последствия? Министр, подписавший приказ? Каким образом? Собственноручно вернет вам здоровье на серебряном подносе? Или босс фармацевтического концерна? Как-то все неправильно развивается.
Незаметно машина оказалась на Бульварном кольце – до Большого Харитоньевского осталось всего ничего. Сима, горничная, ждала его еще с утра со свекольным супом, свежими фруктами и включенным кондиционером. Она любила, когда Марк летал в Швейцарию, потому что оттуда ей всегда доставалась коробка вкуснейших шоколадных конфет. Пусть не очень полезных, с сахаром и все такое, но иногда можно всё.
– Если честно, Марк Лазаревич, мне не дают спать страхи, что прилетят пришельцы и украдут нашу жизнь, – дождался двадцати пяти минут Леша.
– Так… – протянул, вспоминая разговор, Марк, – еще что?
– Ну, помните, я говорил про Наташу?
– Конечно, помню.
– Как вы думаете, жениться сейчас или все-таки подождать? – Леша говорил улыбаясь, вроде бы шутил, но если это мешало ему спать, то тут уже было не до шуток.
– Подождать чего, Алексей? Дурью не майся, будь любезен. Почему это она будет чего-то ждать? Как ты ей это объяснишь? И чего ты, собственно, ждешь? Тройной хромосомы, что ли? Или землетрясения?
– Конечно, можно пока детей не заводить, и то правда. Просто жениться. Я кольца уже выбрал.
– А жить где будете? – поддержал разговор Марк.
– У меня. Мы же с матушкой живем в трехкомнатной квартире в Химках. Я ее не могу оставить. Думал уже. После смерти отца она очень сдала. Сам себе не прощу. А Наташка же простая, понятливая. Я ей уже намекал.
– Отец от чего умер? – спросил Марк.
– Тромб. Прямо на улице.
– Понятно. И сколько ему было лет?
– Пятьдесят семь.
– Выпивал?
– Было дело, Марк Лазаревич. Я не пью, вы знаете. Но вот как-то страшно иногда.
– Плавки у тебя с собой есть? – у Марка неожиданно чирикнул телефон, получив SMS.
– Ну да. В сумке в багажнике, а что?
– Поедем на работу, я поговорю с Леной – посидишь в джакузи с магнезией. Там, знаешь, вода проходит через специальный аппарат, он синтезирует особую форму кислорода… Короче, я совсем уже заговорился, – спохватился Марк. – Не буду тебе морочить голову. Кислород и магнезия отрегулируют твои проблемы. Думаю, эта жара бесследно не проходит.
– Да я же таблетки вот пью. Мне Наташа принесла.
– Ну-ка, покажи! – попросил Марк.
Алексей вытащил из кармана блестящий блистер.
– Психотропные! Присядешь и потом не сойдешь. Хорошо, что показал.
– Не надо было, наверное, – вздохнул он с сожалением.
– Если будешь продолжать их пить, придется искать другую работу. Ты сам увидишь, дело не во мне, – заключил Марк. – Думаю, одними пришельцами дело не ограничится.
Леша стал серьезным. Настроение резко сменило градус.
– А что, у меня есть другой шанс? – вдруг спросил Алексей.
– Ты Наташу имеешь в виду или свое здоровье? – переспросил Марк.
– Марк Лазаревич, вы знаете, я вас очень уважаю, но ведь таблетки-то помогают, если честно.
– Знаешь, Леша, я давно перестал спорить. Мне это не надо. Речь идет о тебе. На вопросы могу ответить, а убеждать просто нет энергии. Не предусмотрено.
Марк поднялся в квартиру, вручил Симе чемодан, принял душ, проглотил приготовленную еду, сказал «спасибо», надел свежую одежду, вернулся в машину, и Леша молча повез его в «Дом».
Эсэмэска была от Лены. «Мы ждем тебя в пять. Ты как?» Он не стал отвечать. Как будто засунул в рот спрятанную матерью конфету. Хотелось, чтобы она не таяла. Еще можно было вдохнуть ртом, чтобы запах шоколада был везде: не только во рту, но и в носу. Вот так замереть у холодильника и всех обмануть. Мать не покупала сладкого – конфеты приносил дядя Саша. Сейчас нет ни мамы, ни ее брата. Рак. То, с чем очень упорно борются высокооплачиваемые умы человечества, а оно об этом не знает. Сегодня бы он их вылечил. Как вылечил десятки пациентов: старых, молодых, на разных стадиях.
От того, что он увидит Лену, своих пациентов, от того, что его ждут, настроение постепенно поднималось, и он чувствовал легкое волнение перед долгожданным свиданием.
6
– То, что мы не можем жить без воды – это общеизвестно. Но самое главное – это ее качество. И дело далеко не только в ее чистоте, – говорил Марк своим четким и громким голосом. – Системы очистки воды, использующие мембраны, а также другие популярные в мире технологии, производят мертвую или биологически инертную воду. Постоянное употребление такой воды приводит к патоморфологическим последствиям, замедляет метаболизм, нарушает баланс внутренних систем нашего организма, включая иммунную, и, соответственно, наносит вред здоровью. И наоборот – биологическая активность воды поддерживает жизнь. Когда вода богата гидроплазмой, она обладает огромным потенциалом поддержания жизни, и тогда ее жидкокристаллическая структура полна энергии для динамики деления клетки.
Марка слушали всегда. Он был прирожденным оратором. Если надо было двадцать минут говорить о том, что на столе стоит стакан с недопитым чаем, то он мог рассказать такую историю о том, почему же его все-таки не допили, что обязательно захочется дослушать хотя бы до кульминации. А если в комнате работал телевизор и Марк говорил по телефону, то телевизор как будто работал без звука, а люди невольно втягивались в содержание его телефонного разговора.
– Гидроплазма, – он оставался серьезным, но его лицо было таким открытым и дружелюбным, что всегда казалось, что он слегка улыбается, – гидроплазма, которая превращается в биоплазму в организме, обеспечивает абсорбцию и ассимиляцию воды и питательных веществ, которые мы употребляем, а также вывод продуктов жизнедеятельности. Гидроплазма способствует более интенсивной энзимной активности, увеличивает нашу сопротивляемость вредным факторам, влияющим на наше здоровье…
Речь шла о биогенном активаторе воды, которым Марк занимался уже не первый год в сотрудничестве со многими учеными, разбросанными по всему свету. В «Доме» пили только его воду, почти все Ленины клиенты пили ее и дома тоже.
Он говорил о воде уже не первый раз, но приходили новые люди с новыми вопросами, да и у него самого накапливались новости и советы.
– Скажите, а два литра в день надо пить только воды или можно комбинировать с чаем, соками, супом, например? – спросила какая-то девушка, которую Марк видел впервые.
– Я имею в виду два литра чистой воды в день, не считая всего остального, – ответил Марк, – и еще раз подчеркиваю, что научно доказано: хроническое непроизвольное обезвоживание есть основная причина появления болей и возникновения болезней.
– Марк, я слышал неоднократно такую вещь, – сказал, вставая, Анатолий, – что человеческий организм может испытывать внутриклеточную нехватку воды даже в тех случаях, когда воды вокруг сколько угодно. Ты не скажешь, почему так происходит?
Марк заметил, что он сидит вместе с Леной.
– Опять все та же хроническая обезвоженность. Организм не впускает воду и ничего не выпускает. Ну а дальше – нет структурированной воды. Вы, наверное, знаете, что вода попадает в клетку по одной молекуле, а когда вода неструктурирована, то наблюдается очень большая скученность молекул, и они не могут пройти через мембрану. Третье, это нарушение калиево-натриевого насоса. Когда в клетке не хватает калия, который способствует продвижению воды внутрь клетки. Надо кушать много зеленых фруктов, овощей, курагу или принимать бикарбонат калия. Но это всё на приеме, – улыбнулся Марк. – У нас есть специальный приборчик, Маша прекрасно с ним справляется. – Марк посмотрел на свою изящную ассистентку. – Новеньким хочу представить Марию Жигалову, доктора-терапевта, проработавшую пятнадцать лет в одной из московских больниц. Маша, знаете, – обратился к ней Марк, – как-нибудь надо будет сделать специальную встречу о том, как постепенно у врача меняется точка зрения на главный вопрос его жизни: «как реально помочь человеку?» или что-то в этом духе. Надо будет подумать. Поговорить о токсичных медикаментах, об «охране болезней», о формализме в медицинской науке, о том, что такое слава врача и его жадность.
– Я готова, – сказала скромно Мария. – Самый любимый рецепт, который я выписывала пациентам, причем совершенно бесплатный и очень эффективный, был рецепт на воду. – Видя, что ей дают высказаться, она продолжила: – А с открытием гидроплазмы я делаю все, что в моих силах, чтобы объяснить людям, что наше здоровье напрямую зависит от потребления правильной воды и что сухость во рту – это не самый верный признак обезвоживания. – У Марии Жигаловой тоже был сильный голосок, она чеканила слова не хуже доктора. – Вода – это прежде всего питательное вещество, причем самое недооцененное современной наукой, без которого не может быть нормального обмена веществ и правильной работы организма.
– Но я совершенно не хочу пить, – заметила одна из присутствующих женщин.
– Дело в том, – ответил ей Марк, – что с возрастом мы теряем остроту восприятия жажды. А еще точнее, мы теряем четкость восприятия различий между голодом и жаждой и, соответственно, очень часто заедаем ее едой. Может быть, не стоит сейчас углубляться в дискуссию о симптомах жажды и повышенной активности гистамина. Хотя речь может пойти о симптомах астмы, аллергии, сильных болях, изжоге, колитах, мигрени, ревматизме. Именно гистамин борется с физиологической засухой организма, именно он играет важную роль в возникновении боли как индикатора жажды. Все обезболивающие и противоаллергические средства, антидепрессанты и транквилизаторы обладают антигистаминными свойствами.
– Да, об этом уже пишут. На болезнях людей делаются деньги, а уменьшать доходы труднее всего на свете, – сказала все та же незнакомая девушка. – Раз дело в гистамине, давайте его заблокируем лекарствами, чтобы ничего не болело, а почему болит – это уже другой вопрос.
– Они что, лечат нехватку воды лекарствами? – спросил Гоша. – Не может быть!
– Слушайте, меньше всего я хотел бы сейчас разворачиваться в сторону нечистоплотности фармацевтических компаний и проблем в методах лечения традиционной медицины. Есть серьезные «за» и такие же серьезные «против». До операций и шунтирований лучше дело не доводить. Вы согласны? – улыбнулся, обращаясь ко всем, Марк. – Хотя, если у кого-то есть к этому стойкий интерес и нет больших проблем с чтением текстов на английском языке, то отправляйтесь на просторы Google и найдите протоколы заседаний Совета директоров все равно какой крупной фармацевтической компании. Там в открытую обсуждаются вопросы, связанные с тем, как усадить еще большее количество людей на производимые ими лекарства. Например, подогнать клинические испытания так, чтобы норма сахара в крови соответствовала более низким показателям, а это приведет к тому, как вы уже догадались, что большему количеству людей придется принимать лекарства от диабета, а заодно и стать зависимыми от него. Также можно поиграть и с показателями кровяного давления. Чем не терроризм? И никакие шахидки не нужны.
– А нам-то что делать? – вырвалось у Гоши.
– Программы не могу предложить. Но вот точно сидеть сложа руки не стоит. Во всяком случае, судьба барана не может служить примером для современного мыслящего человека.
Он заметил, что Анатолий сел к Лене очень близко. Он что-то ей говорил, а ей было интересно. Они его почти не слушали. Анатолий был из тех, кого выбирают женщины, повинуясь «парасимпатике». Неосознанно идя за тем, кто сильный, высокий, с юмором и, похоже, с деньгами. Он мог увлечь, потому что жил в гуще событий, бизнеса, колесил по свету, любил все новое, искал приключений… Иногда хочется попробовать себя в других обстоятельствах, начать новый бизнес, увидеть другие страны, другую жизнь, другого самого себя. Лене тоже могло показаться, что где-то там она однажды приземлится в аэропорту своей судьбы. Кто вообще знает, о чем может мечтать такая женщина? Марк почему-то встревожился. Их отношения утопали в глубокой симпатии и даже доверии, им было несказанно интересно друг с другом, она следила за его пациентами – как они выздоравливали, худели, молодели. Всегда была внимательна к каждому его слову. Иногда он мог просто сделать небольшое замечание о какой-нибудь мелочи в клубе, и Лена никогда не игнорировала. А уж что касается сервиса, отношения к пациентам, точности, чистоты, работы кафе – лучшего директора было просто невозможно отыскать. Как-то незаметно она стала тянуть его в благотворительность, и это было, пожалуй, единственным камнем преткновения в их отношениях.
– Хочешь, обвиняй меня в бессердечности, но я не могу давать деньги на препараты, которые поддерживают страдания и мучают и детей, и родителей. Иди, сходи в эти фонды и предложи им вылечить совершенно безнадежного, по их мнению, ребенка. Пусть дадут любую стадию рака, любого органа, мозга, крови – что будет. Я вылечу бесплатно, но только если никто не будет вмешиваться. Я готов. Я могу снять квартиру для этого, могу сделать это у себя.
Лена пошла. Ни в одном фонде даже не стали серьезно слушать. Но он ей доказал свою правоту. Нашел в интернете отчаявшихся родителей, готовых на все. Павлику было четыре года. Острый лимфобластный лейкоз. Сейчас ему пять с половиной. Сейчас он живой и здоровенький. Марк выхаживал его семь или восемь месяцев. Нанял знакомую медсестру и не пускал к мальчику ни одного врача. Родители возили его на процедуры к Маше, и все знали в «Доме», почему там был этот ребенок. Сейчас фотография Павлика стоит на этажерке рядом с письменным столом в его кабинете. После результатов анализов врачи подтвердили ошибку в диагнозе. Нормально. А как еще можно объяснить тот факт, что кто-то вылечил то, что лечить не полагается? Отец мальчика засомневался и перестал звонить. Но только не мать. Она знала, что ошибки быть не могло, потому что перепроверила все анализы сына и интернет был последней ступенью отчаяния. Марк не обращал на отца внимания. Мужчины намного консервативнее и намного недоверчивее, не говоря уже о гипертрофированной гордыне у четырех пятых мужских особей. Иногда ему даже казалось, что именно гордыня – одна из основных причин меньшей продолжительности жизни у мужчин по сравнению с их женами. И фатально ошибочные авторитеты, как правило, времен их молодости. Он простил его, потому что Павлик был спасен. Потом вдруг отец приехал в «Дом».
– Марк Лазаревич, я не люблю чудес. Но это было и не чудо. Я постепенно осознал, как вы работали с моим сыном: каждый день. Огромный труд. Я был так несчастен и сейчас стал самым счастливым. Я радуюсь каждому дню. Вы спасли мою семью.
Отец Павлика сказал, что они удочерили больную лейкозом девочку. Они ухаживают за ней и верят, что вместе с Марком ее вылечат. Он этого не ожидал. Лена зашла в кабинет с мокрыми глазами:
– Что ты за человек! Тебя страшно о чем-то просить! С тобой можно ожидать чего угодно!
Марк искрился от счастья. Результат действительно превзошел ожидания.
Жизненные истории невероятны. А сколько всего скрыто в океане людских судеб?
Рядом с хамством, показухой, черной завистью, злобой как будто остаются незаметными такие вот дела. Их почему-то не очень замечают. Эту семью скорее назовут чудаками, но не героями. Марк же вообще тут будет ни при чем. А фонды, возглавляемые разными пропиаренными деятелями – это да!
– Как самочувствие? – обратился Марк к Гоше после выступления.
– Нормальное. Вот, собираюсь в Африку, в Бурунди, на родину нашего любимого Стасика.
Марк подошел к барной стойке.
– Стас, сделай-ка мне ананасового сока, – попросил он. – Ты правда собираешься с Гошей в Африку?
– Впервые слышу! Это Анатолий тут всех заводит, даже Лену. Уж не знаю, что он ей рассказывает, но она, кажется, попалась, – показал Стасик свои толстые белые зубы, широко улыбаясь. – Большой стакан, шеф?
– Что?
– Сока сделать большой стакан или маленький? – переспросил Стасик.
– Что значит «попалась»? Большой.
– Так мне кажется. Но они уже давно об этом говорят. Когда ты был в Швейцарии, Анатолий каждый день сюда приходил. Знаешь, он вроде занимается там кофе. Он и мне морочил голову, но что с меня взять? Языка как следует не выучил, никого там почти не знаю. Есть какие-то родственники… Я потом поеду. Когда человеком стану.
Марку нравились его амбиции. Стасик был ясный. Он хотел себе достойной жизни. Этого многие когда-то хотели, особенно на первом курсе института. Марк взял стакан.
– Иди сюда! – махнула ему Лена.
Марка слушали всегда. Он был прирожденным оратором. Если надо было двадцать минут говорить о том, что на столе стоит стакан с недопитым чаем, то он мог рассказать такую историю о том, почему же его все-таки не допили, что обязательно захочется дослушать хотя бы до кульминации. А если в комнате работал телевизор и Марк говорил по телефону, то телевизор как будто работал без звука, а люди невольно втягивались в содержание его телефонного разговора.
– Гидроплазма, – он оставался серьезным, но его лицо было таким открытым и дружелюбным, что всегда казалось, что он слегка улыбается, – гидроплазма, которая превращается в биоплазму в организме, обеспечивает абсорбцию и ассимиляцию воды и питательных веществ, которые мы употребляем, а также вывод продуктов жизнедеятельности. Гидроплазма способствует более интенсивной энзимной активности, увеличивает нашу сопротивляемость вредным факторам, влияющим на наше здоровье…
Речь шла о биогенном активаторе воды, которым Марк занимался уже не первый год в сотрудничестве со многими учеными, разбросанными по всему свету. В «Доме» пили только его воду, почти все Ленины клиенты пили ее и дома тоже.
Он говорил о воде уже не первый раз, но приходили новые люди с новыми вопросами, да и у него самого накапливались новости и советы.
– Скажите, а два литра в день надо пить только воды или можно комбинировать с чаем, соками, супом, например? – спросила какая-то девушка, которую Марк видел впервые.
– Я имею в виду два литра чистой воды в день, не считая всего остального, – ответил Марк, – и еще раз подчеркиваю, что научно доказано: хроническое непроизвольное обезвоживание есть основная причина появления болей и возникновения болезней.
– Марк, я слышал неоднократно такую вещь, – сказал, вставая, Анатолий, – что человеческий организм может испытывать внутриклеточную нехватку воды даже в тех случаях, когда воды вокруг сколько угодно. Ты не скажешь, почему так происходит?
Марк заметил, что он сидит вместе с Леной.
– Опять все та же хроническая обезвоженность. Организм не впускает воду и ничего не выпускает. Ну а дальше – нет структурированной воды. Вы, наверное, знаете, что вода попадает в клетку по одной молекуле, а когда вода неструктурирована, то наблюдается очень большая скученность молекул, и они не могут пройти через мембрану. Третье, это нарушение калиево-натриевого насоса. Когда в клетке не хватает калия, который способствует продвижению воды внутрь клетки. Надо кушать много зеленых фруктов, овощей, курагу или принимать бикарбонат калия. Но это всё на приеме, – улыбнулся Марк. – У нас есть специальный приборчик, Маша прекрасно с ним справляется. – Марк посмотрел на свою изящную ассистентку. – Новеньким хочу представить Марию Жигалову, доктора-терапевта, проработавшую пятнадцать лет в одной из московских больниц. Маша, знаете, – обратился к ней Марк, – как-нибудь надо будет сделать специальную встречу о том, как постепенно у врача меняется точка зрения на главный вопрос его жизни: «как реально помочь человеку?» или что-то в этом духе. Надо будет подумать. Поговорить о токсичных медикаментах, об «охране болезней», о формализме в медицинской науке, о том, что такое слава врача и его жадность.
– Я готова, – сказала скромно Мария. – Самый любимый рецепт, который я выписывала пациентам, причем совершенно бесплатный и очень эффективный, был рецепт на воду. – Видя, что ей дают высказаться, она продолжила: – А с открытием гидроплазмы я делаю все, что в моих силах, чтобы объяснить людям, что наше здоровье напрямую зависит от потребления правильной воды и что сухость во рту – это не самый верный признак обезвоживания. – У Марии Жигаловой тоже был сильный голосок, она чеканила слова не хуже доктора. – Вода – это прежде всего питательное вещество, причем самое недооцененное современной наукой, без которого не может быть нормального обмена веществ и правильной работы организма.
– Но я совершенно не хочу пить, – заметила одна из присутствующих женщин.
– Дело в том, – ответил ей Марк, – что с возрастом мы теряем остроту восприятия жажды. А еще точнее, мы теряем четкость восприятия различий между голодом и жаждой и, соответственно, очень часто заедаем ее едой. Может быть, не стоит сейчас углубляться в дискуссию о симптомах жажды и повышенной активности гистамина. Хотя речь может пойти о симптомах астмы, аллергии, сильных болях, изжоге, колитах, мигрени, ревматизме. Именно гистамин борется с физиологической засухой организма, именно он играет важную роль в возникновении боли как индикатора жажды. Все обезболивающие и противоаллергические средства, антидепрессанты и транквилизаторы обладают антигистаминными свойствами.
– Да, об этом уже пишут. На болезнях людей делаются деньги, а уменьшать доходы труднее всего на свете, – сказала все та же незнакомая девушка. – Раз дело в гистамине, давайте его заблокируем лекарствами, чтобы ничего не болело, а почему болит – это уже другой вопрос.
– Они что, лечат нехватку воды лекарствами? – спросил Гоша. – Не может быть!
– Слушайте, меньше всего я хотел бы сейчас разворачиваться в сторону нечистоплотности фармацевтических компаний и проблем в методах лечения традиционной медицины. Есть серьезные «за» и такие же серьезные «против». До операций и шунтирований лучше дело не доводить. Вы согласны? – улыбнулся, обращаясь ко всем, Марк. – Хотя, если у кого-то есть к этому стойкий интерес и нет больших проблем с чтением текстов на английском языке, то отправляйтесь на просторы Google и найдите протоколы заседаний Совета директоров все равно какой крупной фармацевтической компании. Там в открытую обсуждаются вопросы, связанные с тем, как усадить еще большее количество людей на производимые ими лекарства. Например, подогнать клинические испытания так, чтобы норма сахара в крови соответствовала более низким показателям, а это приведет к тому, как вы уже догадались, что большему количеству людей придется принимать лекарства от диабета, а заодно и стать зависимыми от него. Также можно поиграть и с показателями кровяного давления. Чем не терроризм? И никакие шахидки не нужны.
– А нам-то что делать? – вырвалось у Гоши.
– Программы не могу предложить. Но вот точно сидеть сложа руки не стоит. Во всяком случае, судьба барана не может служить примером для современного мыслящего человека.
Он заметил, что Анатолий сел к Лене очень близко. Он что-то ей говорил, а ей было интересно. Они его почти не слушали. Анатолий был из тех, кого выбирают женщины, повинуясь «парасимпатике». Неосознанно идя за тем, кто сильный, высокий, с юмором и, похоже, с деньгами. Он мог увлечь, потому что жил в гуще событий, бизнеса, колесил по свету, любил все новое, искал приключений… Иногда хочется попробовать себя в других обстоятельствах, начать новый бизнес, увидеть другие страны, другую жизнь, другого самого себя. Лене тоже могло показаться, что где-то там она однажды приземлится в аэропорту своей судьбы. Кто вообще знает, о чем может мечтать такая женщина? Марк почему-то встревожился. Их отношения утопали в глубокой симпатии и даже доверии, им было несказанно интересно друг с другом, она следила за его пациентами – как они выздоравливали, худели, молодели. Всегда была внимательна к каждому его слову. Иногда он мог просто сделать небольшое замечание о какой-нибудь мелочи в клубе, и Лена никогда не игнорировала. А уж что касается сервиса, отношения к пациентам, точности, чистоты, работы кафе – лучшего директора было просто невозможно отыскать. Как-то незаметно она стала тянуть его в благотворительность, и это было, пожалуй, единственным камнем преткновения в их отношениях.
– Хочешь, обвиняй меня в бессердечности, но я не могу давать деньги на препараты, которые поддерживают страдания и мучают и детей, и родителей. Иди, сходи в эти фонды и предложи им вылечить совершенно безнадежного, по их мнению, ребенка. Пусть дадут любую стадию рака, любого органа, мозга, крови – что будет. Я вылечу бесплатно, но только если никто не будет вмешиваться. Я готов. Я могу снять квартиру для этого, могу сделать это у себя.
Лена пошла. Ни в одном фонде даже не стали серьезно слушать. Но он ей доказал свою правоту. Нашел в интернете отчаявшихся родителей, готовых на все. Павлику было четыре года. Острый лимфобластный лейкоз. Сейчас ему пять с половиной. Сейчас он живой и здоровенький. Марк выхаживал его семь или восемь месяцев. Нанял знакомую медсестру и не пускал к мальчику ни одного врача. Родители возили его на процедуры к Маше, и все знали в «Доме», почему там был этот ребенок. Сейчас фотография Павлика стоит на этажерке рядом с письменным столом в его кабинете. После результатов анализов врачи подтвердили ошибку в диагнозе. Нормально. А как еще можно объяснить тот факт, что кто-то вылечил то, что лечить не полагается? Отец мальчика засомневался и перестал звонить. Но только не мать. Она знала, что ошибки быть не могло, потому что перепроверила все анализы сына и интернет был последней ступенью отчаяния. Марк не обращал на отца внимания. Мужчины намного консервативнее и намного недоверчивее, не говоря уже о гипертрофированной гордыне у четырех пятых мужских особей. Иногда ему даже казалось, что именно гордыня – одна из основных причин меньшей продолжительности жизни у мужчин по сравнению с их женами. И фатально ошибочные авторитеты, как правило, времен их молодости. Он простил его, потому что Павлик был спасен. Потом вдруг отец приехал в «Дом».
– Марк Лазаревич, я не люблю чудес. Но это было и не чудо. Я постепенно осознал, как вы работали с моим сыном: каждый день. Огромный труд. Я был так несчастен и сейчас стал самым счастливым. Я радуюсь каждому дню. Вы спасли мою семью.
Отец Павлика сказал, что они удочерили больную лейкозом девочку. Они ухаживают за ней и верят, что вместе с Марком ее вылечат. Он этого не ожидал. Лена зашла в кабинет с мокрыми глазами:
– Что ты за человек! Тебя страшно о чем-то просить! С тобой можно ожидать чего угодно!
Марк искрился от счастья. Результат действительно превзошел ожидания.
Жизненные истории невероятны. А сколько всего скрыто в океане людских судеб?
Рядом с хамством, показухой, черной завистью, злобой как будто остаются незаметными такие вот дела. Их почему-то не очень замечают. Эту семью скорее назовут чудаками, но не героями. Марк же вообще тут будет ни при чем. А фонды, возглавляемые разными пропиаренными деятелями – это да!
– Как самочувствие? – обратился Марк к Гоше после выступления.
– Нормальное. Вот, собираюсь в Африку, в Бурунди, на родину нашего любимого Стасика.
Марк подошел к барной стойке.
– Стас, сделай-ка мне ананасового сока, – попросил он. – Ты правда собираешься с Гошей в Африку?
– Впервые слышу! Это Анатолий тут всех заводит, даже Лену. Уж не знаю, что он ей рассказывает, но она, кажется, попалась, – показал Стасик свои толстые белые зубы, широко улыбаясь. – Большой стакан, шеф?
– Что?
– Сока сделать большой стакан или маленький? – переспросил Стасик.
– Что значит «попалась»? Большой.
– Так мне кажется. Но они уже давно об этом говорят. Когда ты был в Швейцарии, Анатолий каждый день сюда приходил. Знаешь, он вроде занимается там кофе. Он и мне морочил голову, но что с меня взять? Языка как следует не выучил, никого там почти не знаю. Есть какие-то родственники… Я потом поеду. Когда человеком стану.
Марку нравились его амбиции. Стасик был ясный. Он хотел себе достойной жизни. Этого многие когда-то хотели, особенно на первом курсе института. Марк взял стакан.
– Иди сюда! – махнула ему Лена.
7
– Оказывается, в Бурунди в природе абсолютная органика. Бельгийцы нашли в местных фруктах праисторические молекулы, такие, каких практически не осталось на планете. Там самые вкусные в мире бананы, манго, папайи и ананасы, – Лена говорила это с такой уверенностью, как будто только что вернулась из Африки.
– Как интересно! – сыграл Марк. – Значит, ананасовый сок в моем стакане – полнейший мусор. Там, наверное, и девушки удивительной красоты, что скажешь? – подмигнул он Анатолию. У Марка не было сомнений насчет богатого опыта сексуальных контактов у Лениного собеседника.
– Даже не знаю, что сказать, – заулыбался Анатолий. – Если бы я был художником или фотографом, я многое мог бы там запечатлеть… У них жизнь рано начинается. Рано и заканчивается. Они как бабочки, – интонации у Анатолия были доверительные, а голос поставлен по всем правилам. – Я помню, был как-то на берегу Танганьики, – он быстро понял, что его слушают, – стоял и смотрел на моряков. Они удивительно странно ловят рыбу – как в доисторические времена. Техники же нет. Всей деревней тянут невод с какими-то кильками. Орут, шумят, ждут чего-то в этой сетке увидеть… И вдруг среди этого гама я увидел невероятной красоты молодую женщину с привязанным на спине младенцем. Сколько ей было лет? Двадцать, восемнадцать, пятнадцать? Очень изящная. Ее надо было брать и тащить на подиум. Она ходила несколько поодаль от остальных. Там было много женщин, которые тянули этот нескончаемый невод по колено в воде, и с младенцами, и беременные. А она стояла и смотрела. А я стоял и смотрел на нее. Знаете, такое полное восхищение и даже парализация перед несравненной красотой. Кто был отец ее ребенка? Кто знает, если она не работала вместе с остальными. Когда она двигалась, поднимала руку или поворачивала голову, я просто тащился.
– А что, с ней нельзя было никак заговорить? – спросила Лена.
– Зачем? Что я у нее такое мог спросить, чтобы она мне ответила? Номер мобильного телефона? Я же не знал их обычаи. Может, я потом у себя на подушке найду какого непростого паука или маленькую мамбу.
– Ну да. У нее же сзади не кукла была привязана, а ребенок. Что тут еще думать? Хотя она могла быть и матерью-одиночкой, почему нет? – предположила Лена.
– Когда мы подошли ближе – я же не один там был, а с двумя знакомыми бурундийцами, – она улыбнулась своими белыми зубами. И тут я решил сматываться, потому что за себя испугался. Как омут. До сих пор от этого чувства не могу отделаться. Знаю, что она совершенно мне непонятное существо, далекое, как созвездие Большой Медведицы, которое даже не сможет со мной заговорить, если захочет, а я все о ней вспоминаю и вам вот рассказываю. Иногда думаю, что это было видение какое-то. Больше я, естественно, на тот берег не ходил и не собираюсь.
– Надо же, Марк! Ты только послушай, как трогательно! – воскликнула Лена.
– Как интересно! – сыграл Марк. – Значит, ананасовый сок в моем стакане – полнейший мусор. Там, наверное, и девушки удивительной красоты, что скажешь? – подмигнул он Анатолию. У Марка не было сомнений насчет богатого опыта сексуальных контактов у Лениного собеседника.
– Даже не знаю, что сказать, – заулыбался Анатолий. – Если бы я был художником или фотографом, я многое мог бы там запечатлеть… У них жизнь рано начинается. Рано и заканчивается. Они как бабочки, – интонации у Анатолия были доверительные, а голос поставлен по всем правилам. – Я помню, был как-то на берегу Танганьики, – он быстро понял, что его слушают, – стоял и смотрел на моряков. Они удивительно странно ловят рыбу – как в доисторические времена. Техники же нет. Всей деревней тянут невод с какими-то кильками. Орут, шумят, ждут чего-то в этой сетке увидеть… И вдруг среди этого гама я увидел невероятной красоты молодую женщину с привязанным на спине младенцем. Сколько ей было лет? Двадцать, восемнадцать, пятнадцать? Очень изящная. Ее надо было брать и тащить на подиум. Она ходила несколько поодаль от остальных. Там было много женщин, которые тянули этот нескончаемый невод по колено в воде, и с младенцами, и беременные. А она стояла и смотрела. А я стоял и смотрел на нее. Знаете, такое полное восхищение и даже парализация перед несравненной красотой. Кто был отец ее ребенка? Кто знает, если она не работала вместе с остальными. Когда она двигалась, поднимала руку или поворачивала голову, я просто тащился.
– А что, с ней нельзя было никак заговорить? – спросила Лена.
– Зачем? Что я у нее такое мог спросить, чтобы она мне ответила? Номер мобильного телефона? Я же не знал их обычаи. Может, я потом у себя на подушке найду какого непростого паука или маленькую мамбу.
– Ну да. У нее же сзади не кукла была привязана, а ребенок. Что тут еще думать? Хотя она могла быть и матерью-одиночкой, почему нет? – предположила Лена.
– Когда мы подошли ближе – я же не один там был, а с двумя знакомыми бурундийцами, – она улыбнулась своими белыми зубами. И тут я решил сматываться, потому что за себя испугался. Как омут. До сих пор от этого чувства не могу отделаться. Знаю, что она совершенно мне непонятное существо, далекое, как созвездие Большой Медведицы, которое даже не сможет со мной заговорить, если захочет, а я все о ней вспоминаю и вам вот рассказываю. Иногда думаю, что это было видение какое-то. Больше я, естественно, на тот берег не ходил и не собираюсь.
– Надо же, Марк! Ты только послушай, как трогательно! – воскликнула Лена.