Нордхоф Чарльз. Бунт на «Баунти»

   Прощайте, мой дорогой Байэм. Не падайте духом и будьте уверены, что я сделаю для вас все возможное.
   Нетрудно представить, какие чувства охватили меня, когда я прочитал это письмо. Сэр Джозеф сделал все возможное, чтобы смягчить удар, однако я прекрасно понимал всю серьезность моего положения. Без показаний Тинклера мое дело безнадежно даже с самым умелым адвокатом. И тем не менее я решил бороться за свою жизнь до конца.
   Как говорил мне сэр Джозеф, морские офицеры терпеть не могут судейских. Поэтому я был рад, что меня будет защищать мистер Грэхем, сам морской офицер. Моррисон решил защитника себе не брать. Коулман, Макинтош, Норман и Берн, надеявшиеся, что смогут легко оправдаться, наняли для этой цели морского офицера в отставке, капитана Мэнли, а офицер из Адмиралтейства капитан Бентам был назначен защищать интересы остальных.
   На следующей неделе эти джентльмены побывали у нас; первым пришел мистер Грэхем. Это был высокий сухощавый человек лет шестидесяти, с безупречной осанкой, спокойным голосом и внушающими доверие манерами. Поскольку никто из нас не знал, как происходит судебное разбирательство, мистер Грэхем согласился рассеять волновавшие нас сомнения.
   — Я решил обойтись без защитника, сэр, — начал Моррисон, — поэтому мне хотелось бы знать, как точно звучит та статья устава, в нарушении которой нас обвиняют.
   — Я знаю ее на память, — ответил мистер Грэхем. — Статья девятнадцатая морского дисциплинарного устава гласит: «Если служащий военно-морского флота поднимет или попытается поднять бунт под каким бы то ни было предлогом, то признанный морским судом виновным, он должен быть предан смертной казни».
   — А нет ли у суда другого выхода? — спросил я.
   — Нет. Он должен либо оправдать, либо признать виновным и приговорить к смертной казни.
   — Но если есть смягчающие обстоятельства? — продолжал Моррисон. — Предположим, на корабле вспыхнул бунт, но, как в нашем случае, часть экипажа не знала о предстоящем захвате корабля и участия в нем не принимала.
   — Если эти люди остались на корабле вместе с мятежниками, закон считает их виновными наравне с мятежниками. Наши военные законы весьма суровы в этом отношении.
   — Но ведь среди нас, сэр, — вмешался Коулман, — есть такие, кто с радостью покинул бы корабль вместе с капитаном Блаем. Бунтовщики задержали нас насильно, потому что нуждались в наших услугах.
   — Этот вопрос суд будет рассматривать отдельно, — отозвался Грэхем. — Если люди, насильно оставленные на корабле, смогут доказать свою невиновность, никакая опасность им не грозит.
   — Можно задать вам вопрос, сэр? — проговорил Эллисон.
   — Разумеется, молодой человек.
   — Я — один из бунтовщиков. Сначала я ни о чем таком не знал, но, как и прочие, капитана Блая я не люблю и поэтому присоединился к бунтовщикам. Есть ли у меня хоть маленькая надежда?
   Мистер Грэхем несколько секунд мрачно смотрел на Эллисона.
   — Предпочитаю не высказывать своего мнения на этот счет, — проговорил он. — Пусть этот вопрос решит суд.
   — Я не боюсь правды, сэр. Если, по-вашему, рассчитывать мне не на что, мне бы хотелось услышать это от вас.
   Однако мистер Грэхем был непреклонен:
   — Позвольте мне посоветовать всем вам не делать скоропалительных выводов. Я присутствовал на многих судебных заседаниях и знаю, что нельзя предугадать решение суда до того, как не выслушаны все свидетели.
   Дни тянулись мучительно медленно. Прошел июль, за ним август, а мы все ждали.

Глава XX. Корабль флота его величества «Дьюк»

   Утром 12 сентября десятерым заключенным на борту «Гектора» было велено приготовиться перейти на корабль флота его величества «Дьюк». Стоял пасмурный безветренный день, такой тихий, что мы слышали, как бьют склянки на кораблях в другом конце гавани. «Дьюк» стоял на якоре на расстоянии около четверти мили от «Гектора». Около восьми мы увидели, как от борта «Дьюка» отваливает баркас с охраной на борту, а ровно в восемь прозвучал пушечный выстрел, возвещавший о том, что суд начался. Наш час пробил.
   Суд заседал в просторной кают-компании, занимавшей всю ширину корабля. На квартердеке толпились офицеры с других кораблей, прибывшие на судебное заседание в качестве зрителей. Было там и несколько человек в гражданской одежде и среди них сэр Джозеф Банкс. Доктор Гамильтон стоял у фальшборта в группе офицеров с «Пандоры».
   У другого борта столпились офицеры с «Баунти», чувствовавшие себя, по-видимому, не очень-то уютно в компании командиров кораблей, адмиралов и вице-адмиралов.
   Когда двери в большую каюту отворились, гул голосов сразу затих. Публику пригласили занять места. После этого вошли мы, впереди следовал лейтенант морской пехоты с саблей наголо. Нас выстроили в ряд у переборки справа от двери. В течение всего первого дня мы вынуждены были стоять, но поскольку суд затянулся, потом для нас принесли скамью.
   Посредине каюты стоял длинный стол; за ним в центре сидел председательствующий, а по обе стороны от него располагались остальные члены суда. Чуть правее и сзади находился столик для прокурора, с другой стороны еще один — для писцов. Еще за одним столом сидели защитники обвиняемых. Вдоль стен располагались зрители.
   Ровно в девять дверь снова отворилась, и члены суда вошли в каюту. При этом по приказу профоса все встали и сели лишь после того, как члены суда заняли свои места.
   Нас назвали поименно, после чего началось чтение обвинительного акта. Этот довольно длинный документ содержал подробную историю экспедиции «Баунти» — от выхода из Англии и до захвата корабля бунтовщиками. За ним следовали письменные показания капитана Блая.
   Когда чтение закончилось, наступило глубокое молчание. Все взгляды устремились на меня. Трудно было придумать более губительные для меня показания; на суд они произвели, понятное дело, очень сильное впечатление. Как можно доказать их несостоятельность без показаний Тинклера? Я почувствовал всю безнадежность своего положения.
   Прокурор спросил:
   — Следует ли мне зачитывать прилагаемые списки, милорд?
   — Читайте, — кивнул председательствующий лорд Худ.
   В одном списке содержались имена тех, кто ушел на баркасе с Блаем, в другом — тех, кто остался с Кристианом. Меня поразило, что Блай умолчал о Коулмане, Нормане и Макинтоше. Он ведь прекрасно знал, что они хотели уйти вместе с ним и что их не пустили бунтовщики. Справедливости ради он должен был заявить об их невиновности, однако он не делал ни малейшего различия между ними и отъявленнейшими из мятежников.
   После того как списки были зачитаны, суд вызвал штурмана с «Баунти» Джона Фрайера. Он ничуть не изменился с тех пор, как я видел его в последний раз, в утро мятежа. Фрайер быстро взглянул в нашу сторону и, подойдя к концу стола, произнес слова присяги. Затем его попросили рассказать все, что ему известно о захвате «Баунти». Я не стану пересказывать здесь его показания — штурман нарисовал вполне правдивую картину мятежа, вспомнив, кстати сказать, о тех, кто не смог уйти вместе с Блаем.
   Начался допрос свидетеля.
   Суд. Вы назвали семерых, кто в момент бунта был вооружен. Полагаете ли вы, что вооружены были только эти люди?
   Фрайер. Нет.
   Суд. Почему вы так думаете?
   Фрайер. На баркасе потом об этом говорили, однако я больше никого с оружием не видел.
   Суд. Каждый раз поднимаясь на палубу, как долго вы там оставались?
   Фрайер. Минут десять — пятнадцать.
   Суд. Когда вы находились на квартердеке, видели ли вы, чтобы кто-нибудь из подсудимых по своей воле выполнял приказания Кристиана или Черчилля?
   Фрайер. Видел Беркитта и Миллворда, они стояли на часах с оружием в руках.
   Суд. Когда баркас отводили к корме, слышали ли вы, чтобы кто-нибудь из подсудимых сквернословил по вашему адресу?
   Фрайер. Насколько, я помню, нет. Я видел Миллворда над фальшбортом с мушкетом в руках.
   Суд. Вы говорили, что когда на баркас передавали сабли, это сопровождалось мерзкой бранью со стороны мятежников. Участвовал ли в этом кто-нибудь из подсудимых ?
   Фрайер. Такого я не помню. Бранились тогда многие.
   Суд. Видели ли вы подсудимого Томаса Эллисона в день мятежа?
   Фрайер. Вначале нет, потом видел.
   Суд. Что он делал?
   Фрайер. Стоял рядом с капитаном Блаем, но что делал, не помню.
   Суд. Был ли он вооружен?
   Фрайер. Не могу сказать наверное.
   Суд. Видели ли вы Уильяма Маспратта?
   Фрайер. Нет.
   Суд. Скажите, когда мистеру Блаю и вам приказали перейти на баркас, кто-нибудь помогал или предлагал помочь мистеру Кристиану в исполнении этого приказания?
   Фрайер. Да, Черчилль, Самнер, Куинтал и Беркитт.
   Суд. Как много матросов требуется для того, чтобы вывалить за борт баркас?
   Фрайер. Для этого требуется десять человек.
   Суд. Кто-нибудь из подсудимых помогал мятежникам в этом?
   Фрайер. Да, мистер Байэм, мистер Моррисон, мистер Коулман, Норман и Макинтош, но они делали это по приказу боцмана, которому в свою очередь отдал приказ мистер Кристиан.
   Суд. Как вы считаете: эти люди помогали бунтовщикам или капитану Блаю?
   Фрайер. Думаю, капитану Блаю, ведь они давали тем самым ему возможность спастись.
   Суд. Почему вы решили, находясь под стражей у Джона Миллворда, что он расположен к вам дружески?
   Фрайер. Мне казалось, что ему не по себе и что оружие он взял неохотно.
   Суд. Вы сказали, что получили для Тинклера разрешение уйти вместе с вами. Его заставили остаться на корабле?
   Фрайер. Черчилль приказал ему остаться на борту, и Тинклер зашел ко мне в каюту и сообщил об этом.
   Суд. В какой части корабля помещались молодые мичманы?
   Фрайер. На нижней палубе, по обе стороны грот-люка.
   Суд. Вы не обратили внимания, у грот-люка стоял часовой ?
   Фрайер. Да. Я забыл сказать, что там, возле оружейного сундука, стоял Томпсон, вооруженный мушкетом с примкнутым штыком.
   Суд. Вы считаете, что его поставили стеречь помещения, где располагались мичманы?
   Фрайер. Да, и заодно ружейный сундук.
   Суд. Известно ли вам что-нибудь о том, что в тот день кто-либо пытался отбить корабль?
   Фрайер. Нет.
   Суд. Сколько прошло времени между первой тревогой и минутой, когда вас стали сажать на баркас?
   Фрайер. Насколько я помню, часа два с половиной — три.
   Суд. Что, по-вашему, имел в виду мистер Кристиан, когда заявил, что последние недели провел словно в аду?
   Фрайер. Я полагаю, он имел в виду оскорбления со стороны мистера Блая.
   Суд. Произошла ли у них ссора незадолго до бунта?
   Фрайер. Накануне мистер Блай обвинил мистера Кристиана в краже кокосовых орехов.
   Затем подсудимым разрешили задать вопросы свидетелю, и первому слово предоставили мне. Фрайер, по-видимому, не хуже меня ощущал тяжесть нашего положения. Во время плавания на «Баунти» он всегда был более чем добр ко мне; встретиться же после бунта при обстоятельствах, когда наш разговор мог носить исключительно официальный характер, было трудно и для него, и для меня. У меня не было сомнений в том, что он считает меня невиновным и относится ко мне со всею возможною доброжелательностью. Я задал три вопроса.
   Я, Когда вы в первый раз поднялись на палубу и застали меня с мистером Кристианом, вы слышали что-либо из сказанного?
   Фрайер. Нет, мистер Байэм, там…
   — Вы должны отвечать на вопросы подсудимых, обращаясь к суду, — прервал лорд Худ.
   Фрайер. Не помню, чтобы слышал что-либо из их разговора.
   Я. Были ли у вас причины считать, что я принадлежу к числу сторонников мистер Кристиана?
   Фрайер. Никаких.
   Я. Если бы вам позволили остаться на корабле и вы попытались бы отбить его, был бы я среди тех, кому вы доверили бы свои планы?
   Фрайер. Он был бы одним из первых, с кем я стал бы разговаривать по этому поводу.
   Суд. Вы сказали, что у вас не было причин считать мистера Байэма сторонником Кристиана. Не кажется ли вам подозрительным, что, когда вы поднялись на палубу, вы застали его за разговором с мистером Кристианом?
   Фрайер. Нет, не кажется, потому что мистер Кристиан во время мятежа разговаривал со многими, кто не был на его стороне.
   Суд. Во время вашей вахты ночью накануне бунта вы видели на палубе подсудимого Байэма вместе с Кристианом?
   Фрайер. Нет. Насколько мне помнится, мистер Байэм находился на палубе всю мою вахту, а мистер Кристиан не появлялся.
   Суд. Вы разговаривали с мистером Байэмом во время вахты ?
   Фрайер. Да, несколько раз.
   Суд. Не показался ли он вам чем-то встревоженным, взволнованным?
   Фрайер. Отнюдь нет.
   Я чувствовал признательность к Фрайеру не только за то, что он давал ответы, но и за то, как он это делал, — всем было ясно, что он считает меня невиновным.
   Затем вопрос задал Моррисон:
   — Скажите, что-нибудь в моем поведении в тот день навело вас на мысль, что я принадлежу к числу мятежников?
   Фрайер. Нет.
   Другие подсудимые тоже задали Фрайеру свои вопросы, причем положение бедняги Беркитта после этого ухудшилось, поскольку штурману пришлось более подробно осветить его участие в бунте.
   Допрос Фрайера закончился, и его место занял боцман, мистер Коул. Будучи человеком кристально честным, он был вынужден говорить правду, хотя и старался по мере сил выгородить подсудимых и в особенности Эллисона, которого очень любил. Этим он завоевал всеобщую симпатию, но суд тем не менее потребовал дальнейших подробностей, касающихся Эллисона.
   Суд. Вы сказали, что, когда вас вывели наверх, вы увидели подсудимого Эллисона среди других вооруженных матросов. Чем он был вооружен?
   Коул. Штыком.
   Суд. Он был одним из тех, кто охранял капитана Блая?
   Коул. Да.
   Суд Он что-нибудь при этом говорил?
   Коул. Да
   Суд. Что именно?
   Коул. Я слышал, как он назвал капитана Блая старым негодяем.
   — Когда вы видели, как мы со Стюартом одевались, а над нами стоял с пистолетом Черчилль, не слышали ли вы наш разговор с ним и Томпсоном? — спросил я.
   Коул. Нет, разговора я не слышал, было слишком шумно.
   Эллисон. Вы сказали, что я был вооружен штыком, мистер Коул. Видели ли вы, чтобы я пускал его в дело?
   Коул. Да что ты парень, ты ведь…
   — Адресуйте ответ суду!
   Коул. Штыком он не воспользовался ни разу. Просто размахивал им перед носом у мистера Блая.
   Этот ответ вызвал угрюмые усмешки у некоторых членов суда. Коул горячо добавил:
   — Парнишка этот безвредный. Тогда он был просто юнцом, озорным, задорным юнцом.
   Суд. Вы считаете, что это в какой-то мере извиняет его?
   Коул. Нет, сэр, но…
   — Спасибо, боцман, — прервал лорд Худ. — Есть ли у подсудимых еще вопросы к свидетелю?
   Моррисон. Вы помните, что когда я по вашему зову вышел на палубу, то спросил у вас: «Мистер Коул, что же делать?», а вы ответили: «Ей-богу, Джеймс, не знаю, Пойди помоги им спустить шлюпку».
   Коул. Да, помню.
   Моррисон. Значит, вы помните, как я помогал спускать шлюпку, а потом и баркас, когда последовал приказ мистера Кристиана о замене?
   Коул. Да.
   Моррисон. Вы помните, как я принес из трюма дрек и буксирный трос и передал их на баркас? Помните, как вы попросили меня помочь вам достать из трюма анкерок с водой? Помните, как я помог погрузить ваши личные вещи?
   Коул. Да, я забыл об этом сказать, но это чистая правда. Мне ни разу в голову не пришло, что он замешан в мятеже.
   Моррисон. А вы помните, что, погрузив ваши вещи в шлюпку, я побежал вниз за своими, надеясь, что капитан Блай позволит мне присоединиться к нему?
   Коул. Да, я помню, что он спустился вниз. Я был уверен, что он хочет взять свою одежду, чтобы идти с нами.
   Суд. Скажите, подсудимый Моррисон очень стремился попасть в шлюпку?
   Коул. Никто очень уж не стремился, мы ведь не надеялись добраться до Англии. Но желание такое у него было, и я не сомневаюсь, что, будь в шлюпке достаточно места, он непременно ушел бы с нами.
   Затем вопрос задал Беркитт:
   — Мистер Коул, помните, когда вы подошли к нактоузу, чтобы снять с него компас, Мэттью Куинтал запротестовал, а я сказал, чтобы он позволил вам взять компас и все, что еще нужно?
   Коул. Я помню, что Куинтал не давал мне компас, но не помню, чтобы Беркитт сказал что-либо, хотя он действительно стоял рядом. В этой суматохе невозможно было заметить решительно все.
   Миллворд. Вы можете сказать, взял я мушкет по своей воле или по приказу Черчилля?
   Коул. Не знаю. Знаю только, что мушкет он взял.
   Суд. Было ли на корабле другое оружие, кроме того, что хранилось в оружейном сундуке?
   Коул. Насколько мне известно, нет.
   Суд еще долго допрашивал боцмана, стараясь узнать у него как можно больше подробностей, касающихся нашего поведения во время мятежа. Окончив допрос, суд отложил заседание до следующего дня. Нас снова доставили в наше помещение на «Гекторе». Вскоре пришел мистер Грэхем и принес мне короткую записку от сэра Джозефа. Он писал:
   «Худшее вы уже знаете, Байэм. Держитесь. Фрайер и Коул поддержали вас сегодня просто великолепно. Их мнение о вашем характере явно произвело впечатление на суд».
   Мистер Грэхем проговорил со мною полчаса, подробно рассказав, какие вопросы я должен задавать другим свидетелям.
   В этот вечер мы разговаривали мало. Пока было светло, Моррисон по просьбе Маспратта читал вслух Библию. Эллисон довольно рано улегся в койку и тут же уснул. Четверым из нас бояться было практически нечего. После первого дня стало совершенно ясно, что Коулмана, Нормана, Макинтоша и Берна оправдают. Беркитт и Миллворд ходили босиком взад и вперед. Последние звуки, которые я слышал перед тем, как заснуть, было мягкое шлепанье босых ступней Беркитта по полу.

Глава XXI. Обвинение

   На следующий день в девять утра слушание дела продолжилось. Публики в кают-компании собралось еще больше, чем накануне.
   Первым был вызван и приведен к присяге канонир Пековер. В его показаниях любопытным было то, что он заявил, что видел вооруженными лишь четверых: Кристиана, Беркитта, Самнера и Куинтала. Я думаю, он рассуждал следующим образом: «Бунт был давно, — как я могу быть уверенным, кого именно видел с оружием в руках? Ведь точно я запомнил лишь четверых. Значит, я должен истолковать свои сомнения в пользу остальных ребят. Господь свидетель, это им не повредит!» Как только он закончил давать показания, посыпались вопросы.
   Суд. Из скольких человек состоял экипаж «Баунти»?
   Пековер. В то время, по-моему, из сорока трех.
   Суд. Скажите еще раз, скольких из них вы видели с оружием в руках?
   Пековер. Четверых.
   Суд. Значит, по-вашему, четверо справились с тридцатью девятью?
   Пековер. Ни в коей мере.
   Суд. Тогда как же?
   Пековер. В бунте участвовало гораздо большее количество, иначе им не удалось бы захватить корабль. Но на вопрос о том, кого я видел с оружием, я могу определенно назвать лишь этих четверых.
   Суд. Почему же вы лично подчинились бунтовщикам, когда видели лишь четверых из них с оружием?
   Пековер. Я вышел на палубу безоружным и увидел Беркитта с мушкетом, мистера Кристиана рядом с капитаном Блаем, а также часового у трапа, но кто это был я не помню.
   Суд. Пробовали ли вы усовестить мистера Кристиана?
   Пековер. Нет, не пробовал.
   Суд. Вы видели мистера Байэма в то утро?
   Пековер. Да. Я видел, как он стоял и разговаривал с ботаником, мистером Нельсоном. Потом он спустился вниз, и я не видел его до тех пор, пока не сел на баркас.
   Суд. Что заставляет вас считать, что Коулм, Норман, Макинтош и Берн не одобряли мятежников?
   Пековер. Когда они смотрели на нас с кормы, мне показалось, что им хотелось бы быть вместе с нами.
   Суд. Вы рассказали, что мистер Перселл сказал вам, что знает, кто во всем этом виноват, или что-то в этом духе. Как, по-вашему, мистер Перселл намекал на кого-то из подсудимых?
   Пековер. Нет, я думаю, он намекал на капитана Блая, имея в виду оскорбления, которые тот нанес многим членам экипажа.
   После этого вопросы канониру стал задавать Моррисон. В результате стало яснее прежнего, что он не только не выступал с оружием в руках, но, напротив, старался как мог снабдить баркас провизией и всем необходимым, чтобы хоть чем-то облегчить участь капитана Блая и тех, кто был вместе с ним. Мои вопросы, к несчастью, мало мне помогли. Пековер видел нас с Кристианом, но нашего разговора не слышал; не слышал он и того, о чем мы говорили с Нельсоном на следующее утро.
   Затем начался допрос плотника Перселла. Я относился к этому старому морскому волку с большим уважением. Трудно было ненавидеть Блая сильнее, чем он, однако, когда дело дошло до исполнения долга, плотник, ни секунды не сомневаясь, последовал за капитаном. В своем рассказе Перселл перечислил семнадцать человек, у которых он видел в руках оружие. Первый вопрос суда был таков:
   — Вы сказали, что просили мистера Байэма убедить Кристиана дать Блаю баркас вместо шлюпки. Почему вы обратились с этим к Байэму? Вы считали его одним из мятежников?
   Перселл. Никоим образом. Я просто знал, что он дружен с мистером Кристианом. К тому же, Кристиан меня недолюбливал и не стал бы слушать мою просьбу.
   Суд. Вы считаете, что шлюпку заменили баркасом, благодаря вмешательству подсудимого Байэма?
   Перселл. Да, и не получи мы баркас, ни один из нас больше не увидел бы Англию.
   Суд. Назовите, кто еще, по-вашему, был дружен с Кристианом?
   Перселл. Пожалуй, мистер Стюарт. Больше я не могу назвать никого, мистер Кристиан был не из тех, с кем легко завязать дружбу.
   Суд. Вы полагаете возможным, чтобы мистер Кристиан не поделился своими планами в отношении мятежа с мистером Байэмом, своим ближайшим другом?
   Вопрос этот поначалу озадачил плотника, но он быстро собрался с мыслями и, нагнув голову, словно бык, ответил:
   — Да, я считаю, что это возможно. Мистер Кристиан был не из тех, кто втягивает друзей в беду, и знал, что мистер Байэм останется верен своему командиру.
   Суд. Не считаете ли вы, что подсудимые Байэм и Моррисон побоялись сесть на баркас с капитаном Блаем и спустились вниз, чтобы избежать необходимости покинуть корабль?
   Перселл. Не считаю. Должно быть, им помешали. Они не такие трусы, как мистер Хейворд и мистер Халлет.
   Суд. Учитывая все обстоятельства, считали ли вы, что мистер Байэм бунтовщик?
   Перселл. Я считал, что он замешан в бунте.
   Суд. А мистер Моррисон?
   Перселл. Его я бунтовщиком не считал.
   Воцарилось молчание. Через несколько мгновений лорд Худ проговорил:
   — Подсудимые могут задавать вопросы свидетелю.
   Я. Как глубоко сидел баркас, когда в нем находились уже все?
   Перселл. Высота надводного борта была около семи с половиной дюймов.
   Я. Мог ли, по-вашему, еще кто-нибудь сесть в баркас, не угрожая безопасности остальных?
   Перселл. Больше никого взять было нельзя. Капитан Блай сам просил, чтобы больше никого на баркас не посылали.
   На следующее утро 14 сентября давал показания Томас Хейворд. Мы ждали этого с нетерпением. Хейворд стоял вахту с Кристианом и был на палубе, когда начался мятеж. Мне было очень интересно, совпадет ли его рассказ с тем, что мне поведал Кристиан, пригласив к себе в каюту. Однако Хейворд даже не упомянул о том, что спал на палубе, в момент захвата корабля. Он сказал, что стоял на корме и следил за акулой, а к нему подошел Кристиан и попросил присмотреть за кораблем, пока он сходит вниз.
   — Несколько минут спустя, — продолжал он, — к моему величайшему удивлению, я увидел Кристиана, Черчилля, Беркитта, Самнера, Куинтала, Маккоя, Мартина, Хиллбрандта и Смита, двигавшихся к корме с мушкетами и штыками в руках. Я пошел навстречу и спросил Кристиана, что это значит, но он приказал мне придержать язык. Мартина оставили на палубе часовым, а остальные направились в каюту к мистеру Блаю. Вскоре я услышал крик мистера Блая «Убивают!» и голос Кристиана, который приказал принести кусок линя. Джон Миллз отрезал часть лот-линя и понес бунтовщикам. Эллисон, стоявший у руля, покинул свой пост и вооружился штыком. Матросы высыпали гурьбой на палубу. Как только баркас был спущен на воду, Джону Самьюэлу, Джону Халлету и мне приказали садиться в него. Мы попросили, чтобы нам позволили собраться, и это было разрешено. Примерно тогда же я обратился не то к Стюарту, не то к Байэму — кажется, к Байэму — и посоветовал ему присоединиться к нам, но не помню, что он мне ответил. Когда я снова поднялся на палубу, то увидел, что одним из часовых к капитану Блаю приставлен Эллисон. Нас заставили сесть на баркас. Я помню, как Тинклер, садясь, крикнул: «Ради бога, Байэм, скорей!» Когда нашу посудину тянули к корме корабля, я видел Байэма и Моррисона, стоявших у гакаборта среди других мятежников. Вид у них был вполне довольный. Беркитт грязно бранился, а Миллворд насмехался над капитаном Блаем. Это все, что мне известно о бунте на корабле его величества «Баунти».
   Суд приступил к вопросам:
   — Вы сказали, что Беркитт грязно бранился. Кого именно он осыпал бранью?
   Xейворд. По-моему, вообще всех, находившихся на баркасе.
   Суд. Сколько вооруженных людей видели вы на борту в день мятежа?
   Xейворд. Восемнадцать.
   Суд. Слышали ли вы разговор между Кристианом и Байэмом о замене шлюпки на баркас?
   Xейворд. Нет.
   Суд. Выходили ли вы на палубу в ночь накануне мятежа?
   Xейворд. Нет.
   Суд. Вы знаете, в котором часу подсудимый Байэм лег в ту ночь спать?
   Хейворд. Да. Я случайно проснулся как раз в ту минуту и слышал, как склянки пробили половину второго.
   Суд. Откуда вам известно, что это был именно Байэм?
   Xейворд. Его койка висела рядом с моей.