Я испугалась. Брод был известен всем, и за ним наверняка следили. Нам не пройти его незамеченными. И даже если удастся переправиться через реку, дальше перед нами лежал путь по равнине, где не было никаких укрытий.
— Но там нас непременно заметят!
— У тебя есть лучшее предложение, Джойсана?
— Нет. Впрочем… Что, если пойти по этому берегу реки на запад? Здесь много овечьих пастбищ, и враги не смогут догнать нас.
— Догнать! — он горько улыбнулся. — Им нужно только прицелиться в нас из своего оружия!
— Лучше умереть так, чем попасть в их руки.
Брод — слишком большой риск.
— Да, — согласился Торосе. — Но я не знаю дороги.
Я тщетно пыталась вызвать в памяти то немногое, что знала об этой части долины. Она пользовалась плохой репутацией у жителей из-за многочисленных развалин древних строений. Я ничего не сказала Тороссу о дурной славе этих мест. Надеялась, что мы благополучно пройдем по опушке леса и затем повернем на северо-запад, чтобы соединиться с родственниками.
Я боролась со слабостью, с трудом заставляя мышцы подчиняться. Торосе тоже шел медленно и порою спотыкался.
Огни вражеского лагеря были уже далеко позади. Дважды приходилось бросаться на землю, прижимаясь к ней всем телом, чтобы нас не заметили проезжавшие всадники.
Так мы добрались до опушки леса. Счастье изменило как раз в тот момент, когда мы почувствовали себя в безопасности. Сзади послышался шум и хриплые крики. Торосе вскрикнул и толкнул меня в заросли кустов. Сам он упал наземь. Я схватила его за плечи и поволокла из последних сил.
Как бы мне хотелось сейчас иметь жезл и Силу дамы Мэт, чтобы сжечь тех, кто гонится за нами!
Огонь, свирепый, горячий огонь жег мне грудь. Я споткнулась и выпустила Торосса, тот со стоном упал.
Я расстегнула кольчугу и вытащила то, что мучило меня.
Шар с Грифоном был очень горячим. Я хотела отшвырнуть его, но не могла. Стояла с ним в руке и уже слышала шум погони. Свет шара — он же выдаст нас! Но я не могла выбросить его: стояла и держала талисман в руке — сияющий маяк, призывающий смерть.
Вдруг погоня прекратилась. Вернее, враги проехали мимо по опушке. Я слышала их возбужденные крики. Кусты были редкими, и не заметить свет было невозможно.
Звуки погони смолкли. Я едва могла поверить в это. Но мы действительно были свободны!
Торосе застонал, и я наклонилась над ним. На рубашке появилось кровавое пятно, струйка крови стекала из открытого рта. Что я могу сделать? Нам нельзя оставаться здесь, враги могут вернуться в любой момент.
Я опустила шар под ворот кольчуги на грудь. На моей коже не было ожогов, хотя мне казалось, что талисман прожигает меня до костей.
— Торосе!
Рана была тяжелой — лучше было бы не тревожить его. Но оставить Торосса здесь — значило обречь на смерть. Выбора у меня не было.
Я наклонилась над распростертым телом, взяла за плечи. Торосе шевельнулся, открыл глаза и посмотрел куда-то вдаль.
Вдруг возникло то ощущение, которое я уже испытывала раньше. Из раскаленного шара в меня вливалась энергия. Наполняла меня силами, укрепляла уставшие руки…
Торосе застонал, закашлялся, выплюнул слюну с кровью. Но стал помогать мне, попытался встать. Когда он уже был на ногах, я обвила его руку вокруг своего плеча и пошла. Ноги Торосса совсем ослабели, но я заставляла его идти.
Мы шли и шли, постепенно удаляясь от открытого пространства, где нас подстерегала опасность. Не понимаю, откуда у меня взялись силы, но я тащила Торосса довольно долго.
Вдруг я заметила, что мы идем по дороге. Вернее, по каменным плитам, которые были аккуратно уложены на землю, — огромные, заросшие мхом. Торосе снова закашлял кровью. Мы стояли, окруженные темной стеной леса, а бело-серебряное сияние лилось с неба с такой силой, как будто кто-то фокусировал свет луны прямо на нас.
КEPOBAH
ДЖОЙСАНА
— Но там нас непременно заметят!
— У тебя есть лучшее предложение, Джойсана?
— Нет. Впрочем… Что, если пойти по этому берегу реки на запад? Здесь много овечьих пастбищ, и враги не смогут догнать нас.
— Догнать! — он горько улыбнулся. — Им нужно только прицелиться в нас из своего оружия!
— Лучше умереть так, чем попасть в их руки.
Брод — слишком большой риск.
— Да, — согласился Торосе. — Но я не знаю дороги.
Я тщетно пыталась вызвать в памяти то немногое, что знала об этой части долины. Она пользовалась плохой репутацией у жителей из-за многочисленных развалин древних строений. Я ничего не сказала Тороссу о дурной славе этих мест. Надеялась, что мы благополучно пройдем по опушке леса и затем повернем на северо-запад, чтобы соединиться с родственниками.
Я боролась со слабостью, с трудом заставляя мышцы подчиняться. Торосе тоже шел медленно и порою спотыкался.
Огни вражеского лагеря были уже далеко позади. Дважды приходилось бросаться на землю, прижимаясь к ней всем телом, чтобы нас не заметили проезжавшие всадники.
Так мы добрались до опушки леса. Счастье изменило как раз в тот момент, когда мы почувствовали себя в безопасности. Сзади послышался шум и хриплые крики. Торосе вскрикнул и толкнул меня в заросли кустов. Сам он упал наземь. Я схватила его за плечи и поволокла из последних сил.
Как бы мне хотелось сейчас иметь жезл и Силу дамы Мэт, чтобы сжечь тех, кто гонится за нами!
Огонь, свирепый, горячий огонь жег мне грудь. Я споткнулась и выпустила Торосса, тот со стоном упал.
Я расстегнула кольчугу и вытащила то, что мучило меня.
Шар с Грифоном был очень горячим. Я хотела отшвырнуть его, но не могла. Стояла с ним в руке и уже слышала шум погони. Свет шара — он же выдаст нас! Но я не могла выбросить его: стояла и держала талисман в руке — сияющий маяк, призывающий смерть.
Вдруг погоня прекратилась. Вернее, враги проехали мимо по опушке. Я слышала их возбужденные крики. Кусты были редкими, и не заметить свет было невозможно.
Звуки погони смолкли. Я едва могла поверить в это. Но мы действительно были свободны!
Торосе застонал, и я наклонилась над ним. На рубашке появилось кровавое пятно, струйка крови стекала из открытого рта. Что я могу сделать? Нам нельзя оставаться здесь, враги могут вернуться в любой момент.
Я опустила шар под ворот кольчуги на грудь. На моей коже не было ожогов, хотя мне казалось, что талисман прожигает меня до костей.
— Торосе!
Рана была тяжелой — лучше было бы не тревожить его. Но оставить Торосса здесь — значило обречь на смерть. Выбора у меня не было.
Я наклонилась над распростертым телом, взяла за плечи. Торосе шевельнулся, открыл глаза и посмотрел куда-то вдаль.
Вдруг возникло то ощущение, которое я уже испытывала раньше. Из раскаленного шара в меня вливалась энергия. Наполняла меня силами, укрепляла уставшие руки…
Торосе застонал, закашлялся, выплюнул слюну с кровью. Но стал помогать мне, попытался встать. Когда он уже был на ногах, я обвила его руку вокруг своего плеча и пошла. Ноги Торосса совсем ослабели, но я заставляла его идти.
Мы шли и шли, постепенно удаляясь от открытого пространства, где нас подстерегала опасность. Не понимаю, откуда у меня взялись силы, но я тащила Торосса довольно долго.
Вдруг я заметила, что мы идем по дороге. Вернее, по каменным плитам, которые были аккуратно уложены на землю, — огромные, заросшие мхом. Торосе снова закашлял кровью. Мы стояли, окруженные темной стеной леса, а бело-серебряное сияние лилось с неба с такой силой, как будто кто-то фокусировал свет луны прямо на нас.
КEPOBAH
Я — Керован из Ульмсдейла — смотрел на человека в одежде торговца, который не был торговцем. Это я понял, когда его посох заставил меня выйти из укрытия. Я шел, положив руку на эфес меча, но он улыбнулся той улыбкой, какой взрослые успокаивают испуганного ребенка. — — Лорд Керован, перед тобой не враг. — Незнакомец опустил жезл.
Я тут же освободился от незримых уз, но не испытывал желания прятаться снова. Что-то в его лице вызывало симпатию и доверие.
— Кто ты? — возможно, я задал вопрос более резко, чем того требовала вежливость.
— Что скажет тебе имя? — спросил он. Конец его посоха быстро чертил какие-то знаки на земле. — Странник может иметь много имен. Зови меня пока Нивор;
Мне показалось, он смотрел на меня так, как будто хотел узнать, слышал ли я это имя прежде. И наверное, разочаровался, потому что вздохнул с сожалением.
— Меня раньше знали в Ульмсдейле. И для дома Ульрика я никогда не был врагом. Я не оставался в стороне, когда кому-нибудь из твоего рода требовалась помощь. Куда ты идешь, лорд Керован?
Я начал догадываться, кто он, однако не чувствовал страха.
— В лес, к Ривалу.
— Ривал… Вот кто всегда искал дороги к знанию, поклонялся только ему. Хотя Ривалу не удалось войти в дверь, он всегда стоял на пороге, и те, кому я служу, уважали его.
— Где он теперь?
Снова кончик посоха начал чертить знаки в пыли.
— Дорог очень много. Но ты должен понять: та, которую выбрал он, — не твоя.
Я задумался. Но был готов выслушать самое худшее, ведь я столько видел и испытал за последний месяц.
— Он мертв? Кто убил его? — снова холодный гнев охватил меня. Неужели Хлаймер лишил меня еще одного друга?
— Рука, которая нанесла удар, была только орудием. Ривал хотел найти некие силы, но кое-кто не желал, чтобы поиски увенчались успехом.
Нивор, очевидно, не любил говорить прямо. Он, скорее, запутывал все, затруднял ясное представление, чем рассказывал.
— Он искал Свет, а не Мрак, — сказал я.
— Иначе бы меня не было здесь, лорд Керован. Я посланец тех сил, с которыми он хотел связаться, к которым он вел и тебя. Слушай внимательно. Сейчас ты стоишь на перепутье двух дорог. Обе полны опасностей. Обе могут привести тебя к тому, что вы, люди, называете смертью. В эту ночь тебе придется пойти по одной их них. Это предназначено тебе, так как ты рожден в святилище…
Произнес ли странник чье-либо имя? Думаю, что да. Но оно ничего не значило для простого смертного.
Я согнулся, приложил руки к ушам, чтобы защитить их от ужасающего грохота, который прокатился в небе.
Нивор пристально посмотрел на меня, как бы оценивая мою реакцию, затем поднял посох. Вокруг него по всей длине возникло светящееся облако, которое поплыло по воздуху и, разбившись о мое лицо, распалось. Но я не ощутил прикосновения.
— Родственник, — сказал незнакомец. Голос его стал мягким, потерял ту величественность, с которой он говорил со мной до этого.
— Родственник?
— Вероятно, госпожа Тефана, когда совершала сделку с Темными Силами, не поняла, чего она добилась. Но она подозревала это, да, подозревала. Тебя подменили, Керован, но не для того, чтобы тобой воспользовалась она. Это леди Тефана поняла правильно. Я не знаю, кто смотрит через твои глаза. Думаю, что он еще спит или только просыпается. Но придет время, когда ты вспомнишь все и обретешь свое наследство. Нет, нет, не Ульмсдейл — Долины больше не держат тебя. Ты будешь искать, и ты найдешь. Но до этого ты должен решить все проблемы здесь, ты ведь наполовину житель Долин.
Я пытался разобраться. Он хочет сказать, что госпожа Тефана связалась с какими-то силами еще до моего рождения, чтобы сделать меня сосудом, в который она поместит Темное Могущество? Если так, то мои копыта это подтверждают. Но.., но кто же я?
— Не думай об этом сейчас, Керован, — ответил странник на мои мысли. — Ты полукровка и сын своего отца, хоть он и зачал тебя, будучи околдованным.
Леди Тефана хотела впустить в тебя Темное Начало, чтобы сделать тебя своим орудием, однако вместо этого в тебя вошло другое. Узнать, кто ты на самом деле, надлежит тебе самому. Сейчас ты можешь вернуться, войти в союз с ними и убедиться, что она не может устоять против тебя. Или… — Он указал посохом на пустые горы. — Или идти туда, где мрак и то, что вы называете смертью, следует за тобой по пятам. Пойти туда и обречь себя на вечные поиски, в которых у тебя нет проводника. Выбор в твоих руках.
— Они намереваются вызвать волны и ветер, чтобы нанести поражение пришельцам, — сказал я. — Это хорошо или плохо для Ульмсдейла?
— Вызов Могущества всегда большой риск, а если вызывают те, кто не находится в родстве с этими силами, то риск двойной.
— Может, мне воспрепятствовать этому?
Странник отошел. Когда он заговорил, голос его стал ледяным.
— Если хочешь.
— Нет ли третьего пути? — пока я шел из замка, я обдумывал этот вариант. — Возглавить Иткрипт и собрать силы, чтобы оборонять его от врага?
— Выбор в твоих руках, — повторил Нивор. И я понял, что он не даст мне совета.
Долг перед Ульмсдейлом был заложен в меня с детства. Если я отвернусь от земли своих отцов, не сделаю попытки спасти тех, кто живет в долине, от уничтожения либо бандами пришельцев, либо заклинаниями этой ведьмы и ее приспешников, я стану предателем.
— Я наследник отца и не могу предать свой народ. И не могу принять участие в колдовстве. Может быть, найдутся те, кто последует за мной…
Нивор покачал головой.
— Не пытайся построить стену из сухого песка, Керован. Мрак, свивший гнездо в Ульме, распространяется дальше. Ни один воин не придет на твой призыв.
Я не сомневался, что он знает, что говорит. Значит.., значит, Иткрипт? Во всяком случае, я найду там убежище и смогу собрать армию. Кроме того, мне нужно отправить письмо лорду Имгри.
Нивор заткнул посох за пояс. Затем повернулся к одной из лошадей и вынул из переметной сумы небольшой сверток.
— Хику не боевая лошадь, но она хорошо ходит в горах. Прими ее, Керован, с Четвертым Благословением.
Он взял посох и легонько коснулся им моего лба, плеч и сердца.
Мое решение явно доставило ему удовольствие.
Но оно вовсе не обязательно правильное. Однако дорогу мне нужно выбирать самому, без советчиков.
Я совсем забыл про свои копыта, но когда приготовился сесть на лошадь, то заметил сапоги, привязанные к поясу. Я быстро отвязал их, но тут же почувствовал жуткое отвращение. Почему я должен прятать копыта? Это ведь не уродство! Ночью я видел людей, у которых искалечен дух, а это гораздо худшее зло.
Больше нельзя скрывать свою внешность. Если Джойсана и ее родные отвернутся от меня, то я буду свободен. Я отбросил сапоги в сторону и почувствовал облегчение.
— Молодец! — сказал Нивор. — Будь собой, Керован, и не думай, что все люди должны быть одинаковыми. Я возлагаю на тебя большие надежды.
Затем он отвел лошадь на несколько шагов в сторону и, положив руку ей на спину, описал жезлом круг. В воздухе возник легкий колеблющийся туман.
Он быстро сгущался и вскоре скрыл и лошадь, и всадника.
Я решил, что Нивор — один из Древних, и пришел ко мне не случайно. Значит, я полукровка, и связан родством с кем-то из таинственных лордов, ранее правивших этой страной. Мать хотела сделать меня своим орудием, но получилось не так, как она задумывала. Я сопоставил все, что услышал от Нивора, со своими знаниями и получил ответы на многие вопросы.
Во мне заговорило то, что было у меня от человечка: значит, я действительно сын Ульрика, невзирая на все интриги колдуньи. Эта мысль подбодрила меня.
После смерти отец стал мне ближе и дороже, чем был при жизни. Ульмсдейл принадлежал ему. А это означает, что я должен ехать туда.
Я не был уверен, что получил в дар обыкновенную лошадь. Ведь дал мне ее не обыкновенный человек. Но на вид она ничем не отличалась от обычных лошадей.
К рассвету я решил остановиться и сделать передышку. Я снял мешок со спины лошади и обнаружил там бутылку, в которой оказалась не вода, а какая-то белая жидкость. Она освежала и согревала лучше любого вина. Кроме того, я нашел в мешке круглую деревянную коробку с плотно пригнанной крышкой. Я с трудом открыл ее и увидел хлеб. Он был так хорошо защищен, что оказался совершенно свежим. Обычный белый хлеб, но в нем попадались кусочки сушеных фруктов и мяса. Один ломоть его полностью насытил меня.
Мои глаза слипались, тело требовало отдыха. Я устроился между двумя камнями; вытянув копыта, задумчиво смотрел на них и представлял, что же должен почувствовать человек, который без предупреждения впервые увидит копыта. Не зря ли я выбросил сапоги? Как только эта мысль пришла мне в голову, я отверг ее. Джойсана и ее родные примут меня или отвергнут. Между нами не должно быть не правд и полуправд, подобных тем, что наполняли дом моего отца паутиной черного колдовства.
Я расстегнул кошелек, решительно достал футляр с портретом и впервые за многие месяцы открыл его.
Лицо девушки, нарисованное два года тому назад…
Сейчас мы оба стали старше. Какая она, эта девушка с большими глазами и волосами цвета осенних листьев? Может, она хорошо обучена женским делам, но изнежена, понятия не имеет об огромном мире, что лежит за стенами Иткрипта? Впервые я подумал о ней, как о человеке, а не о вещи, которая по обычаю принадлежит мне, как меч, пояс или кольчуга.
Я мало знаю о женщинах. На юге мне пришлось наслушаться хвастливых историй, которые воины .рассказывают друг другу, собравшись у костров. Но это не прибавляло ничего к моим знаниям. Теперь я думал, что моя смешанная кровь отметила меня не только копытами, она наложила на меня что-то большее — недаром же я так равнодушен к девушкам Долин. Если это так, то каким же будет наш союз с Джойсаной?
Я мог разорвать договор, но это значило бы опозорить девушку, все равно, что оскорбить публично.
Оставалось надеяться, когда мы встретимся лицом к лицу, она воспылает ко мне ненавистью, и тогда все кончится по обоюдному согласию.
Однако сейчас, когда я смотрел на это лицо в утреннем свете, я не хотел, чтобы Джойсана разорвала наш договор. Почему я послал ей своего Грифона в шаре? Я почти забыл об этом, но мое прерванное путешествие к Ривалу заставило вспомнить. Я попытался нарисовать талисман в своем воображении — шар, в нем Грифон, одна лапа поднята в предупреждающем жесте…
Но…
Я уже не смотрел в долину перед собой. Я больше не видел пасущуюся лошадь. Я увидел.., ее!
Передо мной была Джойсана — я мог коснуться рукой ее плаща. Прекрасные волосы беспорядочно распущены по плечам, под ними поблескивала кольчуга. На груди, испуская сияние, висел хрустальный Грифон. Лицо девушки было исцарапано, в глазах застыл страх. На коленях покоилась голова молодого мужчины; веки его были закрыты, а в уголках рта пузырилась кровь. Рука Джойсана нежно касалась лба юноши: ей совсем не безразлично, умрет он или нет.
Возможно, то было ясновидение, но такой дар (или проклятие) до этого лишь раз являлся ко мне. Лицо умирающего — не мое… Ответ на мои проблемы?
Не мог же я обвинять Джойсану — мы ничего не знали друг о друге, кроме имен.
Я даже, вопреки просьбе, не послал ей портрета.
.Свечение Грифона удивило меня — но уже потом, когда я справился с собой и заставил примириться с увиденным. Как будто в этот шар вдохнули жизнь. Так вот почему я послал талисман в подарок!
— Я очень дорожил этим Грифоном, но он был предназначен Джойсане.
Видимо, в Иткрипте мне не найти сейчас пристанища. Для наших девушек надеть кольчугу — далеко не обычное дело. Джойсана была в кольчуге, а ее товарищ умирал — этому могло быть только одно объяснение: Иткрипт осажден или уже пал.
Это не привело меня в смятение, напротив, вдохнуло новые силы. Я почувствовал долг перед Джойсаной, независимо от того, рада она меня видеть или нет. Если моя невеста в опасности, я должен поспешить на выручку.
Ульмсдейл, когда-то принадлежавший отцу, а теперь находящийся в руках тех, кто замыслил недоброе; Иткрипт, возможно, тоже захваченный врагом…
Я шел от одной опасности к другой.
Смерть буквально наступала на пятки. Но такова была моя дорога, и я не мог сделать иной выбор.
Видение исчезло, и тут же нахлынула неодолимая слабость. Я проспал в своем убежище весь день, проснулся уже в темноте. Лошадь стояла надо мной, не сойдя с места, словно несла караул.
Сумерки. И даже более того: на небе собирались зловещие тучи. Они совершенно скрыли из виду Кулак Великана. Когда я поднялся на ноги, лошадь прижалась ко мне, запах конского пота ударил в ноздри.
Лошадь положила мне голову на плечо, и я попытался успокоить ее, ласково поглаживая по шее. Это был страх, настоящий страх: иссушающее душу ожидание чего-то кошмарного, как будто вокруг собирались сверхъестественные силы, враждебные всему человеческому роду, силы, которые могли сдуть человека, как пылинку, со своего пути.
Я прижался спиной к каменному выступу, руки мои держали лошадь. Не знаю, почему, но я боялся, как никогда в жизни.
Ни ветерка, ни звука. Это жуткое спокойствие увеличивало мой страх. Долина, горы, весь мир — все съежилось и ожидало.
На востоке полыхнула молния. Не обычная молния: как будто ослепительная яркая трещина расколола небеса. На востоке.., над морем…
Ветер и волны, о которых говорили «родственники»… Значит, все-таки решили вызвать?.. Что же случилось в порту?
Лошадь издала странный, почти человеческий жалобный звук. Давление все усиливалось. Казалось, воздух выдавливается из легких; дышать стало невыносимо трудно. Молнии рассекали небо в абсолютном безмолвии. И вот послышался гул, как будто тысячи боевых барабанов забили одновременно.
Из-за туч сгустилась непроглядная тьма. Такой бури я не видел ни разу в жизни. Где-то в глубинах памяти что-то шевельнулось. Впрочем, конечно, это была не память, так как я вспомнил не свою жизнь, а чужую…
Нет, глупости! Не может человек иметь несколько жизней…
Мою кожу, там, где она не была прикрыта одеждой, жгло и пощипывало, будто сам воздух был отравлен. Затем я увидел свет — не в небе. Камни стали излучать сияние, превратились в бледные фонари.
И в третий раз молния вспыхнула на востоке, затем раздался гром. И тут поднялся ветер.
Ветер, какого (я могу поклясться) наши долины никогда еще не видели. Я упал между камнями, спрятал лицо в лошадиную гриву. Запах пота стоял у меня в ноздрях. Дикий вой ветра переполнил уши, оглушил, от него не было спасения. Я боялся, что вихрь выдернет нас из нашего жалкого убежища и потащит по камням, разобьет насмерть.
Я вонзил копыта в землю, изо всех сил прижался к камням спиной и боком. Лошадь сделала то же самое. Если она и ржала от страха, то теперь я не слышал ее, полностью оглушенный. Бой барабанов превратился в сплошной грохот, которому не было конца.
Я утратил способность думать, только съеживался, глубже вжимался в камни, надеясь, что нам удастся избежать ярости этой бури. Но она продолжалась, и я постепенно стал привыкать к ней. Я уже понял, что ветер дует с востока на запад, и вся его энергия направлена с моря на порт.
Трудно представить, что такая буря может сотворить с побережьем. Оно будет полностью опустошено могучими волнами. Если вражеский флот в это время возле побережья, то он будет полностью уничтожен. Но вместе с врагами пострадают и невинные жители. Что будет с портом и жителями окрестностей? Если эта буря создана (вернее, вызвана) теми, кто сидит в Ульме, значит, они утратили контроль над могущественными силами. Буря оказалась гораздо сильнее, чем они предполагали.
Я потерял счет времени. Не было ни дня, ни ночи; только кромешный мрак и грохот — и страх, страх, вызванный не природой, а чем-то сверхъестественным.
Что с крепостью? Мне казалось, что эта буря может свернуть даже огромные камни, из которых сложена крепость, развалить ее на части.
Буря стихла внезапно, в одно мгновение. Только что царили грохот и свист — и вдруг наступила тишина: полная, мертвая, не менее оглушающая, чем рев стихии. И раздалось слабое ржание лошади. Она отошла от меня, выбралась на открытое пространство.
Черные тучи, разорванные в клочья, как знамя моего отца, стремительно и без остатка таяли. Снова был рассвет. Сколько же времени длился этот ужас?
Я, спотыкаясь, побрел за лошадью.
Воздух уже не был наполнен жгучей кислотой, раздиравшей легкие. Он стал свежим и холодным.
Я должен был посмотреть, что же случилось внизу. Ведя Хику вдоль горного хребта на краю долины, я направился к Кулаку Великана. Обширные пространства опустошены — деревья и кусты вырваны с корнем. Там, где они росли, остались глубокие шрамы на теле земли.
Так очевидны были следы разрушений, что я частично приготовился к тому, что мне предстоит увидеть в самой долине. Но все оказалось гораздо хуже.
Часть крепости еще стояла, но это было уже не целое строение. Вокруг нее разлилась вода — море воды, на поверхности которой плавали какие-то обломки, то ли корабельные мачты, то ли остатки домов.
Спасся ли кто-нибудь? Я не видел никаких признаков жизни. Вся деревня была под водой. Виднелись только несколько крыш. Значит, те, кто так безрассудно обратился к могущественным силам, просчитались?
Может, они тоже погибли во время бури? Хорошо бы… Но Ульмсдейл погиб, это совершенно ясно.
Ни один человек никогда больше не сможет здесь жить. То, что море захватило, оно уже не вернет. Если завоеватели надеялись использовать Ульмсдейл в качестве плацдарма, то они просчитались.
Я отвернулся от остатков крепости. Нужно узнать, что произошло с Джойсаной, и помочь ей. А затем.., затем меня ждали бои на юге.
И я пошел прочь от Кулака Великана, не желая больше смотреть на уничтоженную долину. Сердце щемило, но не из-за потери. Нет. Я никогда не чувствовал себя владельцем Ульмсдейла, однако это была земля моего отца, которую он любил и за которую мог бы отдать жизнь. Я проклинал тех, кто погубил ее.
Я тут же освободился от незримых уз, но не испытывал желания прятаться снова. Что-то в его лице вызывало симпатию и доверие.
— Кто ты? — возможно, я задал вопрос более резко, чем того требовала вежливость.
— Что скажет тебе имя? — спросил он. Конец его посоха быстро чертил какие-то знаки на земле. — Странник может иметь много имен. Зови меня пока Нивор;
Мне показалось, он смотрел на меня так, как будто хотел узнать, слышал ли я это имя прежде. И наверное, разочаровался, потому что вздохнул с сожалением.
— Меня раньше знали в Ульмсдейле. И для дома Ульрика я никогда не был врагом. Я не оставался в стороне, когда кому-нибудь из твоего рода требовалась помощь. Куда ты идешь, лорд Керован?
Я начал догадываться, кто он, однако не чувствовал страха.
— В лес, к Ривалу.
— Ривал… Вот кто всегда искал дороги к знанию, поклонялся только ему. Хотя Ривалу не удалось войти в дверь, он всегда стоял на пороге, и те, кому я служу, уважали его.
— Где он теперь?
Снова кончик посоха начал чертить знаки в пыли.
— Дорог очень много. Но ты должен понять: та, которую выбрал он, — не твоя.
Я задумался. Но был готов выслушать самое худшее, ведь я столько видел и испытал за последний месяц.
— Он мертв? Кто убил его? — снова холодный гнев охватил меня. Неужели Хлаймер лишил меня еще одного друга?
— Рука, которая нанесла удар, была только орудием. Ривал хотел найти некие силы, но кое-кто не желал, чтобы поиски увенчались успехом.
Нивор, очевидно, не любил говорить прямо. Он, скорее, запутывал все, затруднял ясное представление, чем рассказывал.
— Он искал Свет, а не Мрак, — сказал я.
— Иначе бы меня не было здесь, лорд Керован. Я посланец тех сил, с которыми он хотел связаться, к которым он вел и тебя. Слушай внимательно. Сейчас ты стоишь на перепутье двух дорог. Обе полны опасностей. Обе могут привести тебя к тому, что вы, люди, называете смертью. В эту ночь тебе придется пойти по одной их них. Это предназначено тебе, так как ты рожден в святилище…
Произнес ли странник чье-либо имя? Думаю, что да. Но оно ничего не значило для простого смертного.
Я согнулся, приложил руки к ушам, чтобы защитить их от ужасающего грохота, который прокатился в небе.
Нивор пристально посмотрел на меня, как бы оценивая мою реакцию, затем поднял посох. Вокруг него по всей длине возникло светящееся облако, которое поплыло по воздуху и, разбившись о мое лицо, распалось. Но я не ощутил прикосновения.
— Родственник, — сказал незнакомец. Голос его стал мягким, потерял ту величественность, с которой он говорил со мной до этого.
— Родственник?
— Вероятно, госпожа Тефана, когда совершала сделку с Темными Силами, не поняла, чего она добилась. Но она подозревала это, да, подозревала. Тебя подменили, Керован, но не для того, чтобы тобой воспользовалась она. Это леди Тефана поняла правильно. Я не знаю, кто смотрит через твои глаза. Думаю, что он еще спит или только просыпается. Но придет время, когда ты вспомнишь все и обретешь свое наследство. Нет, нет, не Ульмсдейл — Долины больше не держат тебя. Ты будешь искать, и ты найдешь. Но до этого ты должен решить все проблемы здесь, ты ведь наполовину житель Долин.
Я пытался разобраться. Он хочет сказать, что госпожа Тефана связалась с какими-то силами еще до моего рождения, чтобы сделать меня сосудом, в который она поместит Темное Могущество? Если так, то мои копыта это подтверждают. Но.., но кто же я?
— Не думай об этом сейчас, Керован, — ответил странник на мои мысли. — Ты полукровка и сын своего отца, хоть он и зачал тебя, будучи околдованным.
Леди Тефана хотела впустить в тебя Темное Начало, чтобы сделать тебя своим орудием, однако вместо этого в тебя вошло другое. Узнать, кто ты на самом деле, надлежит тебе самому. Сейчас ты можешь вернуться, войти в союз с ними и убедиться, что она не может устоять против тебя. Или… — Он указал посохом на пустые горы. — Или идти туда, где мрак и то, что вы называете смертью, следует за тобой по пятам. Пойти туда и обречь себя на вечные поиски, в которых у тебя нет проводника. Выбор в твоих руках.
— Они намереваются вызвать волны и ветер, чтобы нанести поражение пришельцам, — сказал я. — Это хорошо или плохо для Ульмсдейла?
— Вызов Могущества всегда большой риск, а если вызывают те, кто не находится в родстве с этими силами, то риск двойной.
— Может, мне воспрепятствовать этому?
Странник отошел. Когда он заговорил, голос его стал ледяным.
— Если хочешь.
— Нет ли третьего пути? — пока я шел из замка, я обдумывал этот вариант. — Возглавить Иткрипт и собрать силы, чтобы оборонять его от врага?
— Выбор в твоих руках, — повторил Нивор. И я понял, что он не даст мне совета.
Долг перед Ульмсдейлом был заложен в меня с детства. Если я отвернусь от земли своих отцов, не сделаю попытки спасти тех, кто живет в долине, от уничтожения либо бандами пришельцев, либо заклинаниями этой ведьмы и ее приспешников, я стану предателем.
— Я наследник отца и не могу предать свой народ. И не могу принять участие в колдовстве. Может быть, найдутся те, кто последует за мной…
Нивор покачал головой.
— Не пытайся построить стену из сухого песка, Керован. Мрак, свивший гнездо в Ульме, распространяется дальше. Ни один воин не придет на твой призыв.
Я не сомневался, что он знает, что говорит. Значит.., значит, Иткрипт? Во всяком случае, я найду там убежище и смогу собрать армию. Кроме того, мне нужно отправить письмо лорду Имгри.
Нивор заткнул посох за пояс. Затем повернулся к одной из лошадей и вынул из переметной сумы небольшой сверток.
— Хику не боевая лошадь, но она хорошо ходит в горах. Прими ее, Керован, с Четвертым Благословением.
Он взял посох и легонько коснулся им моего лба, плеч и сердца.
Мое решение явно доставило ему удовольствие.
Но оно вовсе не обязательно правильное. Однако дорогу мне нужно выбирать самому, без советчиков.
Я совсем забыл про свои копыта, но когда приготовился сесть на лошадь, то заметил сапоги, привязанные к поясу. Я быстро отвязал их, но тут же почувствовал жуткое отвращение. Почему я должен прятать копыта? Это ведь не уродство! Ночью я видел людей, у которых искалечен дух, а это гораздо худшее зло.
Больше нельзя скрывать свою внешность. Если Джойсана и ее родные отвернутся от меня, то я буду свободен. Я отбросил сапоги в сторону и почувствовал облегчение.
— Молодец! — сказал Нивор. — Будь собой, Керован, и не думай, что все люди должны быть одинаковыми. Я возлагаю на тебя большие надежды.
Затем он отвел лошадь на несколько шагов в сторону и, положив руку ей на спину, описал жезлом круг. В воздухе возник легкий колеблющийся туман.
Он быстро сгущался и вскоре скрыл и лошадь, и всадника.
Я решил, что Нивор — один из Древних, и пришел ко мне не случайно. Значит, я полукровка, и связан родством с кем-то из таинственных лордов, ранее правивших этой страной. Мать хотела сделать меня своим орудием, но получилось не так, как она задумывала. Я сопоставил все, что услышал от Нивора, со своими знаниями и получил ответы на многие вопросы.
Во мне заговорило то, что было у меня от человечка: значит, я действительно сын Ульрика, невзирая на все интриги колдуньи. Эта мысль подбодрила меня.
После смерти отец стал мне ближе и дороже, чем был при жизни. Ульмсдейл принадлежал ему. А это означает, что я должен ехать туда.
Я не был уверен, что получил в дар обыкновенную лошадь. Ведь дал мне ее не обыкновенный человек. Но на вид она ничем не отличалась от обычных лошадей.
К рассвету я решил остановиться и сделать передышку. Я снял мешок со спины лошади и обнаружил там бутылку, в которой оказалась не вода, а какая-то белая жидкость. Она освежала и согревала лучше любого вина. Кроме того, я нашел в мешке круглую деревянную коробку с плотно пригнанной крышкой. Я с трудом открыл ее и увидел хлеб. Он был так хорошо защищен, что оказался совершенно свежим. Обычный белый хлеб, но в нем попадались кусочки сушеных фруктов и мяса. Один ломоть его полностью насытил меня.
Мои глаза слипались, тело требовало отдыха. Я устроился между двумя камнями; вытянув копыта, задумчиво смотрел на них и представлял, что же должен почувствовать человек, который без предупреждения впервые увидит копыта. Не зря ли я выбросил сапоги? Как только эта мысль пришла мне в голову, я отверг ее. Джойсана и ее родные примут меня или отвергнут. Между нами не должно быть не правд и полуправд, подобных тем, что наполняли дом моего отца паутиной черного колдовства.
Я расстегнул кошелек, решительно достал футляр с портретом и впервые за многие месяцы открыл его.
Лицо девушки, нарисованное два года тому назад…
Сейчас мы оба стали старше. Какая она, эта девушка с большими глазами и волосами цвета осенних листьев? Может, она хорошо обучена женским делам, но изнежена, понятия не имеет об огромном мире, что лежит за стенами Иткрипта? Впервые я подумал о ней, как о человеке, а не о вещи, которая по обычаю принадлежит мне, как меч, пояс или кольчуга.
Я мало знаю о женщинах. На юге мне пришлось наслушаться хвастливых историй, которые воины .рассказывают друг другу, собравшись у костров. Но это не прибавляло ничего к моим знаниям. Теперь я думал, что моя смешанная кровь отметила меня не только копытами, она наложила на меня что-то большее — недаром же я так равнодушен к девушкам Долин. Если это так, то каким же будет наш союз с Джойсаной?
Я мог разорвать договор, но это значило бы опозорить девушку, все равно, что оскорбить публично.
Оставалось надеяться, когда мы встретимся лицом к лицу, она воспылает ко мне ненавистью, и тогда все кончится по обоюдному согласию.
Однако сейчас, когда я смотрел на это лицо в утреннем свете, я не хотел, чтобы Джойсана разорвала наш договор. Почему я послал ей своего Грифона в шаре? Я почти забыл об этом, но мое прерванное путешествие к Ривалу заставило вспомнить. Я попытался нарисовать талисман в своем воображении — шар, в нем Грифон, одна лапа поднята в предупреждающем жесте…
Но…
Я уже не смотрел в долину перед собой. Я больше не видел пасущуюся лошадь. Я увидел.., ее!
Передо мной была Джойсана — я мог коснуться рукой ее плаща. Прекрасные волосы беспорядочно распущены по плечам, под ними поблескивала кольчуга. На груди, испуская сияние, висел хрустальный Грифон. Лицо девушки было исцарапано, в глазах застыл страх. На коленях покоилась голова молодого мужчины; веки его были закрыты, а в уголках рта пузырилась кровь. Рука Джойсана нежно касалась лба юноши: ей совсем не безразлично, умрет он или нет.
Возможно, то было ясновидение, но такой дар (или проклятие) до этого лишь раз являлся ко мне. Лицо умирающего — не мое… Ответ на мои проблемы?
Не мог же я обвинять Джойсану — мы ничего не знали друг о друге, кроме имен.
Я даже, вопреки просьбе, не послал ей портрета.
.Свечение Грифона удивило меня — но уже потом, когда я справился с собой и заставил примириться с увиденным. Как будто в этот шар вдохнули жизнь. Так вот почему я послал талисман в подарок!
— Я очень дорожил этим Грифоном, но он был предназначен Джойсане.
Видимо, в Иткрипте мне не найти сейчас пристанища. Для наших девушек надеть кольчугу — далеко не обычное дело. Джойсана была в кольчуге, а ее товарищ умирал — этому могло быть только одно объяснение: Иткрипт осажден или уже пал.
Это не привело меня в смятение, напротив, вдохнуло новые силы. Я почувствовал долг перед Джойсаной, независимо от того, рада она меня видеть или нет. Если моя невеста в опасности, я должен поспешить на выручку.
Ульмсдейл, когда-то принадлежавший отцу, а теперь находящийся в руках тех, кто замыслил недоброе; Иткрипт, возможно, тоже захваченный врагом…
Я шел от одной опасности к другой.
Смерть буквально наступала на пятки. Но такова была моя дорога, и я не мог сделать иной выбор.
Видение исчезло, и тут же нахлынула неодолимая слабость. Я проспал в своем убежище весь день, проснулся уже в темноте. Лошадь стояла надо мной, не сойдя с места, словно несла караул.
Сумерки. И даже более того: на небе собирались зловещие тучи. Они совершенно скрыли из виду Кулак Великана. Когда я поднялся на ноги, лошадь прижалась ко мне, запах конского пота ударил в ноздри.
Лошадь положила мне голову на плечо, и я попытался успокоить ее, ласково поглаживая по шее. Это был страх, настоящий страх: иссушающее душу ожидание чего-то кошмарного, как будто вокруг собирались сверхъестественные силы, враждебные всему человеческому роду, силы, которые могли сдуть человека, как пылинку, со своего пути.
Я прижался спиной к каменному выступу, руки мои держали лошадь. Не знаю, почему, но я боялся, как никогда в жизни.
Ни ветерка, ни звука. Это жуткое спокойствие увеличивало мой страх. Долина, горы, весь мир — все съежилось и ожидало.
На востоке полыхнула молния. Не обычная молния: как будто ослепительная яркая трещина расколола небеса. На востоке.., над морем…
Ветер и волны, о которых говорили «родственники»… Значит, все-таки решили вызвать?.. Что же случилось в порту?
Лошадь издала странный, почти человеческий жалобный звук. Давление все усиливалось. Казалось, воздух выдавливается из легких; дышать стало невыносимо трудно. Молнии рассекали небо в абсолютном безмолвии. И вот послышался гул, как будто тысячи боевых барабанов забили одновременно.
Из-за туч сгустилась непроглядная тьма. Такой бури я не видел ни разу в жизни. Где-то в глубинах памяти что-то шевельнулось. Впрочем, конечно, это была не память, так как я вспомнил не свою жизнь, а чужую…
Нет, глупости! Не может человек иметь несколько жизней…
Мою кожу, там, где она не была прикрыта одеждой, жгло и пощипывало, будто сам воздух был отравлен. Затем я увидел свет — не в небе. Камни стали излучать сияние, превратились в бледные фонари.
И в третий раз молния вспыхнула на востоке, затем раздался гром. И тут поднялся ветер.
Ветер, какого (я могу поклясться) наши долины никогда еще не видели. Я упал между камнями, спрятал лицо в лошадиную гриву. Запах пота стоял у меня в ноздрях. Дикий вой ветра переполнил уши, оглушил, от него не было спасения. Я боялся, что вихрь выдернет нас из нашего жалкого убежища и потащит по камням, разобьет насмерть.
Я вонзил копыта в землю, изо всех сил прижался к камням спиной и боком. Лошадь сделала то же самое. Если она и ржала от страха, то теперь я не слышал ее, полностью оглушенный. Бой барабанов превратился в сплошной грохот, которому не было конца.
Я утратил способность думать, только съеживался, глубже вжимался в камни, надеясь, что нам удастся избежать ярости этой бури. Но она продолжалась, и я постепенно стал привыкать к ней. Я уже понял, что ветер дует с востока на запад, и вся его энергия направлена с моря на порт.
Трудно представить, что такая буря может сотворить с побережьем. Оно будет полностью опустошено могучими волнами. Если вражеский флот в это время возле побережья, то он будет полностью уничтожен. Но вместе с врагами пострадают и невинные жители. Что будет с портом и жителями окрестностей? Если эта буря создана (вернее, вызвана) теми, кто сидит в Ульме, значит, они утратили контроль над могущественными силами. Буря оказалась гораздо сильнее, чем они предполагали.
Я потерял счет времени. Не было ни дня, ни ночи; только кромешный мрак и грохот — и страх, страх, вызванный не природой, а чем-то сверхъестественным.
Что с крепостью? Мне казалось, что эта буря может свернуть даже огромные камни, из которых сложена крепость, развалить ее на части.
Буря стихла внезапно, в одно мгновение. Только что царили грохот и свист — и вдруг наступила тишина: полная, мертвая, не менее оглушающая, чем рев стихии. И раздалось слабое ржание лошади. Она отошла от меня, выбралась на открытое пространство.
Черные тучи, разорванные в клочья, как знамя моего отца, стремительно и без остатка таяли. Снова был рассвет. Сколько же времени длился этот ужас?
Я, спотыкаясь, побрел за лошадью.
Воздух уже не был наполнен жгучей кислотой, раздиравшей легкие. Он стал свежим и холодным.
Я должен был посмотреть, что же случилось внизу. Ведя Хику вдоль горного хребта на краю долины, я направился к Кулаку Великана. Обширные пространства опустошены — деревья и кусты вырваны с корнем. Там, где они росли, остались глубокие шрамы на теле земли.
Так очевидны были следы разрушений, что я частично приготовился к тому, что мне предстоит увидеть в самой долине. Но все оказалось гораздо хуже.
Часть крепости еще стояла, но это было уже не целое строение. Вокруг нее разлилась вода — море воды, на поверхности которой плавали какие-то обломки, то ли корабельные мачты, то ли остатки домов.
Спасся ли кто-нибудь? Я не видел никаких признаков жизни. Вся деревня была под водой. Виднелись только несколько крыш. Значит, те, кто так безрассудно обратился к могущественным силам, просчитались?
Может, они тоже погибли во время бури? Хорошо бы… Но Ульмсдейл погиб, это совершенно ясно.
Ни один человек никогда больше не сможет здесь жить. То, что море захватило, оно уже не вернет. Если завоеватели надеялись использовать Ульмсдейл в качестве плацдарма, то они просчитались.
Я отвернулся от остатков крепости. Нужно узнать, что произошло с Джойсаной, и помочь ей. А затем.., затем меня ждали бои на юге.
И я пошел прочь от Кулака Великана, не желая больше смотреть на уничтоженную долину. Сердце щемило, но не из-за потери. Нет. Я никогда не чувствовал себя владельцем Ульмсдейла, однако это была земля моего отца, которую он любил и за которую мог бы отдать жизнь. Я проклинал тех, кто погубил ее.
ДЖОЙСАНА
Мы стояли под луной, на каменных плитах.
Торосе выскользнул из моих рук и упал на землю. Я опустилась возле него на колени, чтобы разглядеть рану. Голова Торосса была бессильно закинута, из уголка рта стекала струйка крови. Когда я увидела рану, то не поверила, что он смог уйти со мной так далеко. Я видела, что рана смертельна, но отрезала ножом кусок ткани и перевязала ее, чтобы остановить кровь. Правда, я не понимала, зачем я это делаю, ничто не могло теперь помочь Тороссу.
Я ласково прижала его голову к себе. Только так можно облегчить ему смерть. Он ведь погиб, чтобы я могла жить. В свете луны и светящегося шара с Грифоном я рассматривала его лицо.
Какие повороты судьбы свели нас вместе? Если бы я могла, то с радостью назвала бы Торосса своим мужем. Почему же этого не случилось, что мне помешало?
В библиотеке монастыря я прочла много старых книг. И в одной из них утверждалось, что человек живет не один раз, а возвращается в этот мир в другое время, чтобы заплатить свои долги тем, кому чем-то обязан. Следовательно, человек в каждой своей жизни связан нитями, которые тянутся откуда-то из далекого прошлого.
Торосе настаивал, чтобы я нарушила клятву. И хотя я отвергла его притязания, он пришел мне на выручку, чтобы умереть у меня на руках, потому что моя жизнь значила для него больше, чем его собственная. Какой же долг он платил мне, если, конечно, старые книги говорят правду? Или он сам возложил на меня долг, который мне теперь придется платить?
Голова шевельнулась. Я наклонилась и услышала шепот:
— Воды…
Вода! У меня ее не было ни капли. Я понимала, что за водой нужно идти к реке, но она была так далеко. Я выжала полы своего плаща и смочила ему лицо, понимая, что этого недостаточно. Затем в мертвенно-белом свете луны я увидела, что вокруг растут высокие растения — мне до плеча. На их мясистых листьях блестели серебряные капли. Я узнала растения, о которых мне рассказывала дама Мэт. Они обладали способностью конденсировать на своих листьях влагу, когда наступала ночь.
Я положила Торосса на землю и пошла собирать эту росу. Смочила Тороссу губы и влила несколько капель в рот. Этого было, конечно, мало, ничтожно мало, но, возможно, эти листья обладают каким-нибудь лечебным свойством? Вероятно, так и было, потому что даже нескольких капелек хватило, чтобы утолить жажду Торосса.
Я снова прижала его голову к себе, и тут он открыл глаза, увидел меня и улыбнулся.
— Моя.., госпожа…
Я хотела остановить Торосса: говорить ему было нельзя. Он тратил на слова силы, которых и так оставалось немного.
Но Торосе не послушался.
— Я.., знал, моя госпожа, с самого первого раза, когда.., увидел.., тебя. — Его голос с каждым словом становился тверже, вместо того, чтобы слабеть. — Ты очень красива, Джойсана, очень умна, желанна. Но это… — Он закашлялся, и струйка крови снова потекла по подбородку. Я быстро вытерла кровь влажными листьями. — Но ты не для меня, — закончил он фразу.
Торосе долго молчал, затем добавил:
— Не из-за наследства, Джойсана, поверь мне. Я умру с тяжелым сердцем, если ты думаешь, что я желал стать хозяином Иткрипта. Я.., я хотел тебя!
— Знаю, — заверила я его. Это была правда. Возможно, родственники и побуждали его жениться на мне из-за наследства, но Торосе желал именно меня, а не дороги к трону. Жаль, что я не чувствовала к нему ничего, кроме дружбы и братской любви.
Торосе снова стал кашлять и задыхаться. Говорить он уже не мог.
Я решила, что должна облегчить страдания, солгать ему, чтобы он поверил мне.
— Если бы ты остался жив, я стала бы твоей, Торосе.
Торосе выскользнул из моих рук и упал на землю. Я опустилась возле него на колени, чтобы разглядеть рану. Голова Торосса была бессильно закинута, из уголка рта стекала струйка крови. Когда я увидела рану, то не поверила, что он смог уйти со мной так далеко. Я видела, что рана смертельна, но отрезала ножом кусок ткани и перевязала ее, чтобы остановить кровь. Правда, я не понимала, зачем я это делаю, ничто не могло теперь помочь Тороссу.
Я ласково прижала его голову к себе. Только так можно облегчить ему смерть. Он ведь погиб, чтобы я могла жить. В свете луны и светящегося шара с Грифоном я рассматривала его лицо.
Какие повороты судьбы свели нас вместе? Если бы я могла, то с радостью назвала бы Торосса своим мужем. Почему же этого не случилось, что мне помешало?
В библиотеке монастыря я прочла много старых книг. И в одной из них утверждалось, что человек живет не один раз, а возвращается в этот мир в другое время, чтобы заплатить свои долги тем, кому чем-то обязан. Следовательно, человек в каждой своей жизни связан нитями, которые тянутся откуда-то из далекого прошлого.
Торосе настаивал, чтобы я нарушила клятву. И хотя я отвергла его притязания, он пришел мне на выручку, чтобы умереть у меня на руках, потому что моя жизнь значила для него больше, чем его собственная. Какой же долг он платил мне, если, конечно, старые книги говорят правду? Или он сам возложил на меня долг, который мне теперь придется платить?
Голова шевельнулась. Я наклонилась и услышала шепот:
— Воды…
Вода! У меня ее не было ни капли. Я понимала, что за водой нужно идти к реке, но она была так далеко. Я выжала полы своего плаща и смочила ему лицо, понимая, что этого недостаточно. Затем в мертвенно-белом свете луны я увидела, что вокруг растут высокие растения — мне до плеча. На их мясистых листьях блестели серебряные капли. Я узнала растения, о которых мне рассказывала дама Мэт. Они обладали способностью конденсировать на своих листьях влагу, когда наступала ночь.
Я положила Торосса на землю и пошла собирать эту росу. Смочила Тороссу губы и влила несколько капель в рот. Этого было, конечно, мало, ничтожно мало, но, возможно, эти листья обладают каким-нибудь лечебным свойством? Вероятно, так и было, потому что даже нескольких капелек хватило, чтобы утолить жажду Торосса.
Я снова прижала его голову к себе, и тут он открыл глаза, увидел меня и улыбнулся.
— Моя.., госпожа…
Я хотела остановить Торосса: говорить ему было нельзя. Он тратил на слова силы, которых и так оставалось немного.
Но Торосе не послушался.
— Я.., знал, моя госпожа, с самого первого раза, когда.., увидел.., тебя. — Его голос с каждым словом становился тверже, вместо того, чтобы слабеть. — Ты очень красива, Джойсана, очень умна, желанна. Но это… — Он закашлялся, и струйка крови снова потекла по подбородку. Я быстро вытерла кровь влажными листьями. — Но ты не для меня, — закончил он фразу.
Торосе долго молчал, затем добавил:
— Не из-за наследства, Джойсана, поверь мне. Я умру с тяжелым сердцем, если ты думаешь, что я желал стать хозяином Иткрипта. Я.., я хотел тебя!
— Знаю, — заверила я его. Это была правда. Возможно, родственники и побуждали его жениться на мне из-за наследства, но Торосе желал именно меня, а не дороги к трону. Жаль, что я не чувствовала к нему ничего, кроме дружбы и братской любви.
Торосе снова стал кашлять и задыхаться. Говорить он уже не мог.
Я решила, что должна облегчить страдания, солгать ему, чтобы он поверил мне.
— Если бы ты остался жив, я стала бы твоей, Торосе.