Нортон Андрэ. Морская крепость

   Но силы его восстанавливались поразительно быстро, а храбрости ему не занимать, и спустя всего несколько минут он снова нырнул.
   Больше препятствий на его пути не было, и фальконер быстро добрался до борта разбитого корабля — и встретился с новой трудностью.
   С каждой новой волной, перекатывавшейся через нос корабля, страх женщины усиливался. Большое расстояние мешало ей разглядеть, насколько серьезны раны командира наемников, но Уна видела, что он не смог без помощи подняться на борт. Один из моряков помогал ему держаться, как будто крепеж веревки отнял у фальконера последние силы.
   Уна вздрогнула. Сможет ли он вернуться или останется бессильной жертвой бури на месте, когда спасет потерпевших крушение?
   Первый из моряков начал переход, двигался он медленно, с трудом, держась за веревку.
   Работа на кораблях делает человека сильным, и вскоре первая женщина уже стояла на карнизе под Уной. Она упала на руки ожидавших.
   Жители долины радостно закричали. Уне показалось, что этот крик подхватили и оставшиеся на разбитом корабле моряки, хотя, конечно, услышать этого она не могла.
   Второй моряк начал путь, но Уна теперь была уверена в его безопасности и смотрела только на Тарлаха. Может, ей только кажется или на самом деле наемник теперь держится уверенней и без посторонней помощи? К тому времени, как третий моряк достиг карниза, Уна удостоверилась, что это действительно так, и впервые с того времени, как рассталась с ним, чуть успокоилась.
   Но тут же застыла. Теперь двинулся в путь четвертый моряк. Он как будто тоже не испытывал трудностей, но что-то все же не так. Что-то очень неправильно.
   Уна нахмурилась и заставила себя сосредоточиться на событиях внизу, пытаясь понять, что вызвало у неё такую тревогу.
   Веревка! Она движется как-то странно, сильно дергается.
   В отчаянии Уна провела взглядом по ней от несчастного моряка до того места, где веревка крепилась к камню.
   И смертельно побледнела. Веревка немного соскользнула, но достаточно, чтобы задеть за острый, как лезвие, край камня. И с каждым движением ничего не подозревающего моряка перетиралась о камень. Через несколько мгновений он лишится опоры.
   Уна окликнула ждавших внизу, но поняла, что её не слышат.
   Что делать? Она не успеет добраться до нижнего карниза, как веревка разорвется.
   Она уже рвется!
   В отчаянии Уна перехватила концы порванной веревки. Разрыв пришелся на сгиб, оставалось достаточно длины, чтобы заново обернуть веревку вокруг камня, чтобы он принял на себя большую часть веса моряка.
   Но у Уны не хватало для этого времени и сил. Она обернула веревкой руки, затем прижалась к камню, завершив петлю собственным телом в тот момент, когда канат окончательно порвался.
   Трос рывком натянулся, и Уна закричала. Боль была невероятной, невыносимой, но она должна вынести её, иначе остальные погибнут. Погибнет и Тарлах и смерть его будет совершенно бесполезной. Женщина благодарила судьбу за то, что ей удалось ухватиться за скалу. Не будь камня она не удержала бы эту тяжесть, её лишь стянуло бы вниз с утеса.
   Она прижалась лбом к каменному выступу, всхлипывая от боли и ещё крепче обвязывая эту мучительную веревку вокруг рук.
   Отдыха у неё не было. Уна надеялась удобнее взять веревку, когда моряк достигнет берега, но прежде чем он отпустил опору, начал передвигаться следующий. Уне придется оставаться на месте, пока все люди не переправятся.
   Надо сохранить ясную голову, и она старалась не потерять сознание, хотя это принесло бы ей облегчение.
   Так продолжалось, казалось, целую вечность. Но вдруг давление неожиданно ослабло. Уна в полубессознательном состоянии подняла голову и увидела высокого фальконера, который надежно держал веревку. Другой быстро работал, привязывая её к камню.
   Само освобождение от боли тоже оказалось пыткой, потому что начало восстанавливаться кровообращение, и женщина отчаянно заплакала, хотя и стыдилась своих слез. Довольно быстро она пришла в себя.
   Наемники, привязав веревку, подошли к ней. Она узнала, лейтенанта и его помощника.
   Бреннан склонился над ней и с мягкостью, которая казалась странной среди фальконеров, помог ей подняться.
   — Отдыхай, леди, — сказал он. — Отдыхай спокойно. Ты подарила им жизнь, если позволят Рогатый Лорд и их силы.
   — Откуда вы узнали? — умудрилась она спросить сквозь приступ боли.
   — Сокол командира. Ему пришлось ждать, пока затишье не позволило ему слететь к нам, но, к счастью, ждал не слишком долго. Он внизу ждет возвращения командира, — добавил лейтенант, предвидя её следующий вопрос. — Полет не повредил ему, хотя ветер снова поднялся, едва он достиг нас.
   И, словно подчеркивая его слова, ударил сильный холодный порыв ветра, отчего перехватило дыхание. Все вздрогнули.
   Второй воин набросил на Уну плащ. Она узнала плащ Тарлаха и возразила, но фальконер рассмеялся.
   — Ему мы тоже дадим плащ, леди. Не беспокойся. Потом поднял её и, так как израненные руки не давали ей возможность спуститься самой, отнес на нижний карниз.
   Здесь она позволила перевязать раны на руках, но отказалась уйти. Сознание её снова стало ясным, оно освободилось от тумана боли и напряжения, и она опять могла воспринимать происходящее вокруг. Пока командир фальконеров не окажется в безопасности на берегу, она не станет искать убежища и тепла.

Глава четырнадцатая

   Закрепив веревку, Тарлах выполнил свою задачу, и тут же силы покинули его. Он устало опустился на палубу, понимая, что следующая волна смоет его.
   Неожиданно крепкая рука обхватила его. Он поднял голову и увидел высокого моряка, человека мощного телосложения. Тот понял его состояние и пришел на помощь.
   Тарлах смутился: человек, который так много перенес, ещё тратит на него свои силы. Но не стал возражать, только кивнул в знак благодарности. Иначе — смерть, а он не собирался умирать, пока ещё оставалась надежда.
   Моряк словно прочел его мысли и широко улыбнулся.
   — Считай, что это небольшая благодарность за веревку, человек с берега, — сказал он и напрягся в ожидании следующей волны.
   Первая женщина двигалась вдоль веревки. Фальконер следил за се продвижением, затаив дыхание, как и все остальные. И хоть у него не было сил подхватить всеобщий радостный крик, когда она достигла карниза, он испытал не меньшую радость и торжество.
   Переправа шла гладко, и моряки двигались быстрее, чем ожидал наемник.
   Он внимательно наблюдал за каждым, отмечал все особенности продвижения, пытался определить главные трудности подъема и способы справиться с ними. Скоро наступит его черед, и ему нужно точно знать, что делать, чтобы как можно быстрее переправиться. У него слишком мало сил: хорошо, если их вообще хватит.
   Но силы постепенно возвращались к нему. Рослый моряк дал ему возможность передохнуть, в чем нуждалось тело после трудного пути и чрезмерного напряжения, и прежде чем четвертый моряк добрался до берега, Тарлах уже держался молодцом.
   Но он хорошо понимал, что такое быстрое восстановление сил может оказаться кратковременным. Он ранен, а некоторые раны, возможно, серьезные, и любая из них может помешать его возвращению на берег. Особенно его беспокоило поврежденное плечо: этого может оказаться вполне достаточно, чтобы рука перестала действовать.
   Тарлах закрыл глаза. Все порезы давали себя знать. Конечно, в прошлом ему приходилось терпеть и более сильную боль, но на раны действовала соленая вода и нестерпимо жгла. К тому же он очень замерз и дрожал, как и все остальные. Сжимаясь под очередной волной, он подумал, что долгое пребывание в таких условиях совсем обессилит его.
   Он почувствовал, как напрягся сосед, и поднял голову.
   Последний из моряков, кроме того, что был с ним, уже почти добрался до берега.
   Салкар задумчиво перевел взгляд с веревки на фальконера. — Пойдем вместе, — предложил он. Тарлах покачал головой.
   — Нет. Веревка слишком тонкая. Она не выдержит двоих. Иди. Я ещё немного отдохну и последую за тобой.
   Тот кивнул и взялся за веревку.
   Воин внимательно наблюдал за ним. Моряк продвигался быстрее и легче товарищей, хотя дольше всех пробыл на разбитом корабле и к тому же часть времени поддерживал спасителя. Сила и выносливость у этого человека, должно быть, огромные.
   Тарлах вздохнул. Ему потребуется и то и другое через несколько минут.
   Но ничего не поделаешь. Наступила его очередь. Он пробрался по скользкой палубе и ухватился за веревку. Подождал, пока через него перекатилась большая волна, и взялся за трос.
   На какое-то время он почти полностью погрузился под воду, но постепенно стал приподниматься.
   Воображение не обмануло его: возвращаться действительно было трудно, и Тарлах удивлялся, как другим удалось благополучно добраться до берега.
   Они не смогли бы этого сделать, если бы были ранены: даже не удержались бы на палубе. Те, кто пострадал при крушении, погибли раньше.
   Можно только удивляться, как выдержали испытание моряки, даже оставшиеся невредимыми. Он считал себя закаленным, тело его подготовлено к тому, чтобы выдерживать боль и напряжение, но он не знал, выдержат ли раненые руки. До берега далеко, так бесконечно далеко, и никакой передышки, ни малейшего облегчения, только бесконечная нестерпимая боль, которая усиливалась с каждым разом, как веревка реагировала на его рывки.
   Если бы он мог двигаться в более равномерном темпе, то избавил бы себя от резких рывков, которые болезнено рвали его мышцы, но раненое плечо делало это невозможным. Оно выдерживало его вес только долю секунды, и потому ему приходилось надеяться только на левую руку. В момент рывка он пускал в ход правую.
   Скоро он вообще перестал думать и сосредоточился только на болезненном продвижении, напрягая волю, заставляя мышцы и нервы выполнять задачу, которая и в нормальном состоянии показалась бы ему невыполнимой.
   И вдруг он оказался совсем рядом с утесом, словно неожиданно пришел в себя и вынырнул из колдовского тумана.
   Вид неровной, почти вертикальной, стены подбодрил воина. Надеясь сберечь убывающие силы, он постарался быстрее преодолеть оставшееся расстояние. Теперь, когда большая часть пути осталась позади, он двигался ровнее, хотя предстоял самый трудный участок крутого подъема.
   Наконец наступило мгновение, когда Тарлах оказался на карнизе, где его ждали фальконеры и жители Морской крепости. Он так сильно сжал кулаки, что прошло несколько мгновений, прежде чем он сумел разжать пальцы: и вот под ногами снова твердая поверхность камня.
   Несколько секунд он сознавал только, что спасся. И чувствовал, как руки Бреннана поддерживали его.
   Тарлах тяжело опирался на лейтенанта. С исчезновением опасности его снова оставили силы, требовался отдых после всего испытанного.
   Неожиданно туман, окутавший сознание, рассеялся. Кого-то не хватало.
   — Где Уна?
   Она приблизилась к нему, пробиваясь сквозь неясные очертания окружающих.
   — Я здесь, капитан.
   Голос её звучал уверенно, как у врача при обращении с пациентом, и он подумал, что она не случайно обращается к нему по званию, а не по имени, как наедине. Она сохранила свою способность здраво рассуждать и действовать…
   Он смутно слышал, как она приказала отнести его в один из ближайших домов, чтобы не тратить времени, добираясь до башни, и радовался, что распоряжается не он, а кто-то другой. Темнота заключила его в свои мягкие непроницаемые объятия ещё до того, как Уна закончила давать указания.

Глава пятнадцатая

   Командир наемников медленно приходил в себя. Он в незнакомой комнате с выбеленными стенами и тяжелой простой мебелью. Солнечные лучи, пробивавшиеся через маленькое окно, говорили о том, что сейчас позднее утро.
   Тарлах удивился и, не раздумывая, сел. Резкое движение вызвало боль, и он, охнув, снова лег.
   Откуда-то с потолка на кровать спустился Бросающий Вызов Буре, попеременно то негромко утешая, то браня друга за неосторожность.
   В то же мгновение рядом оказалась Уна.
   — Спокойнее, — сказала она. — Даже фальконер должен расплачиваться за такое обращение со своим организмом.
   Тарлах ничего не ответил. Он смотрел на руки Уны в повязках от пальцев до запястья.
   — Что с тобой случилось? — спросил он.
   Она пожала плечами, немного поморщившись при этом, как будто у неё тоже болели мышцы.
   — Несколько порезов. Как только смогу, сделаю перевязку получше. Вчера на это не было времени.
   — Неправда! У тебя покраснели глаза. Ты плакала от боли?
   — Нет, просто устала. — Она опустила голову. — Я тебя подвела. Прошу прощения за это. Он снова сёл, на этот раз пересилив боль.
   — Ты знаешь, что ты для меня сделала?
   — Я привела тебя в Морскую крепость. Владелица долины посмотрела ему в лицо.
   — Я знала, что ваш народ любит высокогорья, и сыграла на этом, чтобы убедить тебя согласиться.
   — Долина действительно прекрасна, миледи, а моя работа требует, чтобы я основательно познакомился с нею, и твоя обязанность — показать мне владения.
   — Показать — да, но я раскрыла перед тобой Морскую крепость с любовью своего сердца, старалась, чтобы ты тоже полюбит её, как я. И мне это, кажется, удалось.
   — Но если ты это и сделала, в этом нет никакого позора для меня. Морская крепость заслуживает любви и уважения любого человека.
   Он неожиданно испугался. Что он такого ей наговорил? А может быть, кому-то еще?
   — Я был очень болен вчера вечером? — осторожно спросил он, опасаясь, что голос выдаст его.
   — Болен? Нет, но ты очень устал и переволновался, и я решила, что мне лучше посидеть с тобой.
   Как целительница, она имела на это право, и даже товарищи Тарлаха не могли возразить.
   — Ты боялась, что я расскажу о твоей сестре?
   — Отчасти.
   Но у неё была и другая потребность. Она испытывала к этому человеку такие чувства, какие не вызывал в ней, в её душе и теле, ни один мужчина, и, конечно, не лорд, которому отдал её отец. То, что он предложил смертельно опасный план и сам выполнил его, помогло ей наконец понять, что фальконер Тарлах, этот чужой суровый воин, чье лицо открытым она ни разу не видела до того, как они стояли вместе на карнизе, — её избранный лорд, названный так её сердцем.
   Но об этом она не посмела заговорить и, наверно, никогда не посмеет. Уна заставила себя улыбнуться.
   — На этот счет можно было не беспокоиться. Ты говорил очень мало, только о своих чувствах к Морской крепости, а ты утверждаешь, что это не повредило бы тебе среди твоих товарищей.
   — Да, — подтвердил он.
   Тарлах неловко пошевелился. Ее забота порадовала его, но он чувствовал себя из-за неё тревожно. У Уны хватает собственных забот. Незачем добавлять к ним ещё и его беды.
   Он чуть нахмурился: ему пришел в голову новый вопрос.
   — Раны у меня легкие, иначе я не чувствовал бы себя так хорошо, — проговорил он. — Нужно ли было кому-то оставаться со мной? — Он видел, что она продолжает пристально смотреть на него, словно ищет что-то потерянное.
   Уна коснулась повязки у него на виске.
   — Мы опасались этой раны и боялись оставить тебя. Вдруг в ней что-то изменилось.
   — Тебя не тошнит, голова не кружится?
   — Нет.
   — Больно?
   — Не больше, чем следовало ожидать. Холодные пальцы коснулись его лба.
   — Жара тоже нет. Она улыбнулась.
   — Я думаю, тебе можно вернуться в башню и дать возможность жителям дома отдохнуть.
   Тарлах увидел, что рядом с его постелью лежит вычищенный мундир.
   — С радостью, только оденусь.
   — А я приготовлю твою лошадь.
   Он посмотрел на свое плечо, вспомнил, какие неприятности оно ему причиняло. Плечо тоже забинтовано.
   — А это? — спросил он. — Рана неприятная, но неопасная. Главное, что нет признаков воспаления, которого нужно было опасаться больше всего.
   Ее глаза потемнели.
   — Хоть и легкая, эта рана могла тебя погубить.
   — Это уже позади, — негромко ответил он. Осторожно расправил плечи, особенно раненое, и почувствовал облегчение, видя, что онемелость покидает их.
   — Как спасшиеся матросы?
   — В порядке — все. Они хотели поблагодарить тебя. Она печально покачала головой.
   — Если не считать усталости и шока, ни один из них не пострадал так сильно, как ты.
   Тарлах только кивнул. Ее ответ лишь подтвердил то, о чем он и так догадывался. Уна направилась к двери.
   — Тебя очень хотел видеть твой лейтенант. Послать за ним?
   — Да, конечно, иначе он решит, что я серьезно ранен. И поторопись с лошадью. Не хочу доставлять жителям дома лишние хлопоты.
   Когда Бреннан вошел в комнату, командир был почти одет.
   Он натянул рубашку, морщась от боли в плече.
   — Наверно, ещё хотя бы денек, не следовало этого надевать.
   Бреннан сочувственно рассмеялся.
   — Радуйся, что вообще смог это сделать, друг. Как ты себя чувствуешь?
   — Больно, — признался тот, — но в целом я здоров.
   — Рогатый Лорд был с тобой, — серьезно произнес Бреннан.
   Тарлах посмотрел на него.
   — Как была ранена леди Уна? — Разве она тебе не рассказала? Ну, конечно. Лейтенант описал все, что произошло на верхнем карнизе.
   — Прежде чем мы добрались до нее, веревка разрезала ей руки до кости, — закончил он. — Чудо, что не пострадали нервы и сухожилия и она не осталась калекой. А так у неё будут только шрамы.
   Он покачал головой с невольным восхищением.
   — Мало у кого из наших хватило бы мужества на такое.
   Командир сел на кровать. Лицо его побледнело.
   — Что я за человек? — прошептал он. — Держал её здесь всю ночь, тогда как она сама ранена.
   Бреннан пожал плечами.
   — Ты больше всех нуждался в её уходе, да она и сама захотела.
   — Я не заметил, что она ранена.
   — Ты был не в состоянии что-то замечать. Послышался стук, и, получив разрешение капитана, к ним присоединился Рорик.
   — Леди Уна приказала оседлать твою лошадь и привести к дому.
   Он критично разглядывал командира.
   — Рад заметить, что ты выглядишь лучше, чем вчера вечером.
   — Полагаю, что ещё есть возможности для дальнейшего улучшения, — сухо отрезал Тарлах.
   Он набросил на плечи плащ.
   — Пошли. Мы доставили достаточно забот хозяевам дома.
   Тарлах на мгновение остановился в дверях, осматриваясь.
   Море по-прежнему волновалось и выглядело разгневанным, но все остальные признаки бури исчезли. Ярко светило желтое солнце; несмотря на свежий ветер, воздух был поразительно чистый и теплый. Все краски словно усилились: многочисленные уцелевшие цветы, яркая голубизна неба, поразительный изумруд полей.
   Поля казались в неплохом состоянии, сады и пастбища тоже, за исключением тех, которые были затоплены. Высокие стены надежно защитили небольшие участки земли. Жителям Морской крепости не придется голодать зимой.
   Тарлаха сразу узнали из-за его перевязанной руки, и, как только офицеры фальконеров вышли, все взгляды устремились к ним.
   Его собственные солдаты, застыв в приветствии, улыбались, но помня, что они не одни, воздерживались от возгласов.
   Жители долины держались в стороне, но казалось, не могут оторвать от него своих глаз, и в этих взглядах было восхищение.
   Если бы он действительно был лордом-чужаком и благодаря браку овладел бы долиной, ему не нужно было тревожиться об отношении населения к нему.
   Он с досадой отогнал эту мысль и проклял себя за слабость: это желание никогда не осуществится.
   Чтобы отвлечься, он быстро сел на лошадь, пустил её рысью и скоро подъехал к входу в Круглую башню.

Глава шестнадцатая

   Тарлаха тут же познакомили со спасенными моряками, со всеми, кроме капитана, и он догадался, что сам капитан теперь у леди долины, в одной из её комнат. Судя по времени в столовой. Уна редко обедала в большом зале. Только по необходимости, когда какая-либо церемония требовала её присутствия там.
   Его предположение тут же подтвердил Руфон, он пригласил Тарлаха присоединиться к леди и её гостю за столом. Фальконер сразу направился туда. Он в долгу перед человеком, чья сила помогла ему удержаться на разбитом корабле, и хотел выразить благодарность за это, как и сочувствие по поводу потерь.
   Когда он вошел в комнату, салкар встал со своего места слева от Уны и заторопился ему навстречу.
   Это был внушительный человек, с правильными чертами лица, прекрасно сложенный. Несмотря на свой большой рост, он производил впечатление очень подвижного человека. Его светлые волосы от постоянного пребывания на солнце и море стали платиновыми. На фоне его загорелой кожи они казались совсем белыми. Глаза голубые.
   Он крепко пожал Тарлаху руку.
   — Рад, что ты здоров, командир. Меня зовут Эльфторн, я капитан «Прекрасной русалки».
   Наемник ответил на его рукопожатие.
   — А я рад видеть тебя и членов твоего экипажа.
   — Мы живы благодаря тебе. Благодарю тебя от своего имени и от имени своих товарищей.
   Воин поморщился.
   — Жаль, что я не мог организовать более приятный прием.
   — Главное, что нас удалось снять с этой проклятой скалы.
   Голубые глаза потемнели от боли. Она не скоро оставит его.
   — Мне не следовало так говорить о «Русалке», — негромко сказал он. — Надо заметить, что даже после своей гибели она пыталась послужить нам.
   — Это был прекрасный корабль. Я вместе с вами сожалею о его гибели.
   Капитан заставил себя улыбнуться.
   — Ну, а что спасемся я и часть моего экипажа, мы этого и не ожидали.
   «Для таких слов нужно иметь мужество», — подумал Тарлах. Салкары плавают целыми кланами, женщины работают рядом с мужчинами, дети учатся морскому делу, ещё не умея ходить. Так должно было быть и на борту «Прекрасной русалки».
   Никто из детей не пережил крушения. Эти люди живут на море и не сетуют, когда море отнимает у них близких, но в глубине души они должны горевать так же, как фальконеры оплакивают свои потери. Он понимал и их силу, и боль и горевал вместе с Эльфторном, как будто погибшие в бурю принадлежали к его отряду. Но не подал вида. Он не станет бередить раны этого человека.
   За едой — есть не начинали, дожидаясь прихода командира фальконсров, — салкар рассказал, как его корабль захватила свирепая буря, как им удавалось держаться, пока порыв ветра не сломал главную мачту. Одновременно на корабль накатилась гигантская волна, почти затопила его, унеся с собой половину экипажа. После этого насосы уже не справлялись, тем более что не хватало людей.
   С этого момента гибель была неизбежна, и капитан искал место, чтобы выбросить обреченный корабль на берег и спасти жизнь оставшихся моряков, а может, и груз.
   Он тяжело вздохнул.
   — Теперь Ганволд заработает целое состояние.
   — А кто такой Ганволд? — поинтересовалась Уна.
   — Он из Древнего народа, но один из лучших капитанов, каких я знаю. Он капитан «Звезды Диона» и мой главный соперник. Мы торопились доставить груз шелка на южные рынки. Там условия таковы, что покупателей на груз с двух кораблей не найдется, и мы оба знали, что прибыль получит только тот, кто первым доберется до порта. Должно быть, лоцман раньше провел его через этот район, если только судьба не нанесла ему такой же удар, как нам.
   Он неправильно понял наступившую вслед за его словами тишину.
   — «Звезда» пришла в Линну за несколько часов до «Русалки». В порту оказался только один корабль-проводник, и Ганволд сразу договорился с ним. Надо отдать ему должное. Он предложил мне разделить плату, зная репутацию этих мест и что я последую за ним вслепую, без лоцмана. Мы с ним не только соперничаем, но и дружим. Однако лоцман отказался проводить два корабля, объяснив, что при такой погоде не сможет провести сразу оба.
   Он перевел взгляд с одного собеседника на другого и нахмурился.
   — В чем дело? — наконец потребовал он.
   — Этот берег не обслуживается никаким лоцманом, — негромко объяснила женщина.
   Элъфторн стиснул зубы: он понял намек.
   — Пират?
   — Мы подозреваем грабителя кораблей, — продолжила Уна, — хотя в данном случае это одно и то же. Ты видел капитана этого корабля-проводника, говорил с ним?
   Он кивнул и описал этого человека, насколько запомнил.
   Уна покачала головой.
   — Это не Огин.
   — Он там и не показался бы, — вмешался Тарлах. — Он для этого слишком известен. Кто-то другой, какой-то чужак находит для него потенциальные жертвы.
   — Пока забудем о нем, — решительно сказала владелица долины. — Все внимание теперь «Звезде Диона», хотя боюсъ, мы мало что можем для неё сделать. Слишком много кораблей, больших и малых, исчезло в этом районе с тех пор, как Огин стал владельцем Рейвенфилда. И даже без возможного предательства такая буря может разметать целый флот. Мы даже не догадываемся, куда она унесла корабль.
   — Значит, нужно ждать известий о судьбе «Звезды»?
   — Нет, — ответил Тарлах. — Сегодня море ещё бурное, но завтра успокоится. Можно будет выйти на шхунах, как обычно поступают после бури. Мы с Уной отправимся в одной из них и исследуем берега Рейвенфилда. Учитывая репутацию этого района и его изолированность, такой шаг с нашей стороны будет вполне естественным. Я понял так, что в Рейвенфидце мало кораблей для такого дела.
   Владелица крепости кивнула.
   — Очень мало, и все небольшие. Они не пригодны для выхода в открытое море. Эта обязанность всегда исполнялась Морской крепостью.
   — Тогда план ясен. Выйдем, как только позволит море.