Нортон Андрэ. Мы, женщины (Колдовской мир, Превращение)

   Хуана фыркнула.
   - Если это с ней сделают насильно, она обесчещена, поэтому девушке лучше всего оставаться дома и слушаться мать! Моя мать воспитала меня строго, и я не допустила ни малейшего бесчестья. Также воспитывали и мою мать. Ее мать была прислужницей у леди в замке и хорошо знала обычаи знатных людей. Она овдовела до того, как поселилась в Кедровой Вершине, но Осеберг назван в честь ее дорогого покойного супруга.
   Волшебница вздохнула, сочувственно посмотрела на Хуану, но ничего не сказала. Старейшая попросила:
   - Объясни нам, что такое "замужество", Хуана, дочь Гунтир.
   Хуана удивленно посмотрела на нее.
   - Это значит, что девушку отдают мужчине, чтобы она вела хозяйство в его доме, рожала ему детей и воспитывала их. - Она покраснела. - Жена должна подчиняться мужу. Он содержит ее и делает хозяйкой своего дома, а она во всем покоряется ему.
   Старейшая подняла брови и спросила:
   - И ты была счастлива?
   Хуана побагровела.
   - Приличная женщина не отвечает на такой вопроси не задает его! Приличная женщина выполняет свой долг. Она должна быть невинной и скромной девушкой, потом покорной женой и внимательной матерью. Я такой и была! Мужчины, даже мужья, стараются сбить нас с пути добродетели. Дети не слушаются и кричат. Они попадают в руки шлюхам, которые беременеют от вашего сына и потом имеют наглость звать его отцом ребенка! Над нами могут смеяться, но я никогда не отказывалась от своего долга!
   Госпожа Элен наклонилась к матери Бритис и виновато прошептала:
   - Она всегда так заботилась о приличиях!
   Ната, дочь Лорин, кисло ответила:
   - Это значит "быть полной ненависти, как курица яйцами"? Она ненавидит все и всех, мы все это видим. Но теперь она слишком подрезала свою юбку, так что штаны видны. Вот подожди! - И она кивком указала на Нориэль, дочь Аурики, стоявшую с застывшим, как маска, лицом.
   Старейшая снова подняла веретено.
   - Хуана, дочь Гунтир, - мягко сказала она, - наши обычаи много поколений верно служили нам и, кажется, лучше, чем ваши. Как была посвящена Леатрис, дочь Хуаны...
   - Дочь Моргата! - взвыла Хуана.
   - ...так же в свое время будут посвящены все остальные девочки. Те из них, кто самцы, получат тот же урок, который получил наш Джомми несколько лет назад. - Она кивнула Хуане. - Теперь можешь вернуться на место.
   Старейшая посмотрела на небо и объявила перерыв, чтобы можно было поесть горячего. Хуана огляделась в водянистом полуденном освещении. Порыв ветра распахнул ее шаль. Она подумала об уютном теплом доме у кузницы, о привычном очаге, о том, что все там расставлено так, как ей нравится. Нориэль предоставила ей полную свободу, как будто Хуана не служанка, а хозяйка. Сегодня можно приготовить на обед травяной чай и суп. Еще можно... и тут ее словно ударили в живот. Она не вернется в дом у кузницы. Она пойдет... куда она пойдет? У нее нет родственников, к кому она могла бы обратиться. Многие деревенские женщины смеются над ней. У пришелиц лица замкнутые. Она увидела Осеберга, который беспомощно смотрел на нее. Бритис, неряшливая шлюха, презрительно усмехнулась.
   Хуана отыскала связку соломы в укромном месте, села и заплакала.
   Арона собрала таблички и начата продвигаться к выходу. По пути к дому Записей к ней присоединилась Марис. Лицо старой хранительницы было ледяное, как ветер, как голос Старейшей Матери.
   - Позорное зрелище ты представляла сегодня утром,- обвинила она девушку.
   - Я? - выпалила Арона, выведенная из терпения. -Это Эгил...
   - Детские ссоры на деревенском собрании недостойны девушки твоего возраста, Арона. Особенно для моей помощницы...
   - Но, госпожа... - взмолилась Арона.
   - Больше не будем об этом, Арона, дочь Бетиас, -прервала ее хранительница и остановилась. - И я хотела обсудить с тобой ошибки, которые ты делаешь в записях о делах с пришелицами.
   Арона больше не могла сдерживать слезы. Ее поразила несправедливость, слезы потекли у нее из глаз, потекло и из носа, и ей пришлось воспользоваться карманной тряпицей и отчасти шалью.
   - Эти пришелицы все время меняют свои имена и рассказы, и с тех пор как они появились, я записываю столько, как никогда раньше! Мне приходится давать уроки, а он-ученица смеется надо мной, потому что я моложе его. Я устала, госпожа. Я стараюсь, но временами я остаюсь совсем одна, а ты все время у старейших по каким-то делам!
   Хранительница отвела Арону в Дом Записей и дала чашку горячей воды из котла, который всегда стоял на огне. Арона высморкалась и позволила госпоже добавить в воду трав, чтобы настаивался чай.
   - Вижу, что для тебя это слишком трудно, - задумчиво сделала вывод старая хранительница. - Наверно, мне следует взять еще одну ученицу. Меня уже просили об этом.
   Арона замерла. Еще одна помощница? Вместо нее? После всех ее усилий? Это несправедливо! Но один лишь взгляд на замкнутое лицо Марис подсказал ей, что спорить бесполезно. "Меня уже просили об этом". Кто просил? Может быть, пожаловались старейшие? Голова снова заболела. Арона посмотрела на свою хозяйку в поисках поддержки и ничего не увидела. С тоской подумала она, кто будет эта новая девушка. Сможет ли она справляться лучше? Доев суп, она вышла. Снаружи ветер стал еще холодней, а тучи темней. Но это принесло некоторое облегчение. Неровное освещение после бурь всегда вызывало у Ароны боль в глазах и голове.
   Она отнесла исписанные таблички в комнату для записей - для новой девушки? - и взяла новые, завернутые в мокрое полотенце. Потом взяла чистый носовой платок, а подумав, еще один. В плохую погоду у нее всегда течет из носа.
   Потом заторопилась на прежнее место и оттащила в сторону связку сена, чтобы сидеть одной. Когда старейшие и другие женщины начали возвращаться, Арона остановила Бритис и спросила:
   - Сестра, что произошло у тебя с Осебергом?
   Бритис покачала головой.
   - Ну, та, которая настолько ревнива, что не может любить никаких детей, кроме собственных, не заслуживает подруг. - Лицо ее покраснело, а глаза распухли. - Эта ее ужасная мать достала ее, - жалобно призналась Бритис. Ну, я рада, что госпожа Нориэль выбросила ее! Надеюсь, она замерзнет, умрет с голода, волки съедят ее, фальконеры отыщут, отнесут на Соколиный утес и скормят своим птицам!
   Арона рассмеялась и обняла Бритис. Ханжеские представления Эгила о мести бывают еще забавней. Немного погодя Бритис тоже начала смеяться. Старейшая подняла веретено. Вперед вышла Марис, дочь Гайды, вместе с Эгилом.
   - Эгил, дочь Элизабет, девушка, просит быть назначенной помощницей хранительницы записей, - начала старейшая.
   Табличка выпала из онемевших пальцев Ароны и упала рабочей стороной в грязь, часть записей мгновенно погибла. Арона почти не заметила этого. Она смотрела на Эгила с открытым ртом, в животе у нее застыло. Она посмотрела на Марис, с которой работала так долго и много. Слезы потекли по ее щекам. Голова, казалось, вот-вот взорвется.
   - Прошение удовлетворено, - произнесла старейшая. Было еще что-то сказано, но Арона слышала только какой-то шум. Она не могла поднять табличку, не могла ничего записать. Сидела, как в дурном сне, пока к ней не подошел Эгил.
   - Похоже, мы теперь будем работать вместе, -весело проговорил он. - Эй! Арона! О чем ты плачешь?- Он удивленно и раздраженно протянул ей носовой платок. - Ты разве не рада за меня?
   Глава девятая
   Соколиная зима, соколиная весна
   Солнечный свет казался холодным и мокрым, как снег, который еще лежал у домов и амбаров. Арона в который раз вытерла глаза и по протоптанной тропе пошла к Дому Записей. Она осунулась и похудела, упрямая усталость окутывала лицо, как челка, падавшая на глаза. Зима была голодной.
   А теперь Эгил, он-дочь Элизабет, чтоб когти Джонкары изорвали его лживое сердце, собирается завтра с утра переселиться в Дом Записей.
   - Госпожа, как ты могла? - возмутилась Арона, догоняя старуху.
   Марис вздохнула и взяла девушку за руку.
   - Ты сама сказала, дорогая, что работы слишком много для одного человека, а Эгилу нравится этим заниматься не меньше, чем тебе. Все образуется, вот увидишь.
   Арона настаивала:
   - А ты слышала его дикие идеи, что он собирается делать, став хранительницей?
   Марис закашлялась, потом негромко рассмеялась.
   - Как я вспоминаю, у всех молодых умных девушек бывают свои идеи. Разве ты сама не собиралась превратить Дом Записей в Дом Волшебства и узнать при этом все колдовские ритуалы?
   Арона ничего не ответила. С тех пор как появились чужаки, у нее не было времени на давнее увлечение. Даже в середине зимы требовалось проводить уроки с Эгилом, нужно было шить, пока не начинали болеть пальцы. Приходилось восстанавливать запасы одежды, погибшие во время Поворота. Ее собственные таблички, заброшенные под кровать, покрывались пылью.
   И теперь она лежала без сна и надеялась, что Эгил станет ей не соперником, а другом.
   Он пришел вскоре после рассвета, и во всех его движениях видны были властность и уверенность. Арона ощетинилась, хотя обещала хозяйке, что не будет. Марис больна, и у нее нет сил на подобный вздор.
   - Я знаю, вы в прошлом ссорились, - улыбнулась мягко госпожа Марис, положив руки на плечи молодых людей, - но теперь мои помощницы должны забыть о ссорах и всегда действовать заодно. Арона, покажи Эгил свою комнату и объясни, какие у нее обязанности, вот так. Будь хорошей девочкой. - Марис выглядела усталой и больной.
   Эгил присвистнул, увидев комнатку с низким потолком. На колышке в стене висели платья Ароны. Он задумчиво посмотрел на девушку. Но внизу, когда она заявила:
   - Домашними работами будем заниматься по очереди, - и протянула ему помойное ведро, он наклонил голову набок.
   - Тебе это нравится, правда?
   Что нравится?
   - Я стараюсь быть справедливой, - ответила она, не глядя на него.
   Эгил покачал головой.
   - Если один человек лучше выполняет работу по дому, а другой лучше пишет, разве не разумно, чтобы каждый занимался тем, что у него лучше получается? - съехидничал он.
   Это была тема их постоянных споров.
   - Если госпожа Марис захочет изменить обычай, она это сделает. Я же не стану, - разозлилась Арона, укутывая руки и плечи, чтобы наносить воды. Он пошел за ней во двор, отнес ведра и подмигнул Ароне, когда Марис, увидя это, отдала Ароне помойное ведро. Она сердито посмотрела на него. Он торжествующе улыбался.
   От утренних дел они перешли в комнату для записей, потом к починке одежды и шитью, потом снова к записям. И все это время они продолжали спорить.
   - Первое, что я сделаю, - задумчиво проговорил Эгил, - возьму это ужасное сказание о предательстве и добавлю хороший комментарий.
   - Только попробуй! - рассердилась Арона. - Госпожа Марис, как ты хорошо знаешь, ждет полного отчета о вчерашнем собрании.
   - О, послушай! - усмехнулся он. - Одна бабка жалуется, что внук другой бабки подбил глаз ее внуку. Это несерьезно. - Но он был слишком хитер, чтобы дать понять госпоже, насколько он ленив, и принялся за работу прилежно, как будто делает это по желанию. Когда они закончили, он свернул свиток и осторожно закрыл чернильницу. Но когда потребовалось чистить овощи на ужин, как и следовало ожидать, он опять поднял шум. "Лентяй", - презрительно думала Арона. Однажды это поймет и госпожа Марис.
   Вечером в их комнате она стала раздеваться, но повернулась и заметила, как Эгил смотрит на нее, словно готов ее проглотить.
   - Эгил, - решительно высказала она, - это невежливо.
   Он негромко рассмеялся.
   - Никогда не ожидал от тебя такой ложной скромности, Арона. Ты ведь прекрасно знаешь, зачем мы здесь. - Он придвинулся к ней и обнял, а потом поцеловал, так же крепко, как в первый раз. Захваченная врасплох, она откинулась, уперлась руками ему в подбородок. Попыталась вырваться.
   - Прекрати!
   Но он только рассмеялся.
   - Ну, если хочешь сначала поиграть... - И она увидела, что он готов поступить, как фальконер, выполняющий свой долг.
   Но она пришла сюда не для того, чтобы заиметь ребенка! Почему Эгил так считает? Она сопротивлялась руками, ногами, зубами, пока наконец не высвободилась. Потом, совершенно голая, сбежала по лестнице.
   - Госпожа, - воскликнула она и заплакала. Старая хранительница, которая дремала в кресле у очага, подняла голову и посмотрела на нее сонным взглядом. Арона присела у кресла и положила руки на колени хозяйке. Хоть ее душили слезы, она рассказала: - Он хотел сделать со мной то, что делают фальконеры. -Она при этом использовала окончание, которое относится к фальконерам и к животным в течке, добавив еще одно окончание, выражающее отрицание и негодование. - Он сказал, что я знаю, что так должно быть. Госпожа, - взмолилась она, - ты ему разрешила так поступить со мной?
   Марис заморгала.
   - Тебе приснился кошмар, дорогая? - спросила она. Лицо ее покраснело от огня.
   Арона ахнула, вытянула руки, исцарапанные и побитые, показала их в тусклом свете.
   - Это сон? - воскликнула она.
   - Вы дрались, - строго проговорила Марис. - Это недостойно, Арона.
   - Он пытался... О, госпожа! Разве ты не слышала, что я сказала?
   - Возвращайся наверх, дорогая, и помирись с ней.
   Арона прикусила губу, слезы катились по ее лицу.
   - Неправильно посылать меня, не предупредив, что я получу ребенка. Так всегда говорят старейшие. Если Эгил останется наверху, я буду спать здесь.
   Марис вздохнула и пристально посмотрела на Арону. Да, девушка чем-то серьезно расстроена, но с тех пор, как в деревне появилась Эгил, дочь Элизабет, Арона часто расстраивается. И что за разговоры о ребенке? Никто ни о чем подобном и не говорил, она это сказала девушке совершенно ясно. Тогда почему она не идет наверх? Арона вытерла нос рукой.
   - Пойду, если ты прикажешь Эгилу не делать этого!- настаивала она.
   Марис посмотрела еще внимательней. Да, Арона испугана. Трудно представить себе мягкую вежливую Эгил в роли хулиганки, но тут она вспомнила, как много лет назад сама страдала от унижений, причиненных Пелиел, дочерью Лаелл.
   - Эгил! - позвала хранительница. - Эгил, дочь Элизабет. Пожалуйста, спустись.
   Эгил надел брюки и рубашку, напряженно размышляя. Эта Марис, дочь Гайды, сделала его своим учеником вместо Ароны, поместила их в одну комнату и сказала, что теперь они должны быть вместе. Что еще могло это значить, кроме того, что она отдает ему Арону в жены? А Арона - не невинная девственница; он от многих слышал, как тщательно готовят женщин фальконеров. Может, она ожидала каких-то предварительных шагов с его стороны? Поцелуев, цветов, клятв в вечной любви? Она все это получит! Но он не потерпит, чтобы с ним обращались как с разбойником только за то, что он попытался осуществить свое право.
   Когда Эгил спустился, Арона побежала наверх и надела самое плотное и закрытое платье. Плотно завязала волосы, обула неслышные домашние туфли. Эгил и Марис негромко разговаривали внизу. Старая хранительница прервала его на середине фразы и потребовала:
   - Нет, Эгил, дочь Элизабет, я не понимаю. Я хочу, чтобы вы, девушки, отправились вместе наверх и жили, как сестры, пока вы здесь.
   Арона внимательно посмотрела на Эгила в тусклом свете от очага. Она приняла решение.
   - Я могу остаться здесь, у огня, - предложила она. Марис и Эгил покачали головой. Арона осмотрела мощные мускулы Эгила, вспомнила, с какой силой он удерживал ее вопреки ее желанию. - Эгил, - в отчаянии сказала она, - ты пойдешь наверх. Я не хочу спать. Я останусь здесь и составлю компанию нашей хозяйке.
   Он крепко взял ее за руку.
   - Не глупи, Арона. - Это было сказано таким тоном, что она поняла: он все равно будет добиваться своего.
   Арона впилась ему в руку своими короткими, подрезанными ногтями, но без всякого результата.
   - Госпожа! - снова отчаянно закричала она. Марис резко подняла голову, теперь проснувшись полностью.
   - Не хочу думать, что я сделала своей ученицей хулиганку. Арона, ты не должна ее бояться. Ты должна уметь постоять за себя.
   Пойманная в ловушку, Арона прошептала:
   - Ты иди первым, Эгил. Я приду позже. - И добавила, обращаясь к хранительнице: - Госпожа Ленине права. Они другие. - Она высморкалась в свежую тряпку, которую дала ей старуха. - Они ведут себя, как Фальконеры. Мы их не понимаем. Ты понимаешь? Может, волшебница знает? - И она посмотрела в сторону двери.
   Марис погладила ее по волосам.
   - Сейчас поздно идти к волшебнице, но если ты действительно боишься, можешь сегодня спать со мной, но только одну ночь. Вы должны научиться жить вместе, сама понимаешь.
   Арона понимала. И это больше всего ее пугало.
   На следующее утро, Эгил, одетый и умытый, пытал ее:
   - Чего ты хочешь, моя маленькая сестра-подруга? Клятвы в верности до гроба? Хочешь, чтобы я умолял тебя на коленях? Чтобы заплатил (что-то) твоей семье? Ты только мне скажи. Помни: я здесь чужак и не знаю ваших обычаев.
   - Эгил, - в отчаянии промолвила она, - ты только должен попросить.
   - Ну, что ж! Я прошу.
   - Нет. Еще нет. Я пока тебя боюсь.
   - Ты сама мне сказала, что я должен только попросить, - рассердился он. - Я попросил. И теперь ты мне отказываешь? Не знаю, какую игру ты ведешь, но отныне будь со мной почестней!
   Она с трудом вырвалась.
   - Ты думаешь, что я тебе принадлежу! - потрясенно воскликнула она. Спроси у Лойз, дочери Аннет, что это такое! И оставь меня в покое! - И она принялась за работу по дому и окончание отчета о деревенском собрании, время от времени подсовывая Эгилу под нос отдельные части записи.
   Весь день он мрачно поглядывал на нее: за работой по дому и за записями, за едой и после нее, когда они сидели на крыльце с шитьем, и перед тем, как ложиться спать. Она рано поднялась наверх и услышала вскоре, как поднимается Эгил. Тогда она побежала вниз, таща за собой свое лоскутное одеяло.
   - Его нужно починить. - И она подшивала одеяло, пока уже не могла держать глаза открытыми. Эгил по-прежнему смотрел на нее, как кошка на мышиную норку. Арона зевнула, потянулась и сказала, что должна выйти на улицу. Закутавшись в одеяло, она как можно тише выскользнула из ворот и пошла по темной тропе.
   Слишком темно, чтобы бежать. Девушка, как могла быстро, шла по тропе, взглядом отыскивая препятствия. Где дорога к дому волшебницы? На западных равнинах жалобно завыл пес Джонкары. Конец одеяла, промокший, тащился по влажной полузамерзшей земле. Сжав губы, Арона плотнее закуталась в одеяло. Тропа под подошвами мягких домашних туфель казалась непривычно жесткой и неровной. Девушка остановилась, она старалась дышать как можно тише. Послышалось ей, или действительно сзади кто-то идет? Если это Эгил, она выкрикнет сигнал тревоги, закричит громко, как сможет, и потребует, чтобы это дело передали старейшим.
   Почему он себя так ведет? Словно Ролдин и Аста, Дочь Леннис, и фальконеры - все вместе! Арона передохнула и пошла дальше. Знакомые деревенские тропы в темноте казались совершенно другими, а она не посмела прихватить свечу или факел. Арона снова услышала сзади звуки осторожных шагов, на этот раз уже ближе, и остановилась. Что-то теплое и мягкое прижалось к ее ногам. Она наклонилась и протянула руку. Знакомый голос требовательно произнес:
   - Мяу!
   - Рыжая Малышка! - обрадовалась девушка, беря кошку на руки. И пошла дальше. - Покажи мне дорогу к дому волшебницы, кошечка. Пожалуйста. - Кошка шла вперед. Арона - за ней. Тропа казалась незнакомой, а ночь такая холодная. "О, госпожа волшебница, помоги мне!" - молча упрашивала Арона. Ветер развевал ей волосы. Уши ее словно заледенели и ужасно болели, нос наполнился льдом. Она переставляла ноги и, поскользнувшись, тяжело упала. Сзади послышался крик Эгила:
   - Арона! Арона! - Девушка с трудом поднялась.
   И тут она почувствовала, как ее сознание прочно перехватило сознание волшебницы. Ноги, без всяких усилий с ее стороны, крепко держали тело и двинулись по тропе, которая показалась Ароне неправильной. Без света солнца, луны или факела она теперь совершенно отчетливо видела все у себя под ногами. А ноги двигались все быстрее и быстрее, пока она не побежала, как девушка-вестница. Голос Эгила все громче звучал сзади. Из последних усилий Арона ворвалась в дверь дома волшебницы и вцепилась, тяжело дыша, в тяжелое простое платье исхудавшей старой женщины.
   - Садись, - бесстрастно произнесла волшебница. На огне висел котелок, от него вкусно пахло. Арона узнала запах овощей. И еще там, должно быть, самая старая из он-кур варится уже несколько дней. Девушка, едва не теряя сознание, упала на стул.
   - Арона! - звал Эгил. Волшебница налила супа в красную глиняную миску, протянула ложку из того же материала, потом села и посмотрела куда-то в пространство. Крики прекратились. Девушка почувствовала, что Эгил возвращается в Дом Записей. Довольная, волшебница смотрела, как девушка ест, пока ее миска не опустела.
   -. Я знаю, это должно было случиться, - голос волшебницы доносился словно с расстояния. Рыжая Малышка села Ароне на колени и замурлыкала. А волшебница принялась связываться с хранительницей записей, чьи экстра чувства были сильнее зрения и слуха.
   На рассвете Эгил пришел в дом волшебницы. С ним была расстроенная Марис. Волшебница усадила их и Арону, села сама.
   - Можем передать дело старейшим, - рассудила она, - а можем и сами договориться.
   Лицо старой хранительницы, затуманившееся при мысли о еще одном собрании, прояснилось. Ужасный позор - не суметь сохранить порядок в собственном доме.
   - Марис, ни при каких обстоятельствах девушка и он-девушка не должны жить в одной комнате, за одним исключением: в случае "замужества", о котором говорила позавчера Хуана, дочь Гунтира, - заметила волшебница с легким отвращением. Сами волшебницы отвергают брак. - Эгил действовал в соответствии со своими обычаями. Каждому псу один кусок, не два. Мы должны всех предупредить, чтобы девушек и он-девушек отныне держали порознь. Созвать собрание, или ты это сделаешь?
   Эгил мрачно поглядывал на Арону из-за своей миски с супом.
   - Не могу поверить, что у вас нет понятия брака, - начал он, остановился, но волшебница кивнула. - Арона, я никогда не причинил бы тебе вреда. Я хочу быть честным. Я хочу, чтобы ты стала моей... "сестрой-подругой" - это самое близкое, что я могу найти на вашем языке. Но есть еще одно слово, оно используется только в самых древних записях. Ты меня понимаешь?
   Арона вспоминала строки древних записей. Наконец она вздохнула:
   - Понимаю. Но мне еще нужно подумать. Должно быть так, как говорила Хуана, дочь Гунтир: покорность, исполнение обязанностей и повиновение, словно я служанка?
   - Великие боги, нет! Эта женщина ненавидит мужчин, брак и все в нем, за исключением того, что он придает женатому человеку респектабельность. И я сомневаюсь, чтобы ее знаменитый дедушка существовал где-то, кроме ее воображения. Ты заметила: Осеберг -это название города, а не имя человека? Я буду любить тебя, беречь и защищать. И когда-нибудь ты станешь знатной леди, потому что я уже на пути к этому. Наши сыновья станут здесь большими людьми.
   Он говорил преимущественно на своем языке и использовал слишком много незнакомых понятий, чтобы Арона его хорошо поняла. Она сидела, глядя на него, взгляд ее желтых глаз оставался непроницаемым.
   - Будет ли так, как написано в древних свитках: он-сестры-подруги становятся хозяевами и господами своих женщин? - спросила она.
   Эгил усмехнулся.
   - Сказки и легенды! Надеюсь, я буду для тебя лучше их! Но также надеюсь, что ты не отравишь мне суп из-за женского каприза. Мир? - Он протянул руку. - Вижу, что твоя скромность оскорблена, и, говоря по правде, это делает тебе честь. - Он взял ее руку, но не как хулиган, а как друг. Наклонил голову и мягко сказал: - У нас... чужаков... говорят, будто вы не знаете стыда и скромности. Теперь я знаю, что это не правда. Но вы не такие, как наши женщины. Принимаешь мое извинение?
   - Договорились, - неохотно отозвалась она. Когда, вернувшись в Дом Записей, Эгил настоял на том, чтобы его вещи были перенесены в амбар или подвал, подозрения Ароны несколько рассеялись. Но первую ночь спала она беспокойно, раздевалась и одевалась торопливо и - Марис хватил бы удар, если бы она узнала, - прихватила с собой в постель кухонный нож.
   Глава десятая
   Поиск мудрости
   "Я помощница хранительницы; когда-нибудь я стану хранительницей записей". Арона смотрела в маленькое окно, пытаясь уговорить себя. До сих пор она в этом никогда не сомневалась.
   Эгил намерен занять место госпожи Марис. Знает ли об этом хранительница? Голодная зима тяжело отразилась на здоровье слабой и старой женщины. Теперь, когда появилась первая зелень, начала пастись госпожа Безрогая и стала давать молоко. По берегам ручьев и в лесу Арона собирала свежую зелень. Ночи, по-прежнему очень холодные, сменялись приятными днями, особенно если оденешься потеплее. Но старая хранительница продолжала болеть. По утрам она вставала медленно, долго не могла прийти в себя, ничего не делала, пока не поест, и аппетит у нее был плохой. Так получилось, что Арона больше ухаживала за госпожой, а Эгил принял на себя большую часть остальных работ в Доме Записей.
   Однако он был мягок и послушен в эти дни, как любимая старшая сестра, бесконечно вежлив, почтителен по отношению к госпоже Марис, всегда прислушивался к желаниям Ароны. С улыбкой он освободил ее от самых тяжелых и неприятных работ. Оживленно обсуждал с ней историю и легенды, сидя на переднем крыльце. Признал свое младшее положение в Доме и спал в передней комнате, оставив Ароне спальню наверху.